Помоги проекту - поделись книгой:
В коридоре послышался шум. Это по камерам раздавали «чай». Открылось окошечко в двери, и Клим Пантелеевич принял целый чайник слегка подкрашенного кипятка. Настоящего чайного запаха не было и в помине.
— Что ж, господа, прошу, угощайтесь, пока не остыл. А то ведь скоро прогулка.
Статский советник разлил жидкость по кружкам. Все пили молча. Каждый был погружён в собственные мысли и, казалось, не замечал остальных. Вдруг на дворе закричали куры, которые ночью сидели по кустам. Послышался чей-то истошный крик. Потом выстрел. За ним ещё один и ещё. Затем ружейный залп. Штабс-капитан поставил табуретку и выглянул в окно.
— Господи, — пробормотал он.
— Что там? — осведомился Поляничко.
— Расстреляли несколько человек. Всё восставшие офицеры. Некоторых узнал: полковник Леплявкин, штабс-капитан Новиков, поручик Ерёменко, полковник Новроцкий, подпоручики Гельвиг и Говрилко, корнет Богословский и гимназист Руднев. Теперь трупы грузят на телегу, — негромко выговорил Керже и добавил упавшим голосом: — А потом придут и за мной.
Но штабс-капитан ошибся. О нём на время забыли.
Однажды утром неожиданно звякнул замок, отворилась дверь, и чей-то хриплый голос прокричал.
— Ардашев, на выход!
Глава 3. Красный самум
Все следующие дни после офицерского восстания в городе шли аресты, казни и, так называемые, контрибуции. Руководителей — братьев Ртищевых — красным удалось взять в плен под Татаркой. Их и ещё шестнадцать человек выдал Дербентскому полку, спешившему на помощь ставропольскому гарнизону, мельник. Все, кроме Ртищевых, были расстреляны на месте, а братьев, как главных заговорщиков, решили казнить показательно на Ярмарочной площади за Тифлисскими воротами.
Семья Ртищевых издавна принадлежала к старому купеческому роду и славилась не только богатством, но и меценатством. Павел Ртищев родился в Ставрополе. После окончания Тифлисского юнкерского училища служил в Симферополе. С первых дней войны отправился на фронт в качестве ротного командира. Был четырежды ранен. За храбрость получил офицерского Георгия. И в тридцать два года стал полковником. Его младший брат Пётр — поручик — три с половиной года провёл на передовых позициях и не раз рисковал жизнью. Когда начался развал армии, оба вернулись домой в солдатских шинелях. Вытерпеть издевательства большевиков над горожанами они не смогли и, получив благословение матери, подняли восстание. Их отец ушёл из жизни рано, но оставались жены, дети. Словом, до последнего времени это были счастливые, дружные семьи.
Варвара — горничная Ардашевых — по просьбе Вероники Альбертовны приехала в город, чтобы разузнать, как обстоят дела у Клима Пантелеевича. Но дома его не оказалось. Из сбивчивых рассказов соседской прислуги она узнала, что, как раз перед офицерским восстанием, бывшего присяжного увезли на автомобиле комиссары. Куда — этого не знал никто. Ведомая неясным тревожным чувством и надеясь хоть как-то прояснить судьбу хозяина дома № 38 на Николаевском проспекте, она пошла на расположенную неподалёку Ярморочную площадь, куда стекался народ.
Ртищевых привезли на телеге. Они были избиты до неузнаваемости, разуты и едва держались на ногах. Раны кровоточили. Вокруг собралась огромная толпа. Мальчишки, чтобы лучше видеть, забрались на верхушки деревьев. Ташлянские босяки свистели, улюлюкали и выкрикивали оскорбления в адрес офицеров. Тут же стояли жёны приговорённых, игрались дети, не понимавшие, почему нельзя подойти к папам. Матери Ртищевых не было. Час казни от неё скрыли, чтобы не расстраивать.
По какому-то неведомому совпадению казнь пленников Павла и Петра Ртищевых состоялась на окончание Петрова поста, когда весь православный мир вспоминал святых апостолов Петра и Павла. Они оба приняли мученическую смерть: апостола Петра распяли головой вниз, а апостолу Павлу отсекли голову.
Офицеры проследовали к месту казни, ни на грамм не уронив чувство собственного достоинства. Когда перед ними выстроилось шесть солдат, Павел попросил разрешения сказать последнее слово. Комиссар надменно кивнул.
— Горожане! Перед смертью не лгут. Мы три года провели на фронте, защищали Родину, свободу. И я, и мой брат смело смотрели в лицо смерти и шли в атаку на германские окопы. Разве мы могли себе представить, что здесь, в нашем родном Ставрополе, таится та самая страшная угроза для страны? Разве могли мы предположить, что самых уважаемых людей губернии будут истязать в Юнкерском саду, рубить шашками и расстреливать на Холодном роднике? Нет! Никто из нас, фронтовиков, не мог представить происходящее даже в кошмарном сне. Но это случилось. И те, кто решил сказать кровавому произволу «нет», сегодня убиты, а трупы валяются в придорожных канавах и оврагах. Их не разрешают хоронить. Страх окутал город и пронёсся по нему, как вихрь, как песчаная буря, как смерч, как самум. Но почему всё это случилось? Почему вы сейчас, стоя здесь на Ярмарочной площади, с любопытством взираете на нашу казнь, точно это не казнь вовсе, а ярмарочное представление заезжих скоморохов? Что случилось с вашим рассудком, с сердцем? Отчего вы радуетесь смерти тех, кто защищал вас от врага? Или, может, каждый из вас давно таил в себе злобу на офицеров, врачей, адвокатов и учителей? За что вы нас ненавидите? За то, что мы воевали, лечили вас и ваших детей, защищали в судах и учили в школах? Как так случилось, что народ проникся нечеловеческой злобой к тем, кто учился в юнкерских училищах и университетах? А ведь почти каждый из вас ходит в церковь, молится и просит у Господа прощения за вольные или невольные грехи…А, может, вы слепы и глухи? Или дьявол проник в ваши души и сделал их такими же бесчувственными, как камни? Опомнитесь! Не дайте себя обмануть этой красной своре. Посмотрите, кто творит злодеяния в нашем некогда тихом и богатом городе. Все они — пришлые люди, недоучившиеся, выгнанные за хулиганство семинаристы, поэты-неудачники, возомнившие себя гениями. Воля ваша. Вам жить на этой плодородной земле. Вам воспитывать здесь своих детей, внуков и правнуков. Через минуту мы уйдём навсегда. Но знайте: с нашей гибелью кошмар не закончится, и это совдеповское чудовище будет поглощать вас постепенно, отбирая дома, землю и жизни. Я уверен, что придёт время и вам станет стыдно. Вы будете горько сожалеть о том, что стояли в этот день, последний день Петрова пост, безучастно наблюдали за нашей казнью, лузгая семечки и хихикая. Поверьте, ни один наш поступок не остаётся незамеченным. Да воздастся каждому по делам его… Я верю, что за тьмой обязательно придёт утро, и над Россией взойдёт солнце. И вот тогда ваши потомки вспомнят о нас, погибших за свободу. Они напишут о нас книги, поставят памятники. Мы умираем за правду. А за неё и умереть не страшно…
— Хватит, кадет, разболтался. В аду договоришь! — прикрикнул начальник отряда и выплюнул недокуренную папиросу. — Давай поворачивайся.
Павел и Пётр перекрестились и поклонились на четыре стороны.
— Да хранит вас Бог! — воскликнул на прощание младший брат.
— Мы готовы, — спокойно проговорил Павел и бросил красноармейцам: — Дурачьё, поставьте нас к стене, ведь сзади проезжая дорога. Застрелите ещё ненароком случайного человека.
Но его уже не слушали. Винтовки были направлены на цель.
Раздалась команда, прогремел залп. Вздрогнула толпа.
Свинцовый град снёс верхнюю часть черепа Павла, а Петра только ранили.
— Вы даже стрелять не умеете, — прохрипел поручик. Но к нему уже бросились, стали рубить шашками и колоть штыками.
Трупы тотчас же кинули на телегу и, даже не прикрыв, повезли к ближайшему оврагу.
Когда толпа стала расходиться, на место казни пришла мать. Пожилая женщина упала на колени, стала сгребать руками, запечённую в горячей пыли кровь и складывать её в платок.
— Павлуша, Петруша, — всхлипывала она, — сыночки мои, соберу вашу кровушку всю, до единой капельки. Ничего не оставлю извергам.
Варвара кинулась к женщине и стала её поднимать, успокаивать, но унять слёзы горя старушки было невозможно.
Какой-то сердобольный извозчик тут же подкатил фаэтон, и родительницу уговорили в него сесть. Но с платком, завязанным в узелок, она не рассталась. Ветер ласково трепал седые волосы матери и, казалось, просил у неё прощения за то, что люди сотворили с её сыновьями. Возничий надвинул полог коляски и тронул лошадей. Железные колёса стучали по мостовой мерным размеренным стуком, точно в крышку гроба забивали гвозди.
Горничная Ардашевых вернулась в особняк. Она решила ещё на несколько дней задержаться в городе, пока не разузнает хоть что-нибудь о судьбе Клима Пантелеевича.
Расстрелы продолжались всю неделю.
Трагедия неудавшегося восстания усугублялась ещё и тем, что, как позже выяснилось, в ту ночь, когда две сотни офицеров, несколько гимназистов и студентов вели неравные уличные бои с военным гарнизоном, всего в четырнадцати верстах от Ставрополя проходил отряд полковника Шкуро. Если бы связные, посланные к нему, не попали бы в руки красных, город был бы освобождён ещё двадцать седьмого июня. Но чуда не произошло, и Ставрополь погрузился в кровавую тьму большевистского террора.
Глава 4. Феликс
Но чтобы достигнуть поставленной цели, такие как я, должны отказаться от всех личных благ, от жизни для себя ради жизни для дела.
В Петрограде становилось всё опаснее, и Совет Народных Комиссаров РСФСР, претворяя в жизнь недавнюю инициативу Керенского, сделал своей столицей Москву.
ВЧК — Всероссийская чрезвычайная комиссия — расположилась в здании бывшего страхового общества «Якорь». Общая численность чекистов составляла не более ста двадцати человек. Председатель ВЧК — профессиональный революционер Феликс Дзержинский, промаявшийся одиннадцать лет на каторгах, в тюрьмах и ссылках, сумел организовать её работу настолько успешно, что, кроме борьбы с внутренней контрреволюцией, блестяще провёл и несколько операций за рубежом. Недавно завербованный агент Арский отправился в Финляндию как репортёр (под этим псевдонимом скрывался пятидесятилетний Алексей Фролович Филиппов, бывший банкир, издатель, прощелыга и шантажист, который ещё несколько лет назад, пользуясь покровительством Григория Распутина, собирал компрометирующие материалы на столичных промышленников и финансистов, а потом, под страхом обнародования этих сведений в собственной газете, вымогал у последних солидные отступные). Своими действиями Арский сумел подготовить восстание матросов в Финляндии, и инструктировал лидера финских коммунистов Куллерво Ахиллеса Маннера, что позволило захватить власть в Гельсингфорсе. И Маннер стал председателем Совета народных уполномоченных Финляндии. Вскоре Арский раздобыл подробный план немцев по захвату Аландских островов на Балтике и передал эту важную информацию в Петроград. Большевики умело воспользовались полученными сведениями, и острова так и остались под юрисдикцией красной Финляндии. Но главным достижением Филиппова председатель ВЧК считал согласие о переходе на сторону советской власти бывшего царского контр-адмирала Развозова, командовавшего военными кораблями, которые базировались в финских портах. Последнему пришлось посулить звание вице-адмирала. Теперь Балтийский флот полностью принадлежал большевикам. Правда, новоявленный перебежчик, так и не успевший нашить вице-адмиральские погоны, заимел привычку обсуждать приказы Совнаркома, и за эту строптивость был сурово наказан: отправлен в узилище. «Ничего, — рассуждал Феликс Эдмундович, — посидит недельку-другую, одумается. А потом поговорю с Троцким и засуну его в какую-нибудь военно-морскую историческую комиссию при Морском архиве. Вот пусть там и умничает, анализирует былые морские сражения. Вечных союзников не бывает. У каждого, как у револьверного патрона, есть свой срок годности[7]. Вот и его преемник — капитан 1-го ранга Щастный — долго ли будет во главе флота?».[8]
Радовали и вести из Константинополя. Агент Султанов сумел втереться в доверие к младотуркам и попасть в окружение, набирающего силу генерала Мустафы Кемаля.
Первый чекист страны имел привычку, раздумывая, вычерчивать карандашом на бумаге разного рода геометрические фигуры: квадраты, ромбы, треугольники, трапеции… Некоторые он ретушировал, другие — оставлял как есть. Как-то, ещё до революции, на допросе в Варшаве судебный следователь по особо важным делам сказал ему, что такие рисунки свидетельствуют о том, что у него четкие цели и убеждения, он настойчив, упорен и чрезмерно бдителен.
— А разве можно быть другим, когда всё твоё естество подчинено одной цели — свершению революции? — вполне откровенно выговорил арестант.
Следователь Орлов посмотрел на него внимательно, снял очки и спросил:
— Неужели вы не понимаете, господин Дзержинский, что уже никогда не выйдете из тюрьмы? Ведь если даже, если в деле в вашем деле останутся лишь доказанные следствием преступления, то вам не миновать двадцати лет каторги. Двадцать лет! Подумать только! Сейчас вам тридцать девять, а через двадцать лет будет почти шестьдесят. Но это, при условии, если бы вы жили обычной жизнью: ели, спали, гуляли на свежем воздухе, как все нормальные люди. А тут каторга. Вы её не перенесёте. Не забывайте, что у вас за плечами уже немало лет тюрем и ссылок. Зачем вы губите себя?
— Я выбрал этот путь давно и с него не сверну. И потом, почему вы думаете, что я вновь не совершу побег? — сиделец так сильно закашлялся, что на глазах выступили слёзы. — Простите. Однако огромное вам спасибо за то внимание, которое вы мне оказываете. Еду носят с офицерской столовой, дают свежие газеты, папиросы…
— Папиросы! — взмахнул руками чиновник. — Вы же сами говорили, что перенесли туберкулёз лёгких. Вам лечиться надо, а не о революции думать. Может, распорядиться, чтобы вас показали доктору?
— Благодарю, но не стоит. А революция придёт. Поверьте, она не за горами. И когда она случится, тысячи людей ответят за мучения моих братьев. И вам, несмотря на столь благосклонное ко мне отношение, тоже придётся нести этот груз ответственности.
Следователь ничего не ответил. Он вызвал конвойного жандарма и приказал отвести арестанта в камеру.
Ту камеру в десятом павильоне Варшавской цитадели, считавшейся в те времена строгой тюрьмой, он помнил хорошо: она была просторная и светлая — пять на семь шагов, большое окно с гранённым стеклом. Через открытые форточки долетали звуки улицы: грохот телег, шум деревьев, гудки пароходов и поездов, щебетанье воробьёв и даже музыка военного оркестра. В баню водили два раза в неделю, а раз в месяц предоставляли ванну. В тюрьме была отличная библиотека. Ежедневно выводили на пятнадцатиминутную прогулку во двор. Дозволялось писать одно письмо в неделю. Для этого выдавали чернила, перо и пол листа почтовой бумаги. Если имелись деньги, то, согласно прейскуранту, можно было заказывать дополнительную еду.
Феликс Эдмундович положил карандаш и, откинувшись на спину кресла с удовольствием про себя отметил: «Тысячи врагов революции уже заплатили за страдания моих соратников жизнью, а тот самый следователь — нет. Бывший судебный следователь по особо важным делам Владимир Орлов теперь работает в ВЧК и возглавляет 6-ю комиссию по уголовным делам Петрограда. И, более того, во время командировок в Москву — кто бы мог подумать? — живёт в моём номере гостиницы «Националь». И я сам отдал ему ключ. Пусть пользуется. Я ведь всё равно там не бываю. Мне хватает и походной кровати — он невольно бросил взгляд на раздвижную ширму, установленную в углу кабинета, — а такие специалисты нам будут нужны до тех пор, пока мы не выкуем из рабочих, матросов и солдат профессионалов подобного уровня. На это понадобятся годы, придётся потерпеть. Но, как только это случится, карающей меч революции опустится и на голову Орлова. Ничего не поделаешь, такова диалектика революции».
Воспоминания о прошлом незаметно перенесли его в милый и уютный двухэтажный деревянный дом в имении Дзержиново, окружённый старыми вязами и липами. Вспомнились сёстры, мама, братья, отец… «И вот бывает же так! — подумал он, — в Таганрогской гимназии мой родитель учил математике Антона Чехова, а в Симбирске отец Керенского преподавал логику Владимиру Ульянову. Воистину пути Господни неисповедимы…И что это я вспомнил о Боге, точно старый ксендз? Старею?».
Он открыл ящик стола, вынул телеграмму и улыбнулся. А было чему! Первый чекист молодой республики не ожидал такой удачи: агент Аргус прислал из Ставки генерала Деникина на условленный адрес в Екатеринодаре первое шифрованное сообщение. Оно было написано на открытке с обычным поздравлением ко дню Ангела. Тайнопись, выполненная специальными симпатическими чернилами, прекрасно уместилась между строк обычного короткого послания. И связной, обработав открытку солями железа, получил целый ряд ничего не значащих для него цифр. Перешифровав текст в буквенный вариант, он отправил вполне безобидную телеграмму в Москву. И уже здесь двойной шифр превратился в донесение Аргуса: «По сведениям, полученным от начальника контрразведки полковника Фаворского, в Ставрополе находится руководитель бывшего Бюро для объединения деятельности различных органов Министерства иностранных дел по контрразведке статский советник Клим Пантелеевич Ардашев, выдающий себя за присяжного поверенного Ставропольского окружного суда. Адрес его проживания: Николаевский проспект 38. Аргус».
Это короткое сообщение говорило о многом: упомянутый господин Ардашев, возможно, единственный, кто располагает сведениями в отношении российской зарубежной агентурной сети бывшего МИДа Российской империи. А поскольку отыскать секретную картотеку на Певчем мосту так и не удалось, то, чтобы пролить свет на это обстоятельство, мнимый адвокат должен быть незамедлительно доставлен в Москву. Соответствующий приказ Дзержинский отдал несколько часов назад, но до сих пор из Ставропольского Губ ЧК ответа не было. И это обстоятельство начинало потихоньку точить душу Председателя Революционного трибунала, точно шашель.
Дзержинский поднялся из-за стола и подошёл к большой карте, висевшей на стене.
Красными игольчатыми флажками были отмечены города, занятые Красной армией. Таковых оказалось немного, но Ставрополь, к счастью, был в их числе. «В крайнем случае, придётся дать вторую телеграмму открытым текстом. Пусть допросят его хорошенько, надавят. Пригрозят расстрелять на его глазах жену и детей. Ведь должна же быть у этого Ардашева семья? Хотя, кто его знает? Такие люди, как он и я, точно волки. Мы одиноки. Нас носит, мотает по свету годами, как сухой лист поздней осенью. И всё ради одной цели. Но со мной понятно — вот уже двадцать пять лет, с самой гимназической скамьи, я борюсь за социалистическую революцию, а что движет этим статским советником? — Феликс Эдмундович задумался на мгновенье, и вдруг внутренний голос ответил ему одним коротким словом: — «Долг».
Глава 5. Старые знакомые
Директор Управления разведки секции шесть или просто МИ-6 пятидесятидевятилетний, склонный к полноте Мэнсфилд Камминг внимательно прочёл короткое сообщение, переданное ему секретарём, затем вынул из правого глаза монокль, крепившийся к лацкану пиджака, и откинулся в кресле. Операция, задуманная английской разведкой по разрыву Брестского мира, заключённого между Советской Россией и Германией, успешно завершилась: в Москве выстрелом в затылок агентами ВЧК был убит посол кайзера Вильгельма II в России граф Вильгельм фон Мирбах-Харф. Теперь появилась надежда, что колесо истории закрутится в обратном направлении. Германия не простит большевикам этого преступления и вновь перейдёт в наступление. Слабая, плохо организованная Красная армия, не сможет оказать должного сопротивления и потерпит поражение. Сначала падёт Петроград, потом Москва. Большевики разбегутся по углам, как тараканы. Немцам придётся добивать их, а это невозможно без привлечения дополнительных воинских соединений, ведь для полной оккупации Европейской части России Берлину потребуется отвлечь значительные силы с театра военных действий. И вот тогда последует наше наступление. Британская разведка выполнила свою задачу, и теперь дело за военными.
Операция, судя по всему, проведена блестяще. В Мирбаха стреляли настоящие чекисты: Блюмкин и Андреев. Германцам не составит труда предъявить Ленину доказательства, что это дело их рук. Мало того, что они представились всем, включая привратника, что являются сотрудниками ВЧК, так ещё и, убегая, «забыли» портфель с документами, подтверждающими принадлежность к этой организации. Да и скрылись на своём «Паккарде» в штабе одного из отрядов ВЧК. Как следовало из шифрованной телеграммы, один из них получил ранение в ногу. Пожалуй, даже было бы лучше, если бы охрана застрелила нападавших. Но случилось, как случилось. Брюс Локкарт, и Сидней Рейли провели блестящую операцию, и ничто не указывает на их причастность к нападению на немецкое посольство. Если, правда, не считать того факта, что гостиничный номер Блюмкина несколько месяцев располагался по соседству с комнатой Локкарта. Как бы там ни было, но завтра газеты всего мира будут трубить о случившемся. И никто не станет вдаваться в подробности, были ли эти чекистами большевиками или левыми эсерами. Какая разница? Главное — они принадлежали к ведомству господина Дзержинского. И этим всё сказано.
Менсфилд Камминг с удовольствием сделал глоток индийского чая с молоком и поморщился. Любимый напиток совсем остыл и потерял желаемый вкус. Он надавил на пуговку электрического вызова и в дверях тотчас же появился секретарь.
— Лейтенант, не сочтите за труд, поменяйте чай. Мой совсем холодный.
— Да сэр.
В этот момент в дверях появился усатый человек невысокого роста, с уже заметной лысиной. Он был одет в гражданский костюм, в руках держал толстую зелёную папку.
— А! майор! — воскликнул Камминг, — вы, как раз, кстати. Я только что распорядился приготовить чай с молоком. Составите компанию?
— С удовольствием, — выдавил улыбку Мак Альпайн — один из ближайших помощников директора службы, курировавший, кроме России, всё славянское направление.
— Присаживайтесь, вижу, вы не с пустыми руками.
Появился секретарь с подносом. Поставив чай, молоко, сахар и печенье, он удалился.
— Благодарю вас за хорошие новости из России, — улыбнувшись, проговорил Камминг. — Хотелось бы верить, что большевикам недолго осталось расхаживать с красными знамёнами. Вы знаете, я не большой любитель этих русских, но, то, что они творят, не поддаётся никакому воображению. Разве могли мы с вами предполагать, что в России начнётся такая смута? Знаете, я всякий раз удивляюсь прозорливости бывшего царского министра иностранных дел Дурново, который ещё четыре года назад подал царю подробнейшую записку, в которой с поразительной точностью предсказал все сегодняшние безобразия.
Помешивая чай, майор вспомнил детали той памятной многоходовой операции, завершившейся полной перлюстрацией секретного документа.
Ещё в феврале 1914 года бывший министр внутренних дел, член Государственного совета, монархист, явно тяготеющий к черносотенцам, Пётр Николаевич Дурново направил русскому Государю свои соображения относительно будущего России. Он пытался не допустить войну с Германией. Дурново считал, что союз с Англией приведёт Россию к гибели, к катастрофе, последствия которой невозможно представить. Беспорядки пятого года по сравнению с грядущим хаосом покажутся детской забавой. Он убеждал царя в том, что между Берлином и Москвой нет никаких противоречий, и интересы двух стран нигде не пересекаются, тогда как Соединённое Королевство — давний и постоянный враг России, вечно желающий её ослабления.
Наличие такого письма не могло не волновать Лондон, и майору пришлось приложить немало усилий, чтобы его копия сначала легла на стол руководителя секретной службы, а потом и оказалась на Даунинг-стрит.[9] А дальше в дело вступили дипломаты и близкие к русскому Императору круги, сумевшие убедить Николая II в обратном тому, что утверждал Дурново. «Ох, Россия, Россия — удивительная страна! — смакуя чай, подумал Альпайн. — Достаточно воздействовать на волю и рассудок одного единственного человека и всё государство, точно находясь в сомнамбулическом сне, послушно следует за ним». Он поднял глаза и сказал:
— Что касается сегодняшних событий в Москве, то тут всё ясно: мы сделали свой ход. Теперь дело за немцами. Коммунисты слишком слабы, чтобы повлиять на ситуацию.
— Полностью с вами согласен. Что ж, подождём. В нашей профессии ожидание так же необходимо, как и действие. А в некоторых случаях оно может принести даже более ощутимую пользу. Страшнее всего для разведчика суета. Она — причина многих провалов. — Камминг улыбнулся. — Простите старика, разболтался. Итак, я вас слушаю. Что у вас на этот раз? Новые вести из Москвы?
— Да, сэр, — кивнул майор, — я только что получил из Москвы шифровку от нашего консула господина Локкарта. Агент «Лорд» вышел с ним на связь. Он сообщил, что известный в прошлом русский разведчик Ардашев вновь появился на горизонте. Если угодно, вот досье на него. Принёс специально для вас. — Он положил на стол пухлую, раздувшуюся как лягушка, зелёную папку.
— Как же-как же! Но освежить память не мешает.
Директор МИ-6 развязал тесёмки и принялся бегло просматривать фотографии и листы с машинописным текстом.
«Ардашев Клим Пантелеевич, дворянин, родился 25 ноября 1868 года в г. Ставрополе (Северный Кавказ) в семье офицера пехотного полка. Мать, урождённая Апалькова, потомственная дворянка, из Ярославской губернии.
Окончив мужскую классическую гимназию, поступил на юридический факультет Петербургского университета. В этот период увлёкся восточными языками (персидским и турецким) и после второго курса перевёлся на факультет востоковедения.
По окончании университета был приглашён на службу в только что сформированный, секретный отдел при Министерстве иностранных дел Российской империи.
После прохождения специальной подготовки отправился в ознакомительные поездки по странам Ближнего Востока, Северной Африки и Южной Азии. Кроме восточных языков, свободно говорит на английском, немецком и французском.
С 1892 года по 1900 года выполнял поручения разведывательного характера, в ходе которых выдавал себя за чайханщика в Константинополе, торговца драгоценными камнями на Цейлоне, хозяина ателье по пошиву европейского платья во французском Тунисе, консультанта начальника полиции Дамаска и австрийского археолога в Порт-Саиде.
Служил советником русского посла в Персии.
С 1900 года по 1906 занимался созданием агентурной сети, предположительно, на Цейлоне, в Карачи, Бомбее и Хайдарабаде. Результат неизвестен. Однако имел дружеские отношения со многими высокопоставленными чиновниками колониальной администрации в Дели. Тем не менее, факты их вербовки русской разведкой до настоящего времени не подтвердились.
В этот же период он получил чин коллежского советника и был назначен на должность начальника отдела Ближнего Востока при Азиатском Департамента МИД России. Несмотря на высокую должность, он вновь направлялся с тайными поручениями в многочисленные командировки. В частности, посетил Персию и Турцию.
Вернувшись с одной из поездок, г-н Ардашев пришёл к выводу о наличии нашего разведчика в Дворцовой охране Российского императора и вскоре установил его. Российским судом агент был приговорён к восьми годам каторжных работ.
В 1905 г., находясь в Константинополе, Ардашев, выдававший себя за подданного Австро-Венгрии, сумел перехватить и передать в Петербург секретное послание премьер-министра Великобритании Артура Бальфура представителю Соединённого Королевства на ожидаемых российско-английских консультациях по разграничению сфер влияния в Персии. В ходе погони агент Иностранного отдела Бюро секретных служб Соединённого Королевства майор Кадберт Борнхил успел сделать несколько выстрелов в русского шпиона. Обнаружив на берегу и воде наличие большого количества крови, майор сделал вывод о смерти г-на Ардашева, который, по всей видимости, утонул в море. Однако его труп тогда так и не был найден.
Как позже выяснилось, г-н Ардашев, получив сквозное ранение обеих ног, был помещён на борт служащими русского консульства и на борту иностранного судна доставлен в Одессу, а затем и Петербург.
После многочисленных хирургических операций г-н Ардашев отказался перейти на преподавательскую деятельность в Министерство иностранных дел и подал в отставку.
По особому соизволению императора коллежский советник Ардашев получил из рук Николая II золотой перстень с вензельным изображением Высочайшего имени Его Императорского Величества, орден Владимира IV степени с бантом, а так же единовременную денежную выплату, предположительно, 100 тысяч рублей (перстень и орден надевает только на официальные приёмы в МИДе, в который снова поступил в 1914 году).
Нашему источнику непонятно, каким образом в течение всего лишь года г-ну Ардашеву удалось не только избавиться от костылей, но и полностью излечить хромоту. За этот же период он успел сдать экстерном экзамены за оставшиеся три курса брошенного когда-то им юридического факультета Петербургского университета и, минуя обязательный пятилетний срок помощника адвоката, получил разрешение на практику присяжного поверенного Окружного суда. Это исключительный случай. Видимо, здесь не обошлось без прямого вмешательства Министра Юстиции Российской Империи.
Весной 1907 года Ардашев вернулся в г. Ставрополь и начал работать адвокатом в Окружном суде. Однако он брался за защиту только тех клиентов, в чьей невиновности был абсолютно уверен. Он изобрёл собственный метод защиты, заключавшийся в том, чтобы отыскивать истинных преступников и тем самым оправдывать своих подзащитных. С 1907 по 1914 год Клим Ардашев не проиграл ни одного дела, в котором выступал в качестве присяжного поверенного. Вскоре о г-не Ардашеве заговорили не столько как о защитнике, сколько об удачливом частном сыщике (несмотря на то, что в России сыскная деятельность — прерогатива исключительно государственных органов). О его расследованиях писали почти все известные газеты мира, включая «The Times» (вырезки статей прилагаются).
В 1912 году, во время проведения агентом Иностранного отдела Бюро секретных служб Соединённого Королевства специального мероприятия по устранению Г.Е. Распутина (Новых) в Ялте, там оказался г-н Ардашев, приехавший в Ялту как частное лицо для приобретения недвижимости. Агент Донн обратился в Центр с шифровкой (приводится только вторая часть послания, касающаяся непосредственно г-на Ардашева): «
Имеется ответная телеграмма:
Во время устранения К. Ардашева майор Кадберт Борнхил (Донн) был убит. Агент Чинар так же погиб во время бегства на воздушном шаре. Нет никакого сомнения в том, что провал спецоперации «Чёрная магнолия» и гибель двух наших агентов — дело рук отставного русского шпиона Ардашева.
В 1914 году г-н Ардашев оставил адвокатскую практику, вновь вернулся на службу в МИД, получил чин статского советника и сразу же был отправлен в Персию в качестве чиновника по особым поручениям для расследования убийства второго секретаря российского посольства коллежского советника Раппа. Во время означенной командировки действия г-на Ардашева были направлены исключительно против Германии и её союзников.
1915-16 годы статский советник Ардашев провёл в Петрограде и только в 1916 году выезжал в Киев. О его разведывательной деятельности против Соединённого Королевства сведений не имеется. Тем не менее, он был замечен дважды в компании Сэмюэля Баркли, третьего секретаря нашего посольства. Проверка последнего не установила каких-либо попыток г-Ардашева завербовать британского дипломата. Таким образом, с полной уверенностью можно сказать, что в 1915 году он не нанёс Британии какого-либо вреда. Несмотря на это, из нашего источника в России стало известно, что благодаря г-ну Ардашеву в том же году русское военно-морское ведомство получило чертежи устройства с американской лодки класса Protector. Этот прибор с большой точностью определял пройденное по дну расстояние и глубину погружения подводной лодки (ранее четыре подобные субмарины, работающие на бензиновом двигателе, были куплены российским морским атташе в США и в разобранном виде тайно вывезены в Либаву). Каким образом Ардашеву удалось раздобыть эти чертежи, не покидая Петрограда, — неизвестно. Из русских газет следует, что за эти два года он раскрыл несколько громких преступлений не только в столице, но и в Киеве (вырезки статей с переводом прилагаются). Некоторые из них имеют непосредственное отношение к разведывательной деятельности, другие — нет.
В 1917 году статский советник Ардашев был назначен руководителем Бюро для объединения деятельности различных органов Министерства иностранных дел по контрразведке. После большевистского переворота 25 октября г-н Ардашев исчез. Его местонахождение неизвестно».
— Уф! Ну и птица! — выдохнул Камминг и, подняв глаза, спросил: — И где же он?
— В Ставрополе.
— Этого следовало ожидать. Локкарт предпринял массу усилий, чтобы в этой революционной неразберихе завладеть картотекой агентов российского МИДа за рубежом, но у него ничего не вышло. Большевикам она тоже не досталась. Именно Ардашев отвечал за её сохранность. Да, хороший товар и за него можно выручить такие деньги, что хватит до конца жизни. Надо бы вывезти сего господина к нам. И чем скорее, тем лучше.
Поделиться книгой: