Помоги проекту - поделись книгой:
— Как и Раиса. Какая мать, такие и дети, и Валерий, уж не взыщи, подруга, стал таким же точно. — Аленина бабушка тоже вздыхала в ответ. — Знать бы тогда, что такое выйдет…
— Да кабы знать… Андрей-то хотел как лучше. Одна теперь отрада — Викушка…
Это они имели в виду странную идею Викиного дедушки Андрея отдать единственного сына в спортинтернат — мальчишка любил спорт, хотел стать футболистом, была возможность… А вылилось все в то, что сын стал чужим человеком с непонятными стремлениями и жизнью, в которой не было места ничему, что не связано со спортом.
— Андрей-то, царствие ему небесное, думал, что мальчишка тут будет свой талант губить, если ему по душе мяч гонять, и способности есть… У самого Андрея не получилось это, куда там, старший сын у матери-вдовы, оставшейся с ребятами, вот он и ухватился за представившуюся возможность хоть сыну своему дорогу пробить. И поначалу-то оно и ладно было, иные в тринадцать лет за сараями табак да самогон распробовали уже, а наш в спортшколе, у известного тренера. А потом вырос и женился на Раисе. Ведь знала я, что недобрая она душа, да разве могла помешать? А теперь ни сына у меня на старости лет, ни отрады никакой, окромя Викушки, Валерий считай что чужой теперь.
— Да пусть бы гонял свой мяч до посинения, Люба. А от матери и от Вики не отказывался, а он как отрезал — то, значит, дети, а это чурка осиновая. Девчонка хворая с детства, в чем ее вина? И ты тоже… Родила сына, растила, а он…
— Все, Галка, закрыли тему. — Бабушка понимала, что подруга права, но кому было легче от такой правоты? — Он как побудет здесь, так душой-то немного и отойдет под конец, снова становится похож на моего прежнего мальчика, он ведь добрый всегда был у меня… Беда только, что недолго он тут бывает, и всегда с Раисой, а там уж как уедет, то Раиса его снова обработает как ей надо.
— Свою голову на плечах иметь надо, виданное ли дело — позволить бабе собой вертеть.
Вика мечтала остаться с бабушкой, ходить вместе с Аленой в школу и всякий раз, когда наступал август, становилась мрачной, а вечерами, слушая сверчков, тоскливо вздыхала — возвращаться в город ей не хотелось. Она была там чужая, подолгу оставалась одна — когда родители и брат с сестрой уезжали «на сборы», оставляя ей деньги «на жизнь». Редкие звонки от родителей, а звонили они всегда по очереди, словно график дежурства соблюдали, не спасали положения. Но хуже было, когда они все возвращались, переполненные впечатлениями, постоянно обсуждая спортивные новости, они не замечали ее присутствия, и это было лучшее, что они могли сделать.
Вика не понимала, почему родители не позволяют ей жить с бабушкой, иногда она говорила Алене, что мать специально не позволяет этого, чтобы причинить боль и ей, и бабушке. И Алена с ней соглашалась — она и сама старалась держаться подальше от молодой тонкой женщины с горделивым профилем и огромными светлыми глазами, какими-то бесцветными, Раиса никогда не улыбалась и всегда казалась холодной и отстраненной.
Алена вошла в дом и принялась складывать стирку. Муж и старший сын управлялись сейчас в кафе сами — наплыв клиентов был, как правило, ближе к вечеру, и в обед Алена может заняться хозяйством, потому что родители уже немолоды, да и возни с огородом и скотиной им хватает.
А еще это единственное время в сутках, когда она может побыть одна. Не то чтобы Алена любила одиночество, но иногда ей было нужно собраться с мыслями и просто ощутить себя в мире и почувствовать свое личное пространство именно своим. Она приезжала домой посреди дня и занималась какими-то мелкими делами или просто шла на реку и купалась в теплой воде, любуясь зарослями ивняка на берегу. Всю свою жизнь Алена прожила в этом месте — нет, она ездила и за границу, и по стране, но не видела мест красивее, воды ласковее и прозрачнее, не знала ветра слаще того, что налетает из степи в жаркий летний день. И всякий раз тянуло ее домой непреодолимо, хотя и ждала ее здесь работа, хлопоты, но ощущение того, что она находится на своем месте, доставляло ей радость.
А вот Вика не была здесь на своем месте, и Алена это понимала. Конечно, Вика любила и старый бабушкин дом, в котором сейчас жила — как когда-то они с Аленой вместе мечтали, и реку любила, и вечную дорогу через улицу в лес, но когда оказалось, что альтернативы всему этому нет, Вика упала духом. Потому что вся ее жизнь была где-то там, в шумном городе, а здесь просто место, осененное счастливыми воспоминаниями, куда Вика любила приезжать на выходные или в отпуск, чтобы, набравшись сил, снова вернуться в ту, другую жизнь. Которая теперь для нее закрыта навсегда.
Во дворе залаяла собака — огромный волкодав Питер. Это Вика его так когда-то назвала, когда они взяли щенка, и он скулил посреди двора, отказываясь от еды. И Вика взяла щенка на руки, прижала к себе, укрыв своей кофтой, и запела песенку, как ребенку:
Вика часто вот так придумывала на ходу песенки и стихи, Алена всегда удивлялась, как у подруги это получается, сама она так не умела. Но имя прижилось, и волкодав, выросший огромным, с песочного цвета шерстью в серых подпалинах, узнал Вику, когда она впервые после разлуки пришла к ним в дом. Питер заскулил вдруг и прыгнул на Вику, словно обнял лапами, лизнул ее в щеку. Не забыл. Остальных же он облаивает как положено, а ночью его спускают с цепи, и он сторожит двор, и Алена знает: когда Питер во дворе, сараи можно не запирать, а съестного он от чужих брать не приучен.
— Мама, там пришли за молоком!
Это младший, пятилетний Артемка, вбежал в дом, принося с собой пыль и запах горячего солнца. Алена вздохнула — слишком быстро вырос, она и не наигралась малышом. А теперь это крепенький пятилетний мальчишка, бойкий и веселый, рвущийся на свободу из-под пристального присмотра бабушки и деда.
— А бабушка где?
— С дедушкой сено за огородом сгребают, некогда им.
Алена вышла из дома, обнаружив за забором высокую рыжую женщину — стройную, одетую в синие джинсы и голубую легкую блузу.
«Дачница, но не из наших, — поняла Алена шагая по дорожке к калитке. — Откуда она узнала о том, что у нас можно купить молока?»
— День добрый. — Женщина улыбнулась Алене и подняла вверх большую полупрозрачную сумку с трехлитровой банкой. — Вы Алена?
— Я Алена. — Алена рассматривала рыжие кудри гостьи — ну, надо же, огонь прямо! — А что?
— Молочка не продадите? Мне сказали, у вас можно купить.
— Утреннего, может, и наберу. — Алена открыла калитку, впуская гостью. — Но оно уже остыло.
— А это ничего. — Женщина подала Алене банку. — Мне подойдет.
Алена взяла банку и пошла по дорожке к летней кухне, женщина шагнула за ней, ступая легко и стремительно.
— Могу дать свою банку, чтоб не переливать. — Алена подняла чистое полотенце, которым утром накрыла банки с молоком. — Выбирайте любую, это утреннее.
Алена решила не задавать лишних вопросов — из опыта знала: если не совать нос в чужие дела, люди сами все рассказывают. Пусть не сразу, а со временем, но рассказывают.
— А творога нет?
Рыжая заинтересованно рассматривала летнюю кухню, и Алена ее понимает. Здесь когда-то жила ее бабушка Галя, пережившая Викину бабушку всего на два года, — и Алена ничего не меняла в ее бывшем обиталище. Все так же в углу стоит старый расписной сундук, все та же деревянная кровать, домотканые дорожки и вышитые занавески. Словно не двадцать первый век на дворе, а на сто лет назад вернулись, если бы не большой холодильник у дверей да не телевизор на тумбочке напротив кровати, то и вовсе было бы натурально. Особенно же колоритно смотрится самодельный буфет с тарелками прошлого века, его сделал когда-то свекор бабушки Гали, хороший столяр. И теперь, конечно, гостья рассматривает — а ведь тут почитай что и в каждом дворе такая экзотика имеется.
— Творог есть, но кисловатый получился.
— Это в самый раз, я люблю кисловатый. — Рыжая улыбнулась. — Прямо как музей тут у вас. Мебель самодельная…
— Это что, вот у моей подруги Вики такая мебель не то что в кухне, а даже и в доме стоит. — Алена вспомнила гостиную и спальню Вики и тоже улыбнулась. — Эта времянка раньше домом была, в нем жила моя бабуля, это потом мы тут все под летнюю кухню приспособили, когда родители новый дом построили, но бабуля так и жила здесь — по привычке, тут и померла. А у подруги моей бабушкин дом постарше этой времянки будет, и мебель вся сохранилась как была, она ничего не меняла. Вот там и правда заходишь — и как на сто лет назад… Ну, не на сто, но на семьдесят — уж точно.
— Как интересно! — Рыжая весело блеснула глазами. — Вот бы глянуть…
— Она гостей-то не жалует особо. — Алена открыла холодильник и достала миску со свежим творогом. — Сколько тебе?
— Пару килограммов. Нас много, как раз сырники будут на всех. — Рыжая взяла из миски крошку творога. — Ничего не кислый, как раз такой, как надо.
Алена достала весы, отвесила творог, пересыпала в пакет. Две коровы во дворе — хорошее подспорье, и себе хватает молочного, и людям остается. Рыжая чем-то понравилась Алене, и ее терзало любопытство, к кому она приехала и кто ей посоветовал обратиться за молоком в ее, Аленин, двор. Но правило есть правило, соваться с вопросами последнее дело, и Алена сноровисто завязала пакет, чтоб творог не просыпался.
— Яйца домашние есть еще. — Алена поставила банку с молоком в объемистую сумку гостьи. — А то вот наливка малиновая — но наливка, правда, недешевая. Если понравится, пойдем к моей подруге, она сама ее делает, попробуешь?
— А давай. — Рыжая махнула рукой, словно говоря: сгорела хата — спалим и сарай. — Меня Валерия зовут, я из Озерного приехала.
Алена хмыкнула — Озерное она знала, поселок за оврагом, где раньше был дикий лес и озеро с синими камнями. Туда раньше местные ходить не любили, место было не слишком доступное и пустое, делать там было нечего, то ли дело — Научный городок, там дачи ученых, и небольшие озерца то тут, то там. В Научном городке публика была знакомая, и доктора водились хорошие, никогда в помощи не отказывали, а Озерное выросло недавно, и поселились там какие-то богатеи, которые к ним в Привольное не заглядывали никогда. И как сюда попала эта рыжая дамочка, неизвестно.
— На-ка вот, попробуй. — Граненый лафитник до половины наполнился тягучей сладостью. — Я купила для своего кафе, но и дома оставила маленько. Понравится — пойдем, тоже купишь.
Валерия с опаской понюхала содержимое, потом пригубила.
— Боже, какая прелесть! — Она допила ликер и повертела в руках лафитник. — И стекло старинное, но напиток… Я куплю обязательно, далеко идти? Я на машине, доедем.
— Погоди тогда, я тебе яиц наберу. Какие ж сырники без яиц? А у меня яйца свежие — вчерашние тебе выдам, десятка два наберу. Сметану возьмешь? Сметана хорошая, не сомневайся.
— А масло есть?
— Есть и масло, как не быть. И сливочное, и подсолнечное, и топленое. Банку-то с молоком из сумки вынуть придется, она все яйца передавит, пока довезешь.
Машина Валерии стояла за кустом сирени, что за домом деда Григория, оттого-то Алена ее и не приметила. Машина оказалась большой, совершенно черной — какой-то неженской, и пахло в ней не так, как пахнет в женских машинах.
— У мужа взяла внедорожник, мне сказали, что дорога тут так себе. — Валерия вырулила из-за куста на дорогу. — Я давно хотела найти кого-то, у кого можно брать домашнее молоко, творог там, а может, мясо и овощи. На рынке как-то покупала у женщины творог, а она и говорит: из Привольного привезла. А я думаю — я-то что ж сижу, Привольное всего в пяти километрах, пешком дойти можно, просто несподручно потом с грузом возвращаться. Заехала с трассы в село, а там старик какой-то сено сгребал у дороги, вот он меня сюда и направил.
Алена усмехнулась — конечно, дед Григорий ее не забыл, отправил к ней покупательницу.
— Я молока могу отпустить, сметаны или творога — телефон мой запишешь, и как будет нужно, просто позвонишь, и я все тебе приготовлю. А вот если мясо нужно, то моя соседка Настя держит свиней и птицу на продажу, каждую субботу свинью режут на базар, и так если люди приезжают, то берут. Мясо хорошее, дрянью она животных не кормит, все по-честному. И птица на пшенице выкормлена, гуси и утки хорошие у нее, куры тоже есть. Надо будет — приезжай, отведу тебя к ней, не пожалеешь. Все, вот тут останови, разгоняться некуда, рядом совсем.
Алена подумала, хорошо ли поступает, приводя к Вике в дом чужого человека, но теперь уже поздно что-то менять.
— Ты посиди вот на скамеечке, я пойду, найду Викторию. Бог знает, где она сейчас может быть.
— А цветов сколько!
— Да, в цветах тут нехватки нет. Посиди, посмотри на цветы.
Алена точно знала, где найдет подругу — в малиннике за летней кухней. Там сейчас поспевают гроздья малины, и Вика собирает ее в эмалированные миски. Алена подозревала, что Вике просто нравится этот процесс, потому что на столе около кухни уже стоят две большие миски, доверху наполненные спелыми ягодами.
— Ой, сколько малины!
Вместо того чтоб остаться у калитки на скамейке и любоваться цветами, рыжая Валерия пошла за Аленой во двор, и теперь помоги ей, боже. Алена представить себе не может, как среагирует Вика на чужого человека.
— Вика!
Алена решила не тянуть с неприятным делом. К тому же Вике пора уже начать контактировать с внешним миром, и почему бы не начать сейчас? Ведь завтра все равно нужно выходить на люди, поскольку хоронят бабку Варвару, и тут уж не пойти нельзя никак.
— Чего орешь?
Вика вынырнула из-за угла, держа в руках миску, полную спелых ягод. Увидев Валерию, попятилась, но предостерегающий взгляд Алены остановил ее.
— Вот, привела к тебе покупательницу. — Алена делает страшные глаза, понимая, что Вика сейчас вполне может сбежать. — Наливки купить хочет.
— И малины. — Валерия взяла из миски ягодку. — Вот, одну миску хотя бы… А лучше две. У нас, понимаете, дети, а своих ягод нет. Ну и наливка ваша просто невероятная.
— В погребе. — Вика хмуро посмотрела на Алену. — Достала бы сама, чего меня от дел отрывать.
Алена прекрасно понимала, как вертятся сейчас винтики в голове у подруги. Ей хочется сбежать, потому что эта чужая женщина пришла из той, другой жизни, которая Вике теперь недоступна. И потому, что Вика боится встретить знакомых из той жизни. Но Валерия производит впечатление нормальной тетки, так что вряд ли можно ждать неприятностей.
— Чего я у тебя в погребе буду хозяйничать? — Алена пожала плечами. — Малины-то отпустишь человеку?
— Одну миску можно, там килограмма четыре. Найди во что пересыпать, а я достану наливку. — Вика смотрела куда-то поверх головы Валерии. — Вам малиновую?
— А еще какая есть?
— Вишневая есть и бузиновая, с мятой.
— Возьму каждой по бутылке. — Валерия достала из сумки кошелек. — И с Аленой я за молочное не расплатилась еще. Сколько с меня?
— С Аленой разговаривайте. — Вика с облегчением нырнула в погреб. — Наливка недешево вам обойдется, малина тоже не две копейки, но Алена по ценам лучше ориентируется.
На полках в погребе выстроились ряды бутылок. Вика остаток зимы разбирала записи в книге, что дала ей бабка Варвара, и к весне была уже уверена, что сумеет осуществить любой рецепт, указанный там. Старые записи разбирались тяжело, кое-где чернила выцвели, кое-где в рецептах были исправления или дополнения — другим почерком, более поздние, и Вика ощущала, как ее словно кто-то взял за руку и повел, и этот кто-то оказался доброжелательным и все понимающим.
И Вика с замиранием сердца ждала первых ягод, чтобы испробовать на них рецепты.
Но сначала зацвела сирень, и цветы сирени стали первым ее сырьем, из которого Вика сделала мыло и крем. Конечно, понадобились некоторые компоненты, их привезла Алена, но результат того стоил. Вика снова стала узнавать себя в зеркале, а это было немало.
— Держи, вот деньги. — Алена сунула ей в карман фартука купюры. — Давай, Лера, сумку свою, загрузим туда малину, а бутылки с наливкой отдельно повезешь.
— А вы говорили, мебель старая в доме… — Валерия умоляюще посмотрела на Вику. — Это у вас же, да? Я понимаю, что наглость с моей стороны, но я бы хотела посмотреть. Я не ради праздного любопытства, понимаете? У нас с подругой есть кафе — «Маленький Париж», на улице Сталеваров в Александровске, вы его знаете?
Вика кивнула — она когда-то очень любила это кафе, особенно Кошачий зал, у нее дома были стеклянные фигурки кошек, которые она приобрела в тамошнем магазинчике. Вещи пропали вместе с квартирой, но кафе она помнит, это хорошее воспоминание.
— Мы хотим открыть еще одно кафе, сделаем несколько залов в разном стиле, и вот стиль тридцатых годов прошлого века мне интересен, идеи нужны. — Валерия улыбнулась Вике. — Нет, если нельзя, то…
— Ну, пойдите и посмотрите. — Вика взяла со стола пустую миску. — Алена, покажи ей. А мне некогда…
Это был предел, дальше которого она не могла пойти. Валерия была частью той ее жизни, возврата в которую нет и не будет, и напоминать об этом Вике не требуется. И нежданная гостья — ухоженная, в ладно сидящих джинсах и голубой блузке, улыбчивая и благополучная, приехавшая на большой блестящей машине, — олицетворяет собой все то, что навсегда ушло из жизни Вики.
— Запах прекрасный в доме. — Валерия с интересом осмотрела веранду. — Дорожки самодельные?
— Бабушка Викина ткала, в летней кухне ткацкий станок до сих пор стоит. — Алена вздохнула. — Да только куда нам теперь ткать, ни материала нужного, ни сноровки. Вот, заходи и смотри.
Комната большая, Алена помнит ее столько, сколько помнит себя. Большой диван с полочками, зеркалами и откидными валиками, самодельные стулья, крашенные в белый цвет, самодельное же кресло и круглый стол, и туалетный столик-трюмо, и монументальный шкаф с резными дверцами, и портреты на стенах. Из большой комнаты три двери в спальни, одна из них Викина, в ней большая деревянная кровать с расписной спинкой и резными столбиками, небольшой туалетный столик и этажерка из лозы, в углу комод.
— Это все самодельная мебель?
— Прадед мой столяром был, делал мебель, а Викина и моя бабушки закадычными подругами были, вот прадед им мебель и сделал. Дом этот в войну не сгорел, потому что, видишь — сработан из камня, и крыт был черепицей, а не соломой или дранкой, так что это один из самых старых домов у нас. Ну и внутри Вика ничего не меняла, все осталось, как было при бабушке. Дом тоже особо не перестраивали — веранду пристроили, и все.
— Замечательно! — Валерия с удовольствием рассматривала вышитые скатерти и занавески. — А вышивал кто?
— Да все понемногу вышивали. Этим вышивкам лет по сто многим, кое-что бабушка Викина вышивала, а кое-что и Вика. — Алена кивнула на красивую дорожку, лежащую поверх круглого столика. — Вот эти маки. Вика цветы очень любит.
— Я заметила.
Что-то было в этой хмурой женщине, явно не радующейся гостям, что-то знакомое, но Валерия могла поклясться, что не была знакома с Викторией прежде. И тем не менее она не могла отделаться от ощущения, что где-то видела ее, эту Вику, живущую в доме, полном воспоминаний и теней прошлого.
— У нее, понимаешь, цветы эти растут словно сами. — Алена вздохнула. — Она их насадила полон двор — чтоб сорняки не сеялись, ну а теперь красота, конечно. Идем, а то молоко у тебя прокиснет в машине.
Валерия понимала, что ее вежливо выпроваживают вон, и понимала, что ведет себя нахально — и такое поведение для нее нехарактерно совершенно, но уйти из этого дома не имела никаких сил.
— Сиренью пахнет в доме почему-то.
— Вика мыла наварила из цветов сирени, вот и пахнет. — Алена знала, что если сейчас же не уведет Валерию, Вика ей этого не простит. Для нее это слишком. — Она много чего делает. Дать тебе мыла, что ли?
Алена зашла в спальню, где раньше спала бабушка, и открыла дверцу буфета.
— Вот, держи. Так бери, Вика его много наварила, есть еще ромашковое, но это самое пахучее. — Алена закрыла буфет и кивнула Валерии. — Так что можешь теперь приезжать и за молоком, и за прочим, только позвони предварительно. А то если что, я в кафе — на трассе, недалеко от нашего поворота, видела?
— Это которое «У Алены», что ли?
— Ну да. Я в кафе управляюсь, а у мужа там мойка для машин и ремонтная мастерская. — Алена ухмыльнулась. — Но и в кафе он помогает, конечно. У нас, правда, кухня простая — борщ да каша, ну и прочее, что обычно в семье готовим, так и публика у нас простая — дальнобойщики в основном. А дальнобойщику что, ему в рейсе не салат из крабов надо, а горячего борща да картошки с куском мяса, но и десерты есть для барышень, вечером местная молодежь тусит.
Они вышли во двор, из прохлады дома в горячий летний воздух, пахнущий цветами и травами, и Валерия снова подумала о том, что ей очень приятно находиться в этом дворе, где время словно остановилось на какой-то ноте безмятежного покоя, и с тех пор ничего не менялось.
— Подбросишь меня до кафе? — Алена поискала глазами Вику, но та, как нарочно, спряталась. — Вика!
Поделиться книгой: