Аномальная зона

— Здесь, между прочим, телевизор смотрели, — произнес у него за спиной фотограф Жора. — Значит, была все-таки цивилизация. Я только одного не пойму: почему антенна всего на одном доме?

— По той же причине, по какой нет ни одного целого стекла в окнах. И табличек с названием улицы, — откликнулся Гриша. — И в домах ничего путного не найти. Было время, когда сборщики металлолома в таких местах все на фиг подчищали. Антенны же металлические. Да и проводов на столбах тоже нет, заметил?

И в самом деле, столбы электролинии торчали вдоль улицы совершенно голые.

Виктор попытался представить, как тут когда-то жили люди. Как они ходили по этой дороге, как играли свадьбы, катая здесь сватов в тачке. Как провожали по ней же в последний путь умерших. Сразу стрельнуло: где-то здесь должно быть и кладбище. Заброшенное кладбище в покинутом селе — любимое место действия для авторов жутких историй.

По спине невольно пробежал холодок.

Чтобы не стоять и не накручивать себя, Шамрай неторопливо двинулся дальше. Профессор Горбатько потащился за ним, втянув голову в плечи. Жора уже настроил фотоаппарат и теперь щелкал все подряд, выискивая самые мрачные кадры. Ему ли не знать, чем положено иллюстрировать подобные статьи! Гриша просто вертел башкой во все стороны.

— Мужики, тут, похоже, даже вороны не летают, — наконец поделился он еще одним наблюдением.

— Зато машины все-таки ездят, — заметил Горбатько. — А в такие места просто так не заедешь, я правильно понимаю?

— Точно, — отозвался Гриша. — Я бы сюда снова ни за что не поперся.

— Да уж, местечко не очень приятное, — согласился профессор. — И аура тут паршивая, я уже чувствую. Почему — не могу объяснить, а просто чувствую.

Переговариваясь, мужчины прошли по центральной улице брошенного села и вышли к месту, которое когда-то, видимо, считалось местным центром. Напоминало оно небольшую площадь в форме неправильного овала, которую и пересекала главная, она же единственная, улица. Взглянув налево, Гриша не удержался и хохотнул. Все тут же повернулись в эту сторону. Водитель смеялся, уставившись на небольшой пустующий постамент, позади которого торчало одноэтажное здание, смахивающее на контору или сельсовет.

— Тут бюст Ленина был, зуб даю! — веселился Гриша. — А уж потом ему и ноги приделали. Бронзовый, надо думать, вот его и скоммуниздили…

— А тебя-то с чего колбасит, что-то я никак не пойму? — раздраженно спросил Шамрай.

— А потому что я в лихие девяностые знаешь сколько такого говна сдал вот этими вот самыми? — Водитель выставил перед собой руки. — Чего уставился? Ты тогда еще пацаном был малолетним, кота «дядей» называл, а у меня, блин, жена молодая, дите на руках, сам я после армии, а работы в Житомире — во! — На сей раз он умудрился скрутить одновременно обеими руками по здоровенной дуле. — Отрихтовали мы с зятем старенький «рафик», повыдрали оттуда все сиденья — и вперед, за орденами! Полтора года по всем районам металл собирали. Скидывали его на частных пунктах приемки, а дальше умные люди гнали медь, алюминий и прочий лом через Питер в Прибалтику. Зятю тогда мало показалось, решил он в этот бизнес серьезно зайти, сам начал возить…

Гриша внезапно умолк, сплюнул и повернулся к постаменту спиной.

— И? — спросил Жора.

— Перехватили на трассе за Харьковом. Груз забрали, а зять в драку полез — вот и пристрелили его. — Гриша махнул рукой. — Я после этого с металлом завязал, в челноки подался.

Его веселье внезапно сменилось депрессией.

Профессор Горбатько, заметив это, вдруг насторожился и стал похож на охотничью собаку, которая взяла лисий след.

— Голова не болит? — деловито осведомился он.

— У меня? — Водитель для верности ткнул себя пальцем в грудь.

— У меня болит, — подал голос Жора. — И на душе какая-то гадость.

— А как болит? — уточнил Горбатько. — Просто или еще и в висках стучит?

— Стучит. — Повесив камеру на шею, Жора принялся массировать виски указательными пальцами.

— Мне тут тоже паршиво, — сообщил Гриша. — Поехали отсюда, мужики.

Шамрай тем временем осматривался. Справа от постамента и конторы, на противоположной стороне площади стояло пустое строение из силикатного кирпича, в котором даже тот, кто никогда не бывал в сельской местности, легко мог бы опознать бывший магазин.

— Интересно, а где у них танцы были? — задумчиво проговорил Гриша.

— А тебе какая разница? — равнодушно обронил Виктор. — Теперь мы этого никогда не узнаем.

— Смотрите-ка, а ведь дальше площади машины не заезжали! — подал голос профессор, указывая на следы шин. — Останавливались где-то здесь, у постамента, разворачивались — и обратно. Виктор, мне уже можно работать? Сдается мне, что мы на месте.

— Даже нужно, — согласился Шамрай. — Да вам и виднее. Я в этих ваших тектонических разломах и прочих сетях Хартмана[6] не разбираюсь.

— Я тоже, — неизвестно к чему вставил Жора. — Чего нельзя сфотографировать, того вообще не существует.

— Авторы вашей газеты, даже такие видные, как вы, Виктор, всегда гордились собственным невежеством во всем, что касается серьезной науки, — констатировал профессор Горбатько.

Шамрай пропустил эту шпильку мимо ушей. С Максимом Ивановичем он имел дело уже почти два года, тот сам искал контактов и плацдарм для изложения своих завиральных теорий. Это, однако, не мешало ему регулярно делать всем замечания, давать советы, а при случае разражаться занудными лекциями различной продолжительности.

Профессор прошел вперед еще метров пять, остановился и замер, словно пытаясь ощутить нечто такое, чего не ощущали и не слышали все остальные. Потом он расстегнул сумку и извлек из нее собственноручно сконструированный прибор, основой которого служила рамка из толстой медной проволоки. Виктор, не раз видевший аппарат в действии, называл его «адской машинкой». Он представлял собой герметически закупоренную коробочку с вмонтированным в нее датчиком неизвестно чего. Работало устройство на обычных батарейках.

Вставив медную рамку в специальные пазы, Горбатько покрутил верньер, приводя прибор в рабочее состояние, а затем повернулся к остальным:

— Сейчас никто ко мне не подходит, ясно?

— Работайте, Иванович, работайте, — отмахнулся Шамрай.

Затем Горбатько с головой погрузился в процесс биогеолокации. Сперва он провел ладонью над рамкой. Затем — под ней. Постоял некоторое время, покачал головой, после чего медленно, приставными шагами, начал продвигаться вперед, держа прибор с рамкой прямо перед собой. Жора щелкнул фотоаппаратом. Виктор не отрывал взгляда от профессора.

Сделав с десяток шагов, Горбатько замер. Потом продвинулся еще на несколько сантиметров — и снова остановился. Попятился, поколдовал над «адской машинкой», повернул вправо и медленно двинулся в сторону бывшего сельмага. Дальше он уже двигался почти без остановки, а добравшись до здания, развернулся на сто восемьдесят градусов и принялся утюжить противоположную сторону площади, постепенно подбираясь к пустующему постаменту. Наконец он остановился и кивком подозвал Виктора и Жору.

— Смотрите! — проговорил он, когда оба приблизились. — Вы когда-нибудь видели такое?

На этот раз они втроем повторили маршрут профессора, двигаясь с ним шаг в шаг. Сначала вроде бы ничего не происходило, а потом рамка начала дергаться, еще шаг — и она начала вращаться вокруг собственной оси, словно под действием посторонней силы. То же самое повторилось, когда вся троица подалась к сельмагу. И аналогично — рядом с пустым постаментом.

— Ну? Вы видели? — Глаза профессора неистово засверкали. — Земное излучение в этом месте невероятно мощное. Я бы предположил, что мы с вами, товарищи, сейчас стоим на самом краю гигантской трещины в земной коре. Вот как она проходит! — Горбатько изобразил рукой какую-то ломаную линию. — Фактически, Виктор, все, что находится вдоль краев этого разлома, вполне может считаться аномальной зоной. Все еще болит голова, Георгий?

— Угу. — Фотограф снова потер виски. — А если честно, не так болит, как кружится. Я сейчас будто слегка на поддаче. Граммов сто, не больше.

— Со мной, во всяком случае, все в порядке. — Шамрай пожал плечами. — Не знаю… А вот на душе как-то неспокойно, правда. Да тут мало кто спокойным бы остался…

— У этого места тяжелая энергетика! — категорически заявил профессор. — И не только там, где мы сейчас стоим. — Для большей убедительности он даже притопнул ногой. — Вообще-то у меня такое впечатление, что большая часть этого населенного пункта расположена в узлах геопатогенных зон. Сеть Хартмана здесь, если можно так выразиться, несколько плотнее, чем где-либо еще. Одним словом, каждый из нас ощущает наличие аномалии по-своему.

Виктора Шамрая в бывшем селе Подлесном больше ничего не удерживало.

— Эта девушка, Тамара… Она говорит, что тут вроде бы люди пропадают, из бывших местных, — обмолвился он. — Словно что-то их сюда зовет, какая-то тяга…

— Про зов или тягу ничего сказать не могу… — Профессор провел по лицу ладонью, зачем-то взглянул на нее, а затем повернулся к Виктору. — Видишь — пот. Меня здесь в жар бросает… Ну вот… А про тягу не могу сказать, не знаю. Но ни секунды не сомневаюсь: люди, которые здесь долго жили, и даже те, которые здесь только родились, должны страдать различными патологиями. У кого-то проблемы с желудком, кто-то сердцем мается, у кого-то онкология. А может статься, что и… — Горбатько выразительно повертел указательным пальцем у виска.

— То есть, — переспросил Шамрай, — по вашему мнению, каждый, кто имел хоть какое-то отношение к Подлесному, рано или поздно может спятить?

— А почему бы и нет? Я бы даже назвал это место таким себе пересечением миров, — с полной серьезностью ответил профессор. — По сути, Чернобыль стал для здешних жителей спасением. И знаете почему? Потому что все они были вынуждены эвакуироваться отсюда, из аномальной зоны, которая с некоторых пор стала еще более опасной для жизни и здоровья. Хотя тут есть что изучать, прямо настоящий Клондайк для исследователей параллельной реальности.

На этом Горбатько принялся паковать прибор в сумку.

Жора, в свою очередь, загрузил свою аппаратуру в кофр.

Шамрай с чувством исполненного долга повернулся, чтобы сообщить водителю: все, уже можем ехать.

Однако Гриши нигде не было.

На какое-то мгновение Виктор онемел. Только что, всего пару минут назад, водитель стоял возле них со своим обычным недовольным видом. А теперь будто сквозь землю провалился. Исчез. Словно угодил в один из недоступных людскому оку тектонических разломов земной коры.

Вокруг было совершенно тихо, даже знобящий ноябрьский ветерок улегся. Солнце тоже спряталось за тучами. Внезапно стало серо и хмуро. От тишины звенело в ушах.

Шамраю показалось, что никто из его спутников не заметил исчезновения водителя. Круто повернувшись к профессору и фотографу, он на какое-то мгновение представил, что и их тоже нет, что рядом с ним ни души. Но нет — вот они стоят, будто соткались из влажного воздуха: Жора застегивает кофр, Максим Иванович поправляет на плече ремень сумки.

— Где Гриша? — наконец выдавил из себя Виктор и, не дождавшись ответа, гаркнул во всю силу легких, потому что неожиданно почувствовал именно такое желание — громко закричать после секундного онемения: — Гриша! Гриша! ГРИША!!!

Среди заброшенных построек прокатилось эхо. А через мгновение, показавшееся ему бесконечно долгим, в ответ послышалось:

— Ну и чего бы это я орал?

Фигура водителя возникла в черном дверном проеме ближайшей хаты. Гриша на ходу застегивал штаны.

— Ну ты даешь! — с неописуемым облегчением выдохнул Шамрай.

— Что я даю? — с недоумением спросил водитель, одергивая куртку. — Живот скрутило, а вроде ж ничего подозрительного и не ел… Может, аномалия ваша подействовала?.. Кстати, мужики, люди тут все-таки побывали, причем недавно. Я там, — он кивнул в сторону хаты, — в углу газетку видел местную, житомирскую. Хоть и скомканная, а заголовком кверху лежала: про парламентский кризис пишут. А рядом две пустые бутылки валяются — «Житомирська на бруньках».

— Ты что думаешь — сюда на джипах побухать приезжают? — поинтересовался Жора. — Больше негде? И головка у них не болит? Аномальная зона, как-никак…

— И штын там какой-то… Не знаю, как и сказать… Будто разрытая могила.

— Надо полагать, не ты один туда по нужде бегал, — констатировал фотограф.

— Да нет, там что-то другое…

Шамрай взглянул на часы.

— Погнали домой. Нам еще машину выталкивать.

11

Встретились они в маленьком кафе неподалеку от Соборной площади.

Шамрай пришел раньше, заказал капучино, а когда заказанное принесли, долго болтал ложечкой в чашке, пытаясь разогнать ароматную пенку.

Он никак не мог объяснить себе, почему уже второй день подряд после возвращения из Богом и людьми забытого Подлесного на душе у него лежит тяжеленный камень. Ночью он плохо спал — впервые за много лет после тех событий, которые остались позади и о которых он упорно не желал вспоминать. В те времена он не спал по несколько суток подряд, в качестве снотворного глушил водку, от которой сон пропадал окончательно, превращаясь в какие-то временные провалы в памяти. Дело чуть не дошло до принудительной госпитализации — как раз туда, в Заречаны, куда так боялась попасть Тамара Томилина со своими фантазиями. Но обошлось: врачи решили повременить с крайними мерами, приняли во внимание особую ситуацию пациента, вкололи лошадиную дозу какой-то дряни, после чего Виктор проспал больше суток. А когда очухался, мать, которая все время сидела рядом с ним, вколола еще дозу: так велели медики.

На этих уколах Шамрай продержался три дня, после чего родители отвезли его на полгода в село, куда перебрались после смерти бабушки, оставив сыну городскую квартиру.

Окончательно он выздоровел там, в тишине, на свежем воздухе. Потом пришлось начинать жить заново, фактически с нуля. И началом этой новой жизни стал полный отказ от алкоголя, даже от пива, и… «Необычные факты».

Все, хватит об этом!

Шамрай закрыл глаза, спрятал лицо в ладонях, а когда открыл — увидел Тамару. Девушка выходила из серебристого «Пежо», не совсем нового, но вполне пристойного. Причем с водительского места. Следовательно, приехала на своей.

Это почему-то озадачило Виктора. Судя по виду его новой знакомой, никак нельзя было предположить, что она раскатывает по Житомиру на собственном и далеко не дешевом авто.

— Привет! — Томилина опустилась на стул напротив и улыбнулась.

Улыбка вышла несколько натянутой. Да и сама Тамара держалась довольно напряженно, выглядела взволнованной и даже, как показалось Виктору, слегка испуганной. Однако старалась держать себя в руках, что тоже было заметно.

— Привет, — ответил он. — Я тут хлебаю помаленьку…

— Хочу чаю, — сказала Тамара, поискала глазами официантку, сделала ей знак, а когда та подошла, даже не попросила, а распорядилась, не глядя в меню: — Фруктовый чай. Все равно какой. И с лимоном. Побыстрее, если можно!

Официантка ушла. Поняв, что ее барский тон можно истолковать по-разному, Тамара пояснила с извиняющейся интонацией:

— Замерзла… Не люблю ноябрь. Осень и зима вообще не мое время года. И голова почему-то раскалывается…

Виктор хотел было спросить, когда же это она успела замерзнуть, если только что вышла из машины, где наверняка работает печка. Но девушка опередила его:

— Это, наверно, что-то нервное. Всю трясет в последнее время. Руки сводит, какая-то дрожь… Бр-р-р! — Она зябко повела плечами и сразу же сменила тему: — Так вы, значит, побывали в Подлесном? Что, не обманула я вас?

Шамрай сделал глоток. Капучино почти остыл. Тамара тем временем закурила.

— Да, съездили мы туда, — ответил он.

— И как вам это зрелище?

— Все прочитаете на следующей неделе в нашей газете. А если в двух словах — там и в самом деле что-то похожее на аномальную зону. Во всяком случае, приборы показывают наличие каких-то аномалий в самом центре села.

Принесли чай. Тамара положила сигарету на край пепельницы, обхватила ладонями горячую чашку, на мгновение прикрыла глаза. Потом открыла снова и взглянула на Виктора, слегка склонив голову набок.

— Вы говорите о вещах, которые я даже представить не могу. В этом чертовом Подлесном папа с мамой меня сделали, но я там ни разу в жизни не бывала. И не знаю, где там центр, а где — околица.

— Судя по тому, что мне известно о местах с плохой энергетикой, могу сказать: известны случаи, когда эта негативная энергия продолжала оказывать воздействие на людей даже после того, как они покидали опасное место. Это как инфекция, понимаете? Или, если угодно, фатум, рок…

— Вы имели в виду — проклятие? — подхватила Тамара.

— Ничего подобного я не говорил. Проклятые места — это из фильмов ужасов.

— Не только, — уверенно гнула свою линию Тамара. — И вы только что это косвенно подтвердили. Село Подлесное, моя родина, которую я никогда не видела, — типичное проклятое место. До тех пор, пока там жили люди, оно питалось их энергией. А теперь оно требует, чтобы люди вернулись. Подлесное хочет жертв, понимаете?

Шамрай мог бы поклясться: даже сейчас Томилина была в здравом уме. Возможно, для кого-то это не аргумент, но она водит машину. А психически неуравновешенным людям прав не дают. Тем не менее она говорила вещи, которые с трудом укладывались в голове.

— Значит, так, — деловито проговорил Виктор. — Я действительно вчера съездил в Подлесное и на себе прочувствовал: что-то там не так. Энергетика, не энергетика, но, если смотреть на вещи трезво, что-то подобное всегда ощущается в местах, где давно не живут люди. Зайдите, к примеру, в какой-нибудь полуразрушенный дом на Корбутовке — таких там полно. И пусть вокруг ходят люди и ездят машины, а прямо напротив, через дорогу, подмигивает огоньками зал игровых автоматов или современный супермаркет — все равно заброшенное строение покажется вам местом, где время остановилось и обитают только призраки. Конечно, спасибо вам за информацию — теперь мы знаем, где в области находится еще одна аномальная зона… Но, знаете, я действительно до сих пор чувствую себя как-то… неуютно.

— О! — перебила его восклицанием девушка. — Все, можете даже не продолжать. Остальное — последствия. Если туда больше не ездить, у вас это наверняка пройдет. Потому что вы с этим чертовым Подлесным совершенно ничем не связаны. Но ведь я говорила вам, что знаю о людях, которые пропадали в этой аномальной зоне!

— Совсем, что ли? — уточнил Шамрай. — Вы ведь в прошлый раз об этом так толком ничего и не рассказали…