Kuzia succinus

—  Да вот же он! — радост­но воскликнула Муська. — Ка­кой красивый!

Люда оглянулась и попяти­лась. Совсем близко от них, в канаве, ярко краснела спина Кузи. Круглые глаза глядели насторожённо, передние лапы медленно потирали одна дру­гую. Совсем, как муха перед едой.

—  Дай ему хлеба, Люда, — торопила Муська. Ей совсем не было страшно. — Ой, какой большой! Его много кормили, и он таким вырос. Да?

—  Да, — тихо ответила старшая сестра, кидая на до­рогу горсть хлебных крошек.

Кузя медленно вылез из ка­навы и деловито принялся завтракать.

—  Муська, не подходи так близко, — удерживала Люда сестрёнку.

—  Я хочу погладить. Люда, ты боишься? Да?

—  Ничего я не боюсь, а нельзя его гладить. Вот и всё.

Кузя сидел совсем рядом. Люда резко взмахнула рукой, кидая корку хлеба. Кузнечик отскочил.

—  Зачем ты его пугаешь? — сердито сказала Муська. — Кис, кис, кис. — Она подошла вплотную к огромному насе­комому и положила ладошку на лоснящееся бурое «седло».

—  Отойди, Люда. Он тебя боится.

10.

ЧИСЛО ДРУЗЕЙ КУЗИ РАСТЕТ

Костёр разгорался, но пла­мени при ярком солнце не бы­ло видно. Кусты тростника, щепки, сосновые ветки так и летели в него, но настоящего бодрого огня всё-таки не по­лучалось.

Удочки валялись на песке — клёва не было.

—  Ребята, я узнал. Тут один тип продаёт лодку. Вот бы нам купить! — мечтатель­но протянул Серёжка. —Мож­но будет уходить в море. Атак, с берега, разве наловишь?!

У Серёжки были резиновые сапоги, правда, они протека­ли, но всё равно благодаря им Серёжка казался опытным рыбаком.

—  Так надо же деньги иметь. Тип-то запросит сто рублей за лодку, —уныло воз­разил Слава. — Рыбачить можно и с берега. Вон, сколь­ко дачников сидит на камнях.

—  Стоп, ребята! —подско­чил вдруг чёрный, как цыган, Костя Пыжов. — Идея! Я знаю, где взять деньги. Вчера я был с экскурсией на даче Тулумбасова. Там говорили: тому, кто поймает кузнечика, инсти­тут даст премию — сто руб­лей! — Костя значительно об­вёл всех глазами. — Ясно?

—  А мы, думаешь, пойма­ем? — протянул Слава.

—  Тебе, толстому, не пой­мать, а нам—дело плёвое, — усмехнулся Серёжка. — Толь­ко где его искать?

—  Как где? — переспросил Пыжов. — Ясно, что вокруг дачи Тулумбасова. Он же ви­дел его ночью... Надо только поймать кузнечика раньше охотников, а то они, говорят, уже по ночам дежурят...

—  Ну и что, — перебил Се­рёжка, — дежурят, а кузнечи­ка и след простыл. Нет, искать надо везде. Давайте так: каждый берёт себе уча­сток. Я беру берег. — И Се­рёжка деловито подтянул го­ленища своих резиновых са­пог.

—  Эх, — махнул рукой Ко­стя, — жаль, Гошка заболел.

Ему бы дать самый важный участок. Он же сосед Тулумбасова.

—  Да он, может, выздоро­вел, — возразил Слава. — Го­ворят, ангина. С ангиной дол­го не сидят дома.

—  А как же, ребята, ловить-то его будем? — спросил Пыжов.

—  Лук и стрелы, — кратко ответил Серёжка.

—  Лук и стрелы, — кивнул головой Слава.

—  А охотники, я слышал, мелкой дробью будут стре­лять, — медленно проговорил Серёжка. — Всё-таки надо Го­шу позвать. И Люду.

—  Это само собой... — на­чал Костя и застыл с откры­тым ртом.

Ребята поглядели на него, оглянулись и мигом вскочили на ноги. Было чему дивиться, чего бояться: в десяти шагах от них, верхом на гигантском красном кузнечике сидел Гоша.

—  Здорово! — крикнул он негромко. — Не бойтесь. Это Кузя. Он не кусается. Я его выдрессировал. Кузя, вперёд!

Гоша похлопал ладонью по лоснящемуся боку кузнечика и «подъехал» к ребятам. По­том он вытащил из кармана кусок хлеба, раскрошил его на ладони и кинул Кузе под но­ги. Кузя жадно ел крошки.

—  А мы тут только что о тебе говорили... — начал было Костя, но Серёжка дёрнул его за рукав, и Пыжов замолчал. В самом деле, теперь им каза­лось просто невозможным про­менять Кузю на лодку. Что лодка! Лодок много, а Кузя один. Надо только, чтобы он их всех слушался.

Пришлось Гоше рассказать ребятам историю своего зна­комства с Кузей.

—  Заболел я, ребята. При­шлось Людку просить кормить кузнечика. А она говорит: «Кузя у меня хлеб берёт, а слушаться не хочет». Говорит: «Лягается, когда хочешь по­гладить...» А я, как на зло, температурю. Три дня проле­жал. Наконец вырвался. Ку­зя, вижу, обрадовался. Ага, думаю, если ты привык ко мне, то уж я тебя выдресси­рую. Стал он возить меня. А вот летать со мной долго не соглашался. Но я его молоком напоил — он и подобрел...

—  И летал с тобой? — за­кричали ребята. — Покажи!

—  Да подождите, всё пока­жу. Дайте досказать. На чём я остановился? Ах да! Слышу вдруг, что за Кузю обещана награда. Охотники понаехали. Ну, нет, думаю. Не выдам Ку­зю. И решили мы с Людой спрятать Кузю в лесу. По­строили шалаш и привязали кузнечика за ногу ремешком. Но ни черта не вышло! Гриб­ники кругом шляются, того и гляди набредут на шалаш. Да и Кузя стал болеть. Ему, вид­но, нельзя сидеть в темноте и духоте. Стал он вялый такой и вроде побледнел. Что де­лать? Вот и приехал к вам. Давайте все спасать Кузю.

—  Всё ясно, — веско ска­зал Костя. — Мы не дадим Кузю охотникам. Не дадим. Давайте думать!..

11.

В СТАНЕ ОХОТНИКОВ

Тулумбасов хохотал, хло­пая ладонью по газете. Он за­хлёбывался смехом. Слёзы текли по его щекам:

—  Ой, не могу! Ой, умори­ли! — кричал он, задыхаясь.

—  Что с тобой? Что случи­лось? — вбежала Мария Се­мёновна.

—  Прочитай! Я больше не могу! — стонал профессор, тя­жело падая на диван.

—  Но это же... «Нью-Йорк геральд трибюн». Что тут мо­жет быть такого?.. — говори­ла Мара, проглядывая пёст­рую страницу. — А вот «Ра­щен монстер». Это про твоего кузнечика? «Русское чудови­ще»?

—  Да, да, да! — подскочил профессор. —Именно про не­го. Читай!

«Нам сообщают, — медлен­но переводила Мара, — из го­рода Ольховки... воскресшее доисторическое чудовище тер­роризировало местное населе­ние. Чудовищный красный кузнечик кидается с вершин деревьев на прохожих... Э-э, как это перевести?.. Ага, норо­вя перекусить горло. 'Имеются многочисленные жертвы, осо­бенно среди детей. На борьбу с кровавым чудовищем вызва­ны ракетные подразделения войск. Есть основания думать, что кузнечик похитил ядерную боеголовку и... притаился неизвестно где. Население Ольховки решено срочно эва­куировать. Ждите дальнейших сообщений от нашего коррес­пондента».

—  Да, это смешно, — хо­лодно сказала Мара, опуская газету на стол. — Но в одном они правы. С тех пор, как ты, дядя, сделал своё открытие, я буквально терроризирована.

—  Что ты хочешь ска­зать? — перестал смеяться Ни­кодим Эрастович. — Что я, так сказать...

—  Я хочу сказать, что хва­тит мне забот. И поить чаем ораву твоих, так называемых охотников, я отказываюсь.

—  Почему «так называе­мых»? — удивился профес­сор. — Они профессионалы. Почему «ораву»? Их всего двое.

—  Они профессиональны в устройстве перекуров и, как они говорят, закусонов. Но они не способны не то что поймать твоего кузнечика, но изловить обыкновенную лягушку.

—  Но...— начал было Ни­кодим Эрастович.

—  Хватит! —крикнула Ма­ра. — Хватит мне тратить свой отдых на кипячение чайников и потрошение селёдок. Или ты их погонишь сегодня же...

—  Или? — спросил испу­ганно учёный.

—  Или завтра меня здесь не будет, —заключила Мара и вышла из комнаты.

Смеяться Тулумбасову уже не хотелось. В самом деле, уже дней десять в саду стояла палатка охотников. Каждую ночь, по их словам, они кара­улили, но толку не было ника­кого. Кузнечик будто исчез бесследно.

В палатке у охотников было душно. Оба сидели, скрестив ноги по-турецки, за очеред­ным чайником. Старший из них Михаил Михайлович, грузный, похожий на Тараса Бульбу мужчина говорил, вы­тирая мокрое лицо широким клетчатым платком:

—  Вот что я скажу тебе, Ипполит Ионыч, лучше взять трёх медведей, чем это... не знаю, как и назвать. Да, мо­жет, старику померещилось! Может, всё это для рекламы задумано! Вот, дескать, какой я учёный! И рощу воскресил, и тварь древнюю из янтаря извлёк...

—  Меня другое трево­жит, — ответил тоненьким го­лосом второй охотник. — Ска­жу, не хвастаясь, пострелял я зверей и птиц немало, и всегда охотничий инвентарь у меня в порядке был. Это как обычай святой у меня. А тут... — Иппо­лит Ионыч оглянулся. —Толь­ко успевай ружьё чистить. Сы­рость, что ли, тут такая?

—  Вот-вот, — поддержал его Михаил Михайлович, — и у меня ружьё что ни день чи­стить надо. Да ещё знаете, что в стволе у меня оказалось?..— И Михаил Михайлович что-то шепнул на ухо собеседнику.

—  Откуда ж? — Ипполит Ионыч от изумления даже ча­ем поперхнулся.

—  Моё такое мнение, что всему виной если не сам Ни­кодим Эрастович, то эта да­мочка. Чем-то мы ей встали поперёк. Вот и пакостит. А то кто же?

—  Ну это... — Ипполит Ионыч покачал головой, — едва ли.

Долго толковали охотники. И решили, что наступающая ночь для них будет решающей. Не прилетит зверюга — уйдут. Пусть кто хочет живёт здесь в крапиве, а с них довольно!

12.

СТРЕЛЬБА ВО МРАКЕ

К вечеру небо затянуло ту­чами, и на участке Тулумбасова уже к девяти часам вечера стоял полный мрак. Михаил Михайлович сидел в роще под гигантским хвощом - калами­том и прислушивался. Иппо­лит Ионыч расположился по­среди участка, в густой кра­пиве. В доме светилось окош­ко кабинета. Иногда по зана­веске проходила тень профес­сора. Мария Семёновна де­монстративно ушла в кино, сразу на два сеанса.

Охотники были людьми опытными, храбрыми, при­выкшими ко всяким неожи­данностям, но в этот вечер им было жутковато. И старому, и молодому всё время слыша­лись непонятные звуки...

Вот слабо скрипнула калит­ка, но никто не прошёл по до­рожке к дому. Вот, кажется рядом, зашуршала крапива — уж не змея ли ползёт? Иппо­литу Ионычу даже почуди­лось, что кто-то во мраке пых­тит, как после долгого бега. Он не выдержал и, обойдя дом, подошёл к Михаилу Ми­хайловичу:

—  Ну, как?

—  Иди, братец, на место, иди! — сердитым шёпотом от­ветил толстяк.

Что будешь делать? Иппо­лит Ионыч, мелко семеня, по­бежал в своё гнездо. И вдруг его будто дёрнуло за ноги. Он упал носом в траву и с перепугу нажал на спуск. Грянул выстрел...

—  В кого? В кого? — под­скочил к нему Михаил Михай­лович.

Хлопнула дверь и, путаясь в халате, выскочил Тулумба­сов.

—  Убили? Убили? — встре­воженно спрашивал он.

—  Нет, нет, Никодим Эра­стович, — вкрадчиво объяснял Ипполит Ионыч. — Просто я споткнулся, упал, ну и выстре­лил... в берёзу, кажется.

— Эх! — махнул рукой Ми­хаил Михайлович и зашагал на свой пост, в рощу.

Никодим Эрастович только тяжело вздохнул и, подобрав полы халата, вернулся в каби­нет.

После гулкого выстрела ста­ло особенно тихо. Ипполит Ионыч, порядком сконфужен­ный, сидел в крапиве и ему вновь чудилось то чьё-то дыханье, то тихий смех.

Так прошло два часа. Миха­илу Михайловичу очень хоте­лось закурить, но он стойко боролся с искушением и не вы­пускал из рук ружья. Упи­раясь спиной в упругий ствол каламита, глядел в тёмно-серое небо. И он дождался. Звонкие, радостные свистки раздались над его головой.

—  Он, —беззвучно сказал Михаил Михайлович и поднял ружьё, прицеливаясь в мерца­ющий зеленоватым светом контур кузнечика. В ушах его звенело.

Кузя веселился, найдя род­ную рощу.

Старый охотник нажал на спуск... щёлк! Выстрела нет. Осечка?

Михаил Михайлович «пере­ломил» двустволку... патронов не было! Ружьё кто-то разря­дил!

Он положил руку на пояс, ища патронташ. Но патронта­ша не было...

—  Ах, чёрт! — удивился охотник. — Он у меня расстег­нулся и упал, когда я подпи­рал спиной этот хвощ!

Пока он шарил в темноте по чёрной сырой земле, прибежал Ипполит Ионыч.

—  Что же вы? Что же вы не стреляли? — повторял он, стоя над копошащимся во мраке Михаилом Михайлови­чем.

—  Стреляйте, стреляйте са­ми! — торопил старый охот­ник. — Потом объясню. Стре­ляйте!

Ипполит Ионыч прицелился и нажал на спуск. Щёлк!

—  Это я... забыл снова за­рядить. Я же выстрелил, когда упал, — объяснял он, торопли­во заряжая ружьё.

—  Скорее! — торопил Ми­хаил Михайлович.

А Кузя, будто издеваясь над охотниками, вдруг замолчал и, одним прыжком перемахнув дачу, уселся на берёзу в дру­гом конце сада.

Ипполит Ионыч опрометью кинулся обратно, к своему ме­сту. И, опять споткнувшись о невидимую верёвку, шлёпнул­ся носом в крапиву, вкатив за­ряд в ближайшее дерево.

Кузя замолк и «потух». Или улетел.

Когда перестало звенеть в ушах, охотникам почудилось, что кто-то у забора негромко позвал:

—  Кузя! Ко мне, Кузя!..

13.

КУЗЯ СОВЕРШАЕТ ПОДВИГ