Плохая примета – на счастье

– Ко мне! – повторилась команда, и пес послушно затрусил к хозяину.

Вика перевела взгляд на парня.

Не ровесник, а немного старше. Скорее всего, школу уже окончил. Он ухватил пса за ошейник, подошел к неподвижно застывшей Вике. Она так и не сдвинулась с места, словно превратилась в каменную статую.

– Испугалась? – поинтересовался с раскаянием и неподдельной заботой.

– Нет, – замотала головой Вика. Правда, не испугалась. – Просто подумала, что он меня сметет.

– Извини. – Парень понял, что качать права и скандалить Вика не собирается, пояснил доверительно: – Он еще не до конца из щенячьего возраста вышел. Всех любит, лезет общаться.

– Это щенок? – не поверила Вика.

Собачья макушка доходила ей до талии. Каким же он будет, когда вырастет? По плечо?

– Не совсем. Но ему еще года нет.

Парень потрепал сидящего у его ног пса по загривку, и сразу палево-рыжий хвост замел по асфальту.

– А можно погладить? – собрав волю в кулак, выдохнула Вика.

– Погладь, – разрешил парень.

Вика тоже коснулась широкого мохнатого затылка, провела ладонью между ушей.

Собак она любила, а гладить больших и лохматых – особое удовольствие. Но в данный момент дело было не только в этом. Гораздо больше хотелось оттянуть мгновение, когда они разойдутся в разные стороны, каждый по своей дороге.

– Только не приседай перед ним, – улыбнувшись, предупредил парень, – если не хочешь быть облизанной.

Вика тоже улыбнулась. Не получалось не ответить, губы сами растягивались. Потому что он такой был, такой…

Высокий, светловолосый, сероглазый. Именно таким Вика представляла Ардана. Но дело совсем не в этом.

– А какой он породы?

– Леонбергер.

– Я о такой даже не слышала.

– Это немецкая. По названию города.

Что бы еще спросить?

Вика с удовольствием выслушала бы подробную лекцию о происхождении породы и всю родословную Берна, лишь бы разговор длился дальше. Ведь если сейчас они расстанутся, вряд ли встретятся еще раз. Безумно обидно.

А если спросить? Примерно так: «Вы каждый вечер тут гуляете в это время?» Ничего ведь особенного. Просто спросить. Произнести несколько слов. И вопрос вполне невинный. «Вы каждый вечер…»

Пес поднялся и нетерпеливо закружил на месте.

– Ну хорошо. Идем, идем, – сказал ему парень. А Вике кивнул: – Пока. Извини, если все-таки испугали.

Да не испугали. Ни капли. Наоборот. Пусть бы даже Берн сбил Вику с ног. Тогда бы хозяину пришлось ее поднимать и провожать до дома. Потому что Вика наверняка бы прихрамывала, ну или еще как-нибудь недомогала, и ей было бы тяжело идти в одиночку. А дом, кстати, совсем рядом. И может, этот парень с огромной собакой тоже живет где-то поблизости, и шанс встретить его еще раз вовсе не такой уж и призрачный.

Высокий, светловолосый, сероглазый. А еще у него ресницы длинные и густые. И голос очень приятный. И сам он очень симпатичный. К тому же вылитый Ардан, только без вечной грусти во взгляде. Но это и хорошо. Одно дело сказка и совсем другое – реальная жизнь. В ней магические проклятия не особо к месту. Но что самое удивительное, Вика запросто разговаривала на улице с незнакомым парнем. Без дурацкого смущения и зажатости. Не робко лепетала нечто нечленораздельное, состоящее в основном из междометий, а нормально разговаривала. Вопросы задавала, хотя на самый главный так и не решилась.

Ну почему она такая рохля?

Вошла в квартиру, вспомнила про уроки, сделала кое-как, и мыслей ни о докладе, ни о литературе, ни о каком-то там Бальмонте даже не возникло. Вика все больше в окошко смотрела. А вдруг бы увидела собаку породы леонбергер и ее хозяина, как они домой возвращаются?

Не увидела, конечно. А за окном совсем стемнело, фонари зажглись, и окна в домах горели теплым желтым светом. Только луна над крышами – холодная, белая.

Вика открыла ноутбук. Нет, доклад и Бальмонт тут совсем ни при чем. Как все это далеко и бессмысленно.

– Ты что-то хотела? – поинтересовался Ардан у Дэлии.

– Да. То есть нет. – Поначалу растерялась та, потом взяла себя в руки и объяснила как следует: – Я просто хотела пройти, но побоялась вас потревожить.

– Обращайся ко мне на ты, – попросил Ардан и опять повернулся к окну.

Дэлия тоже повернулась к окну, посмотрела на башню. Память мысленно дорисовала картину: темное небо и дракон, казавшийся серебряным в лунном свете. А потом она почувствовала на себе пронзительный взгляд. Голос Ардана едва уловимо дрогнул, когда он спросил:

– Почему ты так смотришь? Эта башня какая-то особенная?

– Нет, не башня. – Дэлия понятия не имела, почему вдруг решилась все честно рассказать. Наверное, до сих пор сомневалась: явью это было или сном. – Я проходила здесь ночью. Не могла уснуть, хотела спуститься в гостиную и посидеть у камина. И видела на башне…

Чем дольше она говорила, тем мрачнее становилось лицо Ардана. Между бровями залегла морщинка, а серо-голубые глаза потемнели, стали стальными, холодными.

– … дракона, – закончила Дэлия.

– Может, тебе показалось? – предположил Ардан. Голос его стал сухим, неприветливым и жестким.

– Может. – Дэлия согласно кивнула, но в душе окончательно уверилась, что дракон действительно был и хозяин замка прекрасно знал о его существовании.

Глава 10

Вот он и наступил, момент «икс» – урок литературы.

Вика даже проснулась на час раньше и больше заснуть не смогла. Совесть, чтоб ей пусто было. Зато внезапно появившееся свободное время Вика потратила с пользой – макияж приличный сделала. Не для школы, конечно. Мало ли кто по дороге мог встретиться. Собак же по утрам тоже выгуливать надо. Но реальность строго следовала распорядку, утвержденному не накануне, а, как минимум, за несколько дней.

Встреча не состоялась, а урок литературы – вот он. Согласно расписанию.

Первыми Валерия Михайловна вызвала Горельникова со Смирновым. Им Гумилёв достался. Они все по-честному разделили, рассказывали по очереди: первый про один слайд, про следующий – другой. А стих Горельников приготовился читать. Парни, наверное, самый известный выбрали, про жирафа, прогуливающегося по берегу африканского озера.

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взглядИ руки особенно тонки, колени обняв.Послушай: далеко, далеко, на озере ЧадИзысканный бродит жираф, —

читал Горельников, а Смирнову скучно было стоять у доски без дела, и он начал содержание стиха пантомимой изображать: и грустный взгляд, и тонкие руки, обнимающие колени. Но особенно хорошо у него жираф получался. Изысканный. Смирнов по росту хорошо вписался, длинный, как каланча.

Сначала класс держался, только иногда кто-нибудь срывался и подхихикивал, а потом все вдруг стесняться перестали и заржали в голос.

Ему грациозная стройность и нега дана…

Смирнов вытянулся, как только мог, даже на цыпочки привстал и томно закатил глаза.

И шкуру его украшает волшебный узор…

Тут Смирнов изобразил модель на подиуме, принял подобающую позу, легким движением руки откинул в сторону полу пиджака.

Дальше Валерия Михайловна не вытерпела, категорично потребовала:

– Заканчивайте этот цирк! Садись, Смирнов, на место. Не буду кривить душой, жираф из тебя отличный. Особенно по части усвоения информации. Но сейчас речь о другом. А ты, Горельников, продолжай.

Горельников послушно продолжил. Но даже несмотря на то, что Смирнов сидел на месте, тихо и неподвижно, как паинька, воспринимать стихотворение серьезно уже никто не мог. Виталик старался, делал задумчивое и вдохновенное лицо, прилагал все усилия, чтобы получалось «с выражением», а класс покатывался со смеха. Горельников и сам временами не выдерживал, фыркал, и тогда остальные ржали еще сильнее.

– Хватит! – не вынесла Валерия Михайловна. – Садись и ты, Горельников. Четыре вам.

– Почему четыре? – возмутился Виталик.

– Спецэффекты подкачали, – спокойно пояснила учительница, посмотрела на Смирнова. – Не в тему. – И давая понять, что больше не принимает возражений, без перехода продолжила: – Полетаева, Захаров! Ваша очередь. Выходите.

Вот оно!

Вика не ржала вместе со всеми, только нервно лыбилась, а тут улыбку как водой смыло. В кабинете воцарилась тишина. Все ждали: Валерия Михайловна, одноклассники. Захаров сидел невозмутимый, тоже ждал. Уверен был, что Вика сейчас подскочит, все доложит, покажет и стих прочтет.

Безмолвная пауза затягивалась. Валерия Михайловна приподняла брови, чуть округлила глаза, говоря взглядом: «Ну, шевелитесь же! Долго еще?»

Дальше тянуть нельзя.

Вика не стала вставать, прямо с места тихонечко начала:

– Я не…

Но договорить не успела, потому что Захаров поднялся.

– Я один. – Вытянул из сумки несколько листов и направился к доске, по дороге доставая из кармана флешку. – Не люблю, когда над душой стоят.

– А я тебе не помешаю? – поинтересовалась Валерия Михайловна, сочувственно качнув головой.

– Вы – нет, – невозмутимо сообщил Захаров, втыкая флешку в ноутбук и открывая файлы. – К вам я привык.

– Ну, спасибо, – еще раз качнула головой учительница. – Утешил. Но я все-таки присяду, мало ли.

– Да пожалуйста, – благосклонно разрешил ей Захаров. – Как вам удобней.

Запустил слайд-шоу и принялся рассказывать, заглядывая в распечатки. А Вика…

Случаются моменты, когда все мысли исчезают из головы. Нет их, совсем. Потому что понятия не имеешь, о чем думать и в каком направлении. В голове пусто, а все размышления, как толпа зевак, топчутся на пороге, но войти боятся. Проталкивают вперед то одного, то другого, но заветную черту долго никто пересечь не решается. И с чувствами так же. Где-то на грани ощущается что-то, а не конкретизируешь. Смутно все. Как в тумане.

Вот и Вика не знала, как к происходящему относиться.

Неужели Захаров предполагал, что она доклад не подготовит? И нарочно запасся на всякий случай, чтобы в конце, негодуя, заявить, что сделал все сам и Вика ему ни капли не помогла. Самому из воды сухим выйти, а ее подставить, наказать за непослушание?

А он уже до стихотворения дошел.

Интересно, что сейчас прочитает? А вдруг то же выберет, на какое Вика внимание обратила? Про поцелуи. Хотя трудно представить Захарова, декламирующего такие стихи. Если только захочет Вику подколоть.

Захаров выбрал нужную бумажку, но тут его Валерия Михайловна остановила:

– Подожди, Артём! Пусть Вика стихотворение прочитает. Тебя ведь не смутит, если ты у нее над душой постоишь?

– Ну, пусть, – согласился Захаров и, когда Вика вышла к доске, сунул ей лист в руки, а сам отодвинулся подальше.

Что же он там подобрал? Вдруг и правда про поцелуи?!

Вика пробежала глазами по первым строчкам.

Нет. Лиричное, но общего плана. И очень даже в тему ее ощущений.

Внемля ветру, тополь гнется, с неба дождь осенний льется,Надо мною раздается мерный стук часов стенных;Мне никто не улыбнется, и тревожно сердце бьется,И из уст невольно рвется монотонный грустный стих…

На место шли чуть ли не нога в ногу, только по параллельным проходам, одновременно уселись. Захаров развернулся к Вике:

– Не слышу слов благодарности.

Ну надо же! Опять считает, что Вика у него в долгу.

– Они остались в тесте по биологии. – Вроде получилось достаточно язвительно и гордо.

Только непонятно, откуда необъяснимое чувство вины. Не сказать, чтобы очень сильное и раздражающее, так, царапает где-то в глубине сознания.

Совесть – странная штука. Напоминает о себе, даже когда причин нет. Выскочка. Вика же ни в чем не виновата.

Еще приятно. Чуть-чуть. Что Захаров все-таки доклад сделал и ее не подставил. Тест она, пожалуй, ему простит.

В столовой на большой перемене за столом собралась привычная уже компания: Вика, Марго, Жорик подрулил. Только Ассоль не хватало для полного комплекта. Вот бы уж все удивились. Кто до сих пор не удивился.

До Викиного появления в школе все фрики держались поодиночке, а тут начали кучковаться. Типа она связующее звено, самый главный и самый конченый фрик. Но Вике уже все равно. Ну, вроде бы.

Не волнуют, как раньше, чужие косые взгляды. Не то чтобы она к ним совершенно равнодушна, просто уже не воспринимаются концом света, полной безнадегой, доказательством неисправимой своей ущербности. Суперкрутой и популярной из нее не получилось, но своего рода звезда. С эпитетом «странная» или «ненормальная». Кому как больше понравится. Да и ладно.

Жорик вел себя подозрительно. Ерзал на стуле, откусывал то от одного пирожка, то от другого, а один раз подавился соком, закашлялся, и Марго увлеченно заколотила его по спине. И опять на них пялились – кто с опаской, кто с усмешкой.

– Жор, да что случилось-то? Рассказывай, пока жив еще.