Пострусские

Пострусские

Спецпроект альманаха «Острог»

Дмитрий Юрьевич Алтуфьев

© Дмитрий Юрьевич Алтуфьев, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Вчера советские, сегодня российские: идентичность мегапопуляции, обитающей промеж бывших национальных республик СССР, остается проблемой.

Нулевые дали свой ответ на запрос идентичности: это люди, которым нравится хорошо жить. Всё. Но время прошло, и суровый 2014-й ясно спросил любителей хорошо жить за идентичность.

Здесь неизбежность. Титульные жители Татарстана и татары, и россияне. Восточные славяне, песок Империи, бывают россиянами, но: либо «полными россиянами», людьми без иных маркеров, либо «русскими», русскими по племени.

Ряд ситуаций в России остро ставил вопрос «русских россиян». Им, бежавшим с Кавказа и средней Азии, не помогала диаспора и «своё» государство: их легко грабили, легко убивали, и единицы вставали на защиту «соплеменников». Памятная манифестация Манежки собрала агрессивную и организованную, но субкультуру, пусть по причине межплеменного конфликта.

Воинствующие девяностые показали природный актерский дар популяции: вчера бравые десантники, следователи, шоферы стали органичными бандитами, структурирующимися не по этническому, а по корпоративному принципу. Великие защитники русского имени прожили девяностые субкультурой, от «Памяти» до бритоголовых мобов: популяция же зализывала раны да тосковала по ушедшей идеократии.

Проблема идентичности, пережив и девяностые, и нулевые, требовала решения, и аннексия Крыма актуализировала взрыв понимания себя. Мы поняли.

Кем не являемся. «Русские» юго-востока Украины сделали Харьков и Днепропетровск оплотом украинского государства. Русские идеологи занялись рекрутированием адептов в пушечное мясо для Новороссии, и вновь проявилось: нет русских как племени. Те, кто видел Русь племенем, либо ушли в субкультуру, либо обратились в донбасский кокс.

Вспышка триумфа «Русского Мира» стала символом его падения. Суть рассыпчатой русской массы, атомизированных, живущих разными идеями, вещами и символами индивидов, как имеющих потенциал общности бородатыми демиургами не раскрыта.

Одно очевидно: отчасти мы племя. Племя с неразвитыми механизмами племенной взаимопомощи. Племя огненного потенциала. Ведь антропологическое качество популяция не потеряла, а культурно мы остаемся носителями великого наследия русских классиков. Стало быть, будущее в виде тихого умирания нам не светит.

Мы будем жить и соединяться, но иначе. Привычка жить автономно от государства, привычка тянуться к «своим» сообществам дает нам шанс выстроить жизнь по-новому в будущей России. Либо Построссии.

И если русские принадлежали стране, государству, то оставаться ли русским после страны и после государства? А время «после» показывает себя.

Не коррупцией как становым хребтом вертикали власти и не монополией на насилие, проявленной региональным лидером. Не превращением армии в ЧВК по призыву: когда заплаканной матери говорят, что сын вместе с десятком сослуживцев погиб на учениях.

Нет, время «после» являет себя усталостью от страны. Серого государства, серой коммерции, ежесекундной борьбы за собственное достоинство, горечи ненужности ума и таланта стране-симулякру. Время «после» оставляет ли нас русскими?

Ответ однозначен и нерационален. Мы не племя, и Дмитрий Алтуфьев раскрывает как суть кризиса идентичности, углубляющегося по распаду Союза, так и путь популяции, сегодня по привычке называемой «народом».

Концепт русских как народа, племени, нации эпохами обрабатывали русские националисты. Автор вошел в этот дискурс лезвием скальпеля и, вскрыв кожу дискурсивной формации, увидел, что за ней пустота и зловоние там, где русским именем прикрывают междоусобицу.

Повторюсь, этническое сознание скажет: русские есть. Но много ли осталось этнического сознания? Автор раскрывает специфику преимущественных социальных связей внутри популяции, показывает, что даже «племенные» связи среди русских националистов идейны.

Помимо остроты темы книга выдается оригинальным стилем мышления. Живой слог и острая, беспощадная мысль.

Ветер свободы.

Александр Давыдов, научный редактор альманаха «Острог».

1. Русь: конец и начало

Страна, государство, народ… что происходит с этими понятиями в России? За прошлый век в стране сменилось три государства, каждый раз прошлое объявлялось проклятым, а русский народ яростно уничтожал себя и окружающих в очередной святой борьбе. Начало ХХI века уже принесло войны в Грузии, Украине и Сирии, эти события так подхлестнули клячу постсоветской истории, что она, закусив удила, несется вскачь с невиданной прытью, увлекая повозку общества, а вокруг на глазах меняется ландшафт, сматывается ткань реальности, рвутся контексты идентичностей и создаются новые. Взобравшись на поручни подпрыгивающей колесницы и балансируя на краю, мы попытаемся здесь заглянуть за горизонт событий в нескольких направлениях.

Самые интересные моменты на нашем пути – повороты, где один отрезок смысла кончается и начинается иной. Первый раз все кончилось в XIII веке. «Слово о погибели Рускыя земли» (книга того времени) не оставляет места разночтениям. Современники оценили результат нашествия Батыя не просто как военное поражение и подчинение ряда русских княжеств захватчикам, а как конец цивилизационной общности, катастрофу. Древнерусский цикл завершился, и началась иная история. Западнорусские земли и народ ушли в Литву, сделав это небольшое языческое государство Великим Княжеством, а восточнорусские оказались в составе империи монголов. Даже северные Псков и Новгород стали данниками Орды. Но все империи дряхлеют – их подтачивает соперничество составляющих частей. Наибольших успехов в таком соперничестве достигла Москва, а не Казань, Тверь или Крым, – двухсотлетняя история поездок ее князей за ханскими ярлыками в Каракорум и Сарай сделала московских владык самыми евразийскими не только среди русских, но и татарских улусников. Применяя принцип «Бей своих, чтобы чужие боялись», Москва сначала подмяла все ближние пределы, а затем и последний осколок вольности – Господин Великий Новгород.

Затем Московия продолжила имперский цикл Орды, победив в борьбе за ее передел и унаследовав царский титул от своих былых владык. Золотой тюбетей царя Узбека был оторочен сибирским соболем и увенчан крестом – так появилась «шапка Мономаха», символ царской власти и ее преемственности «не токмо от князей древлекиевских, но и цесарей византийских». Дальше империя росла, пока не пришла к дряхлости, но кровавая красная перезагрузка влила в шестерни госмеханизма столько русской крови, что советский извод империи протянул еще век. Теперь же русские фрустрированы и обескровлены, более они не могут тащить на себе все это цветущее евразийское многообразие, эту новую старую Орду.

Апологеты Третьего Рима предпочитают не вспоминать признаки упадка первых двух: роскошь, безответственность, деградация управления, обилие неработающих законов, всеобщее потребительство, разврат и всесмешение, опора на варваров-федератов. Москва завершает очередной цикл саморазрушения русского мира. Надломленный народ утратил основы самосохранения: чувство общности, тягу к продолжению рода, волю к жизни, способность к сопротивлению. В данной работе мы постараемся рассмотреть и понять происходящее через призму русского национализма, используя его как инструмент познания.

Русский национализм, который многие эксперты называли самым перспективным в России политическим течением начала ХХI века, русский национализм, который казался сильнее двух других реальных течений – коммунизма и либерализма, последовательно дискредитировавших себя, русский национализм, имеющий потенциальную ресурсную базу в 82% населения – еще в «нулевые» словно уперся в стеклянную стену. Да, государство активно работает против него, но только этим ситуацию не объяснить. Уровень национального самосознания русских не выше бытовой ксенофобии, это дает чудовищный разрыв между 56% поддержкой населением лозунга «Россия для русских» и 2% поддержкой русских националистов. Упершись в эту стену, национальный дискурс изогнулся и начал заворачиваться в себя. Стала складываться «нация националистов», люди всерьез заговорили о националистической повестке, о националистических победах и поражениях, о националистических СМИ и так далее. Русское движение, не став национальным, свернулось в националистическое. Националисты стали большой субкультурой и смирились с этим. Если самосознание русских сейчас и выше, чем в 90-е, то это заслуга скорее массовой миграции и антиукраинской телепропаганды, а не националистов. Это реакция, вторичность, а вовсе не проявление глубинной потребности в национальном единстве.

2014—2015гг следует считать еще одним знаковым концом – концом русского политического национализма, расколовшегося и увядшего. Ключевым моментом стало отношение к «Русской весне» на Юго-Востоке Украины. Одни националисты восприняли ее как форму реального русского возрождения, другие – как пропагандистский трюк, маскирующий советский реваншизм. Первые в этой связи заявляют о поддержке действий власти и ее имперских амбиций, или о том, что на данном этапе они являются попутчиками режима, при этом закрыв глаза на неосоветское перерождение РФ. Вторые непримиримы к антирусскому государству – правопреемнику СССР и являются последовательными противниками «красного» проекта в любых формах. В результате барометр русской националистической активности – Русский марш в Москве 4 ноября 2015г показал катастрофическое падение – дробление на несколько враждебных сегментов с рекордно низким числом участников.

Русская «птица-тройка» распалась, повозка (население) привычно увязла в грязи, а кони (националисты), оборвав постромки, унеслись куда-то вперед, перегрызлись и разбежались. Как такое стало возможным?

Возьмем еще один инструмент – пассионарную теорию этногенеза (ПТЭ) Л. Н. Гумилева. Суть ее в том, что каждый этнос проходит цикл, зависящий от уровня его пассионарности.

В традиционном изложении цикл состоит из семи фаз:

Как видим, время существования этноса составляет в среднем около 1200 лет, после чего он исчезает, специализируется (например, евреи, цыгане) или становится реликтовым (например, малые народности Севера и Дальнего Востока). Гумилев признавал, что вместе с развитием внутри- и межэтнических коммуникаций смены фаз могут ускоряться.

По выкладкам ученого, великорусский этнос как часть русского суперэтноса (воспользуемся имперской терминологией на время работы с ПТЭ) возник в XIII – XIV вв. Если сам Лев Николаевич в 1970—80е годы осторожно оценивал текущую фазу россиян как инерционную, то сейчас есть основания говорить уже о следующей фазе – обскурации. Из нее два выхода: в мемориальную фазу или же развитие новой этнической доминанты, возрождение пассионарости и новый цикл этногенеза. Гумилев подчеркивал, что новая доминанта может возникнуть лишь на окраине ареала этноса/суперэтноса. Центр к тому времени будет сплошь субпассионарен, беспомощен и бесплоден. Мы полагаем деградацию ядра великорусской популяции причиной столь долгой безответной дискриминации «национального большинства» России и более чем скромных достижений националистов. Уровень национального самосознания и этнической солидарности русских на порядок уступает окружающим, обступающим и инфильтрирующим народам. Если большинством особей утрачен безусловный рефлекс объединения, то популяция распадается, учит этология. Кратковременные всплески происходят лишь реактивно, в ответ на тяжкие демонстративные преступления провокаторов ксенофобии.

В логике пассионарной теории этногенеза надежду русским оставляет лишь возникновение новой этнической доминанты на окраине ареала с последующим распространением импульса пассионарности на близкородственное истощившееся ядро, укрепление новой идентичности и дальнейшая экспансия. Истории известны целые цепочки подобных «перезагрузок», но из уважения к Л. Н. Гумилеву мы решили остановиться на его «коньке» – тюрках.

Небольшое алтайское племя тюркютов, добывавшее железо для воинственных соседей, в середине VI века сплачивает их и на волне пассионарного подъема за несколько десятилетий уничтожает мощь некогда грозных жужаней, усуней, уар и эфталитов и наследует их власть и земли. Тюрки становятся хозяевами всех степей от Хингана до Волги. В войнах сломлено сопротивление Персии, Византии и Северных царств Китая. Тюрками захвачены Крым, Северный Кавказ, Средняя Азия и Маньчжурия. Каганат простерся широкой лентой вдоль всего Шелкового Пути, став одним из крупнейших в истории древних государств Азии. Однако уже в 603г. Тюркский каганат разделился сначала надвое, а затем, после череды межплеменных войн и вторжений, в середине VIII века распался, а рассеянные от Хазарии до Монголии тюрки попали под власть других народов, что прямо коснулось и наших предков1. Но это был еще не конец.

В X веке одно из племен тюрок-огузов, кочевавшее у берегов Аральского моря, далеко на запад от своего алтайского этнического ядра, возглавил Сельджук ибн Тугак. Он объединил под своей властью часть местных племен, которых и стали называть «сельджуками». Сельджуки приняли ислам, что способствовало их дальнейшей консолидации. В XI веке они вышли за пределы своих пастбищ и приступили к созданию государственного объединения – державы Сельджукидов. Решающее значение для утверждения этой державы имела ее победа над войсками Газневидской державы – сильнейшего государства того времени в регионе. Она открыла путь сельджукам на территорию Афганистана, Персии, Ирака и Закавказья. Стратегическим направлением экспансии турок-сельджуков стал Запад. Разгром Византии вызвал переселение кочевых огузо-туркменских племен из Средней Азии в Переднюю. В руках сельджуков оказалась вся Анатолия, где возник Конийский (Румский) султанат – первое государство турок на территории современной Турции (1077—1307). Затем были завоеваны Сирия и Палестина, заняты священные города мусульман Мекка и Медина, а политическое влияние сельджуков распространилось вплоть до Египта. В фазе перегрева они еще смогли противостоять экспансии крестоносцев, но в XII веке держава сельджуков распалась на независимые султанаты. Затем, уже в XIII веке, почти все они были уничтожены, а рассеянные от Анатолии до Восточного Туркестана тюркоязычные племена были покорены монголами. Что касается Конийского султаната, то в 1243 году он стал вассалом монгольских правителей Ирана, а затем окончательно распался на ряд мелких враждующих княжеств – бейликов. Но и это был еще не конец.

На исходе XIII веке один из бейликов Рума, основанный туркменским племенем кайы, прикочевавшим далеко на запад от аральской прародины предков, возглавил некто Осман. Историю Блистательной Порты мы приводить не будем.

Какой вывод следует из нашего экскурса? Пребывающие сейчас в инерционной фазе тюрки за полторы тысячи лет умудрились совершить три цикла, используя новые этнические доминанты, возникающие на окраинах прежнего ареала (Южный Алтай/тюркюты – Приаралье/сельджуки – Рум/османы). Вряд ли они делали это сознательно, понимание заменяло им знание, и родственные племена просто тянулись за лидером, за этнолокомотивом. Возможно, современные турки и алтайцы с трудом поймут речь друг друга, но в итоге им удалось сохранить свою жизнь, свой язык и свою кровь, продлить, распространить и приумножить свою цивилизацию, построить великие государства и прочно обосноваться в истории. Новый цикл развития этноса может быть вызван лишь очередным пассионарным толчком, при котором возникает новая популяция. Но она отнюдь не реконструирует старый этнос, а создает новый, давая начало очередному витку этногенеза. Каждый раз конец становится новым началом, и это наша главная идея. Лишь осознание конца позволяет приступить к новому началу.

Для того, чтобы распознать новую этническую доминанту в ареале распавшегося русского суперэтноса, нужно чтобы та оставила позади инкубационный период и заметно вошла в фазу подъема. В нашем контексте вариант только один – украинцы, громко заявившие о себе в 2014г. Некоторые утверждают, что украинцы не могут быть ядром нового нацбилдинга, потому что у них нет нужного количества заметных интеллектуалов, нет необходимого уровня культуры, нет еще сотен каких-то нужных вещей. Но ПТЭ говорит, что иначе на данном этапе и быть не может. Внешний расцвет культуры соответствует спаду пассионарности, а не подъёму.

Тщательное обсуждение связки «Украинская национальная революция 2014г, Россия и русские» архиважно, ибо только рядом со схожим иным, вглядываясь в него, как в зеркало, русские могут рассмотреть себя. Изучим теоретические обоснования пассионарного толчка на Украине. Гумилев писал, что для этого обязательно сочетание двух и более ландшафтов, двух и более этносов, двух и более «социальных организмов». Далее цитируем первоисточник – книгу «Этногенез и биосфера Земли» (гл. 28, Природа пассионарности) с комментариями.

Исходя из тезиса о природе этноса как системы, порождаемой взрывом пассионарности, ученый определял этнос как явление энергетическое. Так как начинающийся энергетический процесс всегда преодолевает инерцию процессов предшествовавших, то естественно, что чем меньше инерция, тем легче ее нарушить неожиданным толчком.

«Монотонные ландшафты с однородным этническим заполнением и объединяющей людей традицией, воплощенной в формы политических институтов, – это массивы, которые на относительно слабые толчки не реагируют. Зато при сочетании ландшафтов неизбежно и сочетание разных способов хозяйства. Одни люди ловят рыбу в реках, другие пасут скот в горах, третьи сеют хлеб на полях. Даже если все они имеют одних предков, необходимость адаптироваться к различным условиям среды через несколько поколений сделает их мало похожими друг на друга. И эта несхожесть будет увеличиваться до тех пор, пока системные связи между ними не ослабнут вследствие того, что одновременно идет поступательное движение общества на основе развития производительных сил и производственных отношений, что со своей стороны неизбежно влечет обновление устаревающей общественной системы».

Украина представляет собой переход от горного ландшафта Карпат и болот Полесья через леса и долины рек к донецким степям и Черному морю. Налицо сочетание ландшафтов с неоднородным этническим наполнением: от сохранившегося в горах реликтового населения через массив украинцев до поляков, венгров, русских, черкас, татар, евреев и прочих. «Если же вследствие превратностей исторической судьбы у данного этноса возникало два-три государства или племенных союза, то устойчивость системы будет еще меньше». Описание исторической судьбы украинского народа заняло бы слишком много места, достаточно заметить, что впервые собран он оказался лишь в 1939г, ранее будучи постоянно разделен на два-три государства.

«Представим себе этносферу как сочетание нескольких широких плит, соприкасающихся друг с другом. По этой конструкции наносится удар по вертикали. Естественно, разрушаются прежде всего не плиты, а контакты между ними, а затем идет цепная реакция, деформирующая сами плиты. Пример: Византия и Иран в VI—VII вв. были устойчивыми системами, а пограничная область между ними, заселенная арабами, испытывала их воздействие. Пассионарный толчок перетасовал арабов так, что выделилась группа сторонников Мухаммеда. За четыре поколения создался сначала этнос, а потом суперэтнос от Эбро до Памира». Гумилев писал о подобии процессов тектонических сдвигов платформ, сейсмической и вулканической активности в разломах земной коры процессам этногенеза. Разлом этносферы на Украине, бывшем пограничье меж устойчивыми системами Европы и России в XIХ-ХХ вв., оказался этногенетически активным благодаря системному разнообразию.

В нашем случае мы видим распространение новой этнической доминанты от периферии к центру ареала на восток. Маркером является идеология и символика украинских националистов, появившаяся там, где ее доселе не было – в Киеве, Днепропетровске и Харькове. Из-за российско-украинского конфликта все центральные регионы Украины ментально плывут на запад. Очевидно, что Киев, Полтава и Винница ныне связывают себя скорее со Львовом и Ровно, чем с Донецком и Луганском. Как Россия некогда прирастала Сибирью, ставшая оплотом нацбилдинга Западная Украина уже приросла центром. Экспансия смыслов на восток продолжается: русскоговорящий Днепропетровск стал городом украинцев, на очереди Харьков.

Конед украинской государственности, вопреки ожиданиям многих, не настал. Более того, следует ожидать усиление общности, вызванное победой новой этнической доминанты. Ничто так не сплачивает нацию, как образ и действия явного внешнего и внутреннего врага, коей в глазах украинцев стала РФ.

Драйв революции, ее очевидное стремление к очищению власти, к справедливости и достоинству оказались весьма востребованы и высоко оценены в среде русских интеллектуалов. Возникла идея интегративного наднационального проекта Русь-Украина. Его суть в том, что вышедшая из плоскости привычных схем мышления Украина отказывается от проявлений русофобии и берет на себя смелость открыто заявить себя Русью, новой этнической доминантой старого восточнославянского суперэтноса. Русь-Украина должна стать не примитивным отрицанием, не предсказуемой и просчитываемой Анти-Россией, а этнополитической, социокультурной и даже философской альтернативой РФ, что для Кремля катастрофично.

Киев – мать городов русских и это не просто слова. При наличии воли, определенной этнополитической дерзости и дальновидения у Киева есть отличные шансы стать новым собирателем земель русских. Средневековое западнорусское население задолго до и после появления этнонимов «белорусы, малороссы, украинцы» самоопределялось как «руские» и признавало родство с восточными русскими Московии. Исторически Западная Русь пала на разломе католической и православной платформ, канула в небытие, как Китеж-град.

Извечное стремление измученных Ордой русских к Земле обетованной, вековые поиски Беловодья и заветного Китежа вели некогда русских первопроходцев на Восток вплоть до Америки. После Майдана многие украинские и российские русские услышали китежские колокола из днепровских вод, решив, что нужны новые первопроходцы, открывающие русским путь на Запад. Даже самые ярые ныне укроненавистники в начале 2014г писали, что главный потенциал Украины заключен не в противопоставлении украинского национализма русскому, а в создании украинского русского национализма.

Наш краткий экскурс в ПТЭ хорош тем, что позволяет выйти за рамки современных государств и народов, отодвинуть привычные рамки и шаблоны. Понимание Руси-Украины как проекта, отвергающего русских и возвеличивающего украинцев, в корне неверно. Это не борьба за киевское наследство и право первородства, для этногенеза эти вопросы неважны. Многие русские сочли проект апологией украинства, очернением истории России или отказом от этнической идентичности. Многие украинцы не могут уйти от вторичности восприятия себя через Украину, а не Западную Русь. Отсюда попытки нацбилдинга, основанные на отрицании, на русофобии, доходящие до «древних укров» и прочего шаманства. Начинание, основанное на отрицании, криво, непрочно и по большому счету бесперспективно. Наметившееся соглашение между основными направлениями теории этноса – примордиальным и конструктивистским, могло бы быть упрочено гигантским экспериментом Руси-Украины. Геогенетическое родство, общность истории, близость языка, работа конструктивистов-нациестроителей, мощь и сила новой этнической доминанты станут залогом успеха. Положительный пример – история современного государства Израиль, созданного в 1948г. Его население изначально составляли пестрые группы мигрантов из разных стран со всего мира, принадлежащие к разным расовым группам и говорящие на разных языках. Казалось, что понадобится не одна сотня лет, чтобы объединить этот карнавал в единую нацию, но в условиях постоянных войн нацбилдинг стал блицкригом и сейчас Израиль самое мощное и сплоченное государство Ближнего Востока.

Почему у них получилось? Все мигранты считали себя евреями, признавали общность происхождения, были единоверцами и в массе своей разделяли идеологию сионизма как платформу идентичности. Любая идеология нацбилдинга должна опираться на широко известный исторический нарратив и богатое символическое наполнение. Иными словами, содержать в себе мощный мобилизующий миф (особенно Крови и Почвы) и древние архетипы. У новоиспеченных израильтян все это было, не было другого – общего языка. Вопрос был решен быстро и радикально. Сионисты отказались от всех диалектов рассеяния, приобретенных под влиянием чужих культур (идиш, ладино и пр.), и вернулись к древнееврейскому. Необходимо пояснить, что древнееврейский язык был мертв в течение двух тысяч лет, уже в евангельские времена Палестина говорила на арамейском. Все, что осталось – письмена с полным отсутствием гласных звуков. Насколько это катастрофично для языка ясно из примера имени бога: Иегова и Яхве – одно и то же имя, записывающееся одним и тем же сочетанием букв. Поэтому живой иврит современного Израиля стоит считать скорее созданным заново рабочим конструктом. В краткий срок на пустом месте возникло сильнейшее государство Ближнего Востока, а мультирасовые многоязычные группы мигрантов были объединены в нацию на основе новояза и работы конструктивистов. Смелый синтез древних традиций, мифов и архетипов с одной стороны и современных методов нацбилдинга и воли с другой дал впечатляющие результаты.

Но вернемся на север. Многие идеалисты, видя, что Москва завершает очередной цикл погибели Рускыя земли, были готовы признать Киев стольным градом Новой Руси. Проект Русь-Украина обещал им точку опоры, необходимый внешний центр силы. В нем все, что нужно для нового нацбилдинга-реконструкции: широко известный исторический нарратив и богатое символическое содержание, мобилизующий миф Крови и Почвы и древние архетипы. Грамотное использование доктрины пассионарного перезапуска, казалось, даст нашим народам шанс таки остаться братьями и быть вместе заодно. Русские на первом же этапе могли получить именно то, чего им сейчас не хватает: альтернативное успешное русское государство, и не какую-нибудь гипотетическую Залесскую Русь, полностью интегрированную в РФ и лишенную даже призрачного суверенитета, а самую большую в Европе страну. Это архиважно, потому что русские государствоцентричны до безобразия, сотни лет они отождествляют себя с государством, страной и только потом со своим народом. В массе русские не способны разделить эти понятия и представить, что это разные вещи и их интересы могут не совпадать, а иногда и противоречить. Украинцы же от проекта Русь-Украина получают возможность выхода на качественно уровень позиционирования себя в геоэкономике и геополитике. Но это в перспективе, для начала – уход от вторичности и вечного конфликта и огромный ресурс практически любого плана.

Разумеется, этот проект в подоплеке нес имперские стигмы, иначе он гарантированно был бы отвергнут русским имперским сознанием. Куда проще соблазнить массы Новой Европейской Русью от Карпат до Камчатки в центре с Киевом, чем передачей пассионарного импульса и фактическим спасением этноса новой этнической доминантой. Проект Русь-Украина содержал и то и это, и при достаточной проработке мог бы повлиять на расклады.

Но в РФ всей совокупной государственной мощью ему был противопоставлен иной проект, не содержащей никакой подоплеки кроме очевидного имперства – русский мир. Дезориентированные телевизионными неогапонами редкие русские пассионарии, подпираемые с юга, востока и даже севера (вспомним Кондопогу) агрессивными инорасовыми и инокультурными пришельцами пытаются сохранить сужающийся как шагреневая кожа ареал натиском на Запад, на русскоговорящие территории Восточной Европы. Ситуация сложна и говорит о долговременных тенденциях, преодолеть которые трудно даже при желании и наличии политической воли. Масштабная миграция инородцев в Россию, организованная ее правительством, приняла характер замещающий, а где-то и вытесняющий местное население. Диаспорально-клановые структуры мигрантов (и прежде всего «тожероссиян») на местах связываются коррупцией с властными и правоохранительными органами, получая надежный профит в бытовых конфликтах, приобретающих национальный окрас.

Любая попытка самоорганизации русского населения (если это не провластные, подментованные или подцерковные «казаки») традиционно советской национальной политикой встречаются в штыки. Тем самым противостояние снизу этнической экспансии «меньшинств» (об этом позже) блокируется в зародыше. Межнациональные конфликты с этнических пограничий перешли вглубь России, пронизав ее насквозь. Белые русскоговорящие Юго-Восточная Украина, Белоруссия, Восточная Эстония, Южная Латвия начинают представляться части русского населения РФ как новое Беловодье, русский заказник. И тогда как одни искренне переживают за сохранение и укрепление этих последних бастионов на фронтире Орды, другие, отчаявшись противостоять безнаказанным оккупантам на своей земле, решают заключить союз с Ордой и стать оккупантами на земле чужой. Подобно тому, как мигранты из Азии и Африки везут с собой архаику, от которой бежали, в Западную Европу и укореняют этот ад там, разрушая последнюю; так и приезжие патриоты Новороссии влекут за собой интернациональный сброд, террор и азиатчину, надеясь перемолоть Восточную Европу в Орду. Так некогда натиск гуннов вызвал крушение античной Европы, причем разрушили ее не столько гунны, сколько бегущие от них готы и вандалы.

Государство, максимально жестко реагируя на попытки русских (националистов) отстоять свое место в этнической иерархии РФ и искусственно понижая их статус внутри страны, одновременно всячески поощряет их агрессию вовне, активно сбрасывая энтропию. Эта регулируемая канализация используется Россией как инструмент давления на сопредельные страны с русским меньшинством. В этом, собственно, вся суть экспансивной доктрины русского мира. Максимально она проявлена на Украине.

Насколько Украина готова к схватке с РФ? На уровне боевого духа и качества комбатантов – вполне. Боевой костяк армии Украины – Нацгвардия, спецназ, ВДВ и часть добровольческих батальонов – реальная боевая сила. ВСУ стали единственной европейской армией, целиком получившей боевой опыт в схватке с сильным противником, обладающим всеми видами тяжелого вооружения и воюющего в наиболее современном стиле мятежевойны. На оперативном же уровне необходимо отметить вопиющую некомпетентность управления. Складывается впечатление, что отсутствие в войсках ДЛНР генералов и штабистов является преимуществом, позволяющим полевым командирам действовать на местах оперативно и слаженно.

Огромный потенциал национальной революции не только в пассионарном подъеме масс, но и в возможности гибкой перестройки институтов государства, приведения их в новое эффективное состояние. Классическим примером является Великая французская революция. Велика она не тем, что казнила короля и пролила реки крови, а тем, что явила пример грандиозной быстрой модернизации государства на базе способности народа и новой элиты к самоорганизации и взаимодействию. Франция тех времен находилась в ситуации куда худшей, чем Украина сейчас, и никаких международных организаций тогда не было. Союзников вообще не было и французам пришлось рассчитывать только на себя. В этих условиях они смогли перейти от закосневшей профессиональной армии к концепции «вооруженного народа», выявить среди офицеров будущих маршалов и уже эти маршалы из вооруженной нации создали новую профессиональную армию на уровень выше того, что им могла противопоставить вся Европа. То же произошло в сферах управления и права. Украинцы проявили впечатляющие способности к самоорганизации, но были ли они использованы старой элитой? Ее стремление обуздать революцию в попытке сохранить привычный способ существования белковых тел привело к консервации ряда отживших постсоветских схем и институтов, по сути – к стагнации и контрреволюции. Потенциал масс слит в добробаты и волонтерство, контрэлита кооптирована в средний эшелон, пар революции стравлен в свисток патетической риторики. Осуществить насущную потребность омоложения начальствующего состава силовиков – отправить генералов на пенсию и выдвинуть способных полковников и так далее по цепочке, тем самым осуществив мечты всего офицерского состава на подвижку вверх – новая власть не в состоянии. Поэтому цвет нации гибнет в котлах, а старым советским генералам ничто не угрожает, и они воюют по-советски, рассчитывая на бесконечный людской ресурс, которого у Украины нет. ДЛНР демонстрировали куда большие возможности роста способных командиров, пока не началась фаза их отстрела.

Прямое военное столкновение с Россией для Украины фатально, холодная же война вылилась в соревнование политической и экономической деградации, где Киев имеет преимущество в виде поддержки извне, зато РФ сильнее концептуально. Геополитическая привлекательность Империи в том, что в её «цивилизационном проекте» уготовано место и Украине, и Приднестровью, и Абхазии, и Осетии, и всем прочим, она всеядна. Безнациональная евразийская Орда с необычайной легкостью может использовать и православие, и традиции, и панславизм, и пантюркизм, и исламский фактор, и русский национализм, и советскую реваншизу, и толерантность, и новооткрытый рашизм, меняя инструменты и покупая ключевых элитариев по мере надобности. В отличие от Украины в России существует единое мифологическое поле, разработанное в мельчайших подробностях. Это советский миф. В первые годы нового тысячелетия мы писали, что в РФ у власти правительство временщиков, которое совсем не заботится о новой школе, о новом списке классиков, о создании новых нациеобразующих мифологем, как это сделали большевики. Признаем свою наивность: зачем новое, когда есть укоренившееся старое? Надо только переждать. И вот перед нами реставрация советского мифа с измененными акцентами: ведущую роль коммунизма заменила ведущая роль Великой Отечественной войны и победы советского народа над фашизмом как метафизическое торжество добра над злом. Историко-политической адекватности здесь нет и быть не может, налицо религиозно-мифологическое восприятие одного из театров военных действий второй мировой войны. В сакральные праздники религия Священной Войны принимает в РФ надрывно-истеричный характер и выливается в ряд театральных постановок федерального, регионального и местного значения, и большинство населения уже воспринимает это как должное. Орда грамотно эксплуатирует этот миф, он весьма удобен империи: многонациональность, фанатизм, готовность к сверхусилиям и сверхлишениям и пр. Во внешней политике он позволяет ей вмешиваться во все события на постсоветском пространстве и в Европе двумя способами: убеждением – «Как же, мы же вместе победили фашизм» и принуждением – «Надо добить недобитый фашизм». Логика простая, как мычание, и народу понятная.

Что же этому может противопоставить Украина? В начале 2015г мы видели два пути: атакующий и оборонительный. Атакующий – это цивилизационный проект Русь-Украина, позволяющий овладеть инициативой и стать не просто антагонистом, а альтернативой РФ. Это путь неимперский и нефедеративный, не захват земель и не добровольное присоединение территорий. Это новое понимание места Руси-Украины в прошлом, настоящем и будущем, новый восточноевропейский нацбилдинг на основе древнерусской традиции – построение национального государства с масштабом и возможностями империи. Никто такого еще не делал. Даже Китай остается империей, медленно приобретающей национальный окрас вследствие чудовищного демографического давления ханьцев.

Украинцы – часть древнерусского народа, которая де-факто за 600 лет стала другим народом, но лишь сто лет назад по политическим причинам приняла новое, территориальное самоназвание. Неслучайно мы выше взяли за точку отсчета пассионарного этногенеза украинцев именно 100—150 лет назад – время осознания украинцами того, что они – отдельный самостоятельный народ. Известно, что нация рождается в селе, а умирает в городе, именно в этом причина молодости украинского этноса – сотни лет он провел в селе, в своей колыбели, в то время как города заполнял сначала польский и еврейский, затем русский и советский элемент, а украинская элита ополячивалась и обрусевала.

Второй, оборонительный путь – путь украинского этнонационализма, антагонистическое отторжение Украиной России и всего русского. Это закономерный итог агрессии, но! Украинский этнонационализм при высоких качественных показателях страдает детской болезнью отрицания всего, чем он не является. В годы его становления и борьбы (те самые 150 лет инкубации по Гумилеву) это было необходимо, но теперь может стать помехой развитию народа и государства. Доходящее до пренебрежения невнимание современной Украины к целому пласту руских доукраинских смыслов от Киевской Руси через Ивана Федорова до Григория Сковороды – есть вредное самозашоривание, правка себя ножом по живому. Тенденция замены Давноруськой (укр.) истории на дискурс Стародавньої України из публицистики переходит в научную сферу и государственные документы. Заявления о том, что украинская культура началась с Шевченко (при всем уважении к этой титанической фигуре) носят резко ограничительный характер. В этой логике писавший в Петербурге великий Гоголь является предателем украинства наряду с писавшими во Львове Зубрицким и Головацким. Невнимание Киева к базовому пласту Руси отдает его Москве, как Крым. «Кто контролирует прошлое – контролирует будущее, кто контролирует настоящее – контролирует прошлое». И наоборот, принятие на вооружение идеи правопреемства Руси-Украины выдернуло бы из-под РФ ее «легенду», сорвало бы европейскую маску с ордынской физиономии.

На деле же официальный Киев, озабоченный лишь сохранением прежней власти у прежних элит, избрал третий, совершенно пассивный путь – ни нападения, ни обороны. Полагаем, финансово-экономическое мышление олигархов просто не воспринимает понятия войны и соперничества дискурсов и нарративов, отсюда полное игнорирование и провал такой работы. Попавший в капкан зверь отгрызает себе лапу. Оказавшаяся в ментальной ловушке Украина образца 2015 года отгрызает себе голову. Мощный драйв бунта и стремление к переменам, живая пассионарность и артистизм, настоящее гражданское общество и национальный подъем, страна понеслась вверх по дороге истории – но споткнулась о камень и упала в болото.

Камнем стала реальная демократия. Всеобщие выборы 2014г, где оказались равны голоса всех неравнодушных, ратующих за изменения к лучшему, с одной стороны; и племени «моя хата с краю», с другой. Огромный численный перевес вторых сыграл свою роль. Подавляющее серое большинство и есть болото, и это сравнение придумано не нами. Это пассивное большинство сидит дома перед ТВ, оно не выходит на акции протеста или одобрения, оно вообще не склонно к активности, его как бы и нет, и активисты, ведущие за собой ликующую толпу, часто поддаются обманчивому ощущению, что весь народ с ними, и надо лишь легализовать прекрасные порывы единственно верным демократическим путем. Вот тут-то к урнам выползает болото и наносит ответный удар. И к власти вместо ярких людей, весь политический капитал которых в будущих реформах, приходят порождения болота, заинтересованные лишь в его сохранении и распространении. Голоса надо не считать, а взвешивать, но это же недемократично, не так ли? Так равенство душит свободу.

Так пассивное болото, не предпринимая никаких активных действий и всего лишь оставаясь собой, используя демократию, затягивает в трясину и губит любые живые начинания. Закон трясины прост: чем сильнее бьешься – тем быстрее тонешь. Многие активные акторы революции замерли в этом болоте, стараясь не делать лишних движений и положившись на перемены к лучшему. Но время работает против них, ибо даже не шевелясь в трясине ты все равно медленно погружаешься.

Еще недавно бурлящая Украина вновь покрывается тухлой водой и кочками, затягивается тиной и ряской, зарастает камышом, над ней кричат выпи и загораются болотные огни, а в омутах сидят тихо или бьются пока живые звери революции, причем иные еще и дерутся меж собой. Надолго ли? Скоро вода сомкнется и только пузыри поднимутся вверх с характерным звуком. Болото вообще не терпит крупных животных, его формат – гады и жабы, в лучшем случае – птицы. И всякий, кто не знает об опасности болота – обречен.

2. Русский песок

Оставим Киев украинцам и поговорим о Москве не как городе, а о том, что она собой олицетворяет, о мифе Москвы, о смысловом и идейном его наполнении в современном русском сознании, о том, что говорит Москва.

Веками русские с первыми буквами азбуки впитывали в себя сверхценность Москвы. Москва говорила с народом сначала с Лобного места устами приказных дьяков, потом письменными указами государей, затем печатными, Москва говорила голосом Левитана по радио, теперь она говорит и показывает, говорящие головы и картинки сменяются поминутно, но одно неизменно. Москва тщится подменить собою не только государство РФ, не только страну Россию, но и такие понятия как Родина или Отчизна (непременно с большой буквы, иначе Ваня может счесть родиной свое Травино или Урюпинск), говоря от совокупного имени государства-страны-родины-отчизны. Меж тем даже живущие в Москве иностранцы знают, что Москва – не Россия. Но то иностранцы, а десятки миллионов русских до сих пор мыслят пословицей «Это моя страна, даже если она неправа», уравняв Москву с государством, государство со страной, а страну с родиной. Поддерживается необходимый уровень москвомании.

Абсолютная встроенность в каркас государства и паралич этнической самоорганизации приковали русский народ к госаппарату, сделав инвалидом-колясочником: вроде и руки есть, и ноги, и голова на месте, но все расслаблено, ничего не работает от долгого безделья, уже просто страшно встать, даже попытки приподняться вызывают испуг. Размер государства подается властями как величайшее достижение и безусловный повод для гордости. Пусть тяжелое и косое, но большое, а другого-то нет. И кругом враги. Сами-то мы с ними не говорили, за нас всю жизнь говорит Москва, на то она и Москва – говорит, значит, знает. Наличие большого государства мгновенно примиряет русского с любым беззаконием и несправедливостью, унижением и подавлением. Ориентируясь на родную Москву, он быстро находит в вопиющих фактах признаки государственной силы и начинает ею гордиться – вот какая у меня крутая и мощная коляска, а зафиксирован я в ней для безопасности, чтобы не дай бог не вывалился. Едет самобеглая коляска сама, да все быстрее и у тела ничего не спрашивает. Если вдруг явится святой Йорген и велит народу-колясочнику «Встань и иди!» – ничего не выйдет. Не сможет наш инвалид. Сначала нужно ту бешеную коляску остановить, а как это сделать на такой-то скорости? Летит птица-тройка, только флаги развеваются. А кругом канавы, овраги да столбы. Того и гляди – катастрофа, и придется нашего инвалида вырезать из мятого железа по кускам, да был бы жив.

Сознание русских притянуто к Москве задолго до появления России. Она не в клозетах, она в головах, эта московия головного мозга: «выразители русских интересов могут быть только в Москве». Русские в этой логике намертво привязаны к Москве, разотождествление смерти подобно. Кто не под Москвою, тот под США или другими внешними центрами силы, а стало быть враг и национал-предатель. Русскую провинцию московит воспринимает как задворки, подсобки, огороды и иные хозяйственные службы Москвы: Астрахань – сарайчик на бахче и рыболовная база, Кубань – поле подсолнухов и бассейн, ХМАО – буровая вышка, Ярославль – палатка шиномонтажа и т. д. Схема проста и знакома: русские – народ казенный, прикреплен к земле. Стало быть, в краях и областях РФ барыня ему – Москва. К республикам отношение другое – это особые дома со своими хозяевами – «титульными нациями». И тамошние русские прикреплены уже не к Москве, а к Уфе, Грозному и Ташкенту, и те вольны ими распорядиться. Они и распорядились, каждый по-своему. Многие изгнали русских, и Москва смолчала – это же их русские. Грозный и Ташкент сопроводили изгнание русских эксцессами, и тут Москва бы смолчала, как в случае с Ташкентом, оставшемся в ее орбите, но чеченцы захотели уйти из-под Москвы, а это уже нестерпимо. В логике московитов уход из-под Москвы означает примыкание к враждебному центру силы и значит – война. Кадыровы признали формальную власть Москвы, и война закончилась, им отдали Чечню в лен, а чеченцам, как компенсацию, Россию в охотничьи угодья. Кто смел, тот и съел, ничего, чай Москва не обеднеет. Главное – статус центра силы сохранить. В той же логике и «Русская весна»: уходящая из-под Москвы Украина поплатилась землями с прикрепленным населением, Крым-то наш, а вот Новороссию разменяют на вассалитет Украины в любой день. Для того и держат.

Ревизия роли Москвы в истории должна начаться с осознанием факта, что отношения Москвы и России вовсе не являются отношениями центра и провинций. Это отношения метрополии и колоний. Ярче всего это проявлялось во время войн, обнажающих суть вещей.

Потеря колоний для метрополии огорчительна, но не критична. За века истории «третий Рим» выработал даже своеобразную военную доктрину, которая первому Риму и присниться не могла. Пока противник двигался к Москве, ее задача состояла лишь в его задержке, т.е. активной постановке помех, и сборе колониального пушечного мяса. Величина людских и территориальных потерь никогда не принималась в расчет, пока дело не доходило до самой Москвы. А дело доходило.

В 1611—12гг занявшие Москву «поляки» (на самом же деле другие русские, русские европейцы – русины, литвины да казаки) вызвали панику ордынской элиты, понявшей, что альтернативные паны пришли ей на смену. Земля зашаталась под ногами московитов – отсюда и письма патриарха, и вояжи князей в колонии, где спешно сколачивалось ополчение против законной власти королевича Владислава, и призыв шведов, и попытки перекупить атаманов.

В 1812г снова сдали Москву, пусть с боем. Но абсолютная монархия могла себе такое позволить, ибо метрополией в ней был даже не город, а двор – в СПб.

Партия московской защиты была разыграна еще два раза. Ленин готов был отдать в 1918г немцам (и финнам) Петроград, лишь бы удержать метрополию – Москву.

Фатальность сдачи Москвы понимал и Сталин. Именно потому он пошел на огромный риск, сняв с Дальнего Востока практически все войска, стянув их к Москве и оголив границу с миллионной Квантунской армией. Сталин был готов к утрате любых колоний ради удержания метрополии. Классическая фраза, ставшая частью государственного мифа «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва!» содержит много смыслов. Здесь и то, что размер России не имеет для Москвы особого значения, и подпирающие сзади заградотряды, и семьи бойцов и офицеров – традиционные заложники Москвы и многое другое.

Сам распад СССР в 1991 году был своеобразным бунтом Москвы против президента Горбачева за сброс лишней периферии. Неслучайно этот бунт возглавил Ельцин, в ключевые годы перестройки (1986—87) занимавший должность первого секретаря Московского городского комитета (МГК) КПСС и снятый с нее Горбачевым.

В каждом выросшем в СССР/РФ русском говорит Москва, нас так учили, так растили, так программировали. Помните?

«Москва! Как много в этом звукеДля сердца русского слилось!Как много в нем отозвалось…»

Зададимся простым вопросом: Является ли современная Москва русским центром? Довольно с нас исторических изысков, поговорим о современном, животрепещущем, болезненном и крамольном. Если при Пушкине Москва в пику Петербургу еще сохраняла статус русского консервативного центра, то в СССР этот ее статус инерционен и сомнителен. В РФ с ее многонациональностью как главным политическим принципом Москва растратила остатки русского содержания в считанные годы, попытавшись возместить эти потери казенным православием и спекуляциями на былом. Насколько русское то, что сейчас Москва содержит и вынашивает в себе, а затем транслирует в Россию, внутрь? Наружу Москва выдает картинку защитницы и поборницы интересов русских, сплотившихся вокруг нее. Часть этой картинки россияне видят на ТВ-экране. А что же идет для внутреннего употребления?

Культура и политика, исходящая из Москвы, образ жизни, дискурсы – насколько они русские? Какие вообще русские смыслы хранит и генерирует Москва? Русский мир с вереницей гробов? Третий Рим, обернувшийся Новым Вавилоном? Интересно, что инволюция Москвы как русского центра сопровождалась ростом ненависти к ней в провинции. Многие ездили в столицу в начале 1990-х за мясопродуктами и ширпотребом, пытаясь обойти «карточку москвича». Колбасные поезда из голодных депрессивных городов любви Москве не прибавили. Последняя экономическая экспансия Москвы в Россию (2005—2015), сверхконцентрация ресурсов, власти и средств, показное сверхпотребление и феодальная региональная политика привели к тому, что даже в позднем СССР не так ненавидели Москву, как сейчас ее ненавидит Россия от Махачкалы до Владивостока.

Кризис державности РФ связан с кризисом Москвы как столицы и ее несостоятельностью как русского центра притяжения и ретрансляции. Подспудные центробежные тенденции в РФ сейчас сильнее, чем центростремительные. В этой связи москвацентричные рассуждения о консервативной эволюции, особом пути, культурных императивах, финансовых центрах и прорывных технопроектах, построенные на логике Калиты, видятся анахронизмом. Все эти изменения господа с бородами мыслят происходящими из метрополии – из Москвы. И рамки государства и судьбы русских тоже должны решаться в Москве: что-то отрезать, что-то пришить и т.д., все видится взором московита, кичащегося ханской пайцзой. Даже приближающуюся катастройку наиболее чуткие из них мнят очередным распадом империи и возвращением к началу цикла, к Московии времен Грозного, в худшем случае – того же Калиты. Суть останется прежней, и они начнут снова. Но нужно ли это другим?

Вы спросите: а где же альтернатива? Где другие русские центры, где вырабатываются и транслируются русские национальные смыслы? Их нет, и не могло возникнуть, ибо утратившая способность генерировать их Москва замыкала на себя любые поползновения русской мысли, бесплодно выхолащивая их, подобно старику, согревающемуся в постели теплом молодых наложниц. Московская идея сверхконцентрации ресурсов в себе имеет астрофизический аналог в виде маскона – концентрата массы, сосредоточенного под поверхностью лунных морей. Маскон за счет сверхплотности вещества вызывает гравитационные аномалии и способен отклонить движение космических аппаратов на сотни метров от расчетного маршрута, что при посадке может привести к катастрофе. Негативный эффект маскона Москвы уже не раз сказывался на нашем пути русских, нарушая расчетное развитие и опрокидывая планы и прогнозы.

Все новые ростки заглушены этим бесплодным, гнилым изнутри исполином, но если его выкорчевать, мы, возможно, еще увидим новые всходы. Новая этническая доминанта на западе пока дает нам надежду на Киев. Есть некоторая надежда на Новосибирск. Меж ними – тьма и пустота. И пока в наших головах говорит Москва, нам никогда не удастся ни осветить, ни заполнить великие пространства России. Пока жива идея московитства – все то, что мы зовем страной, родиной, отчизной, останется задворками хищного мегацентра-спрута.

А что же русские? А нет никаких русских! – заявила на всю страну известная теледива несколько лет назад, озвучив наконец выводы «нацменов» России. Тогда разразилась настоящая буря в стакане воды, ибо русским это как бы не понравилось, но поделать они ничего не смогли. Это был еще один тест в ряду, описанном С. Кара-Мурзой: «И реальные, и символические вызовы, перед которыми оказался русский народ с конца 80-х годов ХХ века, не привели к мобилизации его этнического самосознания. Оскорбления национальных символов русских доходили в некоторые моменты до крайности, что даже наводило на мысль об использовании этих оскорблений для экспериментального измерения „порога“ национальной чувствительности. На эти демонстративные действия не было ответа не только адекватного, но и мало-мальски заметного. Попытки русских националистов апеллировать к национальному самолюбию не находили отклика. Это явление, видимо, интенсивно изучается этнологами и социологами, однако в открытой печати результатов не публикуется. Очевидно, однако, что те культурные средства, которые пытаются применить для мобилизации этнического чувства националисты, неадекватны культуре современного русского общества». Но все встанет на свои места, как только мы пересмотрим привычные (слишком привычные) термины «русское общество» и «русский народ». Наше общество задано и построено сверху по государственным, а не этническим шаблонам, и характеризовать его следует как российское. Специфически русского общества не существует. Замеченное Кара-Мурзой бессилие культурных средств в русском нацбилдинге объяснил Олег Неменский в статье «Рустикализация русскости» (Вопросы национализма, №19). Теперь о народе.

Вопрос «Есть ли русские?» не так прост. Сами русские уверены, что они есть и их очень много. Но взглянем с системных позиций. Народ, национальность, этнос – это система, состоящая из элементов и связей между ними. Создадим условно экспертную комиссию из Тины Канделаки, Рамзана Кадырова и Шойгу Кужугета, и они скажут нам, что народ – это плотность и качество связей между элементами, а не их простая сумма. Поэтому не приходится сомневаться в существовании таких народов, как, например, евреи и цыгане. Даже экзотические ассирийцы или езиды в России вполне существуют именно как народы, сохраняя сплоченные жизнеспособные сообщества и поддерживая связи между ними. Несвязанные же элементы, будь их хоть сто миллионов, системы не образуют и претендовать на статус народ/национальность/этнос не могут. Эту нехитрую истину знает каждый шашлычник, но для русских это откровение. Они настолько свыклись с положением дел, что воспринимают свою атомарность как норму и продолжают считать себя великим народом, игнорируя вопиющее отсутствие русской этносистемы. Они никогда в ней не жили, ее распад давно завершен и сейчас идет следующая фаза – депопуляция.

Негодование националистов по поводу того, что в «Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года» русские названы скрепляющим элементом, а не государствообразующим или хотя бы стержневым, смехотворно. На деле государственная формулировка – это комплимент, реверанс в сторону русских. Скреплять многие этносы воедино может народ, предрасположенный к образованию связей, подобный цементу. И это уж никак не русские. Ранее и мы полагали их субстратом, питательной средой для других этносистем, растущих подобно колониям бактерий на агар-агаре в чашках Петри. Но жлобская позиция «мы всех кормим» стала анахронизмом уже в позднем СССР, не говоря уж о РФ. Страну, имитирующую сельское хозяйство, промышленность, науку и прочее кормят деньги с продажи сырья, а вовсе не русские. Развивая аналогию, мы обнаружим, что питательной средой для растущих колоний (не только этнических, а, например, гбшных, чиновных и др.) является не гипотетический русский народ, а богатейшая страна при забитом обществе. Покопавшись далее в чашке в поисках русских, мы увидим, что к росту здоровых этнических организмов на субстрате они отношения не имеют и найдем их на дне чашки в виде слоя инертного талька или песка.

Тальк не просто безвреден, он весьма полезен растущим организмам – это знают все, у кого есть дети. Тальк уменьшает трение – это его главная характеристика. Им пересыпают трущиеся поверхности тел, чтобы избежать потертостей. Известно, что представители враждующих меж собой народов Кавказа, оказавшись в России, прекращают вражду. Возможно, именно об этом думал экс-полпред Хлопонин, планируя переброску излишков населения Северного Кавказа вглубь России и встречный поток русских. Пересыпав ими агрессивные местные организмы, можно добиться реального снижения напряженности за счет расхода талька. Но нас сейчас интересует не биология, а нацбилдинг, строительство, и потому мы обновим ассоциативный ряд, сменив тальк на песок.

Русские не составляют ни политической, ни этнической общности. Это куча песка, многократно промытого, просушенного и просеянного. 120 миллионов песчинок, лишенных связей и самой потребности в них. Она вымыта из русских в ходе исторического регресса. Своих национальных и политических институтов они лишены минимум со времен образования империи, т.е. лет триста; русский язык стал общеимперским тогда же, а Советы его окончательно обобществили, сделав советским, русскую высокую культуру оторвали от народа, а вместо нее русским дали соску и погремушки: водку-матрешку-балалайку. Городскую культурную традицию подменили фольклором (часто высосанным из пальца или грубо подделанным) и пыльной этнографией, а сверху залакировали казенным православием. Но подмена очень поверхностна и глубоко депрессивное понимание того, что «Всё не так, ребята!» стало основой творчества русских писателей-деревенщиков и не только их.

Рустикализация дала интереснейшие сдвиги. Изначально ущербная русская идентичность, подвергнутая Советами вивисекции, подобна изжоге: не губит, но и покою не дает. Большая часть русских предпочитает вообще не заморачиваться, немногие думающие спешат избавиться от ментального дискомфорта и тут есть два пути.

1. Способные абстрагироваться и оценить ситуацию часто отписываются от негативной русскости, уходя куда угодно: в общечеловеки, в ингры и карелы, в неформалы и радикалы, кто-то воскрешает в себе бабушку-украинку и деда-латыша, кто-то принимает ислам, кто-то подается в нацию националистов или «малый народ», утверждая, что вот они-то и есть настоящие русские, а большинство – бяки, ментально или расово неполноценная биомасса.

2. Другие, в основном поборники величия, мнят песчаную гору Эверестом, теша свои комплексы неполноценности различной тяжести: от сравнительно безвредных Даарий-Тартарий до казаков-разбойников ДЛНР. Одним из маркеров тут служит упоминание 1/5, 1/6 или 1/7 части суши, что к действительности относится так же, как навигацкая картографическая проекция Меркатора к реальным площадям.