Помоги проекту - поделись книгой:
– Только вы, господа.
– Ваше величество, и вы, и мы. А те, что на улицах, – это не ваши подданные, это эмигранты, от которых отказалась уже не одна страна. Вы знаете, сколько у нас здесь одних только немцев! Но вместе с вами, с вашей национальной гвардией мы наведем в стране порядок.
На следующий день королевская гвардия разогнала уличные толпы. Эмигрантов отводили в полицию под конвоем на глазах у всех.
Полицейский комиссар запретил собрания Просветительного общества рабочих. Буржуазия образовала гвардию, закупала оружие.
Демократическая ассоциация потребовала вооружить рабочих.
Маркс передал на покупку пистолетов деньги, привезенные из Голландии. Вместе с Энгельсом они печатали листовки, брошюры и тайно переправляли их в разные части Германии, в организации Союза коммунистов.
Лондонский центральный комитет передал полномочия брюссельскому.
– В этот час во главе Союза должны стоять Маркс и Энгельс, – говорил Шаппер.
Первое собрание ЦК Маркс назначил на вечер третьего марта.
За час до собрания из полиции прибыл чиновник.
В двадцать четыре часа Марксу приказывалось покинуть пределы Бельгийского королевства.
– Но мы высланы из Франции, а прусского гражданства Карл лишен давно, – растерянно говорила Женни. – Неужели придется скрываться от полиции? Как это неприятно и унизительно!
На собрание ЦК пришло несколько человек, друзей и единомышленников. Все были под угрозой ареста.
– Здесь работать невозможно. Надо ехать в Париж, образовывать новый ЦК, – сказал Энгельс. – Меня не трогают, потому что две недели назад сами же выдали паспорт.
Энгельс ушел последним. А через минуту снова постучали в дверь.
Маркс был уверен, что вернулся кто-то из друзей.
В дверях стоял помощник комиссара полиции с шестью полицейскими.
– Господин Маркс, вы арестованы, следуйте в городскую тюрьму. Мне велено произвести обыск.
Женни оставила разбросанные вещи и побежала к председателю Демократической ассоциации. Ведь как-никак Маркс был ее вице-председателем!
– Это произвол, мадам! Сейчас уже поздно, но завтра утром ваш муж будет на свободе. Я добьюсь этого! – заволновался председатель. Был поздний слякотный вечер.
– Как же вы пойдете одна? – удивился член ассоциации архивариус Жиго, который находился тут же. – Я провожу вас до дому.
Вместе они подошли к дому. У дверей стоял полицейский чиновник. Он любезно улыбнулся и приподнял шляпу.
– Госпожа Маркс? Весьма сожалею, что обстоятельства заставляют меня познакомиться с вами в столь неприятный для вас момент…
– Где мой муж? – перебила его Женни. – Вы освободили мужа?
– Да, вот именно, где Маркс? Это произвол и я требую немедленно освободить его! – подхватил Жиго.
– Успокойтесь, господа. Если вы пойдете за мной, то убедитесь, что Маркс находится в превосходных условиях.
Чиновник пригласил Женни пойти в сторону ратуши.
– И я смогу увидеть своего мужа? – спрашивала по дороге Женни.
– За этим я вас и веду, господа.
Чиновник довел их до дверей полиции и на секунду замешкался.
Едва Женни и Жиго перешагнули порог, как дверь заслонил полицейский.
– Желаю вам приятно провести время! – крикнул теперь уже насмешливо чиновник.
Женни тут же принялись допрашивать. Жиго запротестовал. На него надели наручники и увели в камеру.
– Я бросила дома троих маленьких детей! – возмущалась Женни.
– Расскажите подробно о деятельности мужа, и мы вас отпустим к детям, – говорил полицейский чин, развалившись в кресле.
– Вы ведете себя нагло. Я дама, и вы обязаны проявить хотя бы элементарную вежливость. Пока я не получу от вас извинения, пока не увижу своего мужа, не буду с вами говорить ни о чем!
– Ах вот как, вы, следовательно, дама, а я недостаточно вежлив! – полицейский чин сказал это с отвратительной улыбкой. – Сейчас вы пойдете в камеру, а утром мы поглядим, кто из нас первым захочет извиняться.
Женни повели в большую полутемную камеру.
– Ваше поведение подло! У меня дома трое маленьких детей, и вы не можете так поступить. Освободите немедленно мужа и меня! – крикнула Женни конвоирам, которые подвели ее к дверям камеры.
Конвоиры подтолкнули ее вовнутрь и молча удалились.
– Они все могут, милая, – сказала со вздохом пожилая женщина и освободила часть деревянных нар. – Ложись лучше, поспи. Меня вон прямо от клиента оторвали. Хороший был клиент, покладистый.
– За что же вас арестовали? – спросила, не удержавшись, Женни.
– А я взятку не дала, вот и забрали. Мы – проститутки, – сказала она с гордостью. – Нас тут трое, вон те, молоденькие, и я. А эти две – воровки. Да и ты, наверно, по большим птицам стреляешь – вон какая молодая и красивая!
– Нет, я из-за мужа. Мой муж – демократ.
– Демократ! – пожилая проститутка сказала это почти с ужасом. – Так он против нашего короля!
Заснуть Женни не могла. Она думала о детях, о Карле.
А Маркс в это время отбивался от буйнопомешанного. Их поместили в одну тюремную камеру.
Утром и Маркса и Женни вновь допрашивали и выпустили лишь к середине дня.
Энгельс их встретил у дверей тюрьмы.
– Дети накормлены, Ленхен пытается уложить чемоданы, – сообщил он новости. – Дома лежит письмо от папаши Флокона. Я с утра поднял на ноги все газеты.
– Теперь про меня никто не скажет, что я не разделяю судьбу мужа, – шутя, но с долей гордости произнесла Женни.
На рабочем столе Маркса лежало официальное приглашение из Франции:
«Временное правительство.
Французская республика.
Свобода, Равенство и Братство.
От имени французского народа.
Париж, 1 марта 1848 года
Мужественный и честный Маркс!
Французская республика – место убежища для всех друзей свободы. Тирания Вас изгнала, свободная Франция вновь открывает Вам свои двери, Вам и всем тем, кто борется за светлое дело, за братское дело всех народов. Всякий агент французского правительства должен толковать свои обязанности в этом духе. Привет и братство.
– Париж открыт для вас, а вещи я отправлю, – сказал Энгельс. Через три часа истекали сутки, и после этого Маркса могли уже арестовать за нарушение королевского приказа.
Энгельс проводил его на вокзал.
– О Женни и детях я позабочусь, будь спокоен, – говорил он.
На этом поезде уезжали в Париж многие демократы.
Бельгийский король мстил им за минуты собственной слабости.
Угрюмые носильщики подтаскивали наскоро упакованный скудный багаж. Юркие личности заглядывали в лица провожающих.
– Так и смазал бы по физиономии, кулаки чешутся, – сказал Энгельс, когда один из типов влез между ним и Карлом.
Через несколько дней Энгельс проводил на вокзал Женни с Ленхен и детьми.
Он и сам рвался в Париж, но сначала надо было закончить здесь дела Маркса.
Брюссельские газеты печатали протесты против ареста и высылки Маркса. О том же выступали депутаты. Энгельс написал громовую статью в английскую «Северную звезду».
Помощник полицейского комиссара, распоряжавшийся арестом Карла и Женни, был уволен в отставку.
В Париж можно было уже ехать, но не хватало денег.
Девятого марта, словно в насмешку, прибыл багаж из Парижа. За его пересылку Энгельс истратил пятьдесят франков. Теперь столько же надо было платить, чтобы послать его назад.
Маркс писал о новом Центральном Комитете. Его, Маркса, выбрали председателем, Шаппера – секретарем. Вместе с Моллем и Лупусом – Вильгельмом Вольфом членом ЦК стал и Энгельс.
Революция лавиной шла по европейским странам.
Тринадцатого марта восставшие победили в Вене, столице Австрии. Император Фердинанд со всею императорской фамилией в сопровождении двора и высших сановников укрылся в маленьком моравском городке Ольмюце и мечтал лишь об одном: как бы скинуть с себя корону и при этом сохранить жизнь.
Через неделю начались баррикадные бои в Берлине.
Двадцать второго марта похоронная процессия заполнила улицы прусской столицы. Хоронили сто восемьдесят семь баррикадных бойцов, павших в недавних боях. Процессия остановилась перед королевским дворцом. И если Фридрих-Вильгельм IV несколько дней назад колебался, принимать ли ему, монарху, условия восставших – обещать стране конституцию, избирательные права, то теперь ему пришлось терпеть унижение публично, перед толпою презренной черни.
– Короля! – требовали хоронившие.
Пришлось выйти на балкон, иначе бы они разнесли дворец.
– Сними шляпу перед усопшими! – потребовала толпа.
И король обнажил голову.
В тот же день, день унижения прусского короля, народ Милана изгнал из города австрийских солдат.
Со дня на день ожидали восстания в Польше. Спорили, каким путем через месяц-два победят чартисты в Англии.
Париж был опьянен своей победой. Рабочие ходили по улицам обнявшись, пели песни. Буржуа робко жались к стенам.
Кое-где сохранились полуразрушенные баррикады. Некоторые решено было оставить для истории.
Во дворце Тюильри, в покоях свергнутого Луи-Филиппа, на дорогих коврах лежали раненые рабочие.
Утром Энгельс подошел к окну и увидел похоронную процессию. Духовой оркестр играл «Марсельезу», в середине на украшенных дрогах везли гроб с телом умершего от боевых ран рабочего. Его провожали десять тысяч национальных гвардейцев и вооруженных граждан. И даже молодым щеголям с шоссе Д’Антен пришлось провожать рабочего – они тоже служили в гвардии. Но либеральные министры начинали все больше пугаться собственных восставших рабочих.
Член правительства Луи Блан раздавал рабочим широкие обещания.
Наутро восемь тысяч буржуа шествовали к ратуше и требовали отмены вчерашних декретов.
Правительство немедленно отменяло их.
Тогда на другое утро к ратуше собирались двести тысяч рабочих и правительство вновь возвращало отмененные декреты.
Энгельс зашел к папаше Флокону.
Флокон жил в той же скверной квартире на пятом этаже, из старой глиняной трубки покуривал тот же дешевый табак.
– Только и купил себе что новый халат. В старом неудобно принимать чиновников, – объяснил он, гулко кашляя. – Ну что, похож я на министра? – спросил он позднее, посмеиваясь.
– Вы похожи на папашу Флокона.
– То-то же. Но это один я такой остался. Наша публика быстро переменилась. Кто дворец себе отхватил, кто своих родственников к выгодной службе пристроил. Как-то неприятно это. Так что я в нашем правительстве слыву оригиналом. Станете вы через месяц-другой министром у себя в Пруссии, тогда посмотрим, как заживете вы.
– Скорее Луи Блан сделается королем Франции, чем я прусским министром.
– Этот щеголь-то? А что? Ему предложи, он и согласится. Но не предложат – у него слишком сумасбродные планы. Сейчас помогает вашему немецкому легиону. И Ламартин – министр иностранных дел тоже неожиданно стал содействовать.
– Я и зашел к вам, чтобы сказать, что мы с Марксом и Союз коммунистов выступаем против этого крестового похода.
– Как же? – удивился Флокон. – А я-то считал, что я по старой дурости только один и против. Раздавят этот легион у вас там в Германии, сразу раздавят. И, честно говоря, не верю я Ламартину, больно он хитрый. Ему бы лишь от революционных эмигрантов избавиться. Вот он и крутится – положил им довольствия по пятьдесят су в день от Парижа до границы.
И вновь в эти недели Георга Гервега, Железного жаворонка, настиг час упоения славой. Ради этих дней семь лет назад он писал «Стихи живого», призывал могильные кресты перековать на мечи.
Поделиться книгой: