Айгу! Они не едят личинок шелкопряда!

Работа во второй день нашего пребывания на ферме «Тагам» была куда веселее и осмысленнее, чем в первый, да и втроём с Гонгом было комфортнее, чем толпой. Сначала мы собирали помидорки по принципу «пять в корзину, один в рот» во вчерашнем парнике. Туда должны были привести на экскурсию целую группу детей детсадовского возраста, и помидоры предназначались им в подарок. Насобирав около ящика, мы отвезли его на склад, расфасовали по коробочкам, а потом вернулись в парник и переключились на подвязывание и пасынкование. Было очень радостно видеть, как кусты устремляются ввысь, поддерживаемые бечёвкой и освобождённые от лишних побегов. Некоторые из срезанных ветвей были длиной больше метра. Но при всей запущенности кустов, плоды на них росли сладкие, и мы вдоволь наелись их, пока работали. И всё же, если бы побеги срезали раньше, чем они вымахали, помидоры были бы ещё вкуснее. Так нас учил Чо на ферме «Сто цветов».

В парнике было жарко. Снаружи шёл дождь, и капли воды звонко стучали по натянутому пластику. Мимо нас с низким жужжанием летали шмели, которых тут принято использовать для опыления растений. Когда привели детей на экскурсию, воздух наполнился детскими криками. Малышам показали, как растут помидоры, и даже дали самим сорвать несколько плодов. Они сперва бодро скандировали вместе с экскурсоводом: «То-ма-то! То-ма-то!», но некоторые начали плакать, испугавшись шмелей, и всех скоро увели наружу. Я подумала, что теперь дети получат в подарок по коробке помидоров, которые мы собрали вместе с Гонгом, и это было приятно. После обеда мы увидели, что интерны собирают в саду персики, на которые мы заглядывались с самого приезда. Какое счастье, что нам разрешили сорвать и взять себе несколько штук! Крупные, мягкие и сочные, персики обладали только одним недостатком — очень быстро закончились.

В тот день мистер Канг не дал никому спокойно поработать, а вместо этого посадил нас с нашими малайскими сёстрами и Гонгом в свою большую дорогую машину и отвёз на водно-болотные угодья, которые здесь считались не только заповедником, но и прекрасным местом для наблюдения за перелётными птицами. В такой дождливый день было не очень приятно гулять по болотам, но нас спасли полиэтиленовые дождевики. А вот куртка Гонга моментально промокла, и тем не менее он храбро водил всех по лотосовому полю, невзирая на капризы природы. Удивительно было наблюдать за тем, как капли воды собирались в лужицу и стекали в устье лотосового листа, а потом, когда поднимался ветер, эта лужица носилась по всей поверхности, и в конце концов либо возвращалась обратно, либо выплёскивалась наружу. Несмотря на плохую погоду, мы много времени провели на поле, а потом сходили в музей, где ничего не поняли, так как экскурсия велась на корейском. Мистер Канг постоянно заставлял всех фотографироваться на свой телефон, а потом повёз обратно. Впрочем, не всё было так просто: сперва он завёз нас ещё куда-то, при этом интернов и Гонга оставили мокнуть под дождём, а мы и мистер Канг зашли в здание, где он представил нас какому-то мужику. Тот, видимо, был очередной большой шишкой, которому Канг решил похвастать первыми в истории его фермы русскими волонтёрами. Не удалось избежать и традиционной фотофиксации момента для утешения кое-чьего эго, но неловкая сцена закончилась раньше, чем окончательно успела превратиться в фарс. И вот, наконец, мы все едем обратно на ферму, в тепло, к ужину и доброй поварихе с её фруктами.

Но не тут-то было. Для ужина оказалось рановато, и это позволило мистеру Кангу затащить нас к себе в кабинет, где у него имелась гитара. Откуда ни возьмись появилась древняя книжка с песнями, и мистер Канг заставил Пашу играть из неё аккорды, а сам начал громко петь на корейском. Подошедшую мисс Мун тоже заставили петь, а потом и не вовремя появившийся Гонг попал под раздачу. Повезло только мне, и то лишь благодаря незнанию корейского языка. Спев несколько песен, мистер Канг не только не успокоился, а наоборот, стал ещё активнее и бодрее. Бросившись к копировальному устройству, он размножил страницу с одной из песен, притом, кажется, детской, и это стало отправной точкой для начала песенного вечера. Собрав в столовой нас с нашими малайскими сёстрами, Гонгом и десятью корейскими студентами, Канг заставил Пашу играть на гитаре, а всех остальных — петь. Ну и паноптикум! К счастью, на ужин ради такого дела была заказана жареная курица через службу доставки. Мы, привыкшие к здоровой пище на ферме «Сто цветов», наконец-то дорвались до вредной и жирной, но такой вкусной еды, и радостно хрустели кусочками курицы, запивая всё это дело кока-колой. Паша, кажется, так обрадовался, что выпил её целых полтора литра. Вот что здоровое питание с людьми делает!

В итоге совместное пение пошло всем на пользу. Корейские студенты спели что-то своё, из попсы, а потом выступили и наши малайские сёстры с национальными песнями. Паша, как мог, аккомпанировал на гитаре, и в итоге все начали жалеть, что мы так рано уезжаем, и желать счастливого пути и приятного путешествия. Это было очень трогательно. Но близилась полночь, так что, пожелав тщеславному владельцу фермы, а также всем сёстрам и студентам спокойной ночи, мы наконец-то заселились в свою сторожку.

Это был милый маленький двухэтажный домик, в котором жилое помещение располагалось целиком наверху, а нижний этаж занимала веранда и туалет, к несчастью, не работавший. Мыться мы ходили в общественный санузел, также оборудованный душем, и это не вызвало особых неудобств. А в остальном сторожка была для нас идеальным местом. В ней были большие панорамные окна во все четыре стороны света, а также пол с подогревом, которым мы не только согрели комнату, но и высушили всю свежевыстиранную одежду. В дождливую погоду это было особенно удобно, тем более что на следующий день нам предстояла долгая дорога и перелёт. Сон в домике, торчащем посреди сада, был блажен и крепок, как у беспробудно пьяного.

Позавтракав на ферме последний раз, мы решили, не тратя времени, отправляться в Пусан, подальше от этой империи хурмы и её повелителя. Мисс Мун собиралась отвезти нас на остановку, но сперва заехала к мистеру Кангу попрощаться. Тот не упустил случай снова сфотографировался на фоне нас и даже вручил в подарок пакет чая из листьев хурмы. Чай этот обладал столь выраженным мочегонным эффектом, что позже пришлось от него избавиться. Но в итоге, несмотря на обилие негативных впечатлений, последний вечер как-то выровнял общий эффект, и уезжали мы с небольшим сожалением. Но боюсь, что это сожаление скорее касалось еды, нежели общения. И правда: сочные персики и аппетитные помидоры мы вспоминаем до сих пор, а вот по мистеру Кангу скучать ещё не приходилось. Но и он по-своему желал нам добра и был неплохим человеком, а это самое главное. Тем более что безотносительно фотографий с большими шишками и малайскими интернами, он очень многое сделал и продолжает делать каждый день для тех, кто живёт и даже просто бывает на ферме «Тагам». И мы благодарны мистеру Кангу за всё.

Мисс Мун явно торопилась. Купив билеты, она и её помощница оставили нас на остановке, поручив какой-то тётушке, также ждущей автобус до Пусана, проследить, чтобы мы тоже на нем уехали. Забота этой случайной тётушки простиралась так далеко, что уже в Пусане она пыталась заманить нас в метро и старалась изо всех сил, чтобы иностранцы не потерялись, хотя мы свободно ориентировались на станции и всего лишь искали шкафчики для хранения багажа, чтобы не таскаться с рюкзаками. Сердечно отблагодарив эту случайную попутчицу, мы всё-таки смогли не уехать с ней на метро и удачно затолкали оба рюкзака в один шкафчик среднего размера. У меня оставался один помидор, и мы взяли его, а также шляпы и нарукавники, да ещё крем от солнца, и поехали гулять в парк Игидэ. Там, сидя на скамейке на берегу моря, я впилась зубами в сочный плод, и принялась аккуратно есть его, стараясь не забрызгать футболку соком. Это было проблематично, так как помидор размером был сопоставим с моей собственной головой. Так завершился период нашего волонтёрства на материке. Через несколько часов самолёт перенёс нас на остров Чеджу, где мы собирались провести две недели в свободном плавании, без всяких ферм, как обычные, но довольно небогатые туристы.

Отважный покоритель морских глубин.

Чеджу. Об этом не так уж и широко известном за пределами Кореи острове я узнала случайно в интернете, и с того момента меня неудержимо влекло туда — на берег, сложенный из пористых камней вулканического происхождения, навстречу ветру и солёным брызгам моря. В первый раз мы приехали на Чеджу два года назад, и тоже летом, когда палящее солнце день ото дня сменял проливной дождь. Остров имел скверный характер и встретил нас недружелюбно. За два года в его непредсказуемой и вздорной природе ничего не изменилось. Прогноз погоды обещал промозглый и дождливый день. Мы оделись потеплее, прихватили ветровки и даже полиэтиленовые плащи, но это был обман, с помощью которого остров давал нам почувствовать своё дурное настроение. Весь день, несмотря на мрачные обещания метеорологов, жарило солнце, и мы, не взяв ни крем от солнца, ни достаточное количество воды, мучились всю дорогу от жажды и сильно обгорели. Чеджу летом напоминает солярий: здесь можно сгореть даже в пасмурный день, когда солнце ни разу не выглянет из-за туч, а уж в ясный это практически гарантировано, несмотря на все предосторожности.

В ту самую первую поездку мы пробыли на Чеджу всего десять дней, и этого было ужасно мало. Единственный раз в жизни я горько плакала в аэропорту, настолько не хотелось уезжать. В этот раз мы предусмотрительно запланировали почти месяц на посещение капризного острова; этого должно было хватить для благоприятного расставания. Основным занятием на первую часть путешествия должна была стать пешая ходьба. Для этого на Чеджу созданы все условия: остров целиком опоясан пешеходными дорожками, предназначенными для знакомства людей с разнообразием местного ландшафта. Эти тропинки идут и вдоль берега, по камням, и через леса, поля и деревни, и ещё холмы, которые тут являются вполне себе вулканами, впрочем, давно потухшими и поросшими травой и деревьями. В центре острова возвышается гора Халла, тоже являющаяся вулканом. Желающие узнать Чеджу поближе могут взобраться почти на две тысячи метров по благоустроенными дорожкам, подбирающимся к её вершине с четырёх сторон. Странно, но мы ни разу не воспользовались такой возможностью. Если остров постоянно выкидывает с нами свои шутки на равнине, что же он может сотворить на вершине вулкана?

Дорожек для любителей пешей ходьбы, которые носят забавное имя «олле», здесь было больше, чем у нас — дней пребывания. Но мы и не собирались проходить их все, тем более что часть успели освоить ещё в первую поездку. Обосновавшись на северо-западе острова в городке Халлим, мы начали свои прогулки с сельских маршрутов. День за днем проходили всё больше и больше, отправляясь в дорогу рано утром, и уже ближе к вечеру возвращаясь в отель с помощью автобуса. Сельская жизнь была размеренной и неторопливой. Сухонькие старушки разъезжали на квадроциклах, таким своеобразным образом добираясь до своих огородов. Кое-где на полях дремали фазаны. Вспугнутые звуками наших шагов, они крылатой торпедой улетали в кусты. На деревьях вызревали огромные цитрусовые плоды, напоминающие грейпфруты, и своим видом и размером так и манили залезть на чужой участок. Но мы крепились и утоляли голод купленными в супермаркете булками. В парниках росли неторопливо мандарины, зрели мохнатые киви. Два или три встреченных нами парника сплошь заросли колючими кустами алоэ. Часть полей были засажены кактусами. Их яркие пурпурные плоды уже созрели, и мы, купившись на их близость, попались в ловушку. В ладони тут же вонзились тонкие, почти невидимые иглы, да и овчинка не стоила выделки: вкус напоминал варёную свёклу. Мы шли дальше и дальше. Дул ветер, и палящие лучи солнца поджаривали наши носы даже сквозь облака, козырёк шляпы и слой защитного крема.

Другие дорожки вели вдоль моря, где Чеджу был угрюм и молчалив в своём недружелюбии. Только звук волн, разбивающихся о чёрный вулканический берег, нарушал тишину. Один маршрут лежал мимо рыбных заводов и большого заброшенного отеля. Пока мы шли по каменистой тропинке у самой воды, из-под ног десятками разбегались морские тараканы — странные создания, весьма распространённые на острове. Двигаясь с удивительной скоростью, они напоминали усатые гоночные автомобили. Нас окружали ярко-зелёные морские водоросли, чёрные пористые камни и маленькие домики. Людей практически не было, только ныряльщицы хэнё плавали недалеко от берега, и их большие оранжевые буйки выделялись на тёмной глади воды. Когда-то давно на Чеджу царил матриархат, и женщины были основными добытчицами. Они ныряли с ножом и сеткой, охотясь на ценных моллюсков и другую морскую живность. Ремесло ныряльщиц хэнё живо и по сей день. Да только молодёжь стремится уехать в город, и лишь старухи выходят на промысел, надевая чёрные костюмы из толстой резины и маски. Даже в конце июня вода очень холодная, и мы не хотели бы оказаться в ней даже на минуту, а отважные бабки плавали часами, вынося на берег полные мешки добычи. Любой желающий может купить у хэнё свежих моллюсков, пока они на берегу, да только цены кусаются. Основная часть улова сдаётся перекупщикам либо отправляется напрямую в рестораны, куда вечерами сползаются туристы, лакомые до свежих морепродуктов. Самих хэнё с каждым годом становится всё меньше, но они всё ещё являются живым символ острова Чеджу наряду с мандаринами, ветреной погодой и цветущими по весне азалиями. Почитание ныряльщиц приобретает самые разные формы: помимо многочисленных статуй, изображающих этих престарелых дев, выходящих из моря, мы видели их изображения на открытках и даже просто на улицах. Один гостевой дом щеголял пукающими старушками хэнё, нарисованными прямо на стене.

С помощью уличного искусства на Чеджу, очевидно, борются с унылостью пейзажа, и довольно успешно. В глубине острова мы не раз видели сцены деревенской жизни, намалёванные на опорах водонапорных башен, а у берега картины были ещё более фантасмагорическими: например, голые лысые мужички творили разные непотребства с рыбами. Такой весёленькой росписи стен было вдоволь. Вместе с постапокалиптическими пейзажами это делало остров удивительным местом, непохожим ни на какое другое в мире.

Любовь корейцев к хэнё вполне объяснима и коррелирует с их страстью к свежим, желательно живым морепродуктам. Практически у каждого уличного кафе можно увидеть аквариумы, доверху наполненные водой. В них плавают рыбы или сидят, подобрав лапы, колючие крабы. Большие рапаны, которые здесь называются «сора», а также ценные моллюски абалоны ползают изнутри по стеклу, расплющивая об него свои оранжевые ноги. Собранные в сетку, лежат асцидии, или, как их ещё называют, «морские ананасы», удивляя прохожих своим причудливым видом. Они похожи на диковинные экзотические фрукты. В некоторых аквариумах можно увидеть угрей, которые таращатся на людей и друг на друга круглыми глазами, а кое-где попадаются и страшные миноги, известные ещё как рыбы-ведьмы. Молчаливо ждут своей участи кальмары и небольшие осьминоги. Удел последних — быть порубленными на куски и поданными с кунжутным маслом и солью. Корейцы поглощают их, пока щупальца продолжают отчаянно извиваться на тарелке. Это блюдо называется «саннакчи» и шокирует европейцев, непривычных к «живой» еде. Мы немало времени провели перед разными аквариумами, рассматривая их странных обитателей.

День за днем мы наматывали километры пешком, борясь с ветром и солнцем. Мой нос загорел дочерна и забавно выделялся на лице. Носить фермерскую шляпу, закрывающую лицо, было немного стеснительно. Все-таки там, где богатые корейцы разъезжают на кабриолетах, стоило немного задуматься и о стиле. Дорожки не ограничивались сельской местностью и береговой линией, и иногда мы шли через город. На севере острова находится аэропорт, и пока мы проходили мимо, можно было наблюдать, как каждые десять минут то взлетают, то, наоборот, садятся, ныряя за крыши домов, небольшие самолёты — совсем рядом. Летом, когда у детей каникулы, а у взрослых — период отпусков, Чеджу становится необычайно популярен, хотя большинство людей приезжает не за пешей ходьбой. Туристы предпочитают знакомиться с островом и его достопримечательностями на арендованной машине, периодически вылезая и фотографируя себя телефоном на палке. Чеджу, помимо ресторанов, предлагает гостям пляжи, а также огромное количество музеев и других мест, созданных специально для нужд отдыхающих. На севере находится ботанический сад, где можно ознакомиться не только с флорой, но и с фауной — например, покормить попугаев семечками. Есть музей иллюзий, а точнее мудрено нарисованных картин, рядом с которыми посетитель как бы становится частью изображения. Например, всего-навсего подняв руку, люди выглядят, будто висят на краю пропасти и вот-вот сорвутся вниз. В таком заведении принято фотографироваться на фоне каждого полотна. Есть ещё музей эротических скульптур, плюшевых мишек, стекла, морских раковин и миниатюр, а также лабиринты из камней и садовой изгороди. Подобных увеселительных заведений на острове несколько десятков, если не сотни. Есть и природные достопримечательности — водопады, красивые скалы и особенно живописные участки берега, куда привозят туристов целыми автобусами. За несколько дней, которые они обычно отводят на посещение острова, посетить все интересные места не удастся, так что иногда приходится делать нелёгкий выбор.

Но у нас такой проблемы не было — выбирать приходилось лишь между разными пешеходными маршрутами. Тем временем погода окончательно испортилась, и солнце надолго пропало с небосклона. В лучшем случае в пути нас ждал туман, в худшем — дождь. Впрочем, туман и дымка придавали особый шарм местности, да и мы, зная подлую природу острова, шли подготовленными ко всем возможным погодным условиям. Конечно, гулять с сухими ногами гораздо приятнее, но в любой погоде есть свои прелести. Не обходилось и без приключений: однажды тропинка завела нас в лес, где, как оказалось, беспечных путников поджидали десятки клещей. Они тут же забрались в наши кроссовки, но были утоплены в болоте раньше, чем успели укусить — и всё благодаря недавно прошедшему дождю. Почти бегом выбравшись из леса, мы уселись на ступеньках удачно расположенного на выходе туалета, где стали вытряхивать из обуви и носков уже утопших, полураздавленных клещей, которые и сами, наверное, не были рады, что встретили нас. Были и приятные сюрпризы: однажды мы наткнулись на специально оборудованную для пешеходов будку, в которой чьими-то заботливыми руками было приготовлено всё необходимое: чайник, плитка на газу, питьевая вода, бумажные стаканчики и пакетики с кофе и чаем. Напившись горячего кофе, мы мысленно поблагодарили ангелов-хранителей, благодаря которым поход по сырому и промозглому лесу стал гораздо комфортнее. По дороге жевали припасённые булки и рулетики с рисом, тут же промокающие от дождя, а потом залезли в кратер давно потухшего вулкана, весь заросший лесом и плющом. То здесь, то там попадались кусты дикой малины, и приходилось то и дело нагибаться, чтобы отправить в рот очередную порцию спелых ягод.

Маршруты, идущие вдоль берега, тоже были богаты впечатлениями. Не раз мы видели дельфинов, причём один из даже выпрыгнул из воды и сделал обратное сальто. Иногда встречались маяки, выполненные в виде лошадей или даже морских раковин. Местные рыбаки облюбовали прибрежные камни и сидели с удочками в любую погоду, забрасывая прикормку далеко в море с помощью специальных ложек на длинной ручке. В одном месте на берегу обнаружилась толпа туристов, частично привезённая экскурсионными автобусами, а частично самоорганизованная. Все эти люди собрались, чтобы посмотреть на камень, который якобы похож то ли на тигра, то ли на дракона. У нас так и не вышло обнаружить сходство ни с одним живым существом. Возможно, виноват неверно выбранный ракурс, а может быть дело было в том, что мы давно не употребляли алкоголь.

В достаточной мере исследовав север и запад острова, мы переехали на юг. Там туризм был развит гораздо больше. Об этом явно свидетельствовала китайская девочка, на которую мы наткнулись на стоянке экскурсионных автобусов. Присев как раз между автобусом и туалетом, она одновременно справляла и малую, и большую нужду на асфальт. И продовольственный рынок, куда мы пошли в надежде ощутить местный колорит, оказался целиком заточенным под нужды отдыхающих. Из-за того, что цены в меню выбранного для обеда кафе категорически не соответствовали заявленным на вывеске, пришлось довольствоваться паровыми пирожками, купленными у добродушной тётки и съеденными тут же на скамеечке.

Дожди постоянно сменялись туманом, который каждое утро поднимался из недр острова и окутывал всё вокруг. По дороге капельки воды оседали на нашей одежде и на лицах, будто идёшь сквозь большую дождевую тучу. Ограниченная видимость придавала окружающим ландшафтам особое очарование, и благодаря царившей вокруг тишине мы могли без помех наслаждаться мистической природой Чеджу. Резиновые тапочки на босу ногу весело хлюпали, выталкивая воду. На угрюмом галечном пляже мы нашли талисманы: ярко-жёлтый круглый буёк размером с кулак и поплавок. Местные жители продолжали ловить рыбу или собирать съедобные ракушки на камнях, а скучающие туристы лишь ненадолго вылезали из прокатных машин, чтобы сделать фото себя на фоне ничего. Все остальное было скрыто от посторонних глаз густым и плотным туманом. Повторив путь, пройденный два года назад, мы дошли до кафе, где я впервые попробовала лапшу с икрой морского ежа, и заказали на этот раз две порции. Та же самая тётушка привычным движением поставила на стол тазик с лапшой, и мы уплели её всю, наслаждаясь вкусом моря и тем странным ощущением, которое возникает у людей, когда они возвращаются в давно позабытые места. В тот день сквозь тучи на минуту выглянуло голубое небо, напомнив о своём настоящем цвете тем, кто уже успел позабыть за неделю непрекращающихся дождей.

Два года назад мы не смогли пройти один из маршрутов из-за дождя, сильного ветра и холода. Где-то на середине малодушно прыгнули, продрогшие, в такси и уехали в тепло своего гостевого дома с подогреваемым полом. И в этот раз любимый остров предпринял попытки согнать нас с дистанции: сначала маршрут оказался закрыт, и пришлось идти по навигатору без помощи разметки. Потом я натёрла на мизинце мозоль, а когда и это не помогло, началась удушливая жара. Облака клочьями расползлись по небу, и засияло солнце. И тем не менее мы дошли до конца, хоть и обливаясь потом, выпив в процессе по два литра воды, благоразумно припасённой в рюкзаках. А когда вернулись обратно на автобусе, повезло встретить машину с фруктами. «Вы откуда?» — спросил по-корейски продавец слив и дынь. Я ответила, как учил Чо: «Рущщия сарам», и он удивился и засмеялся: ведь Россия по мнению корейцев где-то очень далеко, и там всегда холодно. А сливы, которые мы купили, оказались что надо: сочные и спелые!

Целых две недели мы прогуливались, изучая остров. Наконец, настало время познакомиться ближе с его людьми, и для этого у нас было запланировано волонтёрство на очередной ферме. Добираться решили самостоятельно, так как сим-карта, купленная в аэропорту по прибытии, ровно через месяц работать перестала, и возможности позвонить не было. Благо ферма располагалась недалеко от автобусной остановки, и в один прекрасный день, предупредив хозяев заранее по электронной почте, мы пришли туда пешком вместе со всеми своими немногочисленными пожитками. На входе нас встретила пожилая пара. Их лица вместо традиционного корейского гостеприимства выражали очевидное недоумение, и я уж было начала думать, что мы ошиблись фермой. Но тут прибежали другие волонтёры, занятые работой на участке, и конфуз быстро разрешился, тем более что один из них был корейцем и легко смог уладить недоразумение. Хозяин фермы, приходившийся старикам сыном, о нашем визите их скорее всего просто не предупредил.

Время было как раз обеденное. Пока бабушка накрывала на стол, мы познакомились с остальными добровольцами. Их на ферме была целая группа: единственный мужчина — кореец Кван Хьюн вместе со своей девушкой Дженни, американкой корейского происхождения, коренастая француженка Софи, а также Моника из Литвы, Кэти с Тайваня, чьё настоящее имя было Ючи, и ещё Щион из Сингапура. Как выяснилось позднее, Щион и Софи здесь жили уже больше месяца, и значительную часть времени проводили, работая в гостевом доме, который также принадлежал владельцу фермы и его жене. Остальные волонтёры помогали на ферме старикам, хотя работы, если честно, там было немного. Для нас так и осталось неясным, зачем вообще было приглашать столько волонтёров. Впрочем, проблемы, с этим связанные, обнаружились только потом. В первый день мы, оценив кулинарные умения бабушки, которую здесь так и звали — «хальмони», отправились помогать ребятам латать старую баню с помощью цемента. За этим нехитрым трудом прошло несколько часов, и дедушка, «харабоджи», за два захода отвёз всех обратно в гостевой дом. Подозревать, что происходит что-то неладное, мы стали только там.

В гостевом доме было два больших жилых помещения, в которых стояло несколько двухъярусных кроватей. Волонтёры, относящиеся к слабому полу, занимали большую часть женского общежития, в то время как в мужском жили только Паша да Кван Хьюн. Были и отдельные комнаты, но они предназначались для гостей и заполнялись в основном в выходные. Чердачное помещение, где на полу лежало три матраца, занимала Софи, с которой никто не хотел жить во-первых, из-за храпа, а во-вторых, из-за её, как оказалось в дальнейшем, крайне скверного характера. Аналогичное помещение в мужском общежитии занял Паша, а мне досталась удачно расположенная верхняя койка. Расселение прошло без проблем. Правда, из-за того, что туалет, совмещённый с душем был всего один на каждой половине, женской части волонтёров после каждого рабочего дня приходилось толкаться в очереди. Но это всё была ерунда, и не поэтому жить на новом месте стало невыносимо уже на третий день, и не поэтому Моника уехала в слезах со скандалом. Но не будем забегать вперёд и расскажем обо всём по порядку!

Вечером, когда все помылись, переоделись и стали ждать ужина, к нам подошёл владелец фермы и гостевого дома, а также, как выяснилось потом, ещё и яхты, и двух машин, и даже большого лимузина. Этот невысокий, но довольно широкий, крепко сложенный кореец зачем-то пожал нам руки, спросив на всякий случай: «Раша?», но не представился, и мне остаётся звать его именно так. Мистер Не-Представился не утруждался запоминать имена волонтёров и не интересовался ими даже из вежливости. Но вместо того, чтобы кричать: «Эй, ты!», он использовал названия стран, откуда соответствующие волонтёры происходили. «Эй, Россия! Где Тайвань!?» — спрашивал он, к примеру, когда Ючи запаздывала к ужину. Такое отношение нам, уже избалованным гостеприимством семейств О и Чо, было в новинку. Впрочем, его жена, чьё имя также осталось для нас неизвестным, вообще не сочла нужным к нам подходить. Позже мы узнали от кого-то из ребят, что миссис Не-Подошла переживает не самый лёгкий период в своей жизни из-за рецидива онкологического заболевания, и через день ездит на химиотерапию. Это известие было для нас шокирующим, и мы старались относиться с пониманием к тяжёлому положению миссис Не-Подошла. Впрочем, из-за её явного нежелания с нами общаться, это понимание мы выразить в сочувствии не могли, и лишь старались лишний раз не попадаться на глаза. Не то чтобы мы были особенными; остальные волонтёры также не страдали от избытка общения с семейством Не. За исключением, впрочем, Софи и Щион, которые здесь явно находились на привилегированном положении. Они, во-первых, практически никогда не ездили работать к Хальмони и Харабоджи, а вместо этого помогали миссис Не по дому и в кафе. Во-вторых, они указывали другим волонтёрам, что делать, а мы свою очередь были обязаны каждое утро убирать дом и все гостевые санузлы, а также пылесосить и мыть полы. В третьих, они имели доступ к таким благам цивилизации, как кофемашина, а также ели и пили с хозяевами за одним столом и потому питались лучше других. И последнее, но самое важное — мистер и миссис Не общались с ними по-человечески, и мистер Не даже возил Щион на рыбалку на своей яхте. Остальные волонтёры были всего этого лишены, и вокруг царила тяжёлая, гнетущая атмосфера.

Сперва мы не очень хорошо понимали, что происходит, но уже на третий день стало невозможно закрывать глаза на очевидную несправедливость. Вечером, после особенно трудного рабочего дня, когда красили дом дедушки и бабушки, стало известно, что на ужин планируется мясное барбекю. Учитывая тот факт, что обычно всех кормили рисом с корейскими соленьями, это известие было отрадным. Но радоваться оказалось нечему. Как оказалось, мясо на ужин полагалось только хозяевам, гостям и лицам, особо приближенным. Всем остальным миссис Не пожарила мелкую рыбёшку, такую костлявую, что я предпочла привычное кимчи и рис. Есть эту скудную пищу, когда вокруг разносился заманчивый аромат жареного мяса, было нелегко. Расстроилась даже Моника, хоть она и была строгой вегетарианкой. Попросив у хозяйки несколько листьев салата, в который у корейцев принято заворачивать кусочки мяса, она получила отказ: а то вдруг гостям не хватит. Пришлось ей в очередной раз есть пустой рис.

Бедная Моника! Если есть в мире место, где быть вегетарианцем тяжелее всего, то это не Чукотка, а Южная Корея. И дело даже не в том, что все бульоны варятся на сушёном анчоусе, и что рыба в том или ином виде присутствует даже в таких банальных вещах, как кимчи. После голодных послевоенных лет корейцы стали высоко ценить рыбу и мясо за их питательные свойства, и если человек отвергает предложенную еду, расценивают это как оскорбление. Вегетарианство для них совсем не понятно, и не раз Монике предлагали вместо мяса пельмени, сделанные из той же свинины или говядины. Однажды бабушка поставила на стол тарелки с супом, который не только был сварен на рыбной основе, но и содержал куски сушёной рыбы. Несмотря на то, что Моника старалась отказаться вежливо, это возмутило Хальмони: «Да она знает, сколько стоит эта рыба?!». Думаю, что если бы в этот момент можно было провалиться под землю, Моника с удовольствием сделала бы это. Но ей оставалось только терпеть и глотать варёный рис, сдобренный слезами.

Тема вегетарианства на несколько дней стала основной. Вечером мистер Не обсуждал с гостями, что есть такая негодница, которая, представьте, не ест не только мясо, но и рыбу, и даже пельмени. Понять, о ком идёт речь, можно было и без знания корейского языка. Часто звучало слово «коги», что значит «мясо», и указующий перст мистера Не то и дело направлялся в сторону бедной Моники. От расстройства она даже начала есть яйца, чего раньше не делала, иначе её жизнь была бы совсем грустной. Даже Кван Хьюн, который был со всеми дружен, не упускал повода поддеть её на тему мясоедения. И хоть это делалось с улыбкой, каждое метко брошенное слово было камнем в огород несчастной Моники.

Впрочем, были и позитивные моменты. Мы радовались возможности работать в доме у дедушки с бабушкой, так это позволяло не видеть противных владельцев и их приближенных волонтёров, пропади они пропадом. Хальмони и Харабоджи тоже были не самыми дружелюбными корейцами на свете, но из двух зол всегда выбираешь меньшее. К тому же оказалось, что волонтёрам положено удивительное количество выходных, а именно — каждый третий день был свободным. А если работы было немного, то и каждый второй. Благодаря этому мы смогли пройти два пешеходных маршрута недалеко от фермы, а ещё подружились с Ючи, с которой не раз ходили на далёкий пляж Пьёсон. Однажды мы целый день провели вместе: гуляли по песку, бродили по колено в воде в поисках красивых раковин, ели мороженое, купленное в супермаркете по акции «три по цене двух». До сих пор помню эти сладкие вафельные рожки под названием «Браво», трансформированным на корейский манер как «Пурабо». Я вручила Ючи все собранные за день морские сокровища: окатанный волнами камешек, пустую половинку раковины абалона и ещё несколько подобных предметов. «Я буду хранить твои дары вечно!» — самым серьёзным образом пообещала она, и думаю, что держит своё обещание по сей день. Мы до сих пор переписываемся в социальных сетях, и я рада, что мне выпала удача познакомиться с таким искренним и добрым человеком, как Ючи. Если бы не она и не Моника, и не Дженни с Кван Хьюном, с которыми мы тоже легко нашли общий язык, мы бы уехали, куда глаза глядят. Но хорошая компания позволила с честью вынести все испытания, которые готовило нам семейство Не.

Правда, Дженни, несмотря на приятное первое впечатление, оказалась человеком с «двойным дном». Как среди строгих вегетарианцев встречаются персонажи, оскорбляющие мясоедов и бросающиеся из-за угла с баллончиком краски на чужие шубы, так и среди людей, продвигающих органическое земледелие, встречаются особы подобные Дженни. Вся пища массового производства вызывала у неё отвращение. Мясо коров, выращенных на фермах, по её словам, вредило здоровью из-за большого содержания гормона стресса и прочих гормонов, а овощи и фрукты, выращенные с применением пестицидов и химических удобрений, были и того хуже. В принципе, такие воззрения в среде любителей концепции «органик» не являются чем-то необычным, но если воспитанные люди в разговоре стараются подбирать слова, то из Дженни так и сочился яд пополам с желчью, стоило зайти речи о еде. Один раз я аккуратно постаралась намекнуть, что на планете с населением в шесть миллиардов массовое производство продуктов питания необходимо, иначе людям будет банально нечего есть. Невозможно вырастить столько овощей без пестицидов и удобрений, да и места коровам, щиплющим травку на вольном выпасе, не хватит, чтобы накормить всех желающих. Тем более что цены на экологически чистую продукцию изрядно кусаются — достаточно сравнить стоимость, к примеру, цыплёнка-бройлера и фермерской куры с мускулистыми ногами. «Дженни, на Земле есть не только Америка, и большинство людей может позволить покупать такую еду только по большим праздникам, если вообще имеет к ней доступ. Если лишить людей продуктов массового производства, будет голод» — сказала я, тут же получив в ответ: «Пусть лучше голодают, чем едят дерьмо!». После этой фразы желание разговаривать с человеком, очевидно не видящим дальше своего носа, у меня пропало, хотя американка и попыталась сгладить впечатление от сказанного: «Ну, пусть они хотя бы укроп у себя на подоконнике выращивают!». Также, как пучок укропа является каплей в море продуктов и не играет никакой роли в проблеме питания миллиардов, все дальнейшие слова Дженни перестали иметь значение после той, опрометчиво брошенной фразы: «Пусть голодают!».

Хочу отметить, что большинство встреченных нами корейцев всё-таки было довольно дружелюбным по отношению к нам, вегугинам (так в Корее называют иностранцев). Думаю, что их улыбки и интерес были искренними. При этом наши народы очень разные, и иногда это может привести к недопониманию. Самым удивительным для меня является тот факт, что когда корейцы общаются между собой, их интонации порой звучат настолько угрожающе, что кажется — вот-вот разразится нешуточный скандал! Они постепенно повышают голос и даже начинают орать друг на друга, но заканчивается дело не дракой, а смехом и улыбками. Даже Кван Хьюн, наш приятель, говорил на своём родном языке совершенно не так, как на английском с нами. Его корейский был, во-первых, в два раза громче, а во-вторых, носил явный оттенок превосходства. И это притом, что он один из самых приятных корейцев, известных нам.

Шло время. Работа в целом нравилась, хотя не обошлось и без неприятных моментов. Например, в один прекрасный день пришлось заниматься таким бессмысленным и скучным занятием, как прополка газона перед гостевым домом, особенно учитывая то, что трава на нём изначально росла вперемешку с сорняками. В другой раз мистер Не достал откуда-то здоровенный и весь заплесневевший ковёр, свёрнутый в рулон. Видно, его изрядно промочило дождями, которые в июле на Чеджу идут практически каждый день. Нас заставили сперва развернуть ковёр, а потом драить его щётками, поливая хлоркой. После Харабоджи окатил его поверхность водой из шланга, и зловонная пенистая жижа потекла с участка прямиком в высохшее русло руки. Думаю, что семейство Чо от такого подхода к «органическому» земледелию попадало бы в обморок. Единственным плюсом того дня была чёрная бобовая лапша чачжанмён, поданная к обеду — любимое блюдо Паши.

Но однажды утром всё стало ещё хуже, чем было. Француженка, с самого начала почему-то невзлюбившая Монику, нажаловалась мистеру Не, что та якобы плохо работает, отлынивает от дел. Тот, недолго думая, наорал на несчастную девушку и велел ей уезжать на следующее же утро, и никаких оправданий слушать не захотел. Хуже того, он позвонил и в волонтёрскую организацию, членами которой являлись все мы, и посоветовал им выгнать Монику из своих рядов. Все утро мы успокаивали плачущую бедняжку. От острого чувства несправедливости я и сама чуть не плакала: ну надо же, какой подлец! Мало того, что он безо всяких попыток прояснить ситуацию лишал Монику крова, так ещё и пытался сделать так, чтобы она не смогла обращаться к другим фермерам! По сути это было равносильно тому, чтобы вышвырнуть её на улицу без средств к существованию, ведь далеко не все волонтёры имеют возможность жить в отелях, как туристы, тем более на столь длительный срок.

Кван Хьюн, позвонивший в WWOOF Korea по телефону, пытался оправдать Монику, но услышал, что те уже звонили на ферму, принимавшую её раньше, где подтвердили, что волонтёр из неё никудышный. Услышав такой вердикт, она разразилась второй серией рыданий: это было ещё более несправедливо. «Но ведь они просили меня остаться! Зачем им было это делать, если я такой плохой волонтёр?» — спрашивала она нас в расстроенных чувствах, но ответа не было. Эта странная корейская солидарность так и осталась для нас непонятной. Моника, конечно, не была энтузиастом фермерского труда, но работала вместе со всеми, не боясь испачкать руки. Чем же она снискала такую несправедливость на свою бедную голову? Загадка. К счастью, у Моники были деньги, и с нашей поддержкой она постепенно успокоилась. А через несколько часов смогла найти себе новое жилье через другой волонтёрский сайт. На следующий день Моника уехала, волоча за собой здоровенный чемодан на колёсиках. Она ещё долго находилась в Корее, пока в один прекрасный день не стала стюардессой в авиакомпании Emirates. Мы до сих пор следим за её судьбой в социальных сетях и рады, что всё складывается удачно.

После скоропостижного отъезда Моники нас, волонтёров, осталось восемь: шестеро обычных и двое привилегированных. С Софи мы особенно не разговаривали, да и не приходилось — они с Щион заправляли в гостевом доме, пока мы у дедушки с бабушкой красили дом. Жадность мистера Не сыграла с ним дурную шутку: несмотря на дождливую погоду, он решил использовать нас на покраске, чтобы такое количество народу было занято по максимуму и не зря ело свою пищу. Мы-то были не против, да вот только дождь, который то и дело начинал моросить, всё дело изрядно портил. В последний день красили баню. Дженни и Кван Хьюн в силу то ли неумения, то ли отсутствия мотивации, откровенно халтурили, но мы с Пашей и Ючи компенсировали это своим старанием и в кратчайшие сроки выкрасили всё в три слоя, включая дымоход. Дедуля, правда, не хотел отпускать нас так рано и просил продолжать, но его удалось вразумить. Краску и так уже частично размыло дождём — ещё пара слоев, и она начала бы отваливаться вместе со штукатуркой.

Прощались недолго. Хальмони и Харабоджи к нам относились без особой теплоты, и мы отвечали взаимностью. Наскоро помывшись, взяли с собой Ючи и пошли в очередной раз на пляж Пьёсон, а когда вернулись, встретили Софи в истерике: та обнаружила клеща, впившегося повыше мягкого места, и теперь не знала, куда бежать. Для похода ко врачу уже было поздновато, да и языковой барьер мог стать проблемой. Самого клеща сохранить не удалось: тельце она сковырнула ещё в душе, а головку мы не нашли, хотя Софи и уверяла, что она осталась где-то в её теле. В итоге мы успокоили француженку как могли и выдали ей таблетку доксициклина, который рекомендуется принимать в таких случаях, а ещё наказали следить за местом укуса и обращаться к врачу, если в течение двух недель появится покраснение или опухоль. Хоть наши отношения и были далеки от дружеских, в беде надо помогать любому человеку, и неважно, насколько он неприятен.

В последний день пребывания на ферме мы встали рано утром вместе со всеми, помогли ребятам убраться и уехали восвояси. Не помню момент прощания с мистером и миссис Не и не уверена, что он вообще имел место. Вряд ли они сильно огорчились нашему отсутствию. И всё же, несмотря на многие трудные минуты и часы, пережитые в этом странном месте, я рада, что мы не уехали в первый же день. Ведь это тоже хороший жизненный опыт, пусть и не всегда приятный, но очень полезный, как горькое лекарство. Уезжали с радостью, хоть и жаль было расставаться с Ючи. Автобус увёз нас на север острова, поближе к аэропорту. Несмотря на то, что мы провели на Чеджу целых три недели, не было ощущения, что на этом наши отношения закончились. Мы не сделали многое из того, что планировали — не залезли на гору Халла, не объелись мандаринами, которыми славится остров, не все пешеходные маршруты прошли, а некоторые хотели бы увидеть снова. Значит, это не последний раз, и мы вернёмся на Чеджу в следующем году. Улетая, не прощались, а лишь пожелали друг другу доброго здравия и обещали увидеться вновь.

И снова нас встретил Пусан, город на берегу моря. Встретил неласково, дождём и прохладой, но после удушающей жары, царившей на Чеджу, это было даже в радость. Погуляв по рыбному рынку Чжагальчи, мы потаращились на плоских камбал и юрких угрей, но ничего не купили, хотя и успели проголодаться. Гостеприимные бабульки очень активно зазывали есть жареную рыбу, разве только за рукав не тянули, но оставлять дневной бюджет в первом попавшемся кафе не хотелось. В итоге вместо морских деликатесов ели макароны с котлетой, соскучившись по европейской еде. Потом гуляли по городу, пройдя от исполинского пляжа Хэундэ до его меньшого брата Кваннали, мимо маяка и морского порта.

Будний день на пляже Хэундэ.

Нельзя побывать в Пусане и не написать про пляж Хэундэ, в сезон целиком заполненный людьми и зонтиками. Большинство людей купалось в одежде, и у трети купальщиков при себе были надувные плавсредства — в основном большие жёлтые круги. Надев их на себя, корейцы опасливо заходили в воду по колено, а особо смелые — по пояс. Дальнейшее продвижение было невозможно: за этим тщательно следили спасатели, сидящие в воде и истерично дующие в свои свистки каждый раз, когда кто-то из отдыхающих заходил за буйки. Мы не купались, а только сидели на песке и заряжались позитивными эмоциями от окружающей действительности. Хэундэ нам нравился. Неподалёку от пляжа нашлась недорогая харчевня, в которой мы ужинали лапшой целых три дня подряд, такая она была вкусная. А на четвёртый день улетели в Малайзию, таким образом завершив путешествие в давно полюбившейся обоим Корее. Благодаря умению читать корейские буквы и понимать пару десятков расхожих фраз, здесь я чувствовала себя легко и свободно. Будет ли в мусульманской Малайзии, новой для нас стране, так же хорошо? На этот вопрос нельзя ответить априори, а потом нужно было просто дождаться, когда это станет ясно само собой. Мы уезжали не с пустыми руками, а с целым багажом опыта и знаний, который приобрели во многом благодаря волонтёрству, а ещё с благодарностью к людям, которые на этом нелёгком пути были с нами. Спасибо, смешливый мистер О и добрая миссис О, замечательное семейство Чо, стеснительный Гонг и самодовольный мистер Канг, славная Ючи, а ещё Моника и Кван Хьюн, и даже противные мистер Не и Софи. Выздоравливайте, миссис Не! Не поминайте лихом! 

Глава II. Малайзия

— Утюг на цепи. — Дуриановый блюз. — Злой рок и кудрявая девица. — Убил носатую обезьяну. — Обувной гений. — Рамбутан, рамбутан! — Стулья для призраков. — Шампунь Джеки Чана.

Знакомство с Малайзией началось с плотной и очень хаотичной очереди на паспортном контроле. Из-за того, что перед нами нагло протискивались все новые и новые туристы, мы почти не продвигались ближе к заветным окошкам. После долгого перелёта это расстраивало почти до слез. Но я всегда считала, что свинское поведение окружающих не является поводом уподобляться им, и мы честно стояли на месте, не пытаясь влезть перед другими людьми. Вторым испытанием стала поездка на автобусе, который тащился сначала по пригородным магистралям, а потом и дорогам столицы около двух часов — пробки, несмотря на позднее время, были жуткие. В Куала Лумпуре было уже темно. Шёл дождь, а мы никак не могли найти свой отель, который, как оказалось, назывался совсем не так, как было указано в бронировании. Тёмная и душная, плохо прибранная комната стала нашим убежищем почти на неделю. Создать в ней уют так и не удалось несмотря на то, что Паша своими руками два раза вымыл пол и вымел всех дохлых тараканов. Отель находился в глубине индийского квартала и был выбран нами исключительно из-за своей дешевизны. Зарешеченное окно нашей комнаты выходило в коридор, где стояла гладильная доска и утюг, прикованный к ней цепью. Обстановка удручала, но бронь была оплачена на неделю вперёд, и это приковывало нас к тараканьему отелю, как пресловутый утюг к доске.

Типичный фасад дома в индийском квартале.

Индийский квартал пестрел разноцветными абайями и платками на радость мусульманским модницам. Здесь можно было купить вкуснейшие печёные лепёшки роти, к которым давали в придачу чечевичный острый соус для макания. Неподалёку располагался китайский квартал. В его аптеках продавали сушёных мышей и ящериц, а на улицах дымились чаны с таинственным варевом. Мы выпили китайского чаю и поели лапши в какой-то тёмной подворотне, но смогли удержаться от покупки кроссовок New Balance и топорной реплики часов Rolex, хоть их и предлагали на каждом углу.

Передвижение по столице было затруднено нашим незнанием особенностей местного транспорта. Сев в поезд, я обнаружила, что мы попали в женский вагон, где мужчинам находиться запрещено. Выскочив на станции, хотели перебежать в более подходящий, но у поезда были другие планы. Он уехал вдаль, а мы остались на перроне ждать следующего, что заняло около часа. Пешком перемещаться было не в пример проще, и дойти до всемирно известных башен-близнецов удалось без особых проблем. Впрочем, через пару дней после прибытия я обнаружила, что шестичасовой перелёт в кондиционированном салоне самолёта не прошёл даром, и осела в номере с тяжёлым насморком. Паша ездил гулять без меня, возвращаясь с лепёшками, курицей с рисом и прочей едой на вынос, что было очень удобно. В Куала Лумпуре мне не нравилось, и выходить на улицу совсем не хотелось. Впрочем, добровольное заточение длилось недолго. Мы вылетели на Пенанг — большой остров на севере страны.

Поездка на Пенанг была незапланированной. Просто попались билеты по такой низкой цене, что их нельзя было не купить. Летать меньше чем за десять долларов нам ещё не приходилось. Хотя есть подозрение, что если бы мы вместо этого поехали на автобусе, то могли добраться и быстрее: удалённость аэропорта от города играла в этом немаловажную роль. Приземлившись, мы быстро нашли нужный городской автобус и уже через полчаса вылезли из него на центральной станции Джорджтауна с красивым названием Комтар. Люди в основном едут сюда, чтобы погулять по улицам старого города, посмотреть граффити, а также отведать местной уличной еды, за которой иногда выстраиваются очереди. Отстояв своё, мы получили по тарелке отменного утиного супа с потрохами.

На Пенанге издавна жило много китайцев. Как известно, пропорционально их количеству увеличиваются шансы отведать в округе вкусной еды. Тем более что традиционные малайзийские блюда представляли собой в основном рис, который ещё в Корее успел изрядно поднадоесть. Но если там он был варёным, то малайцы предпочитают жареный, да к тому же острый. Чего стоит один «наси лемак» — блюдо с говорящим названием «жирный рис»!

Культура уличной еды в Малайзии имеет интересную особенность, с которой я ранее не сталкивалась: торговцы со своими тележками располагаются довольно кучно, и рядом с ними даже организованы сидячие места. Но принадлежат они другим торговцам, а именно тем, что продают напитки и десерты. Заказав порцию еды, покупатель может присесть, но для этого необходимо также приобрести напиток — например, «тэ тарик», крепкий сладкий чай с молоком, который наливают в стакан из чайника, подняв его высоко-высоко над столом. Желающие сэкономить на питье права на сидячие места лишаются и вынуждены обедать, присев неподалёку на бордюр. Конечно, существуют и традиционные кафе, где предлагают и еду, и напитки, но не раз и не два мы сталкивались именно с такой системой обслуживания.

Вид на подъемные краны с набережной.

На Пенанге было хорошо. Погода, правда, всё время грозила дождём, но в основном издали, и тучи обходили нас стороной. Мы много гуляли и объездили на автобусе весь остров. Влезли на самую высокую гору и спустились с неё так же, как и забрались, пешком, в то время как большинство туристов для этих целей пользовалось фуникулёром. Пока шли наверх, я под впечатлением увиденной где-то рекламы рассматривала землю под ногами в поисках кофейных зёрен, выкаканных циветами. Считается, что эти зверьки выбирают лучшие ягоды, которые покидают их пищеварительный тракт во вполне подходящем для употребления человеком виде. Испражнения разных животных и правда встречались, да вот только кофе среди них не попадалось. Зато мы встретились с огромной сколопендрой, которая со скоростью света удрала в кусты, предварительно пробежав по моему кроссовку. Ещё видели, как высоко над землёй ползёт по стволу дерева большая многоножка, а позже нашли на дороге дохлую змею. Прогулка по такой жаре была серьёзным испытанием, но вид на остров с высоты птичьего полёта стоил всех мучений. По дороге вниз встретили небольшую стаю обезьян, с которыми Паша даже пытался наладить контакт, но вышел самец и прогнал нас обоих, угрожающе оскалив длинные клыки.

В другой день мы поехали в национальный парк. Уже зайдя в автобус, я обнаружила, что на два билета немного не хватает денег. Это было скверно, так как сдачу выдавать не положено, и нужно заранее подготовить точную сумму. Но водитель махнул рукой на эту маленькую недостачу: «Окей! Квенчана-ё!». Только через несколько месяцев, вспомнив эту случайно брошенную им фразу, я подумала, что довольно странно было со стороны местного обратиться ко мне по-корейски. Наверное, за два месяца пребывания в Корее я так насытилась этой страной, что и сама стала похожа на кореянку если не внешне, то как минимум духовно.

Обнаружив, что фрукты в Малайзии несравнимо дешевле корейских, мы стали регулярно покупать их и есть. Чаще всего попадались рамбутаны, которые продавали целыми вязанками, чтобы удобно было нести. Особенно запомнился момент, когда мы выели половинку арбуза с помощью пластиковой карточки «Виза», сидя на пляже и наблюдая, как на горизонте бушует гроза. Обернувшись на резкий звук, я увидела, как в нашу сторону резво бегут два полутораметровых варана. Но они, как выяснилось, просто гонялись друг за другом, и, увидев нас, мгновенно сменили траекторию движения. Впрочем, эти большие ящерицы меня никогда не пугали, а вот по отношению к обезьянам я старалась держаться настороженно. Они славятся своими дурными манерами, и близкий контакт может привести к потере ценных вещей, а то и к травмам. Но обезьян на Пенанге было мало, и мы их практически не видели.

Летом в Малайзии сезон фруктов, и особенно среди них ценится дуриан. Это у нас он имеет дурную репутацию, и большинство людей считает дуриан ужасно зловонным. Правда, что аромат его очень сильный и ни с чем не сравним, но если заранее не настраивать себя на негатив, запах не кажется противным. Хотя он имеет свойство пропитывать всё, и именно поэтому дурианы нельзя проносить во многие отели, а также брать с собой в общественный транспорт. Не каждый захочет ехать, окутанный удушливым облаком, которое испускает спелый фрукт, тем более что многие малайцы любят его уже подгнившим, когда аромат достигает пика. Что касается нас, то на тот момент мы пробовали дуриан лишь в Таиланде, притом в январе. Неудивительно, что он был сухим, пресным и совсем не вкусным: ведь и у нас клубника зимой оставляет желать лучшего! Так что мы решили снова попробовать, какой из себя «король фруктов», как только представится такая возможность. Она не заставила себя долго ждать. Уличный торговец обрадовался, узнав, что мы хотим отведать его товар, и дал бесплатно ещё пару мангостинов: «Если дуриан — король фруктов, то мангостин — королева!» — сказал он. Но их я запомнила плохо: всё затмил собой сладкий, чуть терпкий и очень насыщенный вкус дуриана. Он стоил того, чтобы терпеть не только резкий запах, но и мерзкое послевкусие. Если Бог изобрёл дуриан, то дуриановая отрыжка — задумка Дьявола.

С того дня мы оба стали большими любителями дурианов и старались есть их при любой возможности, несмотря на дороговизну. Из-за засухи сезон начался позже обычного, и цены взлетели. Мы могли себе позволить только самый простую, «деревенскую» разновидность, а более дорогие гибриды, такие как «Мусан Кинг», оставались недоступной роскошью. Эти «мусанги» и другие элитные сорта предлагали туристам за огромные деньги, часто пользуясь их наивностью и подсовывая обычные, беспородные плоды. Мало кто из европейцев разбирается в этих колючих больших шарах настолько, чтобы отличать один сорт от другого. А вот малайцы любят дурианы и готовы часами выбирать подходящий, забраковывая один за другим неудачные варианты, предлагаемые продавцом. Для них существуют и так называемые «дуриановые буфеты», где любой желающий, заплатив фиксированную сумму, может объедаться дурианами разных сортов, пока не пресытится или не лопнет. Жаль, но мы в такой ни разу не попали, хотя и без этого немало съели дурианов.

Проведя на Пенанге почти неделю, мы основательно устали от жары, и вскоре перебрались на автобусе в нагорье Кэмерон, так же известное как Кэмерон Хайлендс. На высоте более тысячи метров над уровнем моря было гораздо прохладнее, чем в низине. Днем мы гуляли, исследуя окружающие горы, а по вечерам сидели в отеле, облачившись в тёплые вещи. Неподалёку находилась целая линия кафе, среди которых мы выбрали самое дешёвое, индийское, и регулярно там ужинали уже давно полюбившимися лепёшками и курицей тандури, запивая снедь вкуснейшим ласси — жидким кисломолочным напитком наподобие айрана. Тут и июль подошёл к концу. Начался август, в первых числах которого я традиционно отмечаю свой День Рождения. В этот раз праздник получился что надо: с утра мы залезли на очередную гору и спустились с другой стороны, выйдя к чайным плантациям. Во времена колониального правления здесь отдыхали британцы, оставив аборигенам в наследие привычку пить чёрный чай и заедать булочками, предварительно намазав их жирными сливками и джемом. Именно этим мы и занялись в кафе с видом на плантации. Чай был довольно сносный, а вот булочки свежестью похвастаться не могли, но мы изрядно проголодались за время ходьбы и съели их с удовольствием.

Обратно шли по шоссе. Здесь-то и поджидал подарок судьбы, припасённый специально к моему Дню Рождения: видно, на резком повороте из грузовика выпал спелый дуриан, да так и остался лежать в канаве. Мы его прихватили с собой и буквально через несколько минут съели, усевшись на придорожный парапет. Дуриан этот был гораздо вкуснее тех, что мы успели попробовать, и есть основания подозревать, что он был из породистых, а не простой деревенской разновидности. Единственное, что вызывало толику сожаления — тот факт, что он был всего один и не очень большой.

Сказочный лес в Кэмерон Хайлендс.

Настало время покидать горный регион. В предпоследний день мы наткнулись на небольшое кафе, которое держали глухонемые китайцы. Все заказы приходилось писать на бумажке, но суть не в этом, а в том, что там подавали замечательные на наш взгляд завтраки. Мы выбрали тосты с джемом и маслом, а также яйца всмятку. И если в отношении тостов сказать особенно нечего, то яйца заслуживают отдельного упоминания. Они были сварены так, что не только желток, но и белок оставался практически жидким. Яйца полагалось разбить в пиалу, сдобрить соевым соусом, а также солью и перцем, и есть ложкой. Вкус был превосходным! Но даже больше яиц запомнилось радушие китайцев, которые, хоть и не могли ничего толком сказать, от всей души старались, чтобы завтрак нам понравился.

К слову, это был не первый случай, когда мы видели такое хорошее отношение со стороны китайцев. В стране помимо них проживают собственно малайцы — мусульманский народ, но при этом и те, и другие, являются малайзийцами, то есть гражданами Малайзии. И, конечно, не следует забывать про индийцев, которых здесь хоть и меньше, чем китайцев, но тоже достаточное количество. Малайзийские мусульмане как правило не были столь же дружелюбными, да и еда их, на наш взгляд слишком резкая и жирная, оставляла желать лучшего. А китайцы сумели, с одной стороны, сохранить свои культурные обычаи и быт, а с другой — хорошо освоиться на новом месте. Так что на территории Малайзии можно было найти самый настоящий Китай с его характерной архитектурой, уличной едой, праздниками и народными традициями.

Следующий переезд на автобусе был в городок со странным названием Баттерворс, названный так не ради масла («butter», анг.), а в честь какого-то Уильяма Джона Баттерворса. Напротив автобусной станции находился причал паромов, идущих до Пенанга. В Баттерворсе вышли мы, а также обманутые туристы, которых пообещали отвезти не просто на Пенанг, а и вовсе в Джоржтаун, до которого по земле было ещё тридцать пять километров. Туристы отчаянно ругались и выходить не хотели, но деваться было некуда. Водитель показывал рукой в сторону причала и убеждал их, что до Джоржтауна рукой подать, и что никакого обмана нет. Среди вовлечённых лиц я заметила девушку с длинными кудрявыми волосами и вспомнила, что видела её днем ранее в магазине. Она принесла обратно пакет незрелой маракуйи и громко возмущалась, как можно продавать такие плохие фрукты. Продавец невозмутимо вернул деньги, а я, скромно потупила глаза, вспомнив, что самолично выбрала и скупила всю спелую маракуйю в этом магазине накануне. Видно, злой рок не оставил кудрявую девицу и в автобусе. Туристы обречённо покатили свои чемоданы, направляясь к парому, а мы пересели в другой автобус и уехали в маленький городок под названием Сунгай Петани, где должны были заниматься уже полюбившимся волонтёрством всю следующую неделю.

Зная, что будем находиться в Малайзии целый месяц, мы решили, что неплохо будет поближе познакомиться с местным народом и его традициями. В интернете Паша наткнулся на блог, который вела китаянка по имени Зин Тон Чоу вместе со своим партнёром Фредом. Они придумали устроить что-то типа эко-фермы, куда могли бы приезжать люди, разделяющие их ценности, и помогать. Идея была в том, чтобы выращивать органические овощи и фрукты, а также разводить кур, стараясь ограничивать использование промышленных кормов. За полтора года существования проекта в гостях у Зин и Фреда побывало больше шестидесяти волонтёров. Совместными усилиями они разбили сад, сделали печку из глины, засадили рисом пруд и построили новые курятники. А в качестве базы ребята использовали участок и деревенский дом, принадлежащие двоюродным дедушке и бабушке Зин. При этом дедушку и бабушку все почему-то звали дядюшкой и тётушкой. Мы написали Зин письмо по электронной почте, и та с радостью согласилась нас принять. Удивительно, но очень легко вот так, за тысячи километров от дома, найти людей, которые скажут: «Приезжай!», и ты можешь жить у них и делиться всем, что есть, и получать взамен то же самое. И в этом уравнении не участвуют деньги. До сих пор не перестаю удивляться, насколько это просто, легко, и главное, очень хорошо. Для нас, городских жителей, это бесценный опыт погружения в чужую культуру, иначе просто недоступный.

Зин встретила нас на автобусной станции и отвезла в дом. К сожалению, во время нашего визита Фред уехал на время во Францию. Так что познакомиться с ним не вышло. А с Зин поладили быстро и даже стали звать её ласково Зинаидой. Когда-то давно, ещё до Второй мировой, прадед Зин приехал в Малайзию из Китая вместе со своей семьёй, спасаясь от голода. Он был человеком не самым бедным и сумел открыть табачную фабрику. Работали на ней все домочадцы, включая детей — за еду, притом принудительно, по пятнадцать часов в день. Иначе им грозили побои. «Это были жестокие времена» — сказала Зин: «Сейчас всё гораздо лучше». В итоге прадед оставив фабрику и вернулся на Родину, где и умер. Семейство вздохнуло с облегчением.

В первый день мы успели немного. Сначала заселились в небольшую комнатку прямо под крышей дома. Обстановка была крайне простой: на полу лежал матрас, а над ним висела москитная сетка. В другой части комнаты находился старый комод с рабочей одеждой, оставленной волонтёрами. Также имелся стул и небольшой вентилятор, а ещё окно, из которого открывался вид во двор, частично заслонённый раскидистым рамбутановым деревом. Наша комната была единственной на втором этаже. Внизу находились комнаты Зин, дядюшки и тётушки, а также их сына, который очень много работал и дома бывал редко. Также внизу были кухня и просторная гостиная с обеденным столом, телевизором и домашним алтарём, как это принято у китайцев. Между вторым и первым этажом не было потолка, за исключением комнаты Зин, которая являлась пристройкой к основному зданию.

Была в доме и ванная комната, в которой унитаз был не подключён к канализации, и вода просто вытекала из него на пол. Стоял он скорее для красоты, и ходить в туалет нужно было во двор, в будку. В ванной мылись с помощью ковшика из большого глиняного горшка, который наполнялся из крана, подключённого к колодцу. Вода была холодной, но в Малайзии в августе так жарко, что другой и не требуется. Помывшись с дороги, мы переоделись и пошли помогать Зин по хозяйству.

Сразу за домом располагались курятники. Суммарное количество кур составляло что-то около двухсот голов. Самые маленькие цыплята жили обособленно, чтобы их не затаптывали другие куры и не отнимали еду. Через стенку от них находился лазарет для больных птиц. В просторной клетке сидело всего три курицы, одна из которых была слепой, другая — хромой, а у третьей была вывернута набок шея, и вся она была нескладная и выглядела очень несчастной. Больных кормили отдельно, особенно тщательно измельчая еду, а ещё для них был организован обогрев в виде лампы. Птицы жались к ней и друг к другу днем и ночью. Остальные делили между собой три просторных курятника. Гомон стоял невообразимый! Днем все взрослые и здоровые птицы свободно гуляли по двору, и лишь ночью Зин запирала их, чтобы защитить от хищников.

Среди цыплят был один, самый маленький, но тем не менее выдающийся экземпляр, которого Зинаида звала «Тугосеря». У него были большие проблемы с опорожнением кишечника, вызванные какой-то врождённой непроходимостью, и большую часть времени это создание отчаянно тужилось. Его гузку ежедневно смазывали маслом, и хоть это практически не помогало делу, цыплёнок всё равно был активен и охотно клевал корм. Мы прониклись сочувствием и тоже, как и Зин, регулярно подходили проверить, всё ли нормально с маленьким пройдохой. Она вообще бережно и с любовью относилась ко всем птицам, с которыми постоянно разговаривала, повторяя тоненьким голосом: «Ко-ко-ко-ко-ко-ко». Слыша это кудахтанье, мы знали, что Зинаида ходит где-то в районе курятников.

На участке также находился сад, и росли в нем разные деревья, кусты и травы — все и не счесть! Кокосовые пальмы, ямс, лаймовые деревья, драконов фрукт, лемонграсс, папайя! Кроме рамбутанового дерева, было и хлебное, а ещё в саду росла амбарелла — диковинный фрукт, напоминающий по вкусу помесь лимона и незрелого яблока. В первый день мы только и успели, что ознакомиться со всей территорией и полить растения из шланга, как настала пора полдничать. Дядюшка, стоило присесть за стол на веранде, принялся поить всех вкуснейшим китайским чаем и потчевать рамбутанами, а тётушка приносила из кухни то конфеты, то домашнюю выпечку. По-английски они почти не говорили, но если тётушка молча улыбалась, то дядюшка бомбардировал нас отдельными словами, которые зачем-то повторял по два раза: «Чай-чай!» — и наливал очередную пиалу, или «Ешь-ешь!» — и вручал спелый рамбутан, предварительно очистив его от кожуры. Гостеприимство семейства Чоу радовало нас изо дня в день, и мы по возможности старались отвечать тем же.

Каждый день петухи будили нас в шесть утра своими истошными воплями, и каждый день в девять утра, а ещё в шесть вечера мы задавали всем курам корм, обычно вместе с Зин, но иногда с дядюшкой или одни. Нужно было сперва сходить с мешками к соседу, торговцу зеленью, и забрать с его заднего двора гору обрезков, негодных для продажи. Их впоследствии нужно было как следует изрубить с помощью мачете и наполнить травой три ведра примерно на треть каждое. Дальше в ведра забрасывались объедки, которые дядюшке отдавали бесплатно на рынке: в основном рис и лапша. Сверху высыпался черпак промышленного корма, по одному в каждое ведро, а ещё в два ведра из трёх мы добавляли кокосовый жмых. Его также отдавали торговцы после того, как выжимали масло. Цыплята и больные куры этот жмых не получали, так как он был для них слишком грубой пищей. Аккуратно перемешав содержимое, мы заносили ведра в курятники и опорожняли в кормушки. Голодные куры толкались и мешали процессу, и надо было следить, чтобы не клюнули случайно в руку, когда рассыпаешь корм. Также мы наблюдали за поведением пернатых, и если кто-то из них не спешил клевать, а сидел, нахохлившись, в углу, то это был верный признак, что птица заболела, и её нужно поместить в лазарет, иначе зараза могла распространиться на остальных. На третий день курица со свёрнутой шеей умерла, несмотря на все попытки Зин её накормить и полечить традиционными китайскими шариками на основе трав, и её место заняла другая, простывшая из-за дождя. Из клюва у неё капало, и большую часть времени несчастная птица жалась к тёплой лампе.

Иногда мы работали в саду, например, собирая созревшую амбареллу, которая от незрелой отличалась только размером. Иногда приходилось заниматься более неприятными делами, как, например, на второй день — когда пришлось вычистить все курятники, отскребая вонючий помёт от досок. Но любая работа была в радость, потому что мы её делали вместе с Зин, которая к делу всегда подходила с энтузиазмом и не тяготилась никаким трудом, даже самым противным.

Дядюшка увлекался массажем, который делал всем желающим, притом денег не просил, и плата оставалась на усмотрение каждого клиента. Кто-то приносил в дом гостинцы, кто-то давал деньги, а самые бедные либо жадные пользовались его услугами задарма. Зинаида задумала построить специальную беседку для массажа, чтобы было где развернуться, да дело не клеилось: не было подходящих стройматериалов, как и средств на них. Но тут выручил дядя (другой, не дядюшка), у которого от строительства осталась куча досок. Он приехал за нами на большом новом пикапе и отвёз в свой дом, где всё его семейство принялось грузить доски в кузов и громко, как положено у китайцев, галдеть. Дом был на вид довольно богатый, судя по общему убранству, а также большому аляповатому фонтану, установленному во дворе. Доски были под стать дому — сделаны из дорогого дерева твёрдого сорта. До этого у Зин были лишь старые гнилые палеты, из которых она как-то ухитрилась сложить две секции пола в будущей беседке, ну а теперь можно было заменить их качественным покрытием! После того, как галдящие китайцы напоили гостей чаем, дядя повёз нас вместе с досками обратно. Но на этом его щедрость не закончилась: пикап заехал на парковку возле кафе, где предлагали местные десерты. Каждому принесли по здоровенной плошке строганого льда, который тут едят как мороженое, как и много где в Азии. Но в Россию, в отличие от японских суши, эта привычка никогда не придёт, а всё потому, что у нас зимой очень холодно. Строганый лёд напоминает снег, и какой русский будет платить за то, что и так лежит на улицах бесплатно! Наш лёд был пропитан сиропом, а также увенчан здоровенной долькой дуриана. Было тяжело осилить столько мороженого сразу, несмотря на жаркий день. Зинаида от десерта и вовсе отказалась: китайцы верят, что женщинам в их «особые дни» не стоит есть холодное. Зато Паша не осрамился, налегая на свою порцию изо всех сил. Дядя удивился такой прыти и сказал, что может отвезти нас в другое кафе, где мороженое «во-от такое», и показал раздвинутыми руками, какое — как рыбак показывает размер выловленной им крупной рыбы. Но мы уже наелись до отвала и хотели домой, к дядюшкиному чаю.

Большую часть времени, проведённого в доме Зин, мы строили беседку из досок, привезённых с дядиной помощью. Работать в жару тяжело. Древесина была такой твёрдой, что приходилось под каждый гвоздь сначала просверливать отверстие, иначе доски могли расколоться. Ворочать их, длинные и громоздкие, было трудно, и мы втроём выбивались из сил, купаясь в собственном поту. Если бы не циркулярная пила, имевшаяся у Зин, работа бы вообще не продвигалась, а так за четыре дня мы успели положить весь пол. Параллельно разбирали старые палеты. Добытые таким образом гвозди складывали отдельно, чтобы дядюшка мог их продать как металлолом. Он вообще старался как можно большему количеству вещей подарить вторую жизнь и многое утилизировал, забирая у соседей всякий ненужный хлам. Брал и отработанное машинное масло, лишь бы не выливали его в реку. Таким маслом, стоявшим без дела в сарае, мы пропитали старые гнилые доски в основании беседки, чтобы они не так страдали от влаги. Но не всем вещам нашлось применение: например, старый домик для духов так и остался лежать на заднем дворе.

Иногда, когда мы работали в беседке, приезжал отец Зин. Он раньше имел бизнес по продаже древесины, и за два года разбогател и смог купить для своей семьи очень большой и красивый дом. Но потом быстро прогорел и лишился своего богатства. С тех пор о прежних временах напоминает только шикарный дом, а в целом семья Зин живёт очень скромно. Отец не располагает средствами, чтобы поддерживать Зинаиду финансово, но старается помогать, чем может. Два дня он стриг траву, которая сильно разрослась на участке, и иногда заходил к нам в беседку на перекур.

Однажды с утра Зинаида уехала по своим делам, а мы, не зная, чем заняться, решили собрать с амбарелловых деревьев гусениц и прочих вредителей, пожирающих листья. Никакие пестициды здесь в хозяйстве не использовались, поэтому для жучков и червячков было раздолье, и это грозило гибелью урожая амбареллы. Некоторые гусеницы были на вид очень страшными и волосатыми, и с ними требовалось соблюдать осторожность: одно касание, и участок кожи размером со спичечный коробок покрывался волдырями. Другие гусеницы и жуки не были столь опасными, но зато активно сопротивлялись и пытались убежать. Так что борьба с насекомыми и их личинками растянулась аж до самого обеда. Когда мы вернулись с полным ведёрком, чтобы показать дядюшке чудовищную гусеницу с красной головой и рогами, оказалось, что в доме гость.

Это был дядюшкин приятель — малаец по имени Тан, бывший полицейский и притом буддист. Он с энтузиазмом принялся рассказывать о себе. Например, жаловался, что в полиции служить тяжело: «Все дают деньги, а брать нельзя». Только нельзя не потому, что таков закон, а потому что он буддист. А ещё этот своеобразный человек на пенсии развлекался охотой: «В буддизме положено, что убивать ради потехи нельзя, а можно только для еды. Поэтому что убил, то надо съесть. Я однажды убил носатую обезьяну, и ту пришлось съесть, потому что иначе нельзя». Это неловкое оправдание своих дурных наклонностей не произвело на нас особого впечатления. Пока я слушала откровения бывшего полицейского, Паша сорвал немного свежего лемонграсса и заварил чай. Мы стали пить его и отдыхать, пока дядюшка с возгласами: «Ешь! Ешь!» подсовывал то свежий рамбутан, то печенье.

Дядюшка Чоу и его сосед с гостинцами.

К дядюшке постоянно приходили разные люди. Например, частенько заходил сосед, торговец фруктами, и каждый раз приносил гостинцы: то корзину с мангостинами, а то и спелый дуриан. Узнав, что мы очень любим их, он пообещал принести ещё, и на следующий день притащил целых два крупных и спелых плода. Один из них дядюшка разделил между всеми присутствующими, а второй целиком отдал нам, как ценителям. Сезон ещё не закончился, и дурианы были потрясающе вкусными, хоть и излишне, на мой взгляд, духовитыми. За это Зинаида их не любила и практически не ела, в отличие от нас с дядюшкой. Впрочем, не все соседи были одинаковы хороши. Некоторых, таких как старенькая соседка и её муж, Зин недолюбливала, потому что они ничего никогда не приносили, зато очень много ели и всегда пытались что-то унести с собой. Но дядюшка и жадных соседей привечал со своим обычным радушием, невзирая на отсутствие взаимности.

Дядюшка был человеком удивительным. Его гостеприимство не знало пределов, и большую часть времени он был занят тем, что творил добро. Делалось это стремительно: чашки то и дело наполнялись свежезаваренным чаем, рамбутаны очищались и настойчиво вручались гостям. Конфеты то и дело кочевали по столу, потому что дядюшка перекладывал их с места на место: вдруг они привлекут чьё-то внимание и будут съедены? Гостеприимство не ограничивалось рамками стола, и сад с огородом тоже использовались дядюшкой для причинения добра. Вот он пытается длинным шестом сшибить плод хлебного дерева, а вот выкапывает клубень ямса, чтобы тётушка могла приготовить его с рисом и попотчевать нас. Услышав, что мы интересуемся лягушкой, которая громко квакала по вечерам, дядюшка взял фонарь и большой сачок, и повёл нас ночью на пруд, чтобы поймать это шумное земноводное и показать всем. Но лягушка удрала, хоть он и очень ловко орудовал сачком. Тогда дядюшка полез на крышу, чтобы нарвать рамбутанов, утверждая, что в темноте они вкуснее. Со словами: «Рамбутан-рамбутан!» он вручил каждому спелый плод, а потом ещё один, и ещё, и на каждом разрывал кожицу своими сильными пальцами, чтобы было удобно есть.

Дядюшкина доброта распространялась не только на людей. Животные тоже были согреты лучами его милосердия. Из жалости дядюшка взял к себе несколько, а точнее шестеро собак, из которых пятеро были здоровенными беспородными псинами, а одна — маленьким плешивым пекинесом. У каждой собаки была своя история появления в доме Чоу. Например, лохматый разноцветный пёс Дореми с вислыми ушами, отдалённо напоминающий сенбернара, пришёл от соседа и поселился в гараже, всем своим видом выражая уныние и безнадёжность. Соседа такая ситуация вполне устроила, тем более что дядюшка взял на себя обязанность кормить животное. Облезлого пекинеса Хэппи, пробравшегося в чужой двор, попросили забрать соседи-мусульмане, которые по религиозным причинам касаться собаки не могли. Дядюшка никогда не видел пекинесов и сказал: «Животное заберу, но это не собака, а кошка». Долгое время он был уверен, что стал владельцем кошки, пока Зин не убедила его в обратном.

Практически все собаки, включая любимого пекинеса, вид имели неприглядный и напоминали зомби. Если более молодые Фокси и Чика были здоровы и всего лишь воняли и чесались от блох, то, например, самый старый пёс, Сенпай, пребывал в удручающем состоянии. Его тело было покрыто расчёсами и болячками, да так густо, что казалось, на нем нет живого мечта. Практически всё время, свободное от сна, пёс яростно чесался и скрёбся когтями, раздирая раны, которые издавали удушливую вонь. Другая старая собака, чьё имя я запамятовала (помню лишь, что по-китайски кличка означает «губы»), пахла не сильно лучше, ну а лидировал в этой троице вонючек пекинес Хэппи, практически слепой, глухой и еле таскавший лапы. Дядюшка исправно кормил и ласкал всех животных, но не проявлял интереса к их гигиене и здоровью, считая, что собаки в состоянии позаботиться о себе сами. К счастью, родители Зин, обеспокоившись состоянием Сенпая, купили в аптеке лечебный спрей, и под его воздействием раны стали потихоньку заживать.

В определённый момент мы почувствовали желание сделать для дядюшки что-то хорошее, но долго не могли придумать, что именно. Чуть позже подходящая возможность подвернулась сама собой. Паша собирался в город, чтобы купить зубную пасту, а также починить прохудившиеся кроссовки. А днем ранее он сделал фото, разложив на бетонных ступеньках листья хлебного дерева и рамбутана, дополнив композицию полной чайной чашечкой с дядюшкиного стола. Получившаяся фотография, как нам показалось, передавала атмосферу гостеприимного дома, и мы решили её распечатать и вручить главе семейства Чоу.

В городе Зин сначала завезла нас на рынок, где работал её знакомый китаец по фамилии Яп, уже много лет занимающийся починкой обуви. Обувных дел мастер — явление в современной Малайзии редкое, и в городе их было всего двое. Яп показал нам разные ботинки, уже подклеенные и прошитые его собственными руками, и обещал, что Пашиным кроссовкам не будет сносу. И даже попозировал немного для фото сначала с молотком, а потом с кроссовкой в руках, и при этом хитро улыбался. В помещении за его спиной китайский брадобрей намыливал шею очередному клиенту, стоя с опасной бритвой в руке. Оставив кроссовки в распоряжении обувного гения, мы отправились в магазин, а потом и в фотомастерскую. Вежливые мусульманки в цветастых платках тут же распечатали фотографию, к которой мы также приобрели красивую рамку. Вечером за ужином Зинаида сообщила дядюшке с тётушкой, что мы хотим вручить им подарок. Получив пакет, дядюшка распаковал его, выражая лицом полное ошеломление, и увиденный натюрморт поразил его в самое сердце. Дядюшка то поднимал фотографию вверх, то опускал, и всё время что-то громко кричал по-китайски, а потом даже встал на колени и три раза произнёс: «Ще ще!», что означало «Спасибо!», и в итоге осторожно водрузил рамку на семейный алтарь. Зинаида перевела, что он очень рад, и что никто раньше такого для него не делал, и это драгоценность, что не купишь за деньги. Чуть позже дядюшка сфотографировал наш подарок на свой телефон и показывал его каждому встреченному им человеку, громко выражая свой восторг. Такая реакция превосходила всё, что мы могли ожидать, и оставалось только радоваться, что удалось хоть немного отплатить дядюшке за его доброту.

Тётушка занята любимым делом на кухне.

Тётушка тоже осталась довольна подарком, хоть и не кричала и не галдела, а только улыбалась своей очаровательной полуулыбкой китайской Моны Лизы. По-английски она не говорила совсем, да и не пыталась. Если дядюшка знал несколько слов, позволяющих ему эффективнее творить добро в отношении иностранцев, то она просто была милой и недостаток общения компенсировала кулинарными талантами. За восемь дней, что мы находились в их доме, тётушка ни разу не повторилась, каждый день выставляя на стол новые и новые блюда. Готовила она просто превосходно, и мы с благодарностью принимали плоды её трудов, а после всегда мыли посуду. Ели, как принято у китайцев, рассевшись вокруг круглого стола. Каждому давали тарелку с горячим варёным рисом, а в центре стояли разные миски и плошки с едой, как варёной, так и жареной, и тушёной. Отдельно — мисочка с соевым соусом и ещё тарелочка с солёно-сушёной, вонючей и очень костлявой рыбой, без которой дядюшка, по словам Зин, не мог жить. Мы отведали эту рыбу лишь однажды, и то из вежливости, и были уверены, что китайцам стоит попробовать жирную астраханскую воблу, и тогда они не смогут есть свою рыбёшку без слез. Тётушка каждый день готовила то курицу, то свинину, то рыбу, и всё это в разных сочетаниях с овощами и травами. Особенно мне запомнился паровой омлет с листьями каффир-лайма, очень нежный и ароматный. Кости и прочие объедки было принято складывать прямо на стол. При этом все присутствующие, кроме дядюшки, ели ложкой и вилкой, а не палочками. В Малайзии большинство людей привыкло есть по-европейски, ну а дядюшка просто чтил свои китайские традиции и с палочками в руках выглядел очень органично.

Тётушка, единственная из всего семейства, была особой суеверной. Однажды я помогала ей сворачивать бумагу, тиснёную золотом и серебром, особым образом, чтобы получилось что-то вроде фантика. Китайцы покупают такую бумагу целыми пачками и используют для своих церемоний, а точнее просто сжигают. Есть поверье, что в загробном мире, где томятся духи предков, много жадных чиновников. Бумага символизирует деньги, которые посредством сжигания переправляются к умершим, чтобы те жили хорошо, подкупали кого надо и, главное, не беспокоили живых. Более продвинутый народ сжигает не только фантики, но и бумажные деньги, конечно, ненастоящие, и ещё массу всякого добра: мобильные телефоны, одежду и даже дома, и всё это тоже сделано из бумаги. Совместными усилиями мы свернули целых два мешка золотых и серебряных фантиков, чтобы тётушка могла как следует ублажить своих умерших родных.

Я сворачиваю фантики для тётушки, сидя на террасе.