Семиевие

– Две недели назад Скотт заверил, что не выбросит меня за борт. Что я могу на него рассчитывать.

– А поточнее?

– Что программа по робототехнике не сворачивается. И что у меня есть собственный фронт работ. Я тогда ему не поверила. Но, похоже, он все же поговорил обо мне с Шоном Пробстом. Поскольку Шон отправил Спарки этот пакет с курьером два дня назад и он уже здесь.

Расстегнув пластиковую застежку, Дина запустила внутрь пакета большой и указательный пальцы и извлекла наружу устройство размером с рисовое зернышко. На расстоянии оно напоминало что-то вроде фотоэлемента, фактически – просто кусочек кремния, однако по краям у него обнаружились совсем уж микроскопические конструкции.

– Что это там болтается? – заинтересовался Рис.

– Опорно-двигательная система.

– Ноги?

– У этого – да, ноги. У других – маленькие гусеницы, как у танков, ролики или салазки.

– Салазки? Новый технический термин?

– Так на шахтах говорят. На салазках передвигают тяжести. Я тебе потом покажу.

– Стало быть, – заключил Рис, – похоже, что в планах – протестировать различные способы передвижения роботов по льду, которые не позволят им оторваться и улететь.

– Ну да. Я так понимаю, в Сиэтле все они более или менее выдержали испытания. А моя задача – сделать то же самое в космосе.

– Ну, выходит, крупно повезло, что у тебя…

– Что у меня как раз нашелся собственный кусок льда, ага. Спасибо тебе!

– А за то, что он контрабандный, отдельное спасибо разве не полагается? – деланно удивился Рис. Намек в его голосе был более чем отчетлив.

– С букетом роз у тебя было бы больше шансов! – парировала Дина.

– Послушай, – возразил Рис, – что, собственно, мужчина хочет сказать, преподнося букет? Только то, что ты ему небезразлична.

Вскоре после прибытия на «Иззи» Дина соорудила что-то вроде занавески, прикрывающей люк в мастерскую. Ничего особенного, просто одеяло, однако если Дине хотелось вздремнуть прямо на рабочем месте, она по крайней мере не была у всех на виду. Занавеска поперек люка означала также, что Дину не следует беспокоить, во всяком случае, входить без стука. Сейчас она протянула руку – и задернула занавеску. Потом снова повернулась к Рису, который внимательно следил за ее действиями и, судя по всему, полностью их одобрял.

– Как там твоя тошнота? – спросила его Дина. – Что-то ты сегодня очень бодро выглядишь.

– Бодрей не бывает. Организм под контролем, внезапной потери жидкости не ожидается.

– Вот сейчас и проверим.

Вторжение русских началось через неделю целой серией запусков, которые НАСА охарактеризовала как «не вполне успешные», а Роскосмос сообщил о «приемлемых потерях».

Если смотреть со стороны, «Иззи» состояла преимущественно из солнечных батарей. Для станции они конструктивно были примерно тем же, что крылья для птицы – в том смысле, что от них требовалась наибольшая площадь при наименьшей массе.

Основная же масса – а также «хребет» и «мозги» – станции находилась в пирамидке из модулей, похожих на консервные банки. Она помещалась внутри, между «крыльями», и сильно уступала им в размере. С многих направлений саму станцию было и не разглядеть за ее недавними крупными приобретениями – Амальтеей на одном конце и тором на другом.

Солнечные батареи, как и другие, отдаленно похожие на них структуры, служившие, чтобы рассеивать в космос излишки тепла, крепились к «интегрированной ферменной конструкции». Слово «ферма» на языке инженеров-строителей означает все, что похоже на радиовышку или стальной мост – то есть систему стержней, соединенных в подобие решетки и обеспечивающих максимум прочности при минимуме веса. По большей части стержни были закрыты кожухами, так что выглядели толще, чем на самом деле. Внутри кожухов размещалась невообразимо сложная паутина проводов и трубок, а также разнообразные датчики и механизмы для раскладывания и поворота солнечных батарей. За редкими исключениями интегрированная ферменная конструкция была негерметичной – то есть не предназначенной для человеческого обитания. Этим она напоминала технические постройки на крышах небоскребов – открытые всем стихиям и редко посещаемые людьми. При выходах в открытый космос астронавты забирались в кожухи ферм, чтобы покопаться в проводке или починить какую-нибудь неисправность, однако большая часть экипажа «Иззи» проводила весь полет внутри значительно меньшей по размерам пирамидки из консервных банок – «тела» станции.

Теперь положению дел предстояло измениться.

«Иззи» могла расширяться лишь до известного предела, и не только из-за ограниченного числа дополнительных модулей или торов. Начиная с какого-то момента пределом становилась сложность системы, неспособная к дальнейшему увеличению. По всей станции требовалось провести электричество, и везде, где оно использовалось, в процессе этого генерировалось тепло. Чтобы тепло не накапливалось на станции, пока ее обитатели не поджарятся, требовалась система охлаждения, которая собирает излишки и отправляет по трубам к радиаторам, «светящим» этим теплом в космос в виде инфракрасного излучения. Для того чтобы набить больше людей в обитаемую часть станции, требовалось больше солнечных панелей, батарей, радиаторов, а также проводов и трубок, соединяющих все это между собой. И это еще без учета других вопросов жизнедеятельности – как обеспечить всех пищей, водой и кислородом или как перерабатывать углекислый газ и отходы.

Поскольку мозговой центр Облачного Ковчега, или Облака – самоорганизовавшаяся рабочая группа, состоящая из ветеранов правительственных космических агентств и предпринимателей в космической сфере – все это прекрасно понимал, его выбор пал на единственную потенциально работоспособную стратегию: распределенную и децентрализованную систему. Размер каждой капсулы, или «капли», как стали называть составляющие «облако» корабли, должен позволить вывести ее на орбиту тяжелой ракетой. Электричество она будет получать от небольшого и несложного атомного реактора, содержащего высокорадиоактивные изотопы, способные выделять тепло и, как следствие, производить электричество в течение десятилетий. В Советском Союзе такие реакторы применялись на удаленных маяках, стаж их использования в космических аппаратах также насчитывал не один десяток лет.

В капле должно было обитать несколько человек. Точное количество все время менялось по мере того, как на рассмотрение представлялись различные проекты, и колебалось от пяти до дюжины. Все упиралось в то, насколько быстро удастся наладить массовое производство надувных структур – размещение людей в кабинах, по сути представляющих собой воздушные шары с толстыми стенками, позволило бы значительно увеличить емкость. Однако разработать воздушные шары, способные постоянно удерживать атмосферное давление в условиях солнечной радиации, перепадов температур и попаданий микрометеоритов, было задачей не одного дня.

Все понимали, что в долговременной перспективе Облако как единое целое должно полностью обеспечивать себя пищей. Вода будет использоваться в непрерывном цикле. Выдыхаемый людьми углекислый газ станут поглощать растения, производя при этом кислород и пищу для обитателей. Подобные сценарии разрабатывались давным-давно, как в научной фантастике, так и в ходе практических экспериментов. Эксперименты шли с переменным успехом, однако сейчас их результаты внимательнейшим образом изучали специалисты, разбирающиеся в вопросе значительно лучше Дины. Но и ей удалось понять, что имеет смысл потихоньку привыкать к низкокалорийной вегетарианской диете, а также к перепадам в подаче кислорода.

Однако в изоляции никакая капля долго не продержится, сколь хороша бы ни была ее экосистема. Оборудование может испортиться, люди – заболеть, удобрения и другие расходные материалы – истощиться. Наконец, обитатели, запертые в тесном пространстве в неизменном обществе друг друга, попросту с ума посходят.

Текущие проекты капель, равно как и всего Облака, непрерывно менялись. Сегодня система называлась «полностью распределенной», подразумевая, что в конечном итоге центрального склада – то есть «Иззи» – не останется, а обмен материальными ценностями и «персоналом» между каплями будет происходить в ходе «стыковок по договоренности». Это означало, что две капли должны будут договориться о сближении и на какое-то время соединиться нос в нос для обмена пищей, водой, витаминами или людьми. Механизм такого обмена предполагался сугубо рыночным, а центральное командование и контрольные органы не предусматривались.

На следующий день появлялся новый эдикт, согласно которому общую координацию должен осуществлять командный центр на «Иззи». Станция также станет складом для всего, что возможно складировать. Тор – вернее, торы, поскольку работа Риса по сооружению второго шла полным ходом, – будут использоваться для отдыха: обитатели капель, чтобы не звереть в замкнутом пространстве и не терять костную массу от постоянной невесомости, смогут по очереди отправляться туда на каникулы.

Планы, разрабатываемые «капельмейстерами» (как стали называть членов рабочей группы Дина и Айви), метались, подобно мячику от пинг-понга, между этими двумя крайностями, что, вероятно, означало наличие в группе как минимум двух фракций. Централизаторская фракция напомнила, что долгая невесомость опасна, а значит, людям нужны каникулы в торе. Через два дня децентрализаторы предложили так называемые «бола» – схему, в которой две капли, соединившись длинным тросом, вращаются вокруг общего центра тяжести. Это позволяло достичь в каждой из капель искусственного тяготения, превосходящего то, что дает тор. Еще через два дня централизаторы опубликовали компьютерную анимацию, демонстрирующую, что случится, если два таких бола зацепятся тросами. Если рассматривать все как черный юмор, по-своему выходило даже забавно.

В краткосрочной перспективе все это, впрочем, не имело значения, поскольку даже по совершенно безумному нынешнему расписанию на проектирование и строительство первой капли требовалась не одна неделя. Чтобы запустить на полную мощность производственные линии для тяжелых ракет, способных вывести их на орбиту, уйдут месяцы. В ближайшее же время на «Иззи» будет прибывать разношерстный ассортимент уже существующих аппаратов, преимущественно «Союзов»; выводить их на орбиту будут имеющиеся на данный момент ракеты. На них прибудут «пионеры», чья задача – расширить интегрированную ферменную конструкцию и подготовить ее для пристыковки многочисленных капель, для хранения всевозможных запасов, а также для того, чтобы это все работало. Пионеры будут проводить большую часть времени в скафандрах, выполняя ВКД, «внекорабельную деятельность», иными словами – работая в открытом космосе. В общей сложности пионеров должно быть около сотни. Сейчас они проходили тренировки, а тем временем для них спешно изготавливали скафандры.

Однако на «Иззи» в ее нынешнем виде места для еще ста человек попросту не было. На станции даже не хватило бы стыковочных узлов, чтобы их всех принять. Поэтому, чтобы подготовить место для прибывающих через месяц-другой пионеров, капельмейстеры отправили перед ними скаутов. От них требовались всего лишь чудовищная физическая выносливость, презрение к смерти и определенное представление о том, как работают системы скафандров. Все скауты были русскими.

Места на станции для скаутов не было. Точнее сказать, места как такового было достаточно, но не хватало систем жизнеобеспечения. Имеющиеся поглотители CO₂ были рассчитаны на значительно меньшее количество легких. Туалетов на целую станцию было всего три, из них один проработал на орбите уже двадцать лет.

Жить скауты будут большей частью в своих скафандрах. Определенный смысл в этом имелся, поскольку перед ними стояла задача работать каждый день до полного изнеможения. Шестнадцать часов в сутки, которые скаут проведет в скафандре, можно вычесть из времени, в течение которого ему потребуется работа систем жизнеобеспечения «Иззи».

На момент Ноль во всей известной Вселенной имелось около десятка исправных скафандров. Производство с тех пор резко выросло, но их все равно не хватало. Самая распространенная модель, русский «Орлан», был рассчитан примерно на два часа автономной работы – больше и не требовалась, поскольку обычный человек за два часа в открытом космосе выматывается до полного изнеможения. На этом внутренние ресурсы скафандра заканчивались. Это означало, что скаутам придется в основном пользоваться «пуповинами». Их скафандры будут подключаться пучком из кабелей и шлангов к внешней системе обеспечения жизнедеятельности, подающей воздух и электричество, одновременно отводя излишнее тепло и отходы.

Однако в часы, отведенные для отдыха, скаутам понадобится место, где можно снять скафандр.

Кто-то в Роскосмосе откопал старинный проект спасательного устройства и запустил его в производство. По-русски устройство называлось «Луковица», или сокращенно «Лук», но в английском название со временем приобрело транскрипцию Luck, то есть «удача» или даже «везуха».

Устройство «Лука» было простым, как и все лучшие образцы российской технологии. Берем космонавта. Сажаем его в пластиковый мешок с воздухом.

Если это обычный пластиковый мешок, космонавт рано или поздно задохнется, или же лопнет мешок – как правило, они не рассчитаны на целую атмосферу. Значит, мешок следует наполнить воздухом под таким давлением, которое он может выдержать – долю атмосферы, – после чего поместить внутрь другой мешок. Давление в этом мешке сделать чуть повыше. Этого по-прежнему недостаточно для жизни космонавта, поэтому вставляем в него третий мешок и добавляем еще давления. Вставляем мешок в мешок, словно в русской матрешке, пока давление в самом последнем не станет достаточным для жизни – теперь туда можно сажать космонавта. Множественные слои прозрачного пластика придают всей системе определенное сходство с луковицей.

У этой схемы имелось много достоинств, поскольку устройство было простым, дешевым и легким. В сдутом виде «Лук» можно сложить и свернуть для хранения, причем размером он будет с небольшой рюкзак.

Разумеется, воздух внутреннего мешка, которым дышит обитатель «Лука», в скором времени насытится углекислым газом, но на этот счет существует стандартное для космических кораблей и подводных лодок решение – воздух следует пропустить через реагент, поглощающий CO₂, например гидроксид лития. Если внутрь также подавать кислород взамен использованного, все будет в порядке.

Тепло от тела космонавта также будет скапливаться в атмосфере внутреннего мешка и превратит ее в баню. Значит, требуется охладительная система.

Определенная сложность связана с тем, как попасть в «Лук» и выйти наружу. Каким-то образом русские определили, что любой человек – во всяком случае такой, чья физподготовка годится для отряда космонавтов – в состоянии протиснуться через отверстие диаметром сорок сантиметров. Соответственно каждый «Лук» оборудовали фланцем – сорокасантиметровым кольцом из стеклопластика с отверстиями для болтов. Все слои пластика соединялись здесь в единое целое, еще более усиливая сходство с луковицей, как будто в этом месте срезан зеленый стебель. Чтобы воздух не вышел наружу, фланец снабдили прочной диафрагмой из значительно более толстого пластика; когда космонавт попадал внутрь, диафрагма закрывалась.

Таким образом, согласно процедуре, космонавт должен был развернуть «Лук», найти фланец, надеть его на голову, заползти внутрь, пока не пройдут плечи и таз, потом втянуть ноги, нащупать диафрагму и закрыть ее. На этой стадии «Лук» представлял собой груду мятого пластика, болтающуюся вокруг космонавта, как спальный мешок. Когда он оказывался в космическом вакууме, можно было открывать клапан, чтобы заполнить многочисленные слои воздухом. «Лук» при этом расширялся до размеров небольшого фургончика и мог дрейфовать в космосе, пока не прибудет спасательный корабль.

Стыковочный узел спасателя должен будет нести адаптер с болтами, соответствующими отверстиям на фланце «Лука». Когда между ним и спасательным кораблем будет установлено герметичное соединение, можно открыть люк и диафрагму и впустить космонавта домой с мороза. Вернее, учитывая трудности с теплоотводом в вакууме – из бани.

Скафандры «Орлан» имеют полужесткую конструкцию – туловище космонавта заключено в твердую оболочку, с которой соединяются штанины, рукава и шлем. В спине скафандра имеется дверца, снабженная герметической прокладкой. Чтобы его надеть, дверцу открывают, продевают ноги в штанины, руки – в заканчивающиеся перчатками рукава, а на голову надевают шлем. После того, как дверцу сзади закроют, скафандр становится автономным.

Роскосмос начал выпускать модули под названием «Вестибюль», совершенно новую конструкцию, разработанную на основе имеющихся частей за какие-то две недели. Целью этого импровизированного устройства было служить переходником между «Луком» и «Орланом».

Размера «Вестибюля» едва хватало, чтобы там поместился лежащий на спине человек. Фланец с одной его стороны соответствовал сорокасантиметровому кольцу на «Луке». Если космонавт выползал из «Лука» в «Вестибюль» ногами вперед, ему как раз доставало места, чтобы, извиваясь, попасть ими в штанины «Орлана», ожидающего с открытой дверцей на противоположной стороне. Хотя прежде он должен был загерметизировать «Лук», задраив вручную диафрагму и затянув болты с помощью ключа-трещотки.

Оказавшись внутри «Орлана», космонавт активировал встроенный в «Вестибюль» механизм, закрывавший за ним дверцу на спине. Небольшое количество оставшегося в «Вестибюле» воздуха стравливалось в вакуум, и космонавт мог отправляться на работу. В конце рабочего дня процедура повторялась в обратном направлении. Подобно жителю пригорода, который ночью спит на втором этаже своего дома, а на первом в гараже стоит машина, космонавт мог отдохнуть и расслабиться, плавая внутри «Лука», пока его скафандр запаркован в противоположном конце «Вестибюля».

На практике все было не так гладко.

«Лук», «Вестибюль» и скафандр составляли замкнутую систему. Был только один способ ее покинуть – влезть в скафандр, закрыть дверцу и через открытый космос проследовать к шлюзовой камере «Иззи». Любая неисправность, не позволяющая надеть скафандр или закрыть дверцу, означала, что никакая спасательная операция невозможна, в лучшем случае – чудовищно маловероятна. На второй день скаутской программы один из космонавтов погиб из-за пробоины в «Луке», скорее всего, вызванной микрометеоритом. После этого все системы «Лук» – «Вестибюль» перенесли к носу станции, чтобы укрыть их за Амальтеей. От всех камней астероид не защитит – но от некоторых может.

Поскольку как покинуть систему, так и войти в нее в космосе было нереально, скауты стартовали с Байконура уже в скафандрах, соединенных с «Вестибюлями» и «Луками». Этого было не избежать – взлетно-посадочные модули не предназначены для подобного оборудования. В результате их набивали, по шестеро за раз, в грузовые корабли, не предназначенные для людей и лишенные систем жизнеобеспечения. Таким образом, непосредственно перед стартом скауты переходили на воздух и энергию из собственных скафандров и оставались на них до самого прибытия на МКС. Полет занимал не меньше шести часов, поэтому в пути нужно было подавать в скафандры дополнительные воздух и энергию. В результате неисправностей в предназначенных для этого системах в первом экипаже скаутов погибли двое, а во втором – еще один.

Потребности, обусловленные новыми задачами, значительно превышали проектные возможности скафандров, а «Луки», разумеется, не имели сколь-нибудь существенных систем обеспечения жизнедеятельности, поэтому все зависело от пуповин, соединяющих устройства с модулями «Завод». Это было еще одно устройство, наспех подготовленное русскими за пару недель на основе имеющихся технологий. «Завод», подключенный к электричеству, источнику воды и загруженный кое-какими расходниками, мог поддерживать жизнедеятельность космонавтов, удаляя из воздуха CO₂, собирая мочу и отводя тепло. Охлаждение достигалось тем, что вода замораживалась на поверхностях, открытых вакууму, откуда потом сублимировала в пространство. Из-за неисправностей «Заводов» в первых трех скаутских экипажах погибли четверо. Двоих убила софтверная ошибка, потом с Земли передали новую версию. Одного – лопнувший шланг. Четвертая смерть так и не получила официального объяснения, но судя по тому, что экипаж «Иззи» видел через иллюминаторы и системы видеонаблюдения, все походило на гибель от перегрева. Отказала система охлаждения, космонавт потерял сознание и умер от инсульта. После этого случая от использования импровизированных систем охлаждения «Луков» отказались и просто стали каждый день передавать космонавтам по герметичному мешку со льдом.

Несчастные случаи происходили и во время работы. В А+0.35 одного из скаутов чуть не убила поврежденная пуповина, так что он был вынужден отсоединиться от «Завода» и предпринять героическое и весьма рискованное путешествие к ближайшему шлюзу, где его буквально в последнюю минуту впустили внутрь.

Еще через два дня один из скаутов пропал без каких-либо объяснений, видимо, став жертвой микрометеорита, если не самоубийства.

Таким образом, из первого экипажа в шесть скаутов двое прибыли уже мертвыми, третий погиб в «Луке» на следующий день. Во втором экипаже был один погибший, третья шестерка добралась до «Иззи» без потерь. Из четырнадцати выживших четверых убили неполадки с «Заводами», один пропал без вести, а еще один был вынужден «демобилизоваться» из скаутов и перебраться на «Иззи» по причине неисправного оборудования.

Айви, как старшая по должности, отвечала за любые необычные или экстраординарные решения, то есть за проблемы, решать которые никто больше не умел или не хотел. Соответственно, ей пришлось решать, что делать с телами.

Разумеется, существовала процедура. В НАСА имелись процедуры на все случаи жизни. Они давно предусмотрели, что астронавт может скончаться во время полета – от сердечного приступа или несчастного случая. Поскольку сотню килограммов разлагающейся плоти невозможно держать внутри станции, где живут и работают люди, идея в целом сводилась к тому, чтобы выморозить тело в вакууме, а потом погрузить на ближайший направляющийся к Земле «Союз». Как известно, посадку осуществляет только средний, взлетно-посадочный модуль «Союза». Сферический орбитальный модуль, закрепленный над ним, сбрасывается при входе в атмосферу и в конце концов сгорает в плотных слоях. Обычно в него загружают всевозможный мусор, чтобы он тоже сгорел.

Тела, разумеется, не совсем мусор, однако огненное погребение в атмосфере – способ ничуть не хуже всех остальных, современный эквивалент погребального обряда викингов.

Обычный цикл взлетов и посадок в настоящее время, разумеется, прервался. Все отправлялось на орбиту, но вниз уже ничего не спускалось. Орбитальные модули имело смысл сохранить в качестве жилищ или хранилищ для припасов. «Мусор» тоже стоило разобрать и найти ему новое применение. Даже мешки с фекальными массами можно использовать в качестве удобрений для гидропонного хозяйства.

Айви единолично решила, что у новых правил будет одно исключение. Все тела теперь отправлялись в пустой орбитальный модуль, закрепленный на решетке фермы. Он был разгерметизирован, так что тела могли спокойно замерзать там, где их никто не видит. Когда модуль наполнится, будет проведена церемония, после чего его сведут с орбиты и молча проводят взглядом огненно-белую полосу в атмосфере.

Впрочем, пока что в модуле еще оставалось место.

До того, как удастся подготовить очередную тяжелую ракету и прислать шесть человек пополнения, у них было восемь трудоспособных скаутов. Они работали пятнадцатичасовыми сменами, которые иногда продлевали до восемнадцати часов. Смены делились на трехчасовые отрезки; каждый отрезок состоял из двух рабочих часов, за которыми следовал час отдыха прямо на месте, то есть – в скафандре.

Дина, работавшая в своей мастерской, не знала, чем они занимались – из ее окна ферменную решетку видно не было, а скауты все время проводили там. В принципе она могла посмотреть трансляцию с видеокамер, но у нее были дела поважней.

После несчастного случая с «Луком» и микрометеоритом Дина одержала небольшую победу в пользу робототехники: отправила своих подчиненных перетащить оставшиеся «Луки» в укрытие. Амальтея располагалась на носу «Иззи» и в силу направления орбитального движения станции была наиболее уязвима для космического мусора. Фактически астероид закрепили там в качестве бампера – прикрывать от ударов все, что за ним. Сзади на астероиде оставалось достаточно места для нескольких «Луков», где у них было больше шансов на долговременное выживание, а заодно и укрытие от космических лучей.

Команда железодобывающих роботов Дины сейчас простаивала как минимум на то время, пока ее босс переключил внимание на замерзшую воду. Так что в минуты, свободные от того, чтобы гонять новоприбывших малышей по кускам контрабандного льда, Дина отправляла роботов постарше сверлить на тыльной стороне Амальтеи дыры и загонять туда простейшие крепления, а потом швартовать к ним «Луки» при помощи тросов. Такую швартовку трудно было назвать стационарной, так что первое время «Луки» плавали туда-сюда, лениво ударяясь друг о друга, словно гроздь воздушных шаров. Однако через день-другой установилась относительно стабильная конфигурация, которая, правда, полностью закрыла Дине вид из окошка. Теперь она не видела ничего, кроме пластика. Ее это не беспокоило. Зная, какому риску подвергают себя скауты, она не чувствовала оснований для капризов.

Каждая из оболочек «Лука» практически прозрачна, но поскольку слоев было много, то, что внутри, виделось смутно. Дина могла разглядеть контуры тела ближайшего космонавта, но не лицо. Однако это несомненно была женщина.

Скауты жили по двадцатичетырехчасовому распорядку. Женщина за окном каждый день возвращалась со смены, когда у Дины трудовое утро было в самом разгаре. Она видела, как та с трудом пробирается по поверхности Амальтеи, держась за швартовочные крепления, рассчитывая каждый шаг, уворачиваясь от тросов и шлангов. Женщина наверняка была вымотана до невозможности. Дина как-то отработала в скафандре два часа и после этого сутки не могла пошевелиться. Иногда Дина посылала «хвата» или «ужика», чтобы женщине было за что ухватиться в сложной ситуации. Тогда она поворачивала голову, глядела на Дину сквозь стекло гермошлема и моргала глазами – Дина считала, что это выражение благодарности. В конце концов она достигала раскрытого портала «Вестибюля» и забиралась внутрь, где (Дина этого уже не видела) за дело брался автоматический механизм, который фиксировал скафандр в креплении, выравнивал давление и открывал дверцу, позволяя ей извлечь голову, руки и ноги. Нащупав ключ-трещотку, плавающий на цепочке из кабельных стяжек, женщина вытягивала руки над головой и откручивала один за другим двадцать четыре винта, удерживающих диафрагму «Лука» на фланце, аккуратно вставляя потом каждый винт обратно в отверстие, чтобы он не уплыл. Только после этого она протискивалась наконец через сорокасантиметровое отверстие в относительный простор «Лука», прихватив по дороге «почту», которую доставляли в каждый «Вестибюль», пока обитатель на работе. «Почта» состояла из пищи, питья, туалетных принадлежностей, мешка льда, который потом растает, обеспечивая температурный контроль, мешка для отходов жизнедеятельности, и в данном конкретном случае – тампонов.

Поскольку все теперь было организовано на лету и не всегда напрямую, Дина не могла не то что общаться с соседкой, но даже спросить, как ту зовут. Как ни нелепо, ситуация ничем не отличалась от Одиннадцатого сентября, когда пожарные не могли переговариваться с полицией. Скауты пользовались собственными рациями со своим набором частот, а у Дины такой не было.

Тем не менее, изучив биографические справки на сайте НАСА и отсеяв неподходящие варианты, Дина пришла к выводу, что соседку зовут Фекла Алексеевна Ильюшина. Она была летчиком-испытателем, а на последних Олимпийских играх взяла бронзу в легкоатлетическом семиборье. В советские времена это открыло бы перед ней блестящие карьерные возможности в качестве пропагандистского символа. Однако консервативный уклон, свойственный в последнее время русской культуре, почти не оставил для женщин места в традиционно мужских профессиях, включая военную службу и космонавтику. Как следствие, большая часть карьеры Феклы прошла за пределами России, в частных аэрокосмических корпорациях. Вернулась она лишь несколько лет назад, став одной из двух действующих женщин-космонавтов. Дина была достаточно искушена в жизни, чтобы заподозрить за этим политику: Роскосмосу, чтобы не рассориться на почве дискриминации с НАСА и Европейским космическим агентством, в отряде космонавтов требовалась как минимум одна женщина.

Фекле был тридцать один год. Для официальной фотографии отряда космонавтов с ней поработали стилисты, сделав ей давно вышедшую из моды прическу в стиле леди Дианы, которая Фекле к тому же совсем не шла. Во время Олимпиады один желтый сайт включил ее в список пятидесяти самых сексуальных спортсменок, однако она затерялась там в самом конце. Дине она показалась симпатичной: высокие скулы, зеленые глаза, светлые волосы и все остальное, чего можно ожидать от суперменки славянского происхождения. Однако неудивительным было и ее сорок восьмое место из пятидесяти – во взгляде Феклы читался такой строгий холод, что создателям сайта пришлось попотеть, отбирая фотографии, причем, как заподозрила Дина, без фотошопа все равно не обошлось. Мужчины того сорта, что посещают подобные сайты, сочли бы ее скорее отталкивающей – причем сами бы не смогли объяснить, почему именно. А тугие струны ее дельтовидных мышц при толкании ядра их бы и вовсе напугали. Комментарии Дина читать намеренно не стала – она и так прекрасно представляла себе, что там написано.

Феклу послали на смерть, и она, вероятно, это понимала.

После каждой смены, просочившись через фланец и свободно плавая в молочном пластиковом пузыре «Лука», она стягивала одежду с жидкостным охлаждением, которую носила весь день. Между слоями голубого сетчатого эластика в нее были вшиты гибкие трубки. Все это работало, только если подсоединить одежду к насосу, который гнал через трубки холодную воду. После шестнадцати часов Фекла, очевидно, ее ненавидела, поэтому сдирала с себя в первую очередь. Потом, спустив трусы до колен, она сдувала и извлекала гибкий катетер, подсоединенный к мочевому пузырю, пока она на работе. Затем обтиралась влажными салфетками, доставленными с «почтой», и выбрасывала их в мусорный мешок. Похоже, перед отлетом Фекла побрилась наголо или сделала короткую стрижку, так что уход за волосами ей не требовался. Лишь закончив гигиену, Фекла открывала упаковку сухого пайка и принималась за еду. За этим нередко следовали позывы опорожнить кишечник, что приходилось делать самым примитивным способом – с помощью пластикового пакета и еще одной упаковки салфеток. Все это тоже шло в мусорный мешок, который перед следующей сменой Фекла оставит в «Вестибюле», откуда его и заберут. Затем она выключала полоску белых светодиодов – единственный источник света в «Луке», иногда некоторое время глядела в экран планшета, после чего опускала на глаза повязку и засыпала.

«Иззи» обращалась вокруг Земли за девяносто две минуты, проходя каждый раз через смену дня и ночи. Так что половину времени, пока Фекла спала, Дина могла видеть ее прямо за окном, плавающую почти без одежды внутри «Лука», словно плод в амниотической жидкости.

Дина наблюдала за распорядком дня Феклы около недели и обнаружила, что это занятие отвлекает ее больше, чем хотелось бы. Она зазвала в мастерскую Айви, а потом и Риса, чтобы показать им спящую Феклу. Они много о ней говорили и даже пересылали друг другу фото Феклы, найденные в Интернете.

– На ее месте могла бы быть одна из нас, малыш, – сказала как-то Дина Айви.

– Мы и так на ее месте, – возразила Айви, – разница довольно условная.

– Ты думаешь, в конце концов и нам придется жить так же?

Айви задумалась, потом покачала головой:

– Знаешь, так ведь долго не проживешь.

– Ты думаешь, это камикадзе?

– Думаю, это ГУЛАГ, – возразила Айви, – маленький такой ГУЛАГ прямо у тебя под окном.

– Значит, по-твоему, у нее все-таки проблемы?

– У всех у нас проблемы, – напомнила ей Айви.

– А, ну да. Я забыла.

– Ей ведь еще повезло. – Айви хотела сказать, что Фекле по крайней мере удалось покинуть Землю.

– По ее виду не скажешь, – вздохнула Дина. – В жизни не видала такого одиночества. Она хоть разговаривает с кем-нибудь по своему планшету? Или только бродит по сайтам?

– Если хочешь, спрошу у Спенсера, – усмехнулась Айви. – У него наверняка в логах есть все пакеты.

Дина знала, что Айви шутит, и тем не менее откликнулась:

– Ну его. Хоть какую-то частную жизнь она заслужила.

Рис отреагировал по-другому – он возбудился. Хотя и постарался не подать виду. Однако между тем, как он увидел Феклу, и сексом с Диной прошло, по самым щедрым оценкам, не более получаса. Не сказать, чтобы Рису особенно требовался стимул, чтобы завестись. Как, впрочем, и Дине. И она всегда чувствовала, когда дело к тому идет.

Чувство это основывалось на исходящем от Риса запахе – во всяком случае, когда его не тошнило. В другое время и в другом месте одного запаха, конечно, было бы недостаточно. Им пришлось бы сперва ходить на свидания или что-то в этом духе. Решать проблемы с уже существующими партнерами, с разными стилями жизни и кругами знакомств. Здесь же все происходило само собой. И это было великолепно.

Судя по тому, чем сейчас был заполнен Интернет, то же самое творилось сейчас повсеместно. Быть может, человечеству и предстояло исчезнуть, но впереди у него было целых два года секса в свое удовольствие.

А вот спать вместе было не так просто. В принципе Рис вроде бы не возражал, но это оказалось очень трудно организовать. Как правило, астронавты пользовались спальными мешками, чтобы во сне куда-нибудь не уплыть. Мешки были рассчитаны на одного человека. Производство спальников на двоих НАСА как-то не успело наладить, так что если после секса их клонило в сон, они пытались импровизировать, заворачиваясь во что попало, чтобы удержаться рядом. Больше нескольких минут все равно выходило редко. Затем Рис уходил поработать, а Дина, если все еще чувствовала сонливость, залезала в спальник, который держала в мастерской, иногда бросив перед этим виноватый взгляд в окно, на бедную Феклу.

Как-то раз, когда Фекла отправилась на работу, Дина достала шоколадный батончик из привезенного с Земли запаса, написала на обертке свой мейл и вручила «хвату», которого затем отправила наружу через шлюз. Проведя «хвата» по поверхности Амальтеи до крепления, к которому был пришвартован «Вестибюль» Феклы, Дина заставила его подняться по тросу (без особого труда – для этого имелся алгоритм) и влезть внутрь «Вестибюля», где он занял позицию и застыл, держа батончик в вытянутой клешне.