Кровавый гимн

– Думаю, нам обоим следует повидаться с ней, – обернулся он к Роуан. Голос звучал негромко, смиренно, искренне – идеальная манера речи священника. – И тогда мы решим, как поступить.

Встретившись с ним взглядом, я сумел на мгновение проникнуть в тайны Мэйфейров, известные только им, в тайны, которыми они не могли ни с кем поделиться и которые были так прочно связаны с их происхождением и благосостоянием, что избавиться от них или хотя бы вычеркнуть из памяти не представлялось возможным. Отцу Кевину приходилось нести вдвойне тяжелый груз, ведь он, как духовник семьи, был связан священной клятвой, а ему открывали то, во что с трудом можно было поверить, и это в корне изменило его душу.

Но отец Кевин тоже умело блокировал доступ к своему сознанию. И при очередной попытке проникнуть туда меня вновь охватили болезненные воспоминания о собственном детстве, об учебе, о том, как сильно я хотел быть хорошим. А внутренний голос все шептал и шептал, возвращая память в прошлое, и это выводило меня из себя. Хватит! Я вдруг отчетливо осознал, что упустил великое множество шансов спасти свою душу, хотя получал их в течение всей жизни, ибо мое предназначение заключалось в том, чтобы идти от искушения к искушению, не с тем, чтобы грешить, но с тем, чтобы заслужить прощение.

Никогда раньше я не рассматривал свою жизнь под этим углом.

Если бы Лестат, тот мальчик из давно минувших времен, приложил больше усилий, он мог бы стать монахом.

– И был бы проклят! – прошипел призрак.

– Это невозможно, – сказал я.

– Невозможно увидеть ее? – переспросила Роуан. – Вы шутите!

Я услышал тихий смех и повернулся на стуле.

Призрак стоял справа от меня.

– И что ты теперь собираешься делать, Лестат? – с ухмылкой поинтересовался он.

– В чем дело? – спросила Роуан. – Что вы видите?

– Ничего, – ответил я и продолжал упорствовать: – Вы не можете увидеться с Моной. Я обещал ей, что никто не поднимется наверх. Ради бога, оставьте ее в покое! – Я изо всех сил старался убедить их в своей правоте, но уже начинал отчаиваться. – Будьте милосердны, позвольте ей умереть так, как она хочет. Дайте ей уйти!

Роуан пристально смотрела на меня, возможно, несколько удивленная моим неожиданным всплеском эмоций. Лицо ее вдруг омрачила тень безмерного душевного страдания, словно у нее больше не было сил скрывать его. А может, это моя вспышка разожгла тлевший в ней огонь.

– Он прав, – сказал отец Кевин. – Но вы же понимаете, что мы должны остаться.

– К тому же это ненадолго, – добавила Роуан. – Мы будем вести себя тихо. Если вы не желаете видеть нас в доме…

– Нет-нет, мы, конечно же, всегда вам рады, – поспешил возразить я. – Mon Dieu!

И снова этот смех.

– Кто ж так принимает гостей? – хмыкнул дядя Джулиен. – Жасмин даже не предложила им крекеров и хотя бы по стакану воды. Я потрясен!

Меня позабавила реплика призрака, хотя я сомневался в его искренности. Однако я обнаружил, что меня волнует этот вопрос, и пришел в ярость! В ту же минуту до меня донеслись звуки, которые никто другой в гостиной слышать не мог, – ну разве что усмехающийся призрак. Это были протестующие вопли и рыдания Моны. Я должен был к ней вернуться.

Что ж, ничего не поделаешь, придется Лестату вновь проявить жестокость и вышвырнуть из дома самую замечательную женщину из всех, кого ему доводилось встречать в своей жизни.

– Послушайте меня, вы, оба… – Я посмотрел прямо в глаза Роуан, потом быстро перевел взгляд на отца Кевина. – Я хочу, чтобы вы отправились домой. Мона, как и вы, экстрасенс, и ваше присутствие очень ее расстраивает. Она чувствует, что вы здесь. От этого ей только больнее. – И это было правдой! – Я должен подняться наверх, чтобы успокоить ее. Пожалуйста, уходите. Она хочет быть со мной, и это желание дало ей силы добраться сюда. А я обещаю, что свяжусь с вами, как только все это закончится. Пожалуйста, уходите.

Я встал, подошел к Роуан и, взяв ее за руки, едва ли не силой поднял из кресла.

– Вот чурбан неотесанный! – презрительно воскликнул призрак.

Отец Кевин был уже на ногах.

Не в силах прийти в себя от изумления, Роуан смотрела на меня широко открытыми глазами. Я проводил ее до парадной двери, священник шел следом.

«Верьте мне. Поверьте, именно этого хочет Мона», – мысленно твердил я, теряясь в догадках, слышат они рыдания Моны или нет.

Продолжая смотреть прямо в глаза Роуан, я открыл дверь. Нас окутал теплый летний воздух, напоенный ароматом цветов.

– Пожалуйста, уезжайте, – сказал я.

– Но кислород и морфий, – отозвалась Роуан.

Ее хрипловатый голос был невероятно обольстительным, а причиной тревожного выражения лица и чуть заметно нахмуренных бровей явно была какая-то таинственная, нежеланная и ужасная способность. Но какая именно?

Мы стояли на крыльце и рядом с массивными колоннами выглядели сущими карликами. Багровый свет неожиданно подействовал на всех умиротворяюще, и острота момента ушла. Казалось, на нас опустились вечные сумерки. Я слышал голоса ночных птиц и беспокойное дыхание болотной воды вдалеке.

Отец Кевин проинструктировал санитаров, и они внесли в дом все необходимое.

Я не мог оторваться от этой женщины. Не помню, что я ей говорил. Призрак смеялся. Я был в замешательстве.

«В чем твой секрет?» – безмолвно вопрошал я.

Я почувствовал физический толчок, как если бы она уперлась руками мне в грудь и старалась сдвинуть меня с места. За ее плечом стоял призрак. Это она меня отталкивала. Источником моих ощущений, несомненно, была она, Роуан.

Красота ее была враждебной.

Она слегка вскинула голову и прищурилась, волосы мягко скользнули по щекам.

– Позаботьтесь о Моне, – сказала она. – Я люблю ее всем сердцем. Вы не представляете, как тяжело мне признать свое поражение, осознать, что все мои способности, все возможности…

– Конечно. Я знаю, как вы ее любите, – отвечал я. – Я тоже люблю ее, хотя едва знаю.

Пустая болтовня. Эта женщина страдала. А страдал ли я? Призрак смотрел на меня осуждающе. Этот высокий мужчина стоял прямо за спиной Роуан, но она не ощущала его присутствия.

Что открыло мне ее сознание? То чудовищное, что определяло все ее существование и что она особенно остро ощутила в тот момент:

«Я отняла чужую жизнь».

Я содрогнулся. Взгляд Роуан будто пригвоздил меня к месту.

«Я много раз отнимала жизни».

Мимо нас проскользнули санитары, переносившие в дом еще какие-то приборы. Из распахнутой парадной двери пахнуло прохладой. На пороге стояла Жасмин. Призрак не двигался с места. Мне казалось, что изогнутые ветви выстроившихся вдоль усыпанной гравием аллеи ореховых деревьев образуют некий узор, символизирующий тайное послание от Владыки Вселенной. Но каков его смысл?

– Подойдите ко мне, – попросил я Роуан.

Жизнь, исполненная страданий и жажды искупления… Невыносимо! Я должен был прикоснуться к ней, защитить ее, спасти.

Господь Всемогущий, прости меня, но я обнял ее, поцеловал в щеки, потом в губы.

«Не бойся за Мону».

– Ты не понимаешь, – прошептала она.

И тут меня словно обожгло. Перед глазами возникла больничная палата – настоящая камера пыток, заполненная медицинской аппаратурой, на мониторах которой мигало множество цифр, содержимое блестящих пластиковых пакетов медленно вытекало через мягкие прозрачные трубки… И там была Мона – рыдающая и всхлипывающая совсем так же, как недавно здесь, в доме. А в дверях стояла Роуан…

«Едва не использовала свою силу, едва не убила Мону…»

– Я вижу и все понимаю. Но тогда еще не пришло ее время. Она хотела увидеть Квинна, – шептал я ей на ухо.

– Да, я напугала ее. – Глаза Роуан были полны слез. – Пойми, она догадалась, что я собираюсь сделать, и знала, что это в моих силах. Вскрытие показало бы, что смерть наступила от обыкновенного инсульта. Но она знала! Я чуть не… Я испугала ее. И она…

Я крепко прижал Роуан к себе и затаил дыхание.

Я целовал ее слезы. Я хотел быть святым. Хотел быть тем священником, который ожидал ее возле машины и делал вид, что не видит наших поцелуев. Что такое поцелуй? Поцелуй смертных? Я снова поцеловал ее в губы. Это была человеческая влюбленность и одновременно всепоглощающее желание кровной связи… Не жажда ее смерти, нет, Господь свидетель, всего лишь желание обрести кровную связь, познать ее.

Кто она, Роуан Мэйфейр? Голова у меня пошла кругом.

Призрак у нее за спиной сверкал глазами так, словно готов был взорвать ад и обрушить на меня всю его силу.

– Как ты могла знать, пришло время или нет? – говорил я. – Самое главное, что ты это не сделала. А сейчас она рядом с Квинном, как и хотела.

Я грубо, страстно ее поцеловал. Тело Роуан обмякло, на одно-единственное бесценное мгновение я почувствовал, что мы словно слились в единое целое… Но в следующую секунду меня внезапно обдало холодом, и она отстранилась.

Роуан почти бесшумно сбежала вниз по ступенькам. Отец Кевин открыл перед нею дверцу лимузина. Машина «скорой помощи» уже отъехала от дома. Роуан повернулась, взглянула на меня и помахала рукой.

Такой дружелюбный и неожиданный жест. Сердце мое будто стало вдруг огромным и забилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

«Нет, бедная моя малышка. Ты не убила ее. Это сделал я. Я убил ее! Это моя вина. Она снова рыдает. И призрак слышит ее плач».

Глава 5

Никто из смертных обитателей дома не слышал рыданий Моны: стены были слишком толстыми.

Между тем Жасмин накрыла ужин в центре столовой и поинтересовалась, не желаем ли мы с Квинном присоединиться к Томми и Нэшу. Я ответил отрицательно, объяснив, что, как она, конечно же, понимает, мы не можем оставить Мону.

Я попросил Жасмин позвонить Синди, сиделке, хоть, возможно, она и не понадобится, и убрать с глаз долой лекарства и кислородный баллон. (Вообще-то эта милая леди произносила свое имя как Сайнди, так что с этого момента так и будем ее называть.)

Я прошел в гостиную и попытался привести в порядок мысли. Один только запах Роуан, оставшийся на моих ладонях, приводил меня в состояние шока. Мне надо было перевести дух, настроиться на нежную привязанность к каждому обитателю дома. Пойти к Моне.

Ну почему я готов с такой легкостью идти на уступки ведьмам? Все члены клана Мэйфейр доставляют одни только неприятности! Их замыслы, энергия и воля заставляют меня нервничать. Я даже Меррик обвинял в том, что накануне ночью она решила принести себя в жертву и тем самым спасти свою бессмертную душу, оставив меня один на один все с теми же вечными муками.

А тут еще этот призрак. Мэйфейровский призрак вернулся в свой угол и смотрел на меня оттуда глазами, полными такой злобы, какой мне еще не доводилось видеть ни у одного существа на свете, будь то вампир или человек.

Я рассмотрел его повнимательнее: мужчина, лет около шестидесяти, коротко подстриженные, белые как снег, вьющиеся волосы, правильные черты лица и благородная осанка. Трудно сказать, почему он выглядел именно на шестьдесят, разве что в тот земной период своей жизни он чувствовал себя особенно сильным. Я достоверно знал, что он умер задолго до Моны и, следовательно, мог выбрать для себя любое обличье.

Призрак никак не отреагировал на мои размышления. В его неподвижности было что-то настолько зловещее, что я начал терять самообладание.

– Ладно, молчишь, так молчи, – сердито сказал я, злясь на себя за дрожь в голосе. – Какого черта ты меня преследуешь? Ты что, думаешь, я могу все исправить, вернуть назад? Не могу. Никто не может. Хочешь, чтобы она умерла, преследуй ее, а не меня.

Никакой реакции.

И никоим образом не мог я умалить достоинство женщины, которая только что помахала мне рукой на прощание, чьи соленые слезы я все еще ощущал на своих губах. Не стоит и пытаться. Да что же со мной происходит, в конце концов?

В этот момент в гостиную, вытирая руки о фартук, заглянула из коридора Большая Рамона.

– Ну вот, теперь у нас появился еще один сумасшедший: разговаривает сам с собой, да еще и прямо у стола, возле которого непонятно зачем постоянно вертелся дедушка Уильям. Это я о призраке, часто являвшемся Квинну. Мы с Жасмин тоже его видели.

– Какой стол? Где? – отрывисто спросил я. – Кто такой дедушка Уильям?

Честно говоря, я знал эту историю. И видел стол, на который каждый раз указывал призрак, являвшийся Квинну. И все они из года в год обыскивали этот стол, но так ничего и не нашли.

Очнись, идиот!

Наверху влюбленный Квинн безуспешно старался успокоить Мону.

Томми и неизменно безупречный Нэш спустились к ужину и, негромко что-то обсуждая, прошли в столовую. Меня они не заметили.

Я подошел к витрине с камеями возле пианино. Расстояние между мной и призраком, таким образом, увеличилось, он остался далеко справа, но это ничего не меняло: горевшие злобой глаза продолжали меня преследовать, следили за каждым моим движением.

В застекленной, никогда не запиравшейся витрине были выставлены камеи тетушки Куин. Я поднял стеклянную крышку, которая крепилась петлями на манер книжной обложки, и взял в руки камею с изображением Посейдона и его супруги, мчащихся на колеснице, запряженной морскими коньками, по вздымающимся волнам. Мастерски выполненная картина смотрелась круто.

Положив камею в карман, я поспешил наверх.

Мону я нашел лежащей на усыпанной цветами кровати. Она рыдала, заливаясь слезами, в то время как отчаявшийся Квинн стоял в изголовье и пытался утешить возлюбленную.

Никогда еще я не видел, чтобы Квинн был так напуган. Я жестом дал ему понять, что все прошло как надо.

Призрака в спальне не было. Я не ощущал его присутствия и не видел его. Стало быть, он проявлял осторожность и не хотел светиться перед Моной.

Мона, обнаженная, с разметавшимися волосами, рыдала, лежа на кровати. Прекрасное тело мерцало среди цветов. Одежда тетушки Куин, аккуратно сложенная Большой Рамоной, упала и разлетелась по всему полу.

На секунду меня объял ужас. Этот удар я получил по заслугам и вряд ли мог его избежать, однако не собирался рассказывать о нем ни Квинну, ни Моне – никогда, сколько бы времени ни суждено нам еще скитаться по свету. Наверное, это был ужас перед тем, к чему могут привести минутные прихоти и сильная воля. Точнее, к чему они привели. Но, как всегда бывает, анализировать собственные эмоции было некогда.

Я посмотрел на Квинна – своего маленького брата, своего воспитанника.

Он ненавидел своих создателей, и ему даже не пришло в голову рыдать в их присутствии. То, что делала Мона, было вполне предсказуемо.

Я лег на кровать рядом с ней, откинул назад густые волосы и заглянул ей в глаза. Она мгновенно утихла.

– Что, черт возьми, с тобой происходит? – спросил я.

Мона медлила с ответом, а я, потрясенный открывшейся моим глазам красотой, не мог оторвать от нее взгляд.

– Ничего, – наконец сказала она, – если ты так ставишь вопрос.

– Ради бога, Лестат, – взмолился Квинн, – не будь таким жестоким, ты же понимаешь, какое испытание выпало на ее долю.

– Я не жестокий, – возразил я. (Это я-то жестокий?)

Я продолжал внимательно наблюдать за Моной.