Помоги проекту - поделись книгой:
Победить мертвечину равнодушия
Книжный ряд / Библиосфера / Объектив
Бушуева Мария
Теги: Платон Беседин , Дети декабря
Платон Беседин. Дети декабря. М.: Эксмо, 2017. 544 с.
«Отныне прошлое не существовало. Оно отпочковалось, открестилось от нас». Война – не фон, на котором разворачивается действие, война – роковая движущая сила «Детей декабря», планомерно, шаг за шагом, безжалостно уничтожающая прошлое главных героев, гигантская воронка, «в которой по спирали закручиваются энергетические волокна» жизни. Шахматная партия политических противоборств и военных конфликтов сбрасывает с доски судьбы обычных людей, как пешки, отнимая у них не только города их детства, но и мир их семей. Единственной Родиной, которую не может отнять ни война, ни политика, – становится память. «Потому что нет ничего важнее памяти. Без неё мир рвётся на куски, растрачивается попусту. Память есть Родина, и она питает, спасает нас...» Память – главный герой книги. И потому так важны для сюжета и для психологической ткани пяти повестей рассказы стариков и памятные их талисманы: деревянные ложки бабушки («Стучаться в двери травы»), медальон с изображением коня – просьба старика, которого бросил сын, и красноватый уголь, привезённый с Донбасса, – родной дед рассказчика «нашёл его, когда работал на шахте в Стаханове, и с тех пор считал талисманом» («Красный уголь»). Но не талисманы спасают – спасает память. Если её нет – ничего не существует, кроме разговоров «о деньгах, покупках, заработках и тратах», алкоголя, американских фильмов и стрип-клуба. Именно этой пустоты в себе более всего боится Смятин («Мебель»), страх, который «злобной недотыкомкой» сидел у него внутри, – это не только вполне объяснимый страх быть убитым физически в эпоху военных конфликтов, но главным образом страх быть уничтоженным, погибнуть духовно, превратиться в Передонова из «Мелкого беса» – именно эта книга оказывается для героя «Мебели» роковой, потому что её автор «описывал состояние самого Смятина. Того, каким он стал. (...) Смятин боялся», «отдал мечту. Сэкономил, сглупил. Проиграл. И теперь ненавидел то, что выбрал. Презирал то, чем стало его убежище. То, во что превратился он сам». Собственно говоря, его мечта на первый взгляд может показаться обывательской: Смятин хотел купить для книг (он страстный книгочей) красивые стеллажи натурального дерева, но в результате покупает книжные полки из ДСП, формальдегидные запахи которых оказываются невыносимыми. В придачу в квартире появляется чёрная тень, которая стала преследовать Смятина после прочтения им «Мелкого беса», – и Смятин бежит. Но, если посмотреть пристальнее: те, не купленные книжные стеллажи, станут символом несостоявшегося смятинского «я», а чёрная тень – тенью смерти, которая преследует не только самого Смятина, после того как «пламя догорело, уничтожив семейное прошлое, оставив головешки воспоминаний», но и – по причинам глобальным – любого другого человека на поле трагедии, с которого в новую квартиру Смятина доносятся взрывы и выстрелы.
Ещё один герой книги (скорее всего, другая авторская ипостась) – вечный подросток Межуев, вкусы его не изменились: «Rolling Stones, Nirvana, Guns’n Roses, Rage Against the Machine, AC/DC», но резко изменилось время, и Межуев теперь ездит на Евромайдан и одновременно возит «гуманитарку в Луганск».
Сочетание в книге западного вектора и уроков русской классики даёт любопытный литературный эффект: смягчённые штрихи американского «грязного реализма» от Буковски и К° – вполне достоверные, перекрываются нравственными терзаниями толстовского типа – тоже не менее убедительными. Собственный неутешительный постулат – «мы разучились верить в доброту, отзывчивость, верить в самих людей» – автор пытается сам же и опровергнуть, обязывая героя совершенно бескорыстно помогать одинокому старику («Красный уголь») и выдвигая противоположное утверждение: «Подлинное сострадание требует времени и усилия, нуждается в преданности и самопожертвовании, независимо от того, как ты выглядишь и чувствуешь себя при этом».
Интересен в книге зеркальный ряд: семейная война и распад (здесь и зеркальные политические аллюзии), жена – враг, персонифицированное зло (бессердечная, безжалостная, грубая и так далее), и герой, охваченный чувством вины перед оставленной им дочерью Ксюшей, начинает видеть её отражения во всех несчастных, пострадавших детях – это и жертвы военного конфликта в Донбассе, и жертвы опустившихся спившихся родителей, и дети-калеки. Очень важен и вывод, что они с женой «так же плодили зло, инфицируя им дочку» («Красный уголь»). Но внимательный читатель заметит: зло возникло раньше – главный герой несёт в себе некий «семейный невроз» – конфликт его родителей, их жестокая ссора, когда-то увиденная им в детстве, отражается в его собственной семье, порождая те же истерические битвы, которые ведутся при ребёнке. Зрелость как самое большое жизненное звено пропущено и у родителей, и у детей: из юности шаг сразу в старость – оттого так неустойчивы частоты жизненных траекторий «Детей декабря» – от стрип-клуба с понравившейся стриптизёршей, в которой «было что-то вампирское, подчинявшее», до церкви с молитвами у иконы. Опасная игра между бесом и ангелом, в результате – пошатнувшиеся нравственные ориентиры и страдающие дети. Но социальные опоры рухнули – найти их теперь можно только в себе. И попытка вернуть к жизни чужого старика для героя – не только «путь к собственному возвращению», но и веская причина задуматься над тем, что человек теряет, лишаясь любви близких.
Через всю книгу проходит и тема семейная, тема зрелой любви мужчины и женщины. Когда-то в своём «Семейном счастье» на этот вопрос ответил Лев Толстой. Но он же мудро заметил: все несчастные семьи – несчастны по-своему.
Самое ценное, на мой взгляд, в книге Платона Беседина – это её способность воззвать к состраданию (невозможно не пожалеть донбасского подростка или умирающего одинокого старика) и сильнейшее стремление автора прорваться через «мертвечину равнодушия». Может быть, с кем-то из читателей произойдёт то же, что и с героем, у которого «мертвечина равнодушия, заставлявшая не жить, но носить себя, отшелушивалась, и под ней показывалась розоватая кожа полнокровной жизни».
Трёхкнижие № 42
Трёхкнижие № 42
Книжный ряд / Библиосфера
Теги: книжные новости
Поэзия
Владимир О. Сергеев. Пора итожить каждый день. М.: ИПО «У Никитских ворот», 2017. 176 с., 1000 экз.
«Пора итожить каждый день» – новый авторский сборник московского поэта, члена Московской городской организации СП России Владимира Сергеева. В книгу вошли стихи разных лет на самые всевозможные темы – от «вечных» вопросов до погоды, от поэтических «путевых заметок» до посвящений друзьям…
Общая тональность сборника скорее минорная, но в этой печали есть свет и вечная надежда на то, что всё – не зря:
Уверен я, как и Цветаева Марина, –
На пядь не пятясь, время движется вперёд,
И формулам моим, «как драгоценным винам»,
Как и стихам моим, «настанет свой черёд!»
Литературоведение
Бенджамин Дизраэли. Сибилла. Изд. подг. И.И. Чекалов, Г.А. Велигорский, М.А. Козлова. М.: Ладомир, Наука, 2016. 840 с. ил. (Литературные памятники), 1000 экз.
Главная задача научно подготовленного издания «Сибиллы» Бенджамина Дизраэли – познакомить русского читателя с этим незаслуженно забытым произведением английской классики: в России романом всегда интересовались преимущественно историки и литературоведы.
Действие «Сибиллы» охватывает восемь веков английской истории, и на его страницах вымышленные персонажи соседствуют с реальными историческими личностями.
Издание богато иллюстрировано, в том числе в книге воспроизводятся гравюры из знаменитого альбома Г. Доре «Лондон. Паломничество». Почти половину увесистого тома занимают приложения: примечания, основные даты жизни и творчества Бенджамина Дизраэли, а также объёмный литературоведческий труд И.И. Чекалова «Художественная проза Бенджамина Дизраэли».
Словарь
Валерий Мокиенко. Давайте правильно говорить по-русски! Пословицы: как их правильно понимать и употреблять, толкование, происхождение, иноязычные соответствия. М.: Центрполиграф, 2017. 316 с. 2000 экз.
В краткий словарь-справочник «Давайте правильно говорить по-русски» вошли пословицы и поговорки, которые относительно редко встречаются в художественной литературе и разговорной речи, с употреблением которых нередко возникают проблемы («Что дозволено Юпитеру, то не положено быку», «Хлеб-соль ешь, а правду режь», «Соловья баснями не кормят» и т.д.). Кроме этимологических объяснений, в нём приводится мотивировка пословиц, что позволяет правильно понять их смысл. Особенность словаря – сопоставление русских выражений с аналогами в европейских языках.
Составитель словаря – доктор филологических наук, профессор кафедры славянской филологии СПБГУ Валерий Мокиенко.
Перевоплощение Наташи Ростовой
Перевоплощение Наташи Ростовой
Книжный ряд / Библиосфера / Стольная книга
Теги: Наталья Иванова , Такова литературная жизнь
Наталья Иванова. Такова литературная жизнь. Роман-комментарий с ненаучными приложениями. М.: Б.С.Г.-Пресс, 2017. 544 с., 1000 экз. Выпуск осуществлён при финансовой поддержке Департамента средств массовой информации и рекламы города Москвы
Наталью Иванову представлять не нужно, но всё же напомним: автор книги «Такова литературная жизнь» – заместитель главного редактора журнала «Знамя», литературовед, критик. Эта объёмная и многогранная книга – серьёзный труд, не в научном смысле, а в смысле масштабности отражённого в ней материала, вместивший полвека литературного бытования: здесь и личная судьба героини – автора, и портреты писателей, с которыми так или иначе ей довелось встречаться, и анализ феномена журнальной прозы, претерпевшей значительные изменения с течением времени, и попытка философски осмыслить само это время, осмыслить прежде всего через призму литературных явлений. Как точно сказано в аннотации: «Это не критика, а высвеченный из наблюдений (и памяти) литературный быт. В раствор которого и погружено литературное бытие».
«Литературной» была и судьба автора: отец – военный журналист, мать окончила ИФЛИ, имя будущего ребёнка они «определяли по русской классике». Наташей Иванова стала по героине «Войны и мира». Замужем была за сыном знаменитого Анатолия Рыбакова, автора романа «Дети Арбата». На протяжении жизни встречалась с живыми классиками: Лидией Гинзбург, Семёном Липкиным, Юрием Трифоновым, о котором впоследствии написала книгу; Иосифом Бродским, о коем рассказывает в своей индивидуальной манере – эмоционально-сдержанной, чуть ироничной и вместе с тем сердечной: «Сначала он познакомил меня с Марией и маленькой Анной – и повёл на второй этаж, где работал в квартире своей соседки Марии Воробьёвой. Там я была представлена и кошке Миссисипи. Иосиф приготовил чай, достал из холодильника пирожные. Просидели часа три – он вспоминал поочерёдно своих друзей и знакомых, расспрашивал, а я рассказывала, чем каждый сейчас занят. И о возможной премии – за стихи – поговорили, помечтали (тогда ещё ничего такого независимого, кроме премии «Русский Букер», у нас не существовало). Только Кушнера в жюри не возьмём, сказал он. А Уфлянда обязательно. Я не спросила – почему. Просто была в шоке – ведь кто, как не Бродский, приветствовал Кушнера в Америке и устно, и письменно!..» Наталья Иванова жалеет, что не состоялась встреча с Михаилом Бахтиным… Рассказывает о литературных премиях, в частности о премии Белкина и Аполлона Григорьева и об их лауреатах… Отдельно – о «Русском Букере», в жюри которого состояла. Здесь есть забавный эпизод о том, как нервничают финалисты перед объявлением имени лауреата. Татьяна Толстая, например, церемонию вообще проигнорировала, а Людмила Улицкая едва-едва успела приехать к награждению, и то, только после того, как по телефону сообщили, что она победила... Расстраиваются, по словам Натальи Ивановой, не только финалисты, не ставшие лауреатами, но и сами члены жюри, когда победителем становится не тот, за кого они голосовали. Вспоминает случай с Андреем Битовым, когда тот обиделся на итоги голосования по премии Белкина, и случай с Василием Аксёновым, когда его не удовлетворили итоги «Русского Букера».
Взгляд Натальи Ивановой на всё происходящее субъективен, но в этом и заключается его ценность: только пропущенная через личное восприятие любая история становится живой. Своих либеральных взглядов автор книги не скрывает, и через эту призму видятся и все изменения в литературном мире. Особенно интересен конец 80-х, когда уже не так силён был идеологический прессинг советской власти и в журналах наряду с кондовыми, по выражению автора книги, произведениями начали печатать и запрещённую литературу, в частности Платонова, Солженицына и Шаламова, а также эмигрантов, например, Нину Берберову. В то время Наталья Иванова работала в журнале «Дружба народов», тираж которого, как и других «толстяков», был головокружительным.
Но главное не это. Главное – книги, без которых автор не мыслит своего существования. «Мне с книгами уютно. Они дают чувство безопасности – странно, не правда ли. А без них я чувствую себя незащищённой. Они успокаивают». Или вот ещё: «Чтение – наркотик. Литература наркотична по определению. И журналы – наркотик. Не могу равнодушно видеть лежащий на столе свежий номер какого-нибудь ТЛЖ – толстого литературного журнала...»
Очень важна последняя глава книги «Судьба журнала. Десять тезисов о судьбе журнального дела»: «Журналы сегодня живут в зоне риска – и в ощущении выполнения особой миссии». Говорит Наталья Иванова и о том, что в последнее время утрачена острота, дискуссионность, предостерегает об опасности эстетической инерционности, с грустью – о мизерных тиражах...
В разделе «Мой Гутенберг» – рецензии на книги современных авторов, написанные Ивановой в разное время. Опять-таки стиль узнаваем: категоричен и ироничен, иногда – обаятельно-парадоксален: «Взять бы нос Галины Юзефович, приставить подбородок Льва Данилкина и к этому лоб Евгения Лесина... Невозможно себе представить? Скажу чуть иначе: взять персонажей Рыбы-лоцмана», к сему – панораму «Клуджа» плюс алкоголиков лесинских – ведь все трое критиков редко пересекаются в своих литературных мирах – и что же получится? Приблизимся к реальной картине нашей словесности».
Вот такой же сложный, событийно богатый рисунок получился и у самой книги «Такова литературная жизнь».
Илья Строганов
Рыцарь своей мечты
Рыцарь своей мечты
Книжный ряд / Библиосфера / Книжный ряд
Большакова Алла
Теги: Владимир Кантор , Срубленное древо жизни. Судьба Николая Чернышевского
Владимир Кантор. Срубленное древо жизни. Судьба Николая Чернышевского. М.: Спб. Центр гуманитарных инициатив, 2016. 528 с. (Серия «Российские Пропилеи»), 2000 экз.
Автор книги – либерал, продолжающий традиции М. Сперанского, Т. Грановского. И. Аксакова, В. Ключевского и других славных сыновей России, её деятелей и мыслителей, романтиков и реалистов.
Время действия: от заката эпохи Николая I до правления Александра III. Живо, с опорой на документальные свидетельства воссоздаётся ситуация в стране, когда литература была средоточием интеллектуальной жизни. Среди действующих лиц – извечные противники Тургенев и Достоевский, дерзкий Добролюбов, сумрачный Григорович, начинающий литератор Л. Толстой и многие другие писатели и мыслители, теперь глядящие на нас со стен вузовских аудиторий. Оценивающие нас. И, конечно же, среди них – один из главных героев того противоречивого, взрывоопасного времени: рыцарь русской мечты, увлечённый идеей строительства новой России, – Николай Чернышевский…
Книга читается как увлекательный роман, хотя в определённой мере продолжает недавние историко-философские труды автора: «Санкт-Петербург: Российская империя против российского хаоса: к проблеме имперского сознания в России» и ««Крушение кумиров», или Одоление соблазнов (становление философского пространства в России)». Но на этот раз пространство концентрируется вокруг одной фигуры, казалось бы, давно известной. Ведь романом Чернышевского «Что делать?» зачитывался Ленин – и название романа давно перешло в разряд самых действенных слоганов революционной агитации. Ан, нет!
Перед нами книга не о ниспровергателе устоев, атеисте и безбожнике, призывавшем Русь к топору, а о блестящем молодом «человеке свободы», верящем в реформы и отстаивающем эволюционный путь развития России. Эрудит, полиглот, заядлый книжник-идеалист и – отдавший приказ о его аресте император, оставшийся в русской истории как царь-реформатор, освободитель крестьянства: вот пружина и трагическое противоречие эпохи, двигающее сюжет этого «романа».
Переосмысление личности Чернышевского происходит в контексте суждений В. Белинского, А. Герцена, Н. Добролюбова, Ф. Достоевского, Н. Некрасова, В. Соловьева, В. Розанова и других философов и писателей. Живо, порой с юмором воссоздаётся литературная обстановка тех лет, когда (ныне забронзовевшие в школьных учебниках) классики весьма вольно обращались друг с другом. И здесь Кантору-писателю помогает собственный литературный опыт, позволяющий без розовых очков сравнить день нынешний и день минувший.
Когда-то Герцен писал: социализм – вот тот мост, на котором западники и славянофилы могут подать друг другу руку. По меткому замечанию Вадима Кожинова, мост оказался шатким. Но в русском литературном пространстве, в Большом Времени и западники, славянофилы идут вместе. Именно к такому выводу подводит новая книга Владимира Кантора.
Пространство её письма многообразно и информативно: насыщено фактами, именами, датами. Автору удалось избежать обычного для такого рода книг греха – «голой» цитатности. Даже в цитатах мы ощущаем присутствие его литературного почерка. Мировоззренческие и философско-литературные оценки эпохи личностей и судеб неотделимы от детально прописанной биографии. А это и детство на Волге в семье отца-священника, и семинария, и Петербургский университет, и неожиданный брак с эффектной Ольгой Сократовной, и литературная деятельность в журнале «Современник», и защита диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности», и арест за вольнодумство как ментальное преступление, и написание в Петропавловской крепости романа «Что делать?»…
В противовес герценовскому «Кто виноват?» о разрушенных судьбах русских, в центре «Что делать?» – идея духовной полноты. Новые люди Чернышевского, хотя роман его «полон несчастий и бед, траура и печали, тем не менее «счастливые люди», как их называл Николай Страхов». Знаменитые сны Веры Павловны, хозяйки трудовой артели, воплотили мечту автора, который «хотел в крепостной стране ввести освобождающие человека буржуазные структуры». Увы, увы – идея свободного труда образованщиной того времени была воспринята по-своему.
Ценой невероятной популярности романа «Что делать?» стала… вульгаризация его идей в целях политической борьбы. Вопрос «что делать?» не привыкшая к труду публика поняла как «призыв к революционному действию – стрелять и взрывать». Не понято было и то, что идея свободы сочетается в романе с христианским либерализмом.
Мы привыкли видеть Чернышевского в ореоле несгибаемой жесткости Ленина или Дзержинского. Но его понимание свободы было иным. Как пояснял он в переписке с Некрасовым: «В том и состоит свобода, чтобы каждый делал то, что требуется его натурою». Свобода понималась Чернышевским не как революционное насилие, но – состояние человеческого духа. Вспомним, что вопрос «что же нам делать?», адресованный народом Иоанну Крестителю, встречается ещё в Евангелии. Введенный же в подзаголовок романа концепт «новые люди» впервые появляется как именование христиан в «Повести временных лет».
«Прекрасное есть жизнь»! Отстаивая Жизнь Духа как высшую христианскую ценность, бывший семинарист и потомок священников Николай Чернышевский через собственную жизнь и судьбу пронёс идею действенности православия и умер с Библией в руках. Редкий снимок успения Чернышевского с Библией в руках, присланный Владимиру Кантору из волжского музея, неопровержимо доказывает этот вывод писателя.
Величие и драма Льва Троцкого
Величие и драма Льва Троцкого
Политика / Настоящее прошлое / Революция в лицах
Цаголов Георгий
Во время выступления у могилы жертв, погибших в результате теракта анархистов, 1919 г.
Фото: РИА Новости
Теги: Лев Троцкий , революция , история
Каким был „демон Октября“
Л. Троцкий
Вождь без памятников
Сын состоятельного землевладельца и предпринимателя, Лев Бронштейн (Троцкий) с юности проникся ненавистью к несправедливостям монархии, встал на путь революционера. Последовал обычный ход жизни: арест, Сибирь, побег, эмиграция. В политике его звезда засияла в 1905 году, когда с чужбины он вернулся в гущу революционных событий. Ораторский дар, отточенное перо, находчивость и организационные способности – всё было при нём. В 25 лет возглавил Петроградский Совет рабочих депутатов. Но вскоре опять арест и ещё более суровое наказание – вечное поселение на Севере с лишением всех гражданских прав. По дороге туда совершает побег и вновь оказывается за границей. Теперь на целых десять лет.
За рубежом он с жаром участвует в социал-демократической работе, пытается преодолеть раскол между Лениным, Плехановым и Мартовым, много пишет и выступает. Занимая самостоятельную позицию, пропагандирует и развивает марксизм, выдвигает теорию «перманентной революции».
Поделиться книгой: