Книга за́ два года (1922 г.-1924 г.), — все, написанное за границей. Политического стихотворения ни одного.
Пусть он, в возможно скором времени, запросит московский Госиздат (там у меня друг — П.С. Коган и, если не сменен, благожелатель — цензор Мещеряков [41], взявший мою Царь-Девицу, не читая, по доверию к имени (к<оммуни>ст!). По отношению к Госиздату я чиста: продавая им перед отъездом «Царь-Девицу» и «Версты» (I), — оговорилась, что за границей перепечатаю. (Что и сделала, с «Царь-Девицей».) [42]
Книга «Умыслы» здесь не только не запродана, но из всех составляющих ее стихов (большая книга!) навряд ли появилось в печати больше десяти [43].
Стало быть, могут рассчитывать и на заграничный рынок.
_____ Одновременно с ответом Госиздата пусть сообщит мне и условия: 1) гонорар 2) количество выпуск<аемых> экз<емпляров> 3) срок, на к<отор>ый покупается книга.
Деньги — мое условие! — при сдаче рукописи, все целиком.
_____ Есть, для Госиздата, еще другая книга: «Версты» (II) — стихи <19>17 г. — <19>21 г. (Первую они уже напечатали.) [44] М<ожет> б<ыть> и эту возьмут. Предложите обе.
_____ Теперь трудности: переписывать и ту и другую я могу только наверняка, — большая работа, тем более, что переписывать придется по новой орфографии, что́, в случае отказа для заграницы не пригодится, ибо здесь печатаюсь по-старому. Книги им придется взять по доверию. «Умыслы» Вы, по берлинским стихам, немножко знаете, остальные не хуже.
«Версты» (II) вполне безвредны, продолжение первых. «Политические» стихотворения все отмечу крестиками, захотят напечатают, захотят выпустят. Думаю, первое, — есть такое дуновение.
_____ Все дело в сроке. На лето очень нужны деньги. 2 года в Чехии и ничего, кроме окрестностей Праги, не знаю. В Праге я до конца мая, не дольше, и дело нужно закончить в мою бытность здесь. Не настаивайте на двух книгах, можно «Версты» (II), можно «Умыслы» — что́ захотят.
Желательна, просто скажу: необходима хотя бы одна авторская корректура и, в случае опечаток, лист с опечатками, указанными мною. Эти два условия должно включить в контракт. Пусть, на всякий случай, представ<итель> Госиздата в своем запросе в Москву обмолвится и об этом.
_____ Punktum {18}. _____ Вы спрашивали о сыне Блока [45]. Есть. Родился в июне 1921 г., за два месяца до смерти Блока. Видела его годовалым ребенком: прекрасным, суровым, с блоковскими тяжелыми глазами (тяжесть в верхнем веке), с его изогнутым ртом. Похож — более нельзя. Читала письмо Блока к его матери, такое слово помню: — «Если это будет сын, пожелаю ему только одного — смелости». Видела подарки Блока этому мальчику: перламутровый фамильный крест, увитый розами (не отсюда ли «Роза и Крест» [46]), макет Арлекина из «Балаганчика» [47], — подношение какой-то поклонницы. (Пьеро остался у жены.) Видела любовь H.A. Коган к Блоку. Узнав о его смерти, она, кормя сына, вся зажалась внутренне, не дала воли слезам. А десять дней спустя ходила в марлевой маске ужасающая нервная экзема «от задержанного аффекта».
Мальчик растет красивый и счастливый, в П.С. Когане он нашел самого любящего отца. А тот папа так и остался там — «на портрете».
Будут говорить «не блоковский» — не верьте: это негодяи говорят.
_____ Прочтите, Гуль, в новом «Окне» мои стихи «Деревья» и «Листья» [48] (из новой книги «Умыслы»), и в «Современных Записках» — «Комедьянт» [49] (из «Верст» II) — можете и госиздатскому человеку указать. Были у меня и в «Студенческих годах» (пражских) в предпоследнем № — «Песенки» [50] (тоже «Версты» II).
К сожалению, милые редакции книг не присылают, знаю по съеденному гонорару и понаслышке.
_____ Была у меня и проза — в «Воле России» (рождественский №), по-моему, неудачно [51]. (Неуместно — верней.) В мае пойдет пьеса «Феникс». Есть ли у Вас, в Берлине, такая библиотека? (Новых период<ических> изданий.) Я бы очень хотела, чтобы Вы все это прочли, но прислать не могу, — у самой нет.
_____ Какая нудная и скудная весна! Середина апреля, пишу у (традиционно!) — открытого окна, зажавшись в зимний стариковский халат, — индейский. Гуль: синий, с рыже-огненными разводами. Не хватает только трубки и костра.
Вчера что-то слышала о надвигающемся новом ледниковом периоде, — профессора говорили всерьез. Но не очень-то скоро, — через несколько десятков тысяч лет! Оттого, будто, и весна холодная.
_____ Как с письмом П<астерна>ку? Вчера отослала Вам открытку с просьбой переслать Вашему знакомому заказным. Деньги за заказ вышлю 15-го, сейчас живу в кредит.
А вот жест — украденный. Только масть другая!
Вкрадчивостию волос: В гладь и в лоск Оторопию продольной — Синь полу́ночную, масть Воронову. — В гладь и в сласть Оторопи вдоль — ладонью. Неженка! — Не обманись! Так заглаживают мысль Злостную: разрыв — разлуку — Лестницы последней скрип… Так заглаживают шип Розовый… — Поранишь руку! Ведомо мне в жизни рук Многое. — Из светлых дуг Присталью неотторжимой Весь противушерстый твой Строй выслеживаю: смоль Стонущую под нажимом. Жалко мне твоей упор- ствующей ладони: в лоск Волосы! вот-вот уж через Край — глаза! За́гнана внутрь Мысль навязчивая; утр Наваждение — под череп! [52] Берлин, 17-го июля 1922 г.
МЦ <Приписка на полях:>
Ползимы болела, и сейчас еще не в колее. Климат ужасный, второй год Праги дает себя чувствовать. Господи, как хочется жары! — А что Вы́ делаете летом?
МЦ. Впервые — Новый журнал, 1959, № 58 (с сокращениями), С. 187–188. Полностью — Новый журнал, 1986, № 165, С. 287–290. СС-6, С. 535–538. Печ. по СС-6.
14-24. К.Б. Родзевичу
Прага, 30-го апреля 1924 г.
Дружочек,
Больна, не выхожу из дома, всё надеялась, что обойдется, не обошлось. Жду Вас у себя, приходите сразу, увидите Алю свободна до 4 ч<асов>.
Предупреждаю о своем уродстве: опухоль через все лицо, но мне все-таки хочется Вас видеть — и Вам меня.
Письмо Вам передаст Ольга Елисеевна Чернова [53], будьте с ней милы.
Жду.
МЦ. — Так, волей судеб, Вам еще раз доведется побывать у меня на горе.
МЦ. Впервые — Письма к Константину Родзевичу. С. 161. Печ. по тексту первой публикации.
15-24. Б.Л. Пастернаку
ПРОВОДА
— Борису Пастернаку.
— «И — мимо! Вы поздно поймете…» [54]
Б. П. 1
Вереницею певчих свай. Подпирающих Эмпиреи, Посылаю тебе свой пай Праха дольнего. — По аллее Вздохов — проволокой к столбу Телеграфное: «лю-ю-блю… Умоляю…» (печатный бланк Не вместит! Проводами проще!) Это — сваи, на них Атлант Опустил скаковую площадь Небожителей… Вдоль свай Телеграфное: про-о-щай… — Слышишь? Это последний срыв Глотки сорванной: про-о-стите… Это — снасти над морем нив. Атлантический путь тихий: Выше, выше — и сли-лись В Ариаднино: ве-ер-нись. Обернись!.. Даровых больниц Заунывное: не́ выйду! Это — проводами стальных Проводов — голоса Аида Удаляющиеся… Даль Заклинающее: жа-аль… Пожалейте! (В сем хоре — сей Различаешь?) В предсмертном крике Упирающихся страстей — Дуновение Эвридики: Через на́сыпи и рвы́ Эвридикино: у-у-вы. Не у — 17 марта 1923 г.
2
Чтоб высказать тебе… да нет, в ряды И в рифмы сдавленные… Сердце шире! Боюсь, что мало для такой беды Всего Расина и всего Шекспира. «…Все плакали, и если кровь болит… Все плакали, и если в розах — змеи…» Но был один — у Федры — Ипполит! Плач Ариадны — об одном Тезее! — Терзание! — Ни берегов, ни вех! Да, ибо утверждаю, в счете сбившись. Что я в тебе утрачиваю всех Когда-либо и где-либо небывших. Какие чаянья, когда насквозь Тобой пропитанный — весь воздух свыкся? Раз Наксосом мне — собственная кость! Раз собственная кровь под кожей — Стиксом! Тщета! во мне она! везде! закрыв Глаза: без дна она! без дня! И дата Лжет календарная… Как ты — Разрыв, Не Ариадна я и не… — Утрата! О по каким морям и городам Тебя искать? (незримого — незрячей!) Я про́воды вверяю провода́м, И в телеграфный столб упершись — плачу. 18 марта 1923 г.
3
(Возможности)
Все перебрав — и все отбросив (В особенности — семафор!) Дичайшей из разноголосиц Шпал, оттепелей (целый хор На помощь!) Рукава как стяги Выбрасывая… — Без стыда! — Гудят моей высокой тяги Лирические провода. Столб телеграфный! Можно ль кратче Избрать? Доколе небо есть — Дружб непреложный передатчик, Уст осязаемая весть… Знай! что доколе свод небесный, Доколе зори к рубежу — Столь явственно и повсеместно И длительно тебя вяжу. Чрез лихолетие эпохи, Лжей насыпи — из снасти в снасть — Мои неизданные вздохи, Моя неистовая страсть… Вне телеграмм (простых и срочных Штампованностей постоянств!) Весною стоков водосточных И проволокою пространств. 19 марта 1923 г.
4
Самовластная слобода! Телеграфные провода! Вожделений моих выспренных Крик — из чрева и на́ ветр! Это сердце мое, искрою Магнетической — рвет метр. «Метр и меру?!» Но чет—вертое Измерение мстит! — Мчись Над метри́ческими́ мертвыми — Лжесвидетельствами — свист! Тссс… А ежели вдруг (всюду же Провода и столбы?) лоб Заломивши поймешь: трудные Словеса сии — лишь вопль Соловьиный, с пути сбившийся — Без любимого мир пуст! — В Лиру рук твоих влю—бившийся, И в Леилу твоих уст! 20 марта 1923 г.
Эвридика — Орфею:
Для тех, отженивших последние клочья Покрова (ни уст, ни ланит!..) — О, не превышение ли полномочий, Орфей, твоя оступь в Аид? Для тех, отрешивших последние звенья Земною… На ложе из лож Сложившим великую ложь лицезренья, Внутрь зрящим — свидание нож. Уплочено же всеми розами крови За этот просторный покрой Бессмертья… До самых летейских верховий Любивший — мне нужен покой Беспамятности… Ибо в призрачном доме Сем — призрак ты́, сущий, а явь — Я, мертвая… Что же скажу тебе, кроме: — Ты это забудь и оставь! Ведь не растревожишь же! Не повлекуся! Ни рук ведь! Ни уст, чтоб припасть Устами! — С бессмертья змеиным укусом Кончается женская страсть. Уплочено же — вспомяни мои крики! — За этот последний простор. Не надо Орфею сходить к Эвридике. И братьям тревожить сестер. 23 марта 1923 г.
Не чернокнижница! В белой книге Далей денных — навострила взгляд! Где бы ты ни был — тебя настигну, Выстрадаю — и верну назад. Ибо с гордыни своей, как с кедра, Мир озираю: плывут суда. Зарева рыщут… Морские недра Выворочу — и верну со дна! Перестрадай же меня! Я всюду: Зори и руды я, хлеб и вздох. Есмь я и буду я, и добуду Губы — как душу добудет Бог: Через дыхание — в час твой хриплый, Через архангельского суда Изгороди! — Все уста о шипья Выкровяню — и верну с одра! Сдайся! Ведь это совсем не сказка! — Сдайся! — Стрела, описавши круг… — Сдайся! — Еще ни один не спасся От настигающего без рук: Через дыхание… (Перси взмыли, Веки не видят, вкруг уст — слюда…) Как прозорливица — Са́муи́ла Выморочу — и вернусь одна: Ибо другая с тобой, и в судный День не тягаются… Вьюсь и длюсь. Есмь я и буду я, и добуду Душу — как губы добудет уст — Упокоительница… 25 марта 1923 г.
Час, когда вверху цари И дары друг к другу едут. (Час, когда иду с горы:) Горы начинают ведать. Умыслы сгрудились в круг. Судьбы сдвинулись: не выдать! (Час, когда не вижу рук.) Души начинают видеть. 25 марта 1923 г.
В час, когда мой милый брат Миновал последний вяз (Взмахов, выстроенных в ряд) Были слёзы — больше глаз. В час, когда мой милый друг Огибал последний мыс (Вздохов мысленных: вернись!) Были взмахи — больше рук. Точно руки — вслед — от плеч, Точно губы вслед — заклясть. Звуки растеряла речь, Пальцы растеряла пясть. В час, когда мой милый гость… — Господи, взгляни на нас! — Были слёзы больше глаз Человеческих, и звёзд Атлантических… 26 марта 1923 г.
Терпеливо, как щебень бьют, Терпеливо, как смерти ждут, Терпеливо, как вести зреют, Терпеливо, как месть лелеют — Буду ждать тебя (пальцы в жгут — Так Монархини ждет наложник) Терпеливо, как рифмы ждут, Терпеливо, как руки гложут Буду ждать тебя (в землю — взгляд, Зубы — в губы! столбняк! булыжник!) Терпеливо, как негу длят, Терпеливо, как бисер нижут. Скрип полозьев, ответный скрип Двери: рокот ветров таёжных. Высочайший пришел рескрипт: — Смена царства и въезд вельможе. И домой: В неземной — Да мой. 27 марта 1923 г.
Весна наводит сон. Уснем. Хоть врозь, а всё ж сдается: все Разрозненности сводит сон. Авось увидимся во сне. Всевидящий, он знает, чью Ладонь — и в чью, кого — и с кем. Кому печаль мою вручу, Кому печаль мою повем Предвечную (дитя, отца Не знающее и конца Не чающее!) О, печаль Плачущих — без плеча! О том, что памятью с перста Спадет, и камешком с моста… О том, что заняты места, О том, что наняты сердца Служить — безвыездно — навек, И жить — пожизненно — без нег! О заживо — чуть встав! чем свет — В архив, в Элизиум калек! О том, что тише ты и я Травы, руды, беды, воды… О том, что выстрочит швея: Рабы — рабы — рабы — рабы. 5 апреля 1923 г.
С другими — в розовые груды Грудей… В гадательные дроби Недель… А я тебе пребуду Сокровищницею подобий. По случаю — в песках, на щебнях Подобранных, — в ветрах, на шпалах Подслушанных… Вдоль всех бесхлебных Застав, где молодость шаталась. Шаль, узнаешь ее? Простудой Запахнутую, жарче ада Распахнутую… Знай, что чудо Недр — под полой, живое чадо: Песнь! С этим первенцем, что пуще Всех первенцев и всех Рахилей… — Недр достовернейшую гущу Я мнимостями пересилю! 11 апреля 1923 г.
АРИАДНА
1
Оставленной быть — это втравленной быть В грудь — синяя татуировка матросов! Оставленной быть — это явленной быть Семи океанам… Не валом ли быть Девятым, что с палубы сносит? Уступленной быть — это купленной быть Задорого: ночи и ночи и ночи Умоисступленья! О, в трубы трубить Уступленной быть! — Это длиться и слыть Как губы и трубы пророчеств. 2
(Антифон:)
