Помоги проекту - поделись книгой:
ОКТЯБРЬ
История одной революции
В 1917 году наша страна сделала первый шаг на пути к истине — не бывать ему последним.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Лев Троцкий (1879–1940) — осенью 1917 года — большевик, председатель Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, инициатор создания Петроградского военно-революционного комитета, один из главных руководителей Октябрьской революции. С 1923 года — лидер внутрипартийной левой оппозиции. В 1929 году выслан за пределы СССР. 20 августа 1940 года убит испанским агентом НКВД. Источники текста: Лев Троцкий «История русской революции» (издательство «Терра», 1997), Лев Троцкий «Моя жизнь» (издательство «ПРОЗАиК», 2014).
Константин Еремеев (1874–1931) — член РСДРП с 1903 года, участник Петроградского военно-революционного комитета, командовал отрядами Красной гвардии и революционных солдат при штурме Зимнего дворца со стороны Марсова поля. Источники текста: Константин Еремеев «Октябрьские дни. (Из воспоминаний)» / «Немеркнущие годы» (издательство «Советский писатель», 1957), Константин Еремеев «Осада Зимнего дворца» / «Это есть наш последний решительный бой» (Политиздат, 1987).
Иван Флеровский (1888–1959) — член РСДРП с 1905 года, в 1917 году работал в Кронштадтском комитете РСДРП(б). Источник текста: Иван Флеровский «Кронштадт в Октябрьской революции» / «Немеркнущие годы» (издательство «Советский писатель», 1957).
Владимир Бонч-Бруевич (1873–1955) — большевик, этнограф, исследователь русских религиозных сект, ближайший помощник В. И. Ленина. Источник текста: Владимир Бонч-Бруевич «На боевых постах Февральской и Октябрьской революций» / «Немеркнущие годы» (издательство «Советский писатель», 1957).
Павел Дыбенко (1889–1938) — член РСДРП с 1912 года, матрос Балтийского флота с декабря 1911 года. Один из руководителей и активный участник защиты Петрограда от казачьих частей Петра Краснова. В 1921 году участвует в подавлении Кронштадтского восстания и крестьянского восстания в Тамбовской губернии. 26 февраля 1938 года был арестован и обвинен в военном заговоре и шпионаже в пользу США. Расстрелян 29 июля 1938 года. Источник текста: Павел Дыбенко «Великий переворот» / «Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде» (Лениздат, 1956).
Алексей Дорогов — матрос, во время осады Зимнего дворца передавал ультиматум Временному правительству от Военно-революционного комитета. Источник текста: «Воспоминания матроса Алексея Антоновича Дорогова о взятии Зимнего дворца» / «Немеркнущие годы» (издательство «Советский писатель», 1957).
Иван Жига (1895–1949) — большевик с 1914 года. В 18 лет пошел на завод молотобойцем, в 1915 мобилизован в армию. После Октябрьской революции стал писателем. Источник текста: Иван Жига «В Октябрьские дни» / «Немеркнущие годы» (издательство «Советский писатель», 1957).
В. П. Павлов — после Октябрьской революции — комиссар «Крестов» и других тюрем Выборгской стороны. Источник текста: В. П. Павлов «Мои воспоминания о „Крестах“» / «Немеркнущие годы» (издательство «Советский писатель», 1957).
А. Хохряков (С. Боннар) — председатель полкового комитета Волынского полка. Источник текста: А. Хохряков «Из жизни Петроградского гарнизона в 1917 году» / «Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде» (Лениздат, 1956).
Владимир Антонов-Овсеенко (1883–1938) — участник революционного движения с 1901 года, меньшевик, в 1917 году вступил в партию большевиков. В октябре 1917 года был избран в состав Петроградского военно-революционного комитета. Участвовал в подготовке захвата и штурме Зимнего дворца, лично арестовывал Временное правительство. Участник подавления Тамбовского восстания в 1921 году. Выступал против усиления власти Сталина. 12 октября 1937 был арестован НКВД. Приговорен к расстрелу «за принадлежность к троцкистской террористической и шпионской организации». Расстрелян 10 февраля 1938 года. Источник текста: Владимир Антонов-Овсеенко «Октябрьская буря» / «Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде» (Лениздат, 1956).
Григорий Чудновский (1890–1918) — член РСДРП с 1905 года, один из руководителей взятия Зимнего дворца. Погиб во время наступления немецких войск на Украину 8 апреля 1918 года. Источник текста: Николай Подвойский «Год 1917» (Государственное издательство политической литературы, 1958).
Николай Подвойский (1880–1948) — член РСДРП с 1901 года. В октябре 1917 года — председатель Петроградского Военно-революционного комитета. Один из руководителей штурма Зимнего дворца. Источник текста: Николай Подвойский «Год 1917» (Государственное издательство политической литературы, 1958).
Георгий Благонравов (1896–1938) — в октябре 1917 года — комиссар Петропавловской крепости, орудия которой произвели обстрел Зимнего дворца. В 1937 году осужден за контрреволюционную деятельность. Расстрелян 16 июня 1938 года. Источник текста: Георгий Благонравов «Октябрьские дни в Петропавловской крепости» / «Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде» (Лениздат, 1956).
Освальд Дзенис (1896–1937) — осенью 1917 года — комиссар Павловского полка, участник штурма Зимнего дворца. В 1936 году арестован за «участие в антисоветской террористической группе». Расстрелян 10 марта 1937 года. Источник текста: Освальд Дзенис «Как мы брали Зимний дворец» / «Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде» (Лениздат, 1956).
Александр Ильин-Женевский (1894–1941) — шахматист, участник Первой мировой войны, осенью 1917 года — комиссар Гренадерского полка. Источник текста: Александр Ильин-Женевский «Октябрьская революция» / «Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде» (Лениздат, 1956).
А. Егоров — рабочий завода «Вакуум-Ойль». Источник текста: А. Егоров «Как мы боролись за Октябрь» / «Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде» (Лениздат, 1956).
И. Скоринко — молодой рабочий Путиловского завода, член Красной гвардии. Источник текста: Скоринко И. «Воспоминания рабочего об Октябре» / «Красная летопись» № 6, 1923 (печатается по изданию Давид Мандель «Петроградские рабочие в революциях 1917 года», издательство «Новый хронограф», 2015).
Владимир Малаховский (1894–1940) — секретарь штаба Красной гвардии Выборгского района. После Октябрьской революции — историк. Последние годы жизни работал в Институте истории АН СССР. Источник текста: Владимир Малаховский «Красногвардейцы Выборгского района» / «Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде» (Лениздат, 1956).
А. А. Игнатьев — в 1917 году солдат 6-го запасного саперного батальона, председатель батальонного комитета. Источник текста: А. А. Игнатьев «В ночь на 25 октября 1917 года» / «Это есть наш последний решительный бой» (Политиздат, 1987).
Федор Другов (1891–1934) — анархист, член Петроградского Военно-Революционного Комитета, участник штурма Зимнего дворца. После Октябрьской революции — сотрудник ВЧК. Источник текста: Другов Ф. П. «Анархисты в русской революции: Октябрьские дни в Смольном» / «Пробуждение», 1932, N 23–27.
Джон Рид (1887–1920) — американский журналист, социалист, свидетель штурма Зимнего дворца. Совершил около 20 агитационных поездок по США, выступая в защиту Октябрьской революции. Умер в Москве от сыпного тифа. Похоронен на Красной площади у Кремлевской стены. Источник текста: Джон Рид «Десять дней, которые потрясли мир» (Госполитиздат, 1957).
Мадлен Доти (1877–1963) — американский юрист, журналист, общественный деятель. В ноябре 1917 года в качестве военного корреспондента газеты «Нью-Йорк трибьюн» посетила Россию. Источник текста: «Россия 1917 года в эго-документах: Воспоминания» (издательство РОССПЭН, 2016).
Альберт Рис Вильямс (1883–1962) — американский публицист и журналист, друг Джона Рида, сторонник Октябрьской революции. Источник текста: Альберт Рис Вильямс «Путешествие в революцию» (издательство «Центрполиграф», 2006).
Джордж Бьюкенен (1854–1924) — британский дипломат, посол Великобритании в России в годы Первой мировой войны. Источник текста: Джордж Бьюкенен «Моя миссия в России» (издательство Центрполиграф, 2006).
Пьер Паскаль (1890–1983) — французский славист, лейтенант в годы Первой мировой войны, после двух ранений на фронте оказался глубоко в российском тылу: в апреле 1916 года был назначен во французскую военную миссию. Источник текста: Пьер Паскаль «Русский дневник: Во французской военной миссии (1916–1918)» (издательство «Гонзо», 2014).
Жак Садуль (1881–1956) — французский офицер, в сентябре 1917 был назначен атташе при французской военной миссии в Петрограде. Член французской социалистической партии, сторонник большевиков. Источник текста: Жак Садуль «Записки о большевистской революции» (издательство «Книга», 1990).
Зинаида Гиппиус (1869–1945) — писательница и поэтесса, одна из видных представительниц Серебряного века русской культуры, идеолог русского символизма. Источник текста: Зинаида Гиппиус «Собрание сочинений. Том 8. Дневники: 1893–1919» (издательство «Русская книга», 2003).
Михаил Пришвин (1873–1954) — писатель, автор знаменитых «Дневников», которые он вёл в течение почти полувека. Источник текста: Михаил Пришвин «Дневники 1914–1917» (Издательство «Росток», 2007).
Павел Малянтович (1869–1940) — осенью 1917 года — министр юстиции Временного правительства. До 1917 года участвовал в социал-демократическом движении, колебался между большевиками и меньшевиками. 25 октября 1917 года был арестован восставшими вместе с другими членами Временного правительства. Через день, как и другие министры-социалисты, был освобождён. В ноябре 1937 года арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности. Расстрелян 22 января 1940 года. Источник текста: Павел Малянтович «В Зимнем дворце 25–26 октября 1917 года» / «Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде» (Лениздат, 1956).
Николай Суханов (1882–1940) — осенью 1917 года — меньшевик, редактор газеты «Новая жизнь». В июле 1930 года арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности, приговорен к 10 годам тюрьмы. В марте 1935 года оставшийся срок заключения был заменен ссылкой в Тобольск. В 1937 году арестован по ложному обвинению в связях с немецкой разведкой. Расстрелян 29 июня 1940 года. Источник текста: Николай Суханов «Записки о революции» (Издательство политической литературы, 1991).
Семен Ан-ский (1863–1920) — настоящее имя Шлоймэ-Занвл (Соломон) публицист, этнограф, был близок к Партии социалистов-революционеров. Источник текста: Семен Ан-ский «После переворота 25 октября 1917 года» / «Октябрьская революция. Мемуары» (издательство «Терра», 1999).
Александр Керенский (1881–1970) — осенью 1917 года — председатель Временного правительства, верховный главнокомандующий. Источник текста: Александр Керенский «Россия на историческом повороте» (Издательство «Терра», 1996).
Борис Савинков (1879–1925) — осенью 1917 года — управляющий военного министерства, военный губернатор Петрограда.
В прошлом — руководитель Боевой организации Партии социалистов-революционеров. После Октябрьской революции — участник белого движения. По официальной версии покончил жизнь самоубийством 7 мая 1925 в здании ВЧК на Лубянке. Источник текста: Борис Савинков «Борьба с большевиками» / «Воспоминания террориста» (издательство «ПРОЗАиК», 2013).
Петр Краснов (1869–1947) — осенью 1917 года — генерал Русской императорской армии, командующий 3-м кавалерийским корпусом. Организатор похода казачьих частей на Петроград с целью подавления Октябрьского вооруженного восстания. Во время Гражданской войны — атаман Всевеликого Войска Донского. Во время Второй мировой войны — начальник Главного управления казачьих войск Имперского Министерства Восточных оккупированных территорий Германии. Повешен в Лефортовской тюрьме 16 января 1947 года. Источник текста: Петр Краснов «На внутреннем фронте» / «В боях и походах» (издательство «ПРОЗАиК», 2014).
Борис Никольский (1870–1919) — деятель монархического движения, профессор юридического факультета Юрьевского университета. Расстрелян 11 июня 1919 года. Источник текста: Борис Никольский «Дневник» (издательство «Дмитрий Буланин», 2015).
Владимир Лопухин (1871–1942?) — представитель известной аристократической фамилии, осень 1917 года — директор департамента Министерства иностранных дел. Источник текста: Владимир Лопухин «Записки бывшего директора департамента Министерства иностранных дел» (издательство «Нестор-История», 2008).
Мария Бочарникова — старший унтер-офицер 1-го Петроградского женского батальона. Источник текста: Мария Бочарникова «В Женском батальоне смерти» / «Доброволицы» (издательство «Русский путь», 2014).
Евгений Драшусов (1885–1969) — морской офицер, из дворян. Источник текста: «Россия 1917 года в эго-документах: Воспоминания» (издательство РОССПЭН, 2016). Борис фон Лайминг — в 1917 году юнкер Михайловского артиллерийского военного училища. Источник текста: «Россия 1917 года в эго-документах: Воспоминания» (издательство РОССПЭН, 2016).
Александр Синегуб — поручик Школы прапорщиков инженерных войск. Источник текста: Александр Синегуб «Защита Зимнего Дворца» / «Архив русской революции» Том 4 (издательство «Слово», 1922).
Николай Редей (Вреден) (1901–1955) — воспитанник Морского кадетского корпуса, участник белого движения. Источник текста: Николай Реден «Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919» (издательство «Центрполиграф», 2006).
ГЛАВА 1
ПРЕДРЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПЕТРОГРАД
Город был настроен нервно и настораживался при каждом резком шуме.
Сентябрь и октябрь — наихудшие месяцы русского года, особенно петроградского года. С тусклого серого неба в течение все более короткого дня непрестанно льет пронизывающий дождь. Повсюду под ногами густая, скользкая и вязкая грязь, размазанная тяжелыми сапогами и еще более жуткая чем когда-либо ввиду полного развала городской администрации. С Финского залива дует резкий, сырой ветер, и улицы затянуты мокрым туманом. По ночам — частью из экономии, частью из страха перед цеппелинами — горят лишь редкие, скудные уличные фонари; в частные квартиры электричество подается только вечером, с 6 до 12 часов, причем свечи стоят по сорок центов (цент по тогдашнему курсу равнялся 3–5 копейкам) штука, а керосина почти нельзя достать. Темно с 3 часов дня до 10 утра. Масса разбоев и грабежей. В домах мужчины по очереди несут ночную охрану, вооружившись заряженными ружьями. Так было при Временном правительстве.
В марте, когда неистовствовали уличные толпы, их нападению подверглись все тюрьмы, ворота которых широко открылись. Целью провозглашалось освобождение политических заключенных, однако не упускали случая воспользоваться ситуацией и уголовные преступники. К политическим ссыльным, возвращавшимся из Сибири, примыкали убийцы и грабители. Комиссии по опеке всех принимали как пострадавших за дело свободы. Перед профессиональными мошенниками, приезжавшими в Петроград, открывались неограниченные возможности. Не осталось ни одного из прежних средств сдерживания: полиция исчезла, ушла в прошлое паспортная система, уничтожили полицейские досье.
Поздней осенью 1917 года «дно» общества процветало. Ряды рецидивистов постоянно пополнялись новичками, которых соблазняла безнаказанность. Трамваи, политические митинги и публичные места кишели ворами-карманниками, частные дома и квартиры подвергались грабежам в дневное время, по вечерам на главных проспектах останавливали и раздевали прохожих. Не существовало правоохранительных учреждений, куда могли обратиться за защитой мирные граждане.
Наконец в порядке самообороны люди стали брать исполнение законов в свои руки, самосуд стал нормой. Карманник, схваченный в переполненном вагоне трамвая, не знал пощады. Разъяренные блюстители справедливости вытаскивали визжащую жертву наружу и учиняли скорый суд, в то время как вагоновожатый ждал, пока дело будет закончено.
Нередко я видел трясущуюся фигуру какого-нибудь воришки, с бледным лицом, в разорванной в клочья одежде, с кровью на разбитом лице, а вокруг — люди, со звериной злобой стремящиеся нанести еще удар. Пять, десять минут толпа неистовствует и топчется на месте. Затем, тяжело дыша и не глядя друг на друга, люди возвращаются на свои места, и трамвай, позванивая, продолжает свой путь. Если кто-нибудь решался оглянуться, то видел посреди улицы кровавую массу, которая уже ничем не напоминала человеческое существо.
Когда грабителя или налетчика заставали на месте преступления, немедленно начиналась охота за ним. Каждый день на улицах Петрограда происходили десятки таких инцидентов. Они начинались с пронзительных криков:
— Вор! Держи вора! Убей его!
В одно мгновение эти крики подхватывали сотни глоток. Все бросали свои дела и принимали участие в погоне. Поскольку преследователи прибывали из боковых переулков, из соседних домов, у жертвы уйти от погони никаких шансов не оставалось. Рано или поздно преступника загоняли в какой-нибудь подъезд или погреб. Если он был вооружен, следовала осада, продолжавшаяся до тех пор, пока у него не заканчивались боеприпасы. Обычно преступник знал о своей участи и приберегал последнюю пулю для себя.
Представитель американского военного управления в Петрограде рассказал мне о следующем инциденте, которому он стал свидетелем. Одна женщина выбежала на улицу за пятнадцатилетним мальчиком. «Он украл мой бумажник; он украл мой бумажник!» — кричала она. Жалкий визжащий мальчишка бешено убегал от нее по улице. Он был пойман прохожими, собралась толпа. На беззащитную голову посыпался удар за ударом. Воздух наполнили детские вопли страха. Женщина в ужасе от того, что она натворила, бросилась обратно в дом. Еще раз она начала отчаянные поиски и вдруг откопала в темном углу пропавший бумажник. Она снова выбежала на улицу, размахивая бумажником и громко крича о своей ошибке. Но было слишком поздно: детские крики утихли; избитое и безжизненное тело только что бросили в канал. Болезненная досада охватила толпу. Ярость выросла в их сердцах. При царе их безжалостно избивали и мучили. Их наставником была грубая сила. Они бросились на женщину и применили единственный метод, который знали. Они избили ее до смерти и сбросили в канал.
Беззаконие, подстерегающие вокруг опасности и частые сцены кровопролития, держали человеческую психику в постоянном напряжении. Люди передвигались в городе подобно диким зверям в джунглях — в постоянном ожидании внезапного нападения, всегда готовые бежать или наброситься на врага. Из-за этого люди попадали в крайне нелепые положения.
Идя домой в 2 часа ночи, один из моих приятелей услышал за собой шаги. Тревожное ощущение преследования заставило его идти быстрее. Незнакомец тоже ускорил шаг. Приятель замедлил движение, как и тот, что шел позади него. Вокруг никого не было, улица буквально вымерла. Чтобы не оказаться застигнутым врасплох нападением, мой приятель решил прибегнуть к хитрости: он выбрал подъезд и остановился, прислонившись там спиной к запертой двери. Чужак, отстававший на полквартала, сделал то же самое. В течение двух часов они стояли на жестоком морозе, следя друг за другом. Наконец, когда приятель выкурил последнюю сигарету, он решил нарушить молчание и крикнул:
— Чего вы ждете, черт побери?
— Я жду, когда вы пойдете дальше!
Приятель узнал голос неизвестного: это был родственник, с которым он проживал в одной квартире. Продрогшие до костей, но испытывая явное облегчение, они оба продолжили путь вместе. Пока они шли, приятель выслушал рассказ родственника о том, как его пугало поведение зловещей фигуры, маячившей перед ним.
В сложившейся обстановке стремление людей принимать меры предосторожности выглядело вполне естественным. Иногда же из опасений худшего они переходили от простой предосторожности к агрессии. Тогда происходили драматические сцены или забавные эпизоды. Один такой случай произошел с другом нашей семьи — полковником, человеком весьма представительным и грозным с виду.
Стоя на задней площадке переполненного трамвая, полковник вдруг заметил рядом с собой сомнительного вида субъекта. У него были плутоватые глаза, и полковник решил следить за ним в оба. Как раз в этот момент трамвай сделал резкий поворот. Незнакомец потерял равновесие и всей своей массой навалился на полковника. Когда чужак встал на ноги, полковник ощупал свой карман и обнаружил, что там нет золотых часов. Без малейшего колебания он схватил соседа за рукав и пробасил ледяным тоном:
— Отдай часы!
С неожиданной резвостью незнакомец вырвался, спрыгнул с движущегося трамвая и побежал в направлении площади. Полковник стал его преследовать. Хотя и не первой молодости, он находился в хорошей физической форме и настиг похитителя посреди площади. Полковник схватил беглеца за воротник и свирепо прогромыхал:
— Отдай часы или убью!
Незнакомец поник, побледнел и трясущимися пальцами вытащил золотые часы с цепочкой. Полковник взял свою вещь, дал на прощание вору подзатыльник и, успокоившись, зашагал прочь с торжествующим видом. Однако он был раздосадован сверх меры, когда, вернувшись домой, обнаружил свои собственные часы преспокойно лежащими на столе, где они и были оставлены.
То ли полковник завладел собственностью другого человека, украденной карманником, то ли он запугал невинного человека до такой степени, что тот расстался с собственными часами, — сказать невозможно. Но этот вопрос поднимался бесконечное число раз друзьями полковника, которых забавляло его смущение при каждом упоминании этого инцидента.
Грабежи, стрельба, линчевание и убийства стали частью повседневной жизни. Люди начинали осознавать, насколько разительно отклонилось их поведение от нормы, только тогда, когда сталкивались с инцидентами, столь же нелепыми, как упомянутый случай с часами.
В течение девяти месяцев сложный организм современного города упростился до примитивного состояния, в котором каждый отдельный человек был вынужден полагаться в целях самозащиты и обеспечения свой семьи исключительно на себя. Вся страна барахталась в котле анархии, пока большевики не почувствовали себя достаточно сильными, чтобы взять бразды правления в свои руки.
С каждой неделей продовольствия становится все меньше. Плитка шоколада или фунт безвкусных леденцов стоили от 7 до 10 рублей, т. е. по крайней мере доллар. Половина петроградских детей не имела молока; во многих гостиницах и частных домах его не видали по целым месяцам. Хотя был фруктовый сезон, яблоки и груши продавались на улицах чуть ли не по рублю за штуку…
За молоком, хлебом, сахаром и табаком приходилось часами стоять в очередях под пронизывающим дождем. Возвращаясь домой с митинга, затянувшегося на всю ночь, я видел, как перед дверями магазина еще до рассвета начал образовываться «хвост», главным образом из женщин; многие из них держали на руках грудных детей… Карлейль говорит в своей «Французской революции», что французы отличаются от всех прочих народов мира способностью стоять в «хвостах». Россия начала приобретать эту способность в царствование Николая «благословенного», еще с 1915 года — и с тех пор «хвосты» появлялись время от времени, пока к лету 1917 года окончательно не вошли в порядок вещей. Подумайте, каково было этим кое-как одетым людям выстаивать целые дни напролет на скованных и выбеленных морозом петроградских улицах в ужасную русскую зиму! Я прислушивался к разговорам в хлебных очередях. Сквозь удивительное добродушие русской толпы время от времени прорывались горькие, желчные ноты недовольства… Разумеется, театры были открыты ежедневно, не исключая и воскресений. В Мариинском шел новый балет с Карсавиной, и вся балетоманская Россия являлась смотреть на нее. Пел Шаляпин. В Александрийском была возобновлена мейерхольдовская постановка драмы Алексея Толстого «Смерть Ивана Грозного». На этом спектакле мне особенно запомнился воспитанник императорского пажеского корпуса в парадной форме, который во всех антрактах стоял навытяжку лицом к пустой императорской ложе, с которой уже были сорваны все орлы… Театр «Кривое зеркало» давал роскошную постановку шницлеровского «Хоровода».
Эрмитаж и все прочие картинные галереи были эвакуированы в Москву; однако в Петрограде каждую неделю открывались художественные выставки. Толпы женщин из среды интеллигенции усердно посещали лекции по искусству, литературе и популярной философии. У теософов был необычайно оживленный сезон. Армия спасения, впервые в истории допущенная в Россию, заклеивала все стены объявлениями о евангелических собраниях, одновременно изумлявших и забавлявших русскую аудиторию…
Как и всегда бывает в таких случаях, повседневная мелочная жизнь города шла своим чередом, стараясь по возможности не замечать революции. Поэты писали стихи, но только не о революции. Художники-реалисты писали картины на темы старинного русского быта — о чем угодно, но не о революции. Провинциальные барышни приезжали в Петроград учиться французскому языку и пению. По коридорам и вестибюлям отелей расхаживали молодые, изящные и веселые офицеры, щеголяя малиновыми башлыками с золотым позументом и чеканными кавказскими шашками. В полдень дамы из второразрядного чиновничьего круга ездили друг к другу на чашку чая, привозя с собой в муфте маленькую серебряную или золотую сахарницу ювелирной работы, полбулки, и при этом они вслух мечтали о том, как бы было хорошо, если бы вернулся царь или если бы пришли немцы, или если бы случилось что-нибудь другое, что могло бы разрешить наболевший вопрос о прислуге… Дочь одного из моих приятелей однажды в полдень вернулась домой в истерике: кондукторша в трамвае назвала ее «товарищем»!
А вокруг них корчилась в муках, вынашивая новый мир, огромная Россия. Прислуга, с которой прежде обращались как с животными и которой почти ничего не платили, обретала чувство собственного достоинства. Пара ботинок стоила свыше ста рублей, и так как жалованье в среднем не превышало тридцати пяти рублей в месяц, то прислуга отказывалась стоять в очередях и изнашивать свою обувь. Но мало этого. В новой России каждый человек — все равно мужчина или женщина — получил право голоса; появились рабочие газеты, говорившие о новых и изумительных вещах; появились Советы; появились профессиональные союзы. Даже у извозчиков был свой профсоюз и свой представитель в Петроградском Совете. Лакеи и официанты сорганизовались и отказались от чаевых. Во всех ресторанах по стенам висели плакаты, гласившие: «Здесь на чай не берут» или: «Если человеку приходится служить за столом, чтобы заработать себе на хлеб, то это еще не значит, что его можно оскорблять подачками на чай».
На фронте солдаты боролись с офицерами и учились в своих комитетах самоуправлению. На фабриках приобретали опыт, и силу, и понимание своей исторической миссии в борьбе со старым порядком эти не имеющие себе подобных русские организации — фабрично-заводские комитеты. Вся Россия училась читать и действительно читала книги по политике, экономике, истории — читала потому, что люди хотели знать… В каждом городе, в большинстве прифронтовых городов каждая политическая партия выпускала свою газету, а иногда и несколько газет. Тысячи организаций печатали сотни тысяч политических брошюр, затопляя ими окопы и деревни, заводы и городские улицы. Жажда просвещения, которую так долго сдерживали, вместе с революцией вырвалась наружу со стихийной силой. За первые шесть месяцев революции из одного Смольного института ежедневно отправлялись во все уголки страны тонны, грузовики, поезда литературы. Россия поглощала печатный материал с такой же ненасытностью, с какой сухой песок впитывает воду. И все это были не сказки, не фальсифицированная история, не разбавленная водой религия, не дешевая разлагающая макулатура, а общественные и экономические теории, философия, произведения Толстого, Гоголя и Горького…
Затем — слово. Россию затоплял такой поток живого слова, что по сравнению с ним «потоп французской речи», о котором пишет Карлейль, кажется мелким ручейком. Лекции, дискуссии, речи — в театрах, цирках, школах, клубах, залах Советов, помещениях профсоюзов, казармах… Митинги в окопах на фронте, на деревенских лужайках, на фабричных дворах… Какое изумительное зрелище являет собой Путиловский завод, когда из его стен густым потоком выходят сорок тысяч рабочих, выходят, чтобы слушать социал-демократов, эсеров, анархистов — кого угодно, о чем угодно и сколько бы они ни говорили. В течение целых месяцев каждый перекресток Петрограда и других русских городов постоянно был публичной трибуной. Стихийные споры и митинги возникали и в поездах, и в трамваях, повсюду…
А всероссийские съезды и конференции, на которые съезжались люди двух материков — съезды Советов, кооперативов, земств, национальностей, духовенства, крестьян, политических партий; Демократическое совещание, Московское Государственное совещание, Совет Российской республики… В Петрограде постоянно заседали три-четыре съезда сразу. Попытки ограничить время ораторов проваливались решительно на всех митингах, и каждый имел полную возможность выразить все чувства и мысли, какие только у него были…
Мы приехали на фронт в XII армию, стоявшую за Ригой, где босые и истощенные люди погибали в окопной грязи от голода и болезней. Завидев нас, они поднялись навстречу. Лица их были измождены; сквозь дыры в одежде синело голое тело. И первый вопрос был: «Привезли ли что-нибудь почитать?»
Внешних, видимых признаков совершившейся перемены было много, но, хотя в руках статуи Екатерины Великой против Александрийского театра торчал красный флажок, хотя над всеми общественными зданиями тоже развевались красные флаги, иногда, впрочем, выцветшие, а императорские вензеля и орлы были повсюду сорваны или прикрыты; хотя вместо свирепых городовых улицы охраняла добродушная и невооруженная гражданская милиция, тем не менее еще сохранилось очень много странных пережитков прошлого.
Так, например, оставалась в полной силе табель о рангах Петра Великого, которой он железной рукой сковал всю Россию. Почти все, начиная от школьников, еще продолжали носить установленную прежнюю форменную одежду с императорскими орлами на пуговицах и петлицах. Около пяти часов вечера улицы заполнялись пожилыми людьми в форме, с портфелями. Возвращаясь домой с работы в огромных казармоподобных министерствах и других правительственных учреждениях, они, быть может, высчитывали, насколько быстро смертность среди начальства подвигает их к долгожданному чину коллежского асессора или тайного советника, к перспективе почетной отставки с полной пенсией, а может быть, и с Анной на шее…
Все переменилось, и все осталось тем же. Революция потрясла страну, углубила распад, запугала одних, ожесточила других, но еще ничего до конца не смела, ничего не заменила.
Теперь всюду и все говорят о революции как о пропащем деле и не считают это даже революцией.
— Неделю, — скажут, — была революция или так до похорон, а потом это вовсе не революция.
Простая женщина подошла в трамвае к важной барыне и потрогала ее вуальку на ощупь.
— Вот как они понимают свободу! — сказала барыня.
Императорский Санкт-Петербург казался скорее погруженным в летаргический сон, чем мертвым. Чугунным монументам монархии революция вставила в руки красные флажки. Большие красные полотнища развевались над фронтонами правительственных зданий. Но дворцы, министерства, штабы жили совсем отдельно от своих красных знамен, которые к тому же под осенними дождями изрядно поблекли. Двуглавые орлы со скипетром и державой, где можно, сорваны, но чаще задрапированы или наспех закрашены. Они кажутся притаившимися. Вся старая Россия притаилась, с перекошенными от злобы челюстями.
Легковесные фигуры милицейских на перекрестках улиц чаще всего напоминают о перевороте, который смел «фараонов», похожих на живые монументы. К тому же Россия вот уже почти два месяца именуется республикой. Царская семья находится в Тобольске. Нет, февральский вихрь не прошел бесследно. Но царские генералы остаются генералами, сенаторы сенаторству-ют, тайные советники ограждают свой сан, табель о рангах сохраняет свою силу, цветные околыши и кокарды напоминают о бюрократической иерархии, и желтые пуговицы с орлом отмечают студентов.
Остатки старых пиров еще очень обильны, и за большие деньги можно достать все. Гвардейские офицеры отчетливо щелкают шпорами и ищут приключений. В кабинетах дорогих ресторанов идут дикие кутежи. Прекращение электрического света в полночь не препятствует процветанию игорных клубов, где при стеариновых свечах искрится шампанское, сиятельные казнокрады обыгрывают не менее сиятельных немецких шпионов, монархические заговорщики пасуют пред семитическими контрабандистами, и астрономические цифры ставок отмечают одновременно размах разгула и размах инфляции.
Поделиться книгой: