Шри Ауробиндо. Жизнь Божественная – II

Однако следует заметить, что нигде в Упанишадах прямо не говорится, что эти три состояния «я» являются основой иллюзии или творением Майи; напротив, постоянно утверждается, что всё сущее – в том числе и наша вселенная, которая, как мы предполагаем, создана Майей, – является Брахманом, Реальностью. Брахман становится всеми этими существами; нас призывают увидеть, что все существа пребывают в «Я», в Реальности, и что Реальность пребывает в них; что все существа должны восприниматься как формы одной Реальности, ибо не только «Я» является Брахманом, но и всё является «Я», всё сущее есть Брахман, Реальность. Это однозначное утверждение не оставляет места иллюзорной Майе; но, несмотря на то, что постоянно говорится, что нет ничего иного, кроме воспринимающего «я» или чего-то отделенного от него, некоторые фразы и описание таких двух состояний сознания, как глубокий сон и сон со сновидениями, могут быть расценены как опровержение вездесущности единой Реальности; иллюзионисты воспользовались этими фразами и положили их в основу своей бескомпромиссной доктрины. Если мы посмотрим на эти четыре состояния как на этапы созидания, в процессе которого «Я», выходя из состояния сверхсознательности, где нет ни субъекта, ни объекта, входит в озаренный транс, в котором сверхсознание становится монолитным сознанием, порождающим субъективный и объективный статус бытия, то, в соответствии с нашими представлениями, мы получаем либо возможный процесс иллюзорного творения, либо процесс творческого постижения Себя и Всего.

На самом деле, если исходить из того, что «Я» в трех своих более низких состояниях именуется всеведущим Мыслителем,[31] Провидцем тонкого и Провидцем грубого материального существования, то состояния глубокого сна и сна со сновидениями, по-видимому, символизируют сверхсознательную и сублиминальную сферы сознания, пребывающие над и за нашим бодрствующим сознанием; они названы и описаны так, потому что именно благодаря сну без сновидений или сну со сновидениями – или трансу, который можно рассматривать как своеобразную дрему или сон – внешнее ментальное сознание обычно перестает воспринимать объективную реальность и входит во внутреннее сублиминальное или более высокое супраментальное или надментальное состояние. В этом внутреннем состоянии перед ним в виде символических снов и видений предстают супрафизические реалии, или же, входя в более высокое состояние, оно забывается в монолитном сознании и становится неспособным как-то воспринимать или осмысливать его реалии. Именно благодаря этому сублиминальному и этому сверхсознательному состоянию мы можем попасть в верховное сверхсознание, присущее высочайшему состоянию бытия. Если мы сможем входить в эти более высокие состояния не через сноподобный транс или транс-забытье, а благодаря духовной пробужденности, мы в каждом из них начнем осознавать одну вездесущую Реальность; у нас больше не будет необходимости находиться в плену восприятия иллюзорной Майи, мы настолько превзойдем Ум, что наша былая невежественная ментальная картина мира заменится другой, более реальной и достоверной. Осуществляя этот переход, можно отчетливо осознавать сразу все состояния бытия, пребывающие в гармоничном единстве, и видеть Реальность повсюду. Но если мы, благодаря всепоглощающей концентрации, погрузимся в мистический сон без сновидений или резко перейдем из бодрствующего Ума на уровень Сверхсознания, тогда у ума может возникнуть впечатление, что космическая Сила и ее творения нереальны; субъективное восприятие их иллюзорности помогает ему перейти в верховное сверхсознательное. Это ощущение нереальности и этот возвышенный переход духовно оправдывают мысль о том, что мир сотворен Майей; но это только первое впечатление, на смену которому, благодаря духовному опыту, может прийти нечто более полное и всеобъемлющее.

Все эти и другие объяснения природы Майи неудовлетворительны в силу своей незавершенности: им не удается обосновать неизбежную справедливость гипотезы иллюзорности мира, которая может быть принята только в том случае, если ее доказательство является неопровержимым; они не перекидывают мост через пропасть, которая образуется между вечной Реальностью, обладающей (как предполагается) подлинной природой, и парадоксальной и противоречивой по своему характеру космической Иллюзией. В лучшем случае указывается на процесс, который призван объяснить и сделать понятным сосуществование этих двух непримиримых противоположностей; но он не настолько убедителен и неоспорим, не настолько наглядно объясняет возникающий парадокс, чтобы показаться уму логичным и неизбежным. Чтобы избавиться от своей изначальной противоречивости, загадочности и парадоксальности – хотя при ином подходе всё это можно было бы разрешить, – теория космической Иллюзии создает другие, исходно непримиримые противоречия, новые неразрешимые загадки и проблемы. Ибо мы исходим из концепции или ощущения, что, с одной стороны, есть некая абсолютная Реальность, которая по своей природе вечно едина, супракосмична, статична, неподвижна, неизменна, осознаёт свое чистое существование, а с другой – феномен космоса, динамизма, движения, изменчивости, преобразования изначального чистого существования, дифференциации, бесконечного многообразия. Этот феномен объявляется вечной Иллюзией, Майей и на этом основании отвергается. Но в результате этого бытие Единого начинает приобретать внутреннее противоречивый и двойственный характер, и, чтобы сохранить его целостность, сознанию Единого приходится придавать столь же внутренне противоречивый двойственный статус. Феноменальная истинность множественности Единого опровергается утверждением о том, что Единый, творя призрачную реальность, намеренно стремится породить иллюзию и ввести в заблуждение. Единый, неизменно осознающий свое чистое существование, забавляется тем, что снова и снова воображает или иллюзорно представляет себя в виде вечной множественности, состоящей из невежественных и страдающих существ, не осознающих своего «я» и вынужденных поодиночке приходить к его осознанию и прекращать тем самым индивидуальное существование.

Поскольку одно противоречие примиряется за счет создания другого, мы начинаем подозревать, что в нашей исходной предпосылке чего-то недостает, – не то чтобы наше предположение было ошибкой, но оно является лишь предварительным утверждением, необходимой основой. Мы начинаем видеть в Реальности вечное единство, неподвижность, неизменную первооснову чистого существования, поддерживающую вечный динамизм, движение, бесконечное многообразие и разнообразие своих форм. Неподвижное состояние единства становится источником динамизма, движения и многообразия – динамизма, движения и многообразия, которые не отрицают, а скорее выражают вечное и бесконечное единство. Если сознание Брахмана может находиться в двух или даже во многих состояниях и действовать различным образом, тогда, по-видимому, Брахману ничто не мешает воспринимать собственное бытие тоже двойственно или множественно. Космическое сознание тогда становится не творческой Иллюзией, а восприятием некой истины Абсолюта. Эта концепция, будучи детально разработанной, может оказаться более интегральной и духовно плодотворной, более гармоничной в примирении двух сторон нашего внутреннего опыта. Она, по крайней мере, будет столь же логически обоснованной, сколь и идея о вечной Реальности, неизменно поддерживающей вечную иллюзию, реальную только для великого множества невежественных и страдающих существ, которые поодиночке убегают из сумрачной и тягостной юдоли Майи, прекращая тем самым свое индивидуальное существование в ней.

Второе возможное объяснение загадки вселенной с позиций иллюзионизма – в данном случае мы исходим из философии Шанкары, которая может быть охарактеризована, как ограниченный Иллюзионизм – позволяет нам сделать первый шаг к решению этой загадки. Данное объяснение представляется очень весомым и убедительным, так как Шанкара настаивает на относительной реальности Майи; он, конечно же, смотрит на нее как на невыразимую и необъяснимую мистерию, но в то же время предлагает нам рациональное решение, которое на первый взгляд очень хорошо примиряет противоречия, озадачивающие наш ум; он объясняет, почему вселенная представляется нам устойчивой и очень реальной, а жизнь и феноменальное существование – неполными, несовершенными, тщетными, эфемерными и в определенной степени иллюзорными. Ибо мы обнаруживаем, что есть два уровня реальности – трансцендентный и прагматический, абсолютный и феноменальный, вечный и временный. Первый уровень – это абсолютная, супракосмическая и вечная реальность чистого бытия Брахмана, второй – космическая, временная и относительная реальность Брахмана в Майе. В рамках этой концепции и мы, и вселенная реальны, ибо индивидуальное «я» на самом деле является Брахманом; это Брахман, который во владениях Майи, как индивидуум, кажется внешне подчиненным ей, и этот же Брахман, в конце концов, сбрасывает оковы относительной и феноменальной личности и возвращается в свое вечное и истинное бытие. На уровне временного и относительного наше восприятие Брахмана, ставшего всеми существами, Вечного, ставшего универсальным и индивидуальным, также достоверно; на самом деле, это промежуточный этап освобождения от Майи внутри самой Майи. Также для сознания, пребывающего во Времени, и вселенная, и происходящие в ней процессы реальны, реально и само это сознание. Но сразу же возникает вопрос, в каком смысле и насколько всё это реально: ибо мы и вселенная могут быть реальностью более низкого порядка или отчасти реальными, а отчасти нереальными или же – некоей нереальной реальностью. Если их реальность хоть сколько-нибудь подлинна, теория Майи становится излишней; нет никакого иллюзорного творения. Если они отчасти реальны, а отчасти нереальны, причина должна заключаться в ошибочности либо космического самоосознания Брахмана, либо нашего видения себя и вселенной, которое приводит к неправильному бытию, к ложному знанию, к неверному представлению о динамизме существования. Но тогда это только неведение или смесь знания и неведения, и нужно объяснять, не как возникает изначальная космическая Иллюзия, а как Неведение омрачает творящее сознание или вмешивается в динамическую деятельность Вечного и Бесконечного. Но если вселенная и мы являемся призрачной реальностью, если трансцендентному сознанию всё это представляется иллюзорным и теряет свою видимую реальность, как только мы покидаем владения Майи, тогда ту уступку, которую мы даем одной рукой, мы забираем другой; ибо получается, что то, что считалось истиной, на самом деле всё время было иллюзией. Майя, космос и мы сами реальны и в то же время нереальны – но эта реальность призрачна, она кажется реальной только нашему неведению, но нереальна с точки зрения любого подлинного знания.

Если за нами и за вселенной признается какая-то реальность, то почему бы ей на своем собственном уровне не быть подлинной реальностью. Можно допустить, что внешне проявленное является более ограниченной реальностью, чем То, что проявляется; мы можем сказать, что наша вселенная является одним из ритмов Брахмана, а не всей реальностью (которой она предстает только на уровне своего сокровенного бытия): но это недостаточный довод для того, чтобы относиться к ней как к чему-то нереальному. Она, вне всякого сомнения, воспринимается так умом, отстраняющимся от себя и своих представлений: но это только потому, что ум является инструментом Неведения, и когда он отстраняется от своих конструкций, отказывается от своей невежественной и несовершенной картины мира, ему приходится взирать на них лишь как на свои собственные ничем не подкрепленные и совершенно нереальные выдумки и фантазии; пропасть, разделяющая его неведение и верховную Истину и Знание, настолько широка, что это не позволяет ему обнаружить подлинную связь между трансцендентной Реальностью и космической Реальностью. В более высоком состоянии сознания этот разрыв устраняется и устанавливается связь; ощущение нереальности мира исчезает, и теория иллюзии становится ненужной и неуместной. Утверждение о том, что Верховное Сознание не принимает вселенную в расчет или смотрит на нее как на иллюзию, которую его «я» во Времени поддерживает как реальность, не может быть окончательной истиной. Космическое не может существовать, не опираясь на супракосмическое, Брахман во Времени должен что-то значить для Брахмана во вневременной вечности; иначе не было бы «я» и духа в вещах, а значит, и основы для временного существования.

Однако вселенная объявляется полностью нереальной в силу того, что она временна и бренна, представляет собой преходящую форму бытия, наложенную на Бесформенное и Непреходящее. Для иллюстрации отношений вселенной и Брахмана, она уподобляется горшку, а он глине или земле, из которой сделан горшок: горшок и другие аналогичным образом сотворенные формы разрушаются и возвращаются к реальности, земле, будучи лишь эфемерными формами; когда они исчезают, не остается ничего кроме земли – их бесформенной первоосновы. Но эта аналогия говорит и об обратном, и даже более убедительно; ибо горшок с полным основанием можно назвать реальным, так как он сделан из субстанции земли, которая реальна; это не иллюзия и, даже когда он разрушается и возвращается в землю, его былое существование не может расцениваться как нереальное или иллюзорное. Земля и горшок связаны между собой не как изначальная реальность и феноменальная нереальность, а как изначальная или вечная и непроявленная реальность (если мы заменим землю невидимым субстратом и первичным эфиром) и временная и проявленная реальность, порождаемая первой и зависящая от нее. Более того, земная субстанция или эфирная субстанция, в принципе, способна вечно образовывать горшки и иные формы, и пока субстанция существует, формы всегда могут быть проявлены. Форма может исчезнуть, но она просто переходит из проявленного состояния в непроявленное; мир может исчезнуть, но ничто не говорит о том, что существование мира – призрачный феномен: наоборот, мы можем предположить, что сила проявления является исконной силой Брахмана и продолжает действовать либо непрерывно в вечном Времени, либо в вечном возвращении. Космическое – это уровень Реальности, который отличен от супракосмической Трансцендентности, но нет никаких оснований считать его несуществующим или нереальным по сравнению с этой Трансцендентностью. Ибо чисто интеллектуальное представление о том, что реально только Вечное – неважно, что является критерием реальности и истинности: вечное продолжение или вневременность, – основывается на формальном противопоставлении и является умозрительной конструкцией; оно не подтверждается реальным и интегральным опытом. Существование вневременной Вечности не обязательно отменяет Время; они только на первый взгляд противоречат друг другу, на самом деле, Время, скорее, зависит от Вечности.

И точно так же трудно согласиться с рассуждениями, отрицающими динамизм Абсолюта, с наклеиванием ярлыка «призрачная реальность» на прагматическую истину вещей только на том основании, что она прагматична; ибо прагматическая истина, в конце концов, не может быть чем-то полностью отличным, чем-то отдельным и никак не связанным с духовной истиной. Она, скорее, является продуктом энергии или проявлением динамической активности Духа. Эти истины, несомненно, нужно различать, но в основе идеи об их абсолютной несовместимости может лежать только постулат о том, что единственным истинным бытием Вечного является состояние покоя и тишины; но тогда мы должны заключить, что в Абсолюте нет ничего динамичного, и любой динамизм противоречит верховной природе Божественного и Вечного. Но если та или иная временная или космическая реальность существует, должна быть энергия Абсолюта, присущая ему динамическая сила, порождающая эту реальность, и нет никаких оснований предполагать, что энергия Абсолюта не способна ни на что, кроме создания иллюзий. Наоборот, созидающая Энергия должна быть силой всемогущего и всеведущего Сознания; творения абсолютно Реального должны быть реальными, а не иллюзорными, и, поскольку есть только Одно Существование, они должны твориться им из себя, представлять собой проявленные формы Вечного, а не призрачные образы, созданные Майей из изначальной Пустоты – пустоты бытия или пустоты сознания.

В основе отказа признавать реальность вселенной лежит понимание или восприятие Реальности как чего-то неизменного, неопределимого, неактивного и познаваемого сознанием, которое само находится в состоянии тишины и неподвижности. Вселенная – это результат реализации динамического принципа, или динамиса[32] , это сила бытия, приведенная в действие, это работающая энергия (какой бы динамический принцип – инициирующий, механический или духовный, ментальный, витальный или материальный – за ней ни стоял); и поэтому на нее можно смотреть, как на противоположность – или отпадение от сути – статической и неизменной вечной Реальности, а значит как на иллюзию. Но, в принципе, такая точка зрения не является неизбежной; Реальность вполне можно воспринимать, как что-то одновременно статическое и динамическое. Вполне рационально предположить, что вечный покой бытия Реальности содержит вечную силу бытия, и этот динамис должен таить в себе энергию действия и движения, кинетический импульс; реальным может быть как покой, так и движение бытия. Также они вполне могут сосуществовать; даже наоборот, сосуществование крайне желательно, ибо любая энергия, любое действие, чтобы быть эффективными или созидательными, должны поддерживаться покоем или опираться на него; в противном случае, будет иметь место постоянное движение элементов без создания устойчивых форм: покой бытия, устойчивость бытия необходимы динамизму бытия. Даже если энергия является основополагающей реальностью, как, на первый взгляд, это происходит в материальном мире, она должна тем не менее приводить себя в статическое состояние, создавать устойчивые формы и мириады живых существ, чтобы опираться на них в своей деятельности: статичность может быть временной, она может быть только субстанциональным равновесием, которое создано и поддерживается постоянным движением, и пока такая форма существует, она реальна, и даже после ее исчезновения мы рассматриваем ее как то, что было реальным. Принцип покоя, поддерживающего движение, является вечным принципом, и мы видим, что он постоянно действует в бесконечном Времени. Когда мы обнаруживаем неизменную Реальность, лежащую в основе всего этого движения энергии и этого творения форм, мы действительно понимаем, что устойчивость сотворенных форм временна; мы видим, что движение, имеющее определенный тип и конфигурацию, за счет устойчивого повторения удерживает субстанцию бытия в образуемой им форме и позволяет ей сохраняться; но эта устойчивость опосредована, она творится. Единственной же ни от чего не зависящей устойчивостью является покой и неизменность вечного Бытия, Энергия которого создает формы. Но нам не обязательно приходить к выводу, что временные формы нереальны; ибо энергия бытия реальна, а созданные ею формы являются формами бытия. В любом случае, и покой бытия, и вечный динамизм бытия реальны и одновременны; покой допускает реализацию динамического принципа, а действие не отменяет покоя. Поэтому мы должны согласиться с тем, что и вечный покой, и вечный динамизм подлинны и присущи Реальности, которая, сама по себе, превосходит как покой, так и движение; и подвижный и неподвижный Брахман является одной и той же Реальностью.

Но опыт показывает, что к устойчивой реализации вечного и бесконечного обычно приводит покой; именно в тишине или покое мы наиболее отчетливо осознаём Нечто, пребывающее позади мира, видимого нами через призму ума и чувств. Наше мышление, наша жизненная активность и бытие, кажется, не соприкасаются с истиной, с реальностью; они улавливают конечное, а не бесконечное, имеют дело с временным, а не с вечно Реальным. Это объясняется тем, что любое действие, любое творение, любое определенное восприятие или понимание ограничивает; оно не охватывает или не улавливает Реальность, и все его конструкции рушатся, когда мы проникаем в неделимое и неопределимое сознание Реального: эти конструкции, какими бы реальными они ни были или ни казались во Времени, нереальны в вечности. Действие ведет к неведению, к тварному и конечному; движение и созидание противоречат неизменной Реальности, чистому несотворенному Существованию. Но эти рассуждения не вполне обоснованны, поскольку мышление и деятельность представляются нам так, как их видит ум в рамках своего способа познания мира и его процессов; это впечатление нашего внешнего существа, смотрящего на вещи из изменчивого потока Времени, а этот взгляд неизбежно поверхностен, фрагментарен и ограничен, а значит, не может охватить целого и проникнуть во внутреннюю суть вещей. На самом деле, когда мы переходим от этого фрагментарного понимания к состоянию вечного знания, свойственного истинному сознанию, мы обнаруживаем, что деятельность не обязательно связывает и ограничивает. Она не связывает и не ограничивает освобожденного человека; она не связывает и не ограничивает Вечного – но мы можем пойти дальше и сказать, что деятельность нисколько не связывает и не ограничивает наше собственное истинное существо. Деятельность не оказывает подобного эффекта на духовную Личность или Пурушу, или психическую сущность, пребывающую внутри нас, она связывает и ограничивает только внешнюю тварную личность. Эта личность является временным выражением (временным, а не иллюзорным!) нашего сокровенного «я», его меняющейся формой, поддерживаемой им в своем существовании и зависящей от него субстанционально и функционально. Наши мысли и действия являются средствами, с помощью которых наше сокровенное «я» выражает себя. Но, поскольку это выражение неполно и находится в процессе эволюции, поскольку оно развивается во Времени вместе с нашим природным существом, мышление и деятельность помогают ему развиваться, изменяться, превосходить и расширять границы, но в то же время способствуют сохранению ограничений; и в этом смысле они ограничивают и связывают; сами по себе они являются несовершенными средствами самовыражения. Но когда мы погружаемся в себя, в свое истинное «я», истинную личность, границы деятельности или мышления нас более не связывают и не ограничивают; в деятельности выражается сила, а в мышлении сознание «я», что позволяет его природной форме свободно самоопределяться и делает возможным саморазвертывание и становление во времени того, что само по себе безгранично. Ограничения, которые неизбежны в процессе формирования самоопределения, могли бы быть отрицанием «я» или умалением «я», Реальности, и поэтому, сами по себе, нереальными, если бы они меняли суть или нарушали целостность существа; они были бы оковами духа и поэтому чем-то совершенно излишним, если бы омрачали Сознание, являющееся сокровенным созерцателем и творцом нашего миробытия, навязывали ему чуждые влияния, исходящие от посторонней и не принадлежащей ему силы, или если бы они создавали что-то противоречащее сокровенному сознанию Бытия или его воле к становлению. Но, какой бы ни была деятельность и структура существа, его сущность остается прежней, а добровольно принимаемые ограничения не умаляют его целостности; они принимаются и сознательно налагаются нашим «я» на себя (а не навязываются ему со стороны), они становятся средством выражения нашей тотальности в потоке Времени, законом, налагаемым нашим внутренним духовным существом на наше внешнее природное существо, а не цепями, сковывающими вечно свободный дух. Поэтому, из-за ограничений мышления и деятельности, нельзя считать, что динамическая сторона бытия нереальна или что выражение, творение или самосозидание Духа нереальны. Это временный порядок реальности, но, тем не менее, это не иллюзорный, а вполне реальный аспект Реального. Всё, что находится в движении, в действии, в развертывании, в процессе творения, является Брахманом; в становлении развертывается бытие; во Времени проявляется Вечный. Всё является единым Бытием, единым Сознанием, сохраняющим свое единство даже на уровне бесконечного многообразия, и нет никакой необходимости разделять его надвое и противопоставлять трансцендентную Реальность иллюзорной космической Майе.

В философии Шанкары чувствуется конфликт, противоречие, которое этот великий ум не столько окончательно разрешил, сколько очень четко сформулировал и детально проанализировал, – конфликт между интуицией, отчетливо ощущающей абсолютную трансцендентную и сокровенную Реальность, и проницательным рассудком, очень трезво, рационально и прагматично смотрящим на мир. Интеллект мыслителя смотрит на феноменальный мир с рациональной точки зрения; рассудок здесь является судьей и авторитетом, и никакая надрациональная сила не имеет над ним власти: но за внешней стороной феноменального мира есть трансцендентная Реальность, которую может воспринять только интуиция; там рассудок – по крайней мере, конечный, разделяющий, ограниченный рассудок – ничего не может противопоставить интуитивному опыту, он даже не в состоянии связать друг с другом феноменальное и трансцендентное, а значит, решить загадку вселенной. Рассудок вынужден соглашаться с реальностью феноменального существования и считать его истины достоверными; но они достоверны только в рамках феноменального существования. Это существование реально потому, что оно является временным феноменом вечного Существования, Реальности, но оно не сама эта Реальность, и, когда мы проникаем за феноменальное и приближаемся к Реальному, феноменальное по-прежнему существует, но уже не кажется нашему сознанию достоверным, а значит, становится нереальным. Шанкара детально анализирует это противоречие, это несоответствие, которое естественно для нашего ментального сознания, когда оно становится осведомлено о двух сторонах существования и находится между ними; он разрешает его, вынуждая рассудок, во-первых, признать свои ограничения и понять, что его власть ограничивается пределами его космической вотчины, а во-вторых, согласиться с интуитивным восприятием душой трансцендентной Реальности и обосновать – с помощью диалектических рассуждений, которые, в конце концов, делают призрачным весь феноменальный космос и рационально-практический фасад вещей – бегство души из мира ограничений, созданных и навязанных уму Майей. Объяснение космического существования, благодаря которому проявленный мир становится чем-то призрачным, – впрочем, это может быть лишь нашей интерпретацией этой глубокой и возвышенной философии, поскольку были и другие, – сводится к тому, что, с одной стороны, существует некая Трансцендентность, вечно неизменная и самосущая, а с другой – мир, являющийся лишь феноменальной и временной формацией. На уровне феноменального мира вечная Реальность проявляется как «Я» и Ишвара. Ишвара с помощью своей Майи, своей силы феноменального творения создает этот мир, как временный феномен, и этот тварный феномен, не существующий в абсолютно Реальном, накладывается Майей (через посредство нашего формулирующего и рефлексирующего сознания) на сверхсознательную или совершенно самоосознающую Реальность. В феноменальном существовании Брахман, Реальность, проявляется как «Я» живой личности; но когда личность индивида исчезает благодаря обретению интуитивного знания, феноменальное существо получает свободу в нуменальном бытии: оно перестает подчиняться Майе и, освобождаясь от кажущихся личностных ограничений, сливается с Реальностью и исчезает в ней; мир же продолжает безначально и бесконечно существовать, будучи «майическим» творением Ишвары.

Эта концепция, связывающая вместе интуитивные впечатления и данные рассудка и органов чувств, открывает нам путь, который позволяет выйти за пределы их противоречий, найти духовный и практический выход, но это не решение, так как противоречия по-прежнему остаются. Майя реальна и нереальна; мир – не просто иллюзия, ибо он существует и реален во Времени, но с абсолютной и трансцендентной точки зрения он иллюзорен. Это порождает неопределенность, которой становится подвержено всё, что не является чистым и изначальным бытием. Так Ишвара, хотя он и не введен в заблуждение Майей и является создателем Майи, сам кажется феноменом Брахмана, а не окончательной Реальностью, он реален только в рамках творимого им мира Времени; индивидуальному «я» свойственна та же неопределенность. Если бы Майя полностью прекратила свою работу, Ишвара, мир и индивидуум перестали бы существовать; но Майя вечна, Ишвара и мир вечны во Времени, индивидуум существует до тех пор, пока он не аннулировал себя благодаря познанию истины. Чтобы согласиться с этими предпосылками, мы вынуждены поверить в некую необъяснимую надрациональную мистерию, которая интеллектуально неразрешима. Но, видя эту неопределенность, допуская наличие неразрешимой загадки в начале всего и в конце наших размышлений, мы начинаем подозревать, что мы что-то упустили. Ишвара, сам по себе, не является феноменом Майи, он реален; тогда он должен быть воплощением истины Трансцендентного или самим Трансцендентным, взаимодействующим с космосом, проявленным в его собственном бытии. Если мир хоть в какой-то степени реален, он тоже должен быть воплощением истины Трансцендентного; ибо реальность присуща только Трансцендентному. Если индивидуум способен познавать себя и проникать в трансцендентную вечность и его освобождение настолько важно, то это, должно быть, тоже только потому, что он является реальностью Трансцендентного; он должен познать себя индивидуально, так как его личности тоже соответствует некая истина в Трансцендентном – истина, которая скрыта от нее и которую она должна обнаружить. Нужно превзойти незнание себя и мира, а не иллюзорность, не призрачность личности и мирового существования.

Становится очевидным, что раз Трансцендентное супрарационально и познаваемо только с помощью интуитивного переживания и реализации, то и загадка вселенной тоже супрарациональна. Она и должна быть таковой, поскольку вселенная является феноменом трансцендентной Реальности, в противном случае эта загадка не была бы неразрешимой для интеллектуального рассудка. Но тогда, чтобы перекинуть мост над пропастью и постичь тайну, нам придется превзойти интеллект; существующее противоречие нужно, в конце концов, разрешить. Именно интеллектуальный рассудок формулирует и увековечивает кажущееся противоречие, создавая концепции Брахмана, «Я», Ишвары, индивидуального существа, верховного сознания или сверхсознания и «майического» сознания мира, которые не сочетаются или не согласуются друг с другом. Если существует только Брахман, всё остальное тоже должно быть Брахманом, и Брахман на уровне своего сознания должен воспринимать «Я», Ишвару, индивидуальное существо и т. д. как части самого себя, которые дополняют друг друга; но к их подлинному единству можно прийти, только превосходя интеллектуальный Рассудок, обнаруживая, благодаря духовному опыту, место, где они встречаются и становятся едины, и ту духовную реальность, которая стоит за их внешним несходством. На самом деле в сознании Брахмана подобных расхождений быть не может, они, по мере нашего проникновения в него, должны исчезнуть и смениться единством; границы, проведенные интеллектуальным рассудком, могут соответствовать некой реальности, но тогда это должна быть реальность Единства в многообразии. Будда исследовал своим пытливым рациональным интеллектом, опирающимся на интуитивное видение, тот образ мира, который создается нашим умом и чувствами, и понял, как он создается и как можно освободиться от всех ментальных конструкций, но дальше этого не пошел. Шанкара предпринял следующий шаг и указал на супрарациональную Истину, о которой Будда умолчал, посчитав, что она непостижима для ума и может быть реализована только за счет отказа от всех конструкций сознания. Находясь между тварным миром и вечной Реальностью, Шанкара увидел, что тайна мира должна быть абсолютно супрарациональной, невыразимой и непостижимой ментально, анирваканья (anirvacanīya); но он говорил о достоверности мира в том виде, каким он воспринимается рассудком и чувствами, и тем самым вынужден был утверждать реальность нереального. Этого бы не случилось, сделай он еще один шаг вперед. Ибо, чтобы постичь подлинную истину мира, его реальность, на него нужно взглянуть с супраментальных высот, поднявшись в Сверхсознание, которое поддерживает и превосходит мир и, превосходя, знает его истину, – нужно выйти за пределы сознания, поддерживаемого миром и подчиненного ему, а потому не знающего его или знающего только его внешнюю сторону. Этому самосозидательному верховному сознанию мир не может казаться непостижимой загадкой или иллюзией, которая не совсем иллюзорна, реальностью, которая всё же нереальна. Божественное должно прозревать божественный смысл в тайне вселенной; Реальности, которая поддерживает существование вселенной своим трансцендентным, но всё же имманентным сверхсознанием, должны быть совершенно ясны истина или цель космического бытия.

Если не существует ничего, кроме Реальности, и всё есть Реальность, то мир не может быть исключен из нее; вселенная реальна. Если она не открывает нам в своих формах и силах Реальность, которой является, если она кажется лишь устойчивым, но всё же изменчивым движением в Пространстве и Времени, то это должно быть не потому, что она нереальна или не является Этим, а потому, что представляет собой прогрессивное самовыражение, проявление, постепенное саморазвертывание Этого во Времени, сокровенная или окончательная цель которого всё ещё непонятна нашему сознанию. В этом смысле можно сказать, что вселенная является и не является Этим – поскольку она не проявляет всю Реальность, через какую бы форму или совокупность форм та себя ни выражала; и всё же все вселенские формы являются формами субстанции и бытия этой Реальности. Всё конечное в своей духовной сути является Бесконечным и, если наш взгляд достаточно глубок, мы можем интуитивно ощутить присутствие в конечном Тождественного и Бесконечного. Правда, существует мнение, что вселенная не может быть проявлением, так как Реальности незачем проявляться, ибо она вечно проявлена на своем собственном плане; но в равной степени можно сказать, что Реальности незачем творить самосущую или какую бы там ни было иную иллюзию, незачем создавать майическую вселенную. Абсолют может ни в чем не нуждаться; но тем не менее может присутствовать – не как принуждение или ограничение его свободы, а как проявление его внутренней мощи, как результат его Воли к становлению – неудержимый порыв верховной саморазвертывающейся Силы, потребность в самосозидании, порожденная способностью Абсолюта прозревать себя во Времени. Этот порыв представляется нам Волей к творению, Волей к самовыражению; но лучше, если мы увидим за ним потенциал бытия Абсолюта, проявленный в виде действующей энергии. Если Абсолют самоочевиден для себя в вечном Безвременье, он может проявить себя и в вечном потоке Времени. Даже если вселенная является лишь феноменальной реальностью, она, тем не менее, – проявление или феномен Брахмана; ибо, поскольку всё есть Брахман, феномен и проявление тоже должны быть им: все утверждения о нереальности совершенно излишни, надуманны и только усложняют дело, поскольку все необходимые различия уже содержатся как в концепции Времени и вневременного Бесконечного, так и в концепции проявления.

Единственное, что может характеризоваться как нереальная реальность, это наше ощущение собственной обособленности и представление о конечном, как о чем-то независимо существующем в Бесконечном. Это ощущение и это представление необходимы для практической деятельности внешней личности, они позволяют достигать определенных результатов и оправдываются этим; поэтому для конечного рассудка и конечного самовосприятия они реальны: и даже когда мы отступаем от конечного сознания и погружаемся в сознание сокровенного и бесконечного, переходим от внешней к подлинной Личности, конечное или индивидуальное продолжает существовать, но уже как бытие, сила и проявление Бесконечного; оно не обладает независимой или изолированной реальностью. Реальность индивидуального не нуждается в индивидуальной независимости и полной обособленности и не слагается из них. С другой стороны, неизбежное исчезновение этих конечных форм проявления наталкивает на мысль об их призрачности, но само по себе не делает их нереальными; подобное исчезновение может быть просто уходом из проявления. Космическое проявление Вневременного происходит в линейном потоке Времени: поэтому его формы должны быть временны на уровне внешнего проявления и вечны на уровне своей сокровенной способности к проявлению; ибо они всегда неявно и потенциально присутствуют в том, из чего возникают, – в первооснове вещей и в сокровенном сознании: вневременное сознание всегда может реализовать их неизменный потенциал и превратить в реалии времени. Мир был бы нереален только в том случае, если бы он сам и его формы были бы эфемерными образами, воображаемыми творениями сознания, которые в Реальности предстают как чистые иллюзии и затем исчезают навсегда. Но если проявление или способность к проявлению вечна, если всё является бытием Брахмана, Реальностью, тогда нереальность или иллюзорность не может быть фундаментальной характеристикой вещей или космоса, в котором они проявляются.

Теория Майи, как иллюзии или нереальности космического существования, создает больше проблем, чем разрешает; она не только не разрешает проблемы существования, но, скорее, делает ее вечно неразрешимой. Ибо, независимо от того, полностью или частично нереальна Майя, данная теория, в конечном итоге, всё сводит к нулю. Человек и вселенная исчезают в небытии или же только временно сохраняют реальность, которая немногим лучше вымысла. Если исходить из тезиса об абсолютной нереальности Майи, то любой опыт, любое знание, как и любое неведение, знание, приносящее освобождение, а также неведение, связывающее нас, принятие мира и отвержение мира становятся двумя сторонами одной иллюзии; ибо выясняется, что принимать или отвергать некому, да и нечего. Если что-то и существовало всё это время, то только неизменная сверхсознательная Реальность; связанность и освобождение реально не существуют, представляя собой только видимость. Любая привязанность к мирскому существованию является иллюзией, но и стремление к освобождению тоже иллюзорно; то, что было создано в Майе, в Майе же и перестает существовать благодаря освобождению. Но это отрицание космического существования невозможно остановить в своем опустошающем движении вперед и удержать в границах, которые были очерчены духовным Иллюзионизмом. Ибо, если все прочие переживания индивидуального сознания во вселенной иллюзорны, то где гарантия, что переживания иллюзионистов тоже не являются иллюзиями, включая всепоглощающее внутреннее переживание высшего «Я», которое провозглашается абсолютной реальностью? Ибо, если космос призрачен, наше переживание космического сознания, универсального «Я», Брахмана, как совокупности всех этих существ или как «я» всех этих существ, Единого во всём, всего в Едином становится сомнительным, поскольку в одном из своих аспектов оно опирается на иллюзию, на конструкцию Майи. Этот аспект, космический аспект, неизбежно оказывается бутафорией, поскольку существа, которых мы воспринимали как Брахмана, призрачны; тогда можем ли мы быть уверены в истинности нашего переживания другого аспекта – чистого «Я», безмолвной, статической или абсолютной Реальности, – поскольку его мы тоже воспринимаем не совсем реальным умом, находящимся в не совсем реальном теле. Ошеломляющая самоочевидность и бесспорность, ощущение абсолютной достоверности переживания или реализации совсем не говорит о том, что мы имеем дело с окончательной и высочайшей реальностью: ибо другие духовные реализации, например вездесущей Божественной Личности, Владыки реального Универсума, представляются столь же бесспорными, достоверными и окончательными. У интеллекта, который однажды убедился в иллюзорности всех прочих феноменов, есть возможность сделать следующий шаг и усомниться в реальности «Я» и всего существования. Буддисты сделали этот последний шаг и объявили «Я» иллюзией, посчитав, что оно, как и всё остальное, является конструкцией ума; они исключили из мироздания не только Бога, но и вечное «Я» и безличного Брахмана.

Бескомпромиссная теория Иллюзии не решает ни одной проблемы нашего существования; она просто указывает индивиду путь к уходу от всех проблем: если придерживаться ее самых крайних форм и выводов, то наше существо и его деятельность становятся излишними и ненужными, а его опыт, стремление, усилия – бессмысленными; всё, за исключением одной запредельной и невыразимой Истины и обращения к ней, утрачивает реальность, бытие всех существ объявляется иллюзорным, а сами они – призрачными образами, частью универсальной Иллюзии. Бог, человек и вселенная становятся мифами Майи; ибо Бог – лишь отражение Брахмана в Майе, человек – лишь отражение Брахмана в иллюзорном «я», мир – лишь картинка, наложенная на невыразимое и самосущее бытие Брахмана. Отрицание не носит такого тотального характера, если допускается определенная реальность существа даже в рамках иллюзии, определенная достоверность знания и опыта, благодаря которым мы возрастаем в духе: но подобное возможно только в том случае, если временное обладает подлинной реальностью и опыт в нем – реальной подлинностью, и тогда мы имеем дело не с обманчивым принятием нереального за реальное, а с невежественным, а значит, ошибочным восприятием реального. Ибо, если существа, сутью и «я» которых является Брахман, иллюзорны, сам Брахман в своем личностном аспекте перестает быть основой существа и становится частью иллюзии; переживание «я» также иллюзорно: реализация «Я есть То» порождена ошибочным представлением, поскольку есть только «То», но не «Я»; реализация «Я есть Он» вдвойне ошибочна, поскольку она предполагает существование не только «Я», но и сознательного Вечного, Владыки вселенной, Космического Существа, которого не может быть, поскольку сама вселенная нереальна. Подлинное решение проблемы существования может основываться на истине, которая принимает в расчет человеческое существование и существование мира, примиряет их истины, определяет их подлинные отношения и истину их отношений с трансцендентной Реальностью – первоисточником всего, – какой бы та ни была. Но это предполагает некую реальность индивида и космоса, подлинную связь между Единым Существованием и всеми существами, восприятием Абсолютного и восприятием относительного.

Теория Иллюзии разрубает, а не развязывает узел загадки вселенной: с точки зрения существа, воплощенного в этом мире становления, уход духа в запредельные сферы кажется половинчатым решением; результатом становится отделение от Природы, а не полнота и свобода индивидуальной природы. Подобный итог удовлетворяет только один элемент, возвышает только один импульс нашего существа; все остальные остаются невостребованными и обрекаются на исчезновение в сумраке нереальной реальности Майи. В метафизике, как и в Науке, лучшим в качестве универсального и окончательного решения признается то, которое включает и учитывает всё. Благодаря этому каждая постигнутая опытным путем истина занимает в общем и гармоничном целом свое место: такое знание скорее всего станет высочайшим знанием, озаряющим, интегрирующим, гармонизирующим суть всех аспектов знания, способным объяснить наше неведение и иллюзорное восприятие, обнаружить их исток и даже в каком-то смысле найти им оправдание и одновременно избавить нас от них; это и есть высшая реализация, объединяющая все реализации в истине высшего и всепримиряющего единства. Иллюзионизм достигает единства путем исключения; в соответствии с его точкой зрения, любое знание и любой опыт, кроме одного высшего слияния [с Абсолютом], лишены реальности и смысла.

Но эта полемика принадлежит сфере чистого рассудка, истины же такого порядка должны окончательно подтверждаться не логикой рассудка, а духовным озарением, опирающимся на неизменную реальность духа; одно решающее духовное переживание может в одночасье разрушить стройную рассудочную конструкцию, возведенную логическим интеллектом. И здесь Иллюзионизм стоит на очень прочных позициях; ибо, хотя сам по себе он не более чем ментальная концепция, переживаемые на опыте знания, которые его последователи облекают в философскую доктрину, возникают в процессе чрезвычайно убедительной и на первый взгляд окончательной духовной реализации. Когда мысли успокаиваются, когда ум отстраняется от своих конструкций, когда мы перестаем ощущать себя отдельными личностями и оказываемся в пустоте, лишенной всякого космического содержания, мы словно бы пробуждаемся от глубокого сна и начинаем видеть реальность: если после этого одухотворенный ум посмотрит на индивидуума и космос, они вполне могут показаться ему иллюзией, призрачным сочетанием имен, форм и движений, наложенным на единственную реальность Самосущего. И даже безличное «я» может стать призрачным; знание и неведение могут исчезнуть в чистом Сознании, а сознание – погрузиться в транс и слиться с абсолютным сверхсознательным бытием. Или даже само бытие может исчезнуть, став слишком ограниченной формой единственной и неуничтожимой реальности; и останется только вневременный Вечный, внепространственный Бесконечный, безупречность Абсолюта, неизреченный покой, один всепоглощающий и беспричинный Экстаз. В достоверности такого переживания – внутренне абсолютного и самодостаточного – невозможно усомниться; эта реализация с такой потрясающей силой захватывает сознание духовного искателя и кажется такой убедительной и неоспоримой – ekātma-pratyaya-sāram, – что он начинает думать, что достиг финала. Но, поскольку любое переживание есть переживание Бесконечного, оно может развиваться в различных направлениях; некоторые из них, а не только это, подводят нас настолько близко к Божественному и Абсолютному и проникнуты такой реальностью Его присутствия или таким невыразимым покоем и силой освобождения от всего проявленного и космического, что создают ошеломляющее впечатление полноты и завершенности. Есть сотни способов достижения Высшей Реальности, и от характера избранного метода зависит, каким будет высшее переживание, открывающее искателю доступ в То, что неизреченно, в То, что не может быть описано в ментальных понятиях и выражено в словах. Каждое из этих основополагающих и радикальных переживаний может непосредственно предшествовать окончательной и высочайшей Реализации; эти переживания помогают душе, устремленной к Абсолюту, преодолеть границы Ума. Возникает вопрос, относится ли тогда это погружение в чистое и неподвижное самосущее бытие или это Угасание (Nirvana) индивидуального «я» и космоса к числу таких переживаний или же оно само является окончательной и абсолютной реализацией, завершающей любой духовный поиск и превосходящей и исключающей все переживания более низкого порядка? Приверженец Иллюзионизма претендует на то, что обретаемое им знание превосходит и заменяет, поглощает и исключает любое другое знание; и если это действительно так, тогда нужно согласиться с тем, что его реализация окончательна. Однако в ответ на эти притязания было заявлено, что, следуя путем более великого отрицания или более великого утверждения, можно подняться еще выше – исчезнуть в Небытии или, реализовав космическое сознание и пережив Угасание (Nirvana) мирового сознания в Единосущем, прийти к более великому Божественному Согласию и Единству, в безграничной интегральной Реальности которого сосуществуют реализация космического и реализация трансцендентного. Сказано, что выше двойственности и не-двойственности пребывает То, в чем обе становятся едины и обнаруживают свою истину в Истине, которая их превосходит. Можно допустить, что существует некое кульминационное переживание, являющееся шагом к Абсолюту, которое превосходит и отрицает все остальные, теоретически возможные, но не столь высокие переживания. Однако следующим шагом может стать еще более высокое переживание, утверждающее и включающее в себя истину всех духовных переживаний, придающее каждому из них полноту, интегрирующее всё знание и весь опыт в контексте верховной реальности и ведущее к познанию того, что одновременно является широчайшей озаряющей и преобразующей Истиной всех вещей и высочайшей бесконечной Трансцендентностью. Познание Брахмана, верховной Реальности, позволяет познать всё; но в Иллюзионизме познание Брахмана приводит к тому, что всё становится нереальным и непостижимо загадочным. Когда же Реальность познаётся, благодаря этому интегрирующему переживанию, всё обретает свой подлинный смысл, свою истину, берущую начало в Вечном и Абсолютном.

Все истины по-своему верны, даже те, которые, на первый взгляд, противоречат друг другу, но они должны быть гармонизированы в некой широчайшей Истине, способной вместить их в себя; все философии по-своему ценны – хотя бы потому, что они описывают «Я» и вселенную с позиции духа, живущего в многообразии Проявления, и тем самым проливают свет на то, что должно быть познано в Бесконечном. Все духовные переживания истинны, но они указывают на некую высочайшую и безграничную реальность, которая приемлет и превосходит их истинность. Мы можем сказать, что это свидетельствует об относительности любой истины и любого переживания, поскольку и то, и другое определяется мировосприятием и самовосприятием познающего ума и переживающего существа; существует мнение, что у каждого человека должна быть своя собственная религия, соответствующая его природе, но точно так же можно сказать, что у каждого человека должна быть своя собственная философия, свое собственное видение и восприятие мира, хотя далеко не все способны четко сформулировать свою мировоззренческую позицию. Но, с другой стороны, подобное разнообразие, скорее, свидетельствует о бесконечности аспектов Бесконечного; каждый искатель в результате своего ментального или духовного переживания частично или полностью улавливает один или несколько его аспектов, или входит в соприкосновение с ним, или проникает в него. На определенной стадии эти точки зрения утрачивают для ума свою определенность, широко обобщаясь и начиная дополнять друг друга или же становясь сомнительными, как и общая картина мира. Или же всё может быть замещено осознанием некоей окончательной истины или единственным всепоглощающим переживанием. Именно тогда ум склонен ощущать призрачность всего, что он видел, осмысливал и считал частью себя или своей вселенной. Это «всё» становится для него универсальной иллюзией или многогранной фрагментарной реальностью, лишенной объединяющего принципа; по мере погружения во всеотрицающую чистоту некоего абсолютного переживания, он начинает ощущать, что существует только безмолвный и неизменный Абсолют. Но сознание может быть подвигнуто на следующий шаг и призвано снова увидеть в новом духовном свете то, что было оставлено позади: оно может заново обнаружить истину всех вещей в истине Абсолюта; оно может примирить Нирвану и космическое сознание – отрицание и утверждение, – сосредоточив всё своё внимание на Том, что через них самовыражается. При переходе от ментального к надментальному восприятию это многостороннее единство является основным переживанием; всё проявление начинает казаться одним необъятным и гармоничным целым, достигающим своей величайшей полноты, когда душа находится на границе между Верховным Разумом и Сверхразумом и оглядывается на существование, охватывая его единым взором.

Это, по крайней мере, та возможность, которую нужно исследовать и выяснить, к чему в конце концов можно прийти, придерживаясь такой точки зрения. Доктрину грандиозной космической Иллюзии, как вариант разгадки тайны бытия, необходимо было рассмотреть потому, что ощущение призрачности проявленного мира становится доминирующим, когда спираль ментального поиска достигает своей конечной или переломной точки; но после того, как мы убедились, что скрупулезный поиск абсолютной истины не обязательно должен вести к подобному все-отрицанию, мы можем забыть об этой доктрине или же, мысля более гибко и позитивно, обращаться к ней по мере необходимости. Теперь мы можем сосредоточиться на проблеме Знания и Неведения, которая была оставлена без внимания приверженцами Иллюзионизма, полагавшими, что и то и другое нереально.

Всё сводится к вопросу «что есть Реальность?». Наше когнитивное сознание ограниченно, невежественно, конечно; наши представления о реальности зависят от того, каким способом мы, пребывая в рамках этого ограниченного сознания, взаимодействуем с существованием, и могут очень сильно отличаться от той картины, которую видит изначальное и абсолютное Сознание. Нужно различать сущностную Реальность, феноменальную реальность, которая зависит от первой и порождается ею, и ограниченное и часто обманчивое восприятие или представление об обеих, создаваемое посредством наших органов чувств и ума. С точки зрения наших чувств земля выглядит плоской, и при решении наиболее практических и непосредственных задач нам приходится руководствоваться своими чувствами и условно считать, что земля действительно плоская; но на самом деле поверхность земли только кажется плоской, и Наука, ведущая во внешнем мире поиск истин феноменальной реальности, вынуждена рассматривать её как относительно круглую. Наукой опровергается очень многое из того, что наши чувства считают истинным; но мы, тем не менее, вынуждены соглашаться с данными, предоставляемыми нашими органами чувств, поскольку практические отношения с миром, которые они нам навязывают, имеют свою обоснованность в рамках нашего восприятия реальности и не могут игнорироваться. Наш рассудок, опирающийся на чувства и превосходящий их, формирует свои собственные критерии или принципы реального и нереального, но эти критерии могут меняться в зависимости от позиции, занимаемой мыслящим наблюдателем. Естествоиспытатель, исследуя феномены, выводит формулы и стандарты, основывающиеся исключительно на феноменальной и объективной реальности и ее процессах: ум может показаться ему субъективным продуктом Материи, а «я» и дух чем-то призрачным; в любом случае, ему приходится действовать так, словно существуют только материя и энергия, а ум лишь наблюдает за независимой физической реальностью, которая не затрагивается никакими ментальными процессами[33] или присутствием или вмешательством космического Разума. Психолог, исследуя исключительно ментальное сознание и ментальное бессознательное, обнаруживает другую, преимущественно субъективную сферу реалий, которой свойственны свои собственные законы и процессы; Ум ему может даже показаться ключом к реальности, Материя – лишь полем деятельности ума, а дух, как что-то независимое от ума, – чем-то призрачным. Но более глубокое исследование позволяет обнаружить истину «я» и духа и открыть более фундаментальный уровень реальности, на котором происходит резкое изменение нашего взгляда как на субъективные реалии ума, так и на объективные физические реалии, которые начинают видеться чем-то феноменальным, вторичным, зависимым от истины «я» и реалий духа. В процессе этого более глубокого исследования сути вещей ум и материя начинают казаться уровнями реальности более низкого порядка и с легкостью могут стать совсем призрачными.

Но именно рассудок, привыкший иметь дело с конечным, исключает одно и принимает другое; он разделяет целое на части и может выбрать одну часть, как если бы это была вся реальность. Это необходимо для его деятельности, поскольку его главное занятие – взаимодействовать с конечным как с конечным. И мы, из практических соображений и для того, чтобы рационально взаимодействовать с конечным, вынуждены соглашаться с его ограниченным взглядом на мир, поскольку он позволяет получить какое-то представление о реальности и поэтому не может игнорироваться. Когда мы воспринимаем духовное, которое само по себе является целым или содержит в себе целое, наш ум сохраняет свой фрагментарный подход и тоже начинает производить деление на части и давать определения, используемые им при осмыслении конечного; он проводит разделительную черту между бесконечным и конечным, духом и его феноменами или проявлениями и одно называет реальным, а другое нереальным. Но изначальное и абсолютное сознание, охватывая единым и целостным взором все аспекты существования, видит духовную и сокровенную реальность целого и одновременно всё феноменальное как внешнее проявление этой реальности. Если бы это более великое сознание видело, что вещи нереальны и никак не связаны с истиной духа, у него – если бы это было само Сознание Истины – не было бы никаких оснований всё Время поддерживать их в непрерывном или повторяющемся существовании: если оно все-таки поддерживает их, то, вероятно, потому, что они основаны на реальности духа. Однако облик феноменальной реальности, когда она видится интегрально, как проявление и аспект сокровенной реальности, неизбежно меняется, и она перестает быть тем, чем казалась рассудку и чувствам конечного существа; она обретает иную, более глубокую, реальность, иной, более великий, смысл, обнаруживает в своем бытии иные, более сложные и тонкие, процессы. Стандарты реальности и все концепции, созданные конечным рассудком и чувствами, представляются более великому сознанию ущербными и содержащими в себе как элемент истины, так и элемент заблуждения; по этой причине эти стандарты и концепции могут рассматриваться как одновременно реальные и нереальные, но это, однако, не делает сам феноменальный мир нереальным или призрачно реальным; конечное являет себя как сила, движение и процесс Бесконечного.

Изначальное и абсолютное сознание должно быть сознанием Бесконечного, которое в своем восприятии многообразия неизбежно должно всё унифицировать, интегрировать, объединять, примирять, различать (поскольку им же всё и детерминируется), создавая целостную и завершенную картину. Оно должно видеть суть вещей, а все формы и процессы рассматривать как феномен или производное сокровенной Реальности, как движения и творения энергии ее бытия. Рассудок считает, что всё, что противоречит истине или не согласуется с ней, должно считаться ложным: и тогда феноменальная вселенная, поскольку она кажется противоречием изначального Брахмана, объявляется нереальной; индивидуум, поскольку он противоречит как трансцендентности, так и универсальности, тоже объявляется нереальным. Но то, что кажется противоречием рассудку, опирающемуся на конечное, может не казаться таковым сознанию или более широкому рассудку, опирающемуся на бесконечное. То, что наш ум считает противоположным, бесконечное сознание может посчитать дополняющим: сущность и феномен сущности не противоречат, а дополняют друг друга – феномен становится проявлением сущности; конечное является частью, а не противоположностью бесконечного; трансцендентное и универсальное выражают себя через индивидуальное, которое не является ни их противоположностью, ни чем-то совершенно отличным от них – будучи сгустком и образом универсального, индивидуальное, на уровне сути своего бытия и сути своей природы, едино с Трансцендентным. В рамках этого целостного и всеобъемлющего видения нет ничего противоречивого в том, что бесформенная Первооснова бытия содержит в себе мириады форм, или в том, что неподвижность Бесконечного поддерживает движение Бесконечного, или в том, что бесконечное Единство выражает себя через множество сущностей, аспектов, сил и движений (ибо они являются сущностями, аспектами, силами и движениями Единого). С этой точки зрения творение мира становится совершенно естественным, нормальным и неизбежным процессом, который сам по себе не вызывает никаких вопросов, поскольку именно к нему и должна привести деятельность Бесконечного. Любая интеллектуальная проблема или трудность возникает из-за того, что конечный рассудок разграничивает, разделяет, противопоставляет силу Бесконечного его бытию, его движение его покою, его природное многообразие его сущностному единству, фрагментирует «я», противопоставляет Дух Природе. Чтобы по-настоящему понять пространственное развертывание Вечного и Временное развертывание Бесконечного, сознанию нужно выйти за пределы этого конечного рассудка и чувств и подняться к более широкому рассудку и духовному чувству, которые находятся в контакте с сознанием Бесконечного и восприимчивы к логике Бесконечного, являющейся логикой самого бытия и неизбежно вытекающей из спонтанного взаимодействия его реалий, логикой, чьи шаги определяются не последовательным ходом мыслей, а самим процессом существования.

Но можно возразить, что всё вышеописанное имеет отношение к космическому сознанию. Но еще существует Абсолют, который не может быть чем-то ограничен; поскольку космос и индивидуум ограничивают и фрагментируют Абсолют, в их реальности следует усомниться. То, что Абсолют ничем не ограничивается, конечно же, бесспорно; он не может быть ограничен ни бесформенностью, ни формой, ни единством, ни многообразием, ни статикой, ни динамизмом. Если он проявляет форму, форма не может ограничить его; если он обнаруживает множество, множество не может разделить его; если он облекается в движение и становление, то движение не может потревожить, а становление изменить его: он столь же не ограничен, сколь неистощим в своем самосозидании. Даже на уровне материи существует это превосходство субстанции над формой; земля не ограничивается горшками, сделанными из нее, а атмосфера – ветрами, которые движутся в ней, а море – волнами, вздымающимися на его поверхности. Впечатление ограниченности свойственно только уму и чувствам, которые воспринимают конечное как некую независимую реальность, обособившуюся от Бесконечного, или нечто, отделившееся от него в силу своей ограниченности: именно это впечатление иллюзорно, но ни бесконечное, ни конечное не являются иллюзией; ибо и то и другое существуют независимо от впечатлений ума или чувств, которые зависят от Абсолюта и не могут существовать без него.

Сам по себе Абсолют не поддается определению с помощью ума и не может быть выражен словами; он должен быть познан на опыте. К нему можно приближаться, полностью отрицая существование, как к некоему высшему Небытию, мистическому бесконечному Ничто. К нему можно приближаться, утверждая абсолютность основ нашего собственного существования, устремляясь к абсолютному Свету и Знанию, абсолютной Любви или Красоте, абсолютной Силе, абсолютному покою или безмолвию. К нему можно приближаться через невыразимую полноту бытия или сознания, или силы бытия, или восторга бытия, или благодаря высочайшему переживанию, в котором всё это непостижимо сливается в одно; ибо мы можем войти в такого рода невыразимое состояние и, погрузившись в его глубины, как в некую сияющую бездну бытия, достичь сверхсознания, являющегося своеобразными вратами Абсолюта. Считается, что только посредством отрицания индивидуума и космоса мы можем проникнуть в Абсолют. Но, на самом деле, индивидууму достаточно отказаться от своего ограничивающего и обособляющего эго-бытия; он может достичь Абсолюта, возвышая свою духовную индивидуальность, вмещая в себя космос и превосходя его; или же он может полностью стереть свою индивидуальность, но и в этом случае в Абсолют всё равно проникает индивид, выходя за пределы личностных ограничений. Он также может проникнуть в него, возвышая свое бытие до уровня верховного существования или сверхсуществования, возвышая свое сознание до уровня верховного сознания или сверхсознания, возвышая свой и любой восторг, свойственный бытию, до уровня сверхблаженства или верховного экстаза. Он может попытаться достичь Абсолюта благодаря восхождению, в процессе которого он проникает в космическое сознание, вмещает его в себя и поднимается, сохраняя его, на такой уровень бытия, где единство и многообразие пребывают в совершенной гармонии и согласии, находятся в высшем состоянии проявления, где всё пребывает в каждом и каждый во всём и всё в едином, без какой-либо четкой индивидуализации – ибо динамическая тождественность и взаимозависимость там становятся абсолютными; если мы следуем по пути утверждения, то этот уровень проявления является ближайшим к Абсолюту. Этот парадокс – поскольку Абсолют может быть реализован по-разному, следуя по пути и абсолютного утверждения, и абсолютного отрицания – может стать понятен рассудку только в том случае, если Абсолют представляет собой некое верховное Существование, которое настолько превосходит все наши теоретические и практические представления о существовании, что может выглядеть его отрицанием, представляться (как теоретически, так и практически) несуществованием, небытием; но также, поскольку всё сущее является Этим (какой бы ни была степень его проявления), Абсолют видится высшим истоком всех вещей и может быть достигнут как через высшее утверждение, так и через высшее отрицание. Абсолют становится невыразимым х, альфой и омегой, неотъемлемо присущей и неизменной сутью всего, что мы можем назвать существованием или несуществованием.

Мы исходим из предпосылки, что Абсолют является высшей реальностью; но вопрос заключается в том, реальны ли все остальные уровни существования, объективно или субъективно воспринимаемые нами. Иногда проводится различие между бытием и существованием и предполагается, что бытие реально, а существование или то, что представляется существованием, нет. Но это может быть верным только в том случае, если несотворенный Вечный и тварное существование полностью отделены, отрезаны и изолированы друг от друга; тогда реальным может считаться только несотворенное Бытие. Но к подобному выводу невозможно прийти, если всё сущее является формой Бытия и субстанцией Бытия; оно было бы нереальным, если бы являлось формой Небытия, асат (asat), сотворенной из Пустоты, шунья (śūnya). Уровни существования, проходя через которые мы достигаем Абсолюта и проникаем в него, должны быть по-своему реальны, ибо неистинное и нереальное не может привести к Реальному, – также реальностью должно обладать и то, что порождается Абсолютом, то, что Вечный поддерживает, вдохновляет и проявляет в себе. Есть непроявленное и есть проявление, но проявление Реального само должно быть реальным; есть Вневременное и есть становление вещей во Времени, но ничто не может возникнуть во Времени, не имея опоры на вневременную Реальность. Если мое «я» и дух реальны, мои мысли, чувства, всевозможные способности, являющиеся выражением духа, не могут быть нереальными; мое тело, представляющее собой форму, которую он создает или проявляет в себе и которую он в то же самое время наполняет, не может быть фикцией или просто призрачной тенью. Единственной примиряющей концепцией является та, в которой вневременная вечность и временная вечность станут двумя аспектами Вечного и Абсолютного. Оба этих аспекта реальны, но относятся к разным уровням реальности: то, что пребывает во Вневременном в непроявленном состоянии, проявляет себя во Времени; каждая существующая вещь реальна на своем собственном уровне проявления и воспринимается сознанием Бесконечного как реальная.

Всё проявление зависит от бытия, а также от сознания и его силы или степени развития; ибо каково состояние сознания, таким будет и состояние бытия. Даже Бессознательное является состоянием и силой сознания, пребывающего в свернутом виде. На этом уровне бытие погружено в иное, противоположное ему состояние непроявленности, напоминающее небытие, и именно это позволяет ему проявлять всё, что мы видим в материальной вселенной; и точно так же сверхсознание является сознанием, вознесенным в абсолютность бытия. Ибо есть сверхсознательное состояние бытия, на уровне которого сознание, кажется, находится в озаренной погруженности в бытие и словно в некоем самозабытье; всё сознание бытия, всё знание, внутреннее видение, сила бытия, кажется, рождаются из этого состояния или обнаруживаются в нем: это «рождение», с нашей точки зрения, может казаться переходом на уровень реальности более низкого порядка, но на самом деле и сверхсознание, и сознание являются и считаются одной и той же Реальностью. Есть также состояние бытия Всевышнего, в котором невозможно провести различий между сознанием и бытием – ибо они настолько слиты воедино, что одно неотличимо от другого, – но это верховное состояние бытия также является верховным состоянием энергии бытия, а значит, и энергии сознания; ибо сила бытия и сила сознания там тоже едины и не могут быть разделены: именно это единство вечного Бытия и вечного Сознания-Силы и является состоянием верховного Ишвары, а его сила бытия – динамическим принципом Абсолюта. Это состояние бытия не отрицает космоса; оно содержит в себе первооснову и энергию всего космического существования.

Но нереальность по-прежнему является фактом космического существования. И, если всё есть Брахман, Реальность, мы должны объяснить, как в Реальном возникает этот нереальный элемент. Если нереальное не является фактом бытия, оно должно быть актом или творением сознания, и нет ли тогда состояния или уровня сознания, где его действия и творения полностью или частично нереальны? Если эта нереальность не может быть приписана изначальной космической Иллюзии, Майе, значит, в самой вселенной есть сила Неведения, способная творить иллюзии. Именно Ум способен выдумывать нереальное и даже творить то, что совсем или отчасти иллюзорно; само его представление о себе и о вселенной является конструкцией, которая ни полностью реальна, ни полностью нереальна. Где начало и где конец этой сферы нереального, что является причиной ее возникновения и как можно избавиться как от причины, так и от следствия? Даже если всё космическое существование само по себе не является нереальным, не применим ли мы это определение к миру Неведения, в котором живем, этому миру постоянных изменений, рождений и смертей, тщеты и страдания, и не исчезает ли с исчезновением Неведения реальность творимого им мира или не является ли бегство из него естественным и единственным выходом? Подобное утверждение было бы истинным, если бы наше неведение было абсолютным неведением, не содержащим в себе никакого элемента истины или знания. Но, на самом деле, наше сознание представляет собой смесь истины и лжи; его действия и творения – не просто чистые вымыслы и воздушные замки. Создаваемые им конструкции, образы вещей или образы вселенной – не столько смесь реального и нереального, сколько не совсем точное и не совсем полное выражение реального, и поскольку любое сознание является силой и поэтому потенциально способно творить, наше неведение приводит к ложному творению, ложному проявлению, к ложной деятельности энергии бытия или к ее ошибочному использованию для достижения ложных целей. Всё мировое существование является проявлением непроявленного, но наше неведение становится причиной частичного, ограниченного и невежественного проявления, которое отчасти выражает, а отчасти скрывает изначальное бытие, сознание и восторг существования. Если это положение вещей вечно и неизменно, если нашему миру суждено всё время вращаться в этом замкнутом круге, если Неведение является первопричиной всех здешних вещей и процессов, а не просто временным условием и обстоятельством, тогда избавление от индивидуального неведения действительно может произойти только за счет бегства индивидуума из феноменального бытия, а избавление от космического неведения будет означать конец феноменального бытия. Но если в основе этого мира заложен эволюционный принцип, если наше неведение является полузнанием, развивающимся и приближающимся к знанию, то тогда становится возможным другой итог, финал и духовный результат нашего существования в материальной Природе, возникает перспектива более великого космического проявления.

Чтобы избежать возможных недоразумений при рассмотрении проблемы Неведения, нам необходимо уточнить, что именно мы понимаем под нереальным. Нашему уму, или какой-то его части, свойственен прагматический подход к реальности; ему, чтобы признать что-то реальным, нужны факты и объективные доказательства. Всё, что объективно существует, для него реально, но, в силу его неведения эта реальность или объективная действительность сводится к феноменам земного существования и ограничивается рамками материальной вселенной. Но земное или материальное существование только часть проявления, это система реализовавшихся возможностей Бытия, не исключающая всех остальных возможностей, либо вообще не реализованных, либо не реализованных в физической вселенной. В проявлении, разворачивающемся во Времени, могут возникать новые реальности, а еще не проявленные истины бытия могут реализовывать свои потенциальные возможности и воплощаться в физическом и земном существовании; другие истины бытия могут быть супрафизическими и принадлежащими другой сфере проявления, не реализованными здесь, но тем не менее реальными. Даже то, чего сейчас не существует ни в одной вселенной, может быть некой истиной бытия, потенциалом бытия и не должно считаться нереальным только потому, что еще не обрело конкретную форму. Но наш ум или эта его часть продолжают настаивать на своем прагматическом взгляде на реальность или представлении о ней, считая подлинным только объективное и фактическое, а всё остальное относя, скорее, к нереальному. Таким образом, нереальным для этого ума становится всё, что не является чисто практическим и конкретным: к этой категории относятся вещи, которые не обязательно сами по себе нереальны – они просто не реализованы или, возможно, не могут быть реализованы нами или реализованы в нынешних условиях или в контексте сегодняшнего бытия; это не подлинная иллюзорность, не что-то нереальное, а лишь не реализованное. Всё это потенциально присутствует в бытии, но просто еще не стало объективной реальностью, фактом – это не вообще нереально, а нереально только с точки зрения сегодняшнего дня и текущей действительности. Также существует концептуальная и чувственная нереальность, являющаяся результатом ошибочного понимания и восприятия реального: в данном случае мы тоже имеем дело не с фундаментальной нереальностью или полной иллюзией, а лишь с ложными конструкциями сознания, вызванными ограничениями Неведения. Впрочем, проблему порождают не эти и прочие второстепенные проявления нашего неведения, а более общие причины, затрагивающие как наше сознание, так и сознание мира; перед нами встает проблема космического Неведения. Ибо ограничение сознания, которое присуще не только нам, но, по-видимому, лежит в основе всего материального творения, искажает всё наше видение и восприятие. Вместо изначального и абсолютного Сознания, воспринимающего реальность как единое целое, мы наблюдаем активность ограниченного сознания и либо частичное и незаконченное творение, либо бессмысленные космические изменения, следующие по одному и тому же замкнутому кругу. Наше сознание видит только часть и аспекты Проявления – если это можно назвать проявлением – и обращается с ней или с ними как с самостоятельными объектами или сферами существования; все наши иллюзии и заблуждения возникают из-за ограниченного и избирательного осознания, в процессе которого возникают обманчивые образы Реальности или ее неверное понимание. Но проблема становится еще более загадочной, когда мы начинаем осознавать, что наш материальный мир, очевидно, возник не непосредственно из какого-то изначального Бытия и Сознания, а из Бессознательного и кажущегося Небытия и что само наше неведение является чем-то, чему, по-видимому, с трудом и борьбой удалось появиться из Бессознательного.

Но тогда мы имеем дело с тайной – ибо каким образом безграничные сознание и сила целостного бытия оказались ограничены и разделены? Как такое стало возможным и, если эту возможность следует допустить, то что в Реальном и его замыслах оправдывает ее? Это тайна не изначальной Иллюзии, а источника Неведения и Бессознательности и отношений Знания и Неведения с изначальным Сознанием или Сверхсознанием.

Глава VII

Знание и Неведение

Да отличит Мудрый Знание от Неведения.

Ригведа[34]

Двое сокрыты в тайниках Бесконечного – Знание и Неведение; но Неведение преходяще, а Знание вечно; отличен от них Тот, кто властвует как над Знанием, так и над Неведением.

Шветашватара Упанишада[35]

Двое Нерожденных – Знающий и тот, кто не знает, Владыка и тот, кто безвластен – едины и в ней становятся объектом наслаждения и наслаждающимся.

Шветашватара Упанишада[36]

Двое соединились в одно – силы Истины и силы Майи. Они сформировали Ребенка, дали ему жизнь и вскармливают его.

Ригведа[37]

Изучая семь принципов существования, мы обнаружили, что на уровне своей фундаментальной и сокровенной реальности они едины. Ибо, если материя наиболее материальной вселенной просто является таким состоянием бытия Духа, в котором он начинает объективно восприниматься чувствами и которое сознание Духа использует в качестве материала для своих форм, то, тем более, и жизненная сила, предстающая в виде Материи, и ментальное сознание, проявляющееся сначала как Жизнь, и Сверхразум, развивающий Ум, как одно из своих могуществ, должны быть самим Духом, облекающимся в разные субстанциональные и динамические формы, но, по сути, остающимся неизменным. Все они являются могуществами одной Силы бытия и не чем иным, как Сатчитанандой – Абсолютным Существованием, Абсолютным Сознанием, Абсолютной Волей и Абсолютным Блаженством – скрывающейся за любой формой и любым обличьем, как их подлинная истина. Более того, Материя, Жизнь, Ум, Сверхразум, Бытие, Сознание и Блаженство едины не только по сути, но также неразделимы в семеричном разнообразии своей деятельности. Они являются семью цветами света божественного сознания, семью лучами Бесконечного, и именно с их помощью Дух наносит на полотно своего самосущего бытия, издревле развернутого и сотканного из субъективных нитей Времени и объективных нитей Пространства, разноцветный узор нескончаемых чудес своего спонтанного творения, величественного, простого, гармоничного по своим фундаментальным законам и грандиозным очертаниям, бесконечно причудливого и замысловатого по разнообразию форм и внешних эффектов, по сложности отношений и взаимодействию единичного и всеобщего. Они представляют собой семь Глаголов древних мудрецов; благодаря им были созданы и, в соответствии с заключенным в них смыслом, выстраиваются и должны интерпретироваться уже сформированные и формирующиеся гармонии известного нам мира и потусторонних миров, о которых мы знаем только понаслышке. Свет и Звук цельны и едины, действие же их семерично.

Но мы видим перед собой мир, в основе которого лежит изначальное Бессознательное; видим сознание, которое проявилось в форме неведения, с трудом пробивающегося к знанию. Мы знаем, что ни в природе самого Бытия, ни в изначальном характере и фундаментальных отношениях его семи принципов, по сути, нет ничего, что могло бы способствовать вторжению Неведения и диссонанса в гармонию, тьмы в свет, разделения и ограничения – в осознающую себя бесконечность божественного творения. Ибо мы можем представить себе (а если можем мы, то Божественное тем более) универсальную гармонию, в которую эти враждебные элементы не проникают, и, поскольку существует такое представление, где-то должно существовать его воплощение – уже готовое или планируемое творение. Ведические провидцы знали о такого рода божественном самопроявлении и смотрели на него как на более великий мир, находящийся позади нашего не столь великого, как на более свободный и широкий план бытия и сознания, истинное творение Творца, которое они называли престолом или родным домом Истины, безграничной Истиной, или Истиной, Правдой, Беспредельностью[38] , или же Истиной, сокрытой Истиной, где Солнце Знания заканчивает свое странствие и распрягает своих коней, где тысяча лучей сознания сходятся, озаряя высшую форму Всевышнего, Того Единого. В то время как наш мир казался им сложным переплетением, в котором истина искажается обильным количеством лжи, анритасья бхурех (anrtasya bhureh)[39] . В этом мире неделимый свет должен родиться из изначальной тьмы или из океана Бессознательности[40] , опираясь на свою собственную безграничную силу; существование, находящееся в оковах смерти, неведения, бессилия, страдания и ограничения, должно стать бессмертным и божественным. Это самосозидание они представляли как творение человеком в самом себе этого более великого мира или высоко упорядоченной гармонии бесконечного бытия, которая, совершенная и вечная, уже существует в Божественном Бесконечном. Низшее является для нас начальным уровнем высшего; тьма представляет собой уплотнившееся тело света, Бессознательное скрывает и удерживает в себе всё Сверхсознательное, силы разделения и лжи в своей бессознательной пещере таят от нас, но также и для нас богатства и субстанцию единства и истины, которые необходимо отвоевать у них. Это, с точки зрения ведических провидцев, было подлинным смыслом и оправданием (о чем говорили своим образным и загадочным языком древние мистики) существования человека, объяснением его сознательных или бессознательных попыток приблизиться к Богу, его разумности, на первый взгляд, совершенно необъяснимой в мире, кажущемся абсолютно неразумным, его стремления (совершенно неосуществимого, с внешней точки зрения, для такого эфемерного, слабого и ограниченного создания) к абсолютному бессмертию, знанию, силе, блаженству, божественному и вечному существованию.

Ибо, в действительности, мы живем в творении, которое по своим главным характеристикам прямо противоположно идеальному, характеризующемуся в первую очередь абсолютным самоосознанием и самообладанием в бесконечной Душе и совершенным единством; мы видим фундаментальную бессознательность, из которой в процессе становления жизни формируется субъективное, изолированное и ограниченное сознание, видим фундаментальную инертную подчиненность стимулам и побуждениям слепой механической Силы, приводящую в процессе становления жизни к отчаянным попыткам осознающего себя существа обрести власть над собой и всеми обстоятельствами жизни и утвердить в царстве этой бессознательной механической Силы правление просветленной Воли и Знания. И поскольку слепая механическая Сила – хотя теперь мы знаем, что на самом деле она совсем не слепа – повсюду противостоит нам, будучи изначальной, вездесущей и олицетворяя фундаментальный закон и мощь абсолютной энергии, и поскольку наша собственная воля – единственная известная нам просветленная воля – кажется вторичным феноменом, результатом, частичной, подчиненной, ограниченной, спорадической энергией, подобные попытки представляются нам, в лучшем случае, очень рискованной и сомнительной авантюрой. Мы считаем Бессознательное началом и концом всего; осознающая себя душа кажется не более чем случайностью, хрупким цветком, распустившимся на этом огромном, сумрачном и ужасном Древе мира. Или, если мы наделяем душу бессмертием, она кажется нам лишь чужестранцем, пришельцем, незваным гостем, которого не очень радушно принимают во владениях этого безграничного Неведения. Ее визит если и не случайность, то, вероятно, оплошность, непредусмотренное падение сверхсознательного Света в Бессознательную Тьму.

Если бы эта точка зрения была полностью верна, то тогда только абсолютный идеалист, вероятно, посланный сюда из некоей более высокой сферы существования, не способный забыть свою миссию, необычайно воодушевленный идеей божественного строительства или поддерживаемый в своем спокойном и неистощимом стремлении светом, силой и гласом незримого Божества, мог бы в подобных условиях уверять себя, а тем более недоверчивый и сомневающийся мир, в возможности полного осуществления высочайших человеческих идеалов. На самом деле люди, как правило, либо с самого начала отказываются от подобных идеалов, либо впоследствии, после начальной вспышки энтузиазма, оставляют их, посчитав слишком высокими и недостижимыми. Последовательный материалист стремится к силе, знанию, счастью, которые частичны и преходящи, он довольствуется тем, что доминирующий бессознательный порядок Природы может предоставить в распоряжение борющегося сознания человека, если тот согласится со своими ограничениями, подчинится природным законам и сможет, руководствуясь своей просветленной волей, использовать их настолько эффективно, насколько это позволит ему их неумолимый механизм. Религиозный человек ищет осуществления своих идеалов – правления просветленной воли, любви или божественного «я», подлинного царства Божьего – в ином мире, где, как он считает, всё это будет неомрачимым и вечным. Философствующий мистик отвергает всё как ментальную иллюзию и устремляется к растворению в некоей Нирване или погружению в бескачественный Абсолют; по его мнению, душа или ум индивида, очарованного иллюзией, мечтающие о божественной реализации в этом преходящем мире Неведения, в конце концов, должны признать свою ошибку и прекратить эти тщетные попытки. Но поскольку есть две стороны существования – невежественная Природа и свет Духа и поскольку за ними стоит Единственная Реальность, то должна существовать и возможность их примирения или, по крайней мере, установления между ними связи, что предсказывалось еще в мистических притчах Вед. И именно отчетливое ощущение этой возможности облекалось в различные формы и не ослабевало на протяжении столетий, – здесь можно упомянуть об идеях создания совершенного человека и совершенного общества, о нисхождении Вишну и Богов на землю в видении Альвара и о правлении святых, садхунам раджайям (sādhūnām rājyam), о Божьем граде, тысячелетнем царстве Христовом, новых небесах и новой земле Апокалипсиса. Однако не было точно известно, как и когда эти идеи и пророчества осуществятся, и человеческий ум постоянно колебался между светлой надеждой на будущее и мрачными реалиями настоящего. Но мрачные реалии не так мрачны, как это кажется на первый взгляд, и божественная жизнь, взрастающая или готовящаяся в земной Природе, не обязательно должна быть утопией. Все разговоры о слабости и ограниченности, все пораженческие настроения начинаются с явного или скрытого признания, во-первых, изначальной двойственности существования, а во-вторых, непримиримого противопоставления двух его принципов – Сознательного и Бессознательного, Небес и Земли, Бога и Мира, безграничного Единого и ограниченного Множества, Знания и Неведения. Мы, однако, поразмыслив, пришли к выводу, что это не более чем заблуждение чувственного ума и логического интеллекта, обусловленное их ограниченным опытом. Мы увидели, что наша надежда на победу отнюдь не призрачна, а вполне логична и обоснованна; ибо низший аспект бытия, в котором мы сейчас пребываем, содержит в себе принцип и потенциал того, что его превосходит, и именно превосходя собственные ограничения и превращаясь в это, он может обнаружить свою подлинную суть и придать ей завершенную форму.

Но в этих рассуждениях есть один момент, который мы еще недостаточно подробно рассмотрели и который напрямую связан с вопросом сосуществования Знания и Неведения. Общеизвестно, что мы начинаем свой путь в условиях, которые противоречат идеальной божественной Истине, и что все обстоятельства этого глубокого противоречия обусловлены незнанием нами своего собственного и всеобщего «Я» и являются следствием фундаментального космического Неведения, которое приводит к самоограничению и построению жизни на разделении бытия, разделении сознания, разделении силы и воли, разделении света, разделении знания, мощи и любви, с последующим возникновением явно противоречащих идеалу феноменов эгоизма, темноты, неспособности, неверного использования знания и воли, дисгармонии, слабости и страдания. Мы обнаружили, что это Неведение, даже охватывая Материю и Жизнь, берет свое начало в природе Ума, в чьи прямые обязанности входит измерение, ограничение, конкретизация, а следовательно, и разделение. Но поскольку Ум является также и универсальным принципом, то есть Единым Брахманом, он склонен не только к разделяющему и конкретизирующему, но также и к объединяющему и унифицирующему знанию. Способность Ума к выявлению конкретных признаков и частных деталей только тогда становится Неведением, когда она отделяется от более высоких принципов, проводником которых является, и действует не только характерным для Ума способом, но также стремится исключить все остальные способы познания и в первую очередь и всегда всё конкретизировать, рассматривая единство как некую смутную идею, которую можно будет осуществить на практике после полного изучения и суммирования отдельных деталей. В таком исключающем подходе и состоит суть Неведения.

Мы должны внимательно присмотреться к этой странной силе Сознания, являющейся корнем всех наших бед, исследовать принципы ее работы и не только обнаружить ее сущностную природу и источник, но и понять, как она действует, каким потенциалом обладает, какую конечную цель преследует и как от нее можно освободиться. Почему Неведение вообще возникло и существует? Как в бесконечном самоосознании какой-то одной силе или одному принципу удалось забыть о собственной сути и исключить всё, кроме своей собственной ограниченной деятельности? По мнению некоторых мыслителей[41] , данная проблема неразрешима, так как мы имеем дело с изначальной тайной, которую, в принципе, невозможно объяснить; можно говорить только о фактах и процессах: и тогда на вопрос о природе высшего изначального Существования или Несуществования можно не отвечать, как на не имеющий или не требующий ответа. Достаточно просто сказать, что Майя со своим фундаментальным принципом неведения или иллюзии существует и что это могущество Брахмана обладает двойственной силой Знания и Неведения, потенциально присутствующей в нем; нам нужно только признать этот факт и найти способ, как вырваться из плена Неведения – вырваться благодаря Знанию, но в то, что превосходит как Знание, так и Неведение, – отрекаясь от жизни, признавая универсальное непостоянство всего сущего и тщетность космического существования.

Но наш ум не может быть удовлетворен – сами буддийские мыслители не были удовлетворены этим уходом от решения проблемы и необходимости углубиться в самую ее суть. Во-первых, нужно заметить, что многозначительные заявления этих философов на деле (поскольку главный вопрос игнорировался) были не только отчасти или немного, но и в определенном смысле фундаментально невежественны, и именно этим Невежеством диктовались их рецепты спасения; и совершенно ясно, что без глубокой и всесторонней диагностики прописывание тех или иных рецептов будет не более чем шарлатанством. Если мы отказываемся от решения главного вопроса, мы лишаем себя возможности понять, правомерны ли сделанные заявления или верны ли предложенные средства, или выяснить, а нет ли других, не таких сильнодействующих, губительно-радикальных или напоминающих травматичную или калечащую хирургическую операцию, средств, которые позволяют сохранить целостность организма и добиться естественного выздоровления. Во-вторых, мыслящий человек призван познавать. Он может быть не способен познать сущность Неведения или чего-то еще во вселенной, используя аналитико-описательный метод ума, так как подобный метод позволяет познать не тайное бытие и суть вещей, а только их признаки, свойства, формы, качества, функции, взаимоотношения друг с другом. Но мы можем вникать всё глубже и глубже, всё более и более внимательно и пристально наблюдать за внешней природой и проявлениями Неведения, пока нам не удастся, наконец, получить верное указание, уловить смысл данного явления и таким образом познать его, но не с помощью интеллекта, а увидев и пережив истину, осознав ее всем своим существом. Весь процесс высшего интеллектуального познания, включающий в себя это пристальное ментальное наблюдение и различение, ведет к разрыву покрова и лицезрению реальности; в финале духовное знание помогает нам уподобиться тому, что мы видим, проникнуть в Свет, лишенный тьмы Неведения.

Верно то, что нам, как ментальным существам, недоступен изначальный источник Неведения, поскольку наш ум живет и движется внутри самого Неведения, не достигая той точки или не поднимаясь на тот план, где начинается разделение, приводящее, в конце концов, к появлению индивидуального ума. Но нам недоступен первоисточник и фундаментальная истина всех вещей, поэтому если мы исходим из этого принципа, то нам приходится довольствоваться чистым агностицизмом. Человек вынужден трудиться в Неведении, учиться в его условиях, познавать все его уровни вплоть до высочайших, чтобы достичь места, где оно граничит с Истиной, прикоснуться к его последнему сияющему заслону, скрывающему еще более ослепительный свет, и развить способности, позволяющие преодолеть этот мощный, но, на самом деле, призрачный барьер.

Таким образом, нам необходимо еще более детально изучить характер и деятельность этого принципа или этого могущества (называемого Неведением) и прийти к более ясному представлению о его природе и первопричине. И, прежде всего, мы должны четко уяснить смысл этого слова. Знание и Неведение начинают различаться еще в гимнах Ригведы. Знание там, по всей видимости, означает осознание Истины, Правды, сатьям ритам (satyam ṛtam), и всего, что имеет отношение к Истине и Правде; невежество – это не осознание, ачитти (acitti), Истины и Правды, неприятие их действий или формаций и создание ложных или враждебных им формаций. Неведение – это отсутствие божественного ока различения, позволяющего видеть супраментальную Истину; это свойственный нашему сознанию принцип невосприимчивости, противоположный восприятию истины через сознательное видение и знание.[42] В своем реальном проявлении эта невосприимчивость является не полной бессознательностью, не бессознательным океаном, из которого возник этот мир,[43] а либо ограниченным, либо ложным знанием, знанием, основанным на разделении неделимого бытия и опирающимся не на изобильную, широкую и сияющую полноту вещей, а на детали и фрагменты; именно такое представление человека о себе и мире, в силу свойственных ему ограничений, становится ложным и в этом аспекте поддерживается Сынами Тьмы и Разделения, противниками божественных усилий в человеке, захватчиками, грабителями, скрывающими от него свет знания. По этой причине на Неведение смотрели как на небожественную Майю,[44] творящую ложные ментальные формы и подобия, – отсюда и более позднее значение этого слова, которым, по-видимому, сначала обозначали созидательную силу знания, высшую магию верховного Мага, божественного Волшебника, но также пользовались им, говоря о враждебной созидательной силе низшего знания, обмане, иллюзии, вводящей в заблуждение магии Ракшаса. Божественная Майя – это знание Истины вещей, ее сути, закона, деятельности. Этим знанием обладают боги, и на нем они основывают свою вечную деятельность и вечное созидание,[45] а также формирование своих сил в человеческом существе. Если перевести эту идею ведических мистиков в более метафизическую и концептуальную плоскость, то Неведение в своих истоках становится разделяющим ментальным знанием, которое не улавливает единства, сути, внутреннего закона вещей ни на уровне их единого источника, ни на уровне их универсальности. Оно, скорее, имеет дело с фрагментами, деталями, отдельными феноменами, частными связями, полагая, что в них и заключается искомая истина или что они могут быть по-настоящему познаны без перехода от разделения к единству и от фрагментарности к универсальности. Знание же – это то, что стремится к объединению и, становясь супраментальным, обнаруживает единство, суть, внутренний закон существования, воспринимает проявленное множество и взаимодействует с ним, руководствуясь этим светом и этой полнотой примерно так же, как само Божественное, озирающее со своих запредельных высот весь этот мир. Впрочем, следует отметить, что при таком взгляде на Неведение оно все-таки остается своеобразным знанием, которое, в силу своей ограниченности, в любой момент может быть омрачено ложью и заблуждением; оно становится неверным представлением о вещах, противоречащим подлинному Знанию.

Мы обнаруживаем, что в Упанишадах – скрижалях ведантической философии – первоначальные ведические образы заменяются знакомой антиномией Видьи и Авидьи, и вместе с этой заменой происходит определенное уточнение смысла: ибо, поскольку Знанию свойственно обнаруживать Истину, а фундаментальная Истина – это Единый (в Ведах о нем постоянно говорится, как о «Той Истине» и «Том Едином»), Видья, Знание, в своем высочайшем духовном смысле начинает совершенно явно и недвусмысленно означать знание Единого, а Авидья, Неведение, соответственно (столь же явно и недвусмысленно) – знание фрагментированного Множества, отделенного (как оно отделено в нашем мире) от объединяющего сознания Единственной Реальности. Сложные ассоциации, богатство содержания, игра оттенков, красочные переливы выразительных образов и скрытых смыслов, свойственные ведической лексике и фразеологии, были в значительной степени утрачены при переходе на менее психологически гибкий и более метафизически точный язык Упанишад. Однако следует заметить, что представление (сильно преувеличенное впоследствии) о том, что существует некая изначальная иллюзия, сознание, равносильное сну или галлюцинации, абсолютная отделенность от подлинной истины «Я» и Духа, поначалу не входило в ведантическую концепцию Неведения. В Упанишадах говорилось не только о том, что люди, живущие и действующие в Неведении, бредут ощупью, спотыкаясь, словно слепцы, ведомые слепцом, то и дело попадая в сети Смерти, широко расставленные вокруг, но и о том, что влекомый только Знанием как будто погружается в более непроглядную тьму, чем тот, кого влечет Неведение, и что человек, знающий Брахмана как Знание и Неведение, как Единое и Множественное, как Становление и Отсутствие Становления, с помощью Неведения – постижения Многообразия – выходит за пределы Смерти, а с помощью Знания обретает Бессмертие. Ибо Самосущий действительно стал всеми этими мириадами существ; риши Упанишад со всей торжественностью и не помышляя ни о каком обмане говорят о Всевышнем: «Ты и этот старик, опирающийся на свой посох, тот мальчик и та девочка, эта синекрылая птица и та – красноглазая», они не говорят: «Ты только кажешься всем этим» заблуждающемуся уму Неведения. Состояние становления ниже состояния Бытия, но всё же именно Бытие становится всем, что существует во вселенной.

Но процесс разграничения и обособления не мог остановиться на этом; он должен был достичь своего логического конца. Поскольку Знание является знанием Единого, а Неведение знанием Множества, то, со строго диалектической и аналитической точки зрения, феномены, описываемые двумя этими терминами, могут быть только диаметрально противоположны друг другу; между ними нет и не может быть сущностного единства, их невозможно примирить. Поэтому только Видья является Знанием, Авидья же – чистым Неведением; и, если чистое Неведение обретает вид чего-то реально существующего, то это потому, что оно предполагает не только незнание Истины, но еще и творение иллюзий и заблуждений, нереальных вещей, кажущихся реальными, обманчивых образов, обладающих временной достоверностью. Тогда становится очевидным, что объективная действительность, созданная Авидьей, не может иметь подлинного и устойчивого существования; Множество является иллюзией – мира, по сути, нет. Вне всякого сомнения, вселенная, пока мы ее воспринимаем, по-своему реальна, как реален (пока он длится) сон или затянувшаяся галлюцинация больного или одурманенного мозга, но не более того. Единое никогда не становилось и никогда не сможет стать Множеством; «Я» не становилось и не сможет стать сонмом всех этих существ; Брахман не проявлял и не может проявить подлинного мира в себе: только Ум или некий принцип, породивший Ум, навязывает имена и формы бескачественному целому, которое единственно реально, и, будучи по сути своей бескачественным, не способно проявить реальных качеств и разнообразия; или же, если оно проявляет всё это, то только как временную и преходящую реальность, которая исчезает и становится нереальной в свете подлинного знания.

Наше понимание высочайшей Реальности и подлинного характера Майи заставило нас отказаться от этих более поздних крайностей диалектического интеллекта и вернуться к первоначальной концепции Веданты. Даже отдавая должное величайшей смелости этих всеотрицающих выводов, бескомпромиссной логике и четкости этих рассуждений (неопровержимых, пока верны предпосылки) и допуская истинность двух главных антитез – единственной Реальности Брахмана и того факта, что наши обычные представления о себе и о мире омрачены неведением, несовершенны и обманчивы, – мы должны освободиться от глубокого впечатления, оставленного этой концепцией Майи в нашем уме. Но от приверженности этой давней и устоявшейся точке зрения полностью не избавиться, не познав подлинной природы Неведения и подлинной и абсолютной природы Знания. Ибо если Знание и Неведение представляют собой независимые, равные и изначальные силы Сознания, тень космической Иллюзии будет постоянно преследовать нас. Если Неведение изначально присуще космическому существованию, то тогда не только наш образ вселенной, но и сама вселенная становится иллюзорной. Или, если Неведение не лежит в основе нашего природного существования, но тем не менее является изначальной и вечной силой Сознания, то тогда, хоть космос и будет в какой-то степени реален, человеку, пока он находится в нем, скорее всего, не удастся познать его истину: он сможет достичь подлинного знания, только превзойдя ум и мысль, поднявшись над этой вселенской формацией и наблюдая всё сущее с высот супракосмического или сверхкосмического сознания, подобно тем, кто по природе своей стали едины с Вечным и пребывают в Нем, не рождаясь в тварном космосе и не затрагиваясь катастрофическим разрушением лежащих внизу миров.[46] Но если мы будем опираться на рассмотрение слов и понятий или на диалектические рассуждения, то нам не удастся заниматься настоящим поиском и не найти решения этой проблемы; оно должно стать результатом внимательного наблюдения и глубокого исследования основных феноменов сознания – как внешних, так и тех, которые можно обнаружить над или под внешним уровнем сознания или позади нашей фронтальной личности – и полного понимания их смысла.

Ибо диалектический интеллект недостаточно компетентен, чтобы судить о сущностных или духовных истинах; более того, очень часто, из-за своей склонности пользоваться словами и абстрактными идеями так, словно они были неизменными реалиями, он сковывает себя ими точно цепями и не может свободно посмотреть на то, что находится по ту сторону слов, на сущностные и универсальные факты нашего существования. Формулируя интеллектуальное утверждение, мы подчиняемся своему рассудку и рационально оправдываем тот взгляд на вещи, который, в силу нашего склада ума или темперамента, или природной наклонности, уже присутствует в нас и который тайно предопределяет и обусловливает сам ход наших рассуждений. Эти рассуждения могут быть достоверны только в том случае, если впечатления, на которых они основываются, одновременно истинны и всеобъемлющи. В связи с этим нам необходимо глубоко и всесторонне изучить природу нашего сознания, выяснить, насколько достоверно его восприятие или насколько правильно его понимание, исследовать истоки и возможности нашей ментальности; ибо только тогда мы сможем познать истину своего бытия и природы и бытия и природы мира. В этом исследовании мы должны руководствоваться принципом «видеть и познавать»; диалектический интеллект следует использовать только тогда, когда он может помочь упорядочить наши концептуальные построения и правильно выразить увиденное и познанное, но ему нельзя позволять руководить нашими рассуждениями и исключать те истины, которые не укладываются в прокрустово ложе его логики. Иллюзия, знание и неведение являются категориями или результатами нашего сознания, и, только глубоко исследовав собственное сознание, мы сможем обнаружить и определить характер и взаимоотношения Знания и Неведения или Иллюзии – если таковая имеется – и Реальности. Бытие – суть вещей и природа вещей – конечно же, является главным объектом исследования; но только через сознание мы сможем прийти к Бытию. Или, даже если мы предполагаем, что Бытие сверхсознательно и что достичь его и проникнуть в Реальность можно, только приведя сознание к состоянию растворения или выходу за пределы собственных границ, или добившись его самопревосхождения и самопреображения, тем не менее, именно сознанием мы должны понять, почему необходимо, как происходит или какая сила осуществляет это растворение границ сознания или это самопревосхождение и преображение: в этом случае сознательное постижение Сверхсознательной Истины становится насущной потребностью, а обнаружение в сознании механизмов и сил, способствующих его превращению в сверхсознание, величайшим открытием.

Но в нас самих сознание кажется тождественным Уму; Ум настолько доминирует в нашем существе, что нам, в любом случае, первым делом необходимо рассмотреть принципы его функционирования. Впрочем, на самом деле мы – не только Ум; у нас также есть жизнь и тело, подсознательная и бессознательная части; есть духовная сущность, чей источник и тайная истина открывают нам доступ в оккультное внутреннее сознание и сверхсознание. Если бы всё ограничивалось Умом или, если бы изначальное Сознание в вещах имело ментальную природу, то Иллюзию или Неведение, по всей видимости, можно было бы рассматривать как источник нашего природного существования: ибо ограничение знания и омрачение знания природой Ума создают заблуждение и иллюзию, и иллюзии, созданные деятельностью Ума, относятся к числу первых феноменов нашего сознания. Поэтому вполне можно было бы сказать, что Ум это лоно, порождающее Неведение, которое вынуждает нас создавать или представлять себе иллюзорный мир – мир, являющийся всего лишь субъективной конструкцией сознания. Или же Ум можно было бы назвать чревом, в которое некая изначальная Иллюзия или Неведение, Майя или Авидья, бросает семя ложной и преходящей вселенной; Ум тогда стал бы матерью – правда, «бесплодной», так как ее ребенок иллюзорен, – а Майя или Авидья своего рода праматерями вселенной; ибо в этом случае сам Ум можно было бы рассматривать как продукт или воспроизведение Майи. Однако черты этих загадочных и неясных праматерей слишком туманны; ибо мы вынуждены наделять вечную Реальность способностью к космическому воображению или неким иллюзорным сознанием; Брахман, Реальность, должен либо сам быть или обладать конструирующим Умом или поддерживать его, либо некое созидательное сознание, превосходящее Ум, но имеющее ту же природу, должно, благодаря активности Брахмана или его поддержке, быть творцом и, возможно, даже, в силу своей причастности к процессу творения, своеобразной жертвой (подобно Уму) собственных иллюзий и заблуждений. Картина не стала бы яснее, если бы Ум был просто посредником или зеркалом, в котором отражается изначальная иллюзия или ложный образ или тень Реальности. Ибо тогда невозможно было бы объяснить, что является источником этого посредника или зеркала или же ложного образа, отражающегося в нем. Отражение неопределимого Брахмана было бы столь же неопределимым, как и он сам, и не могло бы быть упорядоченной и многообразной вселенной. Или, если бы причиной было несоответствие отражения, если бы поверхность этого зеркала напоминала беспокойную и волнующуюся гладь воды и улавливала только искаженные и отрывочные образы Реальности, это всё равно было бы отражение (пусть искаженное и фрагментарное) Истины, а не генерирование ложных имен и образов вещей, не имеющих никакого отношения к Реальности. Должна существовать некая многогранная истина единой Реальности, отражающаяся, пусть ложно или несовершенно, в виде множественных образов вселенной ума. В этом случае представление ума о мире или его ментальный образ могут быть ошибочными или искаженными, сам же мир – вполне реальным. Но это предполагало бы, что существует Знание, отличное от нашего ментального мышления и восприятия (которые являются только попыткой познать), некий истинный способ познания, позволяющий осознавать Реальность, а также истину реальной вселенной, пребывающей в ней.

Ибо, если бы мы обнаружили, что существуют только высочайшая Реальность и невежественный Ум, то у нас не оставалось бы другого выбора, как только предположить, что Неведение является изначальной силой Брахмана, и согласиться с тем, что всё порождается Авидьей или Майей. Майя стала бы вечной способностью самоосознающего Брахмана обманывать себя или скорее не себя, а нечто, что ему кажется собой, нечто, сотворенное Майей; Ум был бы невежественным сознанием души, существующей только как часть Майи. Майя стала бы способностью Брахмана ложно наделять себя именами и формами, а Ум – его способностью воспринимать их и принимать за нечто реальное. Или Брахман с помощью Майя творил бы иллюзии, зная, что это иллюзии, а с помощью Ума воспринимал бы иллюзии, забывая, что это иллюзии. Но если Брахман, осознавая себя, всегда внутренне един и целостен, то подобный фокус становится невозможным. Если Брахман может подобным образом разделиться, одновременно зная и не зная или имея одну часть, которая знает, а другую, которая не знает, или же если он может что-то выражать через Майю или частично пребывать в ней, тогда сознание Брахмана должно быть способно к двойственной – или многоплановой – деятельности. То есть, с одной стороны, Брахман должен осознавать Реальность, а с другой – иллюзию или же использовать как невежественное сознание, так и сверхсознание. Эта двойственность или многоплановость на первый взгляд кажется логически невозможной, и всё же в рамках данной гипотезы она должна быть ключевым феноменом, объясняющим всё остальное, некой духовной мистерией, супрарациональным парадоксом. И, поскольку мы допускаем, что в основе вещей лежит супрарациональная мистерия, мы в равной степени или тем более должны согласиться с другим ключевым феноменом, допустив, что Единый становится или всегда является Множеством и что Множество является или становится Единым; это тоже поначалу кажется диалектической невозможностью и супрарациональным парадоксом, но, тем не менее, со временем начинает восприниматься как извечный факт и закон существования. Однако если мы согласились с подобными допущениями, то вполне можно обойтись без вмешательства иллюзорной Майи. Или мы в равной степени можем допустить, как это уже бывало в прошлом, что Вечный и Бесконечный способен силой своего сознания проявить неизмеримую и непостижимую Истину своего бытия в виде множества аспектов и процессов, мириад зримых форм и движений; на эти аспекты, процессы, формы, движения можно смотреть как на реальные выражения, реальные производные его бесконечной Реальности; даже Бессознательность и Неведение можно отнести к их числу, рассматривая их как противоположные аспекты, как силы свернутого сознания и ограничивающего себя знания, выдвинутые на передний план для формирования определенного процесса во Времени, процесса инволюции и эволюции Реальности. Даже будучи в основе своей супрарациональной, эта всеобъемлющая концепция не выглядит абсолютным парадоксом; она просто требует, чтобы мы изменили и расширили свое представление о Бесконечном.

Но реальный мир не может быть познан и ни одна из этих возможностей не может быть проверена, если мы считаем, что Ум, по сути, является неведением и способен только на неведение. Но Ум также способен воспринимать истину; в своих мыслях он открывается не только Авидье, но и Видье. И хотя его отправной точкой является Неведение, хотя он следует извилистыми тропами ошибок, его цель всегда – Знание. У него есть потребность найти истину, способность – пусть вторичная и ограниченная – обнаруживать и творить истинное. Даже если он в состоянии показать нам только образы или символические отражения, или абстрактные выражения истины, они тем не менее по-своему передают или доносят истину, ибо реалии, формами которых они являются, в своем более конкретном и истинном виде пребывают на более глубоком или более высоком уровне восприятия нашего сознания. Материя и Жизнь могут быть формой реальности, о которой Ум имеет только относительное и неполное представление; Дух может обладать тайными и неземными реалиями, которые Ум способен только частично и в слабой степени воспринимать, расшифровывать или передавать. В таком случае только благодаря исследованию других сил и способностей как супраментального и субментального, так и более высокого и глубокого ментального сознания мы сможем постичь реальность во всей ее полноте. И, в конечном счете, всё зависит от истины верховного Сознания – или Сверхсознания, – принадлежащего высочайшей Реальности, и от того, как с ней связаны Ум, Сверхразум, Подсознательный Ум и Бессознательное.

Всё поистине меняется, когда мы постигаем глубины и высоты сознания и объединяем их в одной вездесущей Реальности. Если мы внимательно присмотримся к фактам нашего и мирового бытия, то обнаружим неизменную целостность существования – даже его бесчисленное многообразие обусловливается и поддерживается единством; хотя само внешнее многообразие также неоспоримо. Мы видим, что единство преследует нас повсюду: более того, когда мы погружаемся в глубины, мы обнаруживаем, что не существует никакого непримиримого дуализма; противопоставления и противоположные понятия, созданные интеллектом, существуют только как аспекты изначальной Истины; единство и многообразие являются полюсами одной и той же Реальности; двойственности, смущающие наше сознание, представляют собой полярные истины одной и той же Истины бытия. Всё многообразие существования превращается в многогранность одного Бытия, одного Сознания Бытия, одного Восторга Бытия. Так, мы уже знаем, что боль и наслаждение на самом деле не противоречат друг другу, ибо боль – это одно из проявлений восторга существования, воспринимаемого искаженно, как что-то противоположное, из-за слабости реципиента, его неумения ассимилировать воздействующую на него силу, его неспособности выдерживать прикосновение, которое, будь он сильным, ощущалось бы как блаженство; боль является лишь извращенной реакцией Сознания на Ананду, а не чем-то фундаментально противоположным Ананде: это красноречиво доказывает тот факт, что боль можно превратить в наслаждение и наоборот, а оба ощущения – в изначальную Ананду. И точно так же любая форма слабости на самом деле является специфическим проявлением одной божественной Силы-Воли или одной Космической Энергии; на слабость следует смотреть как на способность этой Силы определенным образом сдерживать, ограничивать и соизмерять свою деятельность; слабость или неумение – это отказ «Я» проявлять весь свой потенциал или недостаточное действие Силы, а не что-то фундаментально ей противоположное. А если это так, тогда то, что называем Неведением, также может и неизбежно должно быть не чем иным, как могуществом одной божественной Всеведущей Воли или Майи; это способность Единого Сознания (аналогичная способности Силы-Воли) определенным образом регулировать, сдерживать, ограничивать, соизмерять деятельность своего Знания. Тогда Знание и Неведение перестают быть двумя непримиримыми принципами (один из которых творит реальность мира, а другой отрицает и разрушает её) и становятся сосуществующими силами, которые одновременно присутствуют в самой вселенной и по-разному управляют ее процессами, но, по сути, являются единым целым и способны путем естественной трансформации переходить друг в друга. Однако если спуститься на уровень их фундаментальных отношений, то Неведение не может быть равно Знанию, оно будет зависеть от него и представлять собой ограничение или сужение Знания.

Чтобы знать, мы должны постоянно разрушать жесткие конструкции невежественного и своенравного интеллекта и непредвзято и гибко смотреть на факты существования. Фундаментальным фактом существования является сознание, которое есть сила, и мы реально видим, что эта сила действует трояким образом. Во-первых, мы обнаруживаем, что есть пребывающее за всем, во всём и объемлющее всё сознание, которое вечно, универсально, абсолютно пробуждено на всех уровнях – на уровне единства, на уровне многообразия, на обоих уровнях одновременно и за пределами обоих уровней в своей чистой абсолютности. Это состояние полноты высшего божественного самопознания. Во-вторых, на другом конце существования мы видим то же сознание, сосредоточенное внутри себя на явных противоречиях, антиномия которых становится предельной и достигает своей высшей точки в том, что кажется нам полным забытьем – действенным, динамичным и созидательным Несознанием. Хотя мы знаем, что таково оно только на первый взгляд и что божественное Знание властно, уверенно и безошибочно направляет все действия Бессознательного. Между этими двумя полюсами и в качестве посредника мы видим Сознание, которое действует, будучи частично и ограниченно осведомлено о себе, и тоже является лишь маской божественного Всеведения, пребывающего за ним и действующего через него. В этом своем промежуточном состоянии оно кажется вечной уступкой одного полюса другому, компромиссом между высшим Сознанием и Бессознательным, однако при более широком рассмотрении наших данных оно вполне может оказаться неполным проявлением Знания. Нам этот компромисс или несовершенное проявление кажется Неведением, так как неведение – это характерный способ, с помощью которого наша душа отступает от полного знания себя. И, если это возможно, мы должны обнаружить источник этих трех состояний сознания и узнать, как именно они связаны между собой.

Если бы мы обнаружили, что Знание и Неведение являются двумя независимыми силами Сознания, тогда их противоречия, возможно, оставались бы непримиримыми вплоть до высочайших границ Сознания и исчезли бы только в Абсолюте, одновременно породившем и Знание, и Неведение.[47] И тогда можно было бы прийти к выводу, что единственным реальным знанием является истина сверхсознательного Абсолюта и что истина сознания, истина космоса, истина нас самих в космосе – в лучшем случае, некий фрагментарный образ, вечно отягощенный омрачающим присутствием, сковывающим сумраком, неотступной тенью Неведения. Могло бы даже оказаться, что, с одной стороны, абсолютное Знание, утверждающее истину, гармонию, порядок, а с другой – абсолютное Бессознательное, порождающее иллюзорные фантазии, дисгармонию и беспорядок и неизменно поддерживающее их крайние проявления – ложь, заблуждение и страдание лежат в основе космического существования. То есть своеобразный манихейский принцип вечно конфликтующих и смешивающихся противоположностей – света и тьмы, добра и зла – стал бы основополагающим. Представления некоторых мыслителей о том, что есть не только абсолютное добро, но и абсолютное зло и что через них мы приближаемся к Абсолюту, стали бы вполне логичными. Но если мы обнаружим, что Знание и Неведение являются светом и тенью одного и того же сознания, что Неведение начинается с ограничения Знания, что именно это ограничение делает возможным последующее появление частичной иллюзорности и ошибочности, что эта возможность полностью реализуется после намеренного погружения Знания в материальное Бессознательное (из которого, наряду с Сознанием, появляется также и Знание), тогда мы можем быть уверены, что это полное Неведение временно и что, благодаря его развитию, оно снова превратится в ограниченное Знание, более того, мы можем не сомневаться, что и само это ограничение будет преодолено, и абсолютная истина вещей – космическая Истина, освободившаяся от космического Неведения – в полной мере проявит себя. Фактически Неведение, постепенно озаряя собственную тьму, стремится и готовится превратить себя в Знание, которое уже скрыто пребывает внутри него; космическая истина, проявленная в своей подлинной сути и форме, благодаря этому преображению станет сутью и формой высшей вездесущей Реальности. Именно из этой концепции существования мы должны исходить, но, чтобы подтвердить ее правильность, мы должны изучить структуру нашего поверхностного сознания и его связь с тем, что находится внутри него, под ним и над ним; ибо, благодаря этому, мы сможем детально разобраться в природе и возможностях Неведения. В процессе этого исследования также обнаружатся природа и возможности того, ограничением и искажением чего является Неведение, то есть Знания – слагающегося из фундаментальных знаний духовного существа о себе и о мире.

Глава VIII

Память, самосознание и неведение

Некоторые говорят о сущностной природе вещей, другие утверждают, что это Время.

Шветашватара Упанишада[48]

У Брахмана две формы – Время и Вечность.

Майтрайяни Упанишада[49]

Ночь была рождена, а в Ночи – волнующийся океан бытия. Из волн этого океана возникло Время, которому подчинены все сознательные существа.

Ригведа[50]

Память важнее: без памяти люди не могли бы ни мыслить, ни познавать… В пределах своей Памяти он странствует куда пожелает.

Чхандогья Упанишада[51]

Именно он – сознательное существо, «я» знания – является в нас тем, кто видит, осязает, слышит, обоняет, вкушает, думает, понимает и действует.

Прашна Упанишада[52]

Какое бы исследование двойственной природы нашего сознания мы ни проводили, мы прежде всего должны обратить свой взор на Неведение, ибо наше обычное состояние – это Неведение, пытающееся превратиться в Знание. Вначале необходимо рассмотреть некоторые основные проявления этой частичной осведомленности о себе и мире, действующей в нас в качестве посредника между абсолютным осознанием себя и всего и полной Бессознательностью, и определить, как эта осведомленность связана с более великим Сознанием, скрытым за нашей поверхностной личностью. Некоторые мыслители придают очень большое значение работе памяти: возникло даже выражение «человек – это Память». Имеется в виду, что именно память формирует нашу личность и цементирует фундамент, поддерживающий наше психологическое бытие; ибо благодаря ей наши впечатления связываются друг с другом и соотносятся с одной и той же индивидуальной сущностью. Приверженцы этой идеи исходят из того, что мы существуем в потоке Времени и что ключом к сокровенной Истине является процесс, даже в тех случаях, когда они не считают всё существование процессом или своеобразным причинно-следственным развертыванием саморегулирующейся Энергии, то есть Кармой. Но процесс не более чем средство; это устойчивое сочетание определенных эффективных взаимодействий, которые, в силу бесконечных возможностей бытия, могли бы сочетаться иначе и приводить к совершенно другим результатам. Подлинную истину вещей нужно искать не в происходящих в них процессах, а в том, что находится за ними и определяет, осуществляет или направляет процессы; не столько в осуществлении, сколько в осуществляющей Воле или Силе, и не столько в Воле или Силе, сколько в Сознании, динамической формой которого является Воля, и Бытии, динамической характеристикой которого является Сила. Память же – это лишь процесс, протекающий в сознании, инструмент и функция; она не может быть сутью бытия или основой нашей личности: это просто одно из свойств сознания, как излучение – одно из свойств Света. Именно «Я» является человеком, или же Ум, если мы ограничимся нашим обычным внешним существованием, поскольку человек – это ментальное существо. Память – одна из способностей или функций Ума, являющегося в настоящее время главным инструментом Сознания-Силы, позволяющим нам взаимодействовать с «я», миром и Природой.

Тем не менее, изучая природу Неведения, в котором мы живем, нам лучше начать с феномена памяти; ибо это может дать нам ключ к пониманию некоторых важных аспектов нашего сознательного существования. Мы видим, что ум использует эту способность или функцию, во-первых, для того, чтобы помнить себя, а во-вторых, чтобы помнить пережитое. Прежде всего он прибегает к памяти для того, чтобы соотнести факт своего сознательного существования со Временем. Он говорит: «Я есть сейчас, я был в прошлом, следовательно, я буду в будущем. Одно и то же «я» пребывает во всех трех вечно сменяющих друг друга аспектах Времени». Таким образом, он пытается, используя категории Времени, приписать себе бесконечное бытие, которое, как он чувствует (будучи неспособным доказать это или знать наверняка), является истиной. Благодаря памяти Ум знает только о своем прошлом, благодаря непосредственному самоосознанию он знает о себе в настоящий момент, и, только расширяя временные границы и исходя из этого самоосознания, а также опираясь на память, подтверждающую, что осознание какое-то время продолжалось, ум может представить, каким он станет в будущем. Он не в состоянии зафиксировать границы прошлого и будущего; реальное прошлое ограничивается для него пределами его памяти, и чтобы проникнуть еще глубже и понять, что сознательное существование имело место и раньше, он опирается на свидетельства других и исходит из происходящего вокруг него. Он знает, что существовал во младенчестве (будучи совершенно неразвитым), о котором не осталось никаких воспоминаний, и из-за этого провала памяти смертный ум не может с уверенностью сказать, существовал ли он до физического рождения. О будущем он вообще ничего не знает; он может быть лишь внутренне уверен, что будет существовать в следующий момент, но события этого момента могут показать, что он ошибался и всего лишь предвидел наиболее вероятную возможность; и, тем более, он не может знать, является ли физическая смерть концом сознательного существования. И всё же он обладает этим устойчивым чувством, что был и будет всегда, которое легко превращается в веру в собственное бессмертие.

Эта вера может быть либо отражением в уме бесконечного прошлого, забытого, но оставившего в его глубинах смутное впечатление, либо отголоском сокровенного знания, приходящего в ум с более высокого или глубокого плана нашего существа, где мы действительно осведомлены о своем вечном и абсолютном бытии. Или, возможно, это не более чем галлюцинация и самообман. Ибо, хотя мы не в состоянии понять или осознать на уровне своего прогнозирующего сознания факт смерти и можем жить, чувствуя только продолжающееся настоящее (грядущее исчезновение, являющееся для нас некой интеллектуальной концепцией, мы можем считать неизбежным и даже отчетливо себе представлять, но никогда реально не понимать, так как живем только настоящим), наше существование, по крайней мере, нынешнее, всё же неизбежно закончится смертью, прервется или прекратится. Поэтому ощущение или предвкушение того, что после прохождения определенного временного рубежа, расположение которого нам неизвестно, мы будем существовать в физическом теле, можно считать галлюцинацией, попыткой продолжить или просто перенести в будущее наше нынешнее представление о сознательном бытии, – и такой же иллюзией вполне может стать ментальное представление или мысль о сознательном бессмертии. Или это может быть ложным приписыванием себе реальной вечности, которую мы сознательно или бессознательно воспринимаем вне себя, – вечности вселенной или того, что ее превосходит. Ум, осознавая эту вечность, может самонадеянно наделять ею наше сознательное бытие, которое может быть лишь временным феноменом, возникшим в этой единственно подлинной вечности.

Самостоятельно эти вопросы нашему поверхностному уму не решить; он может только бесконечно рассуждать о них и приходить к более или менее аргументированным заключениям. Мы точно не знаем, смертны мы или бессмертны, мы можем только верить либо в то, либо в другое. Материалист не в состоянии доказать, что со смертью тела исчезает и наше сознание; хотя он, конечно же, может сослаться на то, что пока что нет убедительных доказательств сохранения какого-то элемента нашего сознания после смерти. Но, в равной степени, ничто в природе вещей не говорит и не может говорить о том, что наше сознательное «я» исчезает со смертью тела. Даже скептиков можно убедить в том, что человеческая личность сохраняет свою целостность после смерти; но даже в этом случае речь будет идти лишь о жизни после смерти, но не о бесконечном сознательном существовании.

На самом деле, если мы посмотрим на то, как ум понимает эту бесконечность, мы увидим, что для него она лишь непрерывная последовательность моментов существования в вечном Времени. Следовательно, вечным является Время, а не непрерывно длящееся мгновение сознательного бытия. Но, с другой стороны, ничто не может убедить ум в том, что вечное Время реально существует или что само это Время не более чем способ восприятия сознательным существом некой ненарушаемой непрерывности или, возможно, вечности существования как неделимого потока, который оно умозрительно измеряет последовательностью и синхронностью событий, являющихся для него единственными свидетельствами этого существования. Если есть некое вечное Существование, воспринимаемое нами как сознательное бытие, оно должно превосходить и содержать в себе Время, быть, так сказать, вневременным; оно должно быть тем самым Вечным Веданты, который, как мы можем предположить, использует Время только как мысленную перспективу в Своем видении Своего самопроявления. Однако вневременное сокровенное знание этого Вечного находится за пределами ума; оно является супраментальным и сверхсознательным для нас знанием, обретаемым только благодаря успокоению или превосхождению временной активности нашего сознательного ума, благодаря погружению в Безмолвие или переходу через Безмолвие в сознание вечности.

Всё вышесказанное однозначно свидетельствует о том, что наш ум по самой своей природе есть Неведение; он не абсолютно бессознателен, а ограничен и обусловлен в своем знании бытия – ограничен своим пониманием настоящего, памятью о своем прошлом, представлениями о своем будущем, а значит, обусловлен временным и линейным взглядом на себя и на происходящее с ним. Если подлинным существованием является временная вечность, тогда уму ничего не известно о реальном бытии: ибо даже из своего собственного прошлого он помнит лишь то немногое, что осталось в памяти; он не может предвидеть своего будущего, скрытого от него непроницаемым мраком неизвестности; он осведомлен только о своем настоящем, которое постоянно и неудержимо меняется, последовательно переходя от одних имен, форм, событий к другим, о становлении или развертывании космического движения, не поддающегося, в силу своего размаха, его контролю или пониманию. С другой стороны, если реальным существованием является вневременная вечность, уму тем более ничего о нем неизвестно; ибо он знает о нем только то немногое, что ему удается иногда отрывочно осознавать, соприкасаясь с его внешним самопроявлением во Времени и Пространстве.

Таким образом, если ум является всем или если внешний ум в нас это выразитель природы нашего бытия, мы навсегда останемся лишь Неведением, летящим сквозь Время и довольствующимся крохами и осколками знания. Но если над умом есть, по сути, вневременная сила самопознания, которая может смотреть на Время и возможно даже одновременно и интегрально воспринимать прошлое, настоящее и будущее (всегда как аспект своего собственного вневременного бытия), тогда есть две силы сознания – Знание и Неведение, ведантические Видья и Авидья. Тогда они должны быть разными и не связанными друг с другом силами, которые раздельно возникли, по-разному действуют и раздельно, как два самостоятельных вечных начала, существуют. Или же, если между ними есть какая-то связь, сознание в аспекте Знания должно знать свою вневременную суть и видеть Время внутри себя, а сознание в аспекте Неведения – быть внешней формацией этого Знания, в рамках которой оно, скорее, видит себя во Времени, набрасывая на себя покров собственных представлений о временном бытии, и может, только разрывая этот покров, вернуться к знанию своей вечной сути.

Ибо было бы иррациональным предполагать, что сверхсознательное Знание настолько отчуждено и отделено от Времени, Пространства, Причинности и их проявлений, что неспособно познать их; будь это так, мы имели бы просто еще один вид Неведения, слепоту абсолютного бытия, соответствующую слепоте временного бытия, – позитивный и негативный полюсы сознательного существования, неспособного познать все свои аспекты полностью и интегрально и знающего либо только себя, но не свои труды, либо только свои труды, но не себя – некое невероятно симметричное и абсолютное неприятие одного начала другим. Если же придерживаться более широких взглядов, как это делали древние ведантисты, нам следует считать свое существование не двойственным, а просто разворачивающимся на двух, по сути единых, уровнях сознания. На первом, ментальном – сознание полностью или частично пробуждается в уме, на втором, супраментальном – оно превосходит ум; первое сознание, ведая только о происходящем во Времени, действует в его условиях, забывая для этого о своей сокровенной сути и обращая свой взор вовне; второе, вневременное сознание, обладая знанием и властью, формирует во Времени свои собственные, определяемые им самим, условия; в первом случае сознание познаёт себя, только обогащаясь опытом жизни во Времени, во втором – оно знает свою вневременную суть и сознательно проявляет себя в жизни во Времени.

Мы понимаем теперь, что имели в виду риши Упанишад, говоря о том, что Брахман одновременно является и Знанием, и Неведением, а также об одновременном познании Брахмана в рамках обоих как о пути к бессмертию. Знание – это неотъемлемая сила сознания вневременного, внепространственного и абсолютного «Я», проявляющего себя, прежде всего, как единство бытия; именно это и только это сознание обладает подлинным и полным знанием, ибо оно представляет собой некую вечную трансцендентность, которая не только осведомлена о собственной сокровенной сути, но и заключает в себе, проявляет, порождает, определяет и знает вечные во времени циклы вселенной. Неведение – это захваченное потоком Времени сознание, которое фрагментарно познает (так как живет от момента к моменту), имеет фрагментарные представления о сокровенном бытии (так как находится в границах Пространства и зависит от обстоятельств), погружается в многообразное развертывание единства и ограничивается им. Оно зовется Неведением, потому что оно позабыло о знании единства, и именно по этой причине оно не способно по-настоящему или полностью знать ни себя, ни мир, ни трансцендентную, ни универсальную реальность. Живя внутри Неведения, переходя от момента к моменту, от одной сферы деятельности к другой, от отношения к отношению, сознательная душа, введенная в заблуждение фрагментарным знанием, допускает ошибки и просчеты.[53] Это не абсолютная бессознательность, а частично истинное и частично ложное восприятие и понимание реальности – каким и должно быть любое знание, игнорирующее суть и видящее только преходящие аспекты феноменального. С другой стороны, если человек замыкается в бескачественном сознании единства, не ведая о проявленном Брахмане, то это тоже зовется кромешной тьмой и глубочайшим неведением. Но на самом деле ни то, ни другое состояние не является тьмой в полном смысле этого слова. Тот, кто стремится только к знанию, становится ослеплен ярчайшим сверхсознательным Светом, тот, кого влечет только неведение – с трудом различает в рассеянном, тусклом и мерцающем свете призрачные очертания вещей. Божественное сознание не ограничивает себя ни Знанием, ни Неведением, вмещая в свое цельное всепримиряющее и всесвязующее самосущее знание как неизменное Единство, так и меняющееся Множество.

Память на уровне разделяющего сознания является посохом, на который ум, беспомощно увлекаемый стремительным потоком Времени и не имеющий возможности остановиться и передохнуть, опирается, чтобы не упасть. Память – это жалкое подобие целостного непосредственного и постоянного осознания себя и непосредственного целостного или глобального восприятия вещей. Ум может непосредственно осознавать себя только в момент своего текущего бытия; вещи он воспринимает во многом опосредованно и только так, как они представляются ему в данный момент времени в окружающем его пространстве и улавливаются чувствами. Он компенсирует свои недостатки памятью, воображением, размышлением и разного рода символическими идеями. Его чувства являются инструментами, с помощью которых он воспринимает внешний облик тех вещей, которые в данный момент находятся в непосредственной близости от него; с помощью других инструментов – памяти, воображения и мышления – он представляет себе (хотя уже не столь непосредственно) облик вещей, удаленных от него во времени и пространстве. Единственное, что не является таким инструментом, это его непосредственное осознание себя в настоящий момент. Поэтому посредством этого осознания ему легче всего войти в контакт с вечным бытием, реальностью; всё остальное он склонен (при близком рассмотрении) считать не просто феноменом, а скорее ошибкой, иллюзией и неведением, ибо вещи перестают казаться ему в полной мере реальными. Так на них смотрит Иллюзионист; для него единственной по-настоящему реальной вещью является вечное «я», скрывающееся за непосредственным самоосознанием ума в настоящем. Или же, подобно буддистам, он даже на это вечное «я» начинает смотреть как на иллюзию, некую картинку, субъективный образ, игру воображения или ложное ощущение и ложную идею бытия. Ум в своих собственных глазах становится полупризрачным волшебником, который вместе со своими трудами невероятным образом существует и не существует, является устойчивой реальностью и в то же время мимолетной иллюзией, которая им объясняется или не объясняется. Но, в любом случае, ум намерен покончить с собой и с собственными трудами, чтобы почить во вневременном покое Вечного и отдохнуть от бессмысленного творения призрачных форм.

Но, на самом деле, наши четкие различия между внутренним и внешним, нынешним и прошлым самоосознанием являются издержками ограниченной и изменчивой активности ума. Позади ума есть устойчивое сознание, использующее ум в качестве своего внешнего инструмента и не делающее жестких концептуальных различий между собой в настоящем и собой в прошлом и будущем; при этом оно осознаёт себя во Времени – в настоящем, прошлом и будущем – но не последовательно, а одновременно, обладая целостным видением, которое охватывает изменчивые переживания временного «я» и утверждает их на фундаменте неизменного вневременного «я». Мы можем осознать присутствие этого сознания, отстраняясь от ума и его активности или успокаивая его и заставляя замолчать. Однако сначала мы воспринимаем это сознание в его неподвижном состоянии и, если мы ограничимся только неподвижностью «я», то можем прийти к выводу, что оно не только вне времени, но и вне всякой деятельности, что ему не свойственны ни представление, ни мышление, ни воображение, ни память, ни волеизъявление, что оно погружено в себя и поэтому чуждо всей вселенской активности. Тогда только это «я» становится реальным для нас, а всё остальное начинает казаться призрачным символизмом несуществующих форм – или форм, не соответствующих ничему реально существующему – и поэтому сном или грезой. Но эта погруженность в себя – только состояние, результат сосредоточения и собранности нашего сознания, как и предшествующее ему состояние рассеянности мышления, памяти и воли. Подлинное «я» является тем вечным, который, вне всякого сомнения, способен и к изменчивости во Времени, и к неизменности, поддерживающей Время, – способен одновременно находиться в этих состояниях, которые иначе не могли бы сосуществовать; и даже одно не могло бы существовать, а другое – творить призрачные формы. Это высшая Душа, верховное «Я» и Бытие,[54] упоминаемые в Гите, – тот Всевышний, который, как первооснова и владыка всего сущего, поддерживает и неизменное, и изменчивое.

Пока что мы рассматривали ум и память преимущественно с точки зрения предварительного ментального осознания себя во Времени. Но если мы взглянем на них не только с точки зрения осознания, но и восприятия себя, и не только восприятия себя, но и восприятия внешнего мира, мы обнаружим, что пришли к тем же выводам, но с более богатым объемом знаний и еще более ясным пониманием природы Неведения. На данный момент можно следующим образом сформулировать то, что мы обнаружили: есть некое вечное сознательное существо, которое делает устойчивое и неизменное самоосознание, неподвластное действию Времени, основой изменчивой деятельности ума и которое, даже обладая супраментальным знанием, охватывает всё движение потока Времени и присутствует, благодаря деятельности ума, в этом потоке. Становясь поверхностной ментальной личностью, движущейся от момента к моменту, ориентирующейся не на свое сокровенное «я», а лишь на свое отношение к происходящему с ним во Времени, скрывающей от себя (будучи погруженной в его поток) будущее завесой того, что кажется пустотой Неизвестного и несуществующего (хотя, на самом деле, является нереализованной полнотой), обретающей знание и жизненный опыт в настоящем и оставляющая их в прошлом, которое тоже начинает казаться пустотой Неизвестного и несуществующего, частично озаряющейся светом памяти, выхватывающим и сберегающим отдельные предметы и события прошлого, это существо представляется эфемерным и преходящим, неустойчиво владеющим эфемерными и преходящими вещами. Но мы обнаружим, что на самом деле оно всегда остается тем же самым Вечным, незыблемым и самодостаточным в Своем супраментальном знании, и что владеет оно тоже тем, что вовеки незыблемо и вечно; ибо именно себя оно ментально воспринимает в линейном развертывании Времени.

Время – это огромный банк, в котором сознательное существование хранится в виде активов опыта и деятельности: поверхностное ментальное существо, обращаясь к прошлому (а также к будущему), постоянно формирует из него настоящее; оно подсчитывает и накапливает сбережения, сохраненные им в том, что мы называем прошлым, не зная, насколько реально и незыблемо прошлое присутствует в нас; по мере необходимости оно пользуется этими сбережениями как валютой знания и реализованных возможностей и в виде активов ментальной, витальной и физической деятельности инвестирует их в коммерческие проекты настоящего, сулящие, по его мнению, новые прибыли в будущем. Неведение – это использование сокровенного знания Всевышнего таким образом, чтобы сделать его ценным для жизни во Времени и эффективным для деятельности во Времени; нам неизвестно то, что нами еще не обретено, не осмыслено, не введено в обиход, не превращено в разменную монету, не использовано в нашем ментальном опыте, или же то, что мы уже прекратили осмысливать или использовать. По ту сторону нашего ментального бытия всё известно и всё готово к использованию согласно воле «Я», взаимодействующего со Временем, Пространством и Причинностью. Мы не ошибемся, если скажем, что наше поверхностное существо – это то же глубинное вечное «Я», которое просто бросается вперед, становясь искателем приключений во Времени, открывателем и реализатором бесконечных возможностей, ограничивает себя последовательностью моментов, чтобы в полной мере насладиться неожиданными поворотами и великолепием своего приключения, утаивает от себя свое сокровенное знание и забывает об огромности своего самосущего бытия, чтобы вновь обрести то, что, как ему кажется, оно потеряло, снова отвоевывает то, что является им, ведя на протяжении эпох страстный поиск, прилагая усилия и испытывая восторг, перемежающийся печалью и страданием.

Глава IX

Память, эго и восприятие себя

Здесь этот Бог, Ум, в своих снах снова и снова переживает то, что было однажды пережито, что он видел и чего не видел, что он слышал и чего не слышал; что переживалось им до сих пор и чего не переживалось, что есть и чего нет – всё видит ум, становясь всем и прозревая.

Прашна Упанишада[55]

Пребывание в нашем истинном существе есть освобождение; чувство эго – это отпадение от истины нашего существа.

Махопанишада[56]

Один во многих рождениях, единый океан, вмещающий все потоки становления, видит наши сердца.

Ригведа[57]

Непосредственное самоосознание ментального существа, благодаря которому оно становится осведомлено о своем собственном безымянном и бесформенном бытии, пребывающем позади потока различающего самовосприятия, о вечной субстанции своей души, пребывающей позади ментальных формаций этой субстанции, о своем «я», пребывающем позади эго, позволяет выйти за пределы ума в безвременье вечного настоящего; это самоосознание в нем всегда неизменно и не затрагиваемо ментальным различением прошлого, настоящего и будущего. Оно также не затрагивается изменениями среды или перемещением в пространстве; ибо, даже обычно говоря о себе: «Я в теле, я здесь, я был там, я окажусь в другом месте», ментальное существо, когда оно способно устойчиво находиться в этом непосредственном самоосознании, очень скоро понимает, что пользуется языком своего меняющегося самовосприятия, отражающим только отношения его поверхностного сознания с окружающей действительностью и внешней стороной жизни. Различая этот внешний фасад и то, что лежит за ним, отстраняясь от него, оно понимает, что «я», которое оно непосредственно осознаёт, нисколько не меняется, несмотря на все эти внешние изменения, что оно остается всегда тем же самым, не затрагиваемым изменениями тела или ума или же среды, в которой тело и ум движутся и действуют. По сути своей оно неопределимо, абсолютно независимо и может быть охарактеризовано исключительно как чистое сознательное существование, которое самодостаточно, вечно удовлетворено чистым бытием и внутренне блаженно. Так мы начинаем осознавать свою незыблемую «Суть», вечное «Я» или, скорее, неизменное «То», не имеющее никаких личностных или временных категорий.

Но поскольку это сознание «Я» вневременно, оно способно свободно смотреть на Время как на нечто, отражающееся в нем самом, и воспринимать его либо как причину, либо как субъективное поле изменчивого опыта. Именно в этом аспекте оно становится вечным «Я есть», неизменным сознанием, на поверхности которого с течением Времени происходит изменчивое становление сознательного опыта. Поверхностное сознание постоянно добавляет что-то к своему опыту или исключает что-то из своего опыта и, за счет каждого добавления или исключения, оно меняется; и хотя более глубокое «я», поддерживающее и вмещающее эти изменения, остается неизменным, внешнее или поверхностное «я» постоянно обогащает свой опыт и поэтому никогда не может однозначно сказать о себе: «Я то же самое, каким было минуту назад». Те, кто живут в этом поверхностном временном «я» и не привыкли отступать назад и внутрь – к своему неизменному «я» или же не способны пребывать в нем, не в состоянии даже помыслить о себе вне рамок этого вечно и спонтанно меняющегося ментального становления. Это изменчивое «я» они считают собой и, если они непредвзято посмотрят на происходящее с ним, то с легкостью согласятся с выводами адептов нигилистического буддизма, считающих, что это «я», в сущности, лишь поток представлений, ощущений и ментальной деятельности, устойчивое, но, тем не менее, постоянно меняющееся пламя, и придут к заключению, что нет никакого реального «я», а лишь череда ощущений, за которой Пустота: можно пережить чистое знание без Познающего и чистое бытие без Сущего; мы просто имеем дело с набором постоянно меняющихся элементов и частей, не образующих реального целого, а лишь комбинирующихся, чтобы создать иллюзию Познающего, Знания и Познаваемого, а также иллюзию Сущего, существования и переживания существования. Или же они могут заключить, что реально существует только Время и что они – его творения. Этот вывод об иллюзорности существования в реальном или нереальном мире неизбежен при таком взгляде на себя, как и противоположный вывод о реальном Существовании и иллюзорном мире, кажущемся таковым мыслителю, который, размышляя о неизменном «я», смотрит на всё остальное как на изменчивое не-«я»; в конце концов, он начинает считать весь мир обманчивым плодом воображения сознания.

Но давайте, опираясь не на теории, а исключительно на факты, приглядимся к этому поверхностному сознанию. Во-первых, мы увидим, что перед нами чисто субъективный феномен. Его временные координаты постоянно и быстро смещаются и не могут быть остановлены даже на мгновение. Происходят постоянные изменения, даже когда пространственно всё остается в прежнем состоянии, изменения, затрагивающие как саму форму или тело, в котором сознание непосредственно находится, так и более обширную форму или тело, в котором оно живет лишь опосредованно. Поверхностное сознание в равной степени подвержено влиянию обоих тел, но более ощутимо (потому что более непосредственно) на него влияет его собственное тело, его более тесное жилище, ибо напрямую оно осознает только те изменения, которые происходят в этом теле; об изменениях же, происходящих в его более обширной обители, в теле мира, оно знает только по эффектам воздействия макрокосма на микрокосм и данным, поступающим от его органов чувств. Эти изменения тела и среды не так очевидны или быстры, как стремительный бег Времени; и всё же со временем мы обнаруживаем, что они столь же реальны, сколь и неотвратимы. Однако мы видим, что ментальное существо замечает все эти изменения только по мере того, как они оказывают воздействие на его ментальное сознание, обогащают впечатлениями и преобразуют его ментальное восприятие и ментальное тело. Ибо только благодаря уму оно может быть осведомлено об изменениях, происходящих в его физической оболочке и окружающем его мире. Поэтому, наряду с движением или изменением во Времени и Пространстве, сумма факторов, переживаемых во Времени и Пространстве, постоянно и скачкообразно меняется, и, как результат, происходит постоянное преобразование ментальной личности, формирующей наше поверхностное или внешнее «я». Все эти внешние изменения на философском языке зовутся причинностью; ибо в этом потоке космического развертывания предшествующее состояние кажется причиной последующего, или же последующее кажется результатом деятельности людей, объектов и сил: хотя, на самом деле, то, что мы называем «причиной», вполне может быть лишь сопутствующим фактором. Таким образом, у ума есть более или менее опосредованная сфера изменчивого индивидуального опыта, располагающаяся над и вокруг сферы его непосредственного индивидуального осознания. В рамках этой сферы он субъективно переживает постоянные изменения ментальных состояний человеческой личности, а объективно – постоянные изменения среды, которые, на первый взгляд, частично или полностью обусловливают поведение этой личности и одновременно сами подвергаются воздействию с ее стороны. Но все эти переживания, по сути, субъективны; ибо даже внешнее и объективное ум познаёт только в форме субъективных впечатлений.

Здесь роль Памяти неимоверно возрастает; ибо если при непосредственном ментальном самоосознании она лишь напоминает уму, что он существовал в прошлом и был таким же, как и в настоящем, то на уровне нашего изменчивого или поверхностного самовосприятия она становится очень важной способностью, позволяющей связывать прошлый и нынешний опыт, прошлую и нынешнюю личность, избегать неразберихи и разрывов ассоциативных связей, а также обеспечивать непрерывность процессов, протекающих в поверхностном уме. Впрочем, даже здесь нам не следует преувеличивать роль памяти или приписывать ей те операции сознания, которые, на самом деле, связаны с работой других инструментальных сил ментального существа. Чувство эго формируется не одной только памятью; память является лишь связующим звеном между чувственным умом и координирующим интеллектом: она предоставляет интеллекту данные прошлого опыта, которые чувственный ум хранит где-то внутри, но, стремительно перемещаясь от момента к моменту на поверхности, не может удержать в сознании.

Достаточно небольшого анализа, чтобы сделать это очевидным. В любой ментальной операции присутствует четыре элемента: объект ментального сознания, акт ментального осознания, внешняя ситуация и осознающий субъект. На уровне самовосприятия осознающего себя внутреннего существа объектом всегда является некое состояние или движение или волна сознательного бытия: гнев, печаль или другая эмоция, витальный голод или другое витальное желание, побуждение или внутренняя витальная реакция, или определенный тип ощущения, восприятия или мыслительной активности. Акт осознания – это своеобразное ментальное наблюдение и внутренняя оценка этого движения или волны или же их ментальное восприятие, в котором наблюдение и оценка могут подспудно присутствовать или даже утрачиваться – и, как следствие, в процессе этого осознания ментальная личность может либо разделять акт осознания и осознаваемый объект с помощью различающего восприятия, либо безнадежно смешивать их. Иными словами, человек может либо попросту стать, скажем, вспышкой гнева, будучи полностью вовлеченным в это движение, не помня или не осознавая себя, не контролируя это чувство или сопровождающие его поступки, или же он может осознавать то, чем он становится, и давать себе в этом отчет, понимая умом, что он в ярости или рассержен. В первом случае субъект или ментальная личность, акт сознательного самовосприятия и реальный гнев, охватывающий ум и являющийся объектом самовосприятия, становятся одной движущейся волной сознательной силы; во втором – элементы этой волны быстро анализируются и акт самовосприятия частично отделяется от объекта. Таким образом, за счет этого частичного отделения мы можем не только динамически воспринимать себя в потоке становления, в самом процессе развертывания сознательной силы, но и отступать назад, осознавать и помнить себя. И, если мы отделены достаточно глубоко, мы способны контролировать свои чувства и действия и в какой-то степени контролировать свое становление.

Впрочем, как правило, даже само это самонаблюдение не бывает безупречным; ибо удается разделить только акт ментального осознания и объект, но не ментальную личность и акт ментального осознания: ментальная личность и ментальная деятельность вовлечены или интегрированы друг в друга; более того, ментальная личность не достаточно отделена или отстранена от эмоционального становления. Я чувствую, как гнев охватывает мое сознание и как я мысленно осознаю это: но любое мысленное осознание тоже является становлением, а не мной, и этот факт я еще не в полной мере осознаю; я не свободен и не отделен, а отождествлен со своей ментальной активностью и вовлечен в нее. Я еще не могу непосредственно осознавать себя отдельно от собственного становления и его осмысления, отдельно от форм активного сознания, в которые я облачаюсь в волнах океана сознательной силы, составляющей основу моей ментальной и витальной природы. И лишь когда я полностью отделяю ментальную личность от процесса, с помощью которого она воспринимает себя, я начинаю в полной мере осознавать сначала эго как таковое, а затем – наблюдающее «я» или мыслящую ментальную Личность, что-то или кого-то, кто становится рассержен и осознаёт это, но не ограничен и не обусловлен в своем бытии гневом или его осознанием. Наоборот, эта Личность, обладая постоянством, осведомлена о бесконечной последовательности состояний сознания и их сознательном восприятии, а также о своем существовании в этой последовательности; но она также может быть осведомлена обо всём этом, пребывая позади этой последовательности, поддерживая ее, содержа ее в себе и оставаясь всегда той же самой, обладая тем же потенциалом и тем же состоянием бытия за пределами изменчивых форм или конструкций, творимых ее сознательной силой. Таким образом, она становится неизменным «Я» и одновременно «Я», пребывающим в вечном становлении в потоке Времени. Очевидно, что никаких двух «я» в реальности не существует. Есть только одно сознательное существо, бросающееся в волны сознательной силы, чтобы испытать изменения, происходящие в ходе его собственного становления, от которого оно, на самом деле, нисколько не меняется, не увеличивается и не уменьшается – как не увеличивается и не уменьшается в материальном мире исходное количество Материи или Энергии от постоянной перестановки элементов, – хотя воспринимающему сознанию, пока оно живет только на уровне феноменального знания и не может вернуться к знанию изначального бытия, первичной субстанции или Силы, это существо кажется изменяющимся. Когда же оно все-таки возвращается к этому более глубокому знанию, оно не объявляет наблюдаемый феномен иллюзией, а просто осознает неизменное бытие, энергию или реальную, а не феноменальную субстанцию, которая сама по себе недоступна чувствам; одновременно оно видит становление или реальный феномен этого бытия, энергии или субстанции. Это становление мы называем феноменом, потому что в нашем нынешнем состоянии оно воспринимается сознанием не напрямую, а опосредованно – через призму чувств и чувственных оценок, а значит, не познается им непредвзято, объективно и всесторонне. И точно так же дело обстоит с «Я», которое всегда неизменно с точки зрения нашего непосредственного самоосознания, но ментальному чувству и ментальному восприятию представляется изменчивым на разных уровнях становления; поэтому в нашем нынешнем состоянии оно тоже познается сознанием не напрямую и не в чистом виде, а через призму ума и в ментальной интерпретации.

Не будь этого процесса последовательного восприятия и этой опосредованной или вторичной работы воспринимающего сознания в условиях, заданных нашим умом, не было бы необходимости в таком приспособлении, как Память. Ибо в своем исходном состоянии наша ментальность разделена моментами Времени; ум может воспринимать или связывать отдельные впечатления в целостную картину только в условиях этого внутреннего разделения на моменты Времени. Когда он непосредственно воспринимает волну становления, сознательное движение существа, память ему не нужна и не действует; когда я становлюсь сердитым, я это чувствую, а не вспоминаю; когда я наблюдаю, как меня охватывает гнев, это акт восприятия, а не действие памяти. Память становится необходимой, когда я начинаю соотносить переживаемое с отрезками Времени, когда я разделяю свое становление на прошлое, настоящее и будущее, когда я говорю: «Я был сердит минуту назад» или «Я рассердился и всё еще сержусь», или «Однажды я рассердился и, если ситуация повторится, рассержусь снова». Если сама причина, обусловливающая движение сознания, частично или полностью принадлежит прошлому – в случае, когда мы печалимся или сердимся, вспоминая о былых невзгодах и обидах, а не переживая их в данный момент, или же когда текущая ситуация напоминает о том, что было раньше, – то память действительно может мгновенно и непосредственно повлиять на становление. Поскольку мы не способны удерживать прошлое в поверхностном слое сознания – хотя оно всегда пребывает позади и внутри, скрыто присутствует и даже часто становится зримым и ощутимым, – мы вынуждены снова обретать его, как что-то потерянное или канувшее в лету, прибегая к воспроизводящей и связывающей деятельности рассудка, именуемой нами памятью. И, аналогичным образом, представляя вещи, недоступные ограниченному и поверхностному ментальному восприятию, мы прибегаем к деятельности рассудка, называемой нами воображением, обращаемся к более великой внутренней способности, являющейся величественным провозвестником всего, что может и не может быть реализовано в сфере нашего неведения.

Память не является основой устойчивого или непрерывного восприятия даже на уровне последовательного течения Времени, и она совсем бы нам не понадобилась, если бы наше сознание могло воспринимать целостно и глобально, если бы ему не приходилось линейно двигаться от момента к моменту, теряя непосредственный контакт с прошлым и ничего не зная или лишь догадываясь о будущем. Весь переживаемый опыт или вся субстанция становления во Времени является течением или потоком, который сам по себе не фрагментирован и неделим, но фрагментируется и разделяется в воспринимающем сознании из-за того, что оно ограничено Неведением и вынуждено перескакивать от одного момента к другому, подобно стрекозе, снующей над поверхностью ручья. Аналогичным образом, вся субстанция бытия в Пространстве является таким же цельным океаническим потоком, который предстает разделенным только в наблюдающем сознании из-за того, что наш сенсорный аппарат не способен охватить всего и может воспринимать только фрагменты, и вследствие этого вынуждает нас смотреть на субстанциональные формы как на изолированные объекты, независимые от единой субстанции. Во Времени и Пространстве, конечно же, существует определенный порядок вещей, но нет никакого разделения и никаких разрывов (которые только кажутся нашему невежественному уму). И именно для того, чтобы каким-то образом связать и соединить то, что разделено неведением Ума, и заполнить разрывы, мы используем различные средства ментального сознания, одним из которых является память. Таким образом, во мне течет поток этого вселенского океана, и гнев, печаль или любое другое внутреннее движение могут возникнуть как устойчивая волна, распространяющаяся в этом непрерывном потоке. Эта устойчивость не обусловливается силой памяти, хотя память может способствовать сохранению или повторному возникновению волны, если та вдруг ослабеет или, исчерпав себя, угаснет; волна просто возникает и сохраняется, как движение сознательной силы моего существа, порождаемое и поддерживаемое произошедшим в нем динамическим возмущением. Память продлевает возмущение за счет возврата мыслящего ума к ситуации, вызвавшей гнев, или чувственного ума – к первой вспышке гнева, что кажется ему вполне достаточным для порождения повторного возмущения; не будь памяти, подобная вибрация затухла бы сама по себе и возникла бы вновь только при повторении аналогичной ситуации. Не только отдельное и изолированное, но и повторное естественное возникновение волны (когда аналогичное возмущение вызывается такой же или похожей ситуацией) не обусловливается памятью, хотя память может способствовать усилению волны и повышать восприимчивость ума к ней. В более текучей энергии и изменчивой субстанции ума возникновение аналогичной ситуации и повторное возмущение и возникновение волны, скорее, связаны так же, как причина и следствие в более механических и менее изменчивых движениях энергии и субстанции материального мира. Мы, в принципе, можем сказать, что любой энергии Природы присуща подсознательная память, всегда сохраняющая одно и то же соотношение между энергией и производимым ею эффектом; но в этом случае мы безгранично расширяем коннотативное значение слова «память». На самом деле, мы можем лишь утверждать, что существует закон повторного возникновения волн сознательной силы, с помощью которого она регулирует движения своей собственной субстанции. Собственно говоря, память является инструментом, с помощью которого наблюдающий Ум, в ходе линейного развертывания Времени, связывает эти движения и моменты их возникновения и повторения для того, чтобы приобрести опыт во Времени, усилить свою роль (всё более и более четко координируя свои намерения) и выработать постоянно развивающиеся оценочные критерии (рассуждая всё более и более связно и логично). Это важный, необходимый, но не единственный элемент процесса, с помощью которого Бессознательность, являющаяся нашей отравной точкой, становится абсолютной самоосознанностью, а Невежество ментального существа начинает целенаправленно познавать себя в формах собственного становления. Это развитие продолжается до тех пор, пока координирующий ум знания и ум намерения не становятся способны в полной мере усваивать и использовать весь жизненный материал. Так, по крайней мере, представляется нам процесс эволюции, в ходе которого в материальном мире из механической и внешне неразумной энергии развивается Ум.

Чувство эго – другой инструмент ментального Неведения, с помощью которого ментальное существо начинает осознавать себя – не только объекты, ситуации и собственные действия, но и воспринимающего всё это субъекта. Поначалу может показаться, что чувство эго формируется памятью, что именно память говорит нам: «Тот, кто был сердит прежде, и тот, кто всё еще или снова сердит, одно и то же лицо». Но на самом деле память, сама по себе, способна сказать нам только то, что в той же ограниченной сфере сознательной активности происходит тот же самый феномен. Мы имеем дело с повторением ментального феномена, той волны становления в субстанции ума, которая сразу же улавливается ментальным чувством; память соединяет эти повторения и позволяет ментальному чувству понять, что оно, будучи тем же самым, воспринимает ту же самую ментальную субстанцию, принявшую ту же самую динамическую форму. Чувство эго не является ни следствием, ни творением памяти, а изначально и всегда присутствует, как некая точка отсчета или то, на чем ментальное чувство сосредоточивается, чтобы иметь координационный центр, а не беспорядочно блуждать по всему полю опыта; память не формирует, а только усиливает эго и помогает поддерживать это сосредоточение. Возможно, что у животного чувство эго, чувство индивидуальности, если тщательно его изучить, ограничится неким смутным или не столь четким, как у нас, ощущением непрерывного, субъективного и обособленного существования в потоке Времени. Человек, помимо этого, обладает координирующим умом знания, который, основываясь на унифицирующей деятельности ментального чувства и памяти – хотя первоначальное устойчивое интуитивное ощущение собственной обособленности у него тоже сохраняется, – приходит к четкому представлению об эго, которое чувствует, воспринимает, помнит, думает и остается тем же самым, независимо от наличия или отсутствия у него воспоминаний. Эго как бы говорит нам, что данная сознательная ментальная субстанция всегда принадлежит одному и тому же сознательному человеку, который чувствует и перестает чувствовать, помнит, забывает, бодрствует на поверхности сознания и, засыпая, уходит с этой поверхности в глубину; он тот же и до, и после того, как события запечатлелись в его памяти, в период младенчества и старческой деградации, во сне и бодрствовании, во внешне сознательном и внешне бессознательном состоянии; именно он совершал поступки, которые помнит и которые забыл; он остается тем же самым, несмотря на все изменения своего становления или своей личности. Эта деятельность знания в человеке, этот координирующий интеллект, эта форма самоосознания и самовосприятия выше, чем эго-память и эго-чувство животного, и поэтому, по логике вещей, ближе к подлинному самопознанию. Более того, изучив как скрытую, так и явную деятельность Природы, мы можем отчетливо увидеть, что любое эго-чувство и любая эго-память поддерживаются и, на самом деле, являются практическим приспособлением тайного координирующего могущества или ума знания, присутствующего в универсальной сознательной силе, зримой формой которого, возникшей в процессе эволюции, является человеческий рассудок, – формой, которая с точки зрения методов своей работы и основополагающих принципов, всё ещё ограничена и несовершенна. Подсознательное знание есть даже в Бессознательном, существует более великий внутренний Рассудок в вещах, который придает согласованность, то есть определенную разумность и сбалансированность самым неистовым движениям вселенского становления.

Важность Памяти становится очевидной, когда мы имеем дело с хорошо известным феноменом раздвоения или расщепления личности. При возникновении подобного феномена ум человека последовательно или попеременно находится в двух разных состояниях, живя в каждом настолько независимо, что в одном он не помнит и не способен согласовать то, что делал и кем был в другом. Это может сочетаться с четким представлением о том, что в каждом состоянии он является самостоятельной личностью, имеющей свое имя, свои чувства, свою жизнь. И тогда может показаться, что память является единственной основой личности. Но мы должны помнить, что расщепление памяти может происходить и без расщепления личности, как, например, в гипнотическом состоянии, когда человек вспоминает множество фактов и испытывает множество переживаний, неведомых его пробужденному уму, но при этом не чувствует себя другой личностью, или в тех случаях, когда он забывает прошлые события собственной жизни и, возможно, даже собственное имя, но по-прежнему ощущает себя тем же человеком и той же личностью. Также возможно состояние сознания, в котором всё существо (даже прекрасно помня о своем прошлом) чувствует, что, благодаря стремительному развитию, оно полностью ментально преобразилось и стало другим. При этом человек ощущает себя настолько новой личностью, что, если бы не его координирующий ум, он никогда бы не связал свое прошлое с личностью, которой является теперь, хотя он очень хорошо помнит, что всё это происходило в той же самой телесной форме и в рамках той же самой ментальной субстанции. Ментальное чувство – основа, память – нить, на которую воспринимающий себя ум нанизывает свои впечатления: но именно благодаря своей координирующей способности ум, систематизируя всю информацию, предоставляемую памятью, и все ее связи между прошлым, настоящим и будущим, соотносит их также с «Я», которое в каждый момент Времени и, несмотря на все внешние и личностные изменения, остается неизменным.

Чувство эго является временным инструментом, который лишь подготавливает и на начальных этапах поддерживает развитие подлинного самопознания в ментальном существе. Развиваясь от бессознательности к самоосознанности, от незнания себя и всего к знанию себя и всего, Ум в формах пока что достиг стадии, на которой он осведомлен о связи всего своего поверхностного сознательного становления с неким постоянно присутствующим «Я». Это «Я» он отчасти отождествляет с сознательным становлением, а отчасти считает чем-то отличным от этого становления и превосходящим его, возможно даже чем-то вечным и неизменным. Как крайний вариант, он, опираясь на свою рассудочность, которая различает, чтобы согласовывать, может сосредоточить свое самовосприятие только на становлении, на постоянно меняющемся «я» и отбросить идею о чем-то ином, как выдумку ума; тогда остается только становление и никакого бытия. Или же он, воспринимая себя, может сосредоточиться на непосредственном осознании своего собственного вечного бытия и отвергнуть становление (даже невольно ощущая его), как выдумку ума и чувств или тщету временного земного существования.

Но очевидно, что знание о себе, основанное на разделяющем чувстве эго, несовершенно и что никакое знание, опирающееся только или в основном на это чувство или на противопоставление себя миру, не может быть надежным или по-настоящему совершенным. Во-первых, это знание ограничено нашей поверхностной ментальной активностью и тем, что воспринимается на ее уровне, и если принять во внимание всю остальную обширную часть нашего становления, находящуюся за ней, то оно больше походит на Неведение. Во-вторых, это знание бытия и становления, которые ограничены индивидуальным «я» и его опытом; весь остальной мир является для него «не-я», то есть неким внешним существованием, которое воспринимается его разделяющим сознанием как нечто отдельное, а не как часть его бытия. Это происходит потому, что индивидуальное «я» не может осознавать это более широкое существование и природу так же непосредственно, как оно осознает свое собственное бытие и становление. Здесь мы тоже имеем дело с ограниченным знанием, пытающимся утвердиться среди огромных просторов Неведения. В-третьих, реальная связь между бытием и становлением формируется, скорее, Неведением и частичным знанием, а не опирается на совершенное самопознание. В результате ум в своем стремлении к высочайшему знанию пытается через связные и разрозненные рассуждения и намерения, в основе которых лежит наш нынешний опыт и возможности, прийти к однозначному заключению, принимающему во внимание только одну сторону существования. Пока что мы лишь установили, что ментальное существо, с одной стороны, может погрузиться в непосредственное самоосознание и, на первый взгляд, забыть обо всём становлении, а с другой – погрузиться в становление и как будто полностью забыть о неизменном самосознании. Каждая сторона ума, будучи оппонентом другой, называет отвергаемое ею иллюзией или просто игрой сознательного ума; в результате тому и другому либо Божественное, «Я», либо мир кажутся лишь относительно реальными, пока ум продолжает их творить, – мир становится правдоподобным сном «Я», или же Бог и «Я» превращаются в ментальную конструкцию или правдоподобную иллюзию. Истинная связь не постигнута и не выявлена, поскольку, пока знание частично и фрагментарно, две эти стороны существования неизбежно будут представляться нашему уму непримиримыми и противоречащими друг другу. Интегральное знание является целью сознательной эволюции; вся истина «я» и вещей не может сводиться к осознанию одной части существования и отвержению другой. Ибо, если бы всё ограничивалось неким неподвижным «Я», мир едва ли мог возникнуть, а тем более существовать; если бы всё ограничивалось динамичной Природой, мог бы возникнуть цикл универсального становления, но не было бы духовной основы для развития Сознательного из Бессознательного и для непрестанных усилий нашего частичного Сознания или Неведения превзойти себя и достичь целостной сознательной Истины собственного бытия и интегрального сознательного знания всего Бытия.

Наше поверхностное существование – только внешний слой, и именно на этом уровне Неведение властвует безраздельно; чтобы знать, мы должны погрузиться в себя и смотреть на мир с позиции внутреннего знания. Всё, что проявлено на поверхности, является уменьшенным и упрощенным образом нашего более великого тайного существования. Неподвижное «я» в нас обнаруживается только тогда, когда прекращается внешняя ментальная и витальная активность; ибо, поскольку это «я» располагается глубоко внутри, непосредственно проявляясь на поверхности как интуитивное ощущение самосущего бытия, а опосредованно и искаженно – как ментальное, витальное и физическое чувство эго, его истина должна постигаться в тишине ума. Но и динамические части нашего поверхностного существа тоже являются уменьшенными образами более великих реалий, находящихся в глубинах нашей тайной природы. Сама поверхностная память является фрагментарным и неэффективным извлечением подробностей из внутренней сублиминальной памяти, воспринимающей и записывающей все наши внешние впечатления, и даже то, что не было осознано, понято или замечено умом. Наше поверхностное воображение – только отблеск намного более богатого, творческого и действенного сублиминального воображения, более мощной и масштабной способности сознания творить образы. Ум с неизмеримо более широкими и более возвышенными представлениями, жизненная энергия, обладающая более мощным динамизмом, тонко-физическая субстанция с более широкой и тонкой восприимчивостью созидают из себя нашу поверхностную эволюцию. За всей этой оккультной деятельностью пребывает психическое существо, являющееся подлинной основой нашей личности; эго – не более чем внешний и ложный заменитель: ибо именно эта тайная душа поддерживает и связывает наше самовосприятие и мировосприятие; ментальное, витальное, физическое, внешнее эго является поверхностной конструкцией Природы. И только когда мы, и в глубинах, и на поверхности, увидим свое «я» и свою природу как одно неделимое целое, наше знание сможет утвердиться на прочном и незыблемом фундаменте.

Глава X

Познание через отождествление и опосредованное познание

Они, в Атмане пребывая, постигают Атманом Атман.

Гита[58]

Где есть двойственность, там один видит другого, один слышит, осязает, знает другого, думает о другом. Но когда человек видит всё как «Я», посредством чего он может познать видимое? Именно благодаря «Я» он познаёт всё сущее… Всё оставляет того, кто считает всё отличным от «Я»; ибо всё сущее есть Брахман, все существа и всё сущее есть это «Я».

Брихадараньяка Упанишада[59]

Сущий распахнул врата чувств наружу, поэтому человек видит внешний облик вещей и не всматривается в свое внутреннее существо. Редко мудрец, жаждущий бессмертия, в себя взор устремивший, «Я» воочию видит.

Катха Упанишада[60]

Не исчезает зрение зрящего, речь говорящего… слух слушающего… знание знающего, ибо они неуничтожимы; но тот, кого он видит, слышит, знает, кому он говорит, не отличен и не отделен от него.

Брихадараньяка Упанишада[61]

Наше поверхностное познание, наше ограниченное и узкое ментальное восприятие себя, своих внутренних движений, внешнего мира и его объектов и событий имеет в своей основе четверичный порядок познания и сформировано в соответствии с ним. Первым и фундаментальным методом познания, присущим сокровенному «я» в вещах, является познание через отождествление; вторым, производным – познание через непосредственный контакт, в основе своей связанное с тайным познанием через отождествление или отталкивающееся от него, но фактически отделенное от своего источника и поэтому эффективное, но не всеобъемлющее; третий метод познания – познание через отделение от изучаемого объекта, но всё ещё с сохранением непосредственного контакта (в качестве поддержки) или даже частичной тождественности; четвертый метод – полностью изолированное познание, опирающееся на процесс опосредованного контакта, познание через приобретение «новых» данных, которые, на самом деле, просто бессознательно отыскиваются или обнаруживаются познающим в содержимом уже существующего внутреннего осознания и знания. Таким образом, в Природе существуют четыре метода познания: познание через отождествление, познание через глубокий непосредственный контакт, познание через непосредственный контакт с разделением на субъект и объект и полностью изолированное познание через опосредованный контакт.

На уровне нашего поверхностного ума наиболее близким и наименее искаженным аналогом познания через отождествление является непосредственное осознание нашего сокровенного существования: познавая таким образом, мы входим в непосредственное соприкосновение с «я» и бытием и просто понимаем, что они существуют; более ничего в мире наш поверхностный ум не может осознавать с той же непосредственностью. Хотя, когда мы познаём структуру и движения собственного сознания, отождествление в той или иной мере, конечно же, тоже присутствует; ибо мы можем погрузиться в эти движения и отчасти отождествиться с ними. Мы уже рассматривали это на примере вспышки ярости, которая охватывает нас настолько, что на какое-то время всё наше сознание, кажется, становится волной гнева; другие эмоции – любовь, печаль, радость – способны аналогичным образом охватывать нас и овладевать всем нашим существом; мышление тоже увлекает и захватывает нас, и мы из мыслителей превращаемся в мысль и мышление. Но очень часто происходит разделение: одна часть нашего существа становится мыслью или эмоцией, а другая либо сопровождает ее, имея с ней определенную связь, либо неотступно следует за ней и знает ее благодаря тесному непосредственному контакту, который всё же не перерастает в отождествление или в самозабвенную погруженность в данное движение.

Это отождествление возможно, а также эта отстраненность, сочетающаяся с частичным отождествлением, потому что подобные феномены являются элементами становления нашего бытия, производными нашей ментальной основы и ментальной энергии, нашей витальной основы и витальной энергии; но, поскольку они составляют лишь небольшую часть нас, мы не обязательно должны отождествляться и захватываться – мы можем отстраниться, отделить бытие от его временного становления, созерцать его, контролировать, способствовать или препятствовать его проявлению: таким образом, за счет внутренней отстраненности, ментального или духовного отделения, мы можем частично и даже фундаментально освободиться от господства ментальной или витальной природы и занять позицию наблюдателя, того, кто обладает знанием и властью. Следовательно, мы двояким образом познаём субъективное движение. Существует сокровенное познание его основы и его динамической силы через отождествление, более сокровенное, чем любое опосредованное и объективное познание, которым мы пользуемся, имея дело с внешними объектами, объектами, не имеющими к нашему «я», как нам кажется, никакого отношения; а также существует познание через отстраненное наблюдение, отстраненное, но дающее возможность непосредственного контакта, которое освобождает нас от захваченности энергией Природы и позволяет нам соотносить наблюдаемое движение с остальным своим существованием и мировым существованием. Если эта отстраненность отсутствует, наше неизменное «я» и несущее власть и свободу знание теряются в нашем природном «я», погруженном в становление, в движение и деятельность. И хотя мы познаём движение изнутри, наше знание остается неполным и не позволяет контролировать его. Этого бы не происходило, если бы мы, отождествляясь с движением, не утрачивали тождественность со своим остальным субъективным существованием – иными словами, если бы могли полностью погрузиться в волну становления и при этом сохранять подлинную статичную или динамичную позицию свидетеля, наблюдателя и распорядителя; но подобное трудно для нас, поскольку мы живем в разделенном сознании, на уровне которого наша витальная часть – наша энергичная, исполненная желаний, страстная и деятельная витальная природа – стремится контролировать или подчинить своему влиянию ум, а ум вынужден избегать этой подчиненности и пытается контролировать витальную природу, однако в результате ему удается добиться только определенной отстраненности; ибо, отождествляясь, он теряет себя в движении жизни и уносится им. И всё же своего рода сбалансированное двойное отождествление за счет разделения возможно, хотя сохранять этот баланс довольно трудно; при этом возникает ментальное «я», наблюдающее за страстью и допускающее ее ради получения опыта – или вынужденное допустить под давлением некоего витального импульса, – и витальное «я», позволяющее себе быть захваченным движением Природы. Таким образом, на уровне своего субъективного опыта мы оказываемся в сфере деятельности сознания, где могут сочетаться познание через отождествление (а точнее, определенная его разновидность), познание через непосредственный контакт и зависящее от них опосредованное познание.

На уровне ума еще труднее отделить мыслителя от мышления. Мыслитель погружается в мышление и теряется в нем или уносится потоком мыслей, отождествляясь с ними; обычно не во время или не в процессе мышления он наблюдает или анализирует свои мысли – ему приходится делать это позже, вспоминая ход своих размышлений, или же периодически останавливаться и критически оценивать и корректировать свои мысли, а затем продолжать думать дальше. И всё же, когда мышление не захватывает полностью, когда мыслитель способен отступить назад в ментальное «я» и находиться там, оставаясь отстраненным от потока ментальной энергии, ему отчасти удается мыслить и одновременно сознательно направлять работу ума. Вместо того чтобы быть погруженными в мысли и, в лучшем случае, смутно осознавать мыслительный процесс, мы можем с помощью ментального видения созерцать этот процесс, наблюдать, как рождаются и развиваются наши мысли, и, частично благодаря безмолвному интуитивному пониманию, а частично благодаря размышлению, критически рассматривать и оценивать их. Но необходимо заметить, что, каким бы ни был тип отождествления, мы, познавая свои внутренние движения, как отстраняемся от них, так и находимся в непосредственном контакте с ними: ибо даже при отстранении этот тесный контакт сохраняется; наше знание всегда основывается на непосредственном взаимодействии, на понимании, достигаемом благодаря непосредственному осознанию, которое сопровождается частичным отождествлением. Наш рассудок, наблюдая и изучая наши внутренние движения, обычно склонен отделяться от них; динамическая же часть нашего ума придерживается более непосредственного метода познания и предпочитает тесно ассоциировать себя с ощущениями, чувствами и желаниями: но даже на фоне этой ассоциации может произойти вмешательство мыслящего ума, который, заняв позицию свидетеля, начнет отстраненно наблюдать как за ассоциированной частью динамического ума, так и за самим витальным или физическим движением и контролировать их. Все доступные наблюдению движения нашего физического существа мы тоже познаём и контролируем с помощью двух этих способов – отстранения и отождествления: само тело и то, что оно делает, мы ощущаем очень отчетливо и считаем частью себя, но ум отделен от тела и может отстраненно контролировать его движения. В силу этого наше обычное знание своего субъективного бытия и природы неполно и во многом поверхностно, но при этом оно всё же обладает своеобразной (хотя и ограниченной и относительной) конкретностью, четкостью и непосредственностью. Этот элемент отсутствует в нашем познании внешнего мира, его процессов и объектов: ибо вещь, которую мы видим или воспринимаем, не является частью нас, и подлинного непосредственного контакта сознания с объектом достичь не удаётся; нам приходится использовать органы чувств, дающие нам не непосредственное и конкретное знание объекта, а только его образ, некую исходную информацию, требующую дальнейшего осмысления.