Помоги проекту - поделись книгой:
Успокоения Волостнов так и не нашел, долго ворочался в тревожном ожидании, пока его, наконец, не сморил тяжелый и тревожный сон.
Из леса группа Филина вышла по наезженной дороге — видимо, местные жители использовали ее для вывоза дров. Широкий след от полозьев был крепким, накатанным, идти по нему — одно удовольствие, и через какой-то час они вышли на проселочную дорогу, которую в дневное время суток укатывали тяжелые грузовики.
— Сколько прошли, а еще ни одного патруля не встретили, — высказался Падышев.
У самого горизонта светлой полоской пробился рассвет. Ночь понемногу отступала. За спиной оставалась пурга, впереди — небольшой поселок, дававший о себе знать далекими огоньками.
— Это тебе не Москва, где на каждом шагу по патрулю, — резонно заметил Аверьянов. — А вообще, помалкивал бы о таких вещах, как говорится, не буди лихо, когда оно тихо.
— Документы у нас в порядке, переживать не стоит. Главное, самим не сморозить какую-нибудь глупость. Двинем на Бабаево, а оттуда уже по «железке» в Вологду.
— На железнодорожную станцию сейчас не пойдем, опасно! Все они находятся в ведомстве НКВД. Нужно переночевать где-то в поселке.
— Народ сейчас подозрительный, могут не пустить, — высказался Лиходеев.
— Если один не откроет, так второй обязательно впустит. Народ здесь простой, не пуганый, не дадут солдатикам на морозе околеть.
Вышли к деревне Озерное и постучали в крайний дом. Некоторое время в избе стояла тишина — наверное, хозяева, укрывшись за занавеской, изучали полуночных гостей, а потом старушечий голос боязливо полюбопытствовал:
— Хто там?
— Хозяйка, солдаты мы, в часть свою идем. Не дайте замерзнуть. Переночевать бы нам. Убытка мы не принесем, а харч у нас свой, еще и поделимся.
Дверь открыли не сразу. Через несколько минут милосердие победило, и с той стороны двери весело брякнула щеколда.
— Милости прошу, коли так. Как же солдатикам отказать? — отворила старушка дверь. Была она очень маленькой и сухонькой, но глаза зоркие и смотрела пытливо, уже совершенно не опасаясь неприятностей.
Ступив на порог, Аверьянов увидел, как по проселочной дороге покатили два грузовика с солдатами. Неужели по их душу?
— Спасибо тебе, мать, — произнес он и шагнул в настоянное домашнее тепло.
Глава 8. Год — это немного
Аверьянов призвался на срочную службу из Вологды. Попал в Горький, в кавалерийский полк. Служба ему нравилась, особых трудностей он не испытывал и даже удивлялся тому, что кто-то жаловался на тяготы.
Тогда Михаил всерьез полагал, что в Вологду больше не вернется. Если он что-то и оставил в родном городе, так это доармейские чудачества, которыми столь богата мальчишеская жизнь.
Впрочем, было еще одно, занимавшее все его думы, — несостоявшаяся любовь. Может, оттого она была особенно крепкой, настолько, что не позволяла думать о чем-либо другом.
Михаил надеялся, что расстояние и длительная разлука позволят забыть девушку, которая сумела заслонить от него весь остальной свет. Звали ее Антонина, или просто Тоня. Высокая худощавая красавица с длинными каштановыми волосами, спрятанными под цветастый платок.
Возможно, другим она казалась обыкновенной девушкой, мало чем отличающейся от своих сверстниц, но для него она была особенной. В ней все было необыкновенным, начиная от голоса и заканчивая улыбкой. А еще Антонина умела смотреть так, что он забывал обо всем на свете.
Ему было пятнадцать лет, когда ее семья приехала в Вологду. Отец был военный, сменивший за годы службы с десяток областей. Небольшой провинциальный городок воспринимался ими как один из промежуточных пунктов, после которого предстояло переселяться на новое место. На длинноногую девчонку-подростка, нескладную, как геометрический циркуль, с острыми, будто углы треугольника, коленями Михаил поначалу совершенно не обращал внимания. Впрочем, как и она на него, считая хулиганистым дворовым мальчишкой.
Возможно, что со стороны он и выглядел шпаной, но у него всегда существовали свои принципы, которые он никогда не нарушал: никому не прощать нанесенных обид, никому не уступать в драке, даже если противник значительно сильнее, не задирать тех, кто заведомо слабее тебя, никого не бояться и смело идти навстречу опасности, каковой бы она ни была. Именно эти нехитрые правила позволили ему заполучить в мальчишеском братстве заслуженный авторитет.
Антонину Михаил приметил после одной скоротечной драки, в которой оказался победителем. Поверженный враг — парень с соседнего двора, старше его на два года, долговязый старшеклассник, которого все называли Филькой, — отказался подниматься с земли, опасаясь получить в челюсть следующий сокрушительный удар.
— Вали отсюда! — великодушно разрешил Михаил и, когда тот поднялся, проводил его сильным пинком, сопровождаемым хохотом ликующих мальчишек.
Мимо проходили две девушки — Галка с соседнего подъезда и Антонина. Дворовый клоун Геныч слегка наклонился, выражая почтение, и с улыбкой проговорил:
— Наше вам с кисточкой!
Поравнявшись с группой подростков, Галка еще больше вздернула и без того курносый нос и громко, чтобы слышали и остальные, произнесла:
— Видишь того длинного… с перемазанным лицом? — указала она на Михаила взглядом, который, не обращая внимания на редких прохожих, затыкал в брюки разодранную рубаху. — Это тот самый Мишка, я тебе о нем рассказывала. Он все время дерется. Не понимаю я некоторых мальчишек, почему они все время дерутся? У них что, кулаки, что ли, чешутся?
Михаил невольно повернулся в сторону девушек. Галка, которую он знал очень давно, не вызывала у него интереса, но вот девчонка, что шла с ней рядом, показалась ему очень симпатичной. Их взгляды пересеклись, и в больших голубых девичьих глазах, наивных и доверчивых, он прочитал откровенное любопытство.
— Ну, чего ты, Тоня? — обиженно проговорила Галка. — Не споткнись, уж больно ты на него засмотрелась.
Горделиво дернув красивой головой, девушка прошла мимо, помахивая белой сумочкой.
— Кто это? — спросил Михаил у ребят.
— Тонька, она в соседнем доме живет. Четыре месяца назад приехала, у нее батя артиллерист.
— Красивая!..
Последующие несколько дней Михаил постоянно думал о Тоне. Встретил он ее только через неделю, когда она вместе с матерью провожала до автобуса своего отца, статного артиллерийского офицера, уезжавшего в командировку. Так захотелось увидеть ее вновь и не воровато наблюдать за ней из-за угла, а быть рядом.
Следующая встреча произошла неожиданно. Бодрым шагом выходя из своего подъезда, Михаил едва не сшиб входящую в него Антонину. Девушка улыбнулась ему, чем основательно сбила его с толку.
— Я тебя раньше здесь не видел, — смущенно проговорил Михаил.
— А ты разве всех девушек знаешь в городе? — лукаво спросила Антонина.
— Ну, не всех… Но тебя бы я точно запомнил, — выпалил он.
— Это почему же?
— Потому что ты красивая.
— Мне это говорили, и не однажды. А ты смелый.
— Мне это тоже говорили, и тоже не однажды.
Первоначальное напряжение вдруг пропало. Язык, минуту назад неповоротливый и деревянный, уже был готов к остротам.
— А почему ты все время дерешься?
— Я бы рад был не драться, но по-другому никак нельзя… А ты на танцы ходишь? — перевел Михаил разговор на другую тему. — Здесь у нас в парке каждый день играет духовой оркестр. Там очень весело.
— Я бы лучше сходила в кино.
— Хорошо, давай сходим в кино. Если хочешь, пойдем прямо сейчас.
— Сейчас не могу, мне нужно навестить подругу, мы уже договорились. Лучше в воскресенье.
— Тогда в два часа, я буду ждать тебя у входа.
Антонина не опоздала, пришла точно к началу сеанса. В голубом приталенном платье, подчеркивающем ее фигуру и невероятно подходившем к ее глазам, она выглядела еще красивее и казалась немного старше. Михаил не мог отвести от нее восхищенного взгляда. Он плохо понимал, что происходит на экране, лишь иногда смотрел на бегающие картинки, которые потеряли для него всякий интерес. А когда невзначай касался Тониной руки, невольно ощущал, как по коже пробегает электрический разряд.
Далее их отношения развивались стремительно — не было дня, чтобы они не увиделись. Час, проведенный без Антонины, казался ему бесцельно потраченным. Лето наполнилось для него любовью и новым смыслом, о котором он даже не подозревал.
В один из вечеров, когда они по обыкновению прогуливались в городском парке, Антонина вдруг остановилась и, глядя на него снизу вверх, произнесла:
— Мы послезавтра уезжаем. Папу переводят на новое место службы.
— Куда? — Михаил почувствовал, как под ногами закачалась земля.
— Под Тулу.
Прежнее счастье раскололось на мелкие куски и разлетелось в самые отдаленные уголки вселенной. Теперь их не собрать. Михаил понимал, что как прежде уже не будет, следовало смириться с наступившей действительностью.
— Очень неожиданно. Почему же ты мне не сказала об этом раньше? — спросил он ровным голосом, стараясь не выдавать своего волнения.
— Мне было очень трудно. Я даже думала, что не сумею перенести разлуку. Но потом поняла, что год — это не так страшно, я выдержу. А ты тем более… Ведь ты такой сильный!
— Да. Год — это совсем немного. Мы справимся, — как-то жалко улыбнулся Михаил.
— Я буду писать тебе каждый день, еще надоем своими письмами.
— Ты мне никогда не надоешь, тем более письмами.
Тоня уехала. Первые полгода письма действительно приходили едва ли не каждый день, в них она в мельчайших подробностях оповещала его едва ли не о каждом прожитом мгновении. Михаил буквально жил ее делами и заботами. Иногда она высылала ему свои фотографии, с которых на него теперь смотрела повзрослевшая, чуточку незнакомая девушка, знающая себе цену и прекрасно осознававшая свою власть над парнями. Но ее письма по-прежнему оставались наполненными нежностью.
Так прошел год. За ним потянулся еще один. В одном из писем, столь же обстоятельных, она написала о том, что поступает в Ленинградский пединститут, а сам Михаил, не пожелавший уезжать из Вологды, устроился резчиком по дереву, к чему у него был настоящий талант. Умело используя наработанное мастерство, он вырезал «берегинь» для своих друзей и знакомых.
Осенью Михаила забрали в армию, а еще через полгода он получил коротенькое послание: «Прости! Теперь у меня другой. Выхожу замуж. Больше не пиши мне, я могу не выдержать».
Свалившееся горе буквально расплющило Михаила. Целый день он ходил как отрешенный, и приятели, не ведавшие о кратеньком сообщении, лишь втихую подсмеивались над его меланхолией. А ночью, оставшись наедине со своими мыслями, он закрылся в туалете и до самого дна выплакал свое горе. Стало немного легче. Вот только он не знал, надолго ли. А на следующий день он получил поощрение от командования — лучше всех отстрелялся на полигоне из карабина. Вот только никому было невдомек, что на мишени он представлял своего соперника.
От Геннадия, писавшего ему раз в два месяца, Михаил узнал, что теперь у Антонины другая фамилия — Тарасюк, она вышла замуж за его заклятого врага Сидорку Пятака. Вместе им было тесно в одном городе, возможно, поэтому они неистово разбивали кулаки о лица друг друга. Как оказалось, Тоня переписывалась и с Тарасюком, и это маленькое предательство ранило его еще больнее.
Михаил продолжал служить дальше, Антонину старался не вспоминать. Иногда это у него получалось. В какой-то степени он даже напоминал себя прежнего: бесшабашно-веселого, отзывчивого на добрую шутку и ценящего крепкое словцо.
За три месяца до окончания службы Аверьянов получил от Геныча письмо, в котором тот обмолвился о том, что в город вернулась Антонина. А в конце, не то с досады, не то от восхищения, добавил: «Все такая же, как и была. Эту чертовку ничего не берет!» И оказалось, что никуда ничего не подевалось, все осталось при нем. Тут же вернулись прежние воспоминания, как они, взявшись за руки, прогуливались в городском парке, как ждал ее в сквере, где обычно назначал Тоне свидание, припомнился даже вкус их первого поцелуя…
На следующий день Михаил вдруг получил от Антонины письмо.
Целый день он носил его в наружном кармане гимнастерки, не решаясь распечатать: как-то уже все наладилось, и что-либо менять в своей жизни Михаил был не готов. Наконец не выдержал и, вытащив его из кармана, порвал на мелкие кусочки.
В душу вдруг вернулся покой, будто и не было никогда в его жизни Тони.
А через три месяца Аверьянов демобилизовался. Поначалу были планы поехать куда-нибудь за Урал, поработать в геологических экспедициях и вообще посмотреть страну. Но чем ближе подходил срок демобилизации, тем сильнее тянуло в Вологду. Врал себе, что дело в родителях, которые наверняка нуждаются в его помощи. В действительности же причина была иной — нестерпимо хотелось увидеть Антонину. Пусть это будет всего лишь однажды, мельком, но они обязательно должны встретиться.
Вологда мало изменилась. Все такая же тихая и провинциальная, неприметная, неторопливая. Девчонок тоже много — голосистые и звонкие. Все так же тихо протекает Сухона, заросшая по берегам густыми сочными травами. Вот только родители от долгого ожидания как-то заметно сдали: отец ссутулился, поменяв стремительную походку на неторопливую ходьбу немолодого человека, а мать как-то высохла, худые щеки глубоко запали в полость рта, выдавая потерянные зубы. От прежней красоты, которой она славилась в молодые годы, не осталось и следа, о ней напоминали только фотографии молодой девушки, весело посматривающей со стены его комнаты.
Было, о чем погрустить.
Ближе к вечеру Михаил встретился с Геной, который искренне обрадовался возвращению приятеля со срочной службы.
— Как я рад! — не переставал повторять он, похлопывая его по плечам. — Уж и не надеялся с тобой встретиться, думал, что ты куда-нибудь на заработки подашься.
— Была такая мысль, — признался Михаил.
— О Тоньке не хочешь узнать?
— Не хочу, — ответил Аверьянов и невольно удивился тому, как фальшиво прозвучал голос. Кого же он хотел обмануть?
— Ну и правильно! Теперь у нее другая жизнь. Чего же ее вспоминать? Надо встречу как-то обмыть. А то чего на сухую-то, как-то не то!
Геннадий тоже стал немного другим, посуровел, что ли… Но очень хотелось верить, что внешняя суровость не отразилась на его добродушном характере.
— Я угощаю!
— Вот это по-нашему!
Михаил брел по тем улицам, где до армии любил бывать с Антониной, и невольно ловил себя на том, что всматривается в лица девушек, рассчитывая среди них увидеть ее.
— А знаешь, кто тобой очень интересовался? — неожиданно сказал Геныч.
— Кто же?
— Маруся!
— Это какая еще Маруся?
— Из соседнего дома! Все спрашивала меня, когда же ты вернешься. Я бы на твоем месте не растерялся. Она ладная девка стала. Правда, у нее ухажер есть, Виталька Прыщ!
— Это который на Комсомольской живет?
— Он самый. Но против тебя он жидковат. Так ты пойдешь к Маруське?
— Как-нибудь в другой раз, — буркнул Михаил, думая о чем-то своем.
— Смотри, упустишь девчонку, потом жалеть будешь, тут на нее половина района засматривается. А вот и она! — показал Гена на девушку, шедшую вдалеке. — Ишь ты, сюда идет! Как будто бы чувствовала.
Геныч оказался прав: трудно было узнать в высокой, женственно сложенной девушке нескладную угловатую девчушку, какой она была три года назад. Маруся не просто изменилась, она как будто бы переродилась, превратившись в настоящую красавицу. Наверняка парни всего района посворачивали шеи, глядя ей вслед.
Поделиться книгой: