Помоги проекту - поделись книгой:
Владимир Андреевич Добряков
Взлетная полоса
Вся эта история… Хотя нет, слово «история» здесь не подходит. Вернее так: эти события происходили два года назад. Тогда я учился в восьмом классе, и шел мне пятнадцатый год.
Началось с того, что я влюбился. Правда, такое со мной случалось и раньше. Первый раз в шесть лет. Тогда с помощью мамы я одолел трудный рубеж: научился из букв составлять слоги и целые слава. Это было таким радостным открытием, что первые дни, где бы ни находился, я беспрестанно отыскивал глазами какие-нибудь буквы и вылепливал из них слова. Видел, например, машину с буквами на круглом боку и быстренько прилаживал слог к слогу: «мо-ло-ко». Ясно: машина везет в магазин молоко! Скоро я уже мог похвастать первой прочитанной книжкой в пять страниц.
В те чудесные весенние дни в нашей квартире в сопровождении своей мамы появилась Ирочка. Я рос обыкновенным мальчишкой, ходил в детский сад, играл с девчонками, никого особенно не выделял, а вот в Ирочку влюбился мгновенно. У нее были огромные, голубые, блестящие глаза. Блестящими были и волосы, длинные и волнистые, увенчанные белым бантом. Окончательно она сразила меня тем, что, раскрыв книжку «Муха-цокотуха» и водя пальцем по строчкам, стала читать:
Я разинул рот: четырехлетняя малышка умела читать!
За столом я во все глаза смотрел на Ирочку и подкладывал ей то пирожок, то яблоко. А когда гости ушли, я едва сдержался, чтобы не заплакать от горя.
— Тебе понравилась Ирочка? — спросила мама.
В ответ я горько вздохнул. Наклонившись к маминому белевшему сквозь темные волосы уху, я с мольбой зашептал:
— Ты можешь мне родить такую сестренку, как: Ирочка?
У мамы хватило чувства юмора:
— А если будет не такая красивая и не такая кудрявая?
— Ну пусть немножко похуже, — кивнул я.
— А если будет и не красивая, и не кудрявая, и вообще не девочка, а мальчик?
На мальчика я был не согласен. Валера есть, я сам: есть, да еще третий будет? Нет уж, дудки! От Валерки натерпелся. Только и слышу: «Не суйся! Не твоего ума дело! Нос не дорос!..»
— Нет, брата не хочу. Вот если бы сестренку… Мам, а знаешь, какая Ирочка умная, — читать умеет! Читает и пальцем водит.
Мама рассмеялась:
— Это бабушка у них так читает. Ирочка от нее и научилась, в точности повторяет. А читать ей пока рано.
Ирочку я долго помнил. Но видел ее потом лишь, один раз, когда мы ходили к ним на елку. Девочка была так же красива и весела, только мне не понравилось, что она и другим детям так же радостно улыбалась, водила с ними хоровод, а беленького Юру даже кормила конфетами.
Другой раз я влюбился в первый день своей школьной жизни. Перед тем как ввести в классную комнату, нас, взволнованных и растерянных первачков, с новенькими портфелями и букетами цветов, построили парами на школьном дворе, щедро, будто специально ради, такого торжественного дня залитого солнцем. Родители и бабушки стояли толпой в стороне и с умилением смотрели на своих любимых чад.
Еще раньше я заметил девочку с каштановыми косичками и длинными прямыми ресницами над черными живыми глазами. Девочка мне очень понравилась. Я то и дело оглядывался на нее, и девочка наконец улыбнулась мне.
— Ты на какой улице живешь? — спросила она.
— На Ломоносовской.
— А я на Чкалова. Странно. Ты все смотришь в смотришь на меня. С кем-то спутал?
— Ни с кем не спутал.
— А почему же смотришь?
— Почему, почему. Кончается на «у». Ты читать умеешь?
— Давным-давно. А ты?
— А я еще раньше тебя.
Когда учительница строила нас парами, то я сказал, что с этой девочкой хочу быть парой.
— Хорошо, — не очень довольная моей самостоятельностью, сказала учительница. — Потом разберемся.
В классе нас посадили за вторую парту возле широкого окна, смотревшего на зеленую улицу. Мне очень хотелось сесть ближе к окну, но удобное место я все же предложил соседке.
— Тебя как зовут? — спросил я.
— Ира.
— Ира?! — словно не поверив, воскликнул я. Учительница строго посмотрела в нашу сторону и сказала, что в классе так громко разговаривать не разрешается.
Какое совпадение: опять Ира! Началась перекличка, и я узнал фамилию соседки — Карасева. Я еще больше обрадовался. Когда учительница назвала мою фамилию — Сомов, я счастливо зашептал Ирочке на ухо:
— Вот какая у нас компания — сом да карасий!
Она тоже улыбнулась, и я сказал:
— Будешь дружить со мной?
— Буду. Ты хороший мальчик.
Наша прекрасная жизнь за партой у прекрасного окна продолжалась недолго. На третий день разразился скандал. Так сказала учительница. Какая ерунда! Просто на первом уроке Ирочка протянула мне конфету «Мишка на севере» и улыбнулась так ласково, что я поцеловал ее в щеку.
И тут же как гром разнесся сердитый голос:
— Сомов! Ты где находишься! — Учительница подскочила ко мне, больно сжала плечо и потащила к последней, никем не занятой парте. — Скандал! Безобразие! Отныне будешь сидеть здесь! Один. Невоспитанный мальчишка!
От обиды я весь урок глотал слезы и не слышал, что говорила у доски учительница. И не хотел слушать ее.
В тот же день учительница пришла к нам домой.
Меня и Валеру выставили на улицу.
— Старина, ты что натворил? — поглядывая на окна нашей квартиры, будто оттуда можно было что-то услышать, допытывался Валера. — Можешь сказать? Подложил дохлую мышь в портфель этой училки?
— Не подложил, — буркнул я.
— И правильно. Учителей надо беречь. Они, не жалея сил, несут нам свет и разум. А может, собирался поджечь школу?
— Не собирался. Школа кирпичная.
— Молодец! Логично мыслишь. Ага, знаю: хотел поджечь в классе дымовую шашку. Помню, у нас в пятом «Б» один лихой парнишка задумал отмочить такую штуку. Но не успел, разболтал раньше времени, кто-то и шепнул учителю. Шашку конфисковали прямо на уроке.
— А если бы поджег? — забыв об учительнице в квартире, с любопытством спросил я.
— Соображай! Все бы почернело от дыма. Может, пожарники приехали бы… Значит, дымовая шашка в твои планы не входила? — снова принялся дурачиться Валера.
— Девочку на уроке поцеловал, — обреченно сказал я. Теперь, после пережитого за день и прихода учительницы, я и сам поверил, что совершил нечто ужасное.
— Ну ты даешь! — восторженно хохотнул Валера. — Дон Жуан! Она хоть ничего, хорошенькая?
Я чуть не вцепился брату в лицо. Он был высокий, сильный, вдвое старше меня — семиклассник, но я, оскорбленный его тоном, не посмотрел бы ни на что.
— Молодец! — одобрил мой яростный порыв Валера. — Любовь предавать нельзя.
Через полчаса учительница показалась в подъезде и, не оглянувшись, широким шагом, прямая, как солдат на параде, пошла со двора.
Я думал, что дома меня ждут неприятности, — недаром же учительница столько времени сидела с моими родителями. Папа-то из-за этого несчастного поцелуя, может, ругать и не станет, вот если бы я действительно устроил в школе пожар, тогда бы он, работавший в городской пожарной охране, наверняка строго наказал бы меня. Мама — другое дело, она так за все переживает.
Я сидел во дворе на скамейке и отколупывал ногтем кусочки прогнившего дерева. «Буду сидеть, пока всю доску не разломаю», — подумал я, словно это могло смягчить мою вину. Однако серьезного ущерба дворовой скамейке я нанести не успел. В открывшемся окне нашей квартиры появилась плотная фигура отца. Он увидел меня и позвал:
— Бориска, ужинать!
Строго сказал, но ведь назвал Бориской. Значит, можно идти.
На столе дымилась зеленая чугунная жаровня, разнося по комнатам вкусный запах плова. Валера ходил вокруг стола и с наслаждением раздувал ноздри.
— Что же ты застрял? Человек из-за тебя от голода погибает!
Я с благодарностью посмотрел на Валеру. Шутит, дурачится, будто ничего и не случилось. Напрасно все же обижаюсь на него. Хорошо иметь такого старшего брата.
Валера уплетал за обе щеки плов и рассказывал, как на уроке физкультуры ребята их класса играли в баскетбол.
— Восемь очков принес! — Валера ткнул себя в грудь. — Больше всех накидал.
Мама ела молча, не поднимая глаз от тарелки. Папа держал вилку в своей большой руке так, будто это был молоток, нанизывал на нее поджаристые кусочки мяса. Он, казалось, с удовольствием слушал Валеру.
А мне вдруг показалось обидным, что они словно не замечают меня. Точно я преступник какой.
Папа (он у нас за повара) унес на кухню грязные тарелки, а мама поставила на стол корзиночку с яблоками. Валера выбрал самое крупное яблоко и весело подмигнул мне. Я не понял, почему он подмигнул, и опечалился еще больше.
Желтое спелое яблоко с красным, будто нарисованным боком смотрело из корзинки прямо на меня, но я не взял его.
— Мам, — спросил я, — а зачем приходила учительница?
— Жаловалась.
— Что я Иру поцеловал?
— Да, Бориска, — внося горячий чайник, сказал папа, — надымил ты, как на большом пожаре. Не поймешь, с какого боку и тушить. Мало того, что… это… Да еще на виду всего класса. Срам!
— А по телевизору все время целуются, — сказал я. — И вы с мамой целуетесь.
Папа смущенно крякнул:
— Сравнил! Мы с мамой женатые люди.
— И я поженюсь на Ирочке. А сейчас мы дружим.
Валера противно хихикнул и взял новое яблоко.
— Рано тебе об этом говорить, — совсем помрачнел папа. — Ты должен об учебе думать. Хорошо и прилежно учиться должен. А это же черт знает что такое! Никогда не слышал, чтобы ученики в первом классе целовались!
— Дмитрий! Хватит! — рассердилась мама. — Просила же не говорить. Дым, пожар! В самом деле, не хватает только пожарной машины! Окончательно затыркали ребенка. На себя не похож. — Мама погладила меня по голове.
— А ты потакаешь его распущенности! — Папа не ударил, а просто поставил кулак на стол, но крышка на чайнике все равно звякнула.
От папы я, никак не ожидал такого горячего участия в моем воспитании. В общем, шум все-таки получился. Мама увела меня в другую комнату, посадила рядом с собой и долго объясняла, как надо вести себя в школе.
Что ж, понял я, не чурбан. Уныло спросил:
— Теперь всегда буду за другой партой сидеть?
— Ничего не поделаешь. Учительница очень сердита на тебя.
Дружбы с Ирочкой не получилось. Нас то и дело дразнили «женихом и невестой», словно на обезьян в клетке, показывали пальцем, хихикали. Ирочка стала сторониться меня, уже не угощала конфетами.
Сидя один, я с тоской поглядывал на свою прежнюю парту возле окна и молча страдал. Лишь однажды я сорвался, не стерпел насмешек ехидного Славки с третьего ряда. Я догнал его в коридоре и треснул по носу, да так, что у него закапала кровь.
— Это он из-за нее, Ирки! Своей невесты! — кричал Славка и размазывал по лицу кровь.
За «хулиганскую расправу над учеником» меня стыдили перед классом, заставляли просить у Славки прощения, водили к завучу. Конечно, сообщили и родителям. Мама снова очень сильно огорчилась.
Но обидней всего было то, что Ирочка ни одним взглядом не одобрила мой поступок, стала смотреть на меня с испугом и недовольством. Впрочем, во втором классе она уже не появилась: ее отец был военным, и они переехали в другой город.
Урок со второй Ирочкой мне, кажется, пошел впрок — с тех пор я долго-долго ни в кого не влюблялся. Но вот когда пошел в восьмой класс…
Собственно, случилось это чуть раньше. Я все отлично помню. Было тогда последнее воскресенье августа, двадцать седьмое число. Даже помню, какая стояла погода. Солнце в тот день к вечеру скрылось. Из-за края крыши выползло клубистое белое облако и закрыло собой веселое солнце. Наш большой двор, зеленый, со спортивной площадкой, огражденный высокими сетками, с голубенькой эстрадой и двумя десятками лавочек перед ней, сразу помрачнел, притих.
Я почему о погоде заговорил? Из-за дождя мог сорваться вечер на дворовой эстраде, и тогда не увидел бы Надю. Конечно, я все равно увидел бы ее, но это когда-то еще было бы.
Облако сильно обеспокоило дворового общественника Федора Васильевича. Он то и дело поднимал лицо кверху, принюхивался и сам себя спрашивал:
— Неужели дождик собирается?
Налетел ветер, загнул на доске уголок объявления, еще накануне любовно написанного Федором Васильевичем: «27 августа состоится концерт самодеятельности. Затем — фильм «Белое солнце пустыни». Начало в 19.30. Спешите на площадку!»
— Валек, — попросил неутомимый общественник, — приколи, пожалуйста, объявление. Видишь, ветер поднялся. Как полагаешь, Валек, будет дождь или пронесет стороной?
Поделиться книгой: