Помоги проекту - поделись книгой:
Гость сжал в ладони несколько шашек – крепко, аж костяшки забелели.
– Вот и я сейчас жду, со дня на день, – глухо сказал он. – Семьдесят два человека из моего окружения арестованы. Все боевые генералы, цвет армии. Перебил вас, продолжайте.
Хозяин положил свою сухонькую ладонь на крупную кисть генерала – рука разжалась, выпустила шашки. На коже – красные отпечатки-кругляши.
– На целый год я тогда остался без работы. Время в саду-огороде проводил – каждый куст здесь, каждое дерево нашими с Валянушкой руками посажены. Вспоминали Алёшу… Девятнадцать лет ему исполнилось, практику проходил – и погиб во время взрыва. Валянушкин любимчик был… Вот так все наши мальчики и ушли, один за другим. Вовочке три года было, заболел воспалением лёгких, когда мы из Усть-Каменогорска на Урал возвращались. Про Костю уже сказывал.
– Смерть ребёнка пережить – не дай бог никому.
Теперь уже гость положил ладонь на руку хозяина, пытаясь неумело успокоить старика. Забытые шашки лежали на столике вперемешку – как убитые солдаты на поле боя.
– Днями в огороде копался, – рассказывал хозяин, – ночами за конторкой стоял. По словечку, по шажочку продвигался, хотя поначалу писалось, конечно, быстрее, чем теперь. Молод был, сил много. А теперь-то меня ещё и зрение подводит – слепну. Да и других болезней хватает. Знаете, я прежде думал, что холодный пот – для выразительности сказывается. А стариком стал, болеть начал – и убедился, что никакого здесь нет преувеличения. Действительно, таков он и есть в самом деле – холодный пот. Но что-то я о болезнях разговорился… Возраст, наверное.
– Все мы моложе не становимся…
– Ну, вам-то рано на годы грешить! Вы в самом что ни на есть расцвете – погодите, будет ещё у вас много чего в жизни радостного. Но если не пойдёт работа над книгой сразу же, не отставляйте. И не каждого критика слушайте! Про меня говорили, что занимаюсь фальсификацией фольклора, разгромные статьи готовили. Я веру в себя надолго терял, за новые истории не брался, а кладовую писательскую всё равно пополнял. Как будто внутри что-то подсказывало – однажды пригодится. А потом, когда мне уже шестьдесят исполнилось, издали мою «Шкатулку», и началась совсем другая жизнь – одна книга, другая, награды… Вон недавно на китайский язык перевели, кино сняли, балет поставили… Всё это лестно, как любому сочинителю, – но когда пишешь, не о том думаешь.
– А люди своё вычитывают. Кого-то красота уральская завораживает, кто-то истории с тайнами любит… Вот на фронте один лейтенант всё сидел с вашими сказами, тогда я о них впервые и услышал. Это же детские, говорю, а он отвечает – дети одно возьмут, мы – другое.
– Никогда не думал, что буду детским писателем. Я для взрослых писал, а только вот ребятишки стали вдруг главными читателями. Каждый день письма с рисунками получаю – кто Огневушку нарисует, кто Серебряное копытце…
Хозяин устал от долгого рассказа, сгорбился над столиком – и сам стал похож на одного из своих персонажей, мудрого уставшего старика.
– Засиделись мы, – опомнился гость. – Ночь на дворе. Поеду.
Аккуратно сложил шашки в коробочку, провёл рукой по столику, как бы прощаясь.
В прихожей хозяин остановил его:
– Вот что хотел ещё сказать вам, Георгий Константинович. Дни наши – они словно камешки. Иные блестят, как изумруды, другие картинку показывают, как яшма. А есть такие серенькие, на первый взгляд – гранит или порода пустая, но потом оказывается, именно из этих дней и складывается самый главный рисунок жизни. Будьте здоровы.
Пожали друг другу руки – и распрощались.
Через два года после этой встречи, в декабре 1950 года маршал Победы Георгий Константинович Жуков провожал в последний путь Павла Петровича Бажова: в числе других близких людей нёс гроб с телом великого уральского писателя. По грустной иронии судьбы, фотография похорон стала единственным цветным снимком в архиве Бажова. А серые дни уральской ссылки спустя годы вспоминались Жукову не только обидой и вечным напряжением, но и светлой радостью от нечаянно вспыхнувшей дружбы. Как открывались для героев Бажова загадочные горы, так и для маршала Жукова Урал стал особенным местом, где он помимо прочего нашёл свою последнюю и самую сильную любовь – Галину Семёнову, которая родит ему дочь (ну да, снова дочь!) Машу. Маршал Победы вернётся в Москву, станет министром обороны, затем вновь попадёт в опалу и будет работать над своими многотомными мемуарами денно и нощно, забывая побриться – так что даже вахтёрша однажды откажется пускать его домой, не узнав:
– Вы кто такой?
Павел Петрович, наверное, посмеялся бы, услышав эту историю, да и верит в неё не каждый. Как, впрочем, и в то, что Георгий Жуков играл однажды ночью в поддавки с уральским сказочником.
Было оно взаправду или нет – теперь ужине узнаешь.
Но у нас сказывают, было.
Дорога в небо
Конечно же, никакой дороги в небо не существует – дороги строят на земле. Но если долгие годы ходить по земле одной и той же дорогой, поневоле начнёшь смотреть не только себе под ноги, но и вверх, в небо, в бело-голубой экран. Самолёты расчерчивают гигантский холст инверсионными мазками, облака предсказывают ясную погоду, и откуда-то слева, как на детском рисунке, выносит стаю – птицы будто галочки из списка выполненных дел.
Хорошо смотреть в небо взглядом пешехода. Плохо – если этот пешеход всю жизнь мечтал летать, а потом мечту в секунду отменили, и вот уже вверх летит не самолёт, а справочник городов СССР – распахивается на букве «С». Самарканд, Саратов, Севастополь, Симферополь, Смоленск, Сочи, Суздаль, Сургут, Сызрань, Сыктывкар… Он выбрал тот, где больше всего вузов – крупный промышленный город, Средний Урал, Свердловская область, и неясно,
Но прежде, конечно, – выбрать институт, получить образование… Мама мечтала, чтобы сын стал врачом, вот поэтому, хоть душа и не лежала к медицине, первым делом он всё-таки отправился в Свердловский медицинский институт. На улицу Репина.
– А что это у вас тут такое, напротив?
– Это у нас городская тюрьма, молодой человек. Следственный изолятор.
Смотреть на тюрьму, снова, изо дня в день, на пути в институт и обратно проходить мимо облаков колючей проволоки и зарешеченных окошек? Не будет он врачом, прости, мама. Ещё и по этой причине – не будет.
Следующая остановка – Горный институт. Пока добирался, вспоминал то, что пытался забыть.
Село Бор Борского района Горьковской области. Семья – поволжские немцы, но, когда тебе четыре года, ты не мыслишь такими категориями, ты даже слов таких не знаешь. Семья для четырёхлетнего мальчика – это мама и папа, родной дом и добрые руки, вкусная еда и тёплая постель. Для тех, кто вначале пришёл забирать и расстреливать отца, а потом – арестовывать маму, всё это – излишние подробности и не имеющая ценности информация.
Мать умоляла разрешить ей взять с собой малыша, кричала на всё село – крик этот будет стоять в ушах сына долгие годы. Его забрала соседка, но там большая семья, еды даже своим не хватало, а тут ещё
Впереди – несколько лет беспризорной жизни, придётся выживать, прятаться, кормиться от случая к случаю и никогда ничего не бояться. Проблему страха Эдик решил раз и навсегда – когда ему было лет восемь, он ночевал на кладбище. Первые ночи трясся от страха, а потом привык – и спал на могилах, как мёртвый.
Видела бы мать… Хорошо, что не видела! Она откуда-то знала, что сын жив, что они обязательно встретятся, когда кончится этот кошмар – пусть даже начнётся какой-то другой, лишь бы закончился этот.
Эдик, вождь беспризорников, чумазый гаврош из Кировской области, любил смотреть в небо – глаз не мог оторвать от аэропланов и самолётов. На земле в те годы было безрадостно, крона семейного древа не могла укрыть и защитить; но в небе всё было иначе. Стремительные рокочущие птицы над головой, имена лётчиков-героев – Супрун, Стефановский, Малышев, Жданов, Кабанов, Бахчиванджи…
Когда-нибудь к ним добавится его фамилия – ну и что, если она немецкая! Он прославит своё имя в воздухе, он будет испытывать чудо-машины и совершать подвиги.
Вот, например, Бахчиванджи – тоже не русское имя. Грузинское, турецкое?
Оказалось, что греческое, но говорить об этом было в те годы не принято. Совсем недавно лётчик Бахчиванджи геройски погиб во время испытаний нового реактивного самолёта БИ-1 над свердловским посёлком Кольцово. Эдик слышал, как про Георгия рассказывает радио – торжественные металлические голоса клялись, что подвиг его не забудется.
Георгий Бахчиванджи родился далеко от свердловского посёлка Кольцово – в станице Бриньковской, под небом Краснодарского края. Он тоже в раннем детстве лишился матери – но у Эдика-то мама жива и обязательно найдёт его, а маленький Гриша даже толком и не помнил свою мать, казачку Марию Ефимовну Ему было два года, когда она умерла, и отец, Яков Иванович, женился на вдове Агнессе Степановне Гринько. Агнесса Степановна стала для Гриши и старшего Ильи заботливой, нежной матерью. Только в сказках мачехи злые, думал Гриша, а в жизни всё иначе, на то она и жизнь. Биография Агнессы Степановны была причудливой: в юности она вслед за старшими братьями уехала в Нью-Йорк, где работала на трикотажной фабрике, вышла замуж за библиотекаря-революционера, родила дочь Олимпиаду и сына Всеволода, стала вдовой, а после 1917 года с детьми вернулась на родину. В сельской местности прокормиться было легче, чем в Москве, – вот она и уехала в село Берестовое, тридцать пять кэмэ от Бердянска. На мельнице, в соседнем Троицком, познакомилась с Яковом Ивановичем Бахчиванджи – тот тоже вдовый, с двумя сыновьями… «У тебя двое, у меня двое, вместе легче растить будет».
Слова «мачеха» (ну что за слово – будто чихнул кто!) Григорий не произнёс ни разу, любил, берёг и защищал Агнессу Степановну, учил младших детей (родилось ещё пятеро, семьи, как и деревья, были тогда большими) заботиться о маме. И она – как подхватила двухлетнего малыша на руки в день встречи («Гришечка, Гриша!»), так и не выпускала бы, но, увы, детям в семье Бахчиванджи рано довелось повзрослеть. Когда семья перебралась в Мариуполь, на остров Бузиновку, Гриша начал работать вместе с отцом на заводе имени Ильича – стал слесарем-трубопрокатчиком, следил за охлаждением печей. Он с малых лет был неравнодушен к технике – ив литейной мастерской успел поработать, и помощником машиниста. В свободное время ремонтировал посуду, музыкальные инструменты, да, в общем, всё, что нуждалось в починке, мог исправить и наладить. А смотрел всё равно – выше. В небо. Наблюдал за птицами – не как поэт, мечтатель или орнитолог, нет, Гриша пытался понять, как они летают. Птица – вот настоящее чудо! Маленький живой самолёт, у которого есть и крылья, и лапы-шасси, и встроенный компас. Как-то раз Григорий собрал модель самолёта из дранок, но он, зараза такая, летать не пожелал. Ничего, однажды у него всё получится – и он тоже поднимется в небо.
В 1931 году Григория Бахчиванджи призвали в армию. Разумеется – в авиацию: судьба его была начертана на небесах, инверсионными следами. Оренбургское лётное военное училище он окончил сразу по двум специальностям: лётчик – это раз, техник по вооружению – два.
Пройти по конкурсу в училище и стать лётчиком-испытателем вместе с Эдуардом хотели ещё двести шестьдесят человек. До финала добрались шестнадцать – комиссия просеивала претендентов сквозь мельчайшее сито. Здоровье должно быть безупречным – испытывать новые машины советское государство доверяло лучшим из лучших. Зрение, давление, сердечные ритмы, психическая устойчивость…
К тому времени Эдуард уже ничем не напоминал чумазого гавроша-беспризорника. Хороший рост, крепкое телосложение, красивое, чуточку холодноватое лицо. Десять лет назад милиционер, знавший всех кировских беспризорников по имени, выдернул его из толпы «коллег»:
– Эдик, тебя мать разыскивает!
Тогда бывшие заключённые могли подавать просьбы о восстановлении семей – и мать, освободившись, действительно нашла сына в Кирове. Это был один из первых счастливых случаев в его жизни – уже смирившись с собственным сиротством, он снова обрёл семью. А дальше нужно было идти вперёд и смотреть вверх. В общем, он так всегда и делал – ничего интересного под ногами не разглядишь, всё лучшее – за облаками, в небесах.
Посёлок Водный, Коми АССР. Напротив дома – тюрьма, соседи – бывшие сидельцы, зато здесь есть настоящая школа, и у него теперь – настоящий портфель, учебники, тетради! Десятилетний Эдик поступает в первый класс – он плохо владеет русским языком, хорошо – немецким и просто отлично – языком улицы. Учительница русского и литературы, ленинградка, жена политзаключённого, начала давать ему книги, одну за другой. Учителя-словесники – лучшие психологи, и вот уже русский язык – широкий, бескрайний, как майское небо, – стал родным для мальчика.
При этом каждый день, да не по разу, его называли то немцем, то фашистом – в зависимости от ситуации и характера собеседника. В те времена, впрочем, то были синонимы – немец и фашист, какая, в сущности, разница.
Можно было, полная паспорт, записаться русским – и председатель поселкового совета на это всячески намекал, согласившись выдать документ лишь с третьего раза. Но если ты начинаешь жизнь с обмана, с предательства собственного рода, в небо тебя точно не возьмут.
Он ведь ещё тогда, беспризорником, всё решил. Выучите я, поступит в лётное – и начнёт испытывать новые сложные машины. Как Бахчиванджи! В школе записался в кружок юных авиаторов при клубе ДОСААФ, изучал теорию и даже поднимался в небо, с инструктором. По-настоящему! Впервые! Был, конечно, на седьмом небе, и в одном, и в другом смысле слова… Самолёты Ан-2 и По-2, до реактивных – как до Луны…
На входе в свердловский Горный институт попытался вытряхнуть из памяти горькие мысли – как лепестки яблоневого цвета, которыми налетевший ветер присыпал ему голову и плечи. Лепестки отряхнулись легко, горькие мысли никуда не исчезли, разъедали душу обидой.
Он никогда не станет лётчиком, потому что не стал по документам русским.
Комиссия из двадцати врачей осматривала претендентов только что не с лупой – желающих стать лётчиками-испытателями (в перспективе – ещё и космонавтами) было куда больше, чем «посадочных мест».
Эдик выдержал все испытания, не срезался на медкомиссии ни в Ухте, ни в Сыктывкаре, но слово из пяти букв в графе «национальность» перечеркнуло все эти достижения. Документы отправили в Даугавпилс, – там находилось высшее военное авиационное училище – счастливый абитуриент готовился к экзаменам, как вдруг пришла повестка в военкомат.
Полковник, в кабинет к которому Эдик явился точно в указанный час (пунктуальность – его особая примета, такая же, как зелёные глаза), сказал, сочувствуя:
– Жаль, но мандатная комиссия твои документы завернула. По двум причинам: первая – это национальность, а вторая – что отец твой был расстрелян.
На редкость порядочным человеком оказался тот полковник, Эдик часто будет вспоминать его с благодарностью.
– У меня тут есть одно направление в Киев, на факультет хирургии медицинского института – бери и поезжай!
Но Эдик не мог согласиться: кто-то с детства мечтает стать врачом, кому-то нужны небеса.
Полковник рассердился:
– Ты что, с ума сошёл? Другому дай – сапоги лизать будет! Иди домой, поговори с матерью…
А у мамы его тоже была своя мечта – чтобы сын выучился на доктора. Так что полковник верно чувствовал: дома идея получит поддержку. Именно поэтому Эдик и не сказал ничего матери – у неё тоже был сильный характер, она могла убедить, повлиять, заставить…
Через три недели в кабинете всё того же полковника Эдуард окончательно отказался от Киева – и услышал:
– Что ж, тогда в течение суток тебе нужно исчезнуть из Ухты. Срочно поступай в другой институт! Хоть какой, неважно где. Иначе заберут в армию, а тебе учиться надо.
Вот тогда и полетел под потолок справочник городов СССР и приземлился – в Свердловске.
Жора Бахчи – так друзья называли лётчика Георгия Бахчиванджи. Он был весёлым, компанейским, но при этом – надёжным, обстоятельным, отважным. Герои прошлых лет видятся нам бронзовыми статуями, но за каждым памятником – живой человек и судьба, вплетённая в историю страны так, что не поймёшь, где заканчивается общественное, а где начинается своё. Плакатные портреты на почтовых марках, беллетризованные биографии, восхищённые слова Гагарина, имя, присвоенное пионерской дружине, улица в посёлке Кольцово, названная в честь Бахчиванджи, – за всем этим не разглядеть живого, настоящего Жору Бахчи. Его любили друзья, на него заглядывались девушки – лётчик, герой, красавец! Начиная с 1935 года Георгий – на лётно-испытательной работе в НИИ ВВС. Самолёты-разведчики, самолёты-истребители, испытание новых моторов в полёте… Когда началась война, Бахчиванджи в составе 402-го особого истребительного авиаполка нёс небесную службу на истребителе МиГ-3 – только что им же самим испытанном.
Лётчик-испытатель – тот, кто буднично входит в неведомое. За месяц – 70 боевых вылетов, десятки сбитых самолётов противника, но уже в августе 1941 года Бахчиванджи отзывают с фронта. Небесная атмосфера сменяется атмосферой строжайшей секретности. Ни отцу, ни матери, ни любимой жене Ираиде – ни слова. Жору Бахчи отправляют на Урал. Даже не в Свердловск – в посёлок Билимбай, за Первоуральском. Это, между прочим, Европа – а Свердловск уже в Азии, граница в двух шагах. Приезжие любят постоять одной ногой здесь, другой – там. На Европу Билимбай, конечно, не тянет – обычная деревня, спартанские условия. Но где и когда лётчики-испытатели жаловались на бытовые условия? Здесь, в Билимбае, в корпусе бывшего чугунолитейного завода, находился опытный завод № 293, где разрабатывался проект принципиально нового для Советской армии истребителя с реактивным двигателем. ОКБ инженера-полковника авиации Виктора Болховитинова получило задание – если не с небес, то немногим поближе – как можно скорее «придумать нам этот самолёт», истребитель-перехватчик, превосходящий те, что у врага.
Эвакуированные из Подмосковья конструкторы денно и нощно колдовали над БИ-1 – а будущий пилот новой машины с жидкостным ракетным двигателем сразу же стал звать её ласково «птичкой». Жора Бахчи присутствовал едва ли не на всех этапах работы, потому что хорошему лётчику недостаточно знать, как управлять машиной, – он должен понимать, как эта машина устроена.
Бахчиванджи был, конечно, не единственным кандидатом в испытатели БИ-1, но судьба настаивала на своём вполне решительно: главный претендент, лётчик Борис Кудрин, именно в эти дни серьёзно заболел. Георгий Яковлевич Бахчиванджи – смелый, опытный, дисциплинированный пилот – подходил по всем статьям. К тому же было ещё кое-что, о чём не знали командование и конструкторы, – Жора Бахчи уже многие годы мечтал совершить необыкновенный полёт, а для этого требовался необыкновенный самолёт. Посадочная скорость – сто километров в час! Возможность атаковать противника из любого положения! Перехватывать в воздухе! Двадцать пять секунд на старт и разгон до девятисот километров в час! БИ-1, товарищи, это даже не самолёт, а крылатая ракета. От такого шанса не отказываются.
Фюзеляж «птички» изготавливался в Нижнем Тагиле – знаменитом на всю страну промышленном городе.
Нижний Тагил – новая родина Эдуарда, которому, конечно же, не привыкать к смене городов и обстоятельств. При этом – он не актёр, который вживается в очередные декорации, меняя голос и лицо. Он принимает новое всем своим существом, не подстраиваясь под него, а вписывая жизненный поворот в рисунок судьбы, которую – ив этом он никогда не сомневался – человек создаёт сам. В те годы вера в человеческие возможности пребывала в самой высшей точке.
В 1962 году Эдуард окончил старейший вуз Урала, свердловский Горный институт – специальность «горный инженер-шахтостроитель», недолгая примерка должности младшего научного сотрудника – и вот он уже в области, принят на работу в трест «Тагилстрой». Мастер, прораб, старший прораб… Ни одного звена в цепи не пропущено – он шёл, как всегда, вперёд и вверх. Пунктуален, аккуратен, придирчив к себе и к другим. Цепь превращается в лестницу, звенья – в ступеньки. Должности мелькают в трудовой книжке – главный инженер строительного управления, начальник комбината «Тагилтяжстрой», заместитель начальника «Главсредуралстроя», с января 1990 года – начальник территориального строительного объединения «Средуралстрой». Человека, прошедшего через настоящий ад в детском возрасте, не остановишь и не собьёшь с пути. Человека, у которого украли мечту, – никто никогда не догонит. Он будет первым уже по той простой причине, что не может оставаться наедине с тяжёлыми мыслями – ему нужна работа, постоянное действие, вечное движение.
К тому времени он защитил кандидатскую диссертацию, был счастливо женат на любимой своей Аиде Александровне, у них подрастала дочь Светлана. Жену Эдуард выбрал, ещё не увидев лица, – просто шла девушка по улице,
Вот и он тогда сразу же понял: это моя будущая жена! Одна-единственная на всю жизнь. Как говорила ему бабушка: «Эдик, есть много прекрасных цветов – но ты можешь сорвать только один».
За Аидой тогда кто-то ухаживал – но Эдуард с этим кем-то вначале поговорил, а потом слегка побил его, потому что человек не сразу понял – шансов здесь нет и не будет.
Второго апреля 1990 года Эдуард Эргартович Россель (новая должность предполагает использование отчества – и вскоре в Свердловской области его научится выговаривать каждый) был избран председателем Свердловского облисполкома. Теперь к его обычному строительству – а он оказался одарённейшим в этом деле специалистом, способным свернуть горы на месте будущих фундаментов, – добавилось строительство незримое, но ещё более сложное.
Тот, кто мечтал стать пилотом, стал неожиданно для всех – и для себя самого – политиком. И пусть эти новые крылья, скроенные на манер модного двубортного пиджака, не способны поднять в небеса, ощущение полёта они дарят похожее.
Да и ветер перемен, поднявшийся в стране, пришёлся очень кстати. Впрочем, никакой ветер не поможет, если нет собственных крыльев – но крылья у него как раз таки были.
И то, что он стал первым губернатором Свердловской области, – не случайность и не везение, а вполне закономерный ход судьбы. Вроде тех естественных поворотов на дорогах, которые опытный строитель не то что не игнорирует – а напротив, вписывает в проект.
Когда грянет гром и мощные предприятия страны будет сотрясать дрожь лихолетья, губернатор попытается спасти заводы своей области.
У него это получится.
Когда в области окажется хлеба на три дня, он целую ночь будет вести телефонные переговоры с Казахстаном, а под утро вылетит туда, чтобы подписать очень невыгодный экономически, но единственно возможный в той ситуации договор.
И это получится.
В общем, получилось у него почти всё. Многое сбылось – птички-галочки в списке выполненных дел могут улетать в тёплые края.
Видите золотые купола на том берегу? Храм-на-Крови, возведённый на месте Ипатьевского дома. Эту стройку – дело чести – губернатор контролировал лично, каждый день приезжая на объект. Построили. Сдали. Сияют купола!
А вот это, например, американское консульство. Первое за пределами столиц, открытое исключительно благодаря губернатору Росселю…
Однажды на Диком Западе, рассказывая заокеанской публике о неведомой Свердловской области, Эдуард Эргартович увидел, как один из сенаторов тычет пальцем в карту, пытаясь найти этот самый
– Но там ничего нет! – возмутился сенатор. – Там тайга и медведи. А вы нам – про вузы, консерваторию, театры, заводы…
Поделиться книгой: