Только ты

Не знать, не видеть, не думать? Не вспоминать? К черту! Я не хотел ее чувствовать, вот что оказалось главным. Со всем остальным можно было жить.

Она стояла на остановке. Топталась вприпрыжку, выглядывая меня среди прохожих, в белой шапке, светлой курточке и новых сапожках, от нетерпения поднимаясь на носочки, а заметив, смутилась. Или, умело сыграла смущение, попятившись назад. Туда, где ей давно стоило укрыться под навесом от ветра.

Я остановился и закурил, встретив ее ожидание равнодушным взглядом. Закинув сумку на плечо, отвернулся к обочине дороги. Холодный ветер играл моими волосами, кусал колючей моросью щеки, занося бордюры и тротуары белой крупянистой крошкой… После тренировки мышцы горели, и кровь в венах еще не успела остыть, разгорячив кожу, но я все равно отвернул вверх воротник куртки и опустил подбородок, не желая отдавать ветру это тепло. Испугавшись вдруг, что ему под силу выстудить из меня раздражение — неясное и острое, новое, что никуда не делось, а снова тлело внутри непогасшим костром в опасной близости от девчонки.

— П-привет. Я подумала, что-то случилось. Уроки закончились, а ты все не шел и не шел… И я не знала, что делать.

Я скорее догадался по движению ее губ, чем услышал голос, так тихо она говорила. Прошло десять минут, прежде чем у девчонки хватило смелости подойти, и сейчас она стояла у моего плеча, с беспокойством в глазах заглядывая в лицо, еще больше раздражая своей близостью.

Хорошо, что было так легко ее оттолкнуть. Гораздо легче, чем заставить себя не смотреть на нее.

— Кажется, скелетина, я просил тебя не приближаться ко мне.

— Да. Но здесь ведь никого нет? И я волновалась.

— Без разницы. Никогда не говори со мной, слышишь? Никогда. И не подходи.

— Я просто хотела…

— Плевать, что ты хотела! Ты как была никем для меня, так никем и останешься. И мать мне здесь не указ! Я ей не поводырь, чтобы водить тебя за руку.

Подошел автобус, и я молча шагнул на подножку, отшвырнув сигарету в сторону. Заплатив за себя кондуктору, прошел к задней пустующей площадке, чтобы бросить сумку на свободное сидение. Девчонка тоже зашла следом в просторный салон и сейчас ковырялась в карманах новой куртки в поисках денег, данных ей мачехой. Ее щеки горели, а губы поджались, но мне было все равно. Я не стыдился своих слов. Это была ее обида и ее вина, оказаться дочерью отчима. Оказаться нежданной гостью в нашем новом доме. В моей семье и моей жизни, в которой я не намеревался терпеть ту, что хотела забрать у меня ее часть.

Привалившись плечом к поручню, я отвернулся и уставился в окно, вспоминая нашу с Ленкой встречу. Этим воспоминанием желая стереть из памяти существование сводной сестры если не навсегда, то уж точно на время поездки.

Она не решилась подойти. В это предвечернее время автобус шел полупустой, и девчонка, оглянувшись по сторонам, села в середине, робко поглядывая на меня из-за плеча, словно боялась, что в какой-то момент я исчезну, оставив ее одну.

Конечно, я заметил их. Молодых парней, что весело толкались и смеялись между собой на остановке, бросая в сторону Эльфа косые взгляды. Я не видел их раньше, но что с того? Черехино привлекало многих, а может, их ждали важные дела дальше в пригороде. Неважно. Мне не было дела ни до одного из них, пока я не услышал вдруг:

— Привет, малышка. Куда из города путь держим?

— Такая симпатичная девушка и без охраны, непорядок.

Их было двое, немногим старше меня. Лет восемнадцати. И настроение у парней отлично накладывалось на интерес к молоденькой незнакомке. Только взглянув на них, я сразу же почувствовал чужой азарт. Тот самый, что привел меня сегодня к Ленке и еще приведет ко многим после нее. И ничего хорошего для скелетины в том не было.

Девчонка испуганно повернула голову и посмотрела на меня. В этот зимний день на улице уже достаточно стемнело, чтобы я смог легко увидеть ее беспокойство в отражении оконного стекла, тут же забыв о своем школьном приключении в туалете, и глупом споре. Обо всем, что еще секунду назад волновало мысли.

Парни спросили у сводной сестры, как ее зовут, вполне миролюбиво и весело, не вызывая своим поведением напряжения у редких пассажиров, но она все равно сползла с кресла и отступила в мою сторону. Сделала, приближаясь ко мне, шаг, но вдруг остановилась, словно наткнувшись на невидимую стену, отвернулась и снова села у окна. Прижав сумку к груди, уставилась на мелькающие за окном деревья.

Наивная. Неужели она думает, что они так легко отстанут? Те, что уже увидели твои глаза? Для них ты слишком легкая добыча, с которой уже началась игра. Нет, все не закончится так просто ни для тебя, ни для меня.

Раздражение ощутимо зашевелилось в груди, разгораясь из тлеющих углей в жаркий костерок. Потекло по венам, не отпустившим напряжение, толкаясь в руки, сжимая пальцы в кулаки. Теперь ненависть к девчонке имела другое название. Какое, определенно я сказать не мог, и это 'незнание' злило не меньше, чем интерес незнакомых парней к сводной сестре. Снова оказавшихся с ней рядом.

— Послушай, малышка, ну, не хочешь говорить, как тебя зовут, не надо. Чего испугалась? Мы же не отморозки какие-нибудь. Мы нормальные ребята, просто переживаем, увидев одинокую девчонку, что едет за город. Еще и такую симпатичную, как ты, похожую на Снегурочку. Смотри, Снегурочка, на улице темнеет, может быть, тебя проводить? В лесу рыщут серые волки, это очень опасно.

— Спасибо, не надо, — осторожный взмах длинных ресниц из-под шапки, и снова взгляд в окно на мелькающий, сумеречный пейзаж пригорода.

— Оп-па! Она все-таки разговаривает! Леха зацени, как мне подфартило!

— Ты ее еще с мамой познакомь, везунчик.

— А что, и познакомлю! Будет меня из армии ждать. Снегурочка, действительно, поехали с нами, а? Здесь недалеко. Погуляем, в кафе сходим…

— Мороженым угостим…

— Можно и мороженым. А потом я тебя в гости приглашу…

— Ага. С мамой познакомить!

Этот разговор становился навязчивым и пустым, я сам столько раз трепался подобным образом, и девчонка снова, обернувшись, коротко взглянула на меня. Вскинув глаза на парней, потупилась. Вздрогнула, когда один из них присел с ней рядом.

Ее взгляд не остался незамеченным, и в мою сторону тут же раздалось заинтересованное:

— Он твой парень, малышка?.. Что, поссорились, да?

Я давно оторвал руки от поручня и теперь стоял, прислонившись к нему плечом, глядя сквозь рваную челку на незнакомых парней. Неожиданно для самого себя, вместе с ними ожидая ответа сводной сестры. Сам не понимая, чего хочу больше, чтобы она обернулась, признав, что мы знакомы, или прислушалась к моим словам: никогда не подходить.

Она и не подошла. И не ответила. Просто отрицательно качнула головой и упрямо отвернулась к окну, с девчоночьей непосредственностью надеясь, что от нее отстанут. Глупый маленький Эльф.

— Нет, он не твой парень, Снегурочка, — размеренно ответил один из весельчаков, теряя ко мне интерес. — Для этого плохиша ты слишком хороша. Он и без тебя найдет себе кучу подружек по душе. Лучше слушайся маму и не гуляй с такими. Научит нехорошему, обманет, потом плакать будешь. Давай лучше с нами, мы надежные, не обидим.

Рука парня поднялась и погладила нежную щеку девчонки. Другой рукой он приобнял ее за плечи, не замечая, как она тут же напряглась и сжалась от чужого прикосновения…

— Ты красивая…

И это было все, что он успел сказать.

Мы все-таки подрались. Прямо в автобусе. Был я плохишом или нет, это не их гребаное дело! Как и то, с кем Эльфу гулять и кому доверять. С кем вообще говорить! На сегодня всего было слишком: разговора с матерью, поездки со сводной сестрой в школу, внимания Ленки. Сначала Воропаев со своей заботой, теперь вот эти весельчаки с оценкой моих внешних качеств. Какое кому, к черту, дело до моей ненависти?! До того, на что было право лишь у меня?! Я чувствовал, как злость шибает в руках, придавая силы. Придавая кипящему во мне раздражению отчаяния и ярости. Я, и только я хотел решать, кому смотреть на нее. Кому говорить с ней, и кому прикасаться. Она забрала у меня часть моей долбанной жизни и, да, у меня было на это полное право!

Она плакала тихо, беззвучно. Стояла и смотрела, как я вытираю лицо от крови колючей снежной крупой, роняя на куртку крупные горошины слез, прижимая к груди наши сумки и свою шапку. Уже не снежно-белую, новую, а в бурых пятнах грязи. Побывавшую под ногами парней, когда девчонка с дури бросилась мне на помощь, а я ее оттолкнул.

— Хватит реветь, скелетина! Хватит, слышишь! Уже все закончилось.

Мы стояли в самом начале поселка Черехино, где нас ссадил кондуктор, и я пытался остановить кровь.

— У тебя губы разбиты и нос.

— Тебе какое дело? — это прозвучало грубо, и я выдохнул, запрокидывая голову: — Не только у меня, если ты не заметила.

— Стас, я не хотела, честное слово! Очень больно?

— Лучше заткнись.

Что-то упало на землю — сумки, а следом шапка. Я обернулся, но все равно оказался не готов к тому, что она окажется так близко от меня и коснется лица. Приложит к разбитым губам платок, распахнув навстречу моему взгляду свои невозможно-синие глаза. Проведет по губам пальцами, так осторожно, словно я сделан из стекла.

Еще никогда голос не предавал меня, а собственная рука не казалась такой тяжелой и непослушной. Я замер, ошарашенный этим прикосновением, близостью Эльфа и тем фактом, что едва не задохнулся от этой близости.

Сердце стучало, как сумасшедшее, воздуха не хватало… Я накрыл ладонью руку девчонки, лежащую на моей щеке, и сжал. Закрыв глаза, с силой оторвал от себя, отступая на шаг. Выдохнул так зло, как только был в этот миг способен, за рваным вздохом, силясь втянуть в легкие воздух полной грудью.

— Никогда не касайся меня! Кажется, я просил тебя держаться подальше…

— Но, я подумала…

— Что? Что ты подумала, скелетина? Что это из-за тебя я бросился на них?! Из-за того, что ты моя сводная сестра и мне стало жаль тебя?!.. — Я отбросил ее руку, что все еще сжимал в пальцах, прочь, и хрипло рассмеялся, видя, как гаснут глаза девчонки. — Мне жалко Батю и мать. А ты… Я ненавижу тебя. Ненавижу. Всегда помни об этом.

POV Настя

Я помнила. Помнила, когда оставалась одна в его комнате, и сворачивалась клубком в его постели. Когда пользовалась его ванной и отодвигала его вещи в стенном шкафу. Когда делала вид, что сплю или читаю, в то время, как он заходил к себе в комнату и брал то, что хотел, не замечая меня. Не смущаясь, если заставал в пижаме или расчесывающую мокрые волосы, стоя у окна. Никогда не предупреждая свой визит стуком. Как бы ни хотела мачеха, это была спальня сводного брата, территория ее сына, и он не собирался уступать мне права на владение.

— Скелетина, попробуешь запереть дверь, и я ее сломаю, — однажды бросил через плечо, даже не взглянув в мою сторону, и я поверила.

Как поверила в то, что это вовсе не из-за меня он ввязался в драку.

У него было столько причин ненавидеть меня, но всякий раз, как я об этом думала, когда ловила на себе его серый неприязненный взгляд, мое сердце болезненно сжималось, не желая понимать: почему? За что он так жесток со мной?

'Я ненавижу тебя. Ненавижу. Всегда помни об этом'.

Теперь я ездила в школу одна, покидая дом намного раньше брата. Отговариваясь мачехе тем, что занимаюсь до уроков с подружкой. Завтракала в одиночестве, а возвращаясь домой, старалась отмолчаться за ужином. Это было нетрудно. Отец почти никогда не заговаривал со мной первым, а мачеха… А мачеха и без того знала обо мне все. Я сама не заметила, как привязалась к ней. К этой высокой, крупной женщине с властной внешностью и крепкой рукой, всегда находившей для меня немного личного времени и доброе слово. Именно ей я рассказывала о своих успехах и новых друзьях. Делилась надеждами на выздоровление бабушки. Именно ей говорила спасибо за то, что сыта, одета и с крышей над головой. Была благодарна за небезразличие к моей судьбе и изо всех сил старалась порадовать мачеху оценками, встречая одобрение и тихое довольство в ее глазах.

— Гриша, все-таки Настя у тебя умница. Вчера учительница из школы звонила, сказала, что у нашей девочки все хорошо. Старается, учится прилежно, уроки не пропускает.

— Эм-м, да. Молодец, дочка.

— Если так дело пойдет и дальше, то не вижу трудностей. Ты бы поговорил с Ниной Ивановной насчет внучки. Пусть в нашем городе школу заканчивает. Все-таки большой промышленный центр, достойный уровень образования, да и в ВУЗ престижный поступить, как оказалось, ей вполне по силам.

— Ну, не знаю, Галя. Вряд ли мать согласится. И потом… друг у Насти близкий живет по соседству — Егором звать. С детского сада не разлей вода. Как она без него?

Друг был, это правда, но вот то, что отец о нем знал, оказалось для меня сюрпризом. Хотя, кажется, в далеком прошлом наши родители очень дружили.

Отец улыбнулся своей шутке, как натянул улыбку, и снова уткнулся в тарелку, ловко кромсая ножом отбивную, а у меня заныло в груди, как бывало уже ни раз: я не могла заставить его любить себя. И находиться рядом — тоже не могла. Он не отталкивал меня, но и близко к себе не подпускал. Между нами всегда оставался тот шаг, самый главный, стирающий любые расстояния между родными людьми, который отец давно оставил за собой.

Если мачеха и заметила, как я сжалась на стуле, то виду не подала.

— Ох уж, эти мальчишки. Еще пару лет и отбоя у Насти от них не будет, помяни мое слово. Сегодня друг, а завтра — кто-то гораздо больше, и хорошо, если обойдется без наломанных дров. Все же ты подумай насчет школы, Гриш. Мы далеко, а свекровь со своим здоровьем за девочкой не присмотрит, как следует. Я против не буду, пусть Настя живет с нами, учится. Нам вполне по силам поднять двух подростков.

— Даже не знаю, Галя.

— Стаська, сын, а ты что думаешь?

Сводный брат в это время держал в руке чашку с чаем, и его реакцию я угадала по побелевшим от напряжения костяшкам пальцев, сдавивших хрупкий фаянс.

— Мне все равно.

Галина Юрьевна рассмеялась. С неожиданным раздражением, заставившим отца обернуться к жене. Да, она куда лучше нас знала своего сына.

— Все равно? Что ж, посмотрим насколько, — только и сказала, и больше мы к этому разговору не возвращались.

— Матвеева, да не переживай ты! Ничего особенно сложного от нас не требуется! Подумаешь: выйти, попрыгать, разогреть зрителей, прокричать речевку и разойтись по домам! Мы должны поддержать свою команду или нет? Это же чемпионат школы по баскетболу! Полуфинал года! Даже такая лентяйка, как я это понимает! Где я и где физкультура, заметь, на разных полюсах планеты, а все равно согласилась участвовать!

— Лентяйка? Лучше прямо скажи, Кузнецова: 'толстуха', так будет честнее, — это сказала Динка Губенко, подкрашивая ресницы у окна за нашими спинами, и Дашка хищно ей улыбнулась.

— Да хоть пупс в квадрате, Диночка! Может, я воспитываю в душе любовь к прекрасному и себе ненаглядной. Кому не нравится, пусть подавится! Меньше всего я намерена переживать по поводу своей офигенной фигуры и твоего отравления черной завистью. Промой кишечник, говорят, помогает.

Мы стояли возле дверей большого школьного спортзала и ждали тренера. Сегодня я узнала, что через неделю в школе состоятся соревнования по баскетболу среди старших классов, и в традициях девчонок каждого класса поддержать спортивным танцем своих парней.

В нашем классе было тринадцать девчонок, но тренер попросил остаться после уроков семерых, в том числе и меня, и я очень переживала по этому поводу. Не представляя чего ожидать от подобной тренировки.

— А мне нравится, — хохотнул Петька, подпирая плечом стену, и Дашка сконфуженно охнула, оборачиваясь к парню.

— Збруев, снова ты! А ну растворился в забвении, призрак! Достал уже!

Даже я успела привыкнуть к перепалке между этими двумя, повторяющейся каждый день, поэтому не удивилась, когда Збруев обиженно нахмурился.

— Это ты, Белка, достала. Вообще-то, я капитан команды, если ты забыла.

— Вот и командуй командой! Нечего в чужие разговоры встревать!

— И командую!

— И командуй! Еще скажи, что это не ты виноват, что мы с Матвеевой торчим здесь, как два австралопитека на пляжной дискотеке!

— Ну, я.

— Так и знала, что это твоих рук дело! А я тут распинаюсь перед Настей! Ну, Збруев…

— Да чего ты завелась-то, Белка? — возмутился парень. — Общий же вопрос! Или мне одному надо?

Кажется, Петька обиделся всерьез, и Дашка, выдохнув, лишь махнула рукой.

— Да иди ты…

С нами стояла Аня Скворцова, высокая худенькая шатенка, с лицом усыпанным веснушками и курносым носом, и девушка тихо заметила, глядя, как я одергиваю на себе короткие шорты и длинную футболку. Достав из сумки расческу, поднимаю волосы в высокий хвост на макушке.

— А ведь Даша права, Матвеева. Все у вас получится. Это же не соревнования американских команд черлидеров, подумаешь. Вот только Маринке Воропаевой вряд ли понравится, что ты с нами. Да и ее подружкам тоже. Даже не знаю, почему они тебя так не любят. Если что, просто не обращай на них внимания, хорошо? Тем более, что у тебя есть Дашка. Уж она-то точно никому из них не по зубам!

Это была правда, и мы рассмеялись.

— Хорошо.

Это оказалось не трудно — не обращать внимания. Я уже привыкла с косым взглядам симпатичной блондинки и смешкам за спиной. Она словно говорила мне: я знаю, какая ты на самом деле. Знаю, кто ты есть: бедная, жалкая родственница в старом смешном пальто и бабушкином кардигане. Мне нечего было противопоставить этим насмешкам кроме равнодушия, и я старалась не дать невзлюбившей меня однокласснице пробить защитную маску.

У нас с Дашкой действительно получалось. К третьему дню тренировок болело все тело и от бесчисленных прыжков дрожали ноги, с Дашки пот лил градом, но мы выучили все танцевальные движения и усердно повторяли их вслед за тренером — нанятой школой студенткой хореографического училища, не на шутку расстраивая своими успехами Воропаеву. Я бы и дальше выполняла взмахи ногами, наклоны и прыжки, как самая гибкая выходила из мостика через стойку на руках, если бы не команда старшеклассников, с неожиданным шумом вошедшая в спортзал. Не внимательные серые глаза сводного брата, легко выхватившие меня из толпы девчонок.