Невеста без места

Уезжали рано. Из терема княжеских дочерей вывели покрытых, а на плечах у обеих были платки из Карияра. Доска под Велькиной ногой скрипнула, та же, что и всегда скрипела. В последний раз. Попрощалась.

Князь с княгиней шли следом, за ними — ближние отцовские бояре и их боярыни, а потом все прочие, толпа собралась немалая. И за воротами тоже толпа, словно весь Верилог собрался.

Поклонился боярин Мирята:

— Спасибо за честь, хозяева, и за товар дорогой, что вы нам доверили. Доставим без убытка.

— Ты уж постарайся, боярин, Боги Светлые в помощь, — откликнулся князь сурово. — И ты, Горыныч, тоже не подкачай, спрошу за все, не обессудь.

Поклонился и воевода Ждан Горыныч, погладил сизый ус:

— Не беспокойся, княже. У меня не забалуешь, — и гордо по сторонам поглядел.

Воевода слыл человеком строгим и правильным, к раздумьям и сомнениям не склонным и голоса без нужды не повышал, все и так трепетали. Да еще и сотня кметей под его началом, кому же баловаться захочется. Князь знал, кого назначить туда, где никакого беспорядка допустить не хотел.

Вот все и сказано, а зря время тянуть — дело пустое.

Обеих девушек посадили в крытую повозку, туда же сели ближние боярыни: грузная Милава Воевна, одна из доверенных у княгини, и совсем молодая, бездетная пока Любица, муж которой, красивый молодой боярин Городей, ехал помощником Горыныча. Другие боярыни и челядинки тоже расселись по повозкам. И под шум и крики горожан, под пожелания всего, что только можно пожелать невестам, двинулись — до ворот, за ворота и дальше, дальше, полями, потом через лес.

Велька маялась от невозможности скинуть покров, оглядеться, посмотреть последний раз на отцовский город, на места пусть и не совсем родные, но все равно свои. И дышать хотелось полной грудью, а через покров не дышалось легко. Но нельзя пока его снимать! Не положено. Если жених живет недалече, ему невесту так покрытую и везут всю дорогу, ну а им просто нужно отъехать подальше от Верилога, а там, в лесу где-нибудь, можно пелены скинуть и на белый свет смотреть. Или верхом ехать, недаром же их лошади тоже тут. И все равно, от того чувства, что увезли из отцовского двора с закрытым лицом, как на краду…

Именно что как на краду. Потому что навсегда. Сколько таких невест уехали в чужие края и как сгинули, потому что никто их не видал больше? Шутка ли, такая даль. Хорошо, если вести иногда приходили, что де жива да сколько детишек. А про них с Чаяной волхва Даруна в чаше волхвовской что-то увидит.

Велька не сразу и заметила, что плачет, сами собой слезы побежали. Вытерла их ладонями.

— Ох, девоньки мои, — негромко сказала старшая боярыня, — ничего, ничего. Это всегда так. Невестины слезы — на будущее счастье. Потом над ними смеяться станете, радоваться. А захоти вас батюшка с матушкой навеки дома оставить, вот беда была бы, верно? На то и девки, чтобы замуж идти! Вот весной снарядит батюшка ваш обоз с товаром, купцы многие поехать захотят, и кто-то из братьев ваших непременно приедет, а на родины, может, и княгинюшка соберется. Повидаетесь!

Ну да, так и есть, и сестра шмыгала носом.

— И женихи у вас до чего хороши, аж сердце замирает! — весело поддержала старшую боярыню Любица. — Можно хоть с закрытыми глазами выбирать. Ох, и этот страхолюд тут!

— Так это боярина Миряты пес! — вспомнила Воевна. — Ох! — и повозка чуть качнулась, это Волкобой запрыгнул в нее и улегся рядом, прижавшись к Велькиным ногам. Та сразу вцепилась пальцами в его шерсть, давая понять, что не отпустит.

— Княженка, княженка! Да что за лихо? Что за зверь нахальный такой? Не укусит? — волновалась боярыня.

— Что, тот пес тут? — возмутилась Чаяна, которая из-за покрова сама Волкобоя не видела. — Гони его, еще не хватало, псиной все тут пропахнем!

— Не пропахнем. Не волнуйся, сестрица, он хороший, — кротко отвечала Велька, не собираясь отпускать от себя пса, — совсем немного с нами проедет, он устал, — она приподняла покров, так, что они вдвоем с Волкобоем оказались накрыты крошечным белым шатром, привычно погладила лохматый мех, — хороший мой…

— Устал он, — негромко хихикнула Любица, — да его хоть в соху запрягай!

Больше боярыни ничего не сказали, видимо, не сочтя слишком непотребным, что княженка забавляется с собакой. А Велька радовалась. Вдвоем под белой пеленой было куда приятнее, чем в одиночестве.

Первую остановку сделали после полудня, на обширной поляне посреди леса. Волкобой до того, казалось, дремал, прикорнув в ногах у Вельки, и о нем почти забыли, но лишь обоз встал, как пес встрепенулся, спрыгнул с повозки на землю и исчез в ближних кустах.

— Наконец-то, — вздохнула Чаяна, — хоть малость ноги разомнем. Скоро уже, а, Воевна?

— Да прямо сейчас и можно, — решила боярыня, оглядевшись.

Она кликнула челядинок и вдвоем с Любицей повела княжон в лес, сама придерживала за руку Чаяну, молодая боярыня вела Вельку, позади них девки тащили короб с одеждой. На местинке в несколько шагов, со всех сторон заросшей кустами, Воевна сделала знак остановиться и сама сняла покров сначала с княжны, потом с княженки, быстро сказала:

— Матушка Макошь светлая, спрячь и сохрани, лики скрой, в пути сбереги, до дома доведи!

Это она попросила богиню-мать, всему сущему хозяйку, спрятать и сберечь девушек-невест, которые поедут теперь до своего нового дома с открытыми лицами, чтобы все беды-напасти их хоть и видели, но не узнавали. Потом Велька с Чаяной сняли драгоценные наряды невест — верхицы из красного шелка, затканные золотом поневы, обручья и ожерелья, заменили все это вещами простыми, чтобы не на челядинок, конечно, походить, но сравняться по виду с одетыми по-будничному боярынями.

— Белица! — с улыбкой посмотрев на Чаяну, нарекла ее боярыня временным прозвищем, — а ты Огнява, — она скользнула взглядом по золотящейся на солнце косе Вельки.

Теперь на весь долгий путь они как будто и не они, а другие девушки, откуда-то взявшиеся из леса. А незадолго до Карияра они опять вот так же одежду переменят и станут собой прежними.

Когда шли обратно на поляну, боярыня Любица взяла Вельку-Огняву за локоть, будто помогая, и, незаметно оттеснив от остальных, сказала:

— Пес этот твой… то есть боярина Миряты… умен на диво, не находишь?

— А что такого? Мало ли умных псов? — удивилась княженка.

Она сама к разумности Волкобоя уже привыкла.

— Таких-то мало.

— Счета он не знает, резы не читает, а то бы и я удивилась, — возразила Велька весело, — а что послушный и понятливый, так это и правильно, хорошо его учили. И кому нужна глупая собака?

Она готова была защищать Волкобоя от любых придирок. Ишь, нашли, на что пенять — умный больно!

— Резы, может, и не читает, — не отступала Любица, — а словно каждое слово понимает. И мой боярин тоже заметил. Не оборотень ли? Знаешь, у отца моего служили оборотни. Хорошие были люди. Семья целая жила у нас в веси. И от них я знаю, что прятаться от людей под звериным ликом у оборотней бесчестным считается. То есть если пришел к людям в дом без камня за пазухой, должен в человечьем лике быть или хоть показаться, поздороваться и у хозяина разрешения спросить, можно ли ходить зверем. Понимаешь?

— Понимаю, — досадливо вздохнула Велька, — и что же мне, спросить у него, не оборотень ли? Или у самого боярина спросить? Думаешь, к нам кариярцы с камнем за пазухой приехали? Тогда спрашивать смысла нет…

— А мы не будем спрашивать, — заверила Любица. — Я слова особые знаю, которые оборотня раскрыть помогают. Харута научила меня… это бабка была в семье у оборотней. Она братьев моих нянчила. Отец доверял им очень, вот… Попробуем? Нет так нет, зато лишнего думаться не будет. А, Огнявушка, милая?

— Ну, давай, — сдалась Велька… то бишь Огнява… привыкнуть бы теперь!

Надо же, придумала имечко боярыня, ничего другого не нашлось. Конечно, Велька — огненная волхвовка, Аленьина внучка, и многие на княжьем дворе это знают, если не все. Но эту частичку ее сути напоказ выставлять до сих пор не полагалось. Что ж, боярыня не со зла, просто красивое имя ей назначила, какое в голову пришло, не отказываться же было! Огнява так Огнява.

— Там ведь не только слова? — уточнила она у Любицы. — А еще что? Если бы слов особых хватало, ты бы у меня могла и не спрашивать, верно?

— Верно. Хоть один волос с него добудь, а лучше несколько, для верности. Ты его часто гладишь, тебе нетрудно.

Велька недоверчиво покачала головой:

— А это без обмана? Может, подшутила над тобой твоя оборотница, и слова те ничего не стоят? Или ты проверяла?

— Проверяла, еще бы! — улыбнулась Любица. — Я же росла с оборотнями рядом, как было не проверить! У меня есть волоски со шкуры оборотня, я покажу тебе… И когда оборотни в человечьем облике, волосы их все равно таким способом распознать можно.

На том и порешили, да и на поляну, к лагерю, как раз вышли. Теперь, без покрова, можно было оглядеться.

Посреди поляны темнело несколько кострищ, это значит, постоянно останавливались тут обозы. Но вериложцы костры не зажгли, незачем — только отъехали, снеди с собой и так хватало, чтобы перекусить. Челядинки уже расстелили скатерти прямо на земле, разложили пироги разные, жаркое, воды принесли — конечно, был тут неподалеку ручей или колодец. Кмети княжеские с прочими не мешались, расположились отдельно и дозорных выставили, хоть и ехали пока по своей, мирной земле, где никто на княжеский свадебный обоз и поглядеть без почтения не посмел бы. Но Горыныч в таких делах никому спуску не давал, то ли еще будет, когда чужие земли начнутся!

Кариярские кмети тоже расположились отдельно, но знатные кариярцы сели за общий «стол», и княжичи, и боярин Мирята, и другие бояре-кариярцы. Княжнам и ближним боярыням места оставили самые почетные, кариярцы напротив сидели и воевода.

— Это наши Белица и Огнява, — объявила Милава Воевна, усаживаясь.

И незачем ей было уточнять, которая кто.

Велемил лишь мельком глянул на Вельку и заулыбался Чаяне. А та метнула взглядом по сидящим, ища кого-то… Иринея, конечно. Тут Велька и заметила, что его нет. И Горибора нет, лишь двое княжичей за скатертью сидели.

— Хороши имена, каждой к лицу. Глядишь, пока доедем, больше настоящих понравятся, — пошутил боярин Мирята, — а двое Веренеичей моих поохотиться поехали, вперед нас, догоним. То ли звериный след какой увидели…

И Чаяна поникла головой, равнодушная к тому, что Велемил так и ласкал ее взглядом. Волкобоя тоже не было видно. Наверное, он и нашел тот след, по которому ускакали двое княжичей.

Велька встала.

— Пойду посмотрю мою Званку. Дальше верхом поеду.

— Да-да, — поднялась и Чаяна, — я тоже хочу верхом.

Перечить им, отговаривать никто и не подумал, обе княжьи дочки в седлах ездили ловко, а их кобыл уже только ленивый не разглядел и не восхитился. Обе рослые, с высокими холками, поджарые, тонконогие, с длинными роскошными гривами — вот забота для конюха! — они бежали так, что вот промчатся и вдалеке уже, а пыль на дороге только начинает клубиться. Молодую холопку по пять гривен серебром торгуют, красавицу можно за семь, а за каждую из этих лошадок князь-батюшка почти по полсотни отсыпал.

Князь Велеслав посадил Вельку в седло сам, не в три, правда, года, как сыновей положено сажать, а лет в шесть, и кметя из старших определил ей в учителя, так что скоро она, не желая замечать недовольного бабкиного взгляда, носилась верхом по полям и луговинам наравне с мальчишками. А когда князь гостил в Сини-веси, то нередко устраивал большой лов и брал с собой дочку, поначалу отрокам ее поручал, потом это и не требовалось. Бабке, что ворчала, он только раз сказал, что-де дочь князя вериложского должна в таких делах понимать, и если он решил ее чему-то учить, то возражений слышать не желает. Как не станет возражать, чтобы Аленья тоже ее учила, чему считает нужным: ворожбе своей и травкам. Отчего же, дело полезное. А если почтенной волхве не все нравится, так ведь князь может дочку в Верилог забрать, в свои хоромы, где ей и место.

— Тебе кровь горячить лишний раз не надобно, — только и объяснила как-то раз бабка Вельке, — а лошади горячат, как и всякая удаль, всякое веселье. Ну да ладно, пострелка, ты у меня поневу первый раз затянуть не успеешь, как замуж отдам, тому, кто первым придет, пусть хоть леший будет! Что мне князь, старухе, сделает, чтобы его бояться?

Велька слушала это, дивилась, не верила и улыбалась про себя. Такое только шуткой и могло быть. Она давно знала, что замуж выдавать ее будет батюшка-князь, а у бабки такой власти нет. И что замуж придется идти за кого укажут, она тоже знала. Кому многое дано, с тех и спрос.

А что лошади кровь горячат — да неужто?..

Зато когда она Званку получила да впервые промчалась на ней вдоль речки, а отроки отцовские все как один позади остались — вот тогда и понятно стало, о чем бабка говорила! Она, Велька, смеялась от счастья, а кровь ее и впрямь казалась горячая-горячая, как кипяток, и вся Велькина суть кипела от этого жара, готовая расплескать его вокруг себя. Но нет, не расплескала бы, справляться с таким она давным-давно научилась, не пропала зря непростая бабкина наука.

Велька угостила лошадь ломтем хлеба и долго гладила, почесывала точеную голову, потом принялась заплетать гриву в косицы, чтобы не путалась. И задумалась — а ну как и не пустые эти домыслы про Волкобоя? И он действительно оборотень?

Разумный он, это верно. Все понимает. Звери, которые настоящие, конечно, тоже понимают, но они вроде как дети малые. А оборотни мыслят, как люди… да они и есть люди. Или наполовину люди?..

Дома, в Сини, про оборотней и не поминал никто, и не жили они поблизости, и в голову Вельке не могло прийти, что оборотни могут тут, среди обычных людей жить, а не где-то в дальних землях. Тогда, на торгу, Велька в первый раз оборотней увидала и не поняла этого, не знала ведь, как их распознать. Княжичи вот живо все поняли, и купец понял, а она только глазами хлопала. А с Волкобоем, бывает, говоришь, будто с человеком, только он не отвечает. Вон попросила тогда, перед Купалой, ей княжичей показать, так дважды повторять не пришлось, сразу отвел к княжичам.

Волкобой — оборотень? А она-то с ним обращалась, как с тварью бессловесной. Говорила обо всем, что в голову приходило. И назвалась ему, почитай, сразу. Отец ведь упоминал, что волхв-отшельник по прозвищу Чародей заговор сделал на то, чтобы про нее, княженку, никто и словечка не обронил, так хотел он ее от кариярцев скрыть. Наверное, никто и не обронил ни словечка, виноватых искать нечего, Велька сама Волкобою все выболтала сразу, в первую же ночь, как познакомились. Чаяну сестрой своей называла, это без сомнения, а может, и еще что сказала. Ах да, и Малка ее на другой день при Волкобое княженкой звала, а рядом не было никого.

Стало быть, оборотень, и кариярцы это знают? Ясно, знают, раз он рассказал им про Вельку, а рассказать он мог, только обратившись в человека. Тайком обратившись, и хозяевам не показавшись, что, как Любица говорит, для оборотня бесчестно. Бегал, значит, по двору в песьем обличье, а отец его расхваливал, даже сторговать хотел у боярина Миряты для себя. И как боярин отговорился, кто его знает, потому что в его положении отказывать князю в такой просьбе сложно. Однако отговорился же, и отец вроде отказ принял с пониманием. Эх, узнать бы, что там было сказано?

В то же время Велька помнила лица княжичей на сговоре, когда они ее увидали и узнали, что она княжья дочь. Да с их лиц изумление было впору скребком соскребать! Боярин Мирята только о ней знал, княжичи — нет. Может, для них Волкобой тоже просто пес, и лишь старший их правду знает?

Хотя какую там правду! Они же еще не выяснили ничего, а она уже басни чудные складывает! Мало ли откуда боярин Мирята о ней узнать мог. Может, все же сторонний кто ему сказал! А о том, что княженки в такой день может в городе не быть, он даже не подумал, потому и был так уверен, когда просил ее звать.

К Чаяне, что тоже у лошади своей стояла, подошел княжич Велемил, заговорил, сестра стала отвечать, головой закачала, а княжич как будто уговаривал, поводья из ее рук взял. Он, этот Велемил, тоже был хорош, хотя, конечно, правильно Любица сказала — все они хороши, и не глядя можно выбирать. Это внешне если, а так-то, внутренней сутью, все они разные. Вот Ириней всегда быстрый в движениях, разговорчивый, веселый, а Велемил нетороплив, внимателен и молчит больше, Велька и голоса-то его припомнить не могла. Всегда ей на пути Ириней попадался, шутил, насмешничал, и Велемил только смеялся над тем, что Ириней говорил. А лицами они схожи, понятно, что братья. У обоих на щеках ямочки, брови черные, глаза серо-голубые, ресницы длинные, что камыш вокруг озера в такой день, который только что ясный был, но вот солнышко облаками затянуло. Ириней как будто смуглее, и волосы у него потемнее, и ростом ниже самую малость, а Велемил волосами светлее и лицом белее, и при том веснушки по щекам рассыпаны, но они ничуть не портят его.

Оба хороши, да. Если для Вельки, так хоть и в самом деле с завязанными глазами выбирай. Хоть ей покуда от Иринея и больше внимания перепало, но душу оно мало тронуло, так что для нее оба равны. А Чаяне не все равно, ей Ириней надобен. А тот от нее что-то отворачивается, и уже это дивно. Как может не нравиться Чаяна?..

А какого же цвета у Венко глаза? Где было разглядеть ночью! А хотелось бы, и не только глаза, а всего его разглядеть получше. Волосы у него какие? Вроде кудрявые немного, а про цвет только и можно сказать, что не черный. И про веснушки его она не знает, есть или нет. Голос она помнит, вкус поцелуев его помнит, пальцы его на своем лице помнит. Но мало ей этого, так мало!

ГЛАВА 8

Своя кровь

Ночевать первую ночь предстояло удобно, не в чистом поле и не в веси какой-нибудь дальней, а в княжьем селе Дубаве, где у вериложских князей издавна гостевые хоромы стояли. Дотемна туда и надо было добраться.

— Так не забудь, Огнявушка, о чем уговорились, — шепнула Вельке, усаживаясь в повозку, боярыня Любица, — как нагоним твоего дружка, добудь с него волосков! А ночью все и выясним. В Дубаве в клети какой-нибудь место укромное сыщем, нам много не надо.

Велька была согласна. Теперь чем скорей, тем лучше, чтобы наверняка знать, надо ли тревожиться. Шутка ли, оборотень рядом! Человек в песьей шкуре…

Впрочем, Волкобой ее от других оборотней там, на торгу, спасал.

— А меня заговору научишь? — спросила она тихонько у Любицы.

— А как же, Огнявушка, — махнула та рукой, — мне разве жалко чего для тебя?

Резво ехали, потому что дорога покуда была хороша, и повозки тоже шли быстро, не задерживали. А если бы и впрямь без повозок, верхом только, как кариярцам хотелось, как бы славно они могли помчаться!

Велемил, видно, огорченный холодностью Чаяны, покуда отстал, а та поравнялась с Велькой, поехала рядом. Недолго помолчав, сказала:

— Ты ведь, сестричка, тоже жениха выбрать должна. Не выбрала покуда?

— Со вчера всего ничего времени прошло, — усмехнулась Велька, — нет, не выбрала. Успею, наверное!

— Ты не глядишь ни на кого. Может, они все и думают, что тебе не по нраву, а, Огнявушка?

— Мне, Белица, все по нраву, — ответила Велька, забавляясь, — можешь первая выбрать, а мне — кто останется.

— Ну ты словно глупая! — рассердилась Чаяна. — А Ириней потому меня сторонится, что не хочет другим мешать, недостойно это! Если бы Велемил на тебя тоже внимание обращал, иначе было бы совсем. Да только ты так себя держишь, что им на тебя и глянуть неохота!

Велька посмотрела на сестру и ничего не ответила. По правде говоря, она плохо понимала, что творится в головах у четырех парней, которым надо поделить между собой двух невест. Но… она бы решила, пожалуй, что когда дело касается девиц, то парни друг другу мешать не стесняются, соперничают, стараются девушкам понравиться. А если они так не делают, то или девушка не люба, или другая какая причина есть. Или все не так?..

— Помнишь мое обручье с зеленцами,[31] что ты себе хотела? — заговорила Чаяна уже не сердито, а тихо и мягко, и улыбнулась. — Если понравишься Велемилу, отдам. Мне оно и не нужно совсем. Что скажешь?

А Велька настолько такого не ожидала, что молчала, не в силах сразу ответить. Постараться привлечь княжича Велемила — за обручье, пусть и с красивыми камушками? Глупость какая. Давать понять парню, что выделяет его из остальных, в то время как она на самом деле никого не выделяет — вот это, пожалуй, и есть недостойно. И притом Велька вовсе не считала, что она, стоит лишь постараться, сумеет понравиться тому, кто до сих пор был к ней равнодушен. Для этого нужно хотя бы быть такой красивой, как Чаяна.

Стук лошадиных копыт позади изменился: кто-то их догонял. Велька быстро оглянулась и хихикнула:

— А за Яробрана мне какое обручье отдашь?

— При чем тут он? — искренне удивилась сестра.

А княжич Яробран был при том, что как раз он поравнялся с ними и поехал со стороны княжны, и уже широко улыбался, готовясь заговорить. Велька ударом коленей послала кобылу вперед, оставляя сестру и княжича одних. Убежала. Может, Чаяне это не понравится, но и ей, Вельке, не нравилось быть при них третьей.

Всякий, кто имел глаза, наверное, решил бы: Велемилу и Яробрану очень по душе княжна, Горибор к ним обеим безразличен, а Ириней сердит, и как будто на Вельку, а может, еще на кого.

Но ведь Велька не виновата, что оказалась княженкой! И не обещала она ничего княжичу Иринею, наоборот, все сбежать поскорее старалась. А что не нравится она никому… ну, может, Иринею самую малость… это и лучше. Можно пока спокойно ехать и не ломать себе голову, кого из них ей хочется в мужья.

Да никого больно-то не хочется.

Ириней с Горибором выехали к ним из леса, когда солнце уже наполовину вниз скатилось — далеко отъезжали, видно. С ними были полдесятка кметей-кариярцев и Волкобой, а перед седлом у Горибора лежала убитая косуля. Обоз встал, боярин Мирята подъехал к блудным княжичам первый, принялся что-то выговаривать, Ириней смеялся, отвечая. А Волкобой подбежал к Вельке, прыгнул, Званка заржала и шарахнулась в сторону, испугав соседнюю лошадь, кметь, что на ней ехал, ругнулся и плетью хлестнул пса…

Нет, не хлестнул, промахнулся, кончик плети прочертил по пыльной дороге. Не досталось Волкобою, повезло.