Помоги проекту - поделись книгой:
Не только тётушка сворачивала фантики в ту пору. Вся китайская диаспора в городе готовилась праздновать на фестивале голодных духов. Китайцы верят, что в определённое время года духи умерших могут проникать в наш мир. В эту пору положено совершать различные ритуалы, чтобы эти голодные призраки поскорее возвращались обратно и не тревожили живущих. На алтари возлагаются разные дары, в основном еда, и повсюду жгут бумагу. Духов всячески задабривают и даже развлекают традиционной китайской оперой. Вечером, когда Зинаида уехала ужинать со своими родителями, дядюшка отвёз нас на фестиваль. Перед сценой стояло пять пустых стульев, предназначенных для призраков. Их надлежало порадовать спектаклем, чтобы те возвращались в свой загробный мир побыстрее. Дядюшка жестами объяснил, что сидеть на этих стульях людям запрещено. Впрочем, мероприятие особой популярностью не пользовалось, и кроме нас оперу пришло слушать человек пять. Ярко одетые артисты с густо загримированными лицами выходили и разыгрывали сценки, размахивая длинными рукавами. Большинство не знало слов, и им подсказывал суфлёр. Китайская опера совсем не похожа на итальянскую: её скорее не поют, а читают речитативом, и говорят при этом тонкими голосами. Что касается музыкального сопровождения, то здесь лидируют ударные инструменты. Сюжеты довольно злободневные: дружба, любовь и семейные отношения. Пока мы стояли и смотрели представление, какая-то девочка лет пяти подбежала и стащила два из пяти призрачных стульев. Мы не поняли, навлекла ли она на себя таким образом гнев духов, или нет.
Дядюшка провёл нас по всей территории фестиваля и показал разные места. Где-то складывали подношения для призраков, а где-то сидели китайские тётеньки и сворачивали золочёные фантики. Не зная, что ещё показать или сказать, глава семейства Чоу купил три ломтя горячего сладкого пирога с орешками и все отдал нам. Когда мы ехали домой, пирог грел мне ладонь, а сердце — воспоминания о прошедшей неделе и тёплое отношение всех, кого нам довелось встретить, особенно дядюшки. И я даже вспомнила, как по-китайски будет «вкусно», и сказала ему, а тот обрадовался и засмеялся.
На следующий день мы распрощались с семейством Чоу и уехали на автобусе в Куала Лумпур. Мимо проносились многочисленные плантации масличных пальм, которыми славится Малайзия. С рекламных щитов улыбался Джеки Чан с флаконом шампуня в руках. Проведя ночь в столице, мы отправились в аэропорт и через несколько часов уже летели на остров Суматра.
Глава III. Индонезия
Несмотря на то, что из столицы Малайзии до Суматры всего час лёту, Индонезия оказалась не сильно похожа на своего соседа, хоть и разделяла с ним один язык. Страна больше напоминала Филиппины — тот же транспорт, унижающий человеческое достоинство (тесные маршрутки и тук-туки), такой же антураж, такие же навязчивые местные. Ни один обладатель зловонного мотоцикла с коляской не мог равнодушно смотреть на нас: «Мистер! Бечек!» — настойчиво призывали моторикши. Ездить в полусогнутом состоянии, вдыхая выхлопные газы, то ещё развлечение, так что мы передвигались в основном пешком. Но местные не знали о том, что это принципиальная позиция, и продолжали досаждать на каждом шагу: «Мистер! Бечек!». Из всех азиатских стран только продвинутая Малайзия сумела изжить трясущиеся коляски, а во всех остальных моторикши пристают к туристам и по сей день. Пешеход для большинства азиатов представляет собой фантастическое зрелище: передвигаться на своих двоих на длинные дистанции здесь не принято: для этого есть мопед, машина или пресловутая коляска, на худой конец велосипед. Не раз и не два моторикши с удивлением, выпучив глаза, вопрошали: «Но почему!?», услышав, что мы в их услугах не нуждаемся и пойдём пешком.
Медан не понравился сразу. Тёмный и мрачный, он зловеще наблюдал за нами из чёрных окон домов. Цены тоже не радовали. В захудалом придорожном кафе хотели два с половиной доллара за банальный рис с курицей, хотя такая стоимость скорее соответствует престижному району в Куала Лумпуре, а не задворкам одноэтажного Медана. В общем, только пятки наши и сверкали оттуда — в туристический конгломерат под названием Букит Лаванг. От туристического потока, устремлённого в сторону острова Бали, отделяется маленький ручеёк и течёт сюда. Проведя часа четыре, а то и пять в прокуренном автобусе, зажатые людьми, или подпрыгивая на ухабах в просторном салоне маршрутного такси, туристы выбираются наружу в километре от деревни Букит Лаванг и тут же попадают в распростёртые объятия гидов и прочих ловцов душ белых человеков. Конкуренция нешуточная: при официальной стоимости прогулки по джунглям в сопровождении от двадцати пяти евро с человека за жалкие три-четыре часа, один такой тур приносит целое состояние по местным меркам. Деревенский парикмахер целый час подстригал нас и взял всего два доллара, так что большие деньжищи здесь доступны только избранным: хотельерам да гидам.
Все приезжают в Букит Лаванг с одной целью: увидеть орангутангов в дикой природе. На территории заповедника их около пяти тысяч. В правилах сказано чётко: животных не кормить, при встрече держать дистанцию в семь метров, при необходимости — отходить, ничего в лесу не оставлять. Но не волнуйтесь: сфотографироваться с орангутангом всё-таки возможно. Часть гидов наперекор всем правилам подкармливает обезьян, и те даже могут поручкаться со счастливчиками из числа туристов, о чем свидетельствуют многочисленные фото в социальных сетях. Далее по программе ланч, прогулка и ночёвка в шалаше для тех, кто оплатил дополнительные развлечения. Многие идут в поход сразу на два или три дня и кормят целую ораву: кроме гида, с ними в путь отправляются носильщики еды и прочих вещей. После хождения по джунглям национального парка, вытоптанным многочисленными посетителями и усеянным фруктовой кожурой, оставшейся от ланчей, всех ждёт спуск по реке на надутых покрышках от грузовика. Довольных туристов выводят обратно через широкие тропы в загаженном лесу и сплавляют, увенчав их головы коронами из листьев. Но это — лишь забавная мелочь, призванная раскрыть карманы приезжих ещё чуть шире. Сама весомая статья расходов — пешие походы с гидами. А свободное от них и почивания в отелях время принято проводить в местных кафе с пивом и европейской едой в компании всё тех же, но уже изрядно накуренных гидов, которые фальшиво бренчат на сломанных гитарах и орут песни. Особой популярностью пользуется «Hotel California». Добро пожаловать в Букит Лаванг!
Мы, в отличие от большинства туристов, избытком наличных средств не располагали и потому приехали не гоняться за орангутангами по лесам, а наслаждаться природой, тем более что в Букит Лаванге можно было найти жилье на любой вкус и кошелёк. Самые скромные заведения, например, не имели даже душа, так как предполагалось, что гости будут мыться и стирать вещи в реке Бохорок, как это принято у местных. Заселившись в скромное бунгало с садом и прекрасным видом на эту самую реку, мы осели на две недели, не стремясь ни к каким приключениям. Основными занятиями на это время стали прогулки по деревне и близлежащим окрестностям.
Основным промыслом местных жителей, не занятых в хождении по джунглям в поисках обезьян, являлся сбор каучука. Повсюду росли деревья, аккуратно надрезанные по кругу, и белый сок стекал по надрезам в кокосовые скорлупки. Оказалось, что затвердевший каучук имеет крайне неприятный запах, как будто чуть в отдалении находится деревенский туалет. Особенно это было очевидно на рынке, куда все свозили добычу. Каучук привозили, покупали, продавали и загружали в грузовики. Смрад стоял потрясающий — хоть святых выноси!
На рынок мы ходили по пятницам, застав самый разгар фруктового сезона. Благодаря удачному климату и плодородной почве на Суматре выращивают дурианы круглый год. Они не так вкусны, как в Малайзии, но тоже весьма недурны. Когда мы приобрели свой первый дуриан и стали есть его руками, сидя на корточках, местные обрадовались, стали переговариваться и показывать большие пальцы. Видимо, немногие туристы ценят этот деликатес. С рынка мы всегда уходили с полными рюкзаками и всю следующую неделю фрукты хранили у себя в бунгало, в туалете, развесив пакеты на крючках для полотенец. Самые крупные плоды складывали в тазик, полный холодной воды. Из этого тазика в Индонезии принято мыться, окатывая себя водой с помощью ковшика. Весь процесс, равно как и в целом устройство индонезийской ванной, называется «манди». Нам приходилось лить воду с осторожностью, чтобы случайно не окатить себя арбузом или ананасом.
Если завтракать можно было фруктами, то на обед или ужин приходилось ходить в деревню по узкой тропинке среди джунглей, мимо хижин местных жителей. Они разводили мускусных уток и пасли овец, а по вечерам играли в сепактакрау, иначе известный как ножной волейбол. Мяч необходимо перекидывать через сетку с помощью ног и головы, чтобы приземлить его на стороне противника. Пройдя сначала мимо большого отеля, потом вдоль реки, мы переходили шаткий мостик и через несколько минут уже оказывались в своём любимом варунге. Так в Индонезии принято называть небольшие семейные кафе или магазины. Ели всегда в одном месте, не изменяя своей привычке. Кафе держали мусульмане. Эти суровые женщины в хиджабах превосходно готовили тофу и суп с курицей. Был у них и прилавок с уже готовой едой, любимой местными: жареной рыбой, курицей и овощами, а также разными видами карри. Через несколько дней регулярных визитов мусульманская суровость сошла на нет, и нам были всегда рады. Однажды, во время очередного ужина, пошёл такой сильный дождь, что добраться до своего бунгало мы смогли бы, лишь вымокнув до нитки. Но благодаря большому зонтику, который нам вежливо, но настойчиво вручили хозяйки варунга, смогли это сделать без проблем.
В Букит Лаванге многие гостиницы имели номера с балконами, на которых туристы опрометчиво оставляли свои вещи. Например, мы оставили полотенце, и оно всё вымокло от внезапно полившейся с неба воды. Но другим ребятам повезло ещё меньше: на наших глазах самец макаки залез в рюкзак, который кто-то бросил на балконе. Он достал из него аптечку и начал деловито потрошить содержимое. Презервативы оказались невкусными и полетели вниз, как и пластырь, и какие-то бутылки и разные таблетки. Все было предварительно пожёвано. Дёргая молнии и раздирая пластик зубами, обезьяна проникла в каждое отделение аптечки и разбросала вокруг все вещи, которые смогла извлечь. Ну а мы извлекли из этого важный урок: не оставляй никакие вещи на балконе, если они могут быть интересны макакам.
В кафе периодически обитал и представитель мужской половины человечества, явно родственный мусульманским тёткам. Он, как и большая часть населения Букит Лаванга, оказался гидом. Предложив нам свои услуги, гид получил отказ, но оказался настойчив и через пару дней назвал такую цену, что не согласиться было нельзя. Пообещав взамен никому не рассказывать о том, сколько заплатили, мы пошли в лес искать орангутангов и увидели воочию то, о чем прежде лишь читали на интернет-форумах. Назвать происходящее «треком по джунглям» было сложно — повсюду были протоптаны широкие тропы, по которым туристы ходили толпами вместе с гидами, а те то и дело надсадно орали: «У-у!» или «Ы-ы», и громко чмокали губами, призывая обезьян. Конечно, все животные и птицы разбегались подальше от этого паноптикума. На каждом шагу валялась фруктовая кожура — то ли остатки от ланча туристов, то ли подачки обезьянам (хотя это строго запрещено). Мы вышли около восьми утра и часа два с половиной ходили безо всякого смысла. Гид, оказавшийся заядлым курильщиком, пыхтел как паровоз и тащился еле-еле. Сигареты он использовал как средство от комаров, довольно многочисленных и голодных, и это вынуждало его смолить одну за одной. Но потом гид достаточно накурился и устроил пробежку по джунглям вверх и вниз, видимо, надеясь вымотать, чтобы мы наконец сдались и запросились обратно, плюнув на всех орангутангов. Нас-то прогулкой по лесу было не удивить, и уловка гида не сработала, но через некоторое время все присутствующие согласились, что иногда просто не везёт, и орангутанги показываются не каждому. Но на пути к выходу, протискиваясь мимо туристов, из-за которых в парке было уже не пройти и не проехать, мы всё-таки увидели орангутангов. Взрослая самка с детёнышем сидели в ветвях метрах в пятидесяти от нас. Сзади возбуждённо напирала толпа. Всё как в зоопарке, только не было вольеров, и обезьяны находились далеко. Но мы их видели! Кстати, «орангутанг» по-индонезийски значит «лесной человек».
Было немного жаль уезжать из Букит Лаванга. В наш последний день тётки из кафе, где мы уже стали завсегдатаями, на завтрак вынесли целую тарелку фруктов, затейливо нарезанных и разложенных в форме улыбающейся рожицы. После тостов и яиц всмятку мы еле-еле их осилили, но были ужасно рады, хотя у нас в бунгало в тазике для мытья всё ещё плавали ананас с арбузом и ждали, когда их съедят. Завершив все свои дела, мы сели в туристическую маршрутку и поехали в город Берастаги, по дороге общаясь с бразильцами по вопросам экономии в путешествии, а также с чехами, которые в турагентстве за три дня в Букит Лаванге заплатили столько же, сколько мы потратили за две недели. Бразильцы вылезли где-то посреди ничего и пересели на автобус, едущий до аэропорта, а чехи ехали с нами до самого Берастаги, только вышли раньше.
За три дня до нашего приезда вулкан Синабунг, расположенный близ Берастаги, начал извергаться, да так мощно, что пеплом засыпало все деревни и города вокруг. Из тропического лета Букит Лаванга мы приехали в постапокалиптическую зиму. Улицы и дома были запорошены пеплом, и приходилось носить маску и полиэтиленовый плащ, чтобы защитить одежду и дыхательные пути. Вся растительность имела унылый серо-зелёный окрас. Не менее унылыми оказались и местные кафе, но радовало то, что среди мрачных варунгов мы нашли одно китайское заведение. Ведь известно, что там, где китайцы, там и вкусная еда. Две миски супа с курицей и рисовой лапшой после двух недель питания карри и чем-то жареным оказались очень кстати. Превосходным оказался и дуриан, купленный с рук у грузовика, доверху нагруженного этими большими шипастыми плодами. Торговка спросила: «Манис?» и, услышав подтверждение, что дуриан нужен сладкий, выбрала отличный крупный экземпляр. Его мы тут же приговорили на зависть прохожим и отправились спать в свой скромный гостевой дом, где требовали отдельную плату за мытьё горячей водой. На высоте больше тысячи метров было прохладно, так что спать пришлось в одежде. Ночью я проснулась от подземных толчков; кровать слегка потряхивало. Паша спал крепко и о том, что было землетрясение, узнал только утром — от меня.
На следующий день мы взяли с собой хлеб, сыр и консервированный фарш, напоминающий на вид кошачий корм. К этому набору для пикников прилагались плотные куртки и защитные маски. Экипированные таким образом, мы полезли на вулкан Сибаяк, который, в отличие от своего буйного соседа, последний раз извергался в девятнадцатом веке. Впрочем, мы и про Синабунг на тот момент ничего не знали и по наивности думали, что в Берастаги всегда царит «зима», и в воздухе летает пепел. Маршрутка привезла нас прямо к подножию вулкана. Там была удачно расположена затрапезного вида харчевня, где мы выпили горячего чаю и позавтракали чёрствыми булочками. Добродушные местные жители пожелали удачного восхождения и пальцами указали нужное направление. Тропа, ведущая на Сибаяк, была хорошо проторена многочисленными туристами, большинством которых были сами индонезийцы. Нам практически не требовалось прибегать к GPS-навигации, так как дорога и без того была прекрасно размечена валяющимся повсюду мусором.
Мы шли четыре километра вверх по асфальтовой дороге под сочувственные взгляды гиббонов, игравших в ветвях. Затем дорога превратилась в узкую каменистую тропинку. На вулкане было холодно и пахло серой. Повсюду ревели фумаролы; из отверстий в скале со страшной силой вырывался пар. Кое-где из земли прыскал кипяток. От серных ароматов у меня разыгрался аппетит, так как это было похоже на любимые мной китайские «тысячелетние» яйца, и мы поскорее полезли на самую вершину, чтобы там позавтракать сандвичами с сыром и колбасным фаршем.
С высоты открывался прекрасный вид не только на окрестности Берастаги, но и на кратер вулкана. В дождливый сезон в нём обычно образуется озеро, но погода стояла сухая, и было прекрасно видно дно, на котором сотни предприимчивых туристов выложили камнями свои имена. Мы спокойно шли по тропинке, огибающей Сибаяк, и тут его сосед Синабунг внезапно исторг из своих недр здоровенное облако дыма. Кто бы мог подумать, что мы станем свидетелями такого интригующего события? Лично я прежде никогда не видела, как извергается вулкан. Хорошо ещё, что огромное чёрное облако понесло в противоположную от нас сторону. А ведь в шесть утра, когда надо было вставать, в мою голову закрадывались крамольные мысли никуда не идти, а завернуться в одеяло и поспать до обеда. Спустившись сквозь джунгли и бамбуковый лес, густо запорошенный пеплом, мы вышли на дорогу и почти сразу поймали маршрутку до города.
На следующий день было снова пора переезжать. На этот раз путь лежал далеко, в центр острова Суматра, где находилось огромное озеро, появившееся на Земле в результате извержения супервулкана много тысяч лет назад. В центре озера Тоба находился ещё один остров — Самосир, на котором нам и предстояло жить. Был интересен факт, что мы будем жить на острове, расположенном в озере, которое, в свою очередь, тоже находится на острове, а он уже омывается морями и океанами. Даже было желание выкопать ров по кругу, наполнить его водой и встать на клочок суши посередине, чтобы усугубить и без того удивительную фрактальность происходящего.
Микроавтобус остановился возле кафе с превосходным видом на Тоба. Гигантское, длиной в сто километров, с высоты озеро смотрелось как самое настоящее море. Водитель пообедал растворимой лапшой и булочкой, а мы воспользовались случаем и съели спелый дуриан из числа тех, что продавались почти в каждой придорожной забегаловке. Поехали дальше, в городок Парапат, чтобы сесть на последний паром и отправиться на остров Самосир. Накрапывал дождь. На обочине пятеро бабуинов сидели возле мусорного бака, и один из них, повернув мокрую мордочку в мою сторону, проводил машину растерянным взглядом. Обезьянам во время дождя приходится туго, не то что нам, людям. Что же, вот и лодка. Над островом сгустились свинцовые тучи, а в Парапате небо было светлое. Где-то далеко за горами садилось солнце, и стало прохладно. Видя Суматру только на плоской карте, я и не представляла себе, какая она гористая и разная. Вынырнув из влажных джунглей, мы пронеслись по усыпанному пеплом предгорью, спустились по петляющей дороге и приземлились на лодку посередине огромного озера.
На Тоба традиционно жили не мусульмане, как везде на Суматре, а вовсе христиане-протестанты. С культурой местной народности — батаков, может познакомиться каждый турист. Мы поселились в традиционном батакском доме, сделанном целиком из дерева. Дома эти отличаются высокими двускатными крышами, напоминающими по форме каноэ. А вот двери маленькие, в половину человеческого роста. Из-за этого каждый входящий в жилище был вынужден согнуться или как минимум склонить голову, таким образом демонстрируя уважительное отношение к дому и его хозяевам. И это важно, так как в прошлом батаки были суровыми охотниками за головами и не брезговали каннибализмом. Теперь-то они остепенились и ведут себя прилично, хотя всё равно едят собак, летучих мышей и змей. Сейчас эта удивительная народность стала брендом для привлечения туристов — на каждом шагу их дома (чаще стилизованные современные постройки), резьба по дереву, кухня, ткани — и всё продаётся либо сдаётся. В традиционном доме батаков мы прожили три дня, а потом сбежали из-за наличия под полом и в стенах крыс, одна из которых ночью украла пакет орехов у меня из рюкзака. Забавно, что испокон веков люди жили бок о бок с крысами, а теперь это воспринимается как нечто из ряда вон выходящее. Но спать, слушая возню и вдыхая вонь крысиного помета, было невозможно.
В поисках интересной информации о батаках мы забрели в местный музей под открытым небом. Экскурсовод рассказал, что народ был совсем не так жесток, как его принято изображать: только самые серьёзные преступления карались смертью. Таковыми считались убийство, измена Родине и интрижка с королевской женой. Правосудие вершилось нескоро. Сначала собирали совет с королём во главе, где присутствовали также шаман, палач, советники и собственно преступник. Приговорённого к казни сажали в клетку под домом. Это низводило несчастного до уровня животного, так как обычно там жили свиньи, а не люди. Шаман с помощью деревянного календаря и волшебной книги выбирал подходящий день для казни. Связанного преступника долго пытали ножом, брызгая лимонным соком на раны, а потом отрубали голову, которую выставляли, надетой на палку, в назидание другим. Мясо съедали, а прочие останки выбрасывали в озеро. Так продолжалось до начала девятнадцатого века, а потом христиане испортили весь колорит.
Постепенно подкралась осень. Дождь шёл каждый день, сначала час-другой после обеда, а потом, бывало, и вечером, а иногда и всю ночь. Выстиранные вещи толком не сохли, и нам приходилось досушивать их с помощью свечки. Если с неба лишь слегка капало, мы ходили обедать и ужинать на другой конец острова, где вкусно и недорого кормили жареной рыбой, выловленной тут же в озере. Если же дождь шёл сильный, бегали обедать через дорогу в магазинчик, хозяйка которого делала недорогой суп с овощами и быстрорастворимой лапшой, усадив нас за единственный пластмассовый столик. Позже нас переманила её соседка, у которой суп стоил столько же, но был ещё вкуснее.
Как-то раз, когда погода наладилась, мы пошли в соседнюю деревню за фруктами. По выходным на Самосир приезжало большое количество отдыхающих из числа местных. В воскресенье они возвращались домой, подобно тому, как это делают подмосковные дачники. В очередь на паром, который ходил раз в полтора часа, выстроилась цепочка машин и автобусов длиной в полтора километра, образовав нешуточную пробку. Мы удачно поторговались на рынке и уже возвращались обратно. Паша нёс дуриан за хвостик, не решаясь класть его в рюкзак, чтобы не пропах, и это зрелище вызывало у местных бурю эмоций. Периодически нам орали из окон машин что-то вроде: «Эй, мистер! Ты любишь дурианы?», и сначала это раздражало. Потом я подумала, что в российской глубинке идущий по улице чернокожий с авоськой, в которой перекатывается бутылка водки, вызывал бы не меньший ажиотаж. Думаю, ему бы вслед так же орали: «Эй, Обама! Водку жрёшь?».
Волонтёрством в Индонезии заняться не получилось. Предложений на Суматре было не так много, и если один проект предполагал проживание в джунглях в собственной палатке, которой у нас не было, то второй за постой банально требовал денег, как какой-нибудь отель с полным пансионом. На тот момент нам это было удивительно, так как волонтёрский труд сам по себе является ценностью, и просить за него плату казалось верхом цинизма. Потом, когда мы ближе познакомились с некоторыми другими волонтёрскими проектами, это явление стало более понятным.
Проведя на озере Тоба около двух недель, двинулись в обратный путь. Обещанный автобус в аэропорт оказался седаном Тойота Камри, в который водитель по дороге без стеснения подсаживал всех желающих. Сначала поездка была относительно комфортной, но после загрузки очередной порции людей, а именно семьи, состоящей из отца, матери и четырёх детей, стало очень тесно. Взрослые с грехом пополам разместились сами, а избыточных ребятишек взяли на колени другие пассажиры. На заднем сидении мы ехали впятером, и мальчишка, которого добрая пожилая женщина всю дорогу держала на руках, жалобно подвывал, явно предпочитая этому случайному соседству материнское тепло. Конфеты, которые я в темноте с трудом нашарила в сумке, делу не помогли. Так, в тесноте, но не в обиде, ехали около шести часов до самого аэропорта. Уже позднее я поняла, что нам здорово повезло: никого из попутчиков, несмотря на тряску, не начало тошнить.
Ночью аэропорт Куала Наму был светел и совершенно пуст. Паша прилёг на три стула сразу и задремал, а я читала книгу. Наш рейс должен был вылететь около шести утра, и до регистрации оставалось ещё несколько часов. В какой-то момент рядом с нами присела пара путешественников с рюкзаками, которых сейчас принято называть бэкпекерами (backpack — рюкзак, анг.). Мы и сами, пожалуй, являлись таковыми, путешествуя со своей компактной поклажей на протяжении нескольких месяцев. Но этих ребят отличала одна особенность, которая заставила меня через некоторое время отсесть от них подальше, а именно запах немытых тел. Выглядели они так, будто не принимали душ недели две, и особенно это выдавали волосы, свалявшиеся жирными колтунами. Не знаю причины, по которой двое молодых людей забросили личную гигиену до такой степени, и не хочу их судить, но в тот момент я пообещала себе, что сколько и в каких условиях мы бы ни путешествовали, ни при каких обстоятельствах не должны сами стать такими. К счастью, в салоне самолёта зловонная пара сидела через много рядов впереди от нас. Видеть колтуны, торчащие из под их затасканных шляп, я могла совершенно отчётливо, а вот обоняние, к счастью, на таком расстоянии уже не действовало. Через пару часов мы приземлились в столице Таиланда, городе Бангкок.
Глава IV. Таиланд
С Бангкоком мы оба успели хорошо ознакомиться за предыдущие три посещения Таиланда. И всегда старались остановиться в этом шумном колоритном городе хотя бы на несколько дней. За пару лет, что мы здесь не были, пробки на дорогах только ухудшились. Автобус от аэропорта до улицы Каосан, Мекки пресловутых бэкпекеров со всего мира, тащился около трёх часов. К тому моменту, как мы из него вылезли, сил оставалось лишь на то, чтобы пройти до ближайшего хостела, в которой нас, впрочем, отказались заселить по причине раннего времени. Наверное, и пара давно немытых путешественников, мысленно прозванных мной «чумазиками», в этот момент обреталась где-то неподалёку. Ведь все дороги в Бангкоке ведут на Каосан, просто большинство добирается с комфортом на такси, а не в пыльном городском автобусе.
Выпив крепчайшего кофе со льдом из автомата в супермаркете сети 7/11, мы дошли до соседней улицы Рамбуттри. Я вспоминала, как приехала в Бангкок впервые, и каким светлым и радостным казалось всё вокруг. Тайский суп том ям, съеденный в уличной забегаловке, был безумно вкусным, хоть и жгучим. Теперь всё было иначе. Возможно, сказывался опыт путешествий, так как было, с чем сравнивать. Может быть отсутствие алкоголя в крови тоже как-то влияло на восприятие, а может быть дело было в том, что мы провели в дороге почти сутки без сна, но каким же гнусным туристическим конгломератом казалось теперь это место! А с другой стороны, разве что-то изменилось? Русские надписи в витринах сменились корейскими и китайскими, а пресный том ям в той же забегаловке стоил в три раза дороже — вот и вся разница. И варили его теперь не из свежего галангала, каффир-лайма и лемонграсса, а из пакетика с готовым набором специй, добытым из упаковки с быстрорастворимой лапшой.
Переселившись на следующий день подальше от шума баров и клубов на Каосан, мы стали потихоньку исследовать Бангкок. Единственный способ перемещаться по нему без пробок был по реке Чао Прайя посредством речных трамваев. Это было не только дёшево, но и очень увлекательно. Правда, приходилось соблюдать осторожность, чтобы случайная волна не обдала с ног до головы зловонной водой из речки. Но несмотря на вечный транспортный коллапс, я всё равно любила Бангкок, хоть и изменившийся с годами. С утра и почти до вечера мы бродили по китайскому кварталу в поисках гитары, резиновых закрытых тапочек, сыра и прочих необходимых вещей. Сложно представить себе что-то более хаотичное, чем тайские и китайские рынки. Искусственные вагины продавались рядом с детскими вещами и бензопилами, а на прилавках с продуктами лежали ласточкины гнёзда вперемешку с морскими огурцами. Я купила крючок для вязания, но пряжу сумела найти только на следующий день. А ещё через пару дней мы вылетели на север страны в город Чианг Май.
За два года, что мы здесь не были, Чианг Май стал даже более туристическим, чем был. Несмотря на общий тайский антураж, теперь это вполне европейский и комфортный для жизни экспатов и многочисленных туристов городок. Чтобы найти местную еду за небольшие деньги, нужно было изрядно постараться. Мы приехали на север, чтобы поучаствовать в одном интересном волонтёрском проекте. Приезжий немец по имени Марко и его приятель Оливер строили в одной из деревень странные куполообразные дома, которые в будущем должны были стать то ли гостиницей, то ли центром медитации и йоги. Круглые строения напоминали женские груди, если смотреть сверху, и назывались загадочно — «Mothership». Помимо стройки, ребята также работали в хостеле «Kikie’s House», названным так в честь тайки, им заправляющей. Кики была немолодой суровой женщиной и по совместительству дамой сердца Марко. Ну а Оливер в то время уехал в Германию, и мы его попросту не застали.
Когда мы пришли в «Дом Кики», оказалось, что требуется подождать пару дней, пока соберутся остальные волонтёры. А их было немало: мы, американец Джон, француз Адриан и двое его приятелей, которые уже закончили свою работу на проекте Марко и планировали заехать на всего на день, чтобы устроить вечеринку. Пока ждали приезда этих остальных, мы были вынуждены жить в хостеле, постояльцы которого отличались склонностью к вечерним попойкам. Из-за этого спать было проблематично, но так как жилье предоставлялось бесплатно, а работать не требовалось, жаловаться было бы грешно. Но наконец все собрались, и Марко отвёз нас на машине вместе с Джоном и Кики, а ещё собакой по кличке Су, которая всю дорогу прыгала по салону. Позже Кики забрала её в дом своих родственников, расположенный неподалёку. Французы, не поместившиеся в автомобиль, должны были добраться сами на мопедах.
Пожалуй, волонтёры, которые помогали Марко до нас, напоминали чем-то рядовых жителей хостела «Дом Кики» в том, что касалось склонности к ночным попойкам. Это напрямую влияло на общее состояние помещений и прилегающей к ним территории. Сказать, что это была свалка, значит не сказать ничего. И если с комнатой нам ещё повезло, так как раннее прибытие позволило выбрать самую чистую, то подобрать постельное белье оказалось задачей не из лёгких. Почти все простыни и наволочки оказались грязными, а те, что выглядели не использованными, имели затхлый запах. Точно так же воняла и москитная сетка, без которой обойтись было нельзя: недостроенные дома не имели дверей, а окна были затянуты дырявым полиэтиленом. Так что сетку выстирали сразу, потому что лучше спать под влажной марлей, чем быть съеденными заживо комарами.
Вымыв пол, липкий от грязи, мы выбрали два самых чистых матраса и положили их в центре комнаты. Третий, стоявший у стены, решили отнести в другое помещение, где наблюдался недостаток спальных мест. Потревоженный этими действиями чёрный небольшой скорпион выполз из своего укрытия за матрасом, и был выдворен на улицу с помощью метлы. После этой встречи полезная привычка вытряхивать обувь, перед тем как её надеть, приобрела принципиальное значение. Мало приятного быть укушенным ядовитым скорпионом, находясь в часе езды от города. К тому же на тот момент наша медицинская страховка уже не действовала из-за банкротства компании, её продавшей, но мы об этом ещё не знали.
Земля Кики, на которой предприимчивые немцы осуществляли своё странное строительство, была в холмистой местности. Поэтому проект «Mothership» располагался на четырёх ярусах, соединённых бетонной лестницей. В самом низу находились два домика, построенных в виде полусфер, к каждому из которых присоединялся такой же круглый санузел. Дверные проёмы представляли собой полукруглые арки. Их, а также внутреннюю поверхность санузлов, планировалось покрыть мозаикой силами волонтёров. В домике слева стояла циркулярная пила, а ещё там находились запасы кафельной плитки. В домике справа не было ничего, кроме мешков с цементом. На том же ярусе находилось ещё одно строение с полукруглыми стенами, но плоской крышей, а в нем — двухъярусная кровать, которую занял француз Адриан. Выше находился самый большой дом, в котором помимо просторного зала были две комнаты и душевая. Одну из комнат захватили мы, а вторую оккупировала собака по имени Сюзи, которая, в отличие от волонтёров, на проекте жила постоянно. Каждая из этих двух комнат была соединена с душевой, но двери были только в планах. Поэтому пришлось завесить все проходы затхлыми одеялами, иначе пользоваться унитазом смогли бы лишь эксгибиционисты. Имелась в доме и мини-кухня с холодильником и газовой плиткой, на которой добровольцы готовили себе еду из продуктов, привезённых Марко из города.
На самом верхнем ярусе находилось ещё два круглых домика, точно таких же, как в самом низу. В том, что слева, было пусто и очень грязно, но пивные бутылки, скособоченная кровать и позабытая зубная щётка свидетельствовали о том, что здесь когда-то жили волонтёры. В домике справа теперь располагался американец Джон, так как в санузле имелась большая ценность — функционирующий унитаз, а их было всего два на весь проект. Впрочем, из-за постоянно идущих дождей вокруг кровати образовывалась лужа, но так как самую лучшую комнату уже захватили мы, выбор был очевиден: лучше лужа, чем собака или отсутствие поблизости унитаза.
Ещё выше располагалось подобие огорода, в котором хаотично росли незнакомые нам кусты. В будущем это буйство сорняков планировали превратить в сад, причём обязательно органический. Понятное дело, что где йога с медитациями, там и «органик», а там и до вегетарианства с его строгим братом веганством рукой подать. Но Марко, как и его друг Оливер, с садоводством были знакомы весьма поверхностно. Так что будущий органический сад всё ещё ждал волонтёров-энтузиастов. И судя по всему, будет ждать долго. Мешки с пустыми бутылками свидетельствовали о том, что большая часть бывших здесь добровольцев скорее интересовала выпивка, нежели органическое земледелие.
В первый день мы успели только выстирать москитную сетку, а также выбрать лучшие простыни и наименее затхлые подушки, приспособив свои футболки заместо наволочек. Потом приехали французы, прихватив с собой двух девушек, и стали устраивать вечеринку. Для нас, непьющих и некурящих, это событие интереса никакого не представляло. Все остальные во главе с Марко, приторговывавшим марихуаной, очень быстро пришли в неадекватное состояние. Правда, девушки из осторожности старались сохранять трезвость, но это удавалось им с большим трудом. Гуляки буйствовали до пяти утра, пока трезвенники пытались уснуть в соседней комнате, и если бы не тот факт, что большая часть тусовки на следующий день должна была уехать, мы бы уже собирали вещи. Несколько скрасило вечер мясо на решётке, которое мы поджарили сами, прогнав накуренного Марко подальше от огня. Пока он медитировал на тлеющие угли, соседская беременная собака успела стащить несколько кусков говядины.
Наутро французы с помятыми лицами сели на свои мопеды и уехали, оставив меня с Пашей, а также Джона и Адриана вчетвером. Бардак на кухне перешёл по наследству. Особенно обидно было отмывать стол, липкий от фруктов, которыми они пытались лечить похмелье с утра. Хотя в целом беспорядок не являлся следствием действий одних лишь французов и простирался гораздо дальше и шире, вплоть до будущего органического огорода. Предыдущие добровольцы, видимо, тренируясь в медитациях, оставили несколько матрасов на улице. Под проливными дождями они благополучно сгнили, и Джон оттащил их, тяжёлые, разбухшие от воды, на помойку. Основным фронтом работы для всех была мозаика, и поэтому кусочками битой плитки было завалено всё вокруг. Паша вымыл полы в большом доме, а я вымела листья снаружи и окатила лестницу водой из шланга. Адриан тоже что-то делал, хотя в основном курил вонючие сигареты и прихлёбывал пиво. Как и большинство встреченных нами за всё путешествие французов, его отличало две вещи: неспособность внятно изъясняться по-английски, а также привычка курить собеседникам прямо в лицо. Знакомство с Адрианом оказалось недолгим: через пару дней у бедняги обострилась язва желудка. Убедить его в том, что рвота с кровью это серьёзно, оказалось непросто, но Марко всё-таки сумел отвезти француза в госпиталь, где тот и остался лежать с температурой под капельницами. К язве присоединилась бактериальная инфекция. Через некоторое время Адриан отправился автостопом в Лаос. Полная неосведомлённость в вопросах медицины и здоровья оказалась третьей чертой, характерной для всех встреченных нами в французов, но об этом мы узнали только через месяц в Камбодже.
Проводив Адриана, мы остались втроём с Джоном. Марко большую часть времени проводил в Чианг Мае, работая в хостеле имени Кики. Сама Кики частенько навещала родственников неподалёку от проекта «Mothership», но к волонтёрам заходить не желала: глядя в её стальные глаза, мы понимали, что тайка в гробу видала забавы Марко и Оливера, и наверняка уже жалеет, что отдала землю под такие непотребства. Проект затянулся, требовал много денег, а пользы никакой не приносил. Конечно, волонтёры покупали марихуану у Марко, но зато мозаику клали вкривь и вкось, а ещё их приходилось кормить. Так что большую часть времени мы были предоставлены сами себе, тем более что вокруг было достаточно незаполненных мозаикой поверхностей. Конечно, многое уже было сделано или находилось на стадии завершения. Один из санузлов почти полностью выложили кусочками белой и чёрной плитки, и по кругу комнаты сменялись все фазы луны. Арки над входом в верхние домики изображали подводные сцены, а в центральном санузле большого дома на стене красовались цветастый хамелеон, человеческая голова, демонстрирующая мозг, а также грудастая женщина, восседающая в позе лотоса. Более или менее законченные изображения находились в каждом домике, и тем не менее пустого пространства пока что было больше.
Утром мы брали молотки, клещи и кафельную плитку подходящих цветов, сообща замешивали цементный раствор и спокойно работали до обеда. Художники, побывавшие на проекте, оставили контуры рисунков, которые следовало заполнять кусочками цветной плитки согласно их пометкам. Убедившись, что мозаика требует большей аккуратности, чем была присуща каждому из нас, мы постепенно оставили попытки работать на сферических поверхностях, сосредоточившись целиком и полностью на заборе. Эта бетонная конструкция номинально отделяла участок Кики от соседского, не являясь притом серьёзной преградой. Если в санузлах рисунки были сложными, и с ними до нас работали настоящие мастера, то забор был гораздо более простым и абстрактным, а потому с ним справлялся даже Джон, развитой тонкой моторикой рук не отличавшийся в силу многолетней привычки к курению марихуаны и употреблению разных наркотиков.
Джону было тридцать восемь, и он был родом то ли из Калифорнии, то ли из Колорадо. Возраст Джона поставил нас в неловкое положение, так как выглядел он гораздо старше Паши, а сам внезапно оказался младше — после того, как кто-то из нас ляпнул, что Джон здесь самый возрастной персонаж. Ну нельзя было дать ему с его морщинистым лицом и мешками под глазами меньше пятидесяти. Джон оказался личностью крайне интересной, конечно, если допустить, что все его россказни были правдой. Раньше он занимался продажей кокаина, за что отсидел в тюрьме. Когда-то Джон употреблял и героин, но бросил. Осталась лишь стойкая привычка к курению травы. В Калифорнии Джон периодически подрабатывал на ферме, специализирующейся на выращивании марихуаны. Эдакое агро-волонтёрство, только за деньги и для нелегалов. Срезать созревшие шишки нанимаются люди из Мексики, Бразилии и даже Европы. Каждый работник всегда полностью собран на случай облавы и готов молниеносно скрыться в ближайших кустах.
Несколько лет назад Джон упал с утёса по неосторожности и сломал ногу в нескольких местах. Страховка покрыла только часть медицинских расходов, хотя и это уже было кое-что при стоимости каждой операции более ста тысяч долларов. Три такие операции — и Джон смог ходить, хоть и хромая, но остался весь в долгах. Болеть в Америке обходится недёшево, да и преступникам приходится расплачиваться за свои дела в буквальном смысле. Пойманный на кокаине, Джон был вынужден регулярно являться на проверки и платить за анализы из своего собственного кармана. Ещё он верил, что на президентских выборах в США победит Хиллари Клинтон, потому что ей это обещали масоны. Это и многое другое рассказывал о себе сам Джон, в отсутствие Адриана вынужденный общаться с такими некурящими занудами, как мы. А правда это или вымысел — не знает никто. На проект «Mothership» Джон приехал ненадолго, ожидая ответ из цирковой школы в Пае, куда планировал наняться. В свободное время он развлекался вращением в воздухе палки, подожжённой с двух концов, с помощью двух других палок, называя это занятие «жонглированием огнём». Горящая палка то и дело падала на землю, но духом Джон не падал и продолжал свои попытки, замотав лицо шарфом, чтобы случайно не сжечь усы и брови.
Как-то раз на огонёк зашёл сосед-таец с бутылкой самогона. Изрядно поддав, он сначала долго рассказывал про своих бывших дам из разных стран, а потом выболтал всё, что мог, про профессию погонщика слонов. Всего пару лет назад в округе было модно кататься на слонах, но сейчас тренд поменялся, и люди протестуют против жестокого обращения с животными. Если раньше фотографии счастливых туристов верхом на слоне рекламировали слоновьи питомники везде и всюду, то теперь наоборот: «Никакого катания!». Хотя слоны как раз не особо страдают от этого, если они не старые и не возят толпу людей целыми днями. Даже наоборот, животным надо регулярно упражняться, чтобы быть здоровыми. Но тут всё нацелено на зарабатывание денег, и проблемы слонов никого не волнуют. Если туристы хотят кататься, значит будут катать. Если не хотят, значит будут просто стоять. Для ублажения особо сознательных туристов ещё придумали такой аттракцион: берут слонов и уводят в джунгли напоказ, якобы отпускают на волю. А на самом деле там приковывают к ближайшей пальме и потом, как туристы разойдутся, обратно приводят. И по сути правильно делают, ведь если слон будет гулять на свободе, его ждёт незавидная судьба — смерть под колёсами автобуса, в электрических проводах, либо от рук фермеров — те накормят отравленной едой за порчу посевов. Но туристы этого всего не знают и радуются: «Вот, мол, какие мы молодцы! Благодаря нам слонов не бьют и не заставляют возить туристов!». Но на самом деле их ещё как лупят, когда никто не видит, потому что слон — животное своенравное, и иначе его не приручить. Да и катание никто не упразднял. Короче говоря, бизнес есть бизнес. Тайцам хочется кушать, да и слонов надо чем-то кормить. Ведь один слон в день съедает до ста пятидесяти килограммов разных продуктов в день, а это целая куча еды. И в отличие от тайцев, слон не будет сыт одним варёным рисом с перцем.
Первые дни прошли в безуспешных попытках наладить быт и режим сна. И если с вынужденной необходимостью спать не в самом чистом помещении на потрёпанном постельном белье мы быстро смирились, то источнику постоянного шума была объявлена война. Таковым являлись соседские куры — наглые, уверенные в себе создания, большую часть светового дня досаждавшие нам своими попытками забраться в дом и истошными воплями. Петухи, будучи естественными противниками всяческих медитаций, начинали ежедневную осаду проекта «Mothership» около шести утра. Свободно расхаживая по нашей территории, они подбирались под самые окна и голосили так громко, что спать было невозможно даже с затычками в ушах. А куры весь день топтались у нас во дворе, оставляя повсюду белые потёки помета. Свободно забегая в дом, не защищённый дверью, они пытались добраться до еды, расклёвывая овощи сквозь пакеты, а также покушались на корм в миске Сюзи. Куры ничего не боялись и, будучи выдворенными с помощью метлы, возвращались обратно с настойчивостью зомби. Мы пытались бороться с ними, как могли, но все испробованные методы оказались неэффективными.
Вычитав в интернете, что куры не любят острый перец и воду, мы разбросали повсюду стручки чили, а также держали наготове мощные водяные пистолеты, найденные в сарае. Но поливание водой ни к чему не привело, а перец оказался курам настолько по вкусу, что они сожрали его весь. Тайские птицы, как и сами тайцы, очевидно питали любовь к острой еде. Пытаться отпугнуть их с помощью чили было всё равно, что пугать ребёнка конфетами. Тогда мы нашли две палки и сколотили довольно сносное пугало, облачив его в одежду, оставленную предыдущими добровольцами. Оно выполняло свою функцию ровно полчаса, а потом куры привыкли и перестали обращать внимание, хотя нас эта скособоченная фигура напротив входа продолжала пугать каждую ночь. Пока однажды вечером не заглянул сосед-таец. Зловеще показав сначала на нас, потом на пугало, он сделал резкий жест, который мы интерпретировали как рекомендацию избавиться от данной конструкции. Марко рассказывал, что с тайцами шутки плохи, и что они могут отравить, к примеру, собаку, если им что-то не нравится. Рисковать шкурой Сюзи мы не стали и пугало устранили, впрочем, так и не разобравшись, чем оно не понравилось соседу.
Оставив попытки отвадить кур от территории, мы решили хотя бы защитить жилище и еду. Использовав большую часть своих вязальных ниток, я потратила несколько часов на плетение сети, которую потом ещё с час прилаживала на входе. Сеть, конечно, оказалась бесполезной, и её обрывки мы нашли утром возле дома. Виновницей беспорядка была собака Сюзи, а вовсе даже не куры. Тогда Паша взял ситуацию в свои руки и сделал внушительное заграждение из пластика и бамбука, полностью перекрывавшее вход. Правда, пришлось учить Сюзи пролезать в дом, отодвинув пластик сбоку, иначе ей пришлось бы спать на улице. Заграждение курам оказалось не по зубам, и мы наконец-то стали спать спокойно, не переживая за припасы и чистоту пола в доме.
Через несколько дней Марко привёз к нам в компанию ещё одного волонтёра, испанца по имени Хорхе. Он, как и мы с Пашей, был, что называется, дауншифтер. Работал себе ведущим инженером в самолётостроительной компании, потом зачем-то уволился и какое-то время провёл в тайском монастыре, а теперь вот приехал жить с нами на стройке и возиться с мозаикой. Я провела Хорхе по всей территории, чтобы молодой человек мог выбрать себе комнату по душе. Не польстившись на двухъярусную кровать Адриана, испанец предпочёл близость к работающему санузлу и соседство с Сюзи. В первую же ночь собака залезла к нему в кровать. Периодически она пыталась пробраться и к нам, с чем мы боролись с помощью очередного пластикового заграждения. Но Хорхе доставалось больше: на его ложе Сюзи покушалась с завидным постоянством.
Испанец оказался очень воспитанным юношей, и соседство с ним было только в радость. Правда, Хорхе не ел мясо, так что нам приходилось готовить его себе отдельно, но это уже были мелочи. Зато он каждое утро вставал с петухами, привыкнув к ранним подъёмам в монастыре, и мыл за всех посуду, которую просил оставлять с вечера. Это специально, чтобы было чем заняться с утра. Так, по странному совпадению, на проекте Марко одновременно оказались четыре человека, совершенно для этого места нетипичных. Во-первых, мы все были старше тридцати, в то время как большинство волонтёров только начинало отращивать усы. У нас был опыт руководящей работы, все были самостоятельными в быту и практически не употребляли алкоголь, и это тоже было необычно. И конечно, все четверо были рады, что судьба не занесла их в одно место с толпой молодых хиппи, спящих вповалку в одной комнате, накурившись и напившись пива — именно так живописали волонтёрский быт уже отработавшие своё французы, уехавшие после вечеринки.
Так мы зажили вчетвером. Вместе завтракали, работали, обедали и иногда гуляли, и конечно ужинали. Временами пекли картошку в золе и ели с маслом и солью. Правда, однажды из кирпичей, образовывавших очаг, выполз скорпион, так что Хорхе впоследствии долго тыкал в них палкой, прежде чем разжигать огонь. Поев, играли в покер на костях. Хорхе жутко не везло, и он почти всегда проигрывал. Участок забора, выложенный мозаикой, становился всё больше и больше с каждым днем. Правда, Марко периодически не приезжал в обещанное время, и бывало так, что запасы продовольствия подходили к концу. С ним вообще частенько случались разного рода задержки, и мы даже в шутку делали ставки, насколько тот опоздает и приедет ли вообще. Однажды, когда еды совсем не стало, мы устроили выходной и прогулялись до ближайшего водопада, а на обратном пути наткнулись на кукурузное поле. Джон, Паша и Хорхе сорвали каждый по кукурузине, якобы «только попробовать», а я портить карму отказалась. Чуть позже еду удалось добыть и легальным путём, в деревенском магазине. Я купила все необходимые ингредиенты для супа том ям: лемонграсс, галангал, листья каффир-лайма, перцовую пасту, грибы, лук и помидоры. Вегетарианца Хорхе удалось убедить, что без рыбного соуса ничего не выйдет, и тот сделал маленькую поблажку в своей диете. Сварив целую кастрюлю, я ухнула туда упаковку свежей рисовой лапши для сытности. Каждый с удовольствием съел на обед по тарелке, а Джон слопал целых две. Вечером снова пекли картошку, а с ней и ворованную кукурузу. Она оказалась жёсткой и совсем не вкусной, но почему-то привлекла внимание Сюзи, которой и досталась большая часть зёрен. Конечно, желудок собаки с такой нагрузкой не справился, и она чуть позже обрыгала весь пол.
Джон часто брал на себя готовку и в процессе устраивал кавардак, требующий для устранения совместных сил всех остальных. Вечерами он уединялся в своих апартаментах наверху, хотя однажды прибежал с криками и фотографиями большого чёрного скорпиона, сделанными на мобильный телефон. «Увидев его, я завизжал, как сучка!» — с воодушевлением поведал американец. Вчетвером мы поднялись к его домику, чтобы своими глазами увидеть причину паники, и каждый осторожно сфотографировал скорпиона — на память. Через пару дней Джон получил долгожданный ответ из цирковой школы в Пае и в тот же вечер уехал. На прощание я, разволновавшись, по ошибке назвала его Джорджем, но парень не растерялся: «Звали и меня и похуже».
Втроём с Хорхе тоже было неплохо. Ночью он продолжал бороться с собакой за постель, а днем сортировал кафельную плитку. Предыдущие волонтёры разбросали обломки по всей территории, но благодаря усилиям ведущего инженера наступил полный порядок. Хотя я пыталась поддеть Хорхе, что тот как самолётостроитель мог бы изобрести нам средство для борьбы с курами, но тот парировал, что занимался телекоммуникациями.
В свободное от работы с мозаикой время мы гуляли по окрестностям. Однажды даже сходили в пеший поход до большого водопада вместе с собакой Сюзи, которая всю дорогу скакала в кустах, распугивая птиц и белок. Возле бурной каменистой речки набрали целую охапку грибов, как две капли воды похожие на те, что привозил несколько дней ранее Марко. Джон тогда состряпал из них превосходный сливочный соус, и мы не отказались бы повторить его кулинарный эксперимент. Но консилиум соседей-тайцев, которым из осторожности эта находка была показана, вынес неутешительный вердикт: «Грибам отказать! Несъедобны!». Пришлось отправить их в мусорный бак и готовить сливочный соус с морковкой.
Две недели прошли как-то совсем незаметно. Хорхе засобирался уезжать, и вместе с ним решили двигаться дальше и мы. Марко отвёз всех обратно в Чианг Май. Проведя ещё одну ночь в «Доме Кики», мы решили больше не злоупотреблять немецко-тайским гостеприимством, и последние дни до вылета в Сием Рип жили в другом гостевом доме. За время, проведённое на проекте «Mothership», я выложила кусочками плитки довольно большой участок забора, закончив начатый другими добровольцами рисунок ящерицы и дерева. Надеюсь, Марко с Оливером не отдерут всё это клещами, как неумелые поделки некоторых других ребят. Кривыми кусочками плитки, испачканными раствором, были заполнены несколько вёдер, стоящие в сарае. Хотелось бы думать, что моя мозаика останется на заборе на долгие времена.
Глава V. Камбоджа
Камбоджа встретила дождём. Из иллюминатора казалось, что вся страна представляет собой большое болото. Даже было немного страшно, не придётся ли нам садиться на эту водную гладь. Но самолёт удачно приземлился на вынырнувшую откуда-то из-под ног посадочную полосу. Первое знакомство с местными жителями оказалось не самым удачным — пограничница потребовала у Паши взятку размером в три доллара за то, что он забыл заполнить одну строчку в иммиграционной карте. Позже выяснилось, что она ещё и не поставила в паспорт штамп о въезде, что стало причиной проблем при выезде. Но не будем забегать вперёд! Из аэропорта города Сием Рип нас забрал тук-тук, присланный хозяином гостевого дома. Забронированное второпях жилье оказалось вдалеке от туристического центра, в более мирском районе, который асфальтированными дорогами похвастаться не мог. Пока мы прыгали по грязи и по лужам, пытаясь найти в окрестностях еду, Пашины кроссовки приказали долго жить, хоть и были прошиты руками китайского мастера, и казались вечными. Пришлось купить в магазинчике неподалёку новые, с внушительной надписью «Адибас». Наевшись сандвичей из свежего багета с паштетом и ломтиками свинины, которые кхмеры удачно переняли у вьетнамцев, а те — у французов, мы вернулись в своё жилище и стали ждать, пока кончится дождь.
Произошло это на следующий день утром. Хозяин гостевого дома, в котором мы остановились, был немец. Его собака, лохматая и приземистая, пугливо жалась по углам, когда мы вышли из своей комнаты, чтобы пополнить запасы воды. Немец заметил наш интерес к своему питомцу и объяснил, что несчастное животное однажды пытались поймать и увезти кхмеры, которые собак употребляют в пищу, притом в зимнее время. Считается, что собачатина согревает тело. Забавно, но корейцы поступают ровно наоборот и едят суп из собачьего мяса летом в самые жаркие, «собачьи дни». Согревающий эффект от мяса призван уравновесить тепло внутри тела и снаружи, когда солнце палит особенно яростно. В любом случае, в силу этих причин собака немца испытывала недоверие ко всем людям за исключением своего хозяина.
Как и все порядочные туристы, приехавшие в Сием Рип, мы были просто обязаны купить задорого билеты, сесть уже наконец в тук-тук и вместе с толпой китайцев обойти все древние развалины храмового комплекса Ангкор. Правда, не стали фотографироваться, как принято у соотечественников, засовывая руку в задницу каменному льву, но в остальном программу выполнили. Кхмеры, как могли, зарабатывали на посетителях. Со всех сторон раздавалось их жалобное мяуканье: «Мистер, кокос», «Леди, штаны». Забавно, что туристов в Ангкор Ват не пускают, не проверив билет и факт прикрытия колен и плеч, а вот многочисленные попрошайки и продавцы ерунды проходят совершенно свободно. Даже лошадка, на которой катают за деньги — не перелезает же она, в самом деле, через забор.
Храмовый комплекс поражал своим масштабом. Многочисленные развалины были разбросаны на огромной территории. Благодаря этому можно было забрести в относительно безлюдные места, где продавцам воды и прочих услуг приходилось громко и надсадно орать, сложив руки чашечкой у рта: «Вода-а! Мистер!». Иначе до потенциальных клиентов было не докричаться. Тем временем в самых популярных храмах сотни посетителей забавлялись по мере своей национальной принадлежности: китайцы пытались сделать как можно больше фотографий с собой и другими китайцами, а все остальные — хотя бы одну фотографию без китайцев. Мы купили билет на три дня и вынуждены были вместе со всеми предаваться этому развлечению, а между тем в джунглях Ангкора лес вёл извечную борьбу против камня.
Наразвлекавшись вдоволь с китайцами, мы возвращались обратно в город, но на этом действие не заканчивалось. В немецком гостевом доме, находящемся в аутентичном кхмерском районе, мы играли в игру «найди еду, которая не является пустым рисом, после захода солнца», а также в «постирай трусы и носки невзирая на табличку, запрещающую стирку в номере». Чуть позже, когда мы переехали в другое место, более удобно расположенное, игры стали более изощрёнными, так как в них участвовали многочисленные водители тук-туков. Избегать их в туристическом центре Сием Рипа было нелегко. Разница с окраиной заключалась в том, что помимо извоза они активно предлагали марихуану и делали брови домиком, услышав отказ. Продукт этот был весьма популярен. Например, для некурящих существовала пицца с марихуаной, именуемая «счастливой».
В супермаркетах всё было устроено для туристов, и цены напоминали сеульские, тем более что в ассортименте присутствовал большой выбор корейских алкогольных напитков. Если пройти ещё немного глубже в центр, начинались ряды питейных заведений, в каждом из которых кружка пива в счастливые часы стоила всего пол доллара. Конечно, имелись там и массажные салоны. На входе страшные кхмерки жалобно завывали, подобно банши: «Маса-а-ас, мистер». Местную еду можно было отведать либо в дорогих ресторациях для иностранных гостей, либо в изредка встречавшихся на пути маленьких затрапезного вида столовых. Мы приобрели свой ужин у тётки, отгоняющей мух с прилавка с помощью целлофанового пакета, надетого на палку. А вот с зубной пастой оказалось не так просто — на коробке был приклеен ценник в доллар, но на кассе сказали, что на самом деле надо заплатить три.
День за днем мы пробивали новые дырочки в своих билетах для посещения храмового комплекса. С утра брали тук-тук и отправлялись осматривать храмы, черпая информацию о них из путеводителя. Едва ли не интереснее самих построек оказались барельефы. На них мы увидели, как огромная рыба заглатывает антилопу, как силач держит на спине трёх карликов, как кхмеры ищут вшей друг у друга и напиваются, как рожает женщина, и многие другие увлекательные сцены из жизни древних. И, конечно, лишь благодаря путеводителю мы сумели разыскать в одном из храмов барельеф размером с ладонь, на котором изображён динозавр. Что делает стегозавр на стене постройки, датированной двенадцатым веком? Возможно, это просто чья-то шутка, а может быть, наши представления о периоде, когда динозавры топтали землю, в корне неверны.
Когда количество дырочек на наших билетах сделало невозможным их дальнейшее использование, мы уехали на северо-запад Камбоджи в деревню Свай Чек. Там француз с хорошо знакомым каждому русскому именем Оливье вместе со своей женой и двумя детьми пытался обустроить органическую ферму. Фамилия у Оливье тоже была весьма известной, притом всемирно — Крузо — и соответствовала его духу первооткрывателя. Он надеялся когда-нибудь не только выйти на самоокупаемость, но и зарабатывать на продаже овощей и фруктов. Правда, это было только в планах, а пока у Оливье на участке мало что росло. Выручали волонтёры, притом не только своим трудом, но и взносом размером в пять долларов с человека в сутки. На эти деньги кормилась вся семья Крузо и заодно сами добровольцы. Найти в Камбодже волонтёрский проект, на котором не требовали бы плату за постой, нам не удалось. Вот и Оливье утверждал, что его фермерский стартап нуждается в финансовой поддержке. Для нас было необычно помогать не только своим трудом, но и деньгами, хоть и небольшими. И тем не менее это было интереснее, чем всё остальное, что могла предложить туристическая Камбоджа. Поэтому мы и приехали.
Добирались долго. Сначала на стареньком джипе, в который влезло аж десять человек вместе с водителем. Он запросил с нас за проезд в два раза больше, чем должен был, если верить сообщениям Оливье. Но спорить не стал и легко пошёл на попятную, услышав, что мы в курсе местного ценообразования. Загрузившись на заднее сиденье вчетвером, потихоньку двинулись в путь. Спереди сидело ещё четверо вместе с водителем — по двое на каждом сиденье. В просторном багажнике вместе с поклажей разместился бодрый старик на костылях и девочка лет десяти. На неё всё время заваливался мой рюкзак, который Паша безуспешно старался придерживать, вывернув руку назад, но ребёнок ехал и не роптал, видимо, имея привычку к кхмерским пассажирским перевозкам.
Остановились ненадолго возле придорожного кафе, где толстые улыбчивые тётки предлагали жареных кузнечиков и сверчков, а также небольших длинноногих птиц. Мы от такой еды предпочли воздержаться и пообедали уже в конце пути, в городе Сисофон. Потом дошли до местного рынка, страдая от полуденного зноя, и до Свай Чек ехали уже на легковушке, в которую десять человек не поместилось. Пассажиров было только шестеро. В тесноте, да не в обиде! Водитель не удивился, увидев туристов, так как ранее уже возил к Оливье волонтёров. Это нам было только на руку — машина заехала прямо на ферму, и не пришлось снова идти по жаре с рюкзаками.
Оливье, худощавый мужчина в возрасте около сорока, встретил нас у дверного проёма. Как и на проекте «Mothership», двери как таковые здесь отсутствовали. Но если Марко и Оливер ещё не установили их, то Оливье вообще не собирался этого делать. Все строительство он с помощью волонтёров и верной жены по имени Дарин осуществлял своими руками из подручных средств, лишь изредка прибегая к услугам местных умельцев. На территории фермы уже имелись его постройки: небольшой дом, где они жили вместе с детьми, большая гостиная, присоединённая к кухне, отдельно стоящее бунгало, туалет и два бамбуковых шалашика на сваях. Стены и пол всех помещений, кроме последних двух, были сделаны из глины, смешанной с рисовой шелухой. Конструкции увенчивали соломенные крыши, шелестящие на ветру, но устойчивые от протекания даже во время сильного дождя. Двери из глины, рисовой шелухи и прочего мусора Оливье мастерить не умел, а потому их не было вовсе.
Поделиться книгой: