Помоги проекту - поделись книгой:
Обратите внимание на эту совершенно дворовую лексику, совершенство строфики и рефрены эти прекрасные. Я у Дидурова больше всего люблю именно песни, «Райские песни»:
И совсем я люблю совершенно незабываемый «Блюз волчьего часа». Если бог даст и когда-нибудь я сниму «Эвакуатор», то начинаться он будет с этой песенки. Он её когда-то спел на моём дне рождения (тогда она была только написана), и я её запомнил с тех пор на всю жизнь. Понимаете, её же невозможно не петь, её хочется спеть! А что я буду вам сейчас демонстрировать свой вокал?
Ну, мог бы я вам ещё почитать, но прочту ещё одну коротенькую вещь. Знаете, для меня Лёшку читать — всегда наслаждение, потому что это молодость моя, это Москва. Причём он по-настоящему поэт летней Москвы — опустевшей, такой пыльной, солнечной, где какой-нибудь один школьник, которому некуда уехать, переживает первые взрослые романы. Вот эта вечерняя остывающая Москва, отдающая тепло, такая элегическая, пустынная, с пыльной листвой, с какой-нибудь одинокой звездой… Гениально же у него сказано:
Ну чудесно сказано! Такая совершенно Маяковская метафоричность. И вот:
(Звук какой! Какая аллитерация на «с»!)
(Дальше я там что-то не помню.)
Вот эта такая лолиточная любовь, любовь восьмиклассница к ровеснице — это и есть главная детская травма Дидурова. Он и оставался таким же робким, ненастным, романтическим восьмиклассником, который дворовую грязь воспевает с абсолютно вийоновскими интонациями. Он и был такой Вийон московский. Он очень мало прожил, очень много написал, и главное — создал удивительное поколение, им воспитанное и благодарно его вспоминающее.
Несколько важных вопросов: «Я знаю (а больше никто не знает), как спасти российское телевидение: надо возродить чрезвычайно популярный и поучительный жанр, зря забытый в прошлом веке — необходимо снова производить публичные казни».
Знаете, они не так далеко от этого ушли. Я думаю, что скоро мы к этому так или иначе вернёмся.
«Среди многих сериалов, которые я видел, к искусству могу стопроцентно причислить «Декалог» и «Чёрное зеркало».
Ну, «Декалог» не сериал всё-таки. Кесьлёвский делал цикл из 10 картин. Помните, «Короткий фильм об убийстве», «Короткий фильм о любви»? Это не сериал ни в каком смысле. «Чёрное зеркало» — это другая история. Да, здесь вы правы. Но это тоже не совсем сериал, а другой жанр.
«У нас дома спор: затонула Матёра с оставшимися жителями или нет? В печатном издании и электронных версиях разные концовки, поэтому спорим».
По-моему, совершенно очевидно, что Матёра утонула. «Еле угадывающийся шум мотора», — не знаю, по чьему мановению, по чьему решению дописал в книжном издании Распутин эту фразу. Может быть, ему стало жалко старух и захотелось их спасти. Но, по-моему, и по фильму, и по роману совершенно очевидно, что никто в Матёре не уцелел.
«Как вы относитесь к творчеству Уильяма Воллманна?»
Понятия о нём не имею. Теперь прочту.
«Посоветуйте художественные книги о Петербурге».
Лучшее, что написано о Петербурге — это два романа: роман Александра Житинского «Потерянный дом, или Разговоры с милордом» и роман Андрея Белого «Петербург». Это я говорю про XX век. В XIX веке всем известен петербургский литературный миф. И ещё очень рекомендовал бы поэму Нонны Слепаковой «Монумент» («последняя петербургская повесть» или «последняя петербургская поэма»). В общем, надо сказать, что очень неплохие мемуарные очерки Засосова и Пызина о старом Петербурге. И очень неплохие литературные мемуары Корнея Чуковского о «Вене», об «Аполлоне», о «Башне» Иванова. Это очень важные тексты.
«Перечитывая «Возвращение Чорба» и «Весну в Фиальте», поймал себя на мысли, что стиль Набокова — это своеобразное продолжение позднего Толстого: мускулы слов, оголённые нервы фраз соответствуют голой прозе Толстого. У Набокова то же, что и у Толстого, стремление добраться до сути вещей, застигнуть их в первоначальном положении».
Вы абсолютно правы, у вас прекрасная формулировка, и именно потому, Женя, что если вы перечитаете… На эту мысль меня когда-то навёл Долинин, а я его на эту мысль навёл своей статьёй о когнитивном диссонансе у Толстого. Я очень рад, что между нами стался этот диалог. И вообще Александру Долинину я передаю в его американский университет горячий привет, очень люблю его набоковские штудии.
Надо сказать, что если вы перечитаете одновременно набоковский «Ужас» и «арзамасский ужас» Толстого из «Записок сумасшедшего», вы увидите очень многие совпадения. Действительно это попытка увидеть вещи в их оголённости, вне флёра привычек, увидеть страшный и разъятый мир. Кроме того, когнитивный диссонанс от мысли о смерти. Так глубоко в своей рефлексии зашли только Набоков и Толстой, увидев, что мысль о смерти несовместима с сознанием.
«У английской королевы Елизаветы есть свой придворный поэт — Кэрол Энн Даффи. Слышали ли вы о ней как о поэте, в курсе ли вы её творчества? И по каким качествам назначают придворного поэта в Великобритании?»
Ну, тут добрые слова про «Тринадцатого апостола», спасибо. Я не знаю ничего о традиции придворных поэтов. Знаю о традиции официального государственного поэта в Америке (и Бродский был на этой должности), когда назначают государственного поэта, и он в течение года много ездит, концертирует, подобно Бродскому, вешает плакаты со стихами в метро или заставляет читать — в общем, всячески пропагандирует поэзию. Такая вакансия государственного поэта «не пуста», выражаясь пастернаковскими словами. Про то, как назначают придворного поэта в Англии — ничего, к сожалению, не знаю. Само слово «придворный» в России имеет довольно неприятные коннотации.
Потрясающее письмо от Миши: «Неужели мы зеркала своих родителей, которые обречены продолжать те же грехи, споры, комплексы? Можно ли порвать этот круг?»
Миша, нельзя. Мы результат не только жизни наших родителей, а мы результат жизни наших предков. Мы существует для того, чтобы улучшить ситуацию. Ну, вот как душа реинкарнируется, возвращается, обретя новые навыки (скажем, Блок не умел прозу писать, а Окуджава умеет), так же и мы, повторяя и развивая жизнь родителей, должны что-то улучшать. Но избавиться от их мучений, от их противоречий, от их родимых пятен мы не можем и не должны. В этом суть преемственности.
«В одной из предыдущих передач вы сказали, что запрещать Берроуза не стоит, но и рекомендовать нельзя. Неужели вы сделаете исключение даже для «Кота внутри» или «Призрачного шанса»?»
«Призрачный шанс» я не читал, а для «Кота внутри» я исключения не сделаю, потому что мне кажется, что Берроуз бывает очень мил, бывает очень талантлив, но по большому счёту он никогда не благотворен. Хотя мне очень грешно…
«Выскажите своё мнение о книге «Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты» и о её авторе Борисе Соколове. В Википедии о нём очень противоречивые отзывы».
У меня о Борисе Соколове тоже очень противоречивое мнение. Я к нему отношусь очень хорошо и говорю о нём всегда хорошо, а он меня почему-то не любит. Говорить хорошо о человеке, который регулярно обо мне дурно отзывается, было бы очень по-христиански. Но я не настолько ещё продвинувшийся христианин, поэтому я от отзыва воздержусь, хотя книга эта любопытная.
«Можно ли для рифмы выдумывать новые слова или их формы?»
Можно и должно. Мне, кстати, очень нравится… Тут один автор написал: «Я открыл новый способ стихосложения — ставить безударное слово в ударную позицию». Нет, это не вы открыли. Вспомните у Лимонова:
По-моему, это шедевр абсолютный. Вот о Лимонове я могу отзываться хорошо, хотя он обо мне отзывается плохо. Ну, он просто поэт очень талантливый, и я не могу удержаться от восторга.
«Не кажется ли вам, что понятие «патриотизм» совершенно девальвировалось?»
Кажется. Просто под патриотизмом понимается такая апология бездарности, когда человек, не имеющий никаких талантов, побивает талантливых с помощью своей любви к Родине: «Вот вы недостаточно любите Родину, а я — достаточно». Один поэт-песенник написал: «Вы все предатели, потому что вы едете в Прибалтику на фестиваль, а там маршируют поборники фашизма». Это он написал потому, что он сам давно уже ничего талантливого не производит, а как-то напомнить о себе ему хочется. По-моему, это стыдно.
И вообще слово «предательство», как правильно написал Андрюша Архангельский… Привет вам большой, Андрюша! Я вас очень люблю. Правильно написал Андрюша Архангельский о новых приключениях слова «предательство». Сегодня мы колоссально им злоупотребляем. У нас все предатели. Вообще все, кто жив, — предатели. Кто едет в Турцию — предатель. Кто ещё не поехал на Донбасс — предатель. Кто поехал на Донбасс — тоже предатель. Все швыряются друг в друга этим словом постоянно. Я вообще против того, чтобы им слишком часто распоряжаться. И вообще получается, что предатель — это любой, кто думает не так, как вы.
И вообще немножко как-то расширилось количество журналистов, которых бы я мог назвать образцовыми. Вот об этом меня тоже, кстати, спрашивают. Раньше я называл своими кумирами в профессии Колесникова и Латынину. Сегодня я с радостью могу к ним добавить Олега Кашина, чьи колонки становятся раз от раза лучше, и Андрея Архангельского, которого я могу рассматривать как в какой-то степени своего ученика, а в какой-то — уже как и побеждающего учителя.
«Дочь поступает в этом году на географию или картографию. Посоветуйте, где лучше преподают».
Господи, вот ещё только про картографию не хотелось мне давать советов. Я очень от этого далёк.
«Под впечатлением от рассказа Хемингуэя «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера», и больше всего от того, как он написан. Однако герои не вызывали у меня симпатии. Читая критику, я узнала, что некоторые считают Уилсона положительным героем, мужчиной, свободным от страха, то есть идеалом Хемингуэя. Согласны ли вы с такой точкой зрения? Что вы думаете насчёт финала рассказа? Марго сознательно застрелила Фрэнсиса, испугавшись проснувшейся в нём силы, или случайно попала в него?»
Поделиться книгой: