У него цвет глаз фиалковый.

********

Теперь Даниил спрятался под навесом недостроенного здания, и снял с себя плащ с капюшоном. Он бросил его под ливень так, чтобы вода продолжала смывать с него следы крови. Достал из внутреннего кармана сумки другой, туго свернутый плащ с теплым подкладом, и надел его. Потом бросил молоток на доски, лежавшие под дождем. Даниил достал из внутреннего кармана фляжку с вином. Отхлебнув из нее, сел на сухие доски внутри здания, ожидая окончания шторма.

Страшная тоска сжала его сердце. Ему было одиноко в этом мире после смерти матери.

Даниил вспомнил недавний выпуск своей любимой криминальной передачи «О преступниках и преступлениях всех времен». В ней рассказали о его сверстнике, который так же, как и он, не мог примириться со смертью матери. У него была гражданская жена, которой завидовали коллеги по работе и подруги: он постоянно дарил ей дорогие ювелирные изделия.

Оказалось, что в день рождения своей умершей матери, он выходил несколько лет поздно вечером на улицу, недалеко от своего дома, чтобы «отомстить» другим женщинам. Их вина заключалась в том, что они живы, а она умерла. Он даже не может поздравить ее с днем рождения. Как Даниил понимал его!

Тот парень бил женщин по голове молотком, а потом снимал с них кольца, серьги, цепочки. Все эти украшения он дарил своей гражданской жене. Некоторые жертвы его нападений выживали.

Однажды его жена пришла на работу в новых серьгах с изумрудом. Одна из ее коллег сказала, что точно такие же сережки недавно снял с нее псих, которого полиция не нашла. Он ударил ее кулаком по лицу и снял серьги. Также она рассказала о небольшом повреждении на одной серьге. Жена того молодого человека, конечно, осмотрела серьги и этот нашла дефект. Она догадалась, откуда он взял все ее украшения. Женщина сказала об этом мужу и пригрозила полицией. Он убил ее и выбросил тело в реку. Ее личность была установлена, и ему присудили смертную казнь

Голденблюм очень расстроился, вспомнив эту историю. Ему было жаль несчастного парня. А кто пожалеет его жертв и их родственников, ему даже не приходило в голову. И он никогда не задумывался, о том, что бы сказала его набожная мать, если бы узнала о его «творчестве» в память о ней.

Гроза закончилась. Дождь перешел в мелко – моросящий. Ветер стих. Как будто бы и не было шторма. Даниил вышел на улицу в поисках случайной машины. Его заметил доброволец на грузовике, решивший по собственной инициативе помогать людям, попавшим в шквальную грозу. Он довез Даниила до самого дома, на Манхэттен. Уставший Голденблюм зашел в свою дорогую квартиру и лег спать.

********

Галлюцинации, преследовавшие Даниила, стали возникать у него неожиданно и в разное время суток. Через месяц, когда последствия шторма были в значительной мере ликвидированы, в престижный салон «Private Collection» обратилась начинающая поэтесса Элизабет Лав. На ее стихи было написано несколько популярных эстрадных песен. Она поприветствовала Даниила на плохом французском, очень мило грассируя букву «р», как бы немного картавя:

–Mon cher ami… Je vous important ( мой дорогой друг…У меня к вам важное дело. – фр. ).

Даниил не понял фразы и, приняв ее за иностранку, спросил:

–Вы говорите по – английски?

Наступила продолжительная пауза, во время которой поэтесса, пишущая стихи на английском языке, удивленно взирала на невежу, не понимающего романтичного французского языка – общепризнанного в мире в качестве лучшего средства для выражения любовной страсти.

Даниил во время затянувшейся паузы увидел перед собой молодую некрасивую девушку. Ее длинные коричневые волосы, распущенные по плечам, невыгодно подчеркивали скошенный подбородок и сильно выдающийся вперед нос. Гладкие волосы, плотно обрамлявшие полное лицо, визуально вытягивали его в ширину. Облегающее красно – белое платье было украшено рюшами, воланами, насборивающими ткань кокетками и короткими пышными рукавами – фонариками. Длинный подол платья был уложен на ногах так, что открывал колени и худые голени, неожиданно не гармонировавшие с полным телом. Живописная поза – нога на ногу, а также – высоко вздымавшаяся при дыхании полная грудь, томно прикрытые веками большие глаза, и высокий певучий голос с придыханием на манер астмы, французский выговор в нос, говорили о том, что поэтесса творит в жанре любовной лирики.

–Меня зовут Элизабет Лав, я поэтесса нескольких известных песен, которые вы слушаете по радио в машине, – проворковала она певуче.– И красиво продекламировала с закрытыми глазами, задыхаясь, как бы умирая от приступа астмы:

–Любовь моя, я жду тебя.

Услышишь ли, как я пою?

Уже в камине нет огня,

Сама я в пламени горю.

Приди, словами залюблю,

Мечтой несбыточной маня,

Волшебной рифмой обовью…

Не сможешь позабыть меня.

Не бойся жизненных невзгод -

В воздушном замке будем жить.

Нам несказанно повезет:

Как воду, будем счастье пить.

Стихами будем говорить,

И долго – долго будем жить.

А, потеряв во мне себя,

Ты скажешь мне: люблю тебя.( стихи авторов).

–Твой голос мучает меня, – придумал рифму Даниил и испугался того, что сказал.

–Очень рад услышать в оригинальном исполнении великолепные стихи, Элизабет, – добавил он.– Вы позволите мне такую вольность, – обращаться к вам по имени?– Я всегда подпеваю этой песне, когда слушаю ее в машине, – соврал он. У него закружилась голова от большого количества «меня – тебя – огня – себя – маня – пить – жить – говорить» и от созерцания красно – белого платья. Что – то настойчиво пробивалось в его сознание, мешая сосредоточиться на беседе. Он тщетно пытался поймать ускользающее ни то воспоминание, ни то фильм или книгу. Он начал раздражаться и нервничать.

Поэтесса, плавно жестикулируя руками, украшенными диковинными по размеру и оформлению серебряными кольцами, пела – говорила:

–Понимаете, Дэн, я хочу, чтобы витражное окно в спальне не просто бросало разноцветные блики на стены и потолок. Мне бы хотелось, чтобы мое лицо казалось юным и свежим в потоке света, который будет просачиваться сквозь разноцветные стекла. Я, думаю, что розовый и белый – это основные цвета. А второстепенные, вы, как художник, сами придумаете.

Даниил почувствовал сильную психическую неуравновешенность, что – то замкнуло в его голове. Певицу любви – Элизабет затянуло в водоворот, и она исчезла. Вместо нее он увидел перед собой хорошенькую фотомодель Дэбору в ее красно – белом кружевном наряде. На плечах подрагивали нежные блестящие локоны темных волос. Темно – зеленые глаза с ненавистью смотрели на него. Крупные слезинки падали на платье. Она сказала:

–Твой срок вышел, теперь я буду жить в твоем теле. Убирайся вон из моего тела!

Даниил замер в нерешительности. Он не знал, сможет ли Дэбора действительно поменяться с ним местами. Он наблюдал, как она встала и, превратившись в хвостатую комету, влетела в его тело. Он сам вылетел и, его стремительно понесло грязным потоком в русле незнакомой реки. Он испугался, что никогда уже не сможет вернуться в свою плоть. Даниил начал кричать и барахтаться в воде. Он почувствовал, как в его ногу вцепились огромные зубы и стали ее грызть. Он взвыл от боли. Сверху полился дождь с запахом синильной кислоты. Дождь проникал в глаза, нос и рот, больно обжигая слизистую. Его глаза ослепли, и он не мог видеть, куда его уносит. Боль в ноге не утихала: какое – то злобное животное продолжало с остервенением обгрызать его ногу. В его голове зазвучал голос Дэборы:

–У вас очень удобное тело, мистер фотограф. Он увидел внутренним зрением, что его руки начали тыкать ножом во все достижимые участки его собственного тела. Даниил закричал от боли, неизвестно откуда взявшейся: ведь он покинул свое тело. Он понимал, что его руками управляет Дэбора, захватившая его физическую оболочку. Она изменяла его внешний вид, превращая тело в жалкую, искромсанную и бесформенную массу.

Страшное видение закончилось также неожиданно, как и началось. Он снова увидел перед собой поэтессу. Она снисходительно смотрела на него.

–Я заметила, Дэн, что мои стихи произвели на вас глубокое впечатление, – пропела она, астматически задыхаясь. – Вы впали в состояние столбняка на некоторое время, а потом стали махать руками и плакать.

Элизабет встала и подошла к нему очень близко, касаясь его лица своим бюстом.

–Твой сиреневый взор… – начала она подыскивать рифму.

Даниил резко отклонился от нее назад:

–Нет, прошу вас, стихов достаточно: рифмы переполнили меня до краев.

Он чувствовал себя обессиленным. Взяв себя в руки, он спросил:

–А как там все это рифмуется: в огне горя – маня – себя – полюбишь ты меня?

–А, потеряв во мне себя,

Ты скажешь мне: люблю тебя, – продекламировала «на бис» поэтесса.

–Браво! – сказал Данил уставшим голосом. – А теперь давайте уточним, как должны выглядеть витражи в вашей спальне.

ГЛАВА 7.

Певица Роуз Стюарт.

Прошел год после того, как Даниил убил детектива Мэйбл Браун. Ему исполнился 31. Даниил был в своей квартире, выходящей окнами на Центральный парк. Комната, в которой он находился, была оформлена Вирджинией под цвет его глаз и называлась «Сиреневой». Окна наполовину прикрывались сиреневыми жалюзи, разрисованными фиолетовыми розами; домашний бар, барная стойка, кресла и столики были фиолетового цвета.

Он сидел в кресле перед круглым столиком из фиолетового аметиста, схожим с цветом его глаз. Этот столик Вирджиния делала на заказ в подарок своему возлюбленному. На столешницу было нанесено фото темно – лиловой фиалки, выполненное самим Даниилом. На столе стояли два крупных предмета его творчества: хрустальная сфера с прозрачной призмой и 3Д – фотографией его матери внутри; а также – многогранный ромб, на зеркальные грани которого были нанесены фото Вирджинии. Постороннему человеку, наверно, жутко было бы смотреть на объемную голову его матери как будто зависшую в воздухе: она казалась живой. Слабая подсветка диодами усиливала впечатление. Лица Вирджинии дробились и при просмотре создавали легкое головокружение. Сфера и ромб вместе с фото были выставлены в его галерее для рекламы на недолгое время. После этого посыпались заказы от посетителей – «оригиналов», на изготовление подобных вещей.

Даниил вспоминал прошедшие годы. С неприязнью вспомнил трагическое свидание в парке со своей первой любовью – Долорес, так и «не простив» ее за то, что ее изнасиловали в его присутствии. После этого случая он не вступал в серьезные отношения с девушками. Редкие случайные встречи не оставили следа ни в его памяти, ни в душе. Да и отвлекаться на девчонок было некогда: он решил серьезно подготовиться к началу взрослой самостоятельной жизни. Отец подарил ему на день рождения фотоаппарат, и он увлекся фотографированием. Даниил также с удовольствием осваивал профессию отца – гравировщика по металлу в его мастерской. У него проявились разносторонние художественные способности: он рисовал, лепил из глины. В живописи ему особенно удавалось написание картин акварелью. Даниил тонко чувствовал ее прозрачную текстуру и удачно использовал ее. Он мечтал о славе художника в любой сфере, будь то фотография, гравировка, скульптура или живопись. После окончания школы Даниил устроился фотографом в престижный фотосалон в районе Сохо, решив строить карьеру фотохудожника.

Ему было всего 22 года, когда он встретил всесильную Вирджинию Грин. Четыре года они были вместе. Когда ему исполнилось 26, она умерла. Через два года, когда ему стало 28, умерли его родители, и он познакомился с гонщицей Вивьен. А затем, в течение двух лет, он убил трех женщин с «цветочными именами». В 30 лет он выследил португальскую принцессу и студентку Дэбору, и отравил их. В скором времени им была убита детектив Браун.

Окидывая мысленным взором все эти события, он ужаснулся тому, что натворил. Потом стал рассуждать и нашел приемлемые для себя объяснения каждому из своих поступков.

Он пришел к выводу, что такой красавец и носитель таланта не может опуститься до униженной девушки, такой, как Долорес, даже если она не виновата в этом.

«Вот, например, бездомные женщины. Они, может быть, по воле случая оказались на улице и не виноваты в этом. Но это не значит, что каждый нью – йоркер обязан встречаться с ними или жениться на грязной вонючей женщине, живущей в коробке», – размышлял он. – «Детектив Браун лезла не в свое дело, и ее надо было наказать. А женщины с «цветочными именами»? Они выполнили свое великое предназначение – стали Музой, вдохновившей Мастера на создание шедевров. Думаю, ни одна живая девушка не может внушить к себе такое мощное, шквальное чувство любви, как навсегда уснувшая, когда понимаешь, что ее красота недолговечна. Ты единственный, кто видел загадочный переход от жизни к смерти. Ты последний, кто взял поцелуем последнее тепло с ее губ».

Раздался звонок. Это была его постоянная клиентка, помешанная на собственных фотосессиях, известный в Нью – Йорке адвокат Мириам Эванс. Это она внесла залог за Даниила и освободила его от тюремного заключения после убийства португальской принцессы. Мириам пригласила Голденблюма в свой загородный дом на вечеринку по случаю Дня независимости.

Когда он прибыл туда с небольшим опозданием, гости уже начали переходить на специально отведенную лужайку с огромной круглой сценой посередине. Приглашенных было около пятисот человек. Молодой человек, ведущий вечера, стоявший у сцены, скороговоркой, чередовавшейся с затяжными гласными, объявил:

– Королева сцены, Мастер волшебных дел, мада-а-а-а-ам Иллю-юзия-я-я-я, бесстрашная укротительница огня, воздушная, как Фея-я-я-я-я, идущая по лезвию-ю-ю-ю, единственная в мире женщина – факир, – и протяжно прокричал:

– Глория Джойс! О-О-О-О-О-О-О-О…

– О-О-О-О-О-О-О-О…, – подхватила толпа.

Фонари и гирлянды выключили и вокруг сцены, в темноте, стали загораться факелы, которые поджигали босоногие мужчины с обнаженными торсами в белоснежных штанах и чалмах. Четверо из них принесли плоские железные носилки с деревянными ручками, засыпанные раскаленными углями. Мужчины прошлись перед первыми рядами зрителей, показывая им носилки. Некоторые из гостей шарахались назад, почувствовав жар от углей.

Зазвучала таинственная восточная музыка и на сцену в свете прожекторов выпорхнула женщина в поблескивающей чалме. Она была одета в черный костюм с блестками, состоявший из широких штанов с манжетами на тонкой щиколотке и из лифа. Она подошла по очереди к четырем точкам сцены и выдохнула изо рта струи огня на зрителей. Это была великая артистка Глория Джойс.

Раздались аплодисменты и одобрительные вскрики женщин. Помощники в чалмах поставили на бетонную площадку около сцены раскаленные носилки. Глория бесстрашно шагнула на красные угли и стала ходить по ним туда и обратно. Вышагнув из носилок, показала зрителям свои неповрежденные ступни, освещенные светом факелов.

Вынесли лестницу, которая была заставлена саблями, поставленными лезвиями вверх, вместо ступенек. Помощники брали каждую саблю и рассекали ею шелковые шарфы, чтобы показать, что лезвия действительно остро наточены. Музыка затихла. Глория сосредоточилась и бесстрашно начала подниматься по лезвиям. Зрители молчали. Стало слышно, как потрескивает огонь в факелах. Трудно было поверить в то, что у артистки был вес: она смотрелась легкой, как перышко. Поднявшись до верха лестницы, Глория начала спускаться вниз. Когда она шагнула на землю, раздались оглушительные аплодисменты и крики «Браво!» Глория изящно приседала в реверансах, посылая воздушные поцелуи, поворачиваясь вокруг себя.

Одна гостья, пораженная ее выступлением, подбежала к ней, обняла, потом посмотрела на нее с восторгом, и, сняв с пальца бриллиантовое кольцо, надела его Глории Джойс. Другие шокированные дамы и джентльмены последовали ее примеру. За несколько минут Глория была осыпана ювелирными изделиями и цветами.

Она поблагодарила всех еще раз реверансами и воздушными поцелуями и удалилась. Молодой человек, ведущий вечера, сообщил:

– А сейчас изюминка нашей программы – певица Роуз Стюарт. Эта красивая девушка известна тем, что ее чудесное пение вызывает такую зависть у бесталанных людей, что они без зазрения совести объявляют ее певицей без музыкального слуха!

Раздались смешки в разных местах лужайки.

– Поприветствуем красавицу Розу Стюарт! – прокричал ведущий.

На сцену вышла, жеманно ломаясь, слабая копия Мэрилин Монро в копии ее знаменитого белого платья. Также на сцену поднялся джазовый оркестр в костюмах 50 – х годов прошлого века, и, усевшись на стулья, заиграл вступление к песне, оставшейся в веках: «I want be loved by You».

Несколько девушек вынесли большие корзины с розами и раздали букеты зрителям. При этом девушки что – то говорили гостям. Как только Роуз фальшиво спела первые две строчки, раздался гомерический хохот, свист, аплодисменты, крики «Браво!» В нее полетели букеты роз. Собирая цветы со сцены, счастливая певица довольно точно изобразила знаменитый выдох в конце куплета: «Пу…», и подойдя к включенному в центре сцены вентилятору, стала ловить поднимающийся вверх подол платья. На эти жесты снова раздался свист. Роуз продолжала вертеться у вентилятора и перевирать ноты. Некоторые гости так смеялись, что у них выступили слезы на глазах. Кое – кто стал подпевать в насмешку. Певица не понимала издёвки, считая, что публика в восторге от нее. А смех понимала как одобрение ее талантливого подражания Мэрилин.

Мириам подошла к Даниилу и спросила:

– Ну как тебе вечер?

– Отлично, я не ожидал, что будет так интересно.

– Познакомить тебя с кем – нибудь?

– Нет, не надо. Я уже поздоровался кое с кем. Хочется молча понаблюдать за артистами и за публикой.

– Ну что же, я оставляю тебя в гордом одиночестве. Если очень заскучаешь, помани пальчиком, я прибегу, – подмигнула ему Мириам, намекая на их близкие отношения, случавшиеся время от времени.

– Окей, бэби. Я понял.

Рассеянно разговаривая с Мириам, Даниил посматривал на Роуз, заканчивавшую петь. Когда она допела, аплодисменты затянулись. Она бесконечно кланялась и махала рукой. Наконец, собралась уходить со сцены, роняя на ходу охапки роз.

К краю сцены подскочил Даниил, поднимая с полу цветы и поддерживая девушку, чтобы она не вывихнула ногу на высоких каблуках. Мужчины ему зааплодировали. Он сдержанно улыбнулся.

Отойдя от сцены, Даниил спросил:

– Вы сейчас должны уйти или останетесь здесь, Роуз?

– Я хочу уйти, у меня сегодня нет настроения проводить время с незнакомыми людьми.

– Могу я вас пригласить к себе домой?

– Сначала я сниму парик и смою всю косметику с лица в отведенной для меня комнате. А потом, если вас не напугает, что я не похожа на Мэрилин Монро, я рассмотрю ваше предложение.

– Хорошо, – сказал он.– Но проводить вас можно до этой комнаты?

– Проводите и если можно, поддержите меня, пожалуйста, чтобы я не упала на этих проклятых шпильках. Терпеть их не могу.

Даниил улыбнулся: