Помоги проекту - поделись книгой:
Нет, мне кажется, что она застрелила его сознательно, это никаких сомнений не вызывает. Марго — сучка такая. Она, конечно, любит не Макомбера. Она готова отдаваться силе. Вот в этом-то и особенность Хемингуэя: Хемингуэй вовсе не мачистский писатель. Это он в жизни часто играл в мачо, а в прозе он честен. И для него гораздо дороже человек, преодолевший свой страх, нежели самодовольный туповатый мачо. А женщина любит самодовольных и туповатых, преодоление для неё не важно. Поэтому счастье Фрэнсиса Макомбера оказалось таким коротким — «The Short Happy Life of Francis Macomber».
«Вопрос личного характера. Недавно пережил разрыв с гражданской женой, есть общий ребёнок. Затяжная депрессия, походы к психологу. Встал на ноги и пытаюсь начать нормальное общение ради сына, но наткнулся на стену неадекватности со стороны бывшей: запрещает видеться с сыном, просит платить ей деньги. Учитывая, что уходила она к конкретному человеку, для меня не понятно такое поведение».
Нет, такое поведение вполне понятно, и не надо удивляться. Как раз то, что вы встаёте на ноги, им совершенно ненавистно. Вот если бы вы умирали, она была бы с вами очень мила. Если бы вы оставались и дальше в депрессии, она была бы в восторге. Меня некоторые девушки до сих пор ненавидят (давнишние девушки, им уже хорошо за сорок), и ненавидят до сих пор с каким-то страшным упорством — видимо, потому, что я как-то пережил разрыв. У меня стишки про это были:
Вот некоторые из них до сих пор мне не могут этого простить. Ну что поделать? На это Блок уже ответил:
Не буду, конечно. Понимаете, это такая особенность женщины, о которой вы пишете: чем больше вы страдаете, чем больше у вас кишки наружу, тем она к вам милосерднее, радостнее и даже может с вами иногда поговорить о том, чтобы… даже разрешить вам ей ещё немного денег, даже вот на такое крайнее милосердие она может пойти.
Просто с этим типом женщин надо научиться не связываться. В какой-то момент надо понять, что роковая женщина — это очень хорошо для переживаний, это бывает очень недурно для секса, но для совместной жизни это совершенно невыносимо. И поэтому умейте собирать с цветка мёд, нектар, а не пытайтесь жить с ним. Об этом, кстати, у Саши Чёрного тоже есть замечательные слова: «Прекрасные розы — для нас». Не следует путать душу с телом.
Кстати говоря, многие не могли понять, что Шилейко смог бросить Анну Ахматову. Он на это отвечал: «Я нашёл лучше». Казалось бы, лучше Ахматовой найти нельзя, но он нашёл простую добрую женщину, коллегу, и был с ней довольно счастлив, пока не умер от туберкулёза. Так что я понимаю вашу ситуацию, но поймите и вы её. Вас эта девушка ненавидит именно за то, что вы сумели благополучно пройти через этот сомнительный соблазн.
«Как вы думаете, если бы Чехов дожил до 1917 года, как бы он воспринял революцию?»
Вопрос очень сложный. Как Трифонов, такая инкарнация Чехова, не дожил до 1985-го, так и Чехов не мог бы дожить, конечно, потому что Господь как-то убирает такие минуты. Я абсолютно уверен, что Чехов бы уехал, потом бы вернулся на волне общего евразийства, получил бы дом в Ялте от государства и там бы умер очень скоро, как Куприн. Мне кажется, он повторил бы в таком смысле путь Куприна. Он бы, конечно, не остался сначала и вернулся бы потом. Вот такое у меня есть ощущение. Возможно, в какой-то момент он бы дал себя увлечь идеями евразийства, но не евразийства как такового, хотя он и был степняк, такой человек степной по взглядам и темпераменту. Я думаю, просто с его клаустрофобией он бы не уцелел в эмиграции, он не мог бы долго там прожить. И он бы вернулся и, не вынеся этой нагрузки, очень быстро умер бы здесь. Но, видите ли, это вы говорите о здоровом Чехове, а мы же здорового Чехова в 1890-е годы уже не знаем — уже болезнь проникает в его творчество, она уже лежит страшным отпечатком на всём, что он делает. Это был бы просто другой Чехов, мне кажется.
«Мог ли иметь место эпизод в блокадном Ленинграде, который тут описан?»…
Описан совершенно чудовищный эпизод, который я даже не буду пересказывать. Нет, он места иметь не мог. Просто поверьте мне, что этот эпизод не мог иметь места.
«Прочитал «Зависть» — и ничего не понял. Почему Андрей Бабичев — отрицательный герой? Он же как раз и есть преобразователь, строитель нового».
Так для Олеши он совершенно не отрицательный герой. Это он для нас с вами отрицательный герой, потому что он противный, мы смотрим на него глазами Кавалерова. Я думаю, что Кавалеров и Бабичев стоят друг друга. Ну хорошо, вот в 20-е годы победил Бабичев, а в 90-е победил Кавалеров. И при том, и при том жить невозможно. Иван Бабичев — вот интересный человек: творец, художник, плут, фантазёр, продолжение линии плутовского романа. Вот Иван Бабичев интересен: писатель, мыслитель, который умудряется транслировать сны про битву при Фарсале.
«Наш любимый мэр Евгений Ройзман сказал, что вы к нам должны приехать».
Да, я в конце августа собираюсь выступить в Екатеринбурге, меня туда пригласил мой другой и один из любимых моих поэтов моего поколения — Женя Ройзман. С удовольствием у него выступлю.
Просят развеять миф о Павлике Морозове. Знаете, есть подробная книга Юрия Дружникова, есть несколько американских славистских книг довольно подробных, где подробно рассматривается история Павлика Морозова и доказывается, что он оболган и никого он не предавал. Книгу Юрия Дружникова я вам могу от души рекомендовать.
«Складывается впечатление, что основным жанром современной литературы стала фантастика и её бесконечные вариации с детективом, триллером и пр. Добротная социально-психологическая проза так часто приправляется фэнтези, что не всякий деконструктивист дожуёт до основного слоя».
Очень хороший вопрос. Это совершенно очевидно, это действительно так. Но дело в том, что, как правильно говорил Успенский, «реализм — это уродливо [надолго] задержавшаяся литературная мода». Литература без сказки, без вымысла не имеет никакой цены. И поэтому то, что процент фантастики в литературе как-то повышается (простите за канцелярскую формулировку) — это очень здорово.
Очень много вопросов о судьбе журнала «Послезавтра». Господа, послушайте, всё зависит только от вас. У меня огромное количество присланных статей — довольно низкого качества, есть очень высокого. Есть статьи по литературе, гуманитарные, их больше всего. Спасибо, достаточно. Если хотите, шлите ещё. Есть очень хорошие статьи по социологии. Абсолютно ничего нет по математике, одна — по физике, две — более или менее по химии, по современным каким-то вещам. Пришлите мне чего-то технического! Я готов буду 1 сентября это выкладывать на сайт.
Присылайте статьи о том, чем вы занимаетесь. Я не верю, что в России нет молодого математика (или за границей русскоязычного), который не может рассказать увлекательно о своей профессии. Есть такие математики. Я не верю, что нет человека, который может просто и в доступной форме рассказать о проблемах передового края современной математики. Хотите — шахмат, хотите — любого другого интеллектуального спорта. Ну пришлите мне хоть что-нибудь по точным наукам! Не могу же я делать «Послезавтра» из статей одних филологов. Филологам положено писать хорошо.
«Как вы относитесь к творчеству режиссёра Лидии Бобровой?»
Недостаточно видел, чтобы об этом говорить.
Много добрых слов. Спасибо.
«Мне представляется очевидным, что плутовство восходит вовсе не к Евангелию, а к эпохе дохристианской, к античным образцам — к фигуре Гермеса и шире, ко всему тому, что в мифологии описывается как феномен трикстера. Евангелие и фигура Христа в этом смысле далеки от плутовства».
Видите ли, я абсолютно убеждён, что мир плута (скажем, мир Одиссея) очень отличается от настоящего плутовского романа, потому что, ещё раз вам говорю, в плутовском романе плутовство (или в высоком смысле — волшебство) именно разрушает архаическую традицию. А фигура Одиссея такой традиции не разрушает, а наоборот, Одиссей — один из маленьких греческих царей, как трогательный и серьёзный Агамемнон и как старец Нестор. Плут — чужак в этом мире. А про Одиссея мы этого сказать не можем.
Очень хорошее письмо ещё от одного Миши. Спасибо вам большое.
О Гайто Газданове — может быть, со временем.
«Здравствуйте! Кто современный Герцен, которого разбудили современные декабристы? И кто описал современные «окаянные дни»?»
Я уже говорил много раз о том, что Герцен стоит всё-таки на неприятии жизни, на ненависти к жизни, вот как Лидия Чуковская, на ненависти к быту. Мне трудно сегодня найти человека, который бы отличался такой моральной бескомпромиссностью и при этом такой запутанностью собственной личной жизни. Я не знаю, кто мог бы быть сегодняшним Герценом. Надо смотреть в изгнании, конечно. Надо смотреть из тех, кто уехал.
Пионтковский — на мой взгляд, фигура совершенно не того масштаба. Простите меня все, как-то я не могу его воспринимать всерьёз. Если брать действительно отчаянную публицистику и прозу, то мне очень нравится то, что делает Наум Ним, но герценовского пафоса, пафоса жизнеотрицания я найти у него не могу. А из заграничных авторов, из авторов уехавших? Знаете, вот так перебираешь… Конечно, есть созвучие: Герцен и Генис. Но Генис — совсем другое дело. И Генис как раз жизнелюб. Тут многие просят рассказать про Вайля, про его книгу «Стихи про меня». Ну, что рассказывать? Замечательная книга, замечательная подборка, опыт выстраивания личных отношений с литературой. Нет, такой фигуры, как Герцен, нет именно потому, что нет такой твердыни духа.
«Узнал, что будет с лекцией у нас в Одессе. О чём будет лекция?»
Никакой лекции не будет. В Одессе будет обычный бесплатный — как уже было в прошлом году и как будет, надеюсь, и в будущем — просто вечер стихов в Зелёном театре. Приходите все, кого этот театр вместит. Его сейчас, говорят, отремонтировали. Я буду там два часа читать стихи просто при естественном освещении. Мне очень нравится, когда там люди за отсутствием свободных мест сидят на ветках. Как-то сразу начинает это… Ну, трогательно как-то это.
«Какие дополнительные книги почитать по истории? Есть труд Соловьёва, но есть ли ещё что-то?»
Ну, Ключевского стоит читать, конечно, мне кажется. Кстати говоря, я бы и Акунина рекомендовал, потому что это очень хороший свод, рассчитанный именно на дилетантов. Журнал «Дилетант» хорошо бывает почитать. Ну а из систематических работ по русской истории, конечно, Соловьёв — наиболее основательный автор.
«Поделитесь мнением о творчестве Кривина»
Очень люблю, начиная с книги «В стране вещей». Люблю его прелестные, такие в польской фрашковой традиции афоризмы и стишки. По-моему, он прелестный автор.
«В романе Леонида Леонова «Вор» есть фраза: «На безденежье злоба пуще водки греет». По-моему, у нас сейчас именно такая ситуация».
Да, совершенно верно. И в 20-е годы была такая же ситуация. И вообще это хороший леоновский афоризм. «Вор», может быть, фабульно и не очень состоятельный роман, довольно ходульный, а вот на уровне отдельных фраз (типа «в ноябрьском небе не разглядишь, с какой стороны светит солнце») это прелестный роман. И, конечно мне очень нравится и эта мысль, что «злоба пуще водки греет».
«Стоит ли читать детские книги в недетском возрасте?»
А как же? Конечно! Тем более что подавляющее большинство этих книг написаны для взрослых, просто так они зашифрованы.
«Мне 31 год, я женат. Недавно встретил другую девушку, сильно в неё влюбился, как будто крышу сорвало. Начал думать, что она мой идеал. Мы с ней можем часами говорить, понимает друг друга с полуслова. И я себе напредставлял, что с ней бы получилось всё гораздо лучше, чем с моей нынешней женой, хотя и с женой всё нормально. Менять ничего я не могу по ряду причин, и не знаю, нужно ли. Единственный плюс от этой ситуации — сильное повышение моих творческих способностей, появляется фантастическая энергия. Полезно ли женатому мужчине влюбляться? И что с этим делать?»
Влюбляться, конечно, полезно, но я не могу назвать эту ситуацию душеполезной. Понимаете, очень высок шанс (так всегда бывает), что, уйдя к этой девушке, вы немедленно попадёте в ту же ситуацию, что и с женой, то есть рутина это всё засосёт — и любовь исчезнет. Но если вы действительно чувствуете, что нашли идеал, что с женой больше жить не можете, орёте на неё и срываетесь, то тогда, ничего не поделаешь, надо быстро разводиться и уходить, иначе это просто убьёт живые отношения — и в браке, и в адюльтере.
Единственный совет, который я могу вам дать — древнеримский: что делаешь, делай скорее. К сожалению, никакого другого ответа здесь нет. Влюбляться в принципе полезно, но тут надо очень чётко понимать, действительно ли вам лучше будет в новом браке, или вам нужно именно ситуация раздвоенности. Такое тоже бывает, и ситуация раздвоенности колоссально заводит. Об этом Мопассан написал роман «Наше сердце».
Вернёмся через три минуты.
РЕКЛАМА
Д. Быков― Продолжаем разговор. Программа «Один». Ещё немножко я поотвечаю.
«На ваш взгляд, нужны ли современному миру монастыри? С чем связан рост их количества в России? И вообще чем вызвана тяга современного человека к отшельничеству? Что в итоге победит — созерцание или созидание?»
Противопоставление ложное. Дело в том, что монастырь — это не отшельничество, а это бегство, спасение, попытка спастись, потому что по разным причинам невозможно больше в мире находиться, мир лежит во зле, мир упал в бездну. И совершенно необязательно объявлять монастырь попыткой поиска истины в одиночестве. Человек бежит в монастырь, потому что мир ему невыносим, вот и всё.
Что касается противопоставления созидания и отшельничества. Никакое отшельничество невозможно без углублённого, уединённого… не люблю слово «медитативного», но именно уединённого, углублённого в себе размышления. Вы можете быть одни и среди людей, но монастырь — это именно поиск душевной гармонии. Не следует видеть в монастыре обязательно какую-то страшную дисциплину, сплошное послушание, тяжкую физическую работу. Далеко нет. Монастырь — это братство единомышленников, это такое довольно райское место (в идеале, в правильном монастыре, конечно).
«Примерно год назад к нам на работу пришёл высокопрофессиональный сотрудник, качество работы которого заметно превосходит уровень коллег. Спустя некоторое время я заметил, что коллеги стали относиться к нему предвзято, началась lite-травля. Любой его профессиональный промах (крайне редкий) вызывает сарказм и злорадство, и это уже демонстративно. Чем это можно объяснить?»
Объяснить это, дорогой друг, очень просто. Сейчас дам наконец формулу: моральные законы действуют только над тем, кем они признаются. Если вы объявляете себя кристально честным оппозиционером и призываете всех быть честными, то даже за случайно перепавшую вам копейку вас будут терзать и ненавидеть. Если же вы коррупционер, который никаких нравственных законов не принимает, все будут говорить: «Наоборот, воруй, миленький! Воруй сам — другим жить даёшь. Это наша русская добродетель. Мы, русские, никому отчёту не даём. Хотим — воруем. Не хотим — не воруем». Вот в том-то всё и дело.
Если вы прокламируете себя как человека нравственного, то стоит вам поцеловать девушку на улице — и полетят все камни. Если же вы прокламируете себя как человека демонстративного и безнравственного, вы можете сожительствовать с тремя и содержать ещё четырёх на всякий случай, и все они могут быть несовершеннолетними — и все будут говорить: «Ничего, полезно девушке развиваться рядом с умным пожилым человеком». То есть, если вы признаёте нравственные законы, то для вас есть и совесть, и нравственный закон, и даже юридический закон. А если вы демонстративно и грубо нарушаете законы божие и человеческие — соответственно, вам всё можно. Вот этот ваш сотрудник работает хорошо, поэтому ему не прощается ни один промах. А если бы он работал плохо, его бы все поощряли.
Кстати говоря, помните, у Житинского была такая замечательная байка, «Лентяй» она называлась? «Лентяй каждый день приходил на работу, уходил на перекур и уже на рабочее место не возвращался. Он стоял, прислонившись к стене, и на стене образовался след от его плеча. Однажды его уволили. А на следующий день стена упала». Понимаете, когда Обломов пытается починить крыльцо — оно падает. А когда не пытается — оно 20 лет висит на соплях, и ничего не происходит. По всей видимости, в России плохая работа — это одна из существенных духовных скреп. А человек, который пытается хорошо работает, эту духовную скрепу разрушает.
«Что вы думаете про декабристов? — большая цитата из романа Мережковского, действительно очень хорошая. — Что вы думаете о деле декабристов? Именно об их деле, а не об их личностях. Эта тема сегодня малопопулярна и скользка. Необязательно отвечать, но черкните пару строк».
Галя, я вам напишу отдельно, но, вообще-то, я не боюсь ответить и здесь. Совершенно правильно ответил Окуджава: «Декабристы в России — единственные бескорыстные революционеры». Революционеры, которые для себя лично ничего не хотели. Да пожалуй, что хотели и против себя, потому что их влияние, их богатство убыло бы в случае их победы. Вот за это бескорыстие декабристов я ценю чрезвычайно высоко.
Но, конечно, это попытка с негодными средствами. И нечего было делать людям благородным, людям с принципами, которые пытались рыцарски противодействовать. Государство в таких случаях рыцарства не понимает. Поведение Николая I в истории с декабристами чудовищно, потому что это шантаж, ложь. Всё, как написано у Окуджавы в пьесе и потом романе «Глоток свободы» на огромном документальном, перелопаченном им материале допросов, — всё правда. И, конечно, бедный Авросимов, который появляется и в «Путешествии дилетантов», — это человек, навеки сломанный тем, что он увидел. Маленький клерк вот этот, записывавший допросы декабристов, человек, навеки сломленный коварством этой системы. Декабристы искренне раскаивались, но никто этого раскаяния не принял. Конечно, на фоне своих палачей декабристы — люди безупречные.
Ну а теперь — о Янке и о Башлачёве. Роднят их три обстоятельства.
Во-первых, оба они трагически погибли практически ровесниками и практически одновременно. Случай Башлачёва — самоубийство несомненное. Случай Янки — сомнительный. Но в любом случае это ранний трагический конец творчества, оба уже практически не писали в последние полгода, если не считать несохранившейся песни Башлачёва «Архипелаг гуляк».
Второе, что их роднит, — это общая неустроенность, общий трагизм. Они, обретя профессиональный исполнительный статус, окончательно утратили статус, если угодно, чисто человеческий: и семейный, и личный, какой хотите. Они бездомные, они совершенно не приспособлены для жизни вне дома. И я думаю, что для Башлачёва Ленинград-Петербург был, конечно, в известном смысле городом кризиса, городом абсолютного одиночества. И для Янки примерно та же история. Она в своих кочевьях, в своих квартирниках чувствовал себя крайне неорганично.
И третье, что их роднит и что мне представляется главным: оба они пытаются воскресить фольклор. Дело не только в том, что авторская песня, а впоследствии и рок-песня — это такой утративший анонимность фольклор XX века, русская народная песня. Нет, дело в том, что оба они работают в традиционной фольклорной эстетике, с фольклорными образами, с фольклорными мотивами.
И вот здесь-то выясняются, пожалуй, самые страшные вещи. Выясняется, что этот русский фольклор… те добродетели, которые в нём воспеваются и лежат в основе его — это добродетели, не совместимые с жизнью, как ни ужасно это звучит. Попытка вернуться от советского к русскому обернулась катастрофой в обоих случаях. И Янка, и Башлачёв (СашБаш) — оба движутся, конечно, от советской поэтики, от советского штампа вглубь традиции, и эта традиция почему-то их убивает. Может быть, потому, что действительно следование традиционным русским добродетелям, как они заявлены в фольклоре, почему-то с жизнью не совмещается. Я много раз пытался ответить для себя на вопрос, почему это так. В общем, это действительно как-то для человека, советского во всяком случае, смертельно. Этот путь назад оказался дорогой в бездну.
Я затрону, конечно, здесь и формальные особенности их текстов. Все наиболее удачные тексты Башлачёва и Янки — это контаминация уже существующих, свободно переставляемых фольклорных мотивов. Если, может быть, иногда у Башлачёва всё-таки пробивается сюжет, как в былинах, например (он написал две очень долгие былины), в остальных его лирических текстах «каждая строка отдельно», как говорил Шкловский про Мандельштама. И между этими строчками угадываются какие-то просветы бездны, но на самом деле это просто механически сопрягаемые фольклорные штампы, чтобы каждый мог вдумать и вчувствовать туда что-то своё.
Вот возьмём текст Янки, например:
Вот и всё. А можно ещё бесконечно было бы так нанизывать. Это нанизываются именно штампы — частью советские («расчётной книжкой моё лицо»), частью фольклорные. Это расколотый, разорванный мир, лишённый какой-либо связи, лишённый сюжета; мир, в котором плавают, увы, мёртвые обломки русского былинного и песенного мира, русского фольклора и советского штампа. Это внутренний мир советского человека образца 1985–1987 годов.
У Янки вообще есть ощущение этой потерянности, затерянности в мире. И, может быть, поэтому так тоскливо её слушать. И этот сиротский жалобный голос вызывает в нас скорее, конечно, сострадание, нежели раздражение. Но если взять эти тексты отдельно, сами по себе, то они, конечно, поражают монотонностью и каким-то странным отсутствием смысла.
Лучшее, что написала Янка, — это, как мне кажется, совершенно гениальная песня «По трамвайным рельсам». В ней есть и сюжет, и метафоры, в ней всё понятно. И дело даже не в понятности (понятность — не главная добродетель искусства), а в ней есть точность: вот этот страшный мир городских детей, которых могут убить за то, что они пошли погулять по трамвайным рельсам, эта узкая, плоская, еле-еле разрешённая советская полусвобода. А в остальном, как мне кажется, это та ситуация, когда штамп остаётся штампом, когда он не перерастает себя, а от свободного перемещения этих штампов сумма не меняется никак.
Поделиться книгой: