Родиться Царём

Родиться Царём

Авантюрный роман

Владимир Козлов

Эта книга написана на реальных фактах. Герой книги, Олег Грачёв, отбывший шестилетний срок в заключения перенял от известного картёжника Паштета шулерские приёмы всех азартных игр. Которые он успешно применял на свободе. По натуре Олег был авантюристом, он наказывал на картах алчных и злобных людей. По причине своего сложного характера, нигде не уживался в местах, где бы он не работал. Но всегда находил в своих действиях правоту и смысл жизни, как и его окружение, — считавшие его правильным и порядочным человеком. В книге много своеобразного юмора.

Владимир Козлов — родился в 1950 году в городе Горьком, ныне Нижний Новгород. Работал строителем, матросом на Севере, тренером. Руководил спортом на самом крупном электрометаллургическом комбинате Европы. Автор трилогии Горькое молоко, Хвост фюрера, Сестра Морфея, Розы для Магистра и многих других произведений.

Всякий человек, есть история, не похожая ни на какую другую. Карель Алексис.

Комсомолец или шулер

(часть первая)

В это утро Олег Грачёв встал с постели и, не умываясь, зашёл в кухню. Выпив стакан кипячёной воды из керамического кувшина, его взор упал на календарь, висевший над маленьким холодильником «Морозко». Дата там стояла 12 июня. Сорвав листок прошедшего дня, и увидав последующее 13 число, он от досады скомкал отслуживший календарный лист и бросил его в открытое настежь окно. Он считал себя закоренелым атеистом, но с суеверием тесно дружил. Даже если голубь — сизарь будет переходить ему дорогу, он всё равно сплюнет через левое плечо, не говоря уже о кошках. Для него число 13 — это недобор, а вот 21 или 33, 36, это было в цвет!!! Это были лучшие очки в его картёжной жизни. Олег по кличке Дорогой хоть был и молод, но известность быстро приобрёл в определённых кругах.

Он слегка потянулся и с радостью вспомнил, что июнь на исходе и начал отрывать один за другим листки календаря. Дойдя, до двадцать восьмого июня он остановился и вспомнил, что сегодня кобелю Цветка, кавказцу Ашоту исполняется восемь лет.

— Надо сегодня начинать отмечать, — сказал вслух Дорогой. — Эту цифру двадцать восемь необходимо сегодня вспрыснуть. Все серьёзные дела по боку!

Он прошёл в спальню и, опустив руку в карман рубашки, извлёк оттуда несколько купюр. Пересчитав деньги, он понял, что этой суммы будет вполне достаточно, чтобы все намеченные планы по корректировке собственного календаря свести к исполнению. Дорогой приятно улыбнулся и стал названивать своим друзьям, Мартыну и Цветку.

Их уговаривать, долго не пришлось. И уже через час в середине фруктового сада, где груши и яблони, дразня своими не доспевшими, но уже вполне розовыми плодами, он приютился со своими друзьями начиная выполнять свой намеченный план. Ароматного запаха от фруктов по причине их не спелости не исходило, но всё равно приятно было себя чувствовать в этом райском саду. Тем более ветки от изобилия румяных плодов, были максимально преклонены к земле. А некоторые ответвления яблок беспардонно прикасались к разбушевавшимся завязям, переплетённых огурцов, будь — то, предлагая создать общую демографию фрукта с овощем. Лето в этот год выдалось неимоверно жарким. Для Олега Дорого этот климат, был родным. Но находясь шесть лет за северным полюсом, он отвык от него. Ежедневная сильная жара допекала его так, что он порой опускался в холодный погреб, что бы там подышать камковым льдом. С утра после холодного душа он себя чувствовал хорошо, но после одиннадцати часов его тело будто подменяли. К нему подкрадывался упадок сил, а продолжительный и донимающий его спокойствие звон в ушах, подталкивал к необъяснимой тревоге. Жажда от жары не покидала его желаний к обильному питью. Выручало всё, что содержало много воды, но больше предпочтения он отдавал вину, особенно сухому. От умудрённых жизнью людей он знал, что в тропиках только это вино спасало от жары советских моряков и строителей. На себе он это сразу испытал, как только освободился из колонии строгого режима. Выпил стаканчик и незаметно все тревоги и жажда покидали его. Он частенько задумывался о смене местного климата, считая, что именно он пагубно влияет на его организм. Хотя бы эту жару пересидеть в более суровом климатическом регионе. Иногда хотелось плюнуть на всё и быстрее упорхнуть к белым медведям, но тут сразу же подкрадывалось смятение, и внутренний протест ему нашёптывал. «Не забывай про мать»!!!

Олег давно уже усвоил, что самые преданные женщины это те, у кого сыновья и мужья попали в волчий капкан закона. Эти женщины, чтобы хоть одним глазом взглянуть на родного человека, ехали на край света во тьму тараканью. Пересекали северный полюс и при этом тащили за собой неподъёмные сумки с продуктами. Олег помнил про сыновний долг. Хоть у него и была гражданская жена, но мать его Вера Александровна Грачёва была и остаётся единственно близким и родным ему человеком. Ей тоже выпала тяжкая доля навещать своего непутёвого сына вдали от родного края, и он это ценил. Она ни на минуту не забывала о сыне, когда он был вдали от неё. Переживала, что вместо наваристого борща, он хлебает баланду, и вместо логарифмов и котангенсов познаёт тюремные университеты. Он рос всесторонне развитым мальчиком. Способности к математике привели его в класс одарённых детей. В шахматы Олег мог обыграть взрослого и опытного кандидата в мастера спорта, но долго не заигрывался. Любил играть быстро — не задумываясь. Поэтому и в соревнованиях не участвовал. А, ловко махая у себя во дворе палками и будучи замеченным приезжим тренером, с берегов Волги — рапиристом Германом Смеховым, определило его спортивное будущее.

Ему было уже семнадцать. Он пошёл покорять юношеские пьедесталы спортивных высот и это у него хорошо получалось. Но вот страсть к наживе и нездоровый интерес к заброшенным церквям перечеркнули все его намеченные перспективы. Попалась на глаза с виду убогая, не напоминающую действующую церковь в селе Кульки. Купол у неё был разобран. Вход из бетонных ступеней был покрыт мхом и кое — где пробивались ростки тополей. А главное рядом не было сторожа. Все эти предательские приметы заставили его проникнуть в церковь. На самом же деле там шёл длительный ремонт, осуществляемый жителями села. Через день после его «паломничества» в Кульки в их доме был произведён обыск, где нашли целый иконостас из этой церкви, а главные залежи, которые под опилками были закопаны на чердаке, остались неприкосновенными, так — как никто из органов не догадался в куче опилок лопатой ковырнуть.

Олега в этот день арестовали.

…Мать, работающая учительницей начальных классов и познавшая культ личности Сталина, после смерти отца, приложила все силы, чтобы сын вырос нормальным и честным человеком. Но здесь был явный недосмотр, за что корила она только себя.

Отца Олега бывшего разработчика недр, в 1948 году забрали через неделю после рождения сына, прямо в стенах родильного дома, вменив ему незаконные обсуждения кладезей КМА с иностранными учёными. Отца отправили в Воркуту, где он заболел чахоткой и вскоре скончался, так и не подержав на рукав маленького сына. Олег рос без отца, но мать научила его ощущать присутствие отца с раннего детства в том самом фруктовом саду, где каждое плодовое дерево было посажено им. Она летом и зимой вдалбливала Олегу, что груши и яблони в их саду были посажены в день его рождения 18 октября. И, что эти деревья по жизни будут его спутниками. Поэтому он не должен обрывать на них ветки и сдирать кору для свистулек. Он понял, что основной уход за этими деревьями должен быть только с его стороны, что он и делал, перешагивая ежегодные этапы своей короткой жизни, не забывая про садовые насаждения. Каждый плод с дерева он считал даром отца и никогда не позволял даже огрызки яблока или груши кинуть за забор соседнего двора — все отходы шли в перегной или на корм гусям. И когда он освободился весной, то в первую очередь каждое деревце обкопал, удобрил, а стволы побелил известью. Хоть в этом году от жары завял щавель, засох лук, но фруктовый сад благоухал и обещал хороший урожай. С овощами тоже было всё в порядке. Ежедневный полив и защитная плёнка помогали огурцам и помидорам стойко сопротивляться капризам природы.

Солнце в этот день беспощадно палило, так, что даже бабочкам было лень махать крыльями. Они медленно перелетали с цветка на цветок, и их можно было без сачка взять спокойно пальцами и опустить обратно на волю, как одомашненных голубей. Да что там бабочки, даже лягушки, жившие в ёмкости для воды и донимающие ежедневно своими лягушачьими концертами, на этот раз не подавали голоса.

На столе у друзей лежали свежие похожие на бычье сердце помидоры и пару пахучих огурцов. А столом служил старый кованый сундук, в котором хранились садово — огородные инструменты.

Три друга детства Дорогой, Мартын и Цветок уютно приютившись за этим сундуком, пили липучий ликёр, и сухой Рислинг с пивом. Дорогой на правах хозяина развалился в шезлонге, другие же два друга скромно примостились на отслуживших свой век поржавевших ведрах. По сути дела повод для выпивки был только у Олега. Он решил в этот день отметить день рождения собаки своего друга. Щенком он подарил восемь лет назад породистого Кавказца Павлу. А Павлом был Цветок — бывший радио хулиган. С этим делом он давно уже завязал, так — как был дважды пойман милицией, оштрафован и строго предупрежден. В эфир он больше не выходил, так за свои радиопередачи получал ещё нагоняй от жены. Он был семейный человек, как и Мартын. Своё же мастерство Павел пошёл оттачивать в телеателье. Радиотехника была его призванием в жизни.

Алексей Мартынов, скромный по натуре парень и к тому же очень ранимый скинув с себя шлёпки, водрузил свои ноги на валявшую рядом берёзовую чурку. Одна ступня у него была перевязана бинтом.

Дорогой, обратив внимание на повреждённую ногу своего друга, спросил:

— Где культю поранил?

— Если бы, — ухмыльнулся Мартын, — эта культя и стала поводом моего увольнения. Накрылась теперь моя квартира котлом для варки смолы, — огорчился он. — Меня Софья совсем запилила. Спасу никого нет. Я конечно глупо поступил. Мне надо было больничный лист взять, а меня как лоха развели в бригаде. Сами же мне ногу сожгли битумом по своей халатности, и я виноватым остался. Запугали, что если возьму больничный, то составят акт производственной травмы, где виноватым буду я сам, потому что нарушил технику безопасности. Я говорят, должен был не кеды на работе одевать, а кирзовые сапоги. Мало того, пообещали меня турнуть из управления по 33 статье, с которой меня и в ад не пустят. Короче бригада посоветовала мне уйти по собственному желанию, чтобы их премии не лишили.

Дорогой поднялся с шезлонга, сорвал с грядки свежий огурец и немытым засунул половину себе в рот. Раздался приятный хруст, и он громко рассмеялся. Разжевав и проглотив огурец, он укоризненно взглянул на друга:

— Ты действительно лох с детства! Потому — то твою скромность и наивность не в каждом дворе принимают. Правильно Софа тебя долбит за нерешительность. Неужели ты не понимал, с кем работал? Они все троглодиты, а ты грамотный парень. Законы их волчьи не мог им в рожу бросить. А кто ошпарил тебе эту сваю, — ткнул он в больную ногу огрызком огурца — того надо с ног до головы обмундировать смолой. Я вот ни дня нигде не работал, а знаю, что будь я на твоём месте, то лежал бы до конечного упору, здесь в шезлонге, получал бы денежки, а бригада вместе с профсоюзом навещали бы меня через день и таскали добрые харчи.

Мартын осторожно убрал ногу с чурки и, не смотря в глаза другу, пробурчал:

— Дождёшься от них добротных харчей. Держи карман шире!

Дорогой вопросительно покрутил пальцем у виска:

— Ты же вроде говорил мне, что они в обед только мясные деликатесы уминают.

— Да, — промямлил Мартын, — а ещё в карты лихо на деньги играют. За день до травмы я проиграл им всю зарплату и сто десять рублей остался должным. Если бы моя Софья узнала, заела бы меня. Для неё символ счастья, не дружная семья, а деньги.

Для Дорогого это была ужасная новость. Мартын — скромный и адекватный парень, который даже в государственную лотерею не верил вдруг, подсел на карты, как наркоман на иглу. Это был нонсенс:

— Вот про карты я впервые от тебя слышу. Ты же даже в спорт лото никогда не играл, — сморщился Дорогой. — А тут карты! Это серьёзно! Надо понимать, что у тебя на лбу все твои очки будут высвечиваться? Зачем ты залез в это болото? Ты же парень не азартный, с головой вроде всегда дружил? Лил бы себе смолу по крышам и в ус не дул. А хату бы получил, помахал им ручкой и сказал: «Адью бесогоны».

Мартын в ответ хмыкнул:

— А они не игровых кадров быстро укрощают. Либо садишься за карты, либо паши за всех. А за всех мне не в жилу рога мочить. Поэтому я подсел на карты. Была у меня дома заначка, вот я её один раз и прихватил с собой на работу. Так они утром увидали её и как свора гончих накинулись на меня. «Играй да играй». Один, правда, мужик там нормальный, а все остальные шакалы. Он сделал паузу, и тяжело вздохнув, грустно добавил — а на моём месте ты бы никогда не мог быть. Ты же в детском саду ещё хотел царём стать. У тебя другой характер, да и в карты если тебе верить, ты бы их задрал. Неграмотные совсем не мыслящие люди, но хочу заметить, считать они могут и неплохо.

Олег на слова Мартына только хитро улыбнулся, но пос вещать друзей, какая ему в этот миг пришла пока не торопился.

После этого друзья сменили тему разговора, предаваясь приятными воспоминаниями детства. Они отвлечённо сидели на лоне природы, пили вино и закусывали свежими овощами. Внезапно раздался сильный взрыв, что Дорогой от неожиданности присел к земле, чем вызвал смех у друзей.

— Совсем ты Олег отвык от наших взрывов, — не переставая смеяться, сказал Цветок. — Я же тебя предупреждал сегодня — что четверг у нас как был, так остался в карьере взрывным днём.

Дорогой знал об этом хорошо, но, отбывая, в заключении приличный срок действительно отвык от взрывов. Он поднял голову к верху и увидал, как из «исполинской чаши» — главной хранительнице богатейших залежей железной руды в небо взмыло густое жёлто — серое облако.

— Вот там бы я ни за какие калачи не стал работать, — кивнул он головой в сторону карьера, — а на работу устраиваться край надо. Не то опять на «каторгу» сошлют. Участковый уже ходит через день, то к матери, то ко мне.

— А ты иди к нам в ателье, — предложил Цветок, — полгода в учениках походишь, потом разряд дадут. Левый заработок всегда будет. Я вон себе мотоцикл, за калымные деньги купил. — Он блаженно зевнул, прикрыв глаза, но рот закрыть, не успел. Дорогой засунул ему туда огрызок огурца:

— Нет, Паша, диоды и триоды это не моя стихия. Наверное, я пойду смолу варить. Там я хату вскоре получу, да и с картишками пошалю. — Он перевёл взгляд на Мартына. — Только вот с этим лохом собеседование ещё раз завтра проведу. Сегодня не хочу на реальные темы говорить, а завтра ты мне Алексей подробно расскажешь всю эпопею своей беды. Постараюсь, я заехать в гости на пару месяцев в твою бригаду, создам им кучу проблем, затем как царь — победитель поеду другие вершины брать, — пообещал он.

— Да зачем тебе с этой необразованностью связываться, — за канючил Мартын. — Мне один умный человек сказал, что каждый безграмотный это практически условный пациент психушки.

— Отчасти и прав твой умный человек, — задумчиво рассудил Олег, — но я всё — таки удочку закину в тот омут. Люблю я негодным дядям сюрпризы преподносить. А сейчас ша! Разговариваем только на отвлечённые темы. День у нас сегодня должен быть душевно благодатным!

— Давай тогда ещё что ли выпьем? — предложил Цветок.

— Хорошее предложение, — встрепенулся Дорогой, — наливай!

Под тост Олега ребята выпили ещё бутылку. Вино было слабенькое и пили они его стаканами.

Из закусок предпочтение отдавали огурцам. Нравилась им эта закуска больше чем мясистые помидоры. Их необычный хруст и запах грядок они сравнивали с ароматом гаванской сигары, что двигало друзей к непринуждённой и откровенной беседе.

С тех пор как Олег освободился они лишь третий раз, встретились вместе. Поводы были, но не было времени. Друзья Олега были не только семейные, но и зачастую занимались помимо работы, хозяйственными делами по дому. В своём доме хлопот хватало по самое горло. Свой дом это не квартира со всеми удобствами, — работа всегда найдётся, только не ленись. Олег же в плане труда был свободным человеком, но свою энергию ежедневно растрачивал в своём саду и дворе. К тому же Олег обзавёлся гражданской женой, звали её Регина. Сама она была приезжая и до этого жила в общежитии.

Дорогой же поначалу к гражданской совести относился с прохладцей. Считал, что лом и лопата от него никуда не убегут. Да, и зачем ему было спину гнуть на государство, — его эта перспектива не прельщала. Когда своими филигранными пальчиками он себе на картах мог раздать в сваре три шестёрки, а жадному оппоненту подсунуть три туза. И банк был его. Вся проблема была только в жирных и самоуверенных котах. Так он называл людей азартных, с низкими умственными способностями, но с толстыми кошельками. В своём городе он таких персонажей не знал, поэтому ему приходилось своё умение практиковать на поездах дальнего следования. Но там не редко бывали и холостые поездки, что его до безумия бесило и наталкивало на мысль найти нормальную работу с приличным заработком и где бы он смог получить квартиру, — так на всякий случай. Дом у них был добротный, и метров было вполне достаточно, чтобы проживать полноценной семьёй.

Мать ежедневно его наставляла на путь истинный, «Говорила, что в СССР право не работать имеют, только инвалиды и пенсионеры». Регина тоже не отставала от матери, скромно намекая ему, что декрет не за горами. И не прилично будет находиться на иждивении у родительницы — инвалидки. Грозил пальчиком и рябой участковый, обещавший сослать его лес пилить за тунеядство. Но у Олега были для него веские аргументы. «Ухаживаю за больной матерью».

Мать действительно болела артритом и были дни, когда она совсем не могла вставать на ноги. Сегодня она была на ногах и выглядела вполне здоровой. С блюдом пельменей облитых сметаной она подошла к сыну, сидевшему в кругу друзей. Поставив перед ними дымившее блюдо и вытерев о передник руки, она окинула всех добрым взглядом, тихо произнесла:

— Вы ребятки нашли бы моему сынку работу, а то ведь без неё вновь загремит на нары. Вон как сейчас стригут безработных. И чихнуть не успеет, как на бесплатный труд попадёт. Олег зацепил вилкой пельмень и, подув на неё, засунул себе её в рот:

— Мам ну что ты переживаешь? Всё у меня образуется. Только ты вначале поправься.

— Да я сынок без тебя справлялась со своей болячкой, — ответила мать, — так и нынче не пропаду. Мне ведь легче на душе будет, если я буду знать, что ты занят делом. А если совсем в тягость будет, Регина поможет.

Олег нанизал на вилку ещё одну пельменю, но в рот засовывать не спешил, давая остыть ей:

— Мам я всё понял. Завтра мы Павлу день рождения отметим здесь, на этом самом месте, — ткнул он вилкой в сундук, — а в понедельник я пойду трудоустраиваться. Регину я тоже сегодня вечером обрадую.

У матери лицо просветлело и она, встав на вымощенную из кирпича дорожку, несколько раз вымолвила: Дай то Бог! — и не спеша, скрылась в гуще сада.

— А ведь мать права, — раздался голос Мартына.

— Ешь пельмени, — оборвал друга Дорогой. — Остынут. — Позже о работе поговорим. Завтра в это же время собираемся у меня.

***

Лысый кадровик с почти высыпавшими бровями и ресницами сидел в душном кабинете за видавшим виды старым письменным столом и с любопытством рассматривал через очки молодого человека. Олег пришёл устраиваться на работу в строительное отделочное управление.

Он с короткой стрижкой стоял перед кадровиком вполне серьёзный и жаждущий быстрее получить работу. Свои холёные руки, которые тяжелее тюремной пайки и колоды карт ничего не держали за свою жизнь, он старался не демонстрировать перед кадровиком. Хоть Олег и имел порочную биографию, лицо же его отражало откровенную искренность и благородство и если пристально вглядеться в его глаза, то помимо ума, там можно без труда было отыскать избыток лукавства. Кадровик был ушлый мужик, но этой важной детали не заметил. Да и не до этого ему было, чтобы просвечивать каждого претендента на работу «рентгеновскими лучами». Жара полностью выбивала его из колеи. Он только и подливал себе из графина воду в стакан, который сразу осушал. К тому — же недобор квалифицированных и подсобных рабочих негативно отражался на показателях всего треста. Ужасная текучка кадров, просто терзала управление, за что он периодически получал нагоняй от вышестоящего начальства. В варягов он уже не верил, которые слетались как мухи на мёд на важную стройку Советского Союза. Заезжали даже такие экземпляры, которые за плечами имели не одну судимость. Некоторые из подобных экземпляров умудрялись приобрести себе комсомольские путёвки, что давало им право на трудоустройство и на койку место в общежитие. Этот контингент долго не задерживался — максимум месяц они показывались на строительных объектах. Как правило, уже после первого аванса они уходили в запой и на английский манер покидали Всесоюзную комсомольскую стройку. Этот парень тоже относился к категории бывалых людей, но он был местный и имел городскую прописку в частном секторе. А с местными рабочими даже с такой биографией, как у этого парня всегда было проще работать. Даже если тот будет трудиться спустя рукава или прогуливать, то тут и профсоюз можно было подключить, либо заставить общественность повлиять на нерадивого члена бригады. А рабочие руки край как нужны. Почти каждый строительный участок ощущал нехватку кадров. Этот парень своим внешним видом и тактичной манерой поведения вполне устраивал кадровика и он, достав из ящика стола несколько чистых бланков, спросил:

— Кем бы вы хотели трудиться у нас товарищ Грачёв?

Парня вопрос заинтересовал, и он без разрешения присел на краешек стула:

— Мне бы там поработать, где платят неплохо и чтобы в ад не попасть после длительного жизненного финала.

— Ангельских профессий не имеем, — флегматично бросил кадровик.

Парень за словом в карман не полез, сразу ответил:

— Я в небесную канцелярию и сам не пойду. Мне дайте такую работу, чтобы я на этом свете в смоле поварился, чтобы в аду эту процедуру не повторять?

Кадровик иронически ухмыльнулся, с недоверием посмотрел на руки парня, не представляя, что они смогут в скором будущем держать тяжёлую щётку и таскать по крышам большие вёдра, наполненные битумом.

— Кровельщиком, желаешь стать? — с изумлением спросил он.

— Могу кровельщиком, могу изолировщиком. Мне всё равно, — не задумываясь, бросил парень, — я специалист на все руки. Но лучше кровельщиком. Свежий воздух и высотные ощущения благотворно влияют на мой профессионализм.

Эта самоуверенность не понравилась кадровику, и он решил немного осадить парня:

— Таких специалистов как ты пруд пруди в любом пивном ларьке. Ты же производственного пороха не нюхал. О каком ты профессионализме говоришь? — повысил голос кадровик и встал с кресла.

Подойдя к стене, где висел тихо говорящий динамик, он отключил его совсем и продолжил:

— Навыков у тебя в работе нет, трудовой книжки тоже нет. Есть только военный билет и паспорт с записью о положении в паспортах, — Сколько отсидел в тюрьме и за что Олег Матвеевич?

— Шесть лет, за атеизм и археологию, — выпалил Дорогой.

Кадровик на его заданный вопрос, принял ответ Олега, как за насмешку и, состроив хитрые глаза, почти шёпотом бросил в лицо парню:

— Не ври, у нас за это не сажают.

Дорогой опять не задержался с ответом:

— Не сажают атеистов — лекторов, а я деятельный атеист — практик. Снимал иконы с заброшенных церквей и кладбищ, а потом их бабкам продавал по дешёвке.

Кадровик в ответ уже довольно крякнул и, откинувшись на спинку стула, ехидно произнёс:

— Так бы сразу и сказал, что сидел за кражу и спекуляцию, и нечего мне тут голову морочить своим острословием. Я не таких говорунов встречал у себя в кабинете. Хотя я юмор ценю. И ты меня, в общем, то устраиваешь. Но смотри на работе поначалу особо языком не чеши, — погрозил он парню пальцем. — Не поймут! Приживись хоть немного в бригаде, а потом заливай им свои басни.

— Ежу понятно, — воодушевился Олег, — но с юмором работа всегда спориться, а кто юмор не ценит, тот по жизни инвалид, — смело добавил парень, поняв, что практически он на работу принят.

— Хочешь, значит, грехи смолой свои смыть? — хитро спросил кадровик, не придав, внимания последней брошенной фразы Грачёвым.

Олег достал из наружного кармана рубашки расчёску и провёл ей несколько раз по своей короткой стрижке:

— Нет, я безгрешный?

Кадровик приподнял очки на лоб и пристально вгляделся в молодого человека.

У того было такое ангельское выражение лица, будто тот не срок отсидел на зоне, а окончил с отличием духовную семинарию и потчует его божьими законами.

Насчёт безгрешности, парень перебрал. Кадровик от такой наглости, словно заводной заёрзал на стуле:

— Как безгрешный? Отсидел огромный срок и думаешь, греха на тебе нет? — Нет уважаемый, этот грех тебе аукаться будет, как минимум такой — же срок, который ты провёл в заключении.

Эта фраза нисколько не смутила Дорогого, и он с вполне серьёзным выражением лица продолжил:

— Все мои коллеги — атеисты, не признают никаких грехов, они считают только проступки. А моё преступление, проступком даже нельзя назвать. Тяга мальчишеская была полазить по забытым местам. Ну, это типа археологии. Вы вот точно, наверное, коммунист? — почти с патриотизмом спросил парень, — значит обязательно атеист. Мы с вами в этом плане можно сказать единомышленники, поэтому должны протягивать друг другу руку помощи. А как же иначе?

Кадровик улыбнулся и покачал лысой головой:

— Ну, хорошо, оформляю тебя кровельщиком в передовую бригаду к Возничему. Их там четырнадцать человек ты будешь пятнадцатым. Бригада большая и разорвана на три звена. Это значит, трудятся они на разных объектах. Но когда фронт работы есть большой, слетаются в одну стаю. Ты, вероятно, пойдёшь в звено Лопатина. У них как раз одного человека не хватает, до полного комплекта. Зарабатывают они неплохо по триста рублей в месяц, но ты пока будешь поменьше иметь. Разряд у тебя будет ниже. И ещё один немаловажный факт, там мужчины все почти из деревень, хоть и живут в городе. Языки у них острее, чем у тебя. Тебе будет нелегко к ним приспособиться, — не то внушающее, не то с сожалением покачал он головой.

Олег после этих слов совсем оживился:

— Оформляйте, я согласен. Мне всё равно хоть к Возничему, хоть к Лесничему, я везде буду работать, так — как надумал семьёй обзавестись. Иначе опять посадят.