Помоги проекту - поделись книгой:
Следует отметить и определенное количество заимствований из русского языка (среди них есть и появившиеся до войны). Это в основном названия реалий, связанных с советским общественным строем:
Но большинство гайрайго — американизмы. Многие из них вполне соответствуют английским словам с точностью до фонетического облика [41]. (возможны слияния словосочетаний в сложные слова), ср. яп.
Заимствование слов, на первый взгляд синонимичных уже существующим, часто оказывается необходимым, поскольку они начинают дифференцироваться по признаку «иностранная культура — своя культура». Так,
При всей своей явной чужеземности гайрайго — слова японского языка, и развиваются они независимо от языка-источника. Не редкость появление у них новых значений, отсутствующих у соответствующих английских слов:
Еще больше от английских слов и словосочетаний отличаются гайрайго ввиду распространенного процесса сокращения. Длинные употребительные гайрайго обычно утрачивают (обязательно или факультативно) какую-либо из своих частей, обычно конечную:
Часты аббревиатуры, отсутствующие в английском языке, они произносятся по названиям английских букв в японской фонетической передаче, а пишутся обычно латиницей: ОА из
Гайрайго продолжают конкурировать с канго, но в послевоенные годы все чаще эта борьба заканчивается в пользу гайрайго. Здесь обычно играют роль два фактора: понятность гайрайго на слух и представления о гайрайго как об «элитной» лексике (см. ниже). Иногда гайрайго побеждают почти полностью: упомянутое
Таким образом, гайрайго, особенно американизмы, составляют заметный слой японской лексики. Во многих случаях они бывают необходимы, обозначая реалии, которые не могут быть названы иначе; развитие терминологии невозможно без использования интернационализмов. Однако в японских газетах, журналах, лингвистических изданиях последних десятилетий постоянны жалобы на засилье гайрайго в современном языке, на обилие совершенно ненужных американизмов. Следует разобраться в том, насколько обоснованы такие высказывания.
Гайрайго и американизация японской массовой культуры
На первый взгляд может показаться, что эти жалобы преувеличены. В общей массе японских слов гайрайго составляют меньшинство. По данным Государственного института японского языка, во второй половине 50-х годов среди всех слов, употребляемых в учебниках, гайрайго составляли 6 %, в журналах — 9,8, в газетах — 12 %. С учетом повторяемости этот процент еще меньше, что свидетельствует о низкой частоте гайрайго: в журналах они составляли 2,9 %, в газетах — 4 % [Гои, 1964, с. 120]. Эти данные приводятся и в литературе последующих лет, процент гайрайго, очевидно, существенно не изменился. В целом невелик процент гайрайго и в телепередачах: в среднем в токийском вещании в минуту произносится 2,63 гайрайго, в кансайском (Осака, Киото) — 2,51 (ХБ. 1984. № 10. С. 21); количество гайрайго здесь скорее уменьшается, чем увеличивается [Исино, 1979].
Однако таковы средние цифры. В зависимости же от содержания и особенно предназначения текста процент гайрайго может быть очень различным. Это хорошо видно как раз на материале средств массовой информации. Обычно в одном и том же газетном или журнальном номере содержатся тексты разного характера: информационные, публицистические, рекламные и т. д. К различным жанрам относятся и телевизионные передачи.
В любом номере японской газеты большое место занимают материалы, где количество гайрайго близко к упомянутым 4 % или даже ниже, вплоть до нуля. Это информационные и публицистические статьи на внутриполитические и внутриэкономические темы, материалы, посвященные традиционным японским областям культуры, отрывки из литературных произведений. Большее количество гайрайго в статьях и заметках на международные темы, но в основном за счет собственных имен. На телевидении крайний пример передачи, практически лишенной гайрайго, составляют прогнозы погоды, затем идут спектакли и японские фильмы [Канно, 1984, с. 31]. Количество гайрайго в теленовостях, правда, несколько больше, чем в соответствующей газетной информации [Канно, 1984, с. 31], — сказывается увеличение процента гайрайго в устных текстах ввиду их лучшего восприятия на слух по сравнению с канго.
В то же время значительно количество гайрайго в спортивных текстах и репортажах, в статьях и передачах, посвященных эстрадной музыке, и почти в любой рекламе. Возьмем, например, статью, информирующую об эстрадной телепередаче: здесь из 35 знаменательных слов 13 гайрайго, из них лишь одно собственное имя. Сама передача называется
Все это свойственно не только прессе и телевидению. Огромным количеством американизмов характеризуются проспекты различных фирм, реклама товаров, инструкции к бытовым приборам, программы иностранных кинофильмов, спортивная литература, молодежные и особенно женские журналы [44]. Вот названия журналов для девушек (часто записываемые латиницей): «
Такого рода примеры в Японии именуют «катакана-эйго», т. е. «катаканный английский язык» [Танака, 1984, с. 64] (ГС. 1984. № 7. С. 8). Иногда даже считают, что такие тексты нельзя в полной мере отнести ни к японскому, ни к английскому языку: в них используется английская лексика, частично адаптированная фонетически и грамматически, оформляемая по правилам японского языка при сохранении некоторых английских грамматических показателей [Horiuchi, 1963]. На письме здесь господствует сплошная катакана, иногда с добавлением латиницы (примеры с латиницей см. выше). Те исконные слова или канго, от которых невозможно избавиться (например, японские собственные имена), нередко также записываются катаканой для поддержания стиля. Например, в рекламе автомобилей «Тоёта» это название, восходящее к исконно японскому наименованию города в префектуре Аити, нередко пишется катаканой. См. также название телепередачи: «
Нетрудно заметить, что все перечисленные тексты с большим количеством гайрайго по тематике связаны со сферой потребления. Именно это, а не предметные области текстов сами по себе, определяет тенденции брать все, что только можно, из американского английского. Скажем, в инструкции к магнитофону или телевизору очень много гайрайго, а в научной статье по радиоэлектронике их заметно меньше, затем здесь появляются термины-канго. В словаре [Азербаев, Изуцкивер, 1981] количественно преобладают канго, но это обычно лексика, важная только для специалистов, вроде
Ориентация на сферу потребления часто оказывается даже важнее, чем противопоставление «японский — неяпонский».
Такие сферы, как бытовая электроника или пользование легковыми автомобилями, уже нельзя назвать чужеродными в современном японском обществе. Более того, многие технические новшества сейчас впервые создаются в Японии, но сохраняется привычка называть их «по-американски». В то же время, когда речь идет о чужих странах за пределами сферы потребления, гайрайго не так уже много, что мы отмечали в связи с международной информацией в газетах. В титрах к английскому кинофильму «Гамлет» нет гайрайго, кроме, конечно, собственных имен.
Итак, очень многие гайрайго обозначают не просто предметы и явления, связанные с чужой для Японии культурой, а предметы и явления, связанные с американской массовой культурой, ориентированной на сферу потребления. Здесь американское влияние в современной Японии очень велико, и США стремятся к еще большему его распространению. В сфере потребления наиболее престижным считается все американское, а задача рекламы японских товаров, японской эстрады и т. д. вытекает из необходимости убедить потребителя в том, что они не уступают американским. Здесь сохраняется своеобразный «комплекс неполноценности», часто не соответствующий реальному положению дел, когда японские изделия оказываются по качеству выше американских. Отсюда — стремление записывать названия товаров катаканой или латиницей. Крайний случай такой тенденции — реклама на английском языке, рассчитанная на японцев (вовсе не предполагающая, что читатели должны полностью понимать все написанное):
В таких ситуациях американизмы предпочитаются и там, где соответствующее значение могло было бы быть выражено без помощи гайрайго, поскольку они ассоциируются с американским эталоном культуры массового потребления. Американизм воспринимается как нечто более престижное и «элитное». По замечанию одного исследователя, в прошлом ореол престижности имели канго, а теперь их место заняли гайрайго (ГС. 1984. № 7. С. 9).
Часто пара лексем — гайрайго и единица иного происхождения — различается не просто по признаку «чужое — свое», но с точки зрения связанности или несвязанности с представлениями о ценностях культуры массового потребления. Немало таких примеров приводится в словаре [Miura, 1979], укажем лишь некоторые из них:
Итак, современного японца постоянно окружают гайрайго, записанные катаканой или даже латиницей. Однако насколько понятны эти слова (тем более что английским языком владеют далеко не все)? Речь, конечно, не идет о привычных названиях реалий типа
Показательны опыты, которые провела Танака Норико [Танака, 1984]. Она предложила 130 ученицам торговой полной средней школы описать значение 31 слова, распространенного в журналах для девушек; подбирались слова, с которыми девушки наверняка сталкивались. Слова
Самое интересное в этом эксперименте, пожалуй, то, что опрошенные девушки 16–18 лет не только не знали смысла известных им слов, но и никогда не задумывались, что же означают эти слова. Сам факт, что у них есть какой-то смысл, они осознавали впервые в ходе эксперимента. Те, кто использует эти слова в рекламе или в средствах массовой информации, часто и не стремятся к понятности. Важен лишь их облик, или, как говорят в таких случаях в Японии, «имэдзи» (
Подобные свидетельства о непонимании обычными носителями языка «катаканного английского» встречаются нередко (ГС. 1984. № 7. С. 4) [Катаяма, 1984, с. 53]. О непонимании телезрителями многих используемых гайрайго свидетельствуют и данные массовых опросов компании NHK (ХК. 1984. № 8. С. 20, 30–31). Их непонятность иная, чем непонятность канго: омонимия гайрайго невелика, но значение таких гайрайго часто просто неоткуда узнать. Если в случае канго помогает иероглифика, то в данном случае помочь может только знание английского языка, а его знают плохо (Алпатов, 2001).
Большое количество американизмов в некоторых жанрах средств массовой информации, в основном рассчитанных на молодежь, в определенной степени воздействует на язык младшего поколения японцев. В массовых обследованиях отмечается, что молодежь использует гайрайго больше, чем люди постарше; это заметно не только в больших городах, но и в деревне [Эгава, 1973, с. 36]. Особенно велик процент американизмов в речи диск-жокеев, эстрадных певцов и других лиц, наиболее тесно связанных с массовой культурой [Асаи, 1978, с. 14–15]. Однако количество гайрайго в речи молодежи не столь велико, как может показаться. По данным Сатакэ Хидэо, в записях живой речи юношей и девушек в возрасте 15–20 лет доля гайрайго в среднем составляет 5,6 % лексики, что близко к средним показателям для языка в целом. Однако в статьях для молодежи, написанных профессиональными журналистами, процент гайрайго вдвое больше [Сатакэ, 1984, с. 37–39]. Отсюда делается вывод: журналисты отражают не реальную, а желаемую для молодежи жизнь, основанную на американских образцах, подлинная же жизнь молодежи и реальный язык вовсе не таковы [Сатакэ, 1984, с. 40].
Использование «катаканного английского» вызывает уже упоминавшиеся нами протесты. Отрицательное отношение в обилию гайрайго показывают и опросы населения, в частности проводимые NHK (ХК. 1984. № 8. С. 20). Характерно, что в современных дискуссиях по поводу заимствований выступают лишь противники большого количества американизмов и сторонники «средней линии», необходимость ограничения американизмов признается едва ли не всеми [Исивата, 1984, с. 22].
Недовольство «катаканным английским», безусловно, связано с неприятием в той или иной степени американской массовой культуры в Японии. Подобные идеи не могут быть оценены однозначно. Безусловно, в какой-то степени здесь проявляются и националистические настроения, хотя открыто призывать к крайнему пуризму, господствовавшему в 30—40-х гг. Японии, никто сейчас не решается. В то же время забвение национальной культуры и безудержное копирование американских культурных стереотипов, проявляющееся даже в языке, не может, конечно, рассматриваться как положительное явление. Поэтому использование многих американизмов, по сути дела не имеющих никакого конкретного значения и служащих лишь для приобщения к американской массовой культуре, нельзя не считать засорением японского языка. Тем не менее ясно, что процесс интернационализации японской жизни, развития связей Японии с другими государствами неизбежно приводит и будет приводить к появлению в языке новых гайрайго; на этом сходятся все участники споров по поводу гайрайго в Японии (ГС. 1984. № 7. С. 62).
Изучение и регулирование языка
Социолингвистика в Японии
Как можно видеть из предыдущих глав, языковая ситуация в современной Японии порождает немало проблем, часто непосредственно связанных с важнейшими сторонами жизни и имеющих в той или иной степени и политическое значение. Без рационального решения языковых проблем невозможны ни полноценное обучение, ни эффективное воздействие средств пропаганды, ни общение с иностранцами. Поэтому в государственную политику входит и языковая политика. Но пожалуй, ни в одной из развитых капиталистических стран правительство не уделяет лингвистическим вопросам столь большого внимания, как в Японии.
Подобная тенденция до некоторой степени проявлялась и до войны, прежде всего в связи со школьным обучением. Однако основы существующей системы были заложены в первые послевоенные годы. Для решения вопросов языковой нормы, рационализации обучения родному и иностранным языкам, совершенствования текстов прессы, радио и телевидения были созданы государственные учреждения, существующие и поныне. Важнейшие из них — упоминавшийся Государственный институт японского языка и Институт культуры радио- и телепередач (оба — в Токио), деятельность которых будет нами рассмотрена более подробно; определенная часть работы проводится и в университетах, в первую очередь государственных. Японская наука о языке в послевоенные годы испытывает значительное влияние государственной политики.
Мы здесь не имеем возможности рассматривать японское языкознание в целом, об этом мы писали в другой нашей работе [Алпатов, 1983]. Отметим лишь одну важную его черту. Если до войны в Японии господствовало теоретическое языковедение, то начиная с первых послевоенных лет стал распространяться преимущественно практический подход к языку, ориентированный на решение прикладных задач. «Чистая наука», разумеется, существует, однако она отошла на второй план; ее оплотом остаются прежде всего частные университеты и научно-исследовательские институты. Количественно явно преобладают работы прикладного характера, прежде всего социолингвистического (большое место занимают также прикладные исследования по машинной лингвистике — автоматической обработке информации, вводу информации в ЭВМ, машинному переводу и т. д., которые являются темой особого исследования и здесь рассматриваться не будут).
Теоретической основой этих работ служат идеи так называемой школы «языкового существования» (гэнго-сэйкацу) (более подробно см. [Неверов, 1982]). Данная школа считает своей задачей в первую очередь не исследование фонетики, грамматики или семантики языка, а описание речевых особенностей людей в связи с общественными процессами [Shibata, 1975, с. 163]. Лингвистика школы «языкового существования» — это почти исключительно социолингвистика. Связанные с ней ученые подчеркивают, что она сформировалась на японской почве, во многом раньше, чем аналогичные школы в американской и западноевропейской науке [Shibata, 1975, с. 161; Grootaers, Shibata, 1982, с. 344]. Мы рассмотрим здесь лишь практические аспекты деятельности японских социолингвистов, прежде всего на примере работы двух упомянутых выше институтов.
Каждый из институтов принадлежит ведомствам, в руках которых сосредоточены установление и поддержание языковой нормы в Японии. Государственный институт японского языка (Кокурицу-кокуго-кэнккю: дзё, сокр. ККК) принадлежит министерству просвещения, Институт культуры радио- и телепередач (Хо: со:-бунка-кэнкю: дзе, сокр. ХБК) — государственной радио- и телекомпании NHK. Каждое из ведомств пользуется законодательными правами по определению языковых норм в пределах своей сферы — соответственно в учебной литературе и в передачах NHK. Институты играют роль центров, разрабатывающих эти нормы. Вне указанных сфер строгого поддержания норм нет, поэтому в литературе частных издательств, в передачах частных компаний возможны определенные отклонения от них. Однако влияние официально установленных образцов очень велико; например, наиболее заметные изменения нормы на NHK обычно быстро перенимаются другими компаниями. Так, когда в августе 1984 г. NHK приняла решение об изменении написания корейских имен и фамилий в телевизионных надписях, то в течение месяца аналогичное нововведение было принято и частными телекомпаниями (ХК. 1984. № 10. С. 19).
Наличие двух нормативных источников, обычно действующих независимо друг от друга (хотя оба они государственные), приводит иногда к некоторому разнобою в нормах. В целом министерство просвещения несколько более пуристично, а NHK либеральнее и чаще проводит новшества. Наиболее заметны расхождения в отношении произношения гайрайго: министерство просвещения, особенно в первые послевоенные годы, ориентировалось на произносительные привычки тех, кто не владел английским языком, а NHK допускала более «американизированное» произношение (Б. 1978. № 7. С. 25–27). Министерство просвещения весь период существования «тоё-кандзи» строже выдерживало его рамки, тогда как на NHK всегда допускалось несколько большее количество иероглифов (БГ. 1977. № 6. С. 20); после введения «дзёё-кандзи» нормы здесь сблизились. В январе 1987 г. министерство просвещения приняло решение о подготовке новых норм произношения и написания гайрайго, связанных с тенденцией к уменьшению пуризма и приближению к английскому произношению (Акахата. 1987. 15 янв.; Japan Times. 1987. 16 янв.).
Функции института ККК многообразны, но в основном они имеют прикладную направленность: это сбор данных самого различного рода по японскому литературному языку и диалектам, проведение массовых обследований носителей японского языка, наблюдение за употреблением в текстах тех или иных лексических единиц, грамматических форм и конструкций, письменных знаков с последующим статистическим подсчетом данных, разработка методики преподавания японского языка иностранцам и японцам, изучение форм языкового поведения, сопоставление функционирования японского и английского языков, установление строгих критериев при выставлении школьных отметок и т. д. Институт обладает хорошей технической базой, имея компьютеры, быстродействующее печатное устройство для иероглифики, совершенную эспериментально-фонетическую аппаратуру. Существует значительный банк данных по японскому языку последних десятилетий, результаты большинства исследований подвергаются машинной обработке. Наибольшее количество сотрудников сосредоточено в отделе исследования языка с помощью компьютеров и в методическом центре по вопросам преподавания японского языка иностранцам.
Одна из главных форм работы института — проведение массовых обследований, в ходе которых специально подобранным информантам предлагают ответить на ряд вопросов. Мы уже упоминали о двух исследованиях в г. Цуруока, где с интервалом в 22 года была проанализирована языковая ситуация в городе со значительной ролью диалектов. Отметим и два аналогичных исследования в г. Окадзаки (префектура Аити), где изучались формы вежливости и их социальное функционирование с интервалом в 19 лет. (см. результаты этих исследований [Кэйго, 1957; Кэйго, 1983]). В 80-е гг. начато массовое обследование языков больших городов, прежде всего Токио и Осаки [Grootaers, Shibata, 1982, с. 354].
Подобные исследования проводятся по детально разработанной методике, позволяющей отобрать должное количество информантов, надежно представляющих те или иные социальные, возрастные и образовательные группы. При этом используются методы математической статистики, а также психологические и другие данные. На это обращается большое внимание: в книге [Кэйго, 1957] описание методов опроса информантов и критериев их отбора занимает больше половины объема. Применялся, например, такой тест. Кандидатам в испытуемые предлагалось посмотреть мультфильм, в котором постепенно собака превращалась в кошку; выяснялось, в какой момент это отметил тот или иной информант, что свидетельствовало о тонкости восприятия. В результате опыта люди с лучшими и худшими результатами браковались, и к анкетированию допускались лишь лица с наиболее усредненной реакцией, которые имели больше шансов считаться типичными носителями языка. Подобные тесты позволяют судить о владении языком больших масс населения на основе опроса ограниченного числа (десятков или сотен) людей.
Отобранным информантам дают анкеты, на вопросы которых они должны ответить. Большинство из них касаются того, как бы сказал испытуемый в той или иной ситуации и какую форму или какое слово он бы выбрал из предлагаемых. Таким образом выявляются активно используемые, пассивно известные и вовсе незнакомые, предпочитаемые и отвергаемые единицы языка и т. д. Результатом обследования является информация самого разного типа: о степени владения литературным языком и роли диалектов, о пользовании иероглификой, о роли форм вежливости и предпочтительности тех или иных из них в разных социальных ситуациях, о различиях мужского и женского вариантов языка, об отношении японцев к языку, которым они владеют, и языку, который они слышат, об эффективности тех или иных мероприятий языковой политики и о многом другом.
Иной метод исследований, также впервые разработанный в ККК, — это «исследование языка в течение 24 часов». В соответствии с ним информант, выбранный на тех же основаниях, что и в предыдущем случае, служит объектом наблюдения в своей повседневной жизни: в течение целого дня его сопровождает исследователь, фиксируя на бумаге или на магнитной ленте его речь с указанием ситуаций, в которых она произносится [Конрад, 1959; Сибата, 1983].
Организатор подобных исследований Сибата Такэси так характеризовал ситуацию перед началом подобных исследований: «До сих пор почти неизвестно, сколько слов в день произносит японец, какие из них он употребляет в повседневной жизни, сколько времени в день он читает газеты или пишет письма и многое другое» [Сибата, 1983, с. 134]. «Исследования языка в течение 24 часов» позволяют получить ответы на эти вопросы и многие аналогичные им. Были составлены схемы «языкового существования» типичного торговца, типичного служащего, типичной домохозяйки и т. д. по часам дня; выявлено, сколько времени уходит у каждого из них на те или иные операции с языком, какова средняя длина предложений в их речи, каков в них процент подлежащих и сказуемых, каково соотношение исконной лексики, канго и гайрайго и т. д. Таким образом изучается устная неподготовленная речь, наиболее трудная для фиксации. Аналогичные исследования ведутся и на материале письменных текстов, подвергаемых статистической обработке; этот материал группируется по жанрам и стилям.
В результате институтом ККК и другими научными центрами получен большой объем информации для ЭВМ, на основе анализа которой публикуются различного рода исследования, содержащие данные, обычно неизвестные для каких-либо стран, помимо Японии. Некоторые такие данные мы уже приводили в предшествующих разделах. Приведем еще несколько примеров. Подсчитана частота тех или иных письменных знаков и их сочетаний в текстах тех или иных жанров [Сайто, 1971]. Выяснено, что в бытовом разговоре японское предложение в среднем содержит 3,81 знаменательного слова, в заранее не подготовленной официальной беседе — 5,49, в лекции — 9,31, в теленовостях — 16,48 (Н. 1978. № 23. С. 174). Установлено, из какого числа звуков в среднем состоит предложение в общеяпонских, местных и международных теленовостях (Н. 1978. № 23. С. 178). Выявлено, что жители собственных домов чаще употребляют формы вежливости и тоньше дифференцируют их употребление, чем лица, снимающие квартиры: это объясняют тем, что первые больше вовлечены в местные социальные связи [Grootaes, Shibata, 1982, с. 355]. Примеры такого рода можно было бы продолжать почти до бесконечности.
Многие социолингвистические исследования характеризуются тотальностью охвата. Эта тотальность связана не с количеством рассматриваемых явлений (оно как раз обычно невелико), а со стремлением «прогнать» анализ этого явления по всем половым, возрастным, социальным, образовательным группам и по всей территории Японии. Например, масса литературы посвящена весьма частному явлению — распространению ненормативных форм типа
Не все подобные исследования имеют прямой практический выход, но, конечно, у них всегда есть хотя бы потенциальная практическая направленность. Анализ того, как реально говорят и пишут, необходим для совершенствования языковой нормы. Например, изменения иероглифического минимума в 1981 г. были произведены на основе многолетнего изучения употребления иероглифов в различных ситуациях, предпринимавшегося ККК. Упомянутые исследования форм типа
Практическая нацеленность японской лингвистики отражается и в той роли, которую она играет в повседневной жизни японцев. Эта роль часто удивляет иностранных, особенно американских, наблюдателей. Во многих других странах лингвистика воспринимается как абстрактная, далекая от жизни наука; особенно это относится к структурной и генеративной лингвистике последних десятилетий со сложной терминологией и отпугивающим неспециалиста формальным аппаратом. Иная ситуация в Японии, где любят говорить о «лингвистическом буме» [Мацумото, 1980, с. 109]. Как отмечала американская лингвистка Э. Джорден, американцы при встрече больше всего говорят о погоде и политике, японцы — о погоде и языке [Сибага, 1984, с. 2]. Другой известный американский японист, Р. Э. Миллер, с некоторым чувством горечи пишет о том, что в отличие от его страны, где языковеды неизвестны публике, в Японии наблюдается массовый интерес к лингвистическим исследованиям, а ученые, особенно имеющие профессорское звание или работающие в престижных учреждениях, пользуются большой известностью; японцы-неспециалисты охотно покупают книги по языкознанию, несмотря на любую их трудность; не редкость и выступление лингвистов по телевидению, причем они могут выступать не только как специалисты, но и излагать свое мнение по любым вопросам и даже принимать участие в телешоу [45]. Даже в рекламу товаров вставляют фразы о японском языке [Miller, 1982, с. 12–19].
В Японии книга по лингвистике, рассчитанная на специалистов, может стать бестселлером. Впрочем, успех часто имеет литература, содержащая мнимонаучные сенсации, типа печально знаменитой книги Цунода Таданобу «Мозг японцев», о которой мы будем говорить в следующем разделе. Очень популярны книги по истории японского языка и особенно по выявлению его родственных связей (вообще в моде литература по выявлению «корней» японского народа). Впрочем, и здесь обычно внимание обращается не на серьезные научные работы таких ученых, как ныне покойные Мураяма Ситиро, Хаттори Сиро и других, а на далеко не лучшие образцы. Долго была бестселлером книга некоего Ясуды, где доказывалось, что небольшой по количеству носителей язык лепча в Гималаях ничем не отличается от древнеяпонского. Также очень популярны работы известного ученого Оно Сусуму о родстве японского языка с дравидийскими, хотя эта гипотеза отвергается большинством специалистов. Такого рода ажиотаж, безусловно, связан с влиянием японского национализма, использующего в своих целях и лингвистическую аргументацию.
Большее значение имеет тот факт, что вопросы языковой практики занимают видное место в японских средствах массовой информации. Широко обсуждаются проблемы языковой и письменной нормы: только с сентября 1978 по август 1979 г. в рубрике «Голос» газеты «Асахи-симбун» было опубликовано 28 статей по вопросам языковой нормы [Иман, 1980, с. 24]. Массовая печать уделяла много внимания проекту «дзёё-кандзи», в связи с подготовкой уточненного правописания каны проходило печатное обсуждение и этих проблем; например, на первой странице газеты «Асахи-симбун» была помещена большая статья, рассматривавшая спорные случаи написаний хираганой (Асахи-симбун. 1985. 21 февр.). В японских газетах на английском языке каждую неделю обсуждаются проблемы методики обучения английскому языку японцев и преподавания японского языка иностранцам.
Большое место занимают языковые передачи и на телевидении. Показательно, что с апреля 1984 г. регулярные передачи о японском языке были переведены из учебной программы NHK на общую [Сибата, 1984, с. 2], они транслировались в самое удобное для зрителей время: по субботам с 22 до 22 ч. 30 м. Не редкость даже телевизионные сериалы на лингвистические темы: летом 1985 г. по NHK демонстрировался пятисерийный фильм «Кокуго-ганнэн» («Первый год японского языка»), в котором изображалась жизнь японской семьи второй половины XIX в., все члены которой говорили на разных диалектах. Замысел фильма — показать, как постепенно вырабатывался общеяпонский язык. Отметим и большое количество научно-популярной литературы. Важную роль долгие годы играли журналы «Гэнго-сэйкацу» («Языковое существование»), сейчас прекратившийся, и «Гэнго» («Язык»), издающийся и сейчас, содержавшие статьи по функционированию языка в японском обществе, по культуре речи, большое место в них занимали письма читателей, ответы на их вопросы (журналы печатали и материалы, рассчитанные на специалистов).
Итак, в современной Японии наука о языке прежде всего рассматривается как основа для языковой практики, как средство, помогающее японцам правильно пользоваться своим языком.
Язык и массовая коммуникация
Несколько подробнее мы хотим остановиться на одном из аспектов прикладной деятельности японских языковедов — на деятельности по совершенствованию языка теле- и радиопередач. Ведущую роль здесь играют упоминавшийся институт ХБК при компании NHK и Совет по языку передач при той же компании (Хо: со:-ё: го-иинкай).
Институт ХБК существует с 1946 г. и занимается различными аспектами структуры передач, принципов их подготовки, реакции зрителей на передачи, обобщения японского и зарубежного опыта (изучается телевещание во многих странах, включая Россию); в 1984 г. в него влился Институт по анализу общественного мнения зрителей (проблемами телетехники занимаются другие институты NHK); при институте существуют библиотека фоно- и видеозаписей, насчитывавшая к 1972 г. около 12 000 единиц хранения [46], и общедоступные музей радио и телевидения [NHK, 1972] (подробнее см. [Алпатов, 1987]).
Одна из основных задач института — изучение языка телевидения и радио и выработка практических рекомендаций для его совершенствования. Систематически просматриваются и прослушиваются передачи различных программ, в том числе местного вещания, и фиксируются все имеющиеся в них отклонения от нормы, случаи употребления диалектных и просторечных выражений, стилистические погрешности, случаи труднопонимаемых слов и фраз (в частности, в связи с употреблением неулавливаемых на слух канго) и т. д. Эти случаи рассматриваются в издаваемом NHK журнале «Бункэн-гэппо» («Библиографический ежемесячник»), в каждом номере которого приводятся примеры ошибочных и неудачных фраз из речи дикторов и комментаторов с предложениями по их исправлению (аналогичные рубрики можно видеть и в других изданиях).
Помимо фиксаций ошибок и неточностей наблюдение над языком передач ведется еще в двух аспектах: с целью выяснения тенденций развития. Изучают различия между языком новостей, репортажей, бесед, образовательных, детских передач и т. д. Анализируются их особенности не только в области лексики, но и в области грамматики и фонетики: мы уже приводили данные о длине предложений в передачах разного типа. Выявление таких особенностей помогает планомерно составлять соответствующие тексты и в то же время вносить изменения там, где наметившиеся тенденции оцениваются как неэффективные, например если язык той или иной передачи оценивается как слишком книжный и малодоходчивый. Наблюдения над языком японского вещания ведутся начиная с довоенного времени, отмечаются происшедшие изменения — как сознательные, так и стихийные [Канно, 1978].
Материал радио- и телепередач изучается в очень большом объеме. С 60-х годов все слова, используемые в вещании, идут в машинную память; теперь всегда может быть известно, какое слово, когда и в какой передаче произнесено; к 1972 г. на ЭВМ было проанализировано около двух третей собранного материала — примерно 1 200 000 слов [NHK, 1972, с. 7].
Наряду с изучением текстов теле- и радиопрограмм производится и анализ их воздействия на зрителей и слушателей. Помимо непосредственных наблюдений за реакцией на передачи (так, в частности, исследуется эффективность детских программ), широко применяются анкетирование и опросы зрителей. В одном из массовых обследований, например, опросили 1300 специально отобранных деревенских жителей по поводу понятности употребляемых на телевидении слов и иероглифов, на основе полученных результатов были внесены коррективы в используемую в передачах лексику и иероглифику [NHK, 1972, с. 8]. В анкетах также выясняется мнение зрителей о передачах, в том числе и об их языке. Например, было предпринято массовое обследование мнений зрителей об использовании по телевидению форм вежливости (Н. 1977. № 22. С. 37–63).
На основе всех указанных исследований вырабатываются рекомендации и предложения, поступающие на рассмотрение Совета по языку передач. Этот орган, наделенный законодательными для NHK функциями, состоит из восьми человек — деятелей NHK и авторитетных лингвистов. В состав совета входят или входили такие ученые, как академик Хаттори Сиро, Киндаити Харухико, Сибата Такэси, Хага Ясуси. Совет собирается ежемесячно, материалы его заседаний публикуются в журнале NHK «Хосокэнкю то тёса» («Исследования и обследования передач»). Во время заседаний совета просматриваются видеозаписи, прослушиваются магнитофонные записи, обсуждается полученная информация и вырабатываются решения. Например, на одном из заседаний в 1984 г разбиралась программа местного вещания в г. Ниигата, посвященная ожидаемому снижению налогов на вино. Было отмечено, что передача перегружена информацией, не доходящей до зрителя, в ней следовало бы сократить всю вторую половину, в то же время отмечены случаи, где слов недостаточно для понятности текста, признано недопустимым повторение одних и тех же оборотов в одном предложении, выделены случаи двусмысленности, отмечены нежелательные слова, например канго
Совет по языку принимает разного рода решения, влияющие на подготовку передач на NHK. Эти решения нередко связаны с политической конъюнктурой. Так, упомянутое постановление об изменении написания и произношения корейских собственных имен для более точной передачи их звучания в языке-источнике было связано с подготовкой визита в Японию южнокорейского президента Чон Ду Хвана в 1984 г. В том же году было прекращено использование на телевидении выражения вага куни 'наша страна' в отношении Японии, это было мотивировано не только его книжно-ораторским характером и несоответствием доверительному тону, желательному для речи дикторов, но и его официальностью, которая дает повод отождествить точку зрения NHK с точкой зрения правительства (ХБ 1984 № 12 С 69).
В целом в языковой политике NHK (а в той или иной степени и других компаний) отмечаются три тенденции к большей разговорности речи, к замене непонятных на слух канго, к ограничению числа гайрайго. С 80-х годов признано, что теленовости и другие передачи воздействуют на адресата тем надежнее, чем более приближен к разговорному их язык. Поэтому провозглашен лозунг перехода oт «читаемых» новостей к «рассказываемым». Текст, конечно, остается подготовленным заранее, однако строится по возможности так, чтобы он не выглядел как читаемый и казался естественным. Для этого текст подвергается специальной обработке, ограничивается книжная лексика (без которой, конечно, совсем обойтись невозможно), сокращается длина предложений, исключаются сложные синтаксические конструкции, вводятся определенные «шероховатости», свойственные разговорной речи, поскольку абсолютно гладкие и правильные предложения неизбежно будут восприниматься как написанные [Инагаки, 1984].
Много заботятся на телевидении и радио и о понятности передач на слух. В разделе, посвященном письменности, мы уже говорили о малопонятности для слушающего многих канго, без которых, однако, оказывается трудно обойтись, это приводит к большой роли письменного текста на японском телевидении. Однако там, где это возможно, книжные канго еще с довоенного времени изгоняются из передач. При появлении радио пытались читать газетные статьи, это приводило к полному непониманию текста [Канно, 1978, с. 8]. Поэтому уже более полувека применяются специальные меры по замене непонятных на слух канго: до войны их старались заменять на соответствующие по значению исконные слова, что не всегда возможно; после войны их заменяют также на гайрайго, на более понятные канго и на смешанные образования [Неверов, 1975].
Исключение из языка теле- и радиопередач сложных китаизмов рационально сразу с двух точек зрения: в связи с понятностью текстов на слух и в связи с приданием им более разговорного характера. Однако есть и факторы, препятствующие этому. В ряде случаев заменить трудное канго можно только на гайрайго, а такие замены часто также приводят к непониманию. Пожалуй, ничто не оценивается аудиторией столь негативно, как злоупотребление американизмами в передачах (ХК 1984 № 8 С. 20). Вызывают протесты как их чужеродность, так и непонятность, которая в отличие от канго не может быть компенсирована при письменном дублировании текста. В целом политика на телевидении, по крайней мере на NHK, заключается в ограничении числа гайрайго (ХБ. 1984. № 10. С. 22), за исключением собственных имен. Необходимые по смыслу американизмы объясняются, что, впрочем, признается нежелательным, поскольку занимает много времени (ХК. 1984. № 10. С. 30). Однако на телевидении можно видеть ту же стилистическую дифференциацию передач разных жанров, что и в прессе. Когда это нужно, эффект непонятных, но кажущихся «элитными» американизмов используется и здесь: отмечают относительно высокий процент длинных и заведомо непонятных гайрайго в детских передачах, в том числе в мультфильмах (ХК. 1984. № 7. С. 33).
Таким образом, на японском телевидении и радио языку вещания придается большое значение. Язык рассматривается как одно из основных средств достижения нужного для владельцев средств массовой информации пропагандистского эффекта, воздействия на массовое сознание. Методика такого воздействия строится на научной основе.
Одна из задач, ставящихся при подготовке телевизионных передач, — влияние на развитие и распространение норм литературного языка, которое не исчерпывается специальными языковыми передачами. Поскольку сейчас дети в Японии узнают большую часть слов языка через телевидение и кино, а не через опыт повседневной жизни [Канаока, 1984, с. 52], то языковые мероприятия NHK и других организаций непосредственно влияют на развитие языка.
Подобного рода сознательное воздействие на язык относится, конечно, не только к сфере телевидения и радио. Определенные меры принимаются и в отношении языка прессы. Еще один аспект подобной деятельности, распространившийся лишь недавно, — упорядочение терминологических систем. В этом отношении Япония долго времени отставала от многих развитых стран, неоднократно отмечался большой терминологический разнобой и обилие неоправданной синонимии [Neustupny, 1978, с. 170]. Видный американский японист С. Э. Мартин в связи с этим даже предложил в шутку ввести мораторий на новые термины [Мартин, 1984, с. 3]. Однако в 80-е годы положение и здесь стало меняться. Создан терминологический подкомитет Японского комитета по стандартизации, который выпустил серию нормативных терминологических словарей на основе перевода на японский язык соответствующих словарей ЮНЕСКО [Докумэнтэсён, 1981, 1982, 1984]. Подобная работа ведется и другими организациями, включая ККК, существует около 300 терминологических комиссий, составляющих нормативные отраслевые словари. За один 1982 г. появились 6092 публикации данного рода, их количество растет. Ведутся работы по подготовке машинного банка терминологических данных [Galinski, 1983].
Итак, современная Япония характеризуется активной языковой политикой. Основную роль в ее проведении играют государственные органы, к подготовке осуществляемых мероприятий привлекаются ведущие ученые. Конечная цель такой политики — превращение языка в эффективное средство воздействия на массы. Для этого необходимо распространение языка, понятного для всего населения страны, совершенствование языковой, в том числе письменной, нормы, формирование разнообразных языковых стилей и многое другое. Такие меры проводятся, конечно, не только в Японии, но в этой стране они особенно целенаправленны.
Тем не менее, подводя итог проблемам, которые мы разбирали в этом разделе и предшествующих главах, следует сказать, что эта политика не всегда оказывается эффективной. Конечно, определенные результаты налицо: владение литературным языком достаточно велико, несомненно и влияние японских средств массовой информации на значительную часть населения, в чем не последнюю роль играет и язык. Однако нередко появляются и неожиданные последствия, и многое не приносит своих плодов, ни к чему не привела многолетняя борьба с диалектами, от которой в конце концов пришлось отказаться, малое влияние на языковую практику оказало нормирование форм вежливости, не во всем выдержал испытание временем и иероглифический минимум. Не все благополучно и в школьном обучении родному языку: в печати можно встретить немало жалоб (в том числе и от учителей) на бедность языка современных школьников, их плохое знание иероглифов, ошибки в грамматике, неспособность читать длинные тексты [Канаока, 1984; Ямада, 1984а].
Японские социолингвисты нередко обсуждают вопросы реальности и целесообразности языкового планирования. Преобладающее мнение четко выражено ведущим ученым Сибата Такэси: вмешиваться в естественный процесс развития языка почти невозможно, поэтому языковое планирование часто оказывается малоэффективным, но в то же время сознательное вмешательство в языковые процессы необходимо [Shibata, 1975, с. 168].
Японский язык в современном мире
«Японский язык очень труден»
Обычно, чем большее значение имеет то или иное государство на мировой арене, тем более известным в мире становится его язык. Япония в этом смысле представляет собой определенное исключение. Япония уже давно принадлежит к числу развитых государств, по большинству показателей экономики она прочно занимает второе место в мире, а в ряде случаев выходит и на первое, высокоразвиты японская наука и техника. Тем не менее международная роль японского языка невелика: он уступает языкам многих менее развитых стран. Японский язык не является языком ООН, обычно не используется в работе международных организаций, международных конференций, симпозиумов и т. д. Количество литературы на японском языке, предназначенной для распространения вне Японии, весьма невелико. Однако такая ситуация в самой Японии долго никем не воспринималась как ненормальная, а в массовом сознании зачастую считается вполне естественной и сейчас.
Чем же объяснить такое положение дел? Некоторые причины здесь очевидны. Это и сравнительно позднее появление Японии среди наиболее передовых государств, это и недолгое существование японской колониальной империи по сравнению с другими, это и значительное отличие японского языка от языков большинства других наиболее развитых стран, вызывающее трудности в обучении (из языков государств, входящих в десятку наиболее развитых стран мира, все, кроме японского, принадлежат к индоевропейской семье; структурные различия между ними значительно меньшие, чем различия каждого из них с японским; сложность обучения японскому языку усугубляется его письменностью).
Однако существуют и некоторые специфические факторы, без учета которых все-таки непонятно, почему вплоть до 70-х годов японское правительство не проявляло активности в пропаганде своего языка за рубежом и вовсе не думало о его распространении в США и Европе. По словам сотрудника Японского фонда Ямада Масахару, «20 лет назад никто в Японии не мог подумать о японском языке как международном» (ГС. 1984. № 8. С. 51). Исключение, конечно, составляло навязывание японского языка в Корее и других колониях, а также в оккупированных странах во время второй мировой войны (см. [Попов, 1971]). Крах японского милитаризма положил конец продвижению японского языка в эти страны. После войны распространение японского языка за рубежом долгое время не занимало сколько-нибудь заметного места в государственной политике Японии. В начале 50-х годов здесь существовала лишь одна школа японского языка для иностранцев при университете Тиба, где обучались лишь граждане азиатских стран; вплоть до 60-х годов в Японии преподавали японский язык лишь для выходцев из стран Юго-Восточной Азии [Miller, 1982, с. 156, 266].
Одним из таких особых факторов, по всей вероятности, являются некоторые традиционные представления и привычки, обусловленные в конечном итоге многолетним изолированным положением Японии и отсутствием вырабатывавшихся в других странах веками привычек общения с иностранцами (напомним о более чем двухвековом положении Японии как «закрытой страны»).
Многие наблюдатели — как японские, так и американские и европейские — неоднократно отмечали непривычность для японского массового сознания самой идеи о том, что иностранец, особенно представитель Европы или Америки, может говорить или читать по-японски. В очень резкой форме это проявлялось в XIX веке; один из первых английских исследователей японского языка, Б. X. Чемберлен даже писал, что японцы в то время смотрели на говорящих по-японски иностранцев как на говорящих обезьян [Miller, 1982, с. 77]. Сейчас положение, конечно, изменилось, но все равно не редкость высказывания о том, что неяпонцу невозможно выучить японский язык из-за его исключительной сложности. Иностранец, владеющий японским языком, может столкнуться с достаточно стандартными ситуациями, когда японец в ответ на попытку обратиться к нему по-японски тут же переходит на английский язык или когда японский ученый после долгого разговора с иностранцем на японском языке, зная, что он — специалист по этому языку, искренне удивляется тому, что его собеседник еще и читает по-японски.
Большая коллекция таких примеров собрана в книгах [Miller, 1977; Miller, 1982]. Эти книги, особенно вторая, проникнуты резким неприятием японской культуры, и со многими выводами автора нельзя согласиться, тем не менее в них содержится немало любопытных фактов, например: один из ведущих американских специалистов по японской классической литературе жаловался, что японцы, делая ему комплименты за переводы на английский язык своей классики, тут же извинялись, если имели при себе визитные карточки с одним японским текстом, без английского [Miller, 1982, с. 80].
Аналогичные факты приводят многие авторы, особо отмечающие, что обычно, чем лучше иностранец владеет японским языком, тем больше трудностей ему приходится испытывать в контактах с японцами [Мацумото, 1980, с. НО; Mizutani, 1981, с. 16, 63–65; Miller, 1982, с. 144–164]. По мнению Дж. Сьюарда, чем лучше иностранец говорит на японском языке, тем хуже к нему будут относиться более европеизированные японцы и естественнее вести себя более традиционные [Seward, 1968, с. 206]. Несомненно однако, что поведение иностранца, говорящего на языке данной страны, расценивается как ненормальное в Японии в большей степени, чем в европейских государствах.
Под идеи о трудности японского языка, невозможности его освоения иностранцами и в конечном итоге его исключительности среди языков мира подводится и «научная база». Примером может служить нашумевшая в Японии и получившая известность (преимущественно понаслышке) в других странах книга профессора по болезням уха, горла и носа Цунода Таданобу «Мозг японцев» [Цунода, 1978]. В свое время она побила все рекорды популярности для небеллетристической литературы: в феврале 1978 г. вышло первое издание, и в июне того же года — уже девятое.
Автор книги, не специалист ни в лингвистике, ни в психологии, провел весьма ограниченную серию опытов, на основании которых сделал вывод о том, что испытуемые-японцы и испытуемые других национальностей при одинаковом восприятии согласных несколько по-разному воспринимали разными ушами (и, следовательно, разными полушариями мозга) гласные звуки [Цунода, 1978, с. 46–68]. Эти опыты требуют проверки специалистов, которая, как указывает Р. Э. Миллер, уже проводилась и не подтвердила результаты Цунода Таданобу [Miller, 1982, с. 80]. Но даже если и считать их достоверными, из них вряд ли можно сделать те глобальные выводы, которые делает Цунода. Он заявляет, что все народы мира, исключая японцев (или полинезийцев), воспринимают гласные и согласные звуки только левым полушарием мозга, связанным с логическим мышлением, тогда как японцы и полинезийцы воспринимают этим полушарием только согласные; в то же время гласные и неязыковые звуки попадают у последних в правое, эмоционально-интуитивное полушарие [Цунода, 1978, с. 65]. Из этого якобы следует, что европейским народам, китайцам, корейцам и вообще почти всему населению мира недоступны звуки природы, японская музыка; все эти люди чувствуют себя в природе одинокими и не в состоянии идти дальше логики, тогда как японец чувствует природу и способен интуитивно воспринимать мир [Цунода, 1978, с. 21]. Цунода пытается доказать уникальность устройства японского мозга, равного которому (кроме мозга полинезийцев) нет ни в развитых, ни в развивающихся странах [Цунода, 1978, с. 170]. В связи с этим он пытается доказать и уникальность японского языка, в котором якобы совершенно особую роль играют гласные звуки [Цунода, 1978, с. 67–68] [47].
Уникальность японского мозга, по мнению Цуноды, не врожденна, а производна от жизни в японском обществе (которое тем самым тоже считается единственным в мире); утверждается, что японцы, живущие за рубежом, вне национальной среды, ее теряют, тогда как корейцы, прожившие всю жизнь среди японцев, мыслят по-японски [Цунода, 1978, с. 124–127, 144–147]. Цунода декларирует, что различие культур и языков будто бы обусловлено строением мозга, при этом все культуры мира противопоставляются японской; только человек, имеющий японский мозг (что, по Цуноде, равносильно тому, что он проникнут японским духом), может освоить японский язык, японскую музыку, японскую культуру в целом; в то же время японцы, обладая более дифференцированным мозгом, способны освоить чужие языки и культуры, однако это может оказать на них вредное воздействие, приводя к утере уникальных свойств [Цунода, 1978, с. 23, 90—107]. В одном из интервью Цунода даже заявил, что в годы, когда он пытался учить английский язык, он был творчески бесплоден и, лишь отказавшись от стремлений одолеть иностранные языки, он сумел заставить свой мозг плодотворно работать [Miller, 1982, с. 76]. Раз общение японца с неяпонцами на японском языке невозможно, а на другом языке опасно, то единственный логический вывод из этого, не делаемый, правда, Цунодой, — желательность пресечь попытки такого общения, т. е. возвращение к «закрытой» Японии.
Безусловно, книга «Мозг японцев» не может расцениваться иначе, как ненаучная и националистическая, здесь мы полностью согласны с Р. Э. Миллером [Miller, 1982, с. 71] [48]. Внешняя наукообразность книги призвана лишь внушить большее доверие читателю-неспециалисту к проповеди национальной исключительности японцев, их превосходства над другими народами.
Утверждения об исключительности японского языка, не выдерживающие никакой научной критики, появляются и в других работах. Можно встретить утверждения, что японский язык принципиально отличается от всех языков мира существованием форм вежливости и стоящей за ними идеей вежливости [Мацуо, 1982, с. 81], что исконно японская лексика по своей сути не может передавать чужие понятия [Мацуо, 1982, с. 77–78], что идея смены времен года присутствует лишь в исконно японских словах, а чужие слова, включая канго, не могут ее выражать [Мацуо, 1982, с. 78] и т. д.
Такого рода изоляционизм до некоторой степени проявляется и в отношении к иностранным языкам. Пишут о том, что ни в какой другой стране нет таких барьеров для обучения английскому языку, как в Японии, что до сих пор (хотя и меньше, чем раньше) проявляется отсутствие особого желания общаться с иностранцами на каком-либо языке [Schneider, 1981, с. 209, 212]. Как показывают опросы молодых специалистов, работающих в фирмах, владение иностранными языками даже сейчас не рассматривается как дело первостепенной важности: из 52 человек, участвующих в опросе, лишь десять ответили, что знание английского языка необходимо для продвижения по службе, также десять человек ответили положительно на вопрос: «Принесло ли знание английского языка когда-нибудь успех в вашей жизни?» [Фуругори, Сакаи, 1984а, с. 276]. При аналогичном опросе администраций этих фирм в 54 случаях из 73 был ответ, что знание английского языка учитывается при зачислении на работу, но лишь в 15 — что оно играет роль при дальнейшем продвижении [Фуругори, Сакаи, 1984б, с. 153]. Отсутствие стимулов для изучения наряду с недостатками методики преподавания отмечается как причина того, что в массе японцы слабо владеют иностранными языками, включая английский [Mizutani, 1981, с. 7; Suzuki, 1978, с. 147]. Указывается, что и сейчас люди, хорошо знающие языки, могут вызывать недоверие [Schneider, 1981, с. 218]. Даже ситуация во многом прежняя (Алпатов, 2001).
Однако, безусловно, в наши дни необходимость знания иностранных языков осознается в Японии многими. Их преподавание имеет в Японии давнюю традицию. Даже крайние изоляционисты допускают использование японцами иностранных языков в большей степени, чем обратное (см. концепцию Цуноды). Преподавание иностранных языков принимает в Японии все бóльшие масштабы: к 1982 г., по данным министерства просвещения, в Японии преподавалось 45 языков, включая древние, в том числе такие, как сунданский, панджаби, маньчжурский, словацкий. Китайский язык преподавался в 175 университетах, русский — в 131, испанский — в 93, корейский — в 38, итальянский — в 36 (Г. 1983. № 9. С. 25–29). Стала улучшаться и методика преподавания, основное внимание уделяется разговорному аспекту.
Пока в меньшей степени, но меняется отношение и к международной роли японского языка. Все более активный выход Японии на мировую арену, увеличение международных связей заставляют вносить коррективы в традиционные представления. Для рядового японца иностранец и даже иностранец, говорящий по-японски, становится менее необычным, чем раньше: как пишет американец, живущий в Японии, еще около 1970 г. он не мог пройти небольшого расстояния, не слыша возгласов прохожих: «Гайдзин!» («Иностранец!»); теперь этого уже нет [Schneider, 1981, с. 214]; впрочем, жалобы на такое обращение с иностранцами, особенно в провинции, встречались и позже (Daily Yomiuri. 09.06.1985); и мы в 80-е гг. с этим сталкивались. Вслед за экономической политикой Японии стала меняться и языковая политика.
Программы обучения японскому языку
С 60—70-х гг. в Японии проявился заметный рост национализма, активно поддерживавшийся и направлявшийся правительством. Национализм проявляется и в языковых вопросах, причем по-разному. Определенные круги в современной Японии проповедуют традиционные идеи, в которых подчеркивание превосходства японской культуры и японского языка сочетается с изоляционизмом, типичный пример такой идеологии — книга «Мозг японцев». Однако государственная языковая политика характеризуется несколько иными тенденциями. Примерно с начала 70-х годов наблюдаются постепенный отказ от традиционного языкового изоляционизма, активизация пропаганды за рубежом японского языка и японской культуры.
Если до начала 70-х годов обучения японскому языку в США целиком финансировалось из американских источников, то теперь ведущую роль здесь играют японские, главным образом правительственные и полуправительственные, организации (JFN. 1984. Октябрь. С. 15). Основной сдвиг здесь произошел между 1970 и 1975 гг. в связи с деятельностью таких организаций, как Японский фонд и Комиссия японо-американской дружбы (JFN. 1984. Октябрь. С. 12–13).
Большое значение имело образование в 1972 г. Японского фонда — специализированной организации, занимающейся пропагандой и распространением японского языка и японской культуры за рубежом. Формально это независимая организация, однако она тесно связана с МИД Японии, из сотрудников которого формируется и персонал фонда [Miller, 1982, с. 78]. Фонд организует и финансирует разнообразные программы преподавания японского языка иностранцам в Японии и других странах. В 1983 бюджетном году им было послано 120 преподавателей в 30 стран, учебные программы и материалы (видеопрограммы, слайды, словари) отправлены в 359 организаций 61 страны. За этот же год 26 специалистов-японистов послано фондом на методологические семинары за рубеж, оказана помощь 499 преподавателям японского языка — неяпонцам в 105 центрах 39 стран; в Японию приглашались на курсы японского языка 51 преподаватель из 21 страны и 67 студентов из 36 стран. Помимо этого для работы в Японии приглашаются за счет фонда специалисты-японисты (160 человек в 1983 бюджетном году) (JFAR. 1983–1984. С. 16, 23, 27).
Наряду с Японским фондом подобной деятельностью занимаются и другие правительственные и частные организации. Так, в некоторых университетах существуют специальные программы обучения японскому языку иностранцев, организуются специальные курсы и летние институты. В виде примера можно привести Международный христианский университет, где ежегодно работают шестинедельные курсы японского языка для иностранцев, рассчитанные на англоязычных студентов (в 1984 г. обучалось 165 человек), и учебный семинар для иностранных преподавателей [Bulletin, 1984, с. 21, 34, 97].
Для координации такой деятельности в 1978 г. был создан специальный орган — Общество преподавания японского языка (Нихонго-кё: ику-гаккай), связанное одновременно с министерством иностранных дел и министерством просвещения [Miller, 1982, с. 269–270]. Этим обществом регулярно организуются конференции по вопросам обучения иностранцев японскому языку с приглашением ведущих японистов из разных стран. Правительством предпринимаются и специальные меры по привлечению студентов-иностранцев: с 1 октября 1984 г. упрощена процедура въезда в Японию учащихся специальных профессиональных школ, в основном по обучению японскому языку (JFN. 1985. Февраль. С. 15).
В настоящее время в Японии все более возрастает количество иностранцев, обучающихся японскому языку. На октябрь 1983 г. оно составило 25 938 человек и возросло по сравнению с 1978 г. на 62 %; количество преподавателей японского языка иностранцам к этому же времени достигло (включая совместителей) 2341 человека, на 64 % больше, чем в 1978 г. [Кавасэ, 1984, с. 71]. Всего японскому языку учат иностранцев в Японии в 300 центрах, в том числе в 121 университете (остальное — специальные школы и краткосрочные курсы); количество студентов в общей массе изучающих язык не так велико: 4524 человека, т. е. менее 20 % [Ито, 1984, с. 44–45]. Еще с 80-х гг. разрабатывались программы XXI в.
Активно поощряется и преподавание этого языка вне Японии. В настоящее время почти в каждом штате США японский язык учат по программам, разрабатываемым в Японии (JFN. 1984. Октябрь. С. 14). Японский фонд и Ассоциация международного обучения в 80-е гг. разработали единые тесты для оценки знания японского языка иностранцами, которые могут быть использованы в любой стране.
Такая целенаправленная деятельность сказывалась на резком росте количества изучающих японский язык во всем мире. По данным МИД Японии на 1984 г., японский язык изучало около 581 000 человек, в том числе в Азии 460 000 (из них в Южной Корее — 356 406, в КНР — 24 572, в Индонезии — 27 778), в Северной Америке — 40 837 (в США — 37 441), в Центральной и Южной Америке — 40 000, в Австралии и Океании — 27 739 (в Австралии — 23 145), в Европе — около 10 500, в Африке — примерно 500 человек (КК. 1986. № 41. С. 36–38).
Меры по распространению японского языка имеют резко выраженный избирательный характер и тесно связаны с направленностью внешней политики Японии. Преобладают контакты с США и странами Восточной и Юго-Восточной Азии. Именно на эти страны в основном направлена деятельность Японского фонда и других организаций. См., например, состав студентов на летних курсах Международного христианского университета: 104 из США, 23 из Южной Кореи, 7 из Канады, 6 из ФРГ, из каждой другой страны не более 3 человек [Bulletin, 1984, с. 166]. Если среди обучающихся на курсах и в летних школах велик процент американцев, то в числе студентов и аспирантов, изучающих японский язык в университетах, преобладают лица из стран Восточной Азии [Ито, 1984, с. 46] (Daily Yomiuri. 22.05.1985).
Резко увеличился и объем лингвистического сотрудничества между Японией и КНР. Японский фонд разработал специальную программу обучения японскому языку в Китае. С 1980 г. при содействии того же фонда в Пекинском университете создан центр по изучению японского языка, в 1983 г. Японский фонд направил туда 32 специалиста, в том числе десять человек для постоянной работы; в 1984 г. фондом приглашались на месяц в Японию 120 китайских преподавателей (JFAR. 1983–1984. С. 22). Сотрудничество с КНР ведется и в социолингвистической области: начал обсуждаться (пока на неофициальном уровне) вопрос об унификации иероглифики в двух странах, потерявшей единство в ходе реформ последних десятилетий, в 1982 и 1984 гг. состоялись два симпозиума по этой проблематике с участием ведущих ученых двух стран [Хаяси, 1984, с. 70–75]. Не прекращаются, впрочем, и связи с Тайванем: среди упоминавшихся выше лиц, для которых упрощена процедура въезда в Японию, на первом месте по численности стоят тайваньцы (JFN. 1985. Февраль. С. 15).
Довольно активно распространяется японский язык в Австралии и некоторых странах Латинской Америки, особенно в Бразилии и Перу. Меньший интерес проявляется к Европе, где наибольшие контакты установлены с ФРГ и Францией. Почти на нуле содействие японских правительственных и полуправительственных организаций распространению японского языка в странах Африки, Ближнего и Среднего Востока. В годы существования СССР Япония не проявляла большой активности в распространнии в нем японского языка. После 1991 г. деятельность Японского фонда и других организаций в странах СНГ заметно возросла, хотя в России она до сих пор не столь велика, как во многих других странах.
Причины, по которым была изменена японская государственная политика в данной области, четко выражены одним из сотрудников Японского фонда: «Люди, изучающие японский язык, склонны сделаться понимающими друзьями Японии в будущем» (Daily Yomiuri. 11.03.1985).
«Мир должен говорить по-японски»
Указанные тенденции к переоценке представлений о международной роли японского языка видны не только в правительственной политике, но и в высказываниях японских ученых и публицистов. Лингвистический изоляционизм, еще во многом сохраняющий силу в массовом сознании, все чаще подвергается критике. Учащаются заявления о необходимости придания японскому языку больших международных функций. Типичны такие высказывания: «Пришло время, когда мы больше не должны позволять японскому языку и культуре оставаться закрытыми в Японии» [Mizutani, 1981, с. 171].
Поделиться книгой: