Суета сует

— Ты что? — он открыл дверь и, увидев ее испуганное лицо, удивленно поднял брови.

— Кофе готов, — едва не плача, сказала Ирина.

Она прижала руку к груди, мысленно ругая себя за панику. Разве можно так? Нет, этот мужчина сводит ее с ума. Она настолько боится утратить его, что скоро совсем голову потеряет. Уже потеряла. Каждый день она чувствует себя настолько счастливой, что к этому ощущению невольно прибавляется страх всего лишиться. Так не бывает. Она никогда не спешила домой, никогда не замирала перед тем, как открыть дверь, никогда столько не улыбалась. Все, что было раньше, казалось затянувшейся репетицией перед главным событием — появлением в ее жизни Максима. Но мысль о том, что он не испытывает к ней таких же чувств, что они не связаны обещаниями, клятвами, не давала ей покоя. Сказка, в которой ей было так хорошо, могла закончиться в один миг. Максим — вольная птица. Упорхнет снова на свою дачу, окунется в воспоминания о той жизни, долгой, мучительной жизни с Милой. Она не отпускает его. Ирина чувствует. Ничего не говорит, ни о чем не спрашивает, но чувствует. На днях она заметила, как напряженно всматривался он в ее побледневшее лицо, когда случайно включил передачу с Крутовым. Он слишком поспешно переключил канал, когда Ирина вошла. Она успела заметить его волнение, но нарочно не стала задавать вопросов. Ей все было ясно. В ее доме Макс пытался найти убежище от самого себя. И никогда он не признается ей в любви, потому что ее нет. В его сердце властвует Мила. Да и что такое полгода в сравнении с четвертью века?

— Да что с тобой? — Максим осторожно взял Ирину за руку. Похолодевшие пальцы казались безжизненными.

— Ничего, — она попыталась улыбнуться, но из глаз вдруг полились слезы. Стыдливо вытирая их, Ирина покачала головой. Нервы совсем расшатались. Слишком долго она ждала этого счастья, а теперь, когда оно у нее в руках, кажется, нет сил и смысла удерживать его. Оно или есть, или его нет.

— Ириша, — Максим обнял ее. — Ты все-таки обиделась. Не нужно, слышишь?

— Ты не понял, — высвобождаясь из объятий, всхлипнула она.

— Объясни.

— Ты слишком долго был в ванной, — четко, злясь на саму себя, произнесла Ирина. — А теперь пойдем пить кофе. Он уже совсем остыл, и пенка осела.

Смыслов недоуменно смотрел ей вслед. То плачет, то смеется, то вдруг печалится об остывшем кофе. Что-то с ней не так сегодня, как натянутая струна. Перехвалил он ее.

— Очень вкусно, — попробовав кофе, заметил Максим.

— Я рада, — привычно улыбаясь, ответила Ирина. Она уже пришла в себя, понимая, что со слезами перебарщивать не нужно, а то можно попасть в ряды истеричек. Их мужчины остерегаются. Но сегодня она не пыталась играть. Она на самом деле испугалась, а страх лишает способности трезво мыслить. Он вносит лишь хаос и разрушение.

Телефонный звонок прозвучал как всегда тихо. Максим протянул Ирине трубку. Благо аппарат стоял на кухонном столе, но и здесь его было едва слышно. Все потому, что Ирина не любила ничего громкого.

— Кому нужно, тот дозвонится, — отвечала она на предложения Максима выставить режим звонка погромче.

— Алло! — Ирина автоматически перевела взгляд на часы. Начало десятого.

— Здравствуйте, Ира!

— Здравствуй, Катюша, — голос невестки Смыслова Хмелевская узнала сразу. Такой приятный тембр. Эта милая девушка вызывала у Ирины только симпатию. Выбор Кирилла казался ей безукоризненным.

— Извините, а Максима Сергеевича можно? — Катя впервые воспользовалась этим телефоном. Смыслов не так давно оставил Кириллу номер Ирины на всякий случай. При этом объяснил, что с недавних пор часто бывает в доме крестной Кирилла и что об этом не знает мама. Смыслов не просил дать обещание хранить все в тайне. Он решил, что рано или поздно все откроется, а когда — не столь важно. Ни у Кирилла, ни у Кати сообщение не вызвало никаких вопросов. Они просто приняли случившееся как должное. Кирилл, кажется, был даже доволен тем, как разворачивались события, а Катя, не смея осуждать его отца, все-таки была огорчена.

— Конечно, можно. Макс, это тебя.

— Доброе утро, Катюша, — Смыслов улыбнулся, предвкушая разговор. Он всегда радовался возможности пообщаться с этим добрейшим созданием. Выбор Кирилла приводил Максима в восторг. Где сын нашел такое чудо?

— Здравствуйте, Максим Сергеевич. Я не рано?

— Нет, все нормально. Как твои дела, девочка?

— Спасибо, все хорошо.

— А у Кирилла?

— У него все в порядке, Максим Сергеевич, — ответила Катя. — У нас все хорошо, а вот у… Короче говоря, я звоню по важному делу. То есть, я считаю, что оно важное, а вы можете быть иного мнения…

— Я слушаю тебя, пожалуйста, говори, — Смыслов осторожно отхлебнул кофе, машинально собирая со стола на палец крошки от уже остывших тостов.

— Мила Николаевна в больнице.

— Мила? — Максим резко поставил чашку на стол, расплескав кофе.

— Я была у нее несколько раз. Она очень плохо выглядит.

— Что с ней? — Максим поднялся, повернулся к окну так, что Ирине был виден его четко очерченный профиль. Подрагивающие крылья носа, раскрасневшиеся щеки говорили о волнении, которое он не мог скрыть.

— Я разговаривала с врачом. Сейчас ей немного лучше, но это результат уколов, строгой диеты. А Миле Николаевне необходима операция. У нее два больших камня в желчном пузыре. Вообще врач говорил много, а я так плохо разбираюсь в медицине, что половины не поняла. Но главное, что Мила Николаевна сегодня выписывается под расписку. Она вообще не хочет ничего слышать об операции, — Катя сделала небольшую паузу, надеясь, что Смыслов что-то скажет в ответ, но он молчал. — Это опасно. Мне не удается повлиять на нее. Она трудный человек.

— Что должен сделать я, по-твоему? — Максима не особенно радовала новость, однако, зная Милу, он понимал, что у него мало шансов отклонить ее «нет». Советы и Мила — вещи несовместимые. Так было всегда. Мало надежды, что за каких-то полгода все изменилось.

— По-моему, ей очень одиноко. В таком состоянии человеку свойственно делать ошибки. Вы были столько лет вместе. Максим Сергеевич, может быть, вы попробуете ей помочь. Вдруг это сможет что-нибудь изменить?

— Нет, — мгновенно ответил Смыслов, даже не ожидая, что может так спокойно отказаться. Первое впечатление от новости мгновенно улетучилось. Место жалости, беспокойства заняло холодное равнодушие, замешанное на злорадстве. Это было новое ощущение, не испугавшее, но удивившее Максима. Он вдруг почувствовал, как легко в таком состоянии держать сердце закрытым. Это так облегчает жизнь. И Смыслов твердо повторил: — Нет.

— Нет? — Катя опешила.

— Нет, девочка. Я не готов сейчас примерять на себя роль ангела-хранителя. Я устал от этого, потому что слишком долго делал это в той жизни.

— В той жизни?

— Да, Катюша. Тебе все это трудно понять. Ты еще очень молода.

— Уговаривать вас бесполезно? — Катя была настолько огорчена своей неудавшейся миссией, что едва не плакала.

— Не стоит, девочка. Давай о чем-нибудь другом.

— Как странно…

— Что именно? — впервые за время разговора Максим посмотрел на Ирину. Ее напряженное лицо сказало обо всем без слов.

— Значит, если когда-нибудь мы разведемся с Кириллом, мне нужно будет отказаться от него? И даже когда ему будет очень плохо, я должна буду забыть о том, что он был моим мужем, отцом моего ребенка? Значит, для этого я должна повзрослеть? — Катя тяжело перевела дыхание. — Так вот, я не желаю становиться взрослой!

Смыслов молчал. Ему нечего было ответить. В глубине души он понимал, что Катя права. И только накопившаяся многолетняя обида мешает ему поступить по-человечески. Он никогда не был черствым, но теперь не мог ничего с собой поделать. Вдруг захотелось проявить несвойственную жесткость, отбросив доводы рассудка.

— Катюша, мне очень жаль, что Мила заболела, но теперь это ее проблема. К тому же я не уверен, что она готова принять помощь от меня. Я — слишком сильный раздражитель и совсем не в сторону положительных эмоций. Она сильная женщина и всегда подчеркивала, что со всеми трудностями справится сама. Твоя забота о ней заслуживает самых добрых слов, но я здесь совершенно не при чем.

— Кирилл тоже отказывается от нее, — тихо произнесла Катя, вспоминая равнодушную отмашку Кирилла, когда она сказала ему о болезни матери. — Значит, у нее осталась только я. Как странно…

Она снова повторила эту короткую фразу и положила трубку, не дожидаясь каких-либо ответных слов Смыслова. Ей все было ясно. Мила была в ее полном распоряжении. Бывший муж, сын, лучшая подруга отвернулись от нее, решив, что им больше нет дела до проблем успешной женщины, которая позволила себе роскошь заболеть. Пусть так. Она с легким сердцем возьмет на себя роль ангела-хранителя заблудшей души.

После операции Мила чувствовала себя плохо. Хотя все прошло успешно, ее не покидало ощущение паники, охватившее ее еще до операционного стола. Мила отказывалась верить в то, что было неизбежно, и упрямо отвергала доводы врачей в пользу оперативного вмешательства. Она даже написала расписку о том, что снимает с докторов всю ответственность за свое здоровье. Катины уговоры тоже не возымели никакого действия. Мила оставалась непреклонной и готовилась к тому, чтобы начать работать. Но вскоре ей стало ясно, что в таком состоянии она не сможет оставаться такой же энергичной, какой ее привыкли видеть сотрудники, начальство, зрители. Вести разговор с гостем студии становилось затруднительным — в любой момент приступ мог лишить Милу способности говорить, мыслить, превращая ее в отупевшее от боли существо. Приступы возобновились и теперь их не снимали горсти таблеток, полуголодное существование. Теряя силы и интерес ко всему, Мила сдалась. Через неделю после выписки из больницы она положила на стол Хлебникова заявление на отпуск за свой счет. Ей было стыдно признаваться в том, что болезнь одержала верх.

— Что это значит? — Константин отбросил со лба длинную прядь волос и пристально посмотрел на бледное, осунувшееся лицо Милы. Ни мастерство гримеров, ни ее наигранное спокойствие не могли скрыть бросающегося в глаза напряжения, болезненного состояния. — Присаживайся и давай поговорим. Что случилось?

— Ничего, — она улыбнулась, нервно сжимая и разжимая пальцы. — Я могу рассчитывать на эти две недели?

— Пожалуй, тебе их не хватит, — тихо ответил Хлебников. — Да и отпуск здесь неуместен. Ты принесешь мне больничный, каким бы длительным он не был.

— Неужели все так заметно? — Мила с силой потерла лоб, словно стараясь вспомнить что-то очень важное.

— Лечиться нужно не за свой счет, — доброжелательно произнес Константин. — Не нужно думать, что я — монстр.

— Я так не думаю.

— Вот и хорошо. Приводи себя в порядок и ни о чем не волнуйся.

— Мне страшно, Костя, — губы Милы задрожали. Невероятным усилием она заставила себя успокоиться, глубоко вздохнула. — Чертовщина какая-то. Все некстати.

— А когда болезнь бывает кстати? Ты ведь умная женщина. Зачем же зарывать голову в песок?

— Я не могу проводить эфир. Если бы не эта боязнь потерять нить беседы из-за боли…

— Забудь об эфире, — Хлебников развел руками. — Как ты можешь думать о программе в такой момент? Не переживай ни о чем. Новости пока будет вести Одинцова.

— Значит, Одинцова, — Мила пристально посмотрела на Константина, вспоминая подслушанный не так уже давно разговор. — Она наша новая восходящая звездочка?

— Она — талантливый человек. Ты не поверишь, но нам повезло с ней невероятно.

— Я рада, — улыбнулась Мила.

Хлебников удивленно смотрел на потускневшую женщину, в карих глазах которой засел животный страх. Чего она боялась больше — болезни или вынужденного бездействия? Он думал, что знает ответ наверняка. Как и для него, смысл всей жизни Милы сосредоточился на успехах в профессии, победах на фронтах прямого эфира, завоевания зрительской аудитории. Но в нынешнем состоянии она была явно никудышным борцом. У нее не было ни сил, ни возможностей сражаться. Оставалось как-то утешить ее, дать понять, что эта слабость явление временное. Он знал, что говорить, но молчал, продолжая внимательно разглядывать ее напряженное лицо.

А она постарела. Пожалуй, даже потеряла тот шарм, пленивший его в их первую встречу. От нее не исходила та сумасшедшая энергетика, которую он ощутил мгновенно. Ни в ее движениях, ни в мимике, ни в словах не было былого магнетизма. Конечно же, в таком состоянии она не может удерживать зрительскую аудиторию, она не поддержит на должном уровне беседу с интересными людьми — гостями ее программы. Об «Успехе» нужно пока забыть. Надолго ли? Время покажет. Но Хлебников чувствовал, как внутри его зарождается и набирает силу противоречие: с одной стороны, он сочувствовал Миле, с другой — не мог поступиться интересами канала. Он уже давно был в курсе проблем Смысловой и готовился к критической ситуации. Он не мог сейчас прямо сказать, что эфирное время Милы есть чем заменить и эта замена может оказаться для рейтинга канала удачной. Благо, молодых дарований развелось много, а Хлебников знал, что у него есть на них особое чутье.

— Займись собой, Мила, — дружелюбно произнес Константин и порвал принесенное Милой заявление. — Надеюсь, мне не придется доказывать тебе, что в этой жизни здоровье — не последняя вещь, на которую стоит обращать внимание.

— Да уж. Я слишком откровенно пыталась отмахнуться от него, — Мила положила руки на колени, потирая их. Она боялась поднять на Хлебникова глаза. Оставалось задать вопрос о том, что будет с ее программой, но Мила не могла заставить себя говорить об этом.

— Выздоравливай, звони, если что-то нужно, а мы пока что-нибудь придумаем. Может быть, покажем запись двух-трех твоих программ, пока ты будешь не в строю, — солгал Константин. — Ты же знаешь, как вредно позволять зрителю забывать о своем существовании.

— Кажется, знаю, — ответила Мила.

— Ну вот и хорошо, — Хлебников уже тяготился затянувшимся разговором. — Не мне тебе говорить, что всегда нужно уметь выделять главное.

— До встречи, — Мила почувствовала его состояние и поднялась.

— Удачи тебе, — крепкое рукопожатие стало точкой в разговоре. Повернувшись на высоких каблуках, Мила быстро зашагала через длинный, просторный кабинет к двери. Она шла, вслушиваясь в звук собственных шагов, словно пытаясь запомнить его. Почему-то она была уверена, что все кончено. Ее карьера на телевидении достигла пика, с которого придется спускаться вниз. Как долго и где будет остановка, Мила пока не знала. Болезнь не позволяла ей долго размышлять на эту неприятную тему.

А на следующий день она легла в больницу. Уже в палате ругала себя, что не позвонила Кате, единственному человеку, который проявлял к ней искреннее внимание. Нужно было постараться ответить тем же, но Мила не могла себя заставить набрать телефонный номер. Может быть, из-за того, что не хотела услышать голос Кирилла. Уж ему-то наверняка безразлично все, что с ней происходит. Мила не думала обижаться на сына, но и снизойти даже до поверхностного общения с ним не хотела. Оставалось в одиночестве ждать приближения операционного дня. На всякий случай Мила позвонила на работу и сказала, что завтра ей предстоит операция.

— Ни пуха, ни пера, — пожелал ей Хлебников. — Мы будем мысленно с тобой.

Мила поблагодарила и поспешила закончить разговор парой дежурных фраз. Она почувствовала облегчение, положив трубку. Она больше не верила в то, что ее персона интересует телевизионных боссов. Рано или поздно ей все равно пришлось бы с этим столкнуться. Болезнь решила ускорить события.

— Значит, так должно быть, — вытянувшись на кровати, тихо сказала Мила. В этот день она впервые открыла последнюю страницу журнала, который когда-то возглавляла, и прочитала свой гороскоп: «Займитесь своим здоровьем и будьте готовы к очередным испытаниям…» Дальше Мила читать не стала. Она резко закрыла журнал и осторожно положила его на тумбочку. В ее душе разрасталась тревога, к которой примешивалось странное ощущение обмана.

От безделья Мила принялась проводить самоанализ и поняла, что чувствует себя саму обманщицей! Это было ужасно. Ведь разочарование настигло ее в том возрасте, когда ошибки уже нельзя исправить. Она оказалась перед лицом пренеприятнейшего факта: к одиночеству добавилось ощущение неустроенности, страха перед будущим. Мила принялась развивать тему, но ее спасла Катя. Она появилась вовремя и оборвала цепочку уничтожающих мыслей.

— Почему вы мне не позвонили? — укоризненно спросила Катя, усаживаясь на краешек ее кровати.

— Не знаю, — солгала Мила.

— А я знаю.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Хочу начать разговор и дать вам возможность выговориться.

— Откуда ты такая деликатная? — язвительным тоном спросила Мила.

— Что же я должна сделать, чтобы вы почувствовали во мне родственную душу? — положив свою ладонь поверх прохладной руки Милы, спросила Катя. Ее глаза смотрели открыто, в них была готовность принять любой ответ. — Подскажите, мне тяжело разобраться в этом самой. Мне никто не помогает. Что я должна сделать, Мила Николаевна?

— Ты ничего не должна делать.

— Неправда.

— Не обязана, потому что даже мой родной сын проявляет верх равнодушия к моей персоне.

— Я — другое дело. Мы женщины, и всегда найдем общий язык. Так что мне сделать для вас, Мила Николаевна? Я готова, честное слово.

— Ты уже сделала, Катюша, — с благодарностью произнесла Мила. В этот момент она решила, что после операции обязательно будет общаться с невесткой чаще. Нельзя ее игнорировать, отталкивать, а Кирилл пусть поступает, как хочет. Мила улыбнулась. — Все будет хорошо… Наверное, все должно быть хорошо.

— Что, страшно? — понимающе спросила Катя.

— Есть немного. Даже зная, что не будет огромного шрама, ничего из того, что уродует тело, я боюсь. Само слово «операция» заставляет сердце выскакивать из груди.

— Зато уйдут приступы. Жизнь снова станет привычной, без уколов, таблеток, — быстро говорила Катя. — Как бы вас приободрить?

— Не нужно. Посиди просто. Не нужно ничего придумывать.

— Могу и не выдумывать, а сказать настоящую правду. Надеюсь, что она поднимет вам настроение, — Катя улыбнулась и, распрямив плечи, выдохнула: — Выздоравливайте и готовьтесь стать бабушкой!

— Что-что? — Мила улыбнулась, превозмогая боль. — Вот так новость. И когда же?

— В начале марта.

— Поздравляю, девочка, я рада. Я очень рада, — Мила действительно была рада. Она даже не ожидала, что сообщение так взволнует ее. Кажется, в свое время к известию о том, что у нее самой будет ребенок, она отнеслась более равнодушно. Эта милая девушка смогла пробудить в ней самые нежные чувства, и теперь все, что радовало Катю, автоматически радовало Милу. — Это замечательно. Теперь у меня есть повод выздоравливать побыстрее.

— Главное, не унывайте. Жизнь такая загадочная штука. Ей нужны постоянные компенсации. Получил хорошее — изволь пережить столько же негатива. Это закаляет человека, проверяет его на прочность.

— Да? И что дальше?

— Дальше? Достойно преодолевая трудности, перешагивая через черные полосы, человек, в конце концов, оказывается на белоснежном поле. Все только положительное, исполнение желаний, обретение смысла. Это моя теория, — с нескрываемым пафосом закончила Катя и выжидающе посмотрела на Милу.