Вторжение

— … Порошкового пива с самопальной водярой, — хмыкнул Муртазин. Его Агоев не боялся, поэтому осмелился оскорбиться:

— Мне выживать надо! В «Железке» вон бар открыли, народ туда ходит. Что мне остается? Только грамотная ценовая политика. У меня дешевле в два раза. Поэтому и не закрылся еще.

— Успокойся, коммерс. Марсель с кем-нибудь общается здесь?

— Да его все тут знают. У меня только постоянные клиенты, вроде вон, Петровича, — Агоев кивнул на старика. Тот отсалютовал Агоеву и продолжил грызть рыбу. — Хотя последнее время он с Семеном что-то закорефанился.

— Что за Семен?

— Да работяга с железки. На вокзале работает. Ремонтная бригада или типа того. По вечерам мимо моего кафе идет, вот и заглядывает. По пути, так сказать.

— А как Семена зовут?

Агоев развел руками.

— Семен. Дальше не знаю. Все так и зовут — Семен.

— Шикарно, — проворчал Буров. Достав из кармана мятое фото Барыги, позаимствованное в квартире Нинки, показал. — А вот этот тут бывает?

— А, Костик? Ну так, иногда. Правда, редко совсем. Последний раз с бабой своей заходил. Наташка или Нинка, — Агоев покачал головой. — Между нами, кобыла кобылой, что он нашел в ней?

— Любовь зла. Еще раз Костика увидишь, звони мне, понял? — Буров положил на стойку визитку. Агоев опять скривился. Так он выражал половину эмоций из своего небогатого спектра.

— Товарищ капитан… Вы ж понимаете…

— Или ты звонишь мне, или я звоню участковому и в БЭП, — пожал плечами Буров. Скривившись, Агоев кивнул и спрятал визитку под столешницей. Буров, хмыкнув, направился к дверям. Встретившись глазами с пенсионером, он кивнул: — Счастливо, Петрович!

— Твое здоровье! — обрадовался Петрович, отсалютовал и продолжил обсасывать воблу.

7

— Анаша твоя?

— Дядь Гер…

— Анаша твоя? — повысил голос Буров. Пляскин сконфузился.

— Георгий Иваныч, ну там коробок же всего. Раскумариться с пацаном решили. Что такого-то? Это же не статья даже. За траву вроде штраф только, да?

— А деньги у тебя есть, на штраф?

— Найду. Можно сигаретку, дядь Гер?

Буров проигнорировал вопрос. Откинувшись на скрипучем стуле, он хмуро посмотрел в глаза Пляскин.

— За что мужика отоварили?

— Да он синий в г… но, вы его видели?

— Ты мои вопросы не слышишь или как, Сергей?

Пляскин вздохнул, всем видом стараясь показать, какой он несчастный.

— У этого алкаша двор заброшенный. Там забор сломан. Весь квартал у него там тусит. Ну, если надо оттянуться или там… Ну вы поняли. Мы там недавно курили. А этот вышел, полено какое-то схватил, давай орать, что еще раз увидит убьет… Как назло, трезвый оказался, козел.

— И за это ты его пинал посреди улицы? — процедил Буров. — За то, что он выгнал вас с собственного двора? Ты реально охерел уже?

— Дядь Гер, да он сам начал, вы у продавщицы спросите! — затараторил Пляскин, боясь, что Буров готов сменить милость на гнев. — Мы чисто за водичкой зашли, а он бухой уже, приперся, увидел нас и давай бычить. А, типа, говнюки, вот вы где! И давай нести всякую хрень. Козел… Ну, мы его подождали, чтоб поговорить…

— Поговорили?

Пляскин промолчал, но после паузы не выдержал.

— Дядь Гер, а типа это… что теперь?

Буров устало протер лицо.

— Ничего. Мужик попался нормальный. Если вы извинитесь, он готов не подавать заяву.

— Да я без бэ, дядь Гер! Хоть сейчас!

— Только слушай сюда, Сергей. Еще раз нарисуешься во дворе у мужика, или хоть как-то криво на него посмотришь — я лично тебя закрою, понял? Лет на пять минимум. По любому эпизоду из твоих подвигов, из которых я тебя каждый месяц, как дурак, вытаскиваю. Запомни мои слова.

— Конечно, конечно, без бэ! — закивал Пляскин, как китайский болванчик. — А это… что с травой-то…?

— Трава останется у меня. Считай, что экспертиза показала, что это табак. Ты накрошил табак в коробок, чтобы приколоться, понял меня?

— Так все и было, ага, врубился! — Пляскин сиял. — Спасибо, дядь Гер, выручили! Ну я это, тогда, типа могу идти?

Буров не мог скрыть неприязнь, с которой взглянул на парня. Не мог и не хотел.

— Сергей, твой отец умер. Когда-то я ему обещал заботиться о тебе. Это единственная причина, по которой я тебя вытаскиваю. Но это было в последний раз, понял меня? В следующий раз я и пальцем не пошевелю. Если ты не возьмешься за голову и не начнешь жить, как человек, тебе конец. А я могу сказать тебе, что с тобой будет лет через пять, через десять, через двадцать. На моих глазах такие, как ты, превращались в животных сто раз. Берись за голову, Сергей. В последний раз прошу.

Пляскин снова закивал. Пятясь к двери.

— Без базара, дядь Гер. Понял, врубился. Все, больше ни-ни. Отвечаю, дядь Гер.

Он врал. Буров этого не видел, вид у Пляскина был вполне искренний — он просто знал, что тот врал. Поэтому опер добавил:

— Иногда я думаю: хорошо, что твой батя не дожил. Хоть не увидел, в какое говно его сын превратился.

Буров склонился к бумагам, давая понять, что разговор окончен. Пляскин, помрачнев, выскользнул из двери. На душе у опера скребли кошки. Буров закурил. Безумно хотелось выпить. Но часы показывали только четыре часа дня…

…Четыре часа дня — конец их восьмичасовой смены. Переодевшись в раздевалке, Володя по традиции заглянул в дежурку. Но сегодня — узнать, кому передали материал на Пляскина. Оказалось, Вере. Володя даже обрадовался. Он поднялся на второй этаж, где в тесном коридорчике справа ютился следственный отдел — и наткнулся на Веру.

— О, а я тебя ищу. Привет.

— Виделись вроде.

— Нет, я бы запомнил.

Фраза вырвалась непроизвольно, мысленно Володя с досадой чертыхнулся. Вера улыбнулась.

— Ты меня искал?

— Да, мне в дежурке сказали, что материал на Пляскина тебе передали…

— На кого?

— Пляскин. Драка на Ленинградской.

— А, это, — кивнула Вера. — Хотели мне, потому что дежурный следователь на выезде. Но там все закончилось, не начавшись. Заявления не будет. Всех отпустили бы уже вроде.

— Как отпустили? Кто, ты?

— Нет, у меня бумажки опера забрали. Сказали, вроде бы давно по этим парням работают… А что?

— Кто из оперов? — напрягся Володя.

— Буров, кажется… — она запнулась. — Я слышала, это твой отец. Что-то не так?

Все не так. Но Вера была не при чем. Он улыбнулся ей, как мог. Получилось натянуто.

— Да нет, все в порядке. Спасибо за информацию.

Кивнув ей на прощанье, Володя быстро спустился вниз. Он был в ярости. Пляскин — конченное существо, отморозок. Даже сегодня: он избивал человека прямо на улице, средь бела дня, а потом нагло хамил ему, Володе — зная, что ему ничего за это не будет. Благодаря покровителю… Сукин сын, подумал он, молясь, чтобы отец не попался ему на глаза.

Отец не попался. В раздевалке все еще копался Маржанов, укладывая в сумку амуницию.

— Я оказывается штаны сегодня перепачкал, опять придется мать просить, чтобы постирала, — заворчал он, увидев напарника. — Ты еще не ушел?

— Гулнар, ты вчера предлагал посидеть где-нибудь?

— Ну?

— В силе?

8

Территория, относящаяся к железной дороге, была внушительной. Длинные склады для товара, переплетения множества путей, амбары и ремонтные мастерские, отстойник для подвижного состава и многое другое. Несмотря на это, само здание вокзала было довольно скромным: оно возвышалось на привокзальной площади, старое, но добротное, с высокими и узкими окнами. Даже сейчас, вечером, перед вокзалом тянулась вереница машин: в основном бомбилы-таксисты.

Территорию обслуживало собственное ЛОВД, которое ютилось в пристрое к зданию вокзала со стороны перрона. Основной личный состав — постовые. Оперов было всего четверо, которыми руководил Раис Улджабаев. Районная полиция работала с линейщиками очень плотно — через железную дорогу приграничного Елецка шло много контрабанды, в том числе наркотиков — поэтому Улджабаев встретил оперов, как родных. Буров показал ему фото Марселя.

— Рожа вроде знакомая, — пожал плечами старший опер ЛОВД. — Сам знаешь, у нас на вокзале кто только не шляется. — в качестве подтверждения он кивнул на перрон, на котором кучками толпились люди, ожидая поезда. — А кто он такой?

— Один уголовник. Марсель Авакян.

— Не слышал. Чем знаменит?

— Пока ничем, но награда найдет своего героя. Есть наколочка, что Марсельчик героином банчит. И не простым. Афганский, чистый, три девятки.

Улджабаев присвистнул.

— Гонишь.

— Отвечаю. Сам офигел. А чистоган к нам как может попасть? По железке.

— Не только по железке, — тут же возразил Улджабаев. — Не надо тут наговаривать. И вообще, это не к нам, а к погранцам.

— Сразу отбрехался, — развеселился Муртазин. — На тебя что, наезжает кто-то?

— В общем, Марсель мутил с одним барыгой. У барыги дом кто-то через мясорубку перевернул…

— Чего?

Улджабаев был не силен в аналогиях, и Бурову пришлось пояснять:

— Обшмонал конкретно. Камня на камне не оставили. И барыга поспешно свалил из города. Есть подозрение, что и Марсельчик решит ноги делать. Ты постовым вашим шепни, если увидят его — пусть сигналят.

— Не вопрос.

— Раис, еще одно. Ты знаешь тех, кто на железке работает?

— Тут триста человек работает, — проворчал линейщик. — Тебе в алфавитном порядке или по возрасту перечислять?

— Семен. Работает в ремонтной бригаде.

Улджабаев поскрябал макушку, кивнул.

— Понял. Есть такой. Третий пост. Вон за тем ангаром, около депо, — Улджабаев махнул рукой вдоль перрона, указывая направление. — Их бригада там сидит. Семен этот в бригаде Михалыча работает. Хороший кстати мужик.

— Михалыч или Сеня?

— А с какой целью интересуешься?

— Чем их бригада занимается?

— Ну, раз ремонтная бригада, то, наверное, ремонтирует, а? — Улджабаев захихикал, но, не встретив взрыва смеха, снова погрустнел. — Они обслуживают участок железки, от вокзала и туда.

Опер-линейщик снова махнул рукой вдоль перрона. Буров проводил его взгляд. Темнело, и высоко над железнодорожным полотном уже вспыхнули фонари. Этот светящийся фарватер вдаль, растворяясь на горизонте. Буров задумчиво уточнил:

— То есть, в сторону границы?

— Можно сказать и так. До переезда и чуть дальше. Каждый день выезжают и проверяют состояние полотна. Где повреждения, делают заявку и проводят ремонтные работы. — поняв, к чему клонит Буров, Улджабаев рассмеялся: — Э, нет, брат, ты не туда думаешь. Они просто рельсы и шпалы обслуживают на три километра южнее и все. На поездах не ездят, на границе не бывают, за границей тем более. Простые работяги. Ты же на них грешишь? Нашел контрабандистов, тоже мне.

— Жаль, — вздохнул Буров. — Версия была люопытная. Ладно, а что у вас нового? Вы вчера ориентировку на какого-то жирдяя прислали, что там за дела?…

Опер не догадывался, что искомые фигуранты были еще ближе, чем он думал.