Помоги проекту - поделись книгой:
— К сожалению, это пока невозможно.
— Почему?
— Он в тюрьме. И, как сообщает Лорд, большевики могут его расстрелять в любой момент.
Директор выдвинул ногу с протезом, взял трость, поднялся из-за стола и, прихрамывая, подошёл к огромному окну.
— Ах, Ардашев, Ардашев, — задумчиво проронил он, глядя на Темзу, — сколько же раз ты переходил нам дорогу?
Майор резко повернулся.
— Ничего не поделаешь, Мак. Придётся опять с ним повозиться. Но игра стоит свеч. Возьмите карандаш и пишите сообщение…
Глава 6. Прогулка на эшафот
Клим Пантелеевич поднялся и вышел в тюремный коридор, где его ожидал охранник, читавший какую-то бумагу и тот самый матрос по фамилии Якшин со своими двумя подчинёнными.
— Ну что, миляга, поедем прокатимся? — прошипел он, дыхнув на Ардашева запахом гнилых зубов.
— И куда же? — осведомился Клим Пантелеевич.
— А на кудыкино поле, вернее — к кудыкину оврагу, где мы контру в расход пускаем. Но ты, сука, о быстрой смерти не мечтай. Не заслужил. Мучиться будешь, мамку вспомнишь, боженьку, а уж потом, когда мне надоест слушать твои мольбы о смерти, я тебя кончу прямо сюда, — он ткнул грязным ногтем Ардашеву в лоб и добавил: — между зенок. Нет, я, конечно, мог бы тебя и здесь в тюремном дворе пристрелить, но разве это интересно? Один выстрел — и всё. А в лесу весело: птички поют, зверушки бегают, цветы пахнут. Там мне будет сподручнее.
— Что ж, поедем. Давно я свежим воздухом не дышал.
— А? Слышали? — хохотнул матрос, обернувшись к двум своим спутникам — подышать захотел! Да сейчас так надышишься, что мало не покажется! Двигай костылями, белая собака!
Пока шли по лестнице, Клим Пантелеевич почему-то совершенно не думал о предстоящей смерти, а с интересом осматривал тюрьму, в которой он упрятал немало злодеев, но сам оказался в её стенах впервые (турецкая каталажка не в счёт). Длинные коридоры, сводчатые потолки, как в Духовной семинарии или больнице общественного призрения, железные лестницы с клёпками, облезлые стены…
Неожиданно, прямо на них по коридору шла вразвалочку огромная, размером с кошку, крыса. Скорее всего, обезумевшая. Она двигалась по самому центру, чувствовала себя полновластной хозяйкой помещения и совершенно не собиралась ни бежать назад, ни останавливаться.
— Ах ты тварь! — воскликнул Якшин, вынул оружие и, оттолкнув конвоированного, сделал несколько выстрелов. Они эхом прокатились по своду и исчезли только где-то в межлестничном пространстве. Крыса запищала, но всё равно, оставляя кровавый след, продолжала ползти вперёд. Тогда матрос вытащил шашку и с остервенением принялся рубить серую мерзость. Зрелище было отвратительное, и Ардашев отвёл взгляд.
На шум сбежалась охрана, но, поняв, что произошло, и, не желая иметь дело с матросами, ретировалась.
Наконец Якшин успокоился и, вынув из кармана грязный носовой платок, вытер лезвие шашки. Платок он бросил тут же. Вдруг большевик повернулся к статскому советнику и, глядя на него стеклянными глазами, сказал зло:
— Вот так мы и вас, буржуазов, порубаем. Понял?
Ардашев ничего не ответил.
Вскоре они выбрались из каземата. У полосатой сторожевой будки стоял часовой. Якшин показал ему бумагу и тот разрешил покинуть двор.
Клим Пантелеевич вдруг припал на одну ногу и опустился на колено.
— Что там у тебя? — рявкнул главный.
— Судорога, наверное. Давно не ходил, вот и свело ногу.
— Нам что нести тебя? Давай быстрей поднимайся и скачи на одной, — хохотнул он.
— Сейчас отпустит и пойду, — подняв глаза, пообещал Клим Пантелеевич. Незаметно он прихватил пригоршню песка у стены (сюда ночной дождь не добрался) и насыпал в туфлю. Затем надел её и поднялся. Прихрамывая, зашагал вместе с конвоем.
Неподалёку их ожидало четырёхместное ландо, запряжёнными двумя усталыми и исхудавшими лошадьми. Статский советник сразу узнал этот выезд. Он принадлежал известному в Ставрополе купцу и меценату Петру Степановичу Ерганжиеву, построившему ещё пять лет назад на углу Николаевского проспекта и Архиерейской улицы великолепный двухэтажный дом, освещённый газовыми фонарями. Последние годы нижний этаж сдавался коммерсанту Романцову под «Модно-галантерейный магазин», в котором Вероника Альбертовна была частым гостем, а верхний арендовали различные общества. Но на прошлой неделе, когда в его дверь стучали сапогами чекисты, купец достал из письменного ящика парабеллум и застрелился. Почему? Вопрос так и остался без ответа. Говорили, что якобы Коппе внёс Ерганжиева в список социально-опасных элементов и негоцианта всё равно бы замучили матросы, а имущество разграбили бы. Наверняка, не пощадили бы и его дочерей. А так, услышав выстрел, потрясённые увиденным, большевики ушли, реквизировав лишь коляску и двух лошадей, голодных и замученных теперь до неузнаваемости. «Вот же, как непредсказуемо устроена жизнь, — подумал бывший присяжный поверенный, усаживаясь на скамью в экипаже. — Ещё совсем недавно Пётр Степанович разъезжал в ландо — важный, довольный и уверенный, что так будет всегда. Помню, как мы раскланивались с ним при встрече. А теперь — его уже нет и, вероятно, настал мой черёд, хотя… — статский советник окинул взглядом своих конвоиров, — можно попытаться отправить этих полупьяных вояк к праотцам. Надо только всё досконально просчитать. Начинать, вероятно, придётся с главаря и его подручного. Оба — напротив меня. Я вновь сделаю вид, что у меня болит нога и сниму ботинок. Высыпав в руку песок, тотчас же брошу им в глаза. И почти одновременно нанесу удар локтем в челюсть своему соседу. Если попаду точно — отключится сразу. Затем выхвачу у матроса шашку и рубану…Тут уже куда придётся. Даже если резану кому-нибудь по верхней части лица и не убью с первого удара, то, по крайней мере, кровь зальёт им глаза, и на несколько секунд они окажутся беззащитными. Надо признать, что я не особенно владею этим холодным оружием и, скорее всего, с ними придётся не просто. Плохо, что кровищи и криков будет так много, что с округи сбегутся все красносочувствующие элементы. И уж тогда мне точно не уйти. Догонят. Стало быть, нападать на них можно только на подъезде к Холодному роднику. Там, во-первых, их никто не услышит, а во-вторых, это уже привычное место казни, откуда доносятся не только крики, но и выстрелы. Да и скрыться в лесу, и пробраться к Шкуро оттуда будет легче, тем более с оружием».
После этих мыслей пришло успокоение. Клим Пантелеевич почувствовал, что он опять управляет обстоятельствами, а не они им. Это произошло потому, что бывший тайный посланец МИДа сделал, наконец, то, что должен был — выбрал свою сторону борьбы. Теперь он не будет ждать, пока кто-то за него скинет большевиков, пока проснутся все остальные слои общества, ждущие окончания всероссийского сумасшествия. Нет. Он сам начнёт сворачивать им шеи. «И жить этим несчастным осталось, от силы, минуты три-четыре, — без всякого сожаления подумал он, разглядывая своих палачей».
— Что зенки вылупил? Думаешь, разжалобить меня? Зря стараешься. Не выйдет, — осклабился Якшин, но вдруг склонил голову и принялся нашептывать: — Да и вообще, господин хороший, ежели хочите знать, то мы, конечно, не кощеи всякие бессмертные, можем вашу смертушку и отсрочить. А насколько — зависит от вас. Ещё не поздно. Надо только к вам домой заглянуть. Поскребите по сусекам золотишко, ассигнации всякие. Ведь у вас этого добра, как пыли в Ставропыле, — хохотнул он негромко. — Ну чо, развернём телегу и начнём искать сокровища?
«Если даже я и соглашусь, и мы поедем ко мне, то, безусловно, я застрелю их из своего браунинга. Но вот, как и в какую сторону потом бежать? К Алафузовскому саду? Нет. Бесполезно. К Ташле? Так там местное хулиганье сразу выдаст. Так что лучше уж я сделаю так, как наметил. Тем более что мы уже почти приехали», — рассудил бывший дипломат и вдруг услышал шум мотора, доносившейся откуда-то сзади.
— А это кого нечистая несёт? — поправляя бескозырку, спросил один из матросов.
Но тут из-за дерева появился всё тот же чёрный «Форд», на котором Ардашева и увозили из дома. За рулём сидел уже знакомый чекист, подручный Коппе. Поравнявшись с ландо и подав знак, он приказал остановиться. Мотор продолжать работать и это нервировало лошадей.
— Я представитель Губ ЧК. Куда и на каком основании вы везёте этого кадета? — грозно спросил он.
— Хочим в расход пустить, — ответил Якшин.
— У вас есть постановление коллегии Губ ЧК?
— Чаво? — скривился Якшин. — Я сам себе и ЧК, и Исполком! И кто ты тут такой, чтобы мне, матросу революции, приказывать? А то смотри, как бы тебя вместе с ним в овраг не сбросили! Вали отседова, пока цел!
С этими словами Якшин начал расстёгивать деревянную кобуру, но подъехавший неожиданно махнул рукой, и у него в ладони мелькнуло дуло дамского браунинга. Раздался выстрел. На лбу Якшина появилась маленькая дырка, из которой закапала кровь. Он повалился на Ардашева. Двое других замерли, оцепенев от страха. Чекист направил на них оружие и хладнокровно выпустил по пуле в головы конвойных.
— Забирайте оружие и уходите в лес, — велел Ардашеву незнакомец. Держитесь строго север. В пятнадцати верстах от города, за женским монастырём, встретите разъезд белых. Судя по всему, на днях они освободят Ставрополь от красных. Постарайтесь дойти до штаба генерала Деникина. Там представьтесь английскому офицеру связи. Назовите пароль: «северный ветер». Он поможет вам добраться до Черноморского побережья и оказаться на судне, следующим в Константинополь. Оттуда мы доставим вас в Лондон. В России смута, и она, поверьте мне, продлится не один год и не два. Я не оракул, но чтобы повернуть народ в прежнее русло понадобиться много лет. Но сколько за это время будет жертв? А находясь в безопасности, вы окажите своей стране бóльшую помощь, нежели здесь.
— Простите, с кем имею честь?
— Какая разница! Главное, у нас общие цели. Кстати, а где ваша супруга?
— Я её спрятал в одном из сёл.
— Правильно. Тогда дождитесь освобождения Ставрополя и уже вместе с ней отправляйтесь в Новороссийск. Вам помогут.
— Но почему именно в Лондон?
— Потому что, сударь, у вас нет другого выхода. Но об этом позже. Свою часть работы я выполнил и теперь мне надо спешить. Последующие инструкции получите от нашего представителя при Ставке Главнокомандующего Добровольческой армии. Удачи вам.
— Честь имею.
Он сел в автомобиль, развернулся и, оставив за собой клуб пыли, скрылся за густой рощей.
Клим Пантелеевич забрал маузер Якшина, набил вторую кобуру патронами, перебросил оба ремня через плечо, и вошёл в лес.
Бывший начальник сыскного отделения Ставрополя Ефим Андреевич Поляничко, доставленный к Холодному роднику самим председателем исполкома Коппе и его помощником, осматривал место происшествия.
Людей собралось много, но от их присутствия не было никакого проку. Член местного Губ ЧК Мария Вальяно (двадцатидвухлетняя гречанка, бывшая курсистка, вполне миловидная брюнетка с длинной косой, так любившая выступать на митингах и призывать к полному уничтожению «кадет», и неизменно заканчивавшая речь словами: «Товарищи! Докажите, что ваши штыки ещё не притупились соглашательскими бреднями! Вонзите их в тела врагов революции!») своей нервозностью только мешала делу.
Чуть поодаль от неё курил папиросу невысокий человек с рыжей шевелюрой — начальник военного гарнизона и главный ставропольский экзекутор — двадцатичетырёхлетний Дмитрий Ашихин. Его ещё называли директором «китайской парикмахерской» — беседки в саду бывшего Юнкерского училища. Здесь этот невысокий, слегка сутулый крепыш и предавался сидевшим когда-то глубоко, а теперь вылезшим наружу, садистским наклонностям. О его «художествах» шашкой по обнажённому телу арестованных рассказывали с содроганием. Бывший унтер-офицер царской армии, одетый в кавалерийскую форму, первым делом внимательно осматривал раздетую жертву, как бы прикидывая с чего начать. Иногда он принимался за отрубание ушей, иногда пальцев, или кистей рук. Всё зависело от настроения. Когда жертва на полу корчилась от боли, он довершал злодейство: тушил папиросу в глазах несчастного. Вот и сейчас мастер заплечных дел приехал в грузовике, кузов которого был набит арестованными офицерами, поднявшими восстание этой ночью. Они сидели со связанными руками и молчали. Их охранили четверо солдат.
Ардашев исчез. Найти его так и не удалось. Прочёсывание леса не принесло никаких результатов. А ландо с тремя телами обнаружили два часа назад. Лошади сами принесли безжизненные тела матросов к дороге. Трупы лежали друг на друге.
Поляничко, осматривая место происшествия, едва держался на ногах и, не переставая, отхаркивался кровью.
— Долго ещё? — нетерпеливо бросил, находящийся рядом матрос Лавренков, возглавивший матросский батальон после смерти Якшина.
— Что вы от меня хотите? — тихо вымолвил старый полициант. — Я же вам не ищёйка, которая должна взять след.
— Неужели нет никаких зацепок? — опять вмешалась Вальяно.
— В том-то и дело, что следов слишком много и определить, что-либо, указывающее на то, кто и с какого положения стрелял, — невозможно. Единственное, что могу сказать: как раз перед самым убийством кто-то приехал сюда на автомобиле.
— А откуда вы знаете, что это был автомобиль, а, скажем, не коляска на дутых шинах? — спросил Коппе.
— Странный вопрос, — Ефим Андреевич поднял глаза на бывшего жандарма. — А ещё, говорят, что вы в охранном отделении служили. Причём здесь коляска, если нет следов подков?
— Ну да… — смутился тот. — А что за автомобиль не можете определить?
Сыщик пожал плечами и обошёл «Форд», на котором приехал Коппе и сказал:
— А тут и определять нечего — несколько часов ваша машина тут и разворачивалась.
— Это как? — недоверчиво выговорил Коппе.
— А так. На грунте различаются характерные отпечатки протектора, покрывающего шину. На правом переднем колесе — небольшие круглые углубления, видите? Это от металлических шляпок на колесе. Оно здесь одно такое. Вот и на «Форде» — то же самое. Стало быть, этот автомобиль был здесь. Понятно, что он и сейчас тут, но вы же не делали разворота, так? А в данном случае он явно просматривается. К тому же, ночью шёл дождь, и, если представить, что кто-то приезжал раньше, то никаких следов бы не осталось. Вода бы всё размыла.
— То есть вы с полной уверенностью утверждаете, что на месте преступления была мой машина?
— Вне всякого сомнения.
Коппе повернулся к помощнику и спросил:
— Вы слышали, товарищ Стабровский? Как это можете объяснить?
— Да, я, действительно, тут разворачивался, но никакого ландо не видел.
— А для чего вы сюда приезжали? — насторожилась Вальяно.
— Из центрального аппарата ЧК, как я уже докладывал, пришла телеграмма. В ней говорилось о немедленном задержании и перевозки в Москву бывшего статского советника Ардашева. Я зарегистрировал её и тут же решил доставить арестованного к вам. Поехал в тюрьму. А там мне сказали, что матрос Якшин только что забрал его по какому-то постановлению. Зная, что его могли повезти на расстрел, как одного из тех, кто сочувствовал восставшим офицерам, я тут же поехал на Холодный родник. Очевидно, я опередил их. Не найдя никого, направился к Полковничьему яру — это второе место, где смертные приговоры приводятся в исполнение. Однако и там Ардашева не было. Прибыв на место, узнал о том, что арестованный сбежал, а трое конвойных моряков убиты.
— Допустим, — задумчиво выговорила Вальяно. — Но вы не могли разъехаться с ландо — сюда ведёт всего одна дорога.
— Вероятно, Якшин куда-то заезжал. Возможно, к дому, где жил Ардашев, на Николаевский.
— Но зачем?
— Матросы могли сказать арестованному, что за выкуп они продлят ему жизнь. Не секрет, что они промышляют этим, особенно в последние дни, — спокойно ответил Стабровский.
— И что же вы, зная об этом, молчали? Почему не доложили? — возмутился Коппе. — Думаю, надо провести служебное разбирательство по всем фактам и наказать мародёров.
Его помощник молчал. Он повернулся боком, незаметно опустил руку и расстегнул кобуру.
— Товарищ Коппе, — обратилась гречанка, — я считаю, что тут не всё чисто. И Пётр Михайлович до окончания расследования смерти матросов должен быть отстранён от дел, а ещё лучше — арестован.
— Согласен, — кивнул тот и приказал: — Сдайте оружие.
— Хорошо, — пожал плечами Стабровский. — Он вынул пистолет, но вместо того, чтобы отдать его, навёл на Коппе и спустил курок. Грохнул выстрел. Пуля раздробила бывшему жандарму череп, и он откинулся навзничь. Нажать на спусковой крючок дважды Стабровский не успел. Его опередил Ашихин, всадивший свинец прямо в горло помощнику Коппе. И тот, упав на колени, пустил изо рта кровавый фонтан и рухнул наземь.
Поляничко стоял, не шелохнувшись, боясь пошевелиться.
— Ах ты, гад! — с негодованием выкрикнула Вальяно. Убедившись, что Коппе уже ничем не помочь, она остановилась в нерешительности.
Конвой, находящийся в грузовике, спрыгнул на землю, оттащил в сторону труп и остановился в ожидании приказа. И он последовал.
— А ну ставь эту белою сволоту на край оврага! — крикнул Ашихин.
Подгоняемые штыками, офицеры, избитые и босые покорно выстраивались в одну шеренгу. И только сейчас Поляничко понял, что находится среди них. Он кашлянул, и шагнул к «Форду».
— А ты куда, стерва полицейская? Назад! В строй! — завопил начальник военного гарнизона.
— Простите, — робко вымолвил Ефим Андреевич, — но я находился под арестом и прибыл сюда для расследования преступления. Возможно, смогу быть вам ещё полезен…
— Назад, я тебе сказал!
— Не унижайтесь, сударь, перед этим дерьмом, — шепнул кто-то из арестованных.
Поляничко обернулся, кивнул обречённо и занял место среди расступившихся офицеров у края оврага. Ефим Андреевич привычным движением разгладил усы и перекрестился. Холодная капля страха, появившаяся где-то в шейном позвонке старого полицианта, скатилась вниз по спине.
Небо было чистое и безоблачное. В траве цокотали кузнечики. Пахло лесными травами.
Ашихин притащил пулемёт, залёг, прицелился и нажал на гашетки «Максима». Раздалась длинная очередь. Потом ещё одна.
С соседних деревьев взлетела стая испуганных ворон. Ещё несколько минут в округе слышались одиночные выстрелы — конвой добивал раненных.
На следующее утро на Николаевском проспекте были устроены пышные похороны матроса Якшина. Они скорее походили на манифестацию.
Колонну открывал матросский батальон, размахивающий чёрными флагами с изображением смерти — черепа и скрещенных костей. Во главе шёл новый начальник. За батальоном пыхтели два грузовика с установленными на них пулемётами «Максима». И ещё два автомобиля тянули пушки. Интернациональный батальон и рабочие дружины, предавшие недавно офицеров, двигались за моряками. За ними — кавалерийский эскадрон. Гроб с телом Якшина стоял на пушечном лафете и был прикрыт красным флагом. Две других домовины просто везли на телеге. Замыкали шествие, согнанные насильно, работники различных учреждений.
Поделиться книгой: