Помоги проекту - поделись книгой:
В его сердце впился нож – по самую рукоять.
Она летела, как на крыльях, спустившись с высоты – и бросилась в его объятья. Прижалась лицом к его колючей щеке, почувствовав крупную горячую слезу.
Мы неспешно пили в качалке. Яна, чтобы отделаться от Кая, растелешилась, провозгласив, что отныне будет заниматься спортом. На новом мате отжималась учительница О. Е., выставив свой обширный зад в спортивных бриджах. По бокам её отжимались два матёрых самца, расставляя ноги на её ноги и по временам чуть ли не залезая на тридцатилетнюю спортсменку-феминистку.
Когда Яна выставила свой, они переметнулись к ней, и началась такая гадость, что Кай даже ушёл на футбол.
– Я тебя люблю, Слай, – задыхаясь проговорила она, снова припав губами к его чёрной щетине, – прости меня, Слай… Ты мне нужен…
Они ей помогали отжиматься, поддерживали, придерживали, потом стали качать живот – держали ноги, потом вис на перекладине – поднимали ноги… Как только допили самогон, я побежал домой, проклиная всех и вся…
Вот оно, негативное воздействие средств массовой информации, думал я, понятие «дедовщина» перекочевало из них (или из-за них) в мозги к Папаше, П-ву и Крабу! Они знают,
Я остановился помочиться, взглянул было на луну, но она стала так подтаивать, расплываться, расширяться и кружиться, что я едва не упал. Рефлекторно закрыв глаза, я сразу вернул себе опору. Как же неприятно, подумал я. Человек возникает из ничего, из какого-то сцепления атомов, потом он ходит-ходит, его пинают-пинают, и он разлагается на какие-то атомы. Это, конечно, несколько упрощённая схема: она не учитывает, так сказать, души. Душа, наверно, тоже возникает, развивается и разлагается на специальные атомы… под действием страстей и…
Размышляя так, я поскользнулся, распластался (прямо около своего дома) и начал блевать…
– Прости меня, Слай… Ты мне нужен… Мир соткан… из подлецов… А ты… Ты не хотел, я знаю!.. Я сама виновата… Даже не знаю, как это могло… произойти… – захлёбываясь слезами, она вытирала редкие крупные его слёзы. – Тогда с тобой… в тот вечер… я познала любовь… Многие говорят, что это низко, мерзко… Знаю… но лучшего –
Был день рожденья Перекуса, он обещался приехать (из города) и обещал, что мы с ним и ещё с Замом и Яхой покуролесим у него, и в том числе, конечно, обязательно
У хатки Зама. Вышли покурить Рома П. и тоже только приехавший Цыган.
– Ну что, Ром, как учёба?
– Да знаешь, Роман, бля… Одно слово – роман! «Санта-Барбара»! Мисягина, говорят, от меня беременна… Даже
– Ну, молодец, Ром. Пусть теперь деревенских залуп пососёт, пока не опоросится!
– Рая-Рая! Свинка, х… соси! «
– А Януха-то, говорят, тоже того…
– Чтоб она – да не может быть.
– А Кай-то её навещает – на мотоциклах, Витёк! И охота ему катать по 30 кэмэ – туда-обратно!
– А он её того, можть… Или с презером…
Цыган резко тсыкнул и судорожно отшвырнул бычок.
Вышла Яна.
– Куришь?!
– Я не курю, я просто так… Голова болит, да ещё этот ублюдок на нервы действует.
– Прости меня, Яна… Прости… Я не человек, я чудовище… Я не могу так… Я хотел повеситься… но… смешно и страшно –
– Нет! Нет, нет, я не могу без тебя. Я тебя люблю, Слай,
– «По-настоящему»… По-настоящему, Яна, это я!
Ещё кто-то вывалился.
– А вот и он! Эээ! Витёк, чаво ты?! Опять салатом кидался – ты уже запарил! Пойдём, я тебя помою в колодце…
Он повёл Яху, все наблюдали.
– Держись, Витёк, за столб, я достану воды! – орал Змей.
Яха весь вихлялся, перегибался и пританцовывал, но всё же кое-как состыковался со столбом колодца. Змей достал бадью, напился и стал ладонью черпать воду, забрызгивая ей Яхины джинсы.
– Так ты будишь… сто лет!.. – декламировал Яха. – Дай по-кажу!..
Он вдруг схватил бадью и вылил на Зама. Все удохли. Яна сказала: «Дурачьё, я руку хотела помыть – куревом воняет», и зашла.
А я в это время был дома и собирался идти к Перекусу. Я взял с собой Сержа и полуторалитровую бутылочку вишнёвого вина – специально для именинника.
Грязь была как никогда и ещё кружился снег. Бабка Перекса повторила, что «его уж с вечеру нету» (!). Мы подумали, что он у Ленки Курагиной (они в последнее время сдружились необычайно), и попёрлись туда. Чуть ли не из каждого двора выскакивали собаки (словно расплодились откуда-то!), но братец их не боялся: как только кидалась какая-нибудь овчарка – он кидался на неё и страшно орал. Собаки исчезали безвозвратно (как и Перекус, так его перетак!).
Потом мы пошли к Заму. На мосту вообще был потоп – как будто в его центре взорвалась бомба, а потом воронку залили кефиром, только чёрным. Да-да, слякоть, эта масса, была точь-в-точь как кефир – так её размесили… Я это знал
Я вспоминал, что когда у нашего дома не было ещё терраски, а был
Пока всё это мне представлялось, мы упёрлись прямо в эту самую притолоку – она была на уровне глаз, а чтобы постучать в дверь, надо было нагибаться… Братец «стукнул» пинком…
В доме явно кто-то был, кто-то смеялся, и в чулане вроде бы горел свет, но окна были плотно занавешены (недавно, видно, постирали занавески к Пасхе, завесив окна покрывалами и тряпками). Опять стучим.
Я пошёл было стучать в окошко, но осёкся – в узкую щёлку между занавесой и рамой я узрил Янку. Она стояла (радостная) в тускло освещённом проёме чуланной двери и держала пальчиками за хвост мыша.
Он нежно (sic!) расцеловал её, взял на руки и сказал: «Мы больше не расстанемся ни на миг».
Вдруг я понял, что это не мышь, а Tampax. Я сказал братцу: «Иди обойди – может, они в хатке» (благо он из-за своих интенсивных пинков в дверь не заметил, что я не стучал). Я припал к окну. Никого не было, только тускловатый слабоваттный свет из чулана. Когда тени шевельнулись, я их различил: Яна приседала, а рука Джилли (сестры Зама) подала ей мышь. У меня захватило дыхание и потемнело в глазах. Яна – Я-на – Я-на, опять она! Сестрёнка Зама помогла ей с тампоном (видимо, Яна первый раз их видела). Они вышли оправляясь, случайно столкнулись в проёме, Джилли шутливо сзади шлёпнула Яну: ничего, мол, ощущения? Та прыснула, как малолетка (вообще-то, что-то для неё новенькое – видно, в городе набралась) бросилась за Джилли и довольно жёстко нахлестала той по лосинам.
Вышли в сени – я услышал их голоса. Яна смеялась.
– О! Накраситься забыла. У тебя какая помада, Джиль? Не знаю такую – мажется?
– Не, импортная, так пахнет прикольно.
– Что-то не верю…
– А ты попробуй: покрась и на руку – будет отпечаток или нет.
Они зашли обратно, включили свет. Яна красила губы у зеркальца, сзади прыгала длинненькая Джилли. (Доросла, блин!) Я уже, можно сказать, читал по губам:
– Пробуй.
– Да не буду я пробовать. Пошли, выключай.
Они двинулись к двери, но как-то столкнулись.
– Я-то забыла! – опомнилась Джилли. – А ты пока попроб…
Яна целует её – три умелых движения нижней губы.
Свет погас…
Мать постарела…
Свет погас, но они вышли.
– Ты «Имануэль» читала?
– «Эмманюэль»?
– Ну, у меня валяется… Да тебе, по-моему, тоже Рома давал? Читать – как думаешь? Говорит…
– Не, Джиль, не читай – не поймёшь – ты ж дубовая!
– Я три страницы прочитала – ничё не по…
Я побежал. Сзади дома, на пороге хатки, тоже подсвеченный из двери, стоял Перекус и разговаривал с Сержем.
– А вот и сосед, – сказал он, а потом мялся: ты, сосед, конечно, извини, ну тут мы, так сказать… тут так вышло… тут вот Гниль приехал, Кай приехал, Янка приехала, Рома П. приехал… Джилли моя…
Я тоже мялся: зайти-то охота, тем более Яна. Тут выскочил из хатки Гонилой, пьяный. Раскачиваясь в разные стороны, растопыривая крылья как самолёт, он налетел на меня и – со всего размаху заехал мне кулачищем по скуле. Мисягина, Джилли и даже отчасти и Яна стали его «унимать» (в кавычках потому, что он, конечно, симулировал и пьянство, и буйство). Я вдруг негромко, но твёрдо сказал «убью» и медленно, но верно вытащил из земли подпиравший стенку хатки железный телячий кол. Мои глаза нечаянно налетели на расширенные карие яблочки Яны: в них читался смертный ужас…
«И тебя», – еле сказал я, сам не ожидая
Мать сильно постарела, поседела, выплакала глаза.
На улице была непроходимая грязь.
Мать, одетая в старую фуфайку и резиновые сапоги, развешивала у дома бельё. Вдруг – шаги по грязи, резко кто-то ступает – брызги летят, сын так ходит.
Да не один – с девчонкой на руках!
Мать так и обмерла.
– Славик!
А Слаем звала его супруга.
[Здесь кончается «Настоящая любовь», и мы, дабы не нарушать сложившуюся композицию, будем давать под видом «Настоящей любви» отрывочек из романа «Полночь-2», который я пытался писать в 94 году как продолжение бестселлера «Полночь» Д. Кунца.]
«И тебя», – еле сказал я…
Высунулся Кай.
– А тебя я щас убью! – заорал я и кинулся к нему. К счастью, я сам уже вовсю смеялся над своей последней репликой и уже не стал бы
Меня хватала Джилли, умоляла Ленка и оттаскивали братец и Перекус.
Мы уж было ушли, как прибежала Маринка, жена Яхи (они с ней жили прямо по соседству с Замом, у них и был колодец, кстати).
– Зам, глянь, чё творит: с избы верх снимает! Пришёл от вас поддатый, обиженный: они, говорит, меня не любят и не уважают. Включил видак, потом говорит: Звёздочка как моя? Я говорю: да болеет она, сам же знаешь. А он пошёл во двор и приходит прям с кобылой. Иди, говорит, Звёздочка, видак посмотрим.
Яна вдруг испустила истерический издевательский хохоток. А жена Яхи заплакала.
Скотт лежал на кровати в своей комнате. Он всё чаще не утруждал себя раздеванием – спал в одежде. Ноги его удобно устроились на спинке кровати. Любимые чёрные джинсы не позволяли видеть их в темноте.
Поделиться книгой: