Айгу! Они не едят личинок шелкопряда!

 

Предисловие

Посредством слова «айгу» корейцы передают широкий спектр эмоций от удивления до огорчения. На русский его можно было бы перевести как «Ну и ну!» или даже «О Боже!».

Людей, бросивших успешную карьеру и комфортную жизнь современного горожанина ради воплощения своих идей, не связанных с зарабатыванием денег, принято называть дауншифтерами. Мне это слово никогда не нравилось, как содержащее в себе заведомо неверное направление «вниз». Безусловно, отказ от участия в гонке за должностями и высоким заработком предполагает смену направления движения, но часто это такое же развитие, просто карьера личная, а не рабочая. Я просто любила путешествовать и считала месяц отпуска, выделяемый работодателем ежегодно, недостаточным для того, чтобы вдоволь ездить по миру.

Исходя из этих соображений и планировалась поездка длиной в четыреста дней, куда мы отправились вдвоём — я и мой муж, Паша. И если вначале волонтёрству отводилась второстепенная роль, так как мы не имели подобного опыта и не знали, насколько он окажется удачным, то со временем стали уделять этому увлекательному занятию большую часть времени. И книга, которую я начала писать через полгода после начала поездки и закончила уже после её окончания, получилась скорее о волонтёрстве, нежели о туризме. Класть мозаику в деревеньке на севере Таиланда оказалось интереснее, чем королевский дворец и лежащий Будда, а месить ногами глину вперемешку с рисовой шелухой в Камбодже, чтобы изготовить кирпичи для постройки глиняной халупы — увлекательнее посещения храмового комплекса Ангкор Ват.

В русском языке слово «волонтёрство» принято употреблять тогда, когда речь заходит о благотворительности. В английском же волонтёром является любой, кто осуществляет деятельность безвозмездно, а точнее даже без платы. И деятельность эта тоже может быть практически любой: не обязательно снимать последнюю рубашку, достаточно выйти и собрать мусор в ближайшем парке или помочь соседу покрасить забор на даче. В отдельную категорию выделяется так называемое волонтёрство в путешествии. Существует немало сайтов, где можно за небольшую сумму приобрести членство и таким образом получить доступ к многим тысячам вариантов размещения в разных странах. Хозяева предлагают жильё и еду за несколько часов помощи в день. Видам деятельности нет числа: это может быть фермерство или садоводство, преподавание, помощь с детьми, работа в отелях, строительство или реставрация, дизайн, видеосъемка и фотография.

Цели у каждого свои, причём это касается как принимающей стороны, так и путешественников. Кому-то важен культурный обмен и общение, а для кого-то основным преимуществом является экономия денег в поездке. Есть хозяева, ищущие бесплатную рабочую силу, а есть те, кто стремится давать, а не брать. Среди тысяч предложений выбрать то, что подходит лично тебе, не так и просто. Для нас экономия была не принципиальна; хотелось погружения в настоящую жизнь. Хотелось увидеть и понять, что за люди живут в странах Азии, как организован их быт, какие у них привычки. И если туризм в лице гида показывает путешественникам лубочную картинку, и то издали, из окна экскурсионного автобуса, а после путаного объяснения на ломаном языке протягивает руку за чаевыми, то волонтёрство позволяет увидеть ситуацию если не всамделишную, то по крайней мере близкую к истине.

Наконец, билеты были куплены, отели забронированы, маршрут составлен. Финальной стадией подготовки стала диспансеризация вкупе с обновлением прививок. Сначала все шло хорошо: медицинская страховка, выданная на работе, позволила мне быстро и практически бесплатно не только обследоваться у разных врачей, но и, к примеру, удалить зубы мудрости, чтобы не вздумали в поездке, чего доброго, заболеть. А потом эндокринолог, рассматривая результаты анализов, сказал: «Вам нужно сделать МРТ гипофиза» — и добавил: «В некоторых случаях повышенный уровень пролактина может свидетельствовать о новообразовании». Вылет из Москвы в Сеул должен был состояться через три недели. Было трудно поверить, что судьба подкинула такую задачку — выбор между путешествием, которое может оказаться весьма недолгим, втроём с мужем и зловредной опухолью, и отказом от давно запланированной поездки, в которую вложено столько времени, сил и средств. И хотя томограмма опровергла предположение врача, случай этот лишь подтвердил во мне уверенность в том, что решение уехать путешествовать было верным. Никогда не знаешь наперёд, как распорядится тобой мироздание, но очень обидно не совершить того, о чем мечтал годами. 

Глава I. Корея

— Очень жирные ложки. — Перец с перцовой пастой. — Добрая миссис О. — Красный суп «порыщи». — Ты, наверное, вода. — Империя хурмы. — Наши малайские сестры. — Пукающие старушки хэнё. — Я буду хранить твои дары вечно.

Путешествие в моих глазах почти всегда было эстафетой или даже гонками с препятствиями, когда сперва напряжённо ждёшь команды «на старт», вернее, «на посадку», а потом летишь на самолёте, несёшься в поезде, далее бежишь, бряцая барахлом в рюкзаке, торопишься успеть увидеть и почувствовать как можно больше, пока время, отведённое трудовым кодексом, не истекло. Сначала один аэропорт, потом другой — пересадочный, потом третий. Потом стоишь на паспортном контроле и ждёшь глухого стука, с которым пограничник вбивает штамп о въезде в твой видавший виды проездной документ. Скорее, скорее! Ведь столько нужно успеть за эти две-три недели! Основное отличие нынешнего, долгого путешествия, от обычного, трёхнедельного, оказалось в том, что потребовалось гораздо больше времени, чтобы поверить, что оно действительно началось. Так что наше большое путешествие по-настоящему стартовало не в электричке «Павелецкий вокзал — Домодедово», не в аэропорту в Абу-Даби, а много позже, уже в Корее, в поезде, который увозил нас из Инчхона в Сеул. Состав нёсся мимо пустоши, казавшейся нереальной сквозь зеленоватые оконные стекла. Второй раз в жизни я ехала на этом поезде и второй раз с восхищением глядела на бесплодную землю, испещрённую лужами воды. На скорости они сливались в одну тёмную полосу. И тогда так же, как мелькали в окнах фонарные столбы, промелькнула мысль: «Вот оно! Началось!». И это было правдой. Впрочем, чтобы поверить в то, что поездка скоро не закончится, что через две-три недели не нужно возвращаться в Москву и идти на работу, понадобилось ещё немало дней. Но со временем мы привыкли.

Свалив рюкзаки на пол в тесной комнатушке, ставшей нашим убежищем на неделю, мы отправились исследовать Сеул. Первым впечатлением стал ручей Чонгечхон, неспешно несущий свои воды мимо пешеходных дорожек в центре столицы — место, любимое как корейской молодёжью, так и пенсионерами. Первой едой — миска пшеничной лапши удон с задорно торчащим из тарелки хвостом креветки в кляре. Первой покупкой — широкополая шляпа со столь же длинным, сколь и широким козырьком — головной убор для защиты от палящих солнечных лучей. Для Паши шляпу удалось найти не сразу, и единственная подходящая всё равно была маловата для его большой головы.

В гостевом доме, где мы обосновались, имелась кухня, доступная всем желающим. Во время завтрака её оккупировали жильцы, пользующиеся преимуществом бесплатного завтрака, который состоял из поджаренных ломтиков хлеба и клубничного джема с маслом. В остальное время, очевидно, пытались готовить свою еду китайцы, судя по разрушениям, ими оставленным — немытая посуда, объедки риса и очень жирные ложки, забытые в рисоварке. Иногда мы встречали добродушных тёток в хиджабах, пытающихся поджарить на сковороде кильку в томатном соусе. Иногда жарили и чадили сами. Обедали всегда в городе, а вот ужин частенько приносили с собой и ели на этой самой кухне.

В нескольких сотнях метров от нашего жилища находился исполинский супермаркет «Емарт», или, если называть его на корейский манер, «Иматы». Гулять по его обширным отделам можно было часами. Со вкусом разложенные на прилавке листья салатов и прочую зелень орошал водяной пар. Пучили глаза сквозь толщу аквариумного стекла неуклюжие крабы. Через динамики пыталась докричаться до покупателей на корейском рыба-сабля, бесстыдно предлагая себя с большой скидкой. После девяти часов вечера наступало время уценки готовой еды, и мы неловко слонялись у прилавков, ожидая, когда работники магазина начнут переклеивать этикетки. Свежие суши и сашими можно было приобрести за бесценок. Однажды вечером мы всё-таки вняли мольбам рыбы-сабли и унесли её, нарезанную, с собой в лотке, чтобы поджарить на кухне и съесть под молчаливое неодобрение прочих жильцов. Возможно, им не нравился запах жареной рыбы, а скорее всего они просто завидовали нам, вкушающим этот деликатес. Рыба-сабля в Корее очень ценится. Вкус её напоминает корюшку, а количество костей — щуку. В другой раз, соблазнившись на рынке крабами, маринованными в соевом соусе, мы и их притащили на кухню и спрятали в холодильнике. Несмотря на неприглядный вид, крабы обладали пронзительным вкусом и были очень солоны, а потому особенно хороши с белым варёным рисом.

В одно раннее субботнее утро мы отправились покорять Ачасан. Эту гору недалеко от центра Сеула регулярно посещают семейные корейцы. Многие надевают спортивную одежду и вышагивают по тропинкам. Идёт и стар, и млад — активные пенсионеры обгоняют детей, ведомых родителями со следами вчерашних возлияний на лице. Вот топает седовласый старец, а на поясе у него портативное радио, из которого доносится жизнерадостная музыка. А вот идёт мальчик лет пяти и бережно несёт в прозрачном пакете найденного им жука-оленя. Те, кому лень шагать, располагаются на полянах и устраивают пикники. С собой отдыхающие берут огромное количество котомок, коробок и мисок с едой, которую запивают рисовым вином макголи, а то и соджу — более крепким спиртным напитком.

Ценители интенсивных нагрузок предпочитают национальный парк Пукхансан, располагающийся меньше чем в часе езды на метро из центра Сеула. Утром в воскресенье из поезда вместе с нами вышло около сотни корейских старичков и старушек, и все бодрым шагом двинулись по направлению к горе. По дороге они покупали разную нехитрую снедь, и мы с ними заодно соблазнились кимпабом — рисовым рулетом с тонко нарезанными овощами и прочими продуктами, завёрнутыми в лист из жареных и спрессованных водорослей. На входе в парк дружелюбный рейнджер выдал карту и объяснил, как добраться до вершины самой высокой горы. Это был, по сути, коллективный поход: подниматься приходилось гуськом, так как желающих было очень много. Корейские пенсионеры, составлявшие большинство посетителей парка, к происходящему относились серьёзно: их экипировка при необходимости позволила бы не только играючи забраться на гору, но и прожить на вершине несколько дней. По крайней мере все как один были обуты в прочные ботинки, сверкали логотипами известных спортивных брендов и имели небольшие, но плотно набитые рюкзаки со всякими полезными вещами и едой. На наши шорты и кроссовки они косились неодобрительно, и один дедушка даже что-то проворчал по-корейски, показывая пальцем то на меня, то на мою, на его взгляд, неподходящую обувь. Мы уже тогда знали, что для подъёма и спуска нужно немного желания, немного дыхания да крепкие колени, а фирменный логотип на пузе делу нисколько не помогает, и ботинки сами на гору не залезут. Но в Корее индустрия спортивной одежды для любителей пешей ходьбы цепко завладела умами простых людей, и где бы мы ни были, всегда неподалёку можно было купить хочешь треккинговую обувь, а хочешь — специальные штаны с усиленными на заду швами или жилетку с карманами. Добравшись до вершины, мы потолкались с пенсионерами, поглазели с высоты, захватывающей дух, съели свой кимпаб и начали спускаться.

Обедать зашли в скромное, даже затрапезное кафе, где Паше подали простой суп с лапшой, а мне лапшу без супа, но очень острую. Можно было и догадаться, что по-корейски «смешанная лапша» это лапша, смешанная с перцовой пастой. Пока я обречённо наматывала на палочки красные от перца длинные макаронины, в кафе зашли трое корейцев достаточно преклонного возраста. Они заказали традиционную водку соджу и тут же распили между собой бутылочку, а за ней и другую. В качестве закуски был выбран свежий острый зелёный перец, которого пенсионерам принесли целую тарелку. Перец они сперва макали в перцовую же пасту, а потом смачно хрустели им, вздыхая и покряхтывая. Судя по тому, что тарелка быстро опустела, и хозяйка наполнила её вновь, а потом принесла ещё соджу, мужики вошли во вкус, хоть, как нам показалось, и жаловались, что перец нынче уже не тот, совсем не острый и не пробирает до костей. Воодушевившись их примером, я даже смогла доесть лапшу.

Тут дело было не только в том, что она была острая. Корейские порции поражали своим размером. Никакого «первого, второго и третьего» здесь быть не может: доесть бы хотя бы что-то одно! Если у нас в кафе миской супа наесться невозможно, то в Корее это не проблема: размер порции около литра насытит любого. Нам потребовалось достаточно много времени, чтобы привыкнуть есть так много и не оставлять половину в тарелках. Тем более что к каждому заказу здесь приносят несколько маленьких плошек с традиционными корейскими закусками «панчан» — это обязательно кимчи, то есть капуста, квашенная по-корейски, а также маринованная редька, а ещё соевые ростки, маленькие сушёные рыбки, водоросли, соевый творог тофу и многое другое. Количество закусок зависит от уровня заведения и стоимости заказа. Но даже в самых скромных харчевнях всегда можно отведать кимчи и редьку, а если попросить хозяйку на корявом корейском: «Кимчи чусэё!», то и добавку дадут. И конечно, везде предлагается бесплатно вода, а кое-где могут побаловать и чаем.

На следующий день мы прогулялись напоследок вдоль ручья Чонгечхон, а в душе уже закрадывалось томительное волнение — как там дальше будет? А дальше мы планировали поработать на ферме в рамках сотрудничества с организацией WWOOF, предлагающей добровольцам окунуться в настоящую корейскую сельскую жизнь. Для нас это был первый опыт волонтёрства, тем более такого необычного. Членство в корейской организации WWOOF (World Wide Opportunities on Organic Farms или Willing Workers On Organic Farms), согласно обоим вариантам расшифровки этой смешной аббревиатуры, давало возможность приобщиться к миру органического земледелия. Под словом «органик» в современном фермерстве имеется в виду отказ от использования удобрений и пестицидов химического происхождения. Волонтёры, подобные нам, добровольно помогают фермерам в их нелёгком ежедневном труде, а те взамен предоставляют им проживание и стол. Сейчас, уже имея обширный опыт этой деятельности, точно могу сказать, что для меня нет лучше способа понять и познать страну, чем вот так — пожить в доме у местных, разделяя с ними тяготы труда, кров и нехитрую пищу. Но и тогда уже было ясно, что впереди нас ждёт удивительное приключение, которое приоткроет одну из неизведанных доселе граней обычной человеческой жизни. И этим самым изменит нас, а вернее даже мы сами изменимся, получив этот новый опыт.

Ещё в Москве, разослав фермерам письма и получив первый ответ, весьма лаконичный — «Приезжайте», я поразилась, насколько просто в современном мире найти место для жизни. На другом конце земного шара, в чужой стране есть люди, которые пишут тебе: «Приезжай!», и ты едешь к ним, зная, что одного желания помочь и двух пар неумелых, но не боящихся труда рук, достаточно, и не нужно ни денег, ни особых знаний, только это самое желание, и всё. Лёгкость, с которой получилось договориться со всеми четырьмя фермами в Корее, где мы планировали пожить, несла вперёд, как на крыльях.

Первая ферма с трогательным названием «Пуруми» находилась примерно в часе езды на автобусе от Сеула, в маленьком провинциальном городке Тэсомьён. Автобус высадил нас на станции и умчался, поднимая колёсами пыль. На сообщение, отправленное ещё в пути, мы ответа не получили, и, прождав какое-то время, Паша позвонил фермеру, который почему-то не торопился забрать нас. А виноват во всём оказался языковой барьер. В словарном запасе нашего корейца большей части английских слов, которыми мы его бомбардировали, не было, а вот короткого «now» — «сейчас», оказалось достаточно, чтобы через пять минут он приехал за нами на своей старенькой машине. Мы влезли вместе с рюкзаками на заднее сиденье и поехали на ферму. После краткого обмена любезностями повисло неловкое молчание, и я, в попытке разрушить эту неловкость, спросила: «Как вас зовут?». Человек в соломенной шляпе обернулся и с улыбкой сказал: «О Ван Сон». В Корее, как нам уже тогда было известно, согласно их странным порядкам, обращаться к людям по имени невежливо, а как правильно это делать, я так окончательно и не разобралась. В итоге между собой мы звали Ван Сона по фамилии — Мистер О, а его жену, чьё имя так и осталось загадкой — Миссис О. На самом деле в именах не было необходимости — их всё равно никто не мог запомнить, и все присутствующие на ферме люди старались, по возможности, избегать личных обращений. Говорили просто: «Пойдёмте обедать!» или «Передай, пожалуйста, ложку».

Владения семейства О.

В тот день мистер О отвёз нас к большим парникам, крытых прозрачным пластиком, где уже была задействована целая бригада волонтёров. Все были обуты в резиновые сапоги, а на головах у них красовались пёстрые шляпы с большими козырьками. Количественное преимущество было за молодыми девушками родом из Сингапура — их было целых шесть человек. Все как одна говорили на странном языке, который при первом знакомстве казался китайским, но при ближайшем рассмотрении всё больше и больше напоминал английский. Девушки имели сложные технические специальности, а в Корею приехали в перерыве между учёбой и выпуском из института — притом чисто из любви к корейской популярной музыке. Присутствовал и представитель мужского пола — 19-летний кореец бразильского происхождения по имени Энрике, в Корее никогда не живший и потому по-корейски знавший только «здравствуйте» и «спасибо», совсем как Паша. История Энрике была довольно печальной: приехав в Корею на пару недель отдохнуть, как и подобает порядочному туристу, он вёл разгульный образ жизни и почти моментально просадил все полученные от родителей деньги. Но вместо того, чтобы по звонку выслать очередной транш, коварные предки купили ему членство на сайте корейской организации WWOOF и отправили к мистеру О. Так что в отличие от всех остальных, пребывание Энрике на ферме носило принудительный характер, и этому он рад не был, но испытание трудом и дисциплиной переносил стойко и почти не жаловался. С трудом затолкавшись в грузовичок мистера О, отряд волонтёров, включая новоприбывших нас, отправился на обед.

На ферме всё было сделано с размахом. Если парник, то огромный, уходящий за горизонт, с ровными рядами кустиков перца. Если поле, то необъятное, сплошь засаженное ростками риса — по четыре в одну лунку. И кухня оказалась тоже под стать всей ферме: в большом зале было достаточно столов и стульев, чтобы накормить человек сто. На кухне имелись духовки, варочные поверхности, горелки, большие раковины, огромный промышленный холодильник, и всё это тускло серебрилось в полумраке. Даже питьевая вода появлялась не из банального пластмассового бака, а из исполинского автомата с космическим дизайном. Он умел не только выдавать воду любой температуры, но и производил лёд, а ещё наигрывал приятные мелодии.

Приготовления к обеду заняли буквально пять минут. Пока одни волонтёры мыли руки в многочисленных раковинах, другие достали чистые тарелки и несколько металлических ёмкостей из холодильника. В них хранились разнообразные корейские соления — кимчи, маринованная редька кактуги и ещё много другой приготовленной таким же образом зелени. Эти блюда объединяло одно — острота. В суете незаметно для нас появилась миссис О, подвижная, как капелька ртути. Она быстро перекатывалась по кухне и ловко расставляла всё по своим местам — поддоны с соленьями оказались в ряд на столе, тарелки и палочки для еды — горой рядом с рисоваркой, распахнутой её ловкими руками и уже источающей аппетитный пар. Оставалось только схватить тарелку с палочками и встать в очередь. Так проходил практически каждый приём пищи, после которого волонтёры убирали все вещи на свои места и мыли посуду.

Сам мистер О был большой шутник. Смеялся он резко и громко, и это гоготанье неизменно вызывало цепную реакцию из улыбок и смеха. Несмотря на то, что он не говорил по-английски, а мы и все остальные волонтёры — по-корейски, шутки были понятными и простыми. Например, наслушавшись наших с Пашей разговоров между собой, мистер О воодушевился и начал имитировать русскую речь, полное незнание которой компенсировал активным использованием жестов и мимики. Вот, например, скажет он: «Ай ров ю!», и две взметнувшиеся вверх руки складываются над головой в подобие сердца. Известное каждому корейцу слово «кимчи» переиначивалось на русский лад в «крымчи», как и многие другие слова, в которые мистер О добавлял раскатистый звук «р-р-р-р», считая его отличительной особенностью нашего языка. Шутили и мы. Свой утренний кофе, заваренный в суповой миске за неимением большой кружки, я называла «копи чиге» — «копи» означает по-корейски кофе, а «чиге» представляет собой густой суп, традиционно подаваемый на стол в глиняном горшке. Мистер О юмор ценил и ржал, как конь.

Иногда миссис О вносила разнообразие в наш скудный рацион — варила суп с кимчи или жарила колбасу с яйцами. Паша, неспособный есть острые корейские соления, каждый раз промывал зелень под струёй горячей воды, чтобы смыть перец. Его непереносимость привычной корейцам пищи вызывала живое сочувствие миссис О. Нажарив маленьких зелёных перчиков, она с материнской заботой потчевала ими Пашу, уверяя, что они совсем маленькие и вовсе не острые! Но даже недоразвитый перец, не набравший ещё полную силу, был для него слишком резким, и позже миссис О переключилась на другие продукты, предлагая то хрустящую морскую капусту в соли и сахаре, то белоснежный соевый творог тофу. «Айгу!» — вздыхала жена фермера, качая головой. Языковой барьер не допускал между нами полноценной коммуникации, но наверняка она говорила что-то вроде: «Ну и ну! Как же можно не есть острое! Ведь это так вкусно!». Не меньшее удивление у неё вызывал и факт, что мы не едим личинок шелкопряда, нежно любимых корейцами. «Айгу! Ну и дела!» — качала головой добрая миссис О. Эти личинки, а скорее куколки, мы однажды купили в стаканчике у торговки на пляже Хэундэ в городе Пусан, но вынуждены были признать, что ничего более противного не пробовали. Корейцы же их едят, как семечки, невзирая на неприятный запах и тот факт, что гадкие куколки прыскают во рту солёной жидкостью.

Мистер О, в отличие от нас, перец очень любил и ел его, макая в перцовую пасту, хотя при этом явно испытывал мучения. Однажды ему попался маленький, но очень злой зелёный перчик, и мистер О, попробовав кусочек, долго смотрел на оставшийся в руке огрызок, будто не веря, что этот малютка такой острый. Он откусил ещё, прожевал, переменился в лице и накрыл голову полотенцем, и долго тёр им лицо. А потом вылез, весь красный и всклокоченный, потянул руками себя за волосы вверх и шумно вздохнул. Остатки перца мистер О бережно завернул в салфетку и отложил до следующего раза.

Кухня, полностью игнорируемая патриархально настроенным мистером О, была вотчиной его жены, но та в силу своей огромной подвижности и вечной занятости, пренебрегала вознёй с продуктами и готовкой, как могла. В итоге в холодильнике скопилась просроченная еда, духовки чернели пустым нутром, и все поверхности покрылись толстым слоем пыли и грязи. Однажды, закончив свою работу раньше, чем другие, мы решили вымыть кухню и в итоге провозились несколько часов. В процессе было выкинуто много испорченных продуктов, прятавшихся в шкафах, сменена не одна тряпка, а также найден ящик вкуснейших помидоров, которые обязательно пропали бы, если бы мы их вскоре не съели. Семейство О не придавало большого значения экономии продуктов. Их страстью была работа на ферме, а еда служила лишь топливом. Блюда, которые второпях варила миссис О, стояли на столе, пока не портились и не оказывались в ящике с прочими объедками. По воскресеньям мистер О жёг их вместе с мусором на заднем дворе.

Кстати, помидоры в Корее, да и много где ещё в Азии, считаются не овощами, а фруктами, и поедать их принято после основного приёма пищи, как бы на десерт. На ночных рынках иногда попадаются засахаренные томаты на шпажках по соседству с клубникой. Как-то раз во время полёта на Тайвань рейсом Аэрофлота стюардессы выдали нам, единственным русским на рейсе, полный пакет томатного сока, который остался у китайцев невостребованным. Всё дело в том, что в России томатный сок принято пить слегка подсоленным, а для них это несусветная гадость, всё равно что для нас солёные персики или черешня.

Напротив кухни и столовой через просторный двор располагалось четыре домика для волонтёров. Один из них, крайний справа, занимал Энрике, два других делили шестеро уже упомянутых инженеров женского пола из Сингапура, а последний захватили мы. В домике были все удобства: стиральная машина, кухня, холодильник, кондиционер, отдельный санузел с душем и пол с подогревом. Спать полагалось на тонких матрасах прямо на полу, как принято в Корее. После насыщенного фермерского труда проблем со сном не было: стоило голове коснуться подушки, тут же наваливалась дремота.

Работы на ферме было много. Её с лихвой хватало на мистера и миссис О да на нас девятерых, и ещё оставалось дел невпроворот. Мы пасынковали в парнике перец, потом собирали его (не весь, а по одному самому крупному плоду с каждого куста), сортировали по размерам, а также у каждого отрезали хвостик и протыкали кончик иголочкой. Миссис О так и не смогла объяснить, зачем это нужно, но очень обрадовалась, когда мы за один день управились с четырьмя мешками перца. В другой раз миссис О погрузила в кузов грузовика два огромных мотка толстого чёрного шланга. Оказалось, что шланг нужно протянуть через длинную канаву и подключить к насосу с водой, чтобы напитать пересохшее рисовое поле. Работа эта была не только тяжёлой, но и грязной. Сингапурские инженерши смело ринулись в бой и, согнувшись в три погибели под мостом, стали лопатами копать канаву, зачерпывая воду в сапоги, а потом мы все вместе с трудом разматывали и тянули этот шланг. И когда, наконец, вода хлынула густым потоком на поле, все стали смеяться и хлопать в ладоши, и обратно на ферму ехали со светлыми и радостными лицами. Позже, когда другие волонтёры уже разъехались, мы проделывали тот же трюк на другом поле втроём с миссис О, только был жаркий полдень, и было ещё тяжелее возиться с громоздким шлангом. Хоть и не без труда, нам удалось наладить водоснабжение. Но даже это была не самая трудная работа, которую нам приходилось выполнять.

Семейство О владело несколькими обширными полями, каждое из которых нужно было засеять рисом. Для этого в парниках выращивалась рассада в пластмассовых лотках с землёй, каждый из которых весил от пяти до семи килограммов. Эти лотки нужно было сперва сложить в кузов грузовика, потом вытащить и разложить у самого края поля, а потом подавать по одному и загружать в рисовый трактор, которым мастерски управляла миссис О. Неповоротливая, но быстрая машина на тонких, напоминающих огромные часовые шестерни колёсах, позволяла за час засеять такую площадь, которую вручную не освоили бы и сто батраков. И по сей день в части азиатских стран рис сажают руками, согнувшись в три погибели. Нам оставалось лишь радоваться, что богатые фермеры О могут позволить себе рисовый трактор. А работал он довольно просто: в поддон, находившийся сзади, складывали лотки с рассадой. По мере движения вперёд механические захваты выдёргивали по четыре стебелька и втыкали их в грязь с удивительной скоростью. Нужно было лишь крутить баранку да подкладывать новые лотки. Достигнув противоположного конца поля, миссис О возвращалась к нам, принимала рассаду и снова удалялась, и так, пока всё поле не было засеяно. Оставшиеся лотки бросили тут же на берегу. На обратном пути жена фермера остановилась у шелковичного дерева и стала рвать спелые, почти чёрные ягоды, и есть их. И нас кормила, протягивая грязную ладонь, и мы брали их и ели, и тоже рвали, и смеялись от счастья вместе с ней. «Я просто очень голодна, а эти ягоды вкусные. Смотрите, какие они спелые!» — говорила миссис О, вернее, я думаю, что она говорила именно это.

За десять дней, что мы жили на ферме семейства О, нам лишь два раза пришлось сеять рис, так как в начале июня основная часть этой работы уже была выполнена. Ещё несколько полных рабочих дней ушло на то, чтобы очистить поддоны, в которых была рассада, от налипшей земли и присохших тонких корней. Для этого волонтёрам были выданы пластиковые колышки, которыми предполагалось соскребать грязь со дна пластиковых лотков. А их были сотни, если не тысячи: целый сарай был доверху заставлен грязными поддонами, вложенными один в другой. Мы с ужасом взирали на эти штабеля, но потом Паша додумался, что гораздо эффективнее использовать металлическую щётку или даже простой веник, а не колышки. И работа закипела! Думаю, если бы мы остались ещё на день, успели бы очистить все лотки на радость мистеру и миссис О.

Как я уже говорила, на ферме всё было сделано с размахом. В арсенале семейства О имелось немалое количество сельскохозяйственной техники. Помимо машины и вышеупомянутого рисового трактора, они владели грузовиком и вилочным автопогрузчиком, на котором миссис О ездила, как заправская гонщица, вызывая восхищение у Паши. Имелся у них в хозяйстве целый цех по производству кимчи, святая святых корейской кухни, с конвейером и разными другими машинами, предназначение которых нам осталось неясным. А ещё в отдельном здании на территории фермы находился небольшой концертный зал и комната, доверху забитая национальными музыкальными инструментами и костюмами. Там были флейты тансо, барабаны чангу, и громоздкие каягымы — струнные инструменты, издававшие загадочные звуки. Мистер О вёл детский кружок корейской традиционной музыки пхунмуль, на репетицию которого позвал однажды и нас. Вооружившись барабанами, гонгами и разными шумелками и звенелками, дети под его руководством устроили целый концерт, играя с немалым мастерством и ещё большей экспрессией. Мистер О, впрочем, детским кружком не ограничивался и преподавал пхунмуль у взрослых тоже. Для этого он каждый вторник выезжал в ближайший городок, где в отдельном здании собирались любители традиционной корейской музыки. Очень слаженно и с энтузиазмом они били в барабаны, периодически вскрикивая, а позже к ним присоединилась женщина, громко и пронзительно дудящая в дудку. Дали попробовать постучать и волонтёрам, но у нас получалось из рук вон плохо, так что большую часть времени играли ученики мистера О. Он периодически прерывал их и с мастерством оратора что-то долго рассказывал, видимо, вдохновляя музыкантов. При этом сам в барабаны не бил и не дудел, но выглядел так, что было очевидно — уж он-то знает, как это делать правильно.

Рядом с фермой О располагалось голубичное поле. Его хозяева творчески подошли к вопросу защиты урожая от вредителей. Для отпугивания птиц они поставили надувное пугало с компрессором, постоянно, но неравномерно наполняемое воздухом, и потому хаотично размахивающее длинными руками. Со своей задачей оно справлялось на все сто процентов. Через три месяца мы, одолеваемые соседскими курами на другом волонтёрском проекте, будем с грустью вспоминать об этой надувной конструкции.

По дороге от дома к парникам нужно было миновать коровник, охраняемый двумя собаками. Одна из них была столь же труслива, сколь и брехлива, и лаять предпочитала, спрятавшись в бочку, служившую ей конурой. При этом из отверстия, вырезанного в середине бочки, торчала лишь оскаленная пасть. Злобное это существо лаяло бы круглые сутки, да быстро сипло, и потому больше хрипело, рявкая не только на случайных прохожих, но и на пролетавших мимо птиц и проезжающие машины. Вторая собака, не в пример первой, вела себя чинно. Паша в отличие от меня, лающей псины не боялся и потому ходил посмотреть на коров раз или два. Очень ухоженные, они тянули к нему морды с большими влажным носами, далеко высовывали языки с синевой и хватали ими стебли травы. Надёргав целую охапку, Паша щедро просовывал её над забором на радость рогатому скоту.

Традиционные корейские костюмы и музыкальные инструменты.

В один из вечеров мистер О решил побаловать волонтёров и отблагодарить их за ударную работу. Вечно отлынивающий Энрике к этому времени уже уехал в свою Бразилию, и вся оставшаяся на ферме молодёжь трудом не гнушалась. За это и была вывезена мистером О и его семейством в местный барбекю-ресторан, работающий по принципу «ешь, сколько влезет». Несколько часов мы только и делали, что накладывали на тарелки разную снедь, а потом жарили на гриле то, что нужно готовить, и ели так то, что годится в пищу без термообработки. После питания рисом и соленьями в течение недели мы налегали на мясо и фрукты изо всех сил. Особенно старались сингапурские инженерши, которые продолжали жевать даже тогда, когда все остальные уже отвалились от стола, поглаживая округлившиеся животы. Хлебнувший рисовой водки мистер О постоянно шутил и сам громче всех смеялся над своими шутками. В тот вечер мы засиделись допоздна.

Потом настало и нам время двигаться дальше. Другие волонтёры уже разъехались, и после нашего отъезда мистер и миссис О оставались в одиночестве. Мы волновались: как-то они будут справляться со всем хозяйством? Тем более что мистер О так устал, вкалывая на ферме, что в день, когда нам надо было уезжать, просто лёг на пол в столовой и уснул, и на станцию нас везла миссис О. Тепло распрощавшись с ней, мы сели в автобус, а добрая миссис О стучала в стекло и махала руками, провожая нас: «Айгу! Не болейте и ешьте хорошенько рис!» — наверняка говорила она. Удивительно, но несмотря на языковой барьер, мы сильно сроднились с этой ласковой и работящей женщиной, которая за какие-то десять дней стала нам очень близка. Не раз и не два мы вспоминали её доброту и заботу. Но момент расставания настал, и автобус унёс нас, скрипя рессорами, на юг.

Ехали долго, с двумя пересадками. Водитель автобуса, вёзший нас до Тэджона, вовсю лихачил. Он грозно гудел клаксоном, ревел мотором, периодически орал другим водителям гадости из окна и вовсю нарушал скоростной режим, а нам оставалось лишь подпрыгивать на ухабах вместе с автобусом. Пассажирам приходилось туго, а водитель, восседая в современном кресле с отдельной системой амортизации, неровности асфальта и кочки просто не замечал. Его водительский трон с шипением скользил то вверх, то вниз, не подчиняясь законам гравитации, а мы просто подложили ладони под зад и ждали, когда всё это кончится.

Чо встретил нас, выпавших на заплетающихся ногах из автобуса на станции в городе Муджу. Этот улыбающийся невысокий кореец сразу сумел расположить к себе, а его беглая английская речь лилась бальзамом на наши истосковавшиеся по общению души. Мистер и миссис О по-английски не говорили, а сингапурский английский расшифровке поддавался с трудом, так что мы практически отвыкли общаться с людьми, не прибегая к пантомиме. Пока ехали по дороге, петляющей между горами в небольшой долине, Чо рассказывал что-то о своей ферме и о себе, но мы слушали вполуха, прильнув к окнам и наслаждаясь красотой окружающего пространства. Неудивительно, что семейство Чо захотело приобрести землю именно в этом месте.

А дело было вот как. Жил-был Чо со своей женой Чон Сон. Кстати, Чо это фамилия, а Чон Сон — имя. Они сами называют друг друга именно так, и мы следовали их примеру. Ведь и у нас бывает, что одного человека зовут Николай Васильевич, другого — Серёга, кого-то — теть Зина, а ещё бывают просто Петровичи или Михалны. Так вот, двенадцать лет назад Чо и Чон Сон жили, как и большинство преуспевающих корейцев, в городе. Он работал пиар-менеджером, а она — журналистом. Оба постепенно карабкались по карьерной лестнице и прилично зарабатывали. Но в современном корейском обществе с его строгой иерархией и большой конкуренцией успех даётся нелегко. Чо приходилось работать по пятнадцать, а то и по двадцать часов в сутки. В это рабочее время входили не только деловые встречи и пребывание в офисе, но и ежедневные попойки с коллегами и руководителем, как это принято в Корее. А ещё у них было принято работать и в субботу, так что воскресенье являлось единственным днём, когда можно выспаться за всю неделю. Чон Сон тоже приходилось туго в её журнале, особенно когда приближалась сдача очередного номера в тираж. Разумно ли вкалывать из последних сил, теряя здоровье, если при этом в жизни нет счастья?

Чо и Чон Сон решили, что нет — неразумно. Продав всё имущество в Сеуле, они переехали в уезд Чжансу, где купили два акра земли и построили дом. Теперь оба занимаются фермерством, а в зимние месяцы, когда горную провинцию засыпает снегом, уезжают путешествовать. Так осуществились мечты обоих — Чо всегда мечтал ездить по свету, а Чон Сон хотела выращивать органические овощи, фрукты и зелень. Конечно, это нелёгкий труд. В горной местности почва не очень плодородная, и чтобы вырастить на ней хоть что-то, нужно изрядно постараться. Ферма, которую назвали «Сто цветов» официально сертифицирована как органическая, а это значит, что Чо и Чон Сон не могут употреблять химические удобрения и пестициды. В Корее к этому относятся серьёзно, и регулярные проверки воды, почвы и продукции быстро выведут на чистую воду недобросовестных фермеров. Но наши ребята не такие. Они осознанно шли на трудности, которые несёт с собой органическое земледелие, чтобы давать другим людям возможность употреблять в пищу экологически чистые овощи. И цены старались снижать настолько, насколько это возможно — лишь бы самим прокормиться. Так что по корейским меркам они были совсем не богаты, но довольны своей жизнью и хозяйством, а это — самое главное.

На ферме нас встретила Чон Сон, одетая в застиранную, но чистую одежду. Образ корейской фермерши дополняли резиновые сапоги и большая соломенная шляпа. Обветренные руки, загорелое лицо и растрёпанные волосы не скрывали природную красоту, а лишь подчёркивали её. Помимо хозяев, на ферме находилась девушка из Кореи, которая тоже занималась волонтёрством, но не так, как мы, с целью культурного обмена, а с очень серьёзными намерениями. Она хотела купить землю и дом, чтобы посвятить свою жизнь земледелию. Но в корейской глубинке, где до сих пор царят патриархальные нравы, возможности одинокой женщины ограничены. Не каждая деревня примет незамужнюю кореянку — не то чтобы на это были какие-то веские причины, скорее не принято, а потому порицается. Чо и Чон Сон помогали ей найти такое место, где можно будет обосноваться, не рискуя навлечь гнев старейшин. Я спросила Чо: «Когда вы переехали сюда жить, вас хорошо приняли?», и он ответил: «Конечно, иначе мы не смогли бы здесь остаться». Корейская деревня с её трогательными маленькими домиками, увитыми плющом, где улыбчивые старики и старушки сидят на крыльце, попивая рисовое вино, скрывает суровые нравы и, как ни горько это писать, ксенофобию.

Чо показал комнату, где нам предстояло жить следующие две недели. Это было просторное светлое помещение с небольшим кухонным уголком, маленьким холодильником и отдельным санузлом. Кровати, конечно, не было, и её функцию выполнял футон, что для большинства корейских семей совершенно нормальное явление. Новое жилище нам очень понравилось, особенно после того, как мы нашли в холодильнике яйца, хлеб, масло и джем — эти продукты предназначались для завтраков. Чон Сон сказала, что мы можем отдохнуть с дороги, и что в первый день не нужно работать, но было неловко сидеть, пока остальные трудятся, так что мы переоделись в рабочие штаны и футболки и пошли помогать по хозяйству. В тот день на ферме было шумно. Кроме корейской девушки, чьё имя я, к сожалению, запамятовала, а потому буду называть её просто Ким, в гости приехали друзья Чо и Чон Сон. Днем ранее они помогли установить заграждение из проволоки вокруг всего участка, уделяя особенное внимание там, где он граничил с лесом. Ночью по проволоке пускали ток, чтобы защитить посевы от диких кабанов. Чо сказал: «Если увидишь кабана, надо замереть на месте и ни в коем случае не двигаться. Тогда он не нападёт», а ещё рассказал историю про то, как на его отца, когда тот собирал в лесу съедобные коренья, внезапно напало это свирепое животное. Всё могло закончиться очень печально, если бы не отцовская храбрая собака. Она смело бросилась вперёд, вцепилась зверю в глотку и сумела его отогнать. За всё время, пока жили на ферме, мы ни разу не видели и не слышали кабанов, но забор красноречиво напоминал о том, что нужно соблюдать осторожность.

В первый наш день все были заняты сбором шелковицы. На участке росло несколько деревьев, усыпанных спелыми и очень сладкими ягодами. Пока обобрали ветки, до которых могли дотянуться, изрядно перемазались фиолетовым соком. Мы были не единственными любителями шелковицы: немалое количество жучков, гусениц и даже пауков прятались среди листьев, и приходилось их прогонять. Я вспомнила, как в детстве у бабушки в Ростове-на-Дону ела эти же ягоды, забравшись на дерево. Какие же они были крупные и сочные! Видимо, почва в горах Чжансу и правда не такая уж и плодородная, да и отсутствие удобрений с пестицидами отрицательно сказывается на товарном виде урожая. Но, несмотря на то, что ягоды были мелкие и суховатые, вкус их был безупречен. Набрав совместными усилиями около ведра, принялись готовить варенье. Друзья семейства Чо как-то незаметно разъехались, и мы остались впятером. Шелковицу с сахаром варили в большом металлическом тазу на газовой плитке, вынесенной на веранду. Ким долго сидела на корточках и помешивала его ложкой на длинной ручке, а потом её сменила я. Уже вечерело, и стало прохладно. Ароматный пар, поднимающийся от чана с вареньем, одновременно согревал тело и возбуждал аппетит. Готовое варенье ложками разложили по маленьким баночкам, которые ловко стерилизовала кипятком Чон Сон, и одну из них, полную до краёв, вручили нам. Свежее варенье, намазанное на хорошо промасленный поджаренный тост, было лучшей наградой за дневные труды.

Настало время ужина. Все собрались за столом, который успела накрыть Чон Сон, пока остальные бегали мыть руки и переодеваться. Она сказала, что в их семье принято бережно относиться к еде и ничего не выбрасывать. Каждый раз во время обеда или ужина на столе стояла пустая миска. Если кто-то был не очень голоден, он мог отложить рис из своей тарелки в эту миску, оставив его другим или до следующего раза. Но начатую порцию необходимо было съедать полностью. Кроме риса, на столе был салат из свежих овощей, рисовые клёцки тток с мёдом, омлет с зеленью, кимчи, соевая и перцовая паста, маринованный чеснок и варёные листья тыквы. Каждый брал с помощью ложки и палочек еду из общих блюд и клал в рот либо перемешивал с рисом у себя в миске. В отличие от семейства О, которое выбрасывало огромное количество еды, Чо и Чон Сон относились к ней очень трепетно, и мы старались им посильно помогать, съедая содержимое своих тарелок до крошки. После работы на свежем воздухе это было совсем не трудно. Чон Сон удивительно умела готовить салаты, сочетая в них разные ягоды, овощи и травы: кольраби, огурцы, яблоки и шелковица могли оказаться в одной тарелке и удивляли едоков затейливым вкусом. Каждый день она придумывала что-то новенькое, и блюда редко когда повторялись.

Замкнутая от природы Ким стеснялась нас, новых людей на ферме, да и Чо с Чон Сон с непривычки не знали, о чем говорить, и первая совместная трапеза почти целиком прошла в молчании. Но постепенно лёд растаял, и в дальнейшем мы болтали не только за едой, но и после, а ещё вместе готовили и накрывали на стол. А в тот, самый первый день, мы с дороги были очень усталыми, а потому быстро откланялись, приняли душ и почти сразу легли спать, развернув на полу футон.

Наученные горьким опытом работы на износ в Сеуле, Чо и Чон Сон выработали распорядок дня, который старались не нарушать ни при каких обстоятельствах. Трудились чётко по будильнику. В девять утра мы выходили из комнаты, уже позавтракав, переобувались в резиновые сапоги, надевали шляпы с перчатками и готовились получать указания от наших фермеров, которые всегда вставали раньше и к девяти уже успевали переделать кучу дел. Периодически у Чо в кармане звонил телефон, и он объявлял перерыв. Чем бы мы ни занимались, необходимо было всё бросить и идти отдыхать. Это важно, чтобы не переутомляться. Нам идея такого строгого учёта времени пришлась по душе, особенно на контрасте с хаосом, царившим на ферме мистера и миссис О. Каждый день мы работали строго шесть часов, не считая небольших перерывов. Если, когда звонок будильника возвещал о конце рабочего дня, нужно было ещё что-то доделать, Чо и Чон Сон мягко, но настойчиво прогоняли нас и заканчивали всё сами. Конечно, они трудились больше шести часов в день, но тоже в меру и до изнеможения себя не доводили.

Ферма «Сто цветов» имела свой блог в интернете, который вела Чон Сон, нимало не утратившая профессиональные навыки журналиста. В нём каждую весну организовывалась так называемая «подписка». Любой желающий получать с доставкой на дом свежие овощи, мог оформить её на год или полгода, указав размер коробки (большая, средняя или малая) и желаемую частоту её получения. От этих пожеланий зависела стоимость подписки. На практике это означало, что нашим фермерам раз в два дня было необходимо было собрать от тридцати до пятидесяти коробок, наполнить их тщательно взвешенными и аккуратно упакованными овощами и зеленью, а иногда и фруктами или вареньем, заклеить, подписать и отвезти на почту. Содержимое каждой посылки было известно адресатам лишь в общих чертах. Несмотря на то, что ребята вкладывали в каждую коробку подробный список, где каждое наименование было указано вместе с количеством в граммах, заранее никто из подписчиков не знал, что будет внутри. Во-первых, никогда нельзя точно предсказать, какие овощи созреют в конкретный день, а во-вторых, именно эта непредсказуемость придавала всему процессу оттенок праздника. Каждая посылка представляла собой подарок, который получатель разворачивал с горящими от нетерпения глазами.

Один раз мы вместе с Чо съездили на почту, чтобы посмотреть, как организован процесс пересылки. В кузове грузовика было около сорока коробок, и я думала, что придётся провозиться не один час. Но корейская почта оказалась не такой, как наша. Когда мы приехали, работники распахнули двери и стали вместе с нами перетаскивать внутрь посылки, на каждой из которых Чон Сон заранее написала имя получателя. Распечатанные бланки с адресами уже были наготове, и сотрудники почты принялись наклеивать их на коробки, сверяясь с именами. И самая замечательная особенность заключалась в том, что они это делали уже без нашего участия, а мы, разгрузив машину и заодно отправив открытку маме, просто сели обратно в грузовик и уехали.

Учитывая тот факт, что органические овощи внешне сильно уступают традиционным, выращенным на действенных удобрениях и опрысканных пестицидами, их и продавать не так-то легко, не только выращивать. Чтобы обогатить скудную почву, Чо и Чон Сон прикладывают массу усилий, активно используя коровий навоз (с соседней, тоже органической фермы), бобовый жмых и прелые листья. Овощи растут, но мелкие, неказистые. А самая большая проблема — вредители. Гусеницы и жуки постоянно нападают на посевы, притом бороться с ними практически нечем: пестициды использовать нельзя, а от органических растительных снадобий мало проку, так что приходится собирать и давить гадов руками. Иногда и это не спасает. В нынешнем году капуста брокколи уродилась плохо из-за нашествия гусениц, которые пожрали все листья. Кочаны выросли размером с женский кулак, совсем маленькие. Прежде чем завернуть каждый в плёнку, Чо старательно выстукивал его рукояткой ножа. С каждого кочана таким образом удавалось стряхнуть по несколько зелёных гусениц, которые тут же расползались.

Очень важно, чтобы клиенты не получали вместе с овощами насекомых. Современные корейцы привыкли к идеальной продукции из супермаркетов, и встреча с гусеницами может их шокировать. Не раз и не два от овощей с фермы «Сто цветов» отказывались возмущённые покупатели, найдя в коробке гусеницу или жука, хотя Чон Сон всегда предупреждала в блоге о такой возможности. Впрочем, это скорее исключение: люди, делающие выбор в пользу овощей «органик», как правило, понимают, чем они отличаются от обычных. Но вот арбузы Чо и Чон Сон больше не продают, выращивают только для себя. А дело вот в чем: примерно треть из тех, что вызревает, просто кишит жуками, причём обнаружить это можно только по факту вскрытия арбуза. После нескольких неприятных инцидентов клиентам эти непредсказуемые ягоды больше не предлагаются. «Органические арбузы, конечно, маленькие, но о-очень сладкие!» — говорил Чо, жмурясь, как кот. Жаль, но мы сезон арбузов не застали, зато на нашу долю выпал сбор чеснока и картофеля.

С картошкой, конечно, повезло. Раньше фермерская чета добывала её из земли с помощью лопат, но в этом году Чо купил механическую картофелекопалку на бензиновом ходу. Её-то мы и опробовали. Срезая картофельную ботву серпами, мы расчистили таким образом две грядки. Чо завёл свой плуг и начал вспахивать им землю: картофелины так и посыпались по бокам образовавшегося рва. Конечно, иногда металлические лезвия разрезали и портили клубни, но ведь и с лопатой существует та же проблема. Всё-таки с помощью плуга копать картошку гораздо легче, хоть его и приходится толкать и направлять. Наполнив несколько ящиков, мы совместными усилиями оттащили их к дому и принялись сортировать. Повреждённые клубни, а также совсем мелкие, как горох — отдельно, это для еды. Клиенты же получат картофелины среднего размеры и крупные. Картошка, по словам Чо, уродилась не очень хорошо, и он в очередной раз посетовал на трудности органического земледелия: «Используй я химические удобрения, была бы супер-картошка!». За целый день нам удалось вскопать всего две грядки, но тут стоит учесть, что земля была перелопачена капитально. Урожай на ферме «Сто цветов» давался тяжким трудом, и мы старались, чтобы ни один клубень не остался в грядке. Снова и снова погружали руки в землю и разгребали её, пока не прозвонил будильник Чо, возвещая об окончании рабочего дня. На ужин в тот день Чон Сон запекла немного картошки с мясом и ароматными травами.

Помимо картофеля, наши фермеры выращивали больше шестидесяти видов овощей, притом не только традиционные и любимые корейцами, но и необычные, новые для них, такие как свёкла и укроп. Чтобы покупатели не растерялись, получив непонятные продукты, Чон Сон не забывала описывать в блоге те или иные методы их приготовления. Свёклу она рекомендовала нарезать тонкими ломтиками и употреблять в салатах в сыром виде, и то же самое касалось и свекольной ботвы. Прикинув, что на ферме, помимо свёклы, растёт практически всё, что нужно для приготовления борща, я решила сварить его на ужин, чтобы удивить и порадовать корейцев. Те ингредиенты, которых недоставало (лук и помидоры), совершенно неожиданно купила и привезла Ким, вернувшись из города. Она сказала, как обычно, смущаясь: «Пусть это получится самый правильный суп!». Вместе с Чон Сон мы прошлись по всей ферме, собирая в корзинку необходимые для борща овощи. Помимо свёклы, выдернули несколько морковин, сорвали стебли петрушки, выкопали головку чеснока. Картошки, которую копали весь предыдущий день, было вдоволь в кладовке. А вот капусты оставалось всего полкочана, но главное, что она была. Так потихоньку собрались все ингредиенты, и я принялась за готовку практически сразу после того, как мы закончили послеобеденные работы.

Борщ удался на славу. Моё беспокойство, что никому, кроме нас, он не придётся по вкусу, оказалось напрасным. Благодаря Пашиной помощи я успела не только сварить целую кастрюлю борща, но и нажарить гренок с чесноком вместо пампушек. Также удалось выпросить у Чон Сон немного её домашнего несладкого йогурта в качестве замены сметане. На столе, сервированном в корейском стиле, борщ смотрелся неординарно. Справа от тарелок лежали ложки, а слева — палочки. Чон Сон сказала: «Для нас это что-то совершенно необычное! Красный суп!», и все стали его осторожно пробовать, а потом с аппетитом ели и нахваливали. А вот название «борщ» корейцам оказалось не по зубам: во-первых, слово не может начинаться со звука «б», только с «п». Во-вторых, между буквами «р» и «щ» по правилам языка должна быть гласная, иначе слово невозможно написать, а, следовательно, и произнести. Обычно в качестве такой соединительной гласной используется «ы». Звук «щ» в корейском, к счастью, имеется, да только образуется он из буквы «с» в сочетании с «и». С учётом всего вышесказанного, «борщ» в корейском варианте превращается в «порыщи». Повторяя это странное слово на разные лады, Чо, Чон Сон и Ким прикончили всю кастрюлю, а Чо для сытости добавил себе в тарелку отжимки бобов, оставшиеся после приготовления соевого молока, да ещё кимчи. Получилось нечто невообразимое! «Это корейский стиль!» — сказал Чо с набитым ртом и продолжил жевать с большим аппетитом.

В тот же вечер Чон Сон, выпытав у меня рецепт борща, опубликовала его в своём блоге, тем более что на этой неделе клиенты фермы «Сто цветов» как раз получили немного свёклы. И к моему огромному удивлению, одна из женщин, подписанных на блог, не только приготовила борщ по этому рецепту, но и опубликовала его фотографию и отзыв, в котором писала, что необыкновенный красный суп пришёлся по душе ей и её семье! Для корейцев, весьма консервативных в еде, это действительно необычно. Вот так с моей подачи в Корее появился красный суп «порыщи». Кто знает, может быть через несколько лет или даже десятилетий в каждой корейской семье это блюдо станет совершенно обыденным, как похлёбка из кимчи или лапша с чёрной бобовой пастой. Но скорее всего это лишь мои честолюбивые мечты.

Ким побыла с нами ещё несколько дней, а потом уехала. Чо сказал, что они нашли деревню, где живут одинокие женщины. Там она сможет купить дом с участком и стать настоящей фермершей. В день её отъезда Чон Сон приготовила лапшу рамён, и все обрадовались, так как до этого каждый день на обед и ужин был рис. Лапша быстрого приготовления в Корее очень плотная, и её надо варить. Чон Сон поколдовала над бульоном и как смогла сделала его вкусным и полезным. Все ели с удовольствием, обжигаясь, дуя в свои тарелки и причмокивая. Когда живёшь простой жизнью и много работаешь на свежем воздухе, начинаешь ценить такие незамысловатые вещи, как лапша на обед.

Благодаря тому, что Чо и Чон Сон говорили по-английски совершенно свободно, во время работы на грядках мы много общались. Чо рассказывал о корейских традициях, о фермерстве, о жизненной философии, и некоторые из историй, которые мне запомнились особенно хорошо, я приведу практически дословно. Вот, например, что он сказал про свой подход к выращиванию овощей, пока мы пололи сорняки в парнике: «Мы специально создаём для растений сложные условия: не поливаем их, отщипываем листья. Чем больше стресса, тем слаще будут плоды. Но если переборщить, растение погибнет. Как и человек: в трудных условиях он развивается и крепнет, но слишком много стресса — и человек умрёт». Когда рвали рукколу, чтобы отправить по почте клиентам, Чо рассказывал о разных растениях: «Кинза успокаивает разум. Поэтому монахи едят кинзу, хоть это и нераспространённое в Корее растение, а лук и чеснок не едят. Острый перец, конечно, будоражит, и есть его не следует, но мы, корейцы, всё равно его любим». Чо — буддист, и у него имелась даже наставница — монахиня, интересующаяся фермерством. Не сразу у них получилось заставить себя убивать жуков и гусениц, но чего не сделаешь ради дела. «Нам приходится работать над своей кармой» — говорил Чо. Впрочем, буддистами он и Чон Сон были не всегда. В эту религию они пришли из христианства, веря, что путь к счастью не в молитве, а в медитации.

В другой день в перерыве между прополкой и сбором брокколи Чо рассказал ещё кое-что интересное: оказывается, корейцы верят всяким гороскопам и гадалкам. «Вот, все люди делятся на четыре типа: огонь, вода, дерево и золото. Я, например, огонь, тяжело работаю, а вот Чон Сон — дерево, она любит читать и наблюдать. Ты, Павел, тоже огонь, а ты (показывает на меня), наверное, вода». Также Чо поглядел наши ладони, и предрёк обоим долгую жизнь, а Паше и богатство. И ладно бы только Чо в это верил. Вот что ещё он рассказал: бывший президент компании Самсунг (а это почти как президент Кореи — очень важный человек) при найме на работу звал гадалку, которая смотрела на лица соискателей и даты их рождения. И подсказывала, кого нанимать, а кого не надо. Сейчас этот президент уже умер, но всё равно, история меня поразила.

Однажды, когда мы ходили смотреть закат на смотровую площадку недалеко от фермы, Чо рассказал такую историю: «В деревне жил мужик, у которого был сын. У него было неладно с головой. Сын этот взял в жены камбоджийку. Многие тут женятся на филиппинках, вьетнамках, тайках, так как больше никто замуж за деревенских не хочет. Брак у сына не задался, с женой они всё время ругались. А отец его, наоборот, очень любил её. Когда камбоджийка родила дочь, в деревне поговаривали, что она не от мужа, а от свёкра. Потом жена уехала обратно в Камбоджу, но мужик разыскал её, приехал и отдал ей все свои деньги, лишив сына наследства. Вернулся в Корею и умер. А камбоджийка периодически приезжает на его могилу и плачет: «Кхх, кхх». Вот такая деревенская драма. Закат мы смотрели как раз с того холма, где находится могила старика. Оттуда открывался прекрасный вид на горы и лес.

Как-то вечером мы обсуждали, куда поехать в выходной, и Чо сказал: «Тут в часе езды есть Чонджу, туристический городок». Я переспросила: «Как это — в часе? Мы в Чонджу пересаживались с автобуса на автобус, и это в двух часах езды отсюда». После небольшой заминки Чо осенило: «А-а-а! Это не Чонджу, а Чонджу!». Я удивилась: «То Чонджу, а это другое Чонджу?», а Чо ответил: «Нет, то Чонджу, а это Чонджу». Вот так и поговорили. В корейском много звуков, похожих друг на друга, как гласных, так и согласных, и в связи с этим частенько возникает путаница. Я практически не различаю «ч» и «чж», так что есть определённая вероятность, что Чо зовут вовсе не Чо, а Чжо.

Чон Сон, в отличие от Чо, говорила мало, часто опуская глаза и стесняясь, но в словах её всегда было много мудрости. Нас даже слегка удивляло, что они такие разные, и столько времени уживаются вместе. Чо простоватый, добродушный, невоздержанный в еде и большой любитель выпить. Во время обеда и ужина он всегда дожидался, пока другие наедятся и отложат палочки, а потом сметал всё, что оставалось в тарелках. Иной раз мог и пустить ветры за столом, но хотя бы старался делать это тихо. В молодости Чо был бунтарь и даже участвовал в студенческих забастовках, начитавшись учения Маркса, что для нас было особенно забавно. Чон Сон — его полная противоположность. Тихая, скромная и очень хорошо воспитанная, она прекрасно разбиралась в литературе и любила классическую музыку. Ещё умела играть на гитаре, но почти не практиковалась, так как от тяжёлого труда часто болела левая рука. Ела мало, как птичка, деликатно держа палочки своими тонкими пальцами. И, как многие умные и образованные люди, была немножко снобом. Но с Чо их объединяла любовь, и не только друг к другу, но и к их общему делу. Оба они считали, что органические овощи это лучшее, что есть на Земле, оба ненавидели и боялись ГМО, и оба были ретроградами в плане отношения к жизни и особенно к здоровью. По этой причине они не имели дома современных лекарств. Нам, несмотря на явные расхождения во взглядах и культурные различия, всё равно было до крайности симпатично семейство Чо с их огромной добротой, честностью и самыми лучшими намерениями, и за две недели совместной жизни и работы мы стали очень близки.

На ферме старались не использовать никакие вещества, способные навредить окружающей среде. В ванной комнате у нас была органическая зубная паста и жидкое мыло, на кухне — безопасная жидкость для мытья посуды, которая плохо пенилась, и стиральный порошок, который почти ничего не отстирывал. Мы, хоть и сетовали поначалу на недостаток старых добрых поверхностно-активных веществ, приняли правила игры и свои «химические» туалетные средства старались не использовать, делая исключение лишь для дезодоранта и жидкости от комаров, которых вечерами была просто тьма тьмущая.

До нас на ферме «Сто цветов» волонтёров из России ни разу не было. О нашей стране корейцы знали лишь следующее: во-первых, пресловутое учение Маркса, которое проходят в институтах. Во-вторых, Виктора Чхве, известного у нас как Виктор Цой. В третьих, фильм Эйзенштейна «Броненосец Потёмкин», и наконец, песни «Миллион алых роз» и «Журавли», которые Чон Сон даже напела. Чтобы пополнить багаж знаний о России, нас с увлечением расспрашивали о жизни, традициях и о еде. Мы рассказывали о селёдке под шубой и мясном желе под названием «холодец». Вспоминали походы в подмосковные леса за грибами — сами корейцы их не собирают, боясь отравиться. Скачали для ребят фильм «Собачье сердце» и ещё много других разных фильмов, в России признанных культовыми. Варили суп с картофельными клёцками и жарили драники, так как от картошки ломились закрома, а других продуктов, годных для приготовления русских блюд, практически не было. Гречка в Корее имеется, но расфасованная в чайные пакетики: тут принято её заваривать и пить, а не есть. Искренний интерес к нашей культуре был весьма приятен, и мы старались как могли.

Чо и Чон Сон не отставали. Возили нас в выходной по всему уезду, в том числе и в мемориальный парк, посвящённый народной героине по имени Нонгэ. Во время японско-корейской войны она принесла себя в жертву, бросившись в воду вместе с японским генералом. Историю Нонгэ в Корее знают все, и она весьма почитается, как у нас — Зоя Космодемьянская. А родилась Нонгэ где-то в этих краях, в Чжансу. Мемориальный парк очень красивый и большой, но народ в нем практически отсутствует. Поэтому Чо называет его «Парк никого». После нас отвезли в традиционную корейскую деревню, где всё выглядело так, будто на дворе царило позднее средневековье. Маленькие глинобитные домики с крышами, крытыми соломой, были увиты цветами и смотрелись очень симпатично. В Корее немало так называемых «фольклорных» деревень, предназначенных сохранить старину и показать другим людям, в основном туристам, как жили в эпоху Чосон (с 1392 по 1897 год). Кое-где, в совсем древних поселениях, по сути выстроенных заново из грубых камней, скреплённых глиной, жителей заменяют деревянные и восковые истуканы, одетые в национальные костюмы, или актёры. Но эта деревенька была позднего периода — просто старые дома, заселённые живыми людьми либо превращённые в уютные кофейни и магазинчики.

Неподалёку располагался очень странный музей, посвящённый корейским гоблинам токкэби. Это мифические существа из традиционных сказок и легенд, обладающие магическими способностями. В настоящее время они весьма популярны, особенно у детей. Внутри музея всё было на корейском, а Чо и Чон Сон про токкэби знали мало, да и не по возрасту нам было это заведение. Но мы с Пашей не удержались и сфотографировались вместе, скорчив смешные рожи. Для этого стоял специальный аппарат, и на выходе можно было приобрести готовое фото в напечатанном виде. Мы этой покупкой решили пренебречь и спокойно ушли. Но на этом история не закончилась. Примерно через месяц после нашего отъезда, Чо случайно по каким-то делам снова оказался в этом музее и был весьма удивлён, увидев на стойке, где предлагались фотографии, новую рекламу. Чтобы завлечь клиентов, работники музея распечатали ту злосчастную фотографию, и теперь наши перекошенные лица может увидеть каждый посетитель!

После музея нас ждал сюрприз. Машина Чо остановилась на пустынной парковке у небольшого ресторана. Оказалось, что сюда после долгих лет работы в пятизвёздочных отелях и дорогих ресторанах переехал жить известный сеульский шеф-повар, который и открыл это заведение. Выглядело оно совершенно непримечательно. Но главное то, что внутри! А внутри нас ждал выбор из нескольких не самых банальных блюд, а также друзья Чо и Чон Сон. Что касается еды, то в меню было всего три варианта, из которых я выбрала корейский шницель тонкасы, а Паша — спагетти карбонара. Друзья же представляли собой немолодую пару. Его звали Ю Ки Нам, а её — Чжун Мин Сук. Оба работали в школе учителями в начальных классах. Чо объяснил, что в Корее профессия учителя является настолько же уважаемой, насколько и хорошо оплачиваемой, и многие хотели бы учить, да только конкурс очень высокий, и экзамены сложные. И ещё Чо сказал, что Ю платит за обед как самый старший и богатый из присутствующих. За шестерых, конечно, платить накладно. Но и еда была по корейским меркам недорогая — в пределах семи долларов за комплексный обед на одного.

Тут как раз и наши заказы подоспели. Сначала всем подали суп-пюре в маленькой плошке и салат. Затем — основное блюдо, как раз то, что каждый выбрал из меню, а за ним уже десерт. Всё было не только очень вкусно приготовлено, но и изысканно подано, и красиво оформлено. Каждое блюдо обладало идеально сбалансированным тонким вкусом и красноречиво свидетельствовало о высоком уровне мастерства своего создателя. Шницель был очень хрустящим снаружи и сочным внутри, а соус карбонара был густым и без комочков. В качестве сладкого шеф-повар предложил всем сорбет из китайского лимонника, который в Корее называется омичжа, с кусочками сушёной хурмы и засахаренного имбиря. Удивительно, как эта потрясающая еда оказалась в корейском захолустье, на простом столе скромной придорожной харчевни. Пока мы ели, в зале было совсем пусто, хотя по выходным, как сказал Чо, иногда стоят очереди на входе — кафе однажды разрекламировали по телевизору, а это верная гарантия успеха в Корее. Ки Нам и Мин Сук рассказывали о своём путешествии по Вьетнаму, а потом пригласили нас всех в гости отведать суп из бамбуковых ростков. Предложение было принято с радостью.

Когда уходили, вместе с нами вышел покурить и шеф-повар, а по совместительству владелец и идейный вдохновитель этого странного кафе, где в меню из трёх блюд уживаются рядом тонкасы и карбонара. Он был уже немолодой, убелённый сединой. Из-под поварского фартука выглядывали смешные чёрные брюки с банановым узором. Откуда ни возьмись выбежала маленькая пугливая собачка и стала растерянно озираться, прижимаясь к ногам мастера. Корейцы о чем-то недолго поговорили, мы отблагодарили шефа за гастрономический восторг и откланялись. Мин Сук и Ки Нам залезли в свою машину, мы — в свою; Чо завёл мотор и поехал обратно на ферму.

Это был не единственный раз, когда мы ели не на ферме. Когда Ким ещё была с нами, Чо как-то раз отвёз всех в кафе поесть лапши на обед. Он сам родом из Инчхона, откуда, как известно, берет начало такое популярное и любимое всеми в Корее блюдо как чачжанмён — лапша с чёрной бобовой подливкой. В кафе можно было отведать её, а ещё удон — толстую пшеничную лапшу, и чжампон — острую лапшу с морепродуктами. Я сразу определилась с выбором в пользу удона, а Чо никак не мог выбрать между чачжанмёном и чжампоном. Он рассказал, что эта проблема не так уж и редка, и в Корее для таких как он существуют кафе, где в меню есть чачжампон — в миске, разделённой пополам перегородкой, приносят и то, и другое. В итоге Чо, а с ним и Паша, и Чон Сон выбрали всё-таки чачжанмён, а чжампон заказала Ким. Острая лапша оказалась такой огненной, что она даже прослезилась, пока ела, хотя храбрилась и даже говорила, что не так уж и остро, и предлагала нам попробовать.

Все ели с аппетитом. Чон Сон аккуратно наматывала лапшу на палочки, а Чо не стеснялся и с шумом всасывал содержимое своей тарелки ртом, брызгая подливкой во все стороны. Прикончив свою порцию и всё, что не доела Чон Сон, он отвалился от стола и выглядел совершенно счастливым. Когда остальные тоже наелись, Чо на правах старшего расплатился за всех. В предбаннике кафе стоял кофейный автомат, бесплатный для посетителей. Сбоку было приклеено объявление с фотографией, а на ней — семеро очаровательных щенков. Чон Сон начала разливать кофе в маленькие бумажные стаканчики. «Что это у вас тут? Собачий сок?» — осведомился подошедший сбоку Паша. Все рассмеялись, потому что как раз пару дней назад обсуждали, едят ли корейцы собак.

Этот вопрос тревожит многих любителей, профессиональных заводчиков и защитников животных. Даже сами корейцы, правда, в основном молодёжь, активно протестуют против жестокой привычки убивать и есть собак. Но старшее поколение считает иначе. Верные традициям корейцы едят собачий суп посинтан в самые жаркие дни лета, так называемые «собачьи дни». Они считают, что в жару тело очень сильно нагревается снаружи, а внутри остаётся прохладным, и это создаёт нездоровый дисбаланс. Собачий суп согревает внутренности и приводит всё тело в равновесие с окружающей средой. По крайней мере так сказал Чо, который и сам любит собачий суп, хотя и не сразу в этом признался. Многие корейцы ради вкуса его и едят, нимало не заботясь о жалкой участи друзей человека. Для них что корова, что свинья, что собака — животные, выращенные на убой, и нечего тут переживать.

Дом в традиционном корейском стиле.

После кафе мы заехали в магазин, где Паша купил каждому по мороженому. Его мы с удовольствием съели, сидя в беседке напротив. В Корее такие крытые деревянные помосты, предназначенные для отдыха усталых путников, встречаются буквально на каждом углу. Туда принято залезать с ногами и сидеть по-турецки, предварительно разувшись. Когда мы пришли, в беседке уже были какие-то старики, с которыми Чо перекинулся парой слов. Корейские пенсионеры представляют собой грозную силу. Активные и деятельные, эти люди подняли страну из руин в послевоенные годы. Правительство об этом помнит и старается стариков не обижать. Когда мы гуляли по деревне, в которой находится ферма «Сто цветов», Чо показал нам дом в традиционном стиле. В нем стояли два больших, современных и, похоже, очень дорогих автоматических кресла для массажа, таких, что могут размять каждую косточку в теле. Чо сказал, что правительство купило их для деревенских пенсионеров, и что мы тоже можем приходить и делать массаж, если захотим. Впрочем, пенсии в Корее сравнительно небольшие, и жить на них нелегко. Как-то раз Паша пошёл вместе с Чо в тот дом. По дороге они встретили местных стариков, которые пригласили их немного посидеть с ними и угостили свиной рулькой чокпаль.

Один раз Чон Сон спросила, какое наше любимое корейское блюдо. Не особенно сговариваясь, мы воскликнули: «Самгетан!». Это суп из целого цыплёнка, фаршированного рисом. Для его приготовления используется женьшень, жожоба и другие полезные растения, и поэтому самгетан считается не просто полезным, а даже целебным. Буквально на следующий день Чон Сон втихомолку сварила его на обед, чтобы нас порадовать. И сюрприз удался! После нелёгкой работы на ферме обжигающий суп был особенно вкусен. Женьшень, конечно, был ребятам не по карману, и вместо него Чо собрал дикие травы, которые Чон Сон приготовила вместе с цыплёнком. На вкус это если и повлияло, то исключительно в лучшую сторону. Суп вышел просто замечательный.

Наступило время копать чеснок. Вырастить его без применения удобрений и пестицидов нелегко, так что важно было извлечь из земли все головки до последней. Хоть и небольшие, они были очень душистыми. Корейцы обожают чеснок, без которого не обходится ни одно традиционное мясное барбекю. А вот добывать его оказалось нелегко. Нужно было сперва окопать головку со всех сторон с помощью специальной двузубой вилки, а потом аккуратно поддеть, да так, чтобы случайно не проткнуть и не испортить. Сезон дождей ещё не начался, и земля была сухой и твёрдой. Работать под палящим солнцем тяжело, но в хорошей компании труд только в радость. Когда настало время перерыва, Чон Сон собрала весь добытый нами чеснок в красивые вязанки и повесила их под крышей на просушку.

Ближе к обеду Чо съездил на станцию и привёз ещё одну волонтёршу — на этот раз из Сингапура. Она попросила звать её Ли, так как настоящее имя, Цзы Нинь, оказалось слишком сложным для произношения. На ужин в тот день Паша нажарил картофельных оладий, а я приготовила густой суп с картофельными клёцками и чесноком. Еда всем пришлась по душе, и Чо даже два раза просил добавки супа. А Чон Сон оценила, что ей не пришлось самой готовить. Действительно, когда работаешь на ферме, очень устаёшь, а если при этом надо ещё и кормить пятерых человек, недолго и взвыть. Так что мы старались по возможности помогать Чон Сон с готовкой, а посуду и так все мыли по очереди.

После ужина погрызли арахис, выращенный тут же, на ферме «Сто цветов», а потом сыграли с Чо один кон в их традиционную карточную игру «Гоу-стоп». Вернее, если на корейский манер, то «Косытоп». Для неё используется особая, «цветочная» колода, в которой целых двенадцать мастей, по числу месяцев в году, и по четыре карты в каждой масти. Я давно умела играть в «Гоу-стоп», купив цветочные карты ещё во время первой поездки в Корею и выучившись самостоятельно, и хорошо знала правила, но впервые получила возможность сразиться с настоящим корейцем. И даже выиграла, набрав девять очков (для победы достаточно семь). Чо очень смеялся. Ведь это правда странно, когда кто-то из далёкой страны, из которой ты знаешь только учение Маркса и песню «Журавли», приезжает и обыгрывает тебя в твою родную и любимую игру.

Вспомнив о приглашении друзей, однажды вечером Чо и Чон Сон засобирались в гости. Взяли с собой и нас, и Ли, а ещё гостинцы — свежеиспечённый кекс и бутылку мандаринового вина, давно кем-то подаренную, но непочатую. Ехать пришлось недолго. Дом учителей был выстроен в традиционном стиле с использованием красной глины. Чо сказал, что он очень дорогой, и что хорошо быть учителем, а ещё лучше, когда твоя жена — тоже учитель. Говорилось это скорее в шутку, потому что счастье, конечно, не в деньгах. Ки Нам и Мин Сук встретили гостей с радостью. Стол был накрыт на свежем воздухе, на полянке прямо перед домом. Учителя потчевали нас супом из кунжута и бамбуковых ростков, а также острой жареной свининой. Пили воду, а кто хотел — крепкую горькую настойку. Ки Нам ещё в ресторане, где мы познакомились, рассказывал, как он с женой ездил во Вьетнам. С собой, помимо тёплых воспоминаний о поездке, учителя привезли маленькую гитару укулеле. А потом и вторую купили, хотя практиковались мало и больших успехов не достигли — в этом мы скоро смогли убедиться, когда хозяева взялись за гитары и побренчали немного нам на радость. А потом, когда стемнело, и все пошли в дом пить чай, Паша сыграл присутствующим на фортепиано, которое в доме стояло как мебель, но звучало очень неплохо. И на гитаре, которую захватила Чон Сон, да так здорово, что корейцы искренне зааплодировали.

Чуть позже затеяли игру в «Гоу-стоп». Стоит отметить, что играть положено, сидя на полу по-турецки, а карты при этом кладут перед собой на коврик. И снова я удивила всех своим умением! Не потому, что являлась выдающимся мастером, а просто эта игра за пределами Кореи почти не известна. Я бы тоже удивилась, если бы приехавшие в Россию корейцы предложили расписать пулю. К тому же я на первом же кону собрала комбинацию из трёх птиц «кодори», а это редкая удача. Мин Сук сперва только смотрела, а потом сама с азартом взялась за дело. Оказалось, что когда играешь, надо не спокойно класть карты перед собой, а швырять их с силой: «Вот тебе! Вот!». Чо и Чон Сон с улыбкой глядели, сидя на диване, как мы сражаемся. Вечер прошёл очень душевно. Учителя предложили в следующий раз поужинать на ферме «Сто цветов», но, к сожалению, близилось время нашего отъезда, и визит пришлось отклонить. Тогда Ки Нам вручил Паше коробочку, которую сделал своими руками. В ней верхний слой был из цветной папиросной бумаги, а внутри — блестящие трубочки, и через неё надо было смотреть на свет, как в калейдоскоп. И тогда можно было увидеть разные цветные пятна! Мастерить такие коробочки — хобби учителя, а его жена в свободное время перешивала старую одежду в пёстрые сумки, чехлы и тряпичные куклы. Получалось очень здорово! Расставались мы уже хорошими приятелями, и даже было немного жаль, что мы больше не увидим Ки Нама и Мин Сук.

Последний день на ферме «Сто цветов» прошёл в режиме отдыха. Чон Сон сказала, что поработают они и без нас. И правда, надо было не только собраться, но и перестирать, и успеть высушить кучу вещей. Но зато мы помогли с обедом, а ещё приготовили ужин. Я сделала битые огурцы по-китайски, Паша запёк картошку в духовке, а Чо порадовал всех самгёпсалем: ломтиками свинины, жареной на гриле. Поэтому ели на веранде, а не в доме, чтобы внутри не пахло дымом. Чон Сон достала из холодильника особое, очень старое кимчи, хранящееся для особых случаев, а также немного соевой пасты твенчжан, приготовленной её матерью. Ох и вкусно же было!

На следующий день Чо отвёз нас на станцию. Было грустно расставаться с фермой «Сто цветов», но мы уже решили, что обязательно вернёмся снова. И всё равно, даже с этой светлой мыслью уезжать было нелегко. Несмотря на протесты, Чо сам купил нам билеты до Пусана, обнял на прощание обоих и вручил открытку, подписанную Чон Сон. Мы прочли её тёплые пожелания уже в автобусе. Впереди ждала ферма «Тагам», которую мы тогда уже небрежно окрестили «хурмовой». Это название оказалось пророческим.

Ферма «Тагам» была, пожалуй, самой известной туристической фермой во всей Корее. Её символом и основной выращиваемой продукцией была хурма. Вызревает она не раньше ноября, а летом на деревьев плодов ещё нет, и нас ожидала в основном прополка и прочая рутина. Поехать на данную ферму мы решили в основном из-за простоты в логистике — находилась она всего в часе езды от города Пусан, откуда мы должны были вылететь на остров Чеджу через пару дней после визита. Также в пользу этого решения повлияло большое количество позитивных отзывов на сайте. Один молодой человек прожил на ферме аж целый год и остался очень доволен. Ну как тут не соблазниться?

Проблемы начались ещё неделю назад, пока мы жили на ферме «Сто цветов». Срок пребывания подходил к концу, и мы написали ребятам из «Тагам», что готовы, как и уговорено, приехать в назначенный день. Встречайте, мол! Оказалось, что кто-то что-то напутал, и нас могли принять только на два дня позже, так как в это время проводилась крупная образовательная программа, и разместить новых волонтёров было просто негде. Учитывая тот факт, что мы собирались провести на этой ферме всего четыре дня, новость была совсем не радостной. И какой контраст по сравнению с первым их письмом, в котором нас заверяли о готовности принять в любое время! Но делать было нечего, и, посовещавшись, мы приняли решение «Тагам» всё-таки посетить, хоть и на два дня, задержавшись на ферме «Сто цветов», сколько потребуется. Впрочем, на следующий день пришло другое письмо, что приезжать таки можно в первоначально оговорённый день, но мы уже договорились с Чо и Чон Сон и ничего менять не хотели.

Так что ехали с чувством неопределённости, но всё же надеялись на лучшее. На остановке нас забрала менеджер и правая рука хозяина фермы, которая представилась как Мисс Мун. Она извинилась за причинённые неудобства, но мы не сильно-то и обижались. Последние два дня, проведённые с семейством Чо были просто замечательными. Пока принимали извинения, уже и до фермы доехали, настолько она оказалась близко. И жила там целая толпа народу: хозяин фермы с женой, вышеупомянутая мисс Мун, группа корейских студентов в количестве десяти человек, четыре девушки-интерна из Малайзии, застенчивый паренёк по имени Гонг, повариха и ещё многие другие люди. Ох и занятная это была компания! Десять корейских студентов являли собой занимательное зрелище. Это были здоровенные лбы, одетые, будто собрались в тренажёрный зал или на теннисный корт, но при этом решившие посвятить свою жизнь сельскому хозяйству. Интерны из Малайзии все, кроме одной, носили хиджаб, и все четверо не принимали пищу до захода солнца по случаю Рамадана. Гонг хотел выучиться и стать менеджером по туризму. Он старался нам помогать всем, чем мог, хоть и ужасно смущался. Повариха почему-то возлюбила нас, слегка отощавших после здоровой пищи на ферме «Сто цветов». Не понимая ни слова по-английски, она приязнь свою выражала простым и понятным всем национальностям способом: в первый же день бухнула перед нами миску, полную нарезанной сочной дыни, а в другой раз дала с собой целый пакет огромных спелых помидоров. Эти помидоры, ставшие выражением поварихиной любви к русским пришельцам, да стеснительного Гонга, мы вспоминали ещё долго после того, как покинули ферму.

Отдельного упоминания заслуживает владелец фермы, мистер Канг. В первый вечер мы, усталые после пяти часов пересчитывания ям на дорогах Кореи, сели ужинать в столовой. Он вошёл энергичной походкой, одетый подобно корейскому пенсионеру, решившему покорить пик в национальном парке Пукхансан в воскресный день, моментально вычислил наши лица среди корейских баскетболистов-лоботрясов и подошёл поздороваться. Представляться, впрочем, не стал — подразумевалось, что имя столь значительной персоны всем известно по умолчанию (мы его узнали после принудительного добавления в список друзей на Фейсбуке). Только сказал, что после ужина ждёт нас снаружи, чтобы выпить кофе и поболтать минут десять. Ужин, кстати, был превосходным. Помимо традиционных солений и риса, предлагался суп с морскими водорослями и жареное мясо, тем более что нам удалось подобраться к раздаче до того, как студенты вымели всё подчистую. Десять парней — нешуточная сила. Навалив себе полные тарелки риса и прочей еды, они плюхнулись за стол, проорали: «Чальмокке сымнида», как принято перед трапезой, и начали шумно жрать. Малайские доброволицы, постившиеся весь день, от них не отставали. Оценив по достоинству мастерство поварихи и сладость местной дыни, мы сложили тарелки (оказалось, что их даже мыть не надо, на это есть специально обученный человек) и пошли пить кофе с мистером Кангом.

Обещанная десятиминутная беседа слегка затянулась. Мистер Канг не стал особенно интересоваться, кто мы такие и зачем приехали, ограничившись дежурными фразами, и всё остальное время показывал фото в своём телефоне, которых суммарно было просмотрено около пятисот. Показ сопровождался комментариями: «Это я и малайские интерны на прогулке», «А это я и большая шишка из города». Мистер Канг оказался очень честолюбивым и старался запечатлеть «на потом» все моменты, которые так или иначе могли возвысить его эго. Особенной популярностью пользовались постановочные кадры под ручку с малайскими интернами. Корявый английский мистера Канга не вносил ясность в рассказ, несмотря на помощь мисс Мун, а кофе не спасал от неудержимой зевоты. Только хорошее воспитание не давало сказать, что мы притомились и хотим уже пойти принять душ. Часа через два пытка фотокарточками закончилась, хозяин смилостивился и отпустил нас, уставших изображать интерес к происходящему.

В нашем распоряжении оказалась целая отдельная комната в большом доме, выстроенном в традиционном стиле и отделанном красной глиной. Дом был старый и являлся своего рода музеем, куда периодически даже водили посетителей. Правда, показывали его лишь снаружи, со стороны крыльца, где также располагался вполне рабочий очаг. Внутрь не заводили, чтобы не смущать жильцов, да и современная система кондиционирования, новый холодильник и прочая обстановка не являлись предметами старины. Помимо кухни, в доме был туалет с горячим душем и даже роботизированным биде. Одну из комнат занимал стеснительный Гонг. Заглянув в неё, я увидела, что внутри абсолютно пусто и нет никаких признаков того, что здесь живёт человек. Только сумка Гонга со всеми вещами стояла у двери. Тогда это показалось странным, но позже мы поняли, почему паренёк жил «на чемоданах».

Неподалёку от дома в будке обитала большая рыжая собака. Она сидела на цепи, но не лаяла и не кусалась, а только хотела, чтобы ей чесали бока и брюхо. Когда Паша принялся за это дело, она начала крутиться и вертеться, повизгивая от радости, и даже уткнулась носом в собственный зад, сложившись при этом практически пополам. Шерсть была очень густая и летела во все стороны. Пёс общением с Пашей остался очень доволен и призывно вилял хвостом каждый раз, когда мы проходили мимо будки. Ещё чуть дальше располагалась конюшня, где жила одинокая лошадка-пони. Своей красотой она сразила Пашу наповал, и при каждой возможности мы делали крюк в сторону конюшни, чтобы гладить лошадку и кормить стеблями травы. Хотела она сорвать губами и яблоки, нарисованные на Пашиной футболке, но тот вовремя отпрянул. Животное сразу научилось узнавать нас по шагам и ржанием давало понять, что ни травы, ни ласки в этом мире не бывает слишком много. Чистоту в конюшне поддерживали малайские интерны, и они же задавали лошади корм.

Первая ночь на новом месте прошла хорошо. Спать на полу нам уже было не привыкать, да и одеял было достаточно много, чтобы устроить удобную лежанку. На следующий день мы быстро собрались, морально подготовились к работе и отправились на завтрак вместе с Гонгом. Как ни странно, кроме нас никого ещё не было, но это было даже к лучшему, так как не пришлось конкурировать за еду с десятью рослыми корейскими хлопцами. Помимо риса, давали рыбу и соленья, но мы так наелись за ужином, что оставили практически всю еду нетронутой. Студенты подтянулись уже ближе к концу завтрака. Постящиеся интерны ели затемно у себя в комнате, и их никто не ждал. Первым заданием была прополка газона. Дело в том, что ферма «Тагам» была образцово-показательной. Мистер Канг гордился своим детищем и требовал, чтобы территория выглядела идеально. Газон должен был быть ровным, и наличие в нем помимо травы разнообразных сорняков мистера Канга раздражало, как прыщ на подбородке. На борьбу с этой напастью были брошены все силы — как наши, так и малайские. Интернов, как я уже упоминала, было четверо. Гонг ласково звал их «наши малайские сёстры». Всемером мы принялись возиться на газоне, стараясь выдёргивать сорняки, не затрагивая при этом траву. Конечно, ни о каком вырывании с корнями здесь речи ни шло: так, отщипывали понемногу, иначе ведь можно было испортить всю красоту. Пожалуй, из всех бессмысленных занятий, с которыми мне на своём веку так или иначе удалось ознакомиться, прополка газона — ещё и самое скучное. Бороться со скукой я пыталась с помощью интернов, хотя беседа налаживалась с трудом. На мои вопросы о том, какую еду нам следует обязательно попробовать в Малайзии, девушки загадочно улыбались и отвечали, что рис бывает разный. Зато мы узнали, что есть вещи и похуже прополки газона: не далее как вчера они целый день потратили на уничтожение сорняков вокруг камней и на пешеходных дорожках. Пока мы болтали, Гонг был занят самоотверженным пропалыванием самых труднодоступных мест, и потому для диалога был недоступен.

Иногда начинал идти мелкий, но очень противный дождь. В этом случае все садились в электрический автомобиль, управляемый Гонгом, и отправлялись на другой конец фермы в парники, где росли помидоры. Кусты, которые никто не пасынковал и не подвязывал, клонились к земле под тяжестью веток и плодов. Но нам не дали их спасти: первым делом прополка! И не вокруг помидоров, где ничего и так не росло, а по краям парника, чтобы сорняки не мозолили глаза посетителям фермы. Впрочем, газон был ещё важнее, и как только дождь стихал, навязчивые звонки мистера Канга выгоняли нас снова на улицу и заставляли продолжать дело, начатое утром. Так, в суете и разъездах от парника к газону и обратно прошло всё время с утра и до обеда.

Отдав в очередной раз должное кулинарному мастерству поварихи, мы передохнули пару часов и продолжили возиться с сорняками. Наконец-то газон был приведён в порядок, и никто не мешал нам работать в парнике. Когда сорняки закончились и там, настала пора подвязывать помидоры, на которые было жалко смотреть. Но тут наш рабочий день подошёл к концу. На часах было около трёх. Малайским сёстрам полагалось работать до шести, и мы оставили их и Гонга, радуясь, что волонтёров на ферме не эксплуатируют столь же нещадно, как интернов и их кураторов. Что делали все это время корейские студенты, я не знаю, но скорее всего они занимались в отдельной аудитории с педагогом, в роли которого обычно выступал сам мистер Канг.

Ужин прошёл хорошо. Повариха не только проследила самым тщательным образом, чтобы мы были накормлены, но и вручила огромный пакет, полный спелых помидоров. И не маленьких помидорок-черри, которые мы видели в парнике, а здоровенных, мясистых и сочных, и также очень сладких томатов. Такие я ела только в детстве, в Ростове-на-Дону. Они росли в бабушкином огороде. Подарок поварихи помог пережить традиционную «десятиминутную» беседу за чашечкой кофе с мистером Кангом, который и в этот раз затянул свои рассказы на час, если не больше. Нам пожаловались на то, какие плохие и глупые бывают волонтёры, особенно почему-то из Таиланда, а может быть и с Тайваня. С английским мистером Канга было трудно разобрать, жителей какой конкретно страны он охаял. После краткого экскурса в историю фермы, мы узнали, что во время сбора урожая здесь принято работать с утра и до ночи, и что будь Канговская тёща ещё жива, он и её бы заставил потеть под тяжестью хурмы. Оставалось лишь порадоваться, что до ноября далеко, а мы застали лишь помидоры да персики, которые не требовали столько усилий для сбора. Наконец, тщеславие было удовлетворено, и нас отпустили восвояси. Мисс Мун, помогавшая Кангу доносить до нас свои мысли на английском, на прощание «обрадовала» известием о том, что завтра в наше жилище вселяются другие люди в рамках важного социального проекта, и что нам придётся провести последнюю ночь в другом месте.

Вечер прошёл за распитием чая из листьев хурмы вместе с Гонгом, которого мы заодно обыграли в «Гоу-стоп» — колода нашлась тут же, в ящике стола. Он сказал, что нас, скорее всего, поселят в общежитие к корейским студентам, а он останется в маленькой сторожке. Такие переезды Гонгу были привычны, и потому он свою сумку держал всегда в собранном виде. Но нам спать в одном помещении с шумными лоботрясами, от которых пахнет потом, не хотелось, и к нашему большому облегчению, Гонг предложил поменяться. Проведя ночь в домике из красной глины, утром мы собрали все вещи и освободили его для новых гостей.