Помоги проекту - поделись книгой:
В следующие десять лет я понял, что наш спецназ часто идет на риск. Чтобы добиться успеха, бойцы испытывают пределы своих возможностей (и возможностей машин). И во многих отношениях это выделяет их среди прочих. Однако, несмотря на распространенное мнение, обычно риск просчитан, обдуман и запланирован. Но даже если он спонтанен, люди трезво оценивают ситуацию, полагая, что попытка имеет смысл.
На протяжении всей карьеры я относился с огромным пиететом к Особой воздушной службе Великобритании, знаменитой САС. Ее девиз: «Кто рискует — побеждает». Он был столь почитаем, что за несколько минут до начала операции по ликвидации бен Ладена мой главный сержант-майор Крис Фарис процитировал его группе, готовившейся к выполнению задания. В этом лозунге заключено для меня нечто большее, чем принцип работы британского спецназа: каждый должен относиться к жизни подобным образом.
Жизнь — это борьба, в которой всегда возможно поражение. Однако те, кто поддается страху перед неудачами, трудностями или позором, никогда не реализуют свой потенциал. Не пытаясь выйти за пределы возможного, не скользя по канату вниз головой, не рискуя, вы так и не узнáете, чего могли добиться.
Глава 7
Не бойтесь дать сдачи
Море у острова Сан-Клементе было неспокойным и холодным, когда мы начали 6,5-километровый ночной заплыв. Курсант Марк Томас шел бок о бок со мной, и гребки мы совершали синхронно. На каждом из нас был только плавательный костюм (слегка великоватый), маска да пара ласт. Мы усиленно гребли против течения, которое толкало нас к югу, вокруг маленького полуострова.
Огни морской базы, откуда мы начали заплыв, отдалялись по мере того, как мы выходили в открытый океан. Через час мы были уже в полутора километрах от берега и, казалось, одни в воде. Где-то поодаль находились другие пловцы, но их скрывала тьма.
Сквозь стекло маски я видел глаза Марка. Наверное, его выражение лица было таким же, как и у меня. Мы оба знали, что воды у Сан-Клементе кишат акулами. И не какими-нибудь, а большими белыми акулами, самыми свирепыми хищниками во всем океане. Перед заплывом инструкторы кратко описали нам потенциальные угрозы, с которыми мы можем столкнуться ночью. Это и калифорнийские тройнозубые акулы, и акулы мако, и молотоголовые акулы, и лисьи акулы, но больше всего мы опасались больших белых акул.
Оказаться одному ночью среди океана, зная, что под водой обитают доисторические твари, готовые перекусить тебя пополам, — это щекочет нервы.
Однако мы так хотели быть «морскими котиками», что ничто не могло нас остановить. Придется сражаться с акулами — будем сражаться с акулами. Наша цель — стать достойными профессионалами — придавала нам мужества. А мужеству многое подвластно. Никто и ничто не может вас остановить. Без мужества ваш путь будут определять другие люди. Без мужества вы не устоите перед жизненными соблазнами. Без мужества вами начнут командовать тираны и деспоты. Без мужества ни одно общество не добьется величия и процветания. Без мужества негодяи станут чувствовать себя безнаказанными. А с мужеством любая цель по плечу. С мужеством можно бросить вызов злу и победить его.
Саддам Хусейн, бывший президент Ирака, сидел на краю старой армейской раскладушки, одетый в оранжевый спортивный костюм. Двадцать четыре часа назад его арестовали американские военные, и теперь он был пленным Соединенных Штатов.
Я открыл дверь, и в комнату вошли руководители нового иракского правительства. Саддам остался сидеть. На лице появилась усмешка — ни угрызений совести, ни покорности. Четыре иракских лидера стали кричать на Саддама, но близко не подходили. Саддам презрительно и холодно улыбнулся, затем жестом предложил им сесть. Все еще опасаясь бывшего диктатора, они опустились на складные стулья. Они продолжали галдеть и тыкать в него пальцами, но, когда он заговорил, постепенно умолкли.
При Саддаме Хусейне партия «Баас» была повинна в гибели тысяч иракских шиитов и десятков тысяч курдов. Саддам лично казнил многих своих генералов, которых подозревал в измене.
Я полагал, что поверженный президент не представляет угрозы для людей в комнате, но иракские лидеры не разделяли моей уверенности. В их глазах читался страх. «Багдадский мясник» десятилетиями терроризировал целую нацию. Культ его личности привлек к нему негодяев; его головорезы издевались над невинными, заставили тысячи людей покинуть государство. Ни у кого в Ираке не было мужества бросить вызов тирану. И даже арестованного его панически боялись новые главы страны.
Если целью встречи было показать Саддаму, что он больше не у власти, ничего не вышло. За несколько минут ему удалось запугать и устрашить руководство нового режима. Казалось, он даже стал увереннее.
Когда иракские лидеры ушли, я приказал военным изолировать бывшего президента в маленькой комнате. Отныне посетители не допускались, а охранникам запретили с ним разговаривать.
В течение следующего месяца я изо дня в день бывал в этом помещении. И каждый день Саддам вставал навстречу мне. Но всякий раз я молча указывал ему на раскладушку. Смысл был ясен: его время прошло. Он не может запугивать окружающих. Не вправе вселять страх в поданных. В прошлом остался сияющий дворец. В прошлом остались личные служанки, слуги и генералы. В прошлом осталась власть. Вседозволенность и беспредел, наполнившие его правление, закончились. Отважные молодые американские солдаты бросили вызов его тирании — и он уже не опасен для кого-либо.
Через тридцать дней я перевел Саддама Хусейна в ведомство военной полиции, а годом позже иракцы повесили его за преступления против народа. Обидчики всюду одинаковы — хоть в школьном дворе, хоть на рабочем месте, хоть во главе страны, где удерживают власть при помощи террора. Такие люди процветают благодаря страху и запугиванию.
Они обретают силу через робких и малодушных. Они подобны акулам, которые чувствуют страх в воде. Они ходят кругами, проверяя, будет ли жертва сопротивляться. Они изучают, слаба ли она. Если у вас нет мужества постоять за себя, они ударят. В жизни, чтобы достигнуть целей, чтобы совершить ночной заплыв, вам понадобится великое мужество. И это мужество есть в каждом из нас. Копните поглубже — и вы найдете его в изобилии.
Глава 8
Будьте на высоте
Я стоял на узкой песчаной косе и смотрел на военные суда, пришвартованные на другой стороне бухты, на Военно-морской базе 32-й улицы[5]. Между судами и нашей стартовой точкой в бухте Сан-Диего стоял на якоре небольшой корабль. Тем вечером он должен был стать нашей «целью». В течение последних месяцев наш курс сначала осваивал основы ныряния со скубой, потом ныряние с более сложным дыхательным аппаратом Emerson. Сегодня заканчивалась фаза ныряния — в техническом плане самый сложный этап базовой подготовки «морских котиков».
Задача состояла в том, чтобы проплыть 2000 метров под водой — от стартовой точки через залив — к этому судну, стоявшему на якоре. На киль судна следовало поставить учебную диверсионную мину и вернуться обратно незамеченными. А ведь дыхательный аппарат Emerson называли, мрачно шутя, «аппаратом смерти»: время от времени он отказывал. Среди «морских котиков» ходили байки о многих погибших из-за этого курсантах.
Ночью видимость в бухте Сан-Диего настолько плохая, что и руки´ перед лицом не разглядеть. Подводный компас освещает лишь маленький химический источник света. Хуже того, сгущался туман, и мгла над заливом мешала задать курс по компасу. А если промахнешься мимо цели, окажешься в канале для судов — ничего хорошего, если в порт зайдет эскадренный миноносец.
Инструкторы ходили взад и вперед перед двадцатью пятью парами курсантов, готовившихся к ночному погружению. Казалось, они волнуются не меньше нас. Они знали, что на этом задании особенно легко получить травму или погибнуть. Главный старшина, отвечавший за его выполнение, собрал всех дайверов в маленький круг. «Джентльмены, — сказал он, — сегодня ночью мы выясним, кто из вас, моряков, действительно хочет стать профессионалом». Он выдержал паузу для большего эффекта. «Там холодно и темно. Под кораблем будет еще темнее. Настолько темно, что вы можете потерять ориентацию. Настолько темно, что, если вы разделитесь со своим напарником, он не сумеет найти вас». Туман уже клубился вокруг, добравшись даже до песчаный косы, на которой мы стояли. «Сегодня ночью вам придется показать лучшее, на что вы способны. Вы должны вознестись над своими страхами, сомнениями и усталостью. Как бы темно ни было, вы должны выполнить задание. Именно это отличает вас от всех остальных». Почему-то его слова сидели у меня в голове последующие тридцать лет.
Я смотрел, как туман окутывает аэродром авиабазы в Баграме (Афганистан); это была очередная темная минута. На летном поле стоял массивный самолет С-17 с опущенным трапом. Он должен был принять останки павшего воина.
Такова «церемония трапа» — один из самых печально-торжественных, но и самых воодушевляющих аспектов войн в Ираке и Афганистане. В этом вся Америка. Каждый человек, независимо от происхождения, независимо от того, насколько героической была его кончина, получал чрезвычайно достойные и почетные проводы. Так нация отдавала ему дань. Это был финальный салют, последняя благодарность и прощальная молитва перед его дорогой домой.
Солдаты выстроились перед трапом в две шеренги. Это был почетный караул. Справа от самолета небольшой оркестр из трех музыкантов тихо играл «Великую благодать»[6].
Несколько человек, в том числе я, собрались слева. Вдоль ангара стояли и сотни других солдат, моряков, летчиков, десантников, гражданских лиц, союзников. Все они пришли отдать последние почести.
Армейский внедорожник HUMVEE с останками прибыл строго в назначенное время. Шестеро солдат из отряда, в котором служил павший, вынесли гроб, покрытый американским флагом. Они медленно проследовали с ним мимо караула и по трапу внесли в самолет.
Солдаты поставили гроб в середине грузового отсека, ловко развернулись, встали по стойке смирно и салютовали. У изголовья гроба пастор склонил голову и прочел отрывок из Книги пророка Исаии:
«И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать? и кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня» (Ис. 6:8).
Когда трубач заиграл траурную мелодию, у солдат потекли слезы. Никто не пытался скрыть боль.
Военные, несущие гроб, ушли. Остальные, выстроившиеся снаружи, стали по очереди подходить к погибшему товарищу. Они отдавали честь и преклоняли напоследок колени.
C-17 должен был отправиться чуть позже утром и, пополнив по дороге запасы топлива, прибыть на военную авиабазу в Довере. Там гроб ожидали почетный караул и семья павшего воина, чтобы доставить тело домой.
…Нет в жизни более темной минуты, чем потеря близкого человека. Однако я снова и снова видел, как нас — семьи, воинские части, города, мегаполисы, нацию — сплачивают и мобилизуют эти трагические времена.
Когда опытного армейского спецназовца убили в Ираке, его брат-близнец вел себя достойно: утешал друзей убитого, поддерживал семью и старался, чтобы его брат мог гордиться его силой в этот трудный период.
Когда павшего рейнджера привезли домой на родину, в город Саванна (штат Джорджия), весь его отряд в парадной форме промаршировал от церкви к его любимому бару на Ривер-стрит. А навстречу вышли все жители Саванны. Пожарные и полицейские, ветераны и гражданские самых разных профессий собрались попрощаться с молодым солдатом, героически погибшим в Афганистане.
Когда в Афганистане разбился самолет CV-22 — погибли пилот и несколько членов экипажа, — летчики из отряда встретились, отдали последнюю дань, а на следующий день снова взлетели. Они знали: павшие братья хотят, чтобы они были в воздухе и продолжали их дело.
Когда вертолетная авария унесла жизни двадцати пяти спецназовцев и шести бойцов Национальной гвардии, весь народ скорбел и был исполнен гордостью за отвагу, патриотизм и доблесть ушедших воинов.
В какой-то момент жизни все мы сталкиваемся с ее темной стороной. Если не утрата близкого человека, так еще что-нибудь сокрушает дух, вызывая сомнения в будущем. В темный час ищите силы внутри себя — и используйте свои резервы по максимуму.
Глава 9
Давайте людям надежду
Ночной ветер с океана достигал девяти метров в секунду. Луны на небе не было, а звезды закрывали вечерние облака. Я лежал по грудь в грязи, с головы до пят покрытый слоем маскировки. Затверделая масса глины мешала обзору, и я видел лишь очертания других курсантов, собравшихся в низине вместе со мной.
Была среда «адской недели». Весь наш курс отправился на печально известные илистые отмели у Тихуаны. «Адская неделя» была решающим испытанием «первой фазы» подготовки «морских котиков»: шесть дней без сна при постоянных издевательствах инструкторов — длинные пробежки, заплывы в открытом океане, пóлосы препятствий, лазание по канату, бесконечные серии упражнений и гребля в маленькой надувной лодке. Цель «адской недели» состояла в том, чтобы выжить слабаков, которым не по плечу испытания «морских котиков».
По статистике, в «адскую неделю» вылетало больше курсантов, чем в любое другое время. И не было ничего хуже илистых отмелей. Расположенные между югом Сан-Диего и Мексикой, низины собирали сточные воды из Сан-Диего. В них образовывалась глубокая и густая грязь, подобная мокрой глине.
Утром наш курс добрался из Коронадо до этого берега на резиновых шлюпках. А затем нас загнали в болото. Нас ждали переходы и индивидуальные испытания. И все это — ради того, чтобы нам стало холодно и мокро, чтобы мы пожалели себя. Грязь прилипла к каждой частице кожи и была настолько плотной, что продвижение сквозь нее изматывало и испытывало волю.
Поход продолжался часами. К вечеру мы еле перебирали ноги от усталости и холода, который пробирал до костей. А когда зашло солнце и температура упала, поднялся ветер, стало еще труднее.
Боевой дух быстро испарялся. Была всего лишь среда, и мы знали: впереди еще три дня страданий и усталости. Для многих курсантов настал момент истины. Нас била дрожь, руки и ноги затекли от неудобных поз, а кожа стала такой чувствительной, что малейшее движение причиняло дискомфорт. Надежда на то, что нам удастся выдержать обучение, угасала.
На фоне далеких огней города показался силуэт инструктора. «Морской котик» решительно прошел к берегу моря. Он поднес ко рту рупор и заговорил очень мягко, как старый друг: предложил уставшим курсантам сделать перерыв. Он сказал, что мы можем присоединиться к нему и другим инструкторам у огня. У него был и горячий кофе, и куриный суп. Мы можем отдохнуть, пока не взойдет солнце. Перевести дух. Расслабиться.
Я чувствовал, что некоторые курсанты готовы принять его предложение. В конце концов, сколько еще мы высидим в грязи? Сухо и тепло, горячий кофе и куриный суп — звучит заманчиво… Но это была ловушка. Ведь инструктор хотел одного: чтобы пятеро из нас выбыли. Всего лишь пять человек — и тогда для остальных мучения закончатся.
Курсант позади меня пошел на зов. Я ухватил его за руку и крепко сжал. Но его желание выбраться из грязи было слишком сильным. Он высвободился и побрел к сухой земле. Я увидел, что инструктор улыбается. Он знал: решился один — решатся и другие.
Внезапно сквозь рев ветра послышался голос. Пение. Оно было усталым и хриплым — не для нежных ушей, — но достаточно громким, чтобы на него обратили внимание все. И все поняли мелодию. И вот уже один голос перерос в два, два — в три. И вскоре пел каждый.
Курсант, направившийся к сухой земле, повернулся и снова занял свою позицию за мной. Взяв меня за руку, он также запел. Инструктор поднял рупор и крикнул, чтобы мы немедленно замолчали. Но никто не послушался. Он заорал на старшего среди нас, чтобы тот навел порядок. Но пение продолжалось. С каждой угрозой голоса становились громче, мы чувствовали себя крепче, а стремление выстоять вопреки тяготам делалось несгибаемым. Огонь освещал лицо инструктора во тьме: он улыбался.
Опять-таки мы усвоили важный урок: одному человеку под силу объединить всю группу. Он способен воодушевить остальных, дать им надежду. Если он в состоянии петь, сидя по шею в грязи, значит, в состоянии и мы. Если он сумеет выдержать зверский холод, значит, сумеем и мы. Если он может держаться, значит, можем и мы.
Зал военной авиабазы в Довере был полон скорбящих семей: безутешные дети всхлипывали в объятиях матерей; родители держались за руки в надежде набраться сил друг у друга; на лицах жен застыло отстраненное выражение неверия. Всего лишь пять дней назад в Афганистане был сбит вертолет с «морскими котиками» и их коллегами из афганского спецназа. Все 38 человек на борту погибли. Это крупнейшая потеря в ходе войны с терроризмом.
Через час без малого в Довере должен был приземлиться большой транспортный самолет C-17. Родственникам павших героев предстояло пройти к нему и встретить гробы, покрытые флагами. Пока семьи ждали, в зал пришли президент Соединенных Штатов, министр обороны, другие министры и военачальники. Они хотели отдать последние почести погибшим и утешить тех, кого могли.
Я бывал на десятках мероприятий, посвященным павшим воинам. Это нелегко: я часто сомневался, что мои соболезнования хоть что-то значат для тех, кто потерял близких, и что шок позволит им их воспринять.
Мы с моей женой Джорджэнн стали говорить с семьями, и я с трудом подыскивал нужные слова. Как выразить свою эмпатию? Как объяснить, что их сын, муж, отец, брат или друг пожертвовали жизнью не напрасно? Я делал все, чтобы утешить каждого. Я обнимал их. Я молился с ними. Я пытался оставаться сильным ради них, но в глубине души чувствовал: всё не то.
Затем, встав на колени возле пожилой женщины, я заметил, что рядом одна семья беседует с Джоном Келли, генерал-лейтенантом морской пехоты. Келли, военный советник министра обороны, был высоким и подтянутым человеком в безукоризненной форме, с коротко стриженными седыми волосами. Вокруг него собрались люди — убитые горем родители и их дети, — и я физически ощутил, как его слова сочувствия и поддержки вливают в них силы. Он улыбался — и они улыбались. Он обнимал их — и они его обнимали. Он протягивал им руку — и они крепко ее пожимали.
Еще раз обняв этих людей и поблагодарив их семью за их жертву, Келли перешел к следующей группе. В течение следующего часа он побеседовал почти со всеми семьями в зале. И его слова, больше, чем слова любого другого человека, трогали сердце каждого родителя, каждой жены, каждого брата, каждой сестры, каждого друга. В его словах звучало понимание. Они были исполнены сострадания, а превыше всего — надежды.
Только Джон Келли мог изменить ситуацию в тот день. Только он мог дать надежду, ибо знал, что такое потерять сына на войне.
Первый лейтенант Роберт Келли был убит в Афганистане в 2010 году, когда служил в 3-м батальоне 5-го полка морской пехоты. Генерал Келли и его семья страдали после трагедии, как и люди в Довере. Но семья Келли выжила. Она прошла через муки, боль и чувство невосполнимой потери.
Я смотрел на него в тот день и заряжался энергией. Ведь когда ты теряешь солдата, ты не только скорбишь об утрате: ты боишься, что эта судьба ждет и тебя. Ты начинаешь думать, переживешь ли потерю ребенка. Размышлять, на кого останутся близкие без твоей поддержки. Ты надеешься и молишься о том, чтобы Бог был милостив и не взвалил на твои плечи этот немыслимый груз.
В последующие три года мы подружились с Джоном Келли. Это замечательный офицер, надежная опора своей жене Карен, любящий отец своей дочери Кейт и старшего сына, майора ВМС Джона Келли. Но дело не только в этом: Джон Келли давал всем окружающим надежду. Надежду на то, что и в сложное время мы сможем подняться над болью, мукой и разочарованием — и стать сильными; на то, что в каждом из нас есть способность двигаться дальше, причем не просто выживая, но и вдохновляя других.
Надежда — самая могущественная сила в мире. Благодаря ей вы можете воодушевить целые страны. Распрямить спины тех, кто поник. С надеждой вы сумеете смягчить боль невыносимой утраты. Подчас лишь один человек способен все изменить.
Все мы однажды будем по шею в грязи. В это время нужно громко запеть и широко улыбнуться — поднять дух окружающих и дать им поверить, что завтра настанет лучший день.
Глава 10
Никогда не сдавайтесь
Вместе с другими 150 курсантами я стоял по стойке смирно. Начинался первый день обучения «морских котиков». Инструктор в армейских ботинках, штанах цвета хаки и майке с сине-золотой эмблемой прошел через большой асфальтовый двор к медному колоколу, висевшему у всех на виду.
«Джентльмены, — начал он, — сегодня первый день подготовки "котиков". В ближайшие шесть месяцев вы пройдете самый жесткий курс обучения во всей армии Соединенных Штатов».
Я огляделся и заметил на лицах товарищей дурное предчувствие. Инструктор продолжал: «Вас ждет испытание, какого у вас еще не было». Сделав паузу, он оглядел новобранцев-«салаг». «Большинство из вас не выдержат. Я позабочусь об этом». Он улыбнулся. «Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы выбыли!» Он жестко отчеканил последние три слова. «Я буду издеваться над вами. Я буду унижать вас при однокурсниках. Я буду требовать от вас невозможного». Он слегка ухмыльнулся. «И вы почувствуете боль. Много-много боли».
Инструктор взял в руки веревку, сильно дернул за нее, и долгий гул разнесся по двору. «Но, если вам не нравится боль, если вам не нравится все это унижение, есть легкий способ уйти». Он снова потянул за веревку, и глубокий металлический гул опять отозвался эхом в соседних зданиях. «Чтобы покончить с этим, нужно лишь трижды позвонить в колокол».
Он отпустил веревку. «Позвоните в колокол — и вам не придется рано вставать. Позвоните в колокол — и у вас не будет длинных пробежек, заплывов в холодной воде и полосы препятствий. Позвоните в колокол — и вы избавитесь от всех мучений».
Затем инструктор опустил глаза вниз на асфальт и, казалось, отвлекся от заготовленного монолога. «Но позвольте кое-что сказать, — произнес он, — если вы уйдете, вы будете жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Когда вы сходите с дистанции, легче не становится».
Шесть месяцев спустя, на церемонии выпуска, нас было только 33 человека. Некоторые избрали легкий путь и ушли. Они покинули базу. И, я считаю, инструктор был прав: они жалели об этом всю оставшуюся жизнь.
Из всех уроков, полученных в ходе подготовки «морских котиков», этот был самым важным. Никогда не сдавайтесь. Да, звучит банально, но жизнь постоянно ставит нас в ситуации, когда бросить все легче, чем продолжать; когда обстоятельства настолько против нас, что поднять белый флаг кажется наиболее разумным.
На протяжении службы меня снова и снова воодушевляли мужчины и женщины, которые отказывались сходить с дистанции, жалеть себя. И никто из них не вдохновил меня больше, чем молодой рейнджер, с которым я познакомился в госпитале в Афганистане.
Однажды вечером мне сообщили, что один из солдат подорвался на мине нажимного действия и доставлен на вертолете в военный госпиталь недалеко от штаба. Вместе с полковником Эриком Куриллой, командиром полка рейнджеров, мы отправились навестить этого бойца.
Он лежал в кровати. От его рта и груди отходили трубки; на руках и лице были заметны ожоги от взрыва. Одеяло, укрывавшее тело, плотно примыкало к постели в том месте, где должны быть ноги. Его жизнь навеки изменилась.
Бесчисленное число раз я бывал в афганских госпиталях. Когда командуешь войсками, пытаешься не пропускать через себя человеческое страдание. Война есть война. Солдат ранят. Они умирают. Если принимать каждое решение, исходя из того, будут ли жертвы, это негативно скажется на эффективности.
Однако в ту ночь все было иначе. Рейнджер, лежавший передо мной, был очень юн: моложе двух моих сыновей — всего-то девятнадцать лет. Звали его Адам Бейтс. Он прибыл в Афганистан всего лишь неделю назад, и это было его первое боевое задание. Я склонился над ним и коснулся рукой его плеча. Казалось, что он без сознания или спит под действием снотворного. Я поразмыслил минуту, прочитал короткую молитву и уже собирался уходить, как зашла медсестра, чтобы проведать его.
Она улыбнулась, осмотрела жизненно важные органы солдата и спросила, есть ли у меня вопросы о его состоянии. Она сообщила, что обе его ноги ампутированы и он получил серьезное ранение после взрыва, но шансы выжить велики.
Я поблагодарил ее за серьезную заботу о рейнджере Бейтсе и сказал, что вернусь, когда он очнется. «Он в сознании, — ответила она, — будет даже лучше, если вы с ним поговорите». Она мягко потрясла молодого рейнджера. Он приоткрыл глаза и дал понять, что видит меня.
Поделиться книгой: