Помоги проекту - поделись книгой:
Замаскировав машины, танкисты собрались у тридцатьчетверки взводного обсудить детали завтрашней операции.
— Договоримся так, — полушепотом говорил Лавриненко. — Если колонна слабенькая, никто себя не обнаруживает. Это может быть тактический ход, чтобы засечь наши огневые точки. Наша задача — уничтожить танки и артиллерию. Но и тут надо посмотреть: если техники в колонне мало, ее возьмут на себя те засады, что стоят сзади нас. Если даже и убежит какая мелочь, шут с ней, значит, повезло.
Мы же покажем себя, только когда из города выйдет большая танковая колонна и, напоровшись на наших, повернет назад. Первым, после моего выстрела, в бой вступит Капотов. Остальные наблюдают за дорогой из Орла — вдруг оттуда придет подкрепление — и в случае чего прикрывают его. Если Капотову одному немцев задержать не удастся, на помощь выйдет моя машина. А ты, Антонов, выжди подольше. Если что, прикроешь нам тыл и левый фланг, за санитара будешь, подчистишь то, что мы не успеем…
Постояли еще, поговорили. А уж когда стали на шутки переходить, Дмитрий отпустил всех по машинам, чтобы до утра успели отдохнуть. Хотя какой там отдых — всю ночь сидеть в тесной холодной тридцатьчетверке…
Сам Дмитрий в танк не полез: решил пойти проверить, как замаскированы машины Антонова и Капотова. А когда возвращался назад, недалеко от того места, где стояла его тридцатьчетверка, вдруг услышал тихий детский плач и голоса взрослых людей. Дмитрий достал пистолет, пригнулся как можно ниже, чтобы не задевать шлемом ветки деревьев, и пошел на звуки. Метров через десять обнаружил двух солдат из заградотряда, а с ними мальчика лет десяти и совсем маленькую девочку.
Один из солдат рассказал, что детей нашли под корнями огромного, поваленного взрывом дерева. Когда стемнело, девочка, видимо, испугалась и заплакала. Тогда и обнаружили их солдаты.
Красноармейцы пытались узнать у детей, откуда они и что с ними произошло, но мальчик только изредка всхлипывал и молчал, а девочка тихо плакала, то и дело исступленно повторяя: «Дяденьки, родненькие, не убивайте…»
У Дмитрия больно защемило сердце. Если бы сейчас было светло, солдаты увидели бы, как у лейтенанта нервно заиграли на лице желваки, как сжал он зубы, как повлажнели у него глаза.
Лавриненко наклонился к детям, прижал к себе девочку, погладил по головке и тихонько зашептал ей на ухо:
— Не плачь, малышка, не плачь, не бойся, мы свои, русские. Никто вас не тронет. Ну, успокойся, мы же советские солдаты… Скоро найдутся ваши папа с мамой и заберут вас.
— Не заберут, их убили немцы… — сказал вдруг мальчик и тоже заплакал, закрыв лицо шапкой.
Дмитрий поднял девочку на руки, притянул к себе мальчика. Чем было утешить детей, что говорить, как отвлечь от страшных воспоминаний?
И тогда Дмитрий решил обмануть их:
— Кто вам сказал, что папу с мамой убили? Ранили, это правильно, но они живы. Когда мы сюда ехали, видели, как везли раненых, и одна мама спрашивала, не видел ли кто мальчика и девочку в лесу. Это, наверное, была ваша мама, конечно, ваша.
Мальчик хотел опять что–то возразить, но Дмитрий уже не давал ему ничего сказать.
— Я слышал, и как один дядя тоже спрашивал про детей. Просил нас, если встретим, привезти в Мценск. Они уже ждут вас там. Не плачьте, ну… — Дмитрий потрепал мальчика по плечу. — Ты же мужчина, вон какой уже взрослый, скоро в армию пойдешь, что же ты раскис, как девчонка? Какой из тебя будет разведчик, если сдержать себя не можешь? Ну–ка вытри слезы.
У одного из солдат оказался в кармане сухарь. Его разломили на две части и отдали детям. Второй боец тут же куда–то исчез и вскоре вернулся с ломтем хлеба и куском сахара. Постепенно удалось успокоить детей, узнать, что с ними случилось.
Из путаного рассказа мальчика Дмитрий все же понял, что его мать и отца прямо в доме застрелил из автомата фашист; мальчика же немец выволок на улицу и ударил прикладом по голове, когда тот сильно укусил его за руку. Когда он очнулся, то увидел, что дом горит. Его подняла какая–то женщина, и вместе с ней он выбирался из города. А когда они уже довольно далеко отошли от Орла, то попали под бомбежку. Женщина погибла. Мальчику же удалось добежать до леса. Тут он и нашел ту девочку. Она тоже потеряла родителей. После этого они пошли вместе. А когда снова прилетели самолеты и стали бомбить, они спрятались под деревом.
Пока Дмитрий расспрашивал мальчика, подошел еще один военный. Он оказался капитаном погранвойск. Выслушав короткий рассказ Лавриненко о случившемся, он тут же приказал одному из солдат немедленно отвести детей в безопасное место, чтобы с первой же оказией отправить их в тыл.
Распрощавшись с детьми и солдатами, Дмитрий вернулся к своей тридцатьчетверке.
Этот случай еще больше разбередил ему душу. И такая вдруг вскипела в нем ненависть к врагу, что захотелось сейчас же сесть в танк и броситься в город, чтобы утолить жгучую жажду мести.
В мальчугане Дмитрий увидел себя — уж больно похожим было у них детство. От детства, от этого начала жизни будет многое зависеть потом. «Только бы не сломало детей горе, не убило в них веру в добро и человечность, — думал Лавриненко, — только бы остались они живы в этом огненном смерче войны! А Родина поможет им выстоять и все преодолеть. Но этот город, эти орловские леса навсегда останутся для них воспоминанием о трагедии, пережитой в детстве. И всю жизнь потом они снова и снова будут возвращаться к тяжелым воспоминаниям. Так же, наверное, как случается это порой и со мной».
В последнее время, особенно в эти военные месяцы, все чаще и чаще нападала на Дмитрия ностальгия. Необъяснимо сильно тянуло на Кубань, в родные места, где прошли детство и юность, где остались друзья, где, любя и тревожась, ждет его мать.
При мысли о матери у Лавриненко тоскливо сжалось сердце: «Как она там, что с ней, здорова ли? Ласковый, добрый и удивительно сильный человек».
Сколько помнил себя Дмитрий, он ни разу не слышал, чтобы она пожаловалась на что–то, о чем–то вслух пожалела, позавидовала бы кому–нибудь или просто в минуту слабости по-бабьи пустила горькую слезу. А уж причин для этого было предостаточно. Жизнь, бывало, так закрутит, что в пору хоть с кручи головой… Впрочем, разве мог он помнить о том, что было с ним в те самые ранние, самые трудные годы его детства? Об этом он знал лишь по скупым рассказам матери. Она, правда, не любила вспоминать прошлое, рассказывала о тех годах всегда нехотя, сбивчиво, начинала вскоре нервничать и умолкала. И ее можно было понять. Когда в 1918 году погиб ее муж, Федор, служивший в Красной Армии, она осталась с четырехлетним сынишкой на руках. Тогда таких вдов много было в станице. Вскоре Бесстрашную захватили белоказаки. Начались кровавые расправы над семьями большевиков и красноармейцев. В первую же ночь молодая вдова взяла сына и, не успев даже собрать узелка в дорогу, ушла из станицы. И, хоть казалось, что главная беда миновала, долго они еще скитались по родственникам, долго еще не чувствовали себя в безопасности.
Нет–нет да и наскочит на хутор или край станицы банда, ограбят, убьют или искалечат, хату спалят, никого и ничего не пожалеют. А в степь ускачут, пойди узнай, кто они и откуда, эти свирепые звери. Может, живут здесь же, рядом с тобой, возможно, утром и на горе людское придут посмотреть, посочувствовать. А попадись ты им где–нибудь в тихом месте, не раздумывая, саданут в тебя из обреза или шашкой полоснут.
Особенно издевались бандиты, если узнавали, что человек сочувствовал Советской власти. Кровь стыла от того, что творилось во время этих бандитских набегов. Но Матрена Прокофьевна не столько за себя, сколько за малыша своего боялась: мало ли что придет в голову кулацким ублюдкам!
Из эпизодов того далекого, неспокойного времени помнилось Дмитрию, как мать часто брала его на руки, прижимала к груди, словно заслоняя от чего–то страшного, и тихо шептала на ухо:
— Ничего, ничего, сынок, потерпи еще. За слепой ночью все равно светлый день придет. Наша с тобой доля, наверное, где–то в пути заплутала. Видно, еще подождать надо…
Свято веря в эти слова матери, мальчуган не раз тайком бегал к какому–нибудь ближнему кургану или в катавалы за станицей, взбирался на самую их вершину и, спрятавшись в густой траве, подолгу сидел, внимательно вглядываясь в изумрудную зелень степных перекатов. Но за одной горой виднелась другая, потом еще и еще одна. А терялась вся эта вереница гор где–то далеко–далеко в сизой дымке, у самого горизонта. «Где же, за какой горой заблудилась эта долгожданная наша доля?» — спрашивал самого себя мальчуган. Так хотелось Дмитрию найти и поторопить ее: пусть порадуется мама!
…Да полно. С ним все ли это было? Неужели с тех пор прошло более двадцати лет? Неужели так быстро летит время?
Глава 3
Ночь в лесу прошла спокойно. Хотя справа, севернее, куда ушла группа капитана Гусева, шел сильный бой. До полуночи, приглушенные расстоянием, доносились оттуда звуки взрывов и орудийной канонады. От пожаров в стороне Орла стояло розовое зарево, в котором то и дело вспыхивали звезды осветительных ракет.
Утро 6 октября выдалось на редкость тихим, ясным. На желто–бурый ковер пожухлой травы и опавших листьев упала изморозь, чуть посеребрившая и броню танков.
Дмитрий открыл люк, высунул наружу голову, глубоко вдохнул свежий морозный воздух. Снизу кто–то спросил:
— Ну как там?
— Отличная погодка, — поднимая лицо к еще не потухшим звездам, сказал Лавриненко. — Мороз и солнце…
— А что на дороге?
— Пока пусто. Тишина…
— Тишина — это плохо, — заспанным голосом пробурчал стрелок–радист Иван Борзых. — В тихом омуте черти водятся.
— Спят, наверное, еще черти–то, — ответил ему механик-водитель Михаил Бедный. — У них режим — святое дело. Вот подкрепятся на дорожку, тогда и тронут.
— Грибов, что ли, пойти поискать? Может, где масленок какой под листом спрятался, на обед супец отменный сварганили бы, — мечтательно сказал Борзых, но в это время где–то совсем близко, у самой окраины Орла, ударило сразу несколько орудий крупного калибра.
С деревьев поднялась стая испуганных ворон, где–то высоко над головой раздался резкий свист, и от недалеких разрывов дрогнула земля. За первым залпом последовал второй, потом третий, четвертый, пятый…
Дмитрий опустился в танк, но люк до конца не закрыл, чтобы слышать, где рвутся вражеские снаряды. Вслух подумал:
— Похоже, бьют вслепую, по той поляне, где мы стояли вечером. Должно быть, что–то заподозрила «рама», что вчера стрекотала тут поблизости. Но о засаде они, видно, не догадываются. Это хорошо.
— Хорошо, да не очень, — сказал Борзых. — Сейчас отстреляются и двинут…
Действительно, не прошло и получаса, как со стороны города послышался гул множества двигателей. Он все приближался, все нарастал, и вот уже из–за поворота дороги показались первые мотоциклисты. За ними из–за деревьев выехал бронетранспортер, потом выползли танки, появились машины с солдатами в кузовах и пушками на прицепе, потом снова танки и опять машины.
Мотоциклисты уже прошли больше половины видимого Дмитрию участка дороги, а вражеская техника все выходила и выходила из–за деревьев.
— Да, командир, — снова услышал Дмитрий голос механика–водителя, — тут не мороз, тут жарко будет.
Нравился Лавриненко этот высокий, стройный, подчеркнуто опрятный старший сержант. Был он рассудителен, нетороплив, а главное, на все руки мастер. Бывший рабочий, слесарь, Бедный терпеть не мог, когда в танке что–то не ладилось. Отдыхать не сядет, пока не выяснит, в чем причина неисправности. Для него этот бой был первым. Еще с вечера он настраивал себя на то, чтобы не поддаваться ни малейшей растерянности при встрече с врагом. Поэтому, видно, сейчас старался говорить спокойно, даже немножечко с эдакой бравой веселостью в голосе:
— Красиво едут, бродяги! В самый раз их сейчас на тот свет торжественно спровадить.
— Да. Не знают они, какую им тут встречу приготовили. А то небось так не форсили бы. Не хотел бы я сейчас на их месте оказаться. — Это ответил башнер Федотов, самый высокий боец из всего экипажа. Человек, любящий больше слушать, чем говорить. «Уж раз этот выпустил целую обойму слов, значит, тоже волнуется», — подумал Лавриненко.
Борзых, прижавшись щекой к пулеметному прицелу, что-то тихо бормотал, похоже, считал неприятельские танки. Наконец и он не выдержал:
— Сколько же их прет? Как саранча по полю. Эх, мать честная, резануть бы сейчас…
— Спокойно, спокойно, — урезонил его Лавриненко. — За нами дело не станет. Мешок просторный, пусть лезут.
А между тем колонна все выходила и выходила из–за поворота дороги, и казалось, что ей так и не будет конца. Фашисты сидели в машинах с поднятыми воротниками шинелей, нахохлившись. Должно быть, холодным показалось им это утро.
Бедный, подумав о том же, сказал:
— До подштанников разденетесь…
— Экипаж, к бою! — прервал его Дмитрий, увидев, что среди деревьев показался замыкающий колонну бронетранспортер.
Лавриненко теперь был весь внимание и непрерывно следил за последней машиной, по которой намеревался сделать первый выстрел, чтобы застопорить движение колонны назад. Потянулись томительные минуты ожидания выгодной дистанции для выстрела, который к тому же должен был послужить сигналом для общей атаки на колонну.
Нервы напряглись, и, казалось, ничто уже не могло отвлечь его взгляда от этого бронированного автомобиля. Внезапно где–то в лесу, впереди вражеской колонны, тишину разорвала пулеметная очередь. Следом раздалось несколько беспорядочных выстрелов, потом вдруг поднялась и захлестнула лес оглушающая лавина звуков: стрельбы, взрывов, криков.
Как выяснилось позже, кто–то из мотострелков не выдержал и раньше времени дал по передним мотоциклам очередь из пулемета. Поэтому оговоренный план нападения на колонну был сорван.
Лавриненко, воспользовавшись замешательством врага, несколько раз выстрелил по бронетранспортеру, зажег его и тут же перенес огонь на грузовики с пехотой. После следующей серии его выстрелов одну машину с пехотой разнесло в щепки, другая загорелась и съехала в кювет. Длинная пулеметная очередь полоснула по соскочившим из кузова солдатам.
А впереди, в овраге, куда ушла большая часть колонны, гудела от взрывов земля. Это расправлялся с фашистами Бурда.
Поняв наконец, что попали в западню, вражеские танки стали сползать с дороги, открыв беглый огонь по тем местам, откуда по ним били пушки.
Капотов покинул место засады и лесом двинулся вдоль колонны, стараясь выйти немцам в тыл. А по застрявшей на дороге технике теперь открыл огонь и Антонов. Он разбил орудие, которое фашисты пытались установить на шоссе, вступил в перестрелку с вражеским танком и вскоре поджег его.
Пока фашисты, которым все же удалось установить орудия, били по местам, где только что стояли танки Лавриненко и Капотова, те отошли уже метров на пятьдесят в сторону и вновь ударили по колонне. Так, сделав три–четыре выстрела, тридцатьчетверки стали переходить с места на место, снаряд за снарядом посылая в колонну противника. А от запоздалых ответов врага им вслед летели лишь мерзлая земля да ветки иссеченных осколками деревьев.
У немцев началась паника. Грузовики, тягачи, бронетранспортеры, танки стали разворачиваться и, тараня свои же поврежденные машины, двинулись назад, не заботясь уже о пехоте, которая металась по лесу.
Два вражеских танка попытались зайти в тыл Лавриненко и Капотову, но из засады открыл огонь Антонов. Отпугнув машины противника, он выскочил на дорогу и стал пулеметным огнем и гусеницами уничтожать рассыпавшуюся по обе стороны шоссе пехоту.
Увидев, что немцы пытаются уйти в город, Лавриненко решил начать преследование и устремился к дороге, чтобы не дать возможности оторваться вражеским танкам.
Пелена дыма, расстилавшаяся над городом, видимо, помешала гитлеровцам разглядеть за своими машинами, приближающимися к Орлу, советские тридцатьчетверки, и нашим танкистам удалось ворваться на городские окраины.
В одной из боковых улиц остановились две грузовые машины, и соскочившие с них немецкие автоматчики побежали навстречу танкам. По пехоте и машинам врага тут же полоснула пулеметная очередь, но тридцатьчетверки не стали останавливаться и проскочили еще один квартал. Вдруг спереди, откуда–то из подворотни, ударила пушка, и танк Лавриненко содрогнулся от попадания снаряда в башню.
— Хорошо бьет, барбос, — чертыхнулся Бедный, — но слабовато. А ну, командир, ты пальни. Поучи его, стервеца, как стрелять надо.
Противотанковое орудие было спрятано за воротами небольшого каменного особняка, и обнаружить его можно было только по вспышкам при выстреле. И вот в просвете между створками ворот снова блеснул огонь, новый удар потряс танк. Тут же прогремел выстрел орудия тридцатьчетверки.
Когда упали сорванные с петель ворота, танкисты увидели перевернутую, с отбитым колесом пушку, пролом в стене и несколько трупов вражеских солдат, лежащих рядом с орудием.
— Вот теперь порядок, — удовлетворенно сказал Бедный.
Чтобы не получить удара сбоку, перекрестки пришлось проходить на большой скорости. На один из них выехали одновременно с грузовиком, в кузове которого, плотно прижавшись друг к другу, сидели солдаты. И этот перекресток проскочили, не сбавляя газа, только почувствовали мягкий толчок, когда тридцатьчетверка ударила машину в передние колеса.
— Что ж ты делаешь, Михаил? — ехидно спросил Борзых. — Похоже, по вождению ты в хвосте плелся. Командир, заметь, перекрестки проезжать не умеет. Придет теперь нашему «бате» жалоба, что мы в городе аварию совершили. Позор на всю бригаду.
— Ничего, по городу поездит, научится, — в тон стрелку ответил Дмитрий.
— В том–то и дело, что, пока он учиться будет, глядишь, половину фрицев в Орле передавит, да еще и награду заработает.
А нам тогда с кем воевать? Я, между прочим, тоже, когда в бой собирался, во всех телогрейках дырки под орден прокрутил.
— А ты не зевай, чаще включай свою тарахтушку, — ответил Бедный, — видишь, вон впереди гансы по улицам разгуливают, а ты ворон считаешь…
Увлекшись преследованием врага, разгоряченные боем, наши танкисты не заметили, как оказались в районе товарной станции, где в это время шла разгрузка зенитных орудий. Часть пушек уже была снята с платформ, их–то немцы и пустили в дело. Открыв ответный огонь, скрываясь за домами и заборами, Лавриненко и Капотову удалось все–таки подойти к станции.
Выведя из строя железнодорожные стрелки, они отошли за ближайшие дома и сделали несколько выстрелов по цистернам, которые только что подогнал маневровый паровоз. Одна за другой вспыхнули две огромные емкости. Взрывом разбросало горючее. Загорелись рядом стоящие составы, в которых начали взрываться боеприпасы. Из пассажирских вагонов и теплушек, сбивая с себя огонь, стали выскакивать обезумевшие от ужаса немецкие солдаты. Начался такой фейерверк, что Лавриненко и Капотову самим едва удалось увести машины из опасной зоны.
Дело было сделано. Стало ясно, что немцы укрепляют восточные окраины города, подвозят в Орел боеприпасы и технику. Дальше рисковать было нельзя, надо было срочно уходить из города.
Тридцатьчетверки уже покинули станцию, когда Лавриненко услышал охрипший голос механика–водителя:
— Командир, посмотри–ка на башню. Похоже, немцы на ней НП соорудили. Стукнуть бы их по кумполу.
Недалеко от железнодорожной станции, на взгорке, стояла высокая водонапорная башня. Дмитрий присмотрелся. Действительно, на ее крыше видны были движущиеся фигурки людей. Видимо, это был наблюдательный пункт вражеских артиллеристов, которые корректировали огонь своих орудий.
Лавриненко выбрал удобное для стрельбы место и, когда в прицеле появилась кирпичная стена, нажал на спуск. Снаряд попал в самое основание башни, она качнулась, несколько секунд постояла, как бы раздумывая, в какую сторону упасть, и с грохотом рухнула вниз, подняв высокий столб красной кирпичной пыли.
В это время впереди на большой скорости через перекресток проскочил танк Капотова. Это был плохой признак. Немцы, установив наконец, что в город прорвалось всего два танка, решили устроить им западню. Сделать это было не так уж и трудно: запереть пару улиц противотанковыми орудиями, на крыши посадить гранатометчиков, и попробуй потом вырвись отсюда.
Однако Лавриненко и Капотову все же удалось выскочить из Орла. Повезло. Но не совсем: недалеко от города, на проселочной дороге, ведущей куда–то в сторону Мценска, они напоролись на засаду.
Началась танковая дуэль. Нашим танкистам, пожалуй, пришлось бы туго, если б в самый разгар боя не помогли свои. Антонов, тридцатьчетверка которого осталась вместе с основной группой добивать в лесу остатки фашистской колонны, когда подошли танки Бурды, рассказал командиру роты, что Лавриненко с Капотовым погнали фашистов в город. Предвидя возможные осложнения, Бурда приказал взводу Петра Молчанова немедленно идти к Орлу и в случае чего помочь Лавриненко.
Машины Молчанова уже подходили к городу, когда танкисты услышали впереди, в стороне леса, внезапно вспыхнувшую яростную артиллерийскую пальбу. Молчанов направил на выстрелы свои танки и через несколько минут оказался как раз в тылу у немецкой группы.
Теперь уже вражеские машины сами попали в крайне трудное положение, оказавшись под перекрестным огнем советских танков. Вскоре вспыхнули два панцирника, потом остановились и задымили еще два танка. А когда немцы, решив, видно, что в этом месте к городу подошла крупная танковая часть, стали отходить под прикрытие домов, в кустах уже пылало пять машин. На этот раз, не став преследовать врага, Молчанов и Лавриненко отошли к лесу. Тридцатьчетверки укрылись в небольшом ельнике. Но только механики выключили двигатели, чтобы дать им немного остыть, как в чуть затянутом облаками небе появились немецкие самолеты. Началась бомбежка. Бомбили ту часть города, откуда только что ушли тридцатьчетверки.
Переждав налет, Лавриненко и Молчанов повели свои машины на соединение с основной группой и вскоре недалеко от места прежней засады нашли танки Бурды. Но тут чуть было не произошла другая неприятность.
В небе снова появились самолеты, но теперь это были уже советские бомбардировщики, которые, кстати, еще вчера сам Бурда просил Катукова вызвать на помощь. Однако танкисты увидели, что намерения у летчиков отнюдь не дружеские. Сделав круг над танками, собравшимися на большой поляне, самолеты стали заходить для бомбометания. Пришлось в срочном порядке расстилать на земле специально для этого случая приготовленное полотнище, означавшее «мы свои». Увидев его, летчики, понимающе качнув крыльями, развернулись, и бомбардировщики взяли курс на Орел.
Как выяснилось позже, передний край бригады переместился к этому времени в район села Ивановского и группа Бурды оказалась в тылу врага, поэтому и перепутали советские летчики свои танки с немецкими.
Но об этом танкисты узнают позже, а тогда надо было срочно выбирать новое место для ведения оборонительных действий, поскольку ясно было, что противник этот налет на город и колонну так не оставит и обязательно постарается ликвидировать советские танки.
Чтобы не дать фашистам скрытно обойти группу, Бурда решил отвести ее к селу Кофаново и закрепиться там на высоком берегу реки Оптухи.
Поделиться книгой: