Команда (СИ)

Юрий Силоч

Команда

1

Утро началось с неприятности — Сыч не влез в бронежилет.

Встав с утра с жутким похмельем, Сыч первым делом отправился на кухню — испить холодной водички и закинуть в себя омлет, который всегда готовила его жена перед уходом на работу. Когда с делами было покончено, Сыч вышел из кухни, воровато огляделся, и направился обратно в спальню — к ростовому манекену, на который была надета черная форма, наколенники-налокотники, тактический пояс с подсумками, и небольшой штурмовой бронежилет с нарисованным на нем белым черепом.

Ах да, еще на манекен была одета кепка.

Черная армейская кепка с красным тканевым шевроном вместо кокарды. Заношенная, видавшая разные виды, но, видимо, горячо любимая, судя по взгляду, который бросил на нее владелец.

Сыч снова огляделся, будто собираясь сделать что-то стыдное, а затем снял броник и попытался надеть его на себя. Получилось плохо — одна застежка просто не достала до другой. Мешал живот. Сыч краснел от натуги, пыхтел, пробовал втягивать пузо и выдыхать, но все без толку. В бронежилет он никак не помещался. Слишком много стало Сыча в этом мире. Можно было, конечно, немного поколдовать с застежками, сделав броник на размер больше, но Сыч решил, что это неспортивно. Задумчиво почесав небритую щеку, он посмотрел на себя в зеркало. Оттуда глядел слегка опухший, небритый и толстый мужик (не пацан уже, и даже не парень, к сожалению) в трусах-боксерах и не застегнутом бронежилете с черепом.

— Жалкое зрелище. — пробормотал он, — Душераздирающее зрелище…

В дверь требовательно позвонили.

Сыч, чертыхаясь, снял броник, быстренько водворил его обратно на манекен, отыскал в груде белья на кресле короткие клетчатые шорты, и побежал открывать. К тому моменту, как Сыч добежал до двери, позвонить успели уже раз пять, с невежливо коротким промежутком.

На пороге квартиры стоял жизнерадостного вида полный низенький блондин лет сорока на вид:

— Привет бойцам невидимого фронта!

Выражение лица Сыча резко изменилось, и не смогло бы стать более кислым даже если б он взялся съесть лимон вместе с кожурой.

— И тебе не хворать, Пал Палыч. Чего пришел?

— Проведать. — блондин дружелюбно улыбнулся, — Как дела?

— Ой, а то ты не знаешь. — съязвил Сыч в ответ.

— Знаю, конечно. — хохотнул его собеседник, названный Пал Палычем, — Но всегда лучше переспросить. О! Кстати! Анекдот вспомнил. «— Алло, это анонимный телефон доверия ФСБ? — Да, Вячеслав!» Слышал?

— Раз десять. — не моргнув глазом, ответил Сыч, — Дела нормально. Можешь так и написать в отчете. «Наблюдаемый антисоциальный образ жизни не ведет, рецидивов не наблюдается». До свидания.

— Что, даже чаю не попьем?

— Не хочу я с тобой чай пить, морда фээсбэшная.

— Грубия-ян. — протянул Пал Палыч, притворно обидевшись, — Зато я хочу. — он резко посерьезнел, — Что там с твоим сокомандником? Он к тебе какой-то нездоровый интерес проявляет. Мне это не нравится.

— Палыч, ты как моя жена — вечно к мелочам цепляешься. — закатил глаза Сыч, — Ему 20 лет всего. Пацан еще. Увидел, может, меня где-нибудь в интернетах, вот и тащится. Лучше займись чем-нибудь полезным. У меня, вон, возле дома все фонари кто-то побил. Ночью темень, пока до подъезда дойдешь — все ноги сломаешь.

— Обязательно займусь. — жизнерадостная улыбка снова появилась на лице «фейса». Ему было весело, и хотелось еще немного поизгаляться над безответным отставником.

Сыч понял это, и не дал Пал Палычу желаемого, захлопнув двери прямо у него перед носом. ФСБ-шник еще секунду потоптался, будто ожидая, что Сыч снова откроет дверь, но затем развернулся и ушел, что-то бормоча себе под нос.

2

Когда заработал сигнальный маяк, Дубровский первые 10 секунд ничего не понимал и тупо смотрел на брелок. Но когда он вспомнил, ЧТО все-таки означает писк и мигающая красная лампочка, то тут же сорвался с места, и, крикнув начальнику «Шеф, форс-мажор, некогда объяснять!», как угорелый выбежал из офиса.

Почти сразу же поймал машину, назвал таксисту адрес, крикнул «Гони! Как можно быстрее!», и водитель — пожилой армянин, заглянув Дубровскому в глаза, просто не смог ему отказать.

Водил он виртуозно. Обгонял по встречке, несколько раз выезжал на тротуар, и неблизкий в общем-то путь от Войковской до проезда Черепановых проделал очень даже шустро. Что произошло, Дубровский не знал, и жалел лишь о том, что у него нет с собой оружия. Только одна мысль билась в его голове — началось. Гудела, как сирена, предупреждающая о грядущем авианалете. Началооось-началооось-началооось.

Выскочив возле «Пятерочки», Дубровский бросил на пассажирское сиденье тысячную купюру и, помчался в сторону гаражей. Раз поворот, два поворот, три поворот — и он на месте. Снаружи штаб представлял собой обычный кирпичный гараж. Пять лет назад его ворота были закрыты на несколько замков и запломбированы, но сейчас Дубровский увидел, что белая пластиковая пломба лежит на земле, а двери едва приоткрыты.

Что делать? Ворваться просто так, если внутри кто-то вооруженный и враждебно настроенный — чистой воды самоубийство…

Спустя минуту раздумий Дубровский, сжимая в руке кусок штакетины неслышно спускался по винтовой лестнице в подвал, где, собственно, и находился сам штаб. Внизу, прислонившись к покрытому толстенным слоем пыли письменному столу, стоял скучающий Сыч, и, видимо, читал книгу с мобильного.

— Что случилось? Все хорошо? — обеспокоенный Дубровский просто спрыгнул с лестницы вниз и едва не поскользнулся, — Ух… Туфли новые… Скользят. — почему-то начал он оправдываться перед Сычом.

— Ждём. — не отрываясь от телефона ответили ему, — Сейчас…

— Что случилось? Что сгорело? — женский голос с верха лестницы.

— О! Вот и Анька! — обрадовался Сыч, — Заходи. Только тебя и ждём.

— В чем дело? — нахмурился Дубровский.

— Дамы и господа. — Сыч состроил мрачно-торжественное лицо, судя по которому можно было сделать вывод о грядущем конце света, но не сдержался, и широко, во все 32 зубы, улыбнулся, — Я соскучился.

Воцарилась напряженная тишина, прервал которую Дубровский.

— Ты е. анутый? — спросил он, борясь с желанием стукнуть Сыча по башке своей импровизированной дубиной.

— Нет. — все так же улыбаясь ответил Сыч, — Действительно соскучился.

— Е..анутый. — с печальным вздохом сказала Анна, — Я из-за тебя вообще-то с работы сорвалась. У меня в аптеке один человек остался! И час пик скоро. Придурок…

— Я и сам из офиса выбежал как угорелый. — повернувшись к девушке сказал Дубровский, — И таксиста заставил гнать, чуть все столбы отсюда до Войки не собрали. Сыч! Ну и мудак же ты! — он бросил штакетину на пол и повернулся, собираясь уходить. Анна его поддержала и тоже принялась, было, подниматься, но их остановил обиженный голос Сыча:

— Стойте!.. — он дождался, пока разгневанные друзья обратят на него свои взгляды и продолжил, — Я ведь и правда по вам, засранцам, соскучился. Сколько мы уже не виделись вживую? Года три. А теперь вы мне и вконтакте отвечать перестали. Ну что за хрень, в самом деле? Самая крутая команда в стране распалась?

— Да. — кивнул Дубровский.

Сыч не нашелся с ответом, но, спустя пару секунд, снова взял ситуацию под контроль:

— Так и ладно! Хрен бы с ней, с командой. В конце концов, мы не в команде познакомились. С Анькой и Жорой, вон, вообще, в один садик ходили. Что произошло? Зачем вы так? Я понимаю, у нас полно херовых воспоминаний, которые мы друг у друга будим, но зачем двадцатилетнюю дружбу нахрен слать?…

Нерадивые друзья молчали, будто застигнутые на чем-то постыдном.

— Что молчим?… Дружить-то нам никто не запрещал. Или вы — для верности? Чтоб уж точно у кураторов подозрений не возникло, что мы за старое взялись?… — Сыч подумал и сам принялся подниматься наверх, — Пошли-ка в суши-бар. Тут рядом, уже должен открыться. Посидим, пива выпьем. Отказы не принимаются! Докажем друг другу, что, если Команды больше и нет, то хотя бы дружба не развалилась.

— Дружба бы не развалилась… — пробормотал себе под нос пристыженный Дубровский, — Если бы кое-кому так не хотелось ее развалить…

3

— Кстати, Сыч… — Анну, да и не только ее, после первого литра пива начало развозить, и это немного разрядило обстановку, — Ты-то чего не на работе? Или ты посменно?

— А я уже поработал. Закончил в три часа.

— А начал?

— В 11 утра. — Сыч сделал большущий глоток.

— А ни фига ж себе! Буржу-уй. — восхищенно протянула Анька, — Я тоже так хочу. А то тут сутками пашешь, а толку…

— Зато начальница. — пожал плечами Дубровский, — Целый директор аптеки. Кстати, как у тебя с коллективом? Нормализовалось все?

— Да какой там… — отмахнулась Анна, — Всё то же самое. «Ой, а вы-ыйди за меня сегодня, у тебя ж ни семьи ни дете-ей». Так и пашу за всех. Я же добрая.

— Глупая ты, а не добрая. — веско обронил Сыч, — Я говорил, что они тебе на шею сядут — они и сели. Кстати, почему ни семьи ни детей?…

— Да как тебе сказать… — Анна красноречиво посмотрела на Сыча, — Полюбила я тут одного козла. А он меня — нет. Даже на пушечный выстрел не подпускал.

Сыч покраснел:

— Снова за старое?

— Вот теперь я вас узнаю. — засмеялся Дубровский, — Сейчас Анька опять напьется и попытается Сыча трахнуть. А он ей не даст. За что ты так с ней, я никак не могу понять? Она ж у нас девушка видная, блондинка, размер груди… Кстати, какой у тебя размер?…

— Да иди ты… — отмахнулся Сыч, — Я ж одинокий волк МакКуэйд. А теперь еще и женатый.

— Ага, и психологически травмированный. — Анна не упустила случай пустить Сычу шпильку.

— Не будем об этом. — казалось, что Сыч подколки не заметил, — А ты как, Дубровский?

— Да так как-то… — пожал он плечами в ответ.

— А на личном?

По лицу Дубровского как будто пробежала тень.

— А за такие вопросы вообще-то в морду бьют! — ощерился он на Сыча.

— Ладно-ладно. — Сыч примирительно поднял руки, — Просто столько лет уже… Стоп-стоп-стоп! Я молчу! — Сыч заслонился руками от грозного взгляда Дубровского и снова потянулся к кружке, — Давайте сменим тему. Личная жизнь у всех — больная мозоль.

— А давайте! — поддержала Анька, которая в пьяном виде была согласна на любую авантюру — Кто как живет вообще? Слово предоставляется почетному Сычу Российской Федерации и, по-совместительству, Бэтмену района Коптево!

— Я не Бэтмен, я Каратель. Дела… Нормально. Отхожу, забываю. Живу спокойно, так… — он сделал паузу, подыскивая нужные слова, — …Так спокойно, что хоть вешайся. Работа — не бей лежачего. Денег, конечно, приносит не так много, но зато уйма свободного времени, и делать почти ничего не надо. Синекура. Я себе такую должность и просил, когда нам награды да регалии раздавали. Отдохнуть хотел. Вот и отдыхаю. Скучаю. Жирею. Пьянствую каждый вечер. Автомат в лесу закопал… В страйкбол, вот, подался. Жене говорю, что бронежилет и остальная снаряга у меня для игры. Она у меня деревенская, про нас не слышала вообще. Поставил дома манекен и надел на него все, что таскал, будучи в Команде… — Сыч сделал паузу, и продолжил, придвинувшись к друзьям, и переходя на громкий шепот, — Но иногда, когда никто не видит, снимаю и меряю. Жена меня за этим застает и смеется. Ужас. — он допил кружку и дал официанту знать принести ещё.

— Что, скучаешь по старым временам?… — спросил его Дубровский.

— Даже не то, чтобы скучаю… — Сыч ответил, не задумываясь, и это говорило о том, что ответ он держал в голове заранее: скорее всего, давно подбирал его в спорах с самим собой, — Видишь ли… Последнее воспоминание, связанное с Командой у меня не очень радужное. И, наверное, я просто хочу вернуть своё. Снова почувствовать себя крутым парнем с автоматом в руках, а не хрен знает чем. Или не хочу уже… Мои желания — тайна для меня.

— Даже если бы и хотел — сам же знаешь, что нельзя… — по интонации было неясно, как сам Дубровский относится к этому.

— Знаю. — зло бросил Сыч, — Очень хорошо знаю. Мне об этом каждую неделю напоминает мой личный куратор из ФСБ. Насколько мне известно, такой чести, как личный «фейс», из всей Команды удостоился один я. Как наиболее юродивый. Кстати! Вы сегодня побили все нормативы по экстренному реагированию. Серьезно. Вместо получаса вы прискакали в штаб за 15 минут. Браво, дамы и господа.

— За это надо выпить! — пробормотала Анька и чокнулась с остальными.

— Только Жоры не хватает. Кстати, где он? — опомнился Дубровский.

— На Кавказе. Гоняет бородачей по горам. Ему специально подогрели место в спецназе ВВ*. Как самому тренированному.

— Круто!

— Не то слово…

Воцарилось молчание. Все пили и ели роллы. Анька начала покачиваться в такт тихой мелодии, льющейся из вмонтированных в стену динамиков.

— Дубровский, а ты-то как живешь? — спросил Сыч, — Неужели совсем не тянет вернуться в строй?

— Нет, спасибо… Отвоевался. Бросай и ты эти мысли. Знаешь же, что нельзя нам. Да и, к тому же, уже не мальчики. Не солидно по улицам ночами от бандитов бегать, да на стенки карабкаться. Взрослые дядьки паркуром не занимаются…

— Да какой тут к хренам паркур с таким пузом? — возмутился Сыч, — Я сегодня вообще в бронежилет не влез! Через препятствия буду не перепрыгивать, а перекатываться. Всю форму растерял — ужас просто. И здоровье до кучи. Знаешь, я ж тут недавно попробовал бегать начать. Начал с малого — десять километров. Так что ты думаешь? После нескольких дней таких упражнений у меня спину схватило и ноги заболели так, что еле до дома доковылял. Неделю восстанавливался. Так что всё… Нету Сыча больше. Кончился…

— Ай, да ладно тебе. Разнылся он тут. — попробовала Анна утешить Сыча, но получилось плохо: тот настроился на депрессивный лад, и намеревался вывалить на друзей все, что лежало грузом на душе.

— Мне уже 26 лет. В 20 я вообще думал, что столько не живут. А сегодня посмотрел в зеркало и понял, что на меня оттуда не пацан глядит, молодой и подтянутый, а жирный волосатый мужик. 26 — а я уже чувствую себя полным старпёром с подорванным здоровьем. И, что самое интересное, я не хочу взрослеть. Понимаю, что веду себя также, как в 20, что модель поведения с тех пор у меня не изменилась, и жизненные ориентиры тоже. Не расту, и все тут. Как Питер Пэн. Только жирный и пьющий от тоски.

— И что ты собираешься со всем этим делать? — спросил Дубровский.

— Не знаю. — Сыч пожал плечами, — Откопаю «Ксюху»** и пущу себе пулю в лоб.

— Тьфу на тебя, дурака! Я ж серьезно.

— Серьезно?… — Сыч задумался, — А если серьезно, то откопаю «Ксюху» и пущу пулю в лоб.

— Ай, ладно тебе заливать! Всё плохо у него! Самоубиваться он собрался! — вспылила Анька, — У меня, вон, вообще — ни мужа ни детей, работа дебильная и в коллективе дуры одни. Я трахалась в последний раз уже не помню когда! Единственная отдушина — кот, да и тот мудак — там, где не нассал, там провода сгрыз.

Дубровский сидел, задумавшись над чем-то, слушал перепалку Сыча и Аньки, а затем взял и, в свою очередь, вывалил на них всё, что накопилось.

Жил Дубровский один, работал в офисе каким-то старшим точильщиком карандашей. Не женился, по вечерам пил горькую и плакал над старыми фотографиями. Из увлечений оставил только охоту на крупного зверя, где мог пропадать мог неделями, уезжая из Москвы в подавленном состоянии, а возвращаясь с очередным трофеем и спокойствием в глазах. Однако, в последнее время даже охота не помогала. На Дубровского также, как и на любого другого члена Команды давили старые раны, тем более, что раны Дубровского были всем ранам раны, и оспорить их первенство никто не пытался.

— Да-а, Дубровский… — под конец полного тоски и боли монолога сказал Сыч, — Я погляжу, не одного меня стрелять тянет.

— Да хрен его знает, на что меня тянет… То ли стрелять, то ли самому стреляться. Мне просто незачем жить. Самое главное — на черных смотреть теперь не могу. Ненависть меня разбирает, понимаешь? Давить готов.

Сыч присвистнул:

— Да ты, как я погляжу, и сам псих. А еще говорят, что я из Команды самый шизанутый.

— Иди ты… — беззлобно отмахнулся Дубровский.

— Знаете, что я вам скажу на это, друзья мои?… — сказал Сыч, глядя на присутствующих со своим фирменным прищуром, — Нам совершенно точно надо почаще встречаться. — и, сделав паузу, резюмировал, — А то мы точно постреляемся нахрен.