Вторжение

— Я в ЭКО, — перебил Буров майора. — Вчера наркоту им сдал на экспертизу, сейчас результаты забираю. Скоро буду.

— А развод? Ты на разводе раз в неделю показываешься, и то…

— Скоро буду, — буркнул Буров и отключился. На улице уже стояла жара. Бурова мутило, пока он шел по пеклу к приземистому зданию, где ютился экспертно-криминалистический отдел. Слава богу, у них царила прохлада — старенький кондиционер работал на полную мощность, на которую был способен.

— Это чистейший героин, высшей пробы, — заявил Митрошин. — Ты где эту наркоту взял, Буров?

— Что? — Буров был в таком состоянии, что с трудом соображал. — Высшей пробы…?

— Я такое качество в нашей деревне последний раз лет 10 назад видел. Помнишь, когда таможенники на вокзале наркоту тормознули? Не помнишь, наверное?

— Погоди. Ты серьезно?

— А то. Скорее всего, афганский. Они такой маркируют тремя девятками. «999». Буров, эту наркоту где угодно с руками оторвут. Больше всего меня поразило знаешь что? Без примесей, вообще, хотя ты мне принес чек с разовой дозой. У нас в городе все барыги бодяжат наркоту чем угодно… А тут — высококонцентрированный чистоган!

— Чего вам надо?

Нинка, проспавшись и придя в себя, выглядела растерянной, испуганной и забитой. Она ничего не помнила: когда вчера ее забирали из дома после обыска и изъятия наркотиков, ее таращило — по словам дежурных, в обезьяннике она до ночи бубнила что-то нечленораздельное.

— Что, Нина, оклемалась?

— Я… выпила вчера. Лишку.

— Выпила, ага. Ты же не в курсе. Пока ты бороздила просторы космоса, мы у тебя обыск провели. И кое-что нашли. В ящике стола.

Нинка побледнела, в глазах вспыхнул осмысленный страх.

— Это не мое.

— У тебя на крыше изъяли две дозы наркоты. Крупный размер. Не особо крупный, но пятерочку общего режима тебе нарисуют.

— Не мое это, сказала же! Это Барыги! Ну, Костика! Он у меня оставил, я даже не знала, что там!

Буров невольно ухмыльнулся.

— Не знала? Ты под таким приходом была… Нинка, ты дуру решила включить? То есть, не будет разговора, да?

— Какой разговор вам нужен? Наркота не моя, ничего не знаю!

— Да мне плевать, — Буров поднялся. — Следаку плевать. Прокурору плевать. И даже судье плевать. Всем плевать. Тогда топай по этапу. Лет через пять, если от тубика не загнешься, увидимся. Вставай.

Буров протянул руку, чтобы поднять ее со стула и отвести в обезьянник. Нинка вздрогнула.

— Стойте! Да подождите, э! А может, мы можем как-нибудь… ну, сами понимаете… типа договориться?

Буров вздохнул и присел на край стола, буравя ее взглядом. Взгляд у Бурова был натренированный, Нинка отвела глаза и нервно заерзала.

— Где Костик Барыга?

— Вам он нужен?

— Ты вопросом на вопрос отвечать собралась?

— Он уехал.

— Куда?

— Откуда я знаю? Вообще уехал. В смысле, из Елецка. Дня три назад, наверное… Да, три дня назад — прибежал ко мне, весь какой-то на измене. У меня кое-что из его шмотья валялось. Напихал все в рюкзак. Говорит, валить мне надо из города. Я его таким никогда не видела, очко у него играло как…

— Из-за чего?

Нинка пожала плечами.

— Он не говорил. Сказал только, что его ищет кто-то. Что они к нему домой уже приходили. И что… ну, надо драть когти, пока ему башку не вскрыли.

— Кто?

— Да откуда я знаю, — взмолилась Нинка. — Мы с ним трахаемся просто, он мне ширнуться дает, и все, в его дела я не лезу никогда! Кто-то ищет — ну ищет и ищет! А кто — меня думаете е… т?

Похоже было, что она говорила правду. Буров закурил.

— Тот герыч, который у тебя был. Две чеки. Откуда он?

— Откуда-откуда. Костик дал.

— Давно у него этот герыч?

Нинка поколебалась. Было видно, что она не желает и даже побаивается рассказывать все, но оставаться в ментуре ей хотелось еще меньше.

— Недели полторы, может, две… Ему по-дешевке загоняют. Он хвалился, довольный был, как будто ему косяк в ж… пу вставили. Типа герыч убойный, а отдают по-дешевке. Говорил, что кучу бабла теперь сможет поднять, если развернуться. Радовался. Дорадовался, б… дь…

— У кого Барыга закупается?

Нинка вздохнула с несчастным видом.

— Раньше у Рената Серого. Пока того мусора не закрыли… В смысле, ну, ваши.

— Не дурак.

— Что?

— А после того, как Рената закрыли? — видя, что Нинка колеблется, Буров надавил: — Слушай, или говори все, или иди нахрен отсюда. Мне до вечера с тобой нянчиться? У кого?

— Не знаю я, как его зовут, — пробурчала она. — Усатый такой, здоровый, с наколками на руках. Кавказец вроде какой-то. Армянин или еще кто, не знаю, не разбираюсь я. Видела его пару раз в пивнухе.

— В какой пивнухе?

— «Гамаюн». На Вокзальной, около ДК.

6

— Звонил ей вечером вчера. Половина одиннадцатого было, когда я звонил, прикидываешь? А она на улице. Веселая вся такая. Я, говорит, с подругами гуляю.

Володя хмыкнул, покосившись на хмурого Маржанова.

— Когда тебе 19 было, ты в половине одиннадцатого уже в кроватке был?

— Тебе смешно?

— Гулнар, на самом деле, чего ты панику разводишь?

Всю неделю они заступали в утреннюю смену. С восьми утра до четырех дня. Это была любимая смена у всего личного состава: с утра все спокойно, вызовов почти нет, почти никто не пьет и не куролесит, а еще весь вечер в твоем распоряжении. Но утром Крук пообещал, что с понедельника распорядок дежурств поменяется. Нужно было ценить момент.

— Чашкан, наряд 21, — прохрипела рация голосом Сушко. — Мы в гаражах на Орджоникидзе. Тут кажется кража. Кто-то заднюю стенку разобрал…

Володя выругался.

— Опять гараж. Мы же патрули усилили!

Но Маржанова сейчас интересовала лишь его личная жизнь.

— Алтушка сказала, что с подругами гуляет, — вещал он, словно не слыша ничего больше. — А знаешь, я слышал голоса… И пара голосов… Или она дружит с Кончитой Вурст, или это были пацаны. Я мужские голоса слышал.

Володя рассмеялся.

— Может, у нее подруга охрипла? Ну, знаешь, пива холодного перепила? — Маржанов стрельнул сердитым взглядом в Володю и промолчал, крутя баранку экипажа. Володя решил, что настала пора посочувствовать. — Ну не знаю. Может, Алтушка ревновать тебя заставляет?

— А чего меня заставлять? — изумился Маржанов. — Я итак к каждому столбу…!

— У вас разница в семь лет почти. Нашел бы себе девчонку постарше, проблем бы не было.

— Кто бы говорил, — проворчал Маржанов. — Нашел бы себе кого-нибудь не с работы и к кому можешь подойти, а не только мямлить и пялиться. Я про Веру, если ты не просек.

Володя миролюбиво вздохнул.

— Ладно. Один-один.

Он отвернулся к окну. Рация хрипела, Сушко докладывал дежурному обстановку: «В гараже банки побиты, соленья и стекло по всему полу, прием». Патрульная машина ползла по частному сектору, улица 8 Марта. По пыльной дорожке им навстречу шагала старушка, держа за руку девочку. Володя узнал ее по глазам. Маша Ярошенко. Девочка что-то увлеченно рассказывала бабушке.

Володя улыбнулся.

Снова захрипела рация:

— 18й, это Чашкан. Драка, угол Ленинградской и Победы. Ваш маршрут, прием.

— Принял, Чашкан, — бросил Маржанов в микрофон и дал газу. Набирая скорость и поднимая столб пыли, патрульная машина покатила на вызов.

«Гамаюн» располагался в одноэтажном здании довоенной постройки из красного кирпича в десятке метров от Дома культуры «Железнодорожник». Когда-то в строении располагалась администрация одной из привокзальных служб, но затем его пустили во все тяжкие: сначала отдали под ателье, затем под магазин — и вот теперь здесь размещалась убогая и тесная пивная с грязными пластиковыми столиками и мухами.

По роду службы Буров частенько бывал здесь. И хорошо знал хозяина этой дыры и по совместительству продавца — называть его барменом у опера не поворачивался язык. Прокуренный, серый, с гнилыми зубами, Агоев слушал радио. Голос диктора тихо бубнил из приемника на полке:

— Как сообщает гидрометцентр, жаркая погода продлится до конца недели, но затем резко ухудшится. Уже к выходным по всей территории области ожидаются дожди и грозы…

Агоев кисло скривился, увидев Бурова и Муртазина.

— Здрасте.

— И тебе не хворать, — согласился Буров. В пивной был лишь один посетитель — пенсионер в старом пиджачке попивал разливное пиво и самозабвенно грыз сушеную рыбу, не замечая ничего вокруг. — Не густо с клиентами, а?

— Так день еще.

— Вечером веселее? Может, нам вечерком заглянуть?

— Угостить вас чем-нибудь, товарищ капитан?

— Все еще бодяжишь пиво той самопальной фигней, которую тебе Нюрка толкает?

Агоев снова скривился, теперь нервно.

— Что вы! Нет, конечно. Лицензии на водку у меня нет, так что это и вообще незаконно.

— То есть, нет водки здесь? — Буров принюхался. — А запах какой-то стоит… Ты чувствуешь?

Буров обернулся к Муртазину. Тот охотно подыграл, тоже принявшись водить носом.

— Что-то есть такое. Как будто… Точно, водяра. Я этот запах где угодно различу.

— Беда с тобой, Агоев, — загрустил Буров. — И что мне делать? Участкового и БЭП вызывать?

— Товарищ капитан, да не наливаю я ничего! Если у меня и есть водка, то это, как его — для личного пользования, так сказать.

— С акцизами?

Агоев скривился еще больше, не зная, что сказать. Буров усмехнулся.

— Ладно, расслабься. Это будет наш маленький секрет, — тише опер продолжил: — Слушай, у тебя тут один человечек посидеть любит. Здоровый такой, усатый. С наколками. Вроде бы кавказского разлива. Кто такой?

— А, так вам не я нужен, — у Агоева как камень с души свалился. — Это Марсель.

— Марсель? Как город?

— Какой город?

— Что за Марсель?

Агоев задумчиво поковырял черным ногтем в гнилых зубах.

— Этот, как его… Авакян. Да он живет тут рядом, где-то на Герасимовской. Через два квартала прям. Вот и заходит по вечерам, пропустить кружечку-другую…