Помоги проекту - поделись книгой:
Две чуднокрылые птицы, два друга и товарища льнут к одному дереву, одна вкушает сладкие плоды, а другая смотрит на своего спутника и не ест… Там, где окрыленные души ликуют, узрев уготованное им бессмертие, Владыка всего, Пастырь этого Мира вошел в меня, он – Мудрый, в меня – невежду.
Таким образом, существует фундаментальная истина существования, Вездесущая Реальность, вечно пребывающая над космическим проявлением и в самом этом проявлении и имманентно присущая каждому индивиду. Также существует динамическая сила этой Вездесущности, созидание или самопроявление, осуществляемые ее бесконечным Сознанием-Силой. Этапом или аспектом этого самопроявления становится нисхождение в кажущееся материальное бессознательное, пробуждение индивида от сна Бессознательного и его эволюционный подъем к духовному и супраментальному сознанию и энергии Реальности, к его собственному универсальному и трансцендентному «Я» и источнику жизни. Именно на этом фундаменте мы должны строить нашу концепцию проявления истины в земном бытии и возможности возникновения божественной Жизни в материальной Природе. И здесь нам прежде всего необходимо выяснить, каков источник и природа Неведения, которое, как мы видим, порождается бессознательностью материи или обнаруживается в материальном теле, и какова природа Знания, которое должно заменить Неведение, а также понять процесс саморазвертывания Природы и осознания души. Ибо, на самом деле, Знание скрыто в самом Неведении; его, скорее, нужно открыть, чем обрести: оно не познается, а скорее, обнаруживается, раскрывается при движении внутрь и вверх. Но для начала необходимо ответить на один вопрос, неизбежно возникающий и касающийся нашей индивидуальности. Ибо даже если мы исходим из того, что Божественное имманентно пребывает внутри нас и что наше индивидуальное сознание является средством прогрессивного эволюционного проявления Божественного, нам трудно допустить, что наше индивидуальное «я» будет вечно существовать или что наша индивидуальность сохранится после того, как посредством единения и самопостижения будет достигнуто освобождение.
Эту проблему, возникающую перед логическим рассудком, должен решать более широкий, глобальный и просветленный рассудок. А если источником этой проблемы становится духовное переживание, то тогда ее можно решить, только испытав более широкое и всеобъемлющее переживание. Ее, конечно же, можно попытаться решить еще и диалектически, противопоставляя тезис и антитезис, используя приемы логики; но сам по себе этот метод искусственен, зачастую умозрителен и всегда безрезультатен. Логика, в пределах собственных границ, полезна и нужна, ибо она придает рассудку, оперирующему своими идеями и символическими понятиями, определенную ясность, точность и гибкость. Благодаря ей мы уменьшаем насколько возможно омрачающее влияние, оказываемое нашим обычным умом на наше восприятие истин, к которым мы приходим через исследование и опыт или которые мы постигаем физически, психологически или духовно. Пагубность этого влияния обусловлена путаницей, царящей в нашем уме, его склонностью принимать видимое за действительное, поспешностью, с которой он увлекается частичной истиной, его односторонними выводами, его эмоциональной и интеллектуальной предвзятостью, его некомпетентностью и неумением связывать одну истину с другой таким образом, чтобы это, в конце концов, привело к всеобъемлющему знанию. Чтобы как можно меньше погружаться в ментальную человеческую рутину, превращающую саму истину в источник заблуждений, мы должны обладать ясным, чистым, проницательным и гибким умом. Эта ясность мышления, эта привычка рассуждать четко и последовательно, приводящая в конце концов к овладению приемами метафизической диалектики, очень способствует совершенствованию ума и поэтому играет важную роль в его подготовке к восприятию подлинного знания. Но, сама по себе, эта ясность мышления не приводит ни к познанию мира, ни к познанию Бога, а тем более к примирению горнего и дольнего. Она, скорее, помогает защититься от ошибки, чем обрести истину, – хотя, анализируя уже имеющиеся данные, проницательный интеллект может случайно обнаружить новые истины и указать на них с тем, чтобы они были познаны на опыте или подтверждены с помощью более высоких и широких средств познания. В более тонких сферах объединяющего или интегрирующего знания привыкший к логике ум может даже оказаться камнем преткновения в силу своей склонности всё разграничивать и упорядочивать; ибо он настолько привыкает проводить различия, постоянно концентрировать свое внимание на различиях и действовать, опираясь на различия, что всегда оказывается в некотором замешательстве, когда требуется не принимать во внимание и превзойти все различия. Таким образом, рассматривая проблемы, с которыми сталкивается обычный ум, когда его обладатель переживает космическое или трансцендентное единство, мы, прежде всего, должны более отчетливо понять, откуда эти проблемы возникают и как их разрешить, и таким образом (что еще более важно) познать подлинную природу достигаемого нами единства и окончательную судьбу индивида, когда он становится одним целым со всем сущим и пребывает в единстве Вечного.
Первая проблема заключается в том, что рассудок давно привык отождествлять индивидуальное «я» с эго и думать, что оно существует только благодаря ограничениям и обособленности эго. Если бы это было так, то, превосходя эго, индивидуум прекращал бы свое существование; нашим уделом стало бы исчезновение или растворение в некой универсальности материи, жизни, ума или духа или же в некоем неопределимом, когда-то породившем наши эгоистические индивидуальные ограничения. Но чем же является эта формация, называемая нами «эго» и вынуждающая человека столь отчетливо ощущать себя обособленным существом? Не являясь, само по себе, чем-то по-настоящему реальным, эго представляет собой лишь внешнее формирование нашего сознания, созданное в практических целях и служащее для централизации деятельности Природы в нас. Мы ощущаем некий центр физического, ментального и витального восприятия, обособленный от всего остального существования, и, пребывая в природе, именно его – эту индивидуализацию бытия в потоке становления – считаем собой. И мы продолжаем думать, что представляем собой индивидуализированную таким образом формацию, которая существует до тех пор, пока она индивидуализирована, – то есть что мы являемся временным или, по крайней мере, конечным становлением; или же мы ощущаем себя тем, кто поддерживает или обусловливает индивидуализацию, возможно, даже неким бессмертным существом, ограниченным рамками собственной личности. Эти ощущения и эти умозаключения формируют наше чувство эго. Обычно наши познания о собственном индивидуальном существовании этим и ограничиваются.
Но, в конце концов, мы должны выяснить, является ли наше «я» только внешней формацией, практической отдельной структурой и ограниченным сознательно синтезированным образованием, созданным для целей одной жизни в конкретном теле, или же постоянно меняющейся и развивающейся формацией, которая последовательно воплощается в разных телах? Позади нашего «я» пребывает некое сознание, Пуруша, который не только не детерминируется и не ограничивается своей индивидуализацией или этой формацией, а, напротив, детерминирует, поддерживает и одновременно превосходит их. Всё его восприятие мирового бытия служит ему материалом, из которого он отбирает элементы, чтобы синтезировать эту формацию. Поэтому без мирового бытия и сознания, использующего мировое бытие для практической реализации своих способностей к индивидуализации, наше «я» не могло бы возникнуть и существовать. Оба эти фактора – Личность и мир, предоставляющий ей впечатления – необходимы для того, чтобы мы ощущали себя индивидуальными существами. Если бы Пуруша с его сознанием, способным синтезировать индивидуальные формации, исчез, растворился, тем или иным способом уничтожил себя, то вся конструкция нашего «я» рассыпалась бы, так как не было бы поддерживающей ее Реальности; а если бы, в свою очередь, исчезло, растворилось, поглотилось мировое бытие, то в этом случае наша индивидуальность также прекратила бы свое существование, так как не стало бы внешних впечатлений, которыми она поддерживается. Следовательно, нам необходимо с должным вниманием относиться к обоим аспектам нашего существования – реальности мира и индивидуализирующему сознанию, обусловливающему всё наше самовосприятие и мировосприятие.
Но далее мы видим, что Пуруша, эта основа и суть нашей индивидуальности, в конце концов, за счет своеобразного сознательного расширения начинает охватывать собой весь мир и всех существ и ощущает себя единым целым с мировым бытием. Сознательно расширяя себя, он превосходит первоначальные ощущения и разрушает барьеры своего активного самоограничения и индивидуализации; осознавая свою собственную бесконечную универсальность, он выходит за пределы всего, что осознаётся отдельной личностью или душой, ограниченной рамками индивидуального существования. Благодаря этому индивидуум перестает чувствовать себя обособившимся эго; иными словами, преодолевается ложное ощущение, что мы существуем только за счет самоограничения, за счет жесткого отделения от всего остального бытия и становления; мы более не отождествляем себя с временным индивидуальным «я», пребывающим в конкретном уме и теле. Но означает ли это, что в индивидуальности и индивидуализации нет никакой истины? Исчезает ли Пуруша и перестает существовать или же он становится мировым Пурушей, сокровенно живущим в бесчисленных умах и телах? Мы обнаруживаем, что он никуда не исчезает. Он продолжает осуществлять индивидуализацию, и именно он, индивидуализируя, по-прежнему существует и объемлет собой это более широкое сознание: но теперь ум мыслит о личности уже не как об ограниченном временном «я» (как это бывает обычно), а как о волне становления, возникшей на море его бытия, или же как о форме или центре универсального сознания. Душа по-прежнему превращает мировое становление в материал индивидуального опыта, но вместо того чтобы смотреть на это становление как на что-то внешнее, объективное и более великое, обусловливающее ее существование, оказывающее на нее влияние, вынуждающее ее приспосабливаться к себе, она чувствует, что оно разворачивается внутри нее; она объемлет своим широким и свободным сознанием как свои впечатления от мирового бытия, так и опыт индивидуальной деятельности во времени и пространстве. Обладающий этим новым сознанием духовный индивид чувствует, что его подлинное «я» единосущно с Трансцендентностью, утверждено и пребывает в ней, а на свою внешнюю индивидуальность он смотрит лишь как на инструмент, обеспечивающий контакт с миром и получение опыта.
Наше единство с мировым бытием основывается на сознании некоего «Я», которое одновременно универсализируется в мире и индивидуализируется через индивидуального Пурушу. И, как на уровне мирового бытия, так и на уровне индивидуального бытия и всех индивидуальных существ, это сознание осознаёт одно «Я», многообразно проявляющееся и воспринимающее формы своего проявления. Это «Я», следовательно, должно обладать целостным бытием – иначе у нас не было бы этого ощущения единства – и, не нарушая этой целостности, быть способно к космической дифференциации и проявлению в мириадах индивидуальных существ. Единство является сутью его бытия, а способность к космической дифференциации и множественной индивидуализации – силами его бытия, которые оно постоянно проявляет и проявление которых присуще и радостно его сознанию. Но почему, когда мы достигаем единства с этим «Я» и даже полностью и во всех отношениях уподобляемся его бытию, нам нужно отказываться от его сил и почему вообще мы должны желать и стараться освободиться от них? Нам достаточно лишь сократить масштаб единения с ним, глубоко сосредоточившись на божественном бытии и отказавшись от участия в игре силы, сознания и восторга Божественного. Именно так поступил бы индивидуум, отвергающий восторг и многообразную радость единения с природой, деятельностью и энергией божественного Существования и желающий обрести покой и отдохновение через единение с его неподвижной сутью. Такой вариант возможен, но совсем необязательно считать, что это является высшей целью нашего существования или абсолютным совершенством.
Правда, можно возразить, что на уровне энергии и деятельности сознания не может быть подлинного единства и что только в неподвижности сознания можно полностью слиться с Божественным. Сейчас в состоянии, которое мы называем бодрствующим единством индивида с Божественным, противопоставляя его забытью или глубокой сосредоточенности индивидуального сознания, погруженного в транс отождествления, конечно же, присутствует и должно присутствовать ощущение различий и многообразия. Ибо в состоянии этого активного единения индивидуальный Пуруша расширяет не только статическое осознание, но и сферу своего активного восприятия, объединяя ее с «Я» своего бытия и мирового бытия, и при этом сохраняет индивидуальность, а значит, и ощущение различий. Всех остальных индивидов такой Пуруша воспринимает как свои собственные «я»; достигая с ними динамического единения, он может чувствовать, что их ментальная и практическая деятельность протекает в его универсальном сознании, и осознавать ее столь же отчетливо, как свою собственную; благодаря своему субъективному единению с ними он может способствовать упорядочиванию их деятельности, но практические различия все-таки сохраняются. Пуруша занят непосредственно и конкретно той деятельностью, которую осуществляет в нем Божественное; с деятельностью Божественного в своих других «я» он связан не напрямую, а универсально, посредством и благодаря своему единению с ними и с Божественным. Индивидуум, следовательно, продолжает существовать, хотя и превосходит границы маленького изолированного эго; универсальное тоже продолжает существовать и объемлется им, но оно не поглощает и не уничтожает индивидуальные различия, хотя благодаря универсализации индивидуума ограничение, называемое нами «эго», преодолевается.
Теперь мы можем избавиться от этих различий, полностью забыв себя в трансе единения, но для чего? Чтобы достичь абсолютного единства? Но, приемля различия, мы не более нарушаем или преуменьшаем его, чем Божественное, которое тоже приемлет их. Пребывая в Его бытии, мы ощущаем абсолютное единство и можем углубиться в него в любой момент, но мы также ощущаем другое единство – единство различий – и всегда можем погрузиться в него и свободно действовать в нем, не чувствуя себя отдельными существами: ибо мы вышли за пределы эго и освободились от ограничивающих влияний своего ума. Тогда, может быть, от различий следует отказаться ради обретения покоя и отдохновения? Но мы и так обретаем их благодаря единению с Ним, ибо Божественное, даже пребывая в центре своей вечной деятельности, остается вечно спокойным. Тогда просто ради радости устранения всех различий? Но эти различия – часть божественного промысла: они призваны не разъединять, как в нашей эгоистической жизни, а служить средством достижения еще более тесного единства; ибо благодаря им мы наслаждаемся единством с другими «я» и с Богом во всём – с тем, что нами исключается, когда мы отбрасываем множественный аспект его бытия. В обоих случаях происходит постижение и наслаждение Божественным в индивиде: в первом случае мы объединяемся с Божественным на уровне Его чистого бытия, а во втором – к этому прибавляется еще и единение с Его космическим бытием; это не воссоединение фрагмента абсолютного Божественного с целым, от которого тот отпал. Мы, конечно же, можем предпочесть погружение в его чистое бытие и глубокое слияние с ним или переход в супракосмическую трансцендентность, но если исходить из духовной истины Божественного Существования, то нет никакой причины, вынуждающей нас отказываться от участия в Его масштабной и блаженной вселенской деятельности, позволяющей нашей индивидуальности полностью реализовать себя.
Но далее мы чувствуем, что наше индивидуальное бытие оказывается не только в космическом бытии, но также, в конце концов, и в том, что их объединяет. Как наша личность в мире является становлением этого «Я», так и мир является становлением этого «Я». Мировое бытие всегда включает в себя индивидуальное бытие; поэтому оба эти становления – космическое и индивидуальное – всегда связаны между собой и в своем практическом взаимодействии зависят друг от друга. Но мы обнаруживаем, что индивидуальное «я», в конце концов, также включает мир в свое сознание. И, поскольку это происходит не за счет разрушения духовного индивида, а благодаря достижению им полного, совершенного и абсолютного самоосознания, мы должны предположить, что индивидуальное «я» всегда содержало в себе космос и что поверхностное невежественное сознание просто не осознавало этого факта, поскольку ограничивало себя рамками эго. Но когда речь идёт о пребывании космического и индивидуального друг в друге, когда мы говорим: «Мир наполняет меня, я наполняю мир, всё во мне, я – во всём», – ибо освобождающее переживание сокровенного «я» вызывает такое ощущение, – мы очевидно выходим за пределы обычного языка. Причина в том, что слова, которыми мы вынуждены пользоваться, были созданы умом и наполнены смыслом интеллектом, думающим исключительно в категориях физического Пространства и физической реальности и использующим для описания более высоких психологических состояний образы физической жизни и чувственного опыта. Но план сознания, на который восходит освобожденное человеческое существо, не зависит от физического мира, и космос, который, таким образом, объемлется нами и объемлет нас, это не физический космос, а бытие Бога, гармонично проявленное в величественных ритмах Его сознания-силы и изначального восторга. Поэтому это взаимное включение является духовным и психологическим; это восприятие двух форм Множественности – всеобщей и индивидуальной – в объединяющем духовном переживании, наложение вечной целостности Единого на вечную целостность Множества; ибо Единый вечно объединяет в одно целое Множество, дифференцирующееся и унифицирующееся в космосе. Это означает, что космос и индивидуум являются проявлениями трансцендентного «Я», которое, будучи неделимым, кажется разделенным или фрагментированным; но, на самом деле, оно не разделено и не фрагментировано, а повсюду и везде сохраняет свою целостность. Поэтому всё в каждом и каждое во всём, всё в Боге и Бог во всем; и когда освобожденная душа достигает единства с этим Трансцендентным, ее восприятие себя и космоса психологически переживается как взаимное включение индивидуального и универсального друг в друга и неизменное сосуществование их в божественном союзе, который одновременно является единением, слиянием и взаимным охватом.
Следовательно, обычные категории рассудка неприменимы к этим более высоким истинам. Во-первых, эго является личностью только в неведении; существует подлинная личность, не являющаяся эго, но при этом сохраняющая вечные взаимоотношения со всеми остальными личностями, но не эгоистические или построенные на отделении себя от других, а такие, отличительной особенностью которых является практическая взаимозависимость, основанная на внутреннем единстве. В этой основанной на единстве взаимозависимости и заключен весь секрет божественного существования в его совершенном проявлении; любая жизнь, которую мы можем назвать божественной, должна опираться на этот принцип. Во-вторых, мы видим, что все проблемы и трудности, с которыми сталкивается обычный рассудок, возникают из-за того, что мы, даже говоря о более высоком и безграничном восприятии своей подлинной сути (основанном на божественных беспредельностях), используем язык, сформированный обычным ограниченным восприятием (основывающемся на конечном и видимом), а также четкие определения, с помощью которых мы пытаемся описать и привести в систему феномены материальной вселенной. Поэтому мы вынуждены пользоваться словом «личность» и говорить об эго и подлинной личности точно так же, как мы иногда говорим о кажущемся и истинном Человеке. Очевидно, что все эти слова: «человек», «кажущийся», «истинный», «личность», «подлинный» должны восприниматься очень условно и с отчетливым пониманием их неадекватности и невозможности выразить стоящую за ними реальность. Под личностью мы обычно понимаем нечто, обособленное и отделенное от всего остального, стоящее особняком, хотя, на самом деле, в существовании нет ничего обособленного; это вымысел, порожденный нашими ментальными представлениями, который, впрочем, полезен и необходим для выражения частичной практической истины. Но проблема заключается в том, что ум попадает во власть собственных слов и забывает, что частичная и практическая истина становится истинной только благодаря ее связи с другими истинами, кажущимися уму противоречащими ей, и что взятая сама по себе она содержит в себе элемент лжи. Так, когда мы говорим о личности, мы обычно имеем в виду индивидуализированное ментально-витально-физическое существо, отделенное от других существ и не способное, в силу самой своей индивидуализации, к единению с ними. Если мы превосходим три эти категории – ум, жизнь и тело – и говорим о душе или индивидуальном «я», мы всё еще думаем об индивидуализированном существе, отделенном от других, неспособном к единению, взаимопроникновению и взаимозависимости и, в лучшем случае, способном к духовному контакту и душевной симпатии. Поэтому необходимо подчеркнуть, что под подлинной личностью мы понимаем не такого рода существо, а сознательную силу бытия Вечного, всегда существующую благодаря единству со всем и всегда способную к тесному взаимодействию. Именно это существо, познавая себя, наслаждается свободой и бессмертием.
Но конфликт обычного и более высокого рассудка этим не ограничивается. Когда мы говорим об истинной личности, как о сознательной силе бытия Вечного, мы всё еще используем интеллектуальные понятия, – нам пришлось бы прибегнуть к чисто символическому языку и мистическим оборотам речи, чтобы полностью избежать их, – но, что еще хуже, пытаясь избавиться от идеи эго, мы используем слишком абстрактный язык. Поэтому лучше назвать истинную личность сознательным существом, которое в нашем понимании воплощает в себе Вечного в ипостаси силы, способной к индивидуализации и субъективному восприятию бытия; ибо она должна быть конкретным существом, наслаждающимся бессмертием, а не абстрактной силой. И тогда человеку становится ясно, что не только он пребывает в мире, а мир в нем, но и что Бог пребывает в нем, а он в Боге; но это, однако, означает не зависимость существования Бога от человека, а проявление Бога в том, что Он проявляет внутри Себя; индивидуальное существует в Трансцендентном, но и всё Трансцендентное скрыто пребывает в индивидуальном. Более того, я един с Богом в своем бытии и всё же я могу устанавливать с Ним субъектно-объектные отношения. Я, освобожденный индивидуум, могу наслаждаться Божественным в Его трансцендентности, будучи единым с Ним, и одновременно наслаждаться Божественным в других индивидах и в Его космическом бытии. Очевидно, мы достигаем неких фундаментальных отношений Абсолюта, которые только тогда могут быть понятны уму, когда мы увидим, что Трансцендентное, космическое и индивидуальное являются вечными силами сознания (мы снова, и на этот раз безнадежно, скатываемся к полностью абстрактному языку), абсолютного существования, единства, являющегося чем-то большим, чем просто единство, и трояким образом представляющего себя своему сознанию в нас. Но мы не можем адекватно говорить о нем на человеческом языке и даже не должны лелеять надежду рассказать о нем рассудку с помощью позитивных или негативных понятий, а можем лишь надеяться указать на него, прибегая к самым возвышенным оборотам нашего языка.
Но обычный ум, не испытавший этих, столь конкретных и несомненных для освобожденного сознания переживаний, вполне может не согласиться с тем, что покажется ему не более чем массой интеллектуальных противоречий. Он может сказать: «Я очень хорошо знаю, что такое Абсолют; это то, что лишено относительных качеств. Абсолютное и относительное взаимно исключают друг друга; в относительном не может быть ничего абсолютного, в Абсолютном не может быть ничего относительного. Всё, что противоречит этим сформулированным мной исходным постулатам, интеллектуально ложно и практически невозможно. Прочие утверждения также противоречат моему закону противоположностей, согласно которому из двух взаимоисключающих утверждений верным может быть только одно. Невозможно быть единым с Богом и, тем не менее, иметь с Ним отношения, аналогичные отношениям любящего и Возлюбленного, предполагающие радость и наслаждение. В состоянии единения не может быть субъекта, испытывающего радость, и объекта, приносящего радость; только Единый может выступать как в роли субъекта, так и в роли объекта. Бог, индивид и космос должны быть тремя различными реальностями, иначе между ними не может быть никаких отношений. Они либо изначально и вечно различны, либо различны в настоящий момент, хотя когда-то вначале возможно были одним неделимым целым и, может быть, в конце снова станут таким целым. Единство, вероятно, было и, вероятно, будет, но сейчас, пока индивидуум и космос продолжают существовать, его нет и не может быть. Космическое бытие может познать и обрести трансцендентное единство, только перестав быть космическим; индивидуум может познать или обрести космическое или трансцендентное единство, только избавляясь от всякой индивидуальности и индивидуализации. Или если единство это единственная вечная реальность, то тогда космос и индивид в реальности не существуют; они представляют собой иллюзию, налагаемую на себя Вечным. Такая точка зрения вполне может привести к противоречию или к неразрешимому парадоксу; но я лучше предпочту противоречие в Вечном, которое я могу и не разрешать, чем противоречие здесь, на уровне моих исходных постулатов, которое я вынужден буду разрешать логически и в практических целях. Исходя из этой гипотезы, я могу либо согласиться с практической реальностью мира и мыслить и действовать в нем, либо отвергнуть его, как иллюзию, и перестать мыслить и действовать; я не обязан примирять противоречия и не призван осознавать нечто запредельное мне и миру и, оставаясь сознательным в этом нечто и опираясь на эту основу, взаимодействовать, подобно Богу, с миром противоречий. Попытка уподобиться Богу, оставаясь личностью, или быть тремя вещами одновременно представляется мне логически несостоятельной и практически невозможной». Такую позицию вполне может занять обычный человеческий рассудок, привыкший проводить ясные, четкие и однозначные различия; она не предполагает чрезмерных мыслительных усилий рассудка, пытающегося превзойти себя и погружающегося в сумеречный колеблющийся свет или ту или иную разновидность мистицизма, или, если мистицизм всё же допускается, то только на начальном этапе и сравнительно простой, позволяющий избежать всех сложностей и противоречий. Именно такого рода рассуждения присущи простому рациональному уму. И всё же он допускает три ошибки: во-первых, создает непреодолимую пропасть между Абсолютным и относительным, во-вторых, делает закон противоположностей слишком простым и жестким и пытается чрезмерно расширить сферу его применения, в-третьих, рассматривает в категориях Времени развитие вещей, рождающихся и первоначально пребывающих в Вечности.
Под Абсолютом мы понимаем нечто, превосходящее нас, превосходящее космос, в котором мы живем, превосходящее верховную реальность трансцендентного Существа, называемого нами Богом, нечто, позволяющее всему видимому и осознаваемому нами существовать и оставаться в существовании. Индийские мыслители называли это «нечто» Брахманом, европейские – Абсолютом, так как, будучи самосущим бытием, оно свободно от пут всего относительного. Ибо все относительные феномены могут существовать только благодаря тому, что является их истиной, источником и основой их сил и качеств и в то же время превосходит их; это то, от чего не только каждый относительный феномен, но также и любое сочетание, которое мы в состоянии составить из известных нам феноменов – а точнее, из всего, что нам известно о них, – может быть лишь частичным, самым внешним или практическим выражением. Рассуждая логически, мы приходим к выводу, что такой Абсолют должен существовать; благодаря духовному опыту мы осознаём его существование: но, даже осознавая его предельно ясно, мы не можем описать его, потому что наша мысль и язык способны иметь дело только с относительным. Абсолют остается для нас Невыразимым.
На этой стадии не возникает и не должно возникать никаких реальных трудностей и противоречий. Но мы, следуя привычке ума, продолжаем рассуждать, анализируя, противопоставляя и выявляя пары противоположностей, и уже говорим об Абсолюте не только как о свободном от всех ограничений относительного, но и как о связанном этой свободой, как о чем-то лишенном силы творения относительных феноменов и по своей природе не способном на это, как о чем-то, по сути, противостоящем всему относительному и являющемся его вечной противоположностью. Но эта логика заводит нас в тупик. Наше собственное существование и существование вселенной становятся не только загадкой, но и чем-то логически невозможным. Ибо в нашем воображении возникает Абсолют, который не способен снизойти к какой-либо относительности, находится вне всех относительных феноменов, но при этом порождает или, по крайней мере, поддерживает всё относительное и является истиной, вместилищем и сутью всех относительных феноменов. У нас остается только один логически-нелогичный способ выйти из этого тупика; мы должны предположить, что мир является самопроизвольной иллюзией или призрачной временной реальностью, наложенной на вечность бесформенного и неописуемого Абсолюта. Это наложение производится нашим индивидуальным сознанием, которое ошибочно принимает космос за Брахмана – как человек принимает веревку за змею – и тем самым вводит нас в заблуждение; но, поскольку наше индивидуальное сознание либо поддерживается Брахманом и существует только благодаря ему, будучи относительным и вторичным феноменом, либо само, по сути, является Брахманом, в конечном счете именно Брахман налагает на себя в нас эту иллюзию и ошибочно принимает в некоем образе своего собственного сознания существующую веревку за несуществующую змею. Именно он придает своей неопределимой чистой Реальности видимость вселенной и тем самым вводит в заблуждение если не свое собственное сознание, то сознание, произошедшее, зависящее от него и являющееся его проекцией в мире Майи. Но это объяснение тоже ничего не объясняет; первоначальное противоречие остается неразрешенным, и мы просто снова констатируем его, используя иные выражения. Получается, что, пытаясь найти объяснение, мы запутываемся в сетях своей собственной бескомпромиссной логики: считая собственный ум вершиной всего, мы самонадеянно наделяем Абсолют его качествами; не в силах понять процесс миропроявления, мы считаем, что Абсолют изначально не способен проявиться в мире. Но Абсолюту, вне всякого сомнения, не составляет никакого труда проявляться в мире и одновременно превосходить миропроявление; трудности испытывает только наш ограниченный ум, не способный постичь супраментальную логику сосуществования бесконечного и конечного или понять, как связано необусловленное с обусловленным. Ибо, с точки зрения нашего рационального интеллекта, это вещи несовместные; абсолютному же рассудку они видятся не фундаментальными противоположностями, а взаимосвязанными выражениями одной и той же реальности. Сознание бесконечного Существования отличается от нашего ментального сознания и чувственного сознания, превосходит их и обладает большими возможностями, ибо оно включает их в себя в качестве инструментов более низкого порядка. Логика бесконечного Существования тоже отличается от нашей интеллектуальной логики. Сами великие фундаментальные реалии этого Существования примиряют то, что кажется нашему нынешнему уму, оперирующему словами и идеями, порожденными земными реалиями, непримиримыми противоречиями.
Наша ошибка заключается в том, что, пытаясь дать определение неопределимому, мы подумали, что нам это удалось, когда мы с помощью всех возможных отрицаний описали этот Абсолют, который, в то же время, нам приходится рассматривать как высшее положительное начало и основу всего позитивного. Поэтому неудивительно, что столько проницательных мыслителей, смотрящих на факты, а не на терминологические различия, пришли к выводу, что Абсолют является выдумкой ума, идеей, родившейся в полемических спорах и дискуссиях, нулем, небытием, и констатировали, что единственная истина нашего существования – это бесконечное Становление. Древние мудрецы действительно говорили о Брахмане в отрицательных категориях –
Через свои позитивные стороны Абсолют по-разному утверждает себя в глазах нашего сознания, а через негативные – напоминает о всей остальной своей абсолютной позитивности, отвергая тем самым свою ограниченность первым типом утверждений. Прежде всего, в Абсолюте существуют такие первичные относительные категории, как бесконечное и конечное, обусловленное и необусловленное, наделенное какими-либо качествами и бескачественное; в каждой паре отрицание скрывает в себе всю силу соответствующего утверждения, которое содержится в нем и возникает из него: между ними нет никакого реального противоречия. Переходя к более конкретным истинам, мы сталкиваемся с трансцендентным и космическим, универсальным и индивидуальным; что касается этих пар, то мы уже знаем, что член каждой включает в себя свою кажущуюся противоположность. Универсальное ограничивает себя в индивидуальном; индивидуум содержит в себе всю глобальность универсального. Универсальное сознание в полной мере обретает себя не за счет устранения многообразия, а допуская бесчисленные индивидуальные вариации; индивидуальное сознание в полной мере реализует себя, не ограничиваясь рамками эго, а расширяя себя до пределов космического и отождествляясь с ним. Космическое тоже неотъемлемо содержит и в себе, и в каждой находящейся в нем вещи всё трансцендентное; оно, как мировое бытие, поддерживается сознанием своей собственной трансцендентной реальности, оно обнаруживается в каждом индивидуальном существе благодаря осознанию божественного и трансцендентного в этом существе и в каждом существовании. Трансцендентное содержит в себе, проявляет, составляет космос и, проявляя его, проявляет или обнаруживает, если придавать этому слову его былой поэтический смысл, свое бесконечное гармоничное разнообразие. Но даже на уровне низших порядков относительного мы обнаруживаем эту взаимозависимость негативного и позитивного, и именно через божественное примирение их крайних проявлений, а не через взаимное отрицание и предельное обострение их противоречий мы должны достигать Абсолютного. Ибо там, в Абсолюте, вся эта относительность, всё это многоликое циклическое самопроявление Абсолюта находят не полное отрицание, а причину своего существования и свое оправдание, не доказательства своей иллюзорности, а источник и основу собственной подлинности. Космос и индивидуум возвращаются в Абсолюте к чему-то, что не отрицает их и не обнаруживает их ложность, а, напротив, является подлинной истиной индивидуальности, подлинной истиной космического бытия. Нужно представлять Абсолют не в образе скептического логика, отрицающего истинность своего собственного проявления и самовыражения, а в образе бытия, которое настолько абсолютно и настолько бесконечно позитивно, что невозможно сформулировать конечное положительное определение, способное исчерпать или ограничить его.
Очевидно, что если истина Абсолюта такова, то мы также не можем ограничить его нашим законом противоположностей. Этот закон нужен нам для того, чтобы мы в своих фрагментах Пространства, границах формы и свойства, моментах Времени устанавливали бы частичные и практические истины и, решая конкретные задачи, четко, ясно и прагматично осмысливали бы действительность, классифицировали, действовали и эффективно обращались с ней. За ним стоит формальная и чрезвычайно динамичная истина существования, проявленная в конкретных процессах. Сильнее всего она выражена на уровне наиболее внешнего, материального аспекта вещей, но, по мере нашего роста и восхождения, подъема на более высокие ступени лестницы существования, она становится всё менее и менее абсолютной. Закон противоположностей особенно необходим нам для взаимодействия с материальными феноменами и силами; нам приходится считать, что они обладают неизменными характеристиками, неизменным потенциалом и ограничены видимыми и практически полезными возможностями и качествами; иначе мы не могли бы иметь с ними дело. Но даже на этом уровне, как мы начинаем понимать, различия, проведенные интеллектом, научные классификации и эксперименты, пусть и верные в узких областях и помогающие решать конкретные задачи, не отражают полную или подлинную истину вещей – ни всех вещей вместе, ни одной отдельной вещи, отнесенной к определенному классу, искусственно выделенной и изолированной для детального и целенаправленного исследования. Это обособление, на самом деле, позволяет нам обращаться с ней очень практично и эффективно, и поначалу мы думаем, что эффективность наших действий доказывает, что знание, полученное за счет обособления и аналитического исследования, абсолютно истинно и самодостаточно. Однако впоследствии мы обнаруживаем, что, превосходя его, мы можем достичь более великой истины и более высокой эффективности.
Это обособление, конечно же, необходимо для получения первичного знания. Алмаз является алмазом, а жемчужина жемчужиной, каждая вещь принадлежит определенному классу, существует благодаря отличию от всех остальных вещей, каждая характеризуется своей собственной формой и признаками. Но и у алмаза, и у жемчуга есть сходные свойства и структурные элементы, а также те, которые в целом присущи всем материальным вещам. И, на самом деле, они существуют не столько за счет различий, сколько и прежде всего благодаря тому, что их объединяет; мы доходим до основ и фундаментальной истины всех материальных вещей только тогда, когда обнаруживаем, что все они представляют собой одно целое, одну энергию, одну субстанцию или, если хотите, одно универсальное движение, порождающее, проявляющее, комбинирующее, реализующее и воплощающее эти непохожие формы, эти многообразные качества, эти устойчивые и согласованные возможности своего собственного бытия. Если мы ограничимся знанием различий, мы сможем обращаться с алмазом и жемчугом только как с двумя видами материи, определять их ценность, способы применения, классифицировать, извлекать из их традиционного использования максимальную пользу и выгоду; но, зная и контролируя их структурные элементы и общие свойства класса, к которому они принадлежат, мы сможем по своему желанию создавать алмазы и жемчужины: углубляя знание и контролируя то, чем все вещи являются в своей сокровенной сути, мы можем даже овладеть силой трансформации, получив тем самым максимально возможную власть над материальной Природой. Таким образом, мы познаём величайшую истину различий и начинаем их эффективно использовать только тогда, когда обретаем более глубокое знание о некой первооснове, которая примиряет различия в единстве, пребывающем по ту сторону всего многообразия. Это более глубокое знание не отрицает первое, более поверхностное, не доказывает его бесполезность. Открывая волновые свойства элементарных частиц, мы не говорим, что изначальная субстанция или Материя это фикция, что существует только энергия, проявляющая субстанцию или проявляющаяся как субстанция, – что алмазы и жемчуг иллюзорны, нереальны и только кажутся нам, что, поскольку вечной и единственной истиной является единая субстанция, энергия или движение, лучшим или наиболее рациональным применением науки будет разложение и возвращение алмазов и жемчуга и всего, что может быть разложено и возвращено, в эту единственную вечную и изначальную реальность, отказавшись раз и навсегда от необходимости рассмотрения всех их форм и качеств. Есть сокровенная реальность вещей, типичность вещей и самобытность вещей; типичность и самобытность являются подлинными и вечными силами сокровенной реальности: последняя превосходит их обеих, но все три (а не какая-то одна, взятая отдельно) являются вечными категориями существования.
Эта истина, которую мы можем видеть, хотя и с трудом и только очень фрагментарно, даже в материальном мире, где, как считается, не действуют никакие более тонкие и более высокие силы бытия, становится всё более ясной и отчетливой по мере роста нашего сознания. Мы видим не только истинность, но и ограниченность наших классификаций и различий. Все вещи, даже не похожие друг на друга, становятся едины. С практической точки зрения, растение, животное и человек представляют собой разные типы живых существ; но когда мы смотрим глубже, мы видим, что растение – то же животное, но с недостаточно развитой динамической силой и способностью осознавать себя; животное – это формирующийся человек; сам человек является этим животным и одновременно чем-то большим, так как в нем более выражены способность осознавать себя и динамическая сила сознания, делающие его человеком; более того, он является формирующимся богом, так как внутри него существуют в скрытом виде божественные возможности. В каждой из этих форм – растении, животном, человеке и боге – скрыто присутствует Вечный, ограничивая и сдерживая себя, как если бы он хотел каждый раз по-новому выразить свое бытие. Каждая форма скрывает в себе всего Вечного. Сам человек, вбирающий в себя всё, что было до него, и превращающий это в человеческие категории, является индивидом и одновременно всем человечеством, универсальным человеком, действующим в индивидуальном существе как человеческая личность. Он есть всё, и одновременно он самобытен и уникален. Он есть то, чем он является сейчас, но также он – то, чем он был, и всё то, чем он потенциально может стать. Мы не постигнем человека, если будем смотреть только на его нынешнюю индивидуальность, но мы также не постигнем его, если посмотрим только на его общечеловеческий аспект, объединяющий его со всеми людьми, и точно так же мы не постигнем его, отстранившись как от первого, так и от второго и вернувшись к сущности его бытия, в которой, кажется, исчезают и его общечеловеческие черты, и его индивидуальное своеобразие. Каждая вещь является Абсолютом, всё есть этот Единый, но свое развитое самосущее бытие Абсолют всегда выражает в этих трех принципах существования. Изначальное единство не позволяет нам говорить, что все Божественные действия и труды напрасны, бесполезны, нереальны, феноменальны и иллюзорны и что самым лучшим, единственно рациональным или сверхрациональным использованием обретенного знания является бегство из их плена, растворение нашего космического и индивидуального существования в изначальном бытии и окончательное избавление от всего становления, как от чего-то тщетного и бессмысленного.
В своей практической жизни мы должны прийти к той же истине. В практических целях мы вынуждены говорить: «Это хорошо, а это плохо, это красиво, а это уродливо, это справедливо, а это несправедливо» – и действовать на основании этих утверждений; но если мы этим ограничимся, мы не достигнем подлинного знания. Закон противоположностей действует лишь до тех пор, пока два взаимоисключающих утверждения, сказанных применительно к одной и той же вещи в одной и той же сфере, в одних и тех же условиях, в одно и то же время, при одной и той же позиции и решении одной и той же задачи, не могут быть верны. Опустошительная война, стихийное бедствие или жестокая и ниспровергающая всё революция, к примеру, могут представляться нам злом, опасным и гибельным нарушением установленного порядка, и с определенной точки зрения, в определенных отношениях, с учетом определенных последствий так оно и есть; но с другой точки зрения и в других отношениях они могут быть великим благом, так как быстро расчищают путь для прихода нового блага или более совершенного порядка. Ни один человек не может быть только плохим или только хорошим; каждый человек – узел противоречий: мы даже обнаруживаем, что эти противоречия зачастую безнадежно перемешаны в одном единственном чувстве, в одном действии. Всевозможные конфликтующие качества, силы, ценности сталкиваются и взаимодействуют, формируя нашу деятельность, жизнь, природу. Мы полностью поймем всё, если только сможем ощутить присутствие Абсолюта и одновременно не упустить из виду его труды во всех возникающих относительных феноменах – если мы будем рассматривать не каждый по отдельности, а каждый в отношении со всеми, а также с тем, что превосходит и примиряет их все. На самом деле, мы можем обрести знание, только глядя на вещи божественным взглядом и понимая заложенный в них божественный смысл, вместо того, чтобы смотреть на мир с человеческой точки зрения. Хотя наш ограниченный человеческий взгляд и сиюминутные замыслы, как элементы Целого, тоже имеют свою ценность и право быть. Ибо за всеми относительными феноменами присутствует Абсолют, оправдывающий их и поддерживающий их существование. Никакой законодательный акт и никакой политический строй в мире, сами по себе, не могут быть абсолютно справедливыми; но за всеми актами и всеми социальными устройствами пребывает нечто, называемое нами «справедливостью» и выражающее себя через их относительные аспекты, и это «нечто» мы могли бы осознать, если бы наш взгляд и знание обрели бы достаточную широту и глобальность, утратив нынешнюю свою пристрастность, поверхностность и ограниченность очевидными фактами и видимыми феноменами. И точно так же существует абсолютное благо и абсолютная красота: но мы можем уловить их, если только охватим беспристрастным взглядом все вещи и, проникая за их видимый облик, почувствуем нечто, делающее их единым целым, нечто, что все они и вместе, и по отдельности пытаются обнаружить и выразить на своем сложном языке; речь идет не о некоем неопределимом – ибо неопределимое, будучи лишь изначальной основой или, возможно, средоточием всех определенностей в непроявленном состоянии, само по себе, ничего бы не объяснило, – а об Абсолюте. Мы можем на самом деле использовать противоположный метод, разъединяя все вещи и отказываясь рассматривать их как целое и пребывающие в отношении с тем, что их поддерживает и оправдывает их существование. Так мы создаем интеллектуальную концепцию абсолютного зла, абсолютной несправедливости, абсолютного уродства, низменности, страдания, бессмысленности или тщетности всего сущего; но это метод Неведения (если довести его до логического конца), в основе которого лежит разделение. Используя его, мы не сможем правильно воспринять божественные труды. Поскольку Абсолют выражает себя через относительные феномены, в тайну которых, как мы обнаруживаем, не так-то легко проникнуть, и поскольку нашему ограниченному сознанию всё представляется бессмысленной игрой противоположностей и отрицаний или нагромождением противоречий, мы не в состоянии решить, реальна ли наша первичная ограниченная картина мира или же ум просто грезит и мир есть иллюзия. Мы также ни к чему не придем, если будем исходить из некоего изначального непримиримого противоречия, призванного объяснить всё остальное. Человеческий рассудок совершает ошибку, придавая каждому отдельному противоречию самостоятельную значимость и определенность или избавляясь от одного за счет полного отрицания другого; но он прав, отказываясь принимать, в качестве итога и последнего слова, пару противоречий, которые так и остались абсолютно непримиримыми или не нашли свой источник и смысл в чем-то, пребывающем по ту сторону их противостояния.
Мы также не можем примирить или объяснить изначальные противоречия существования, прибегая к человеческой концепции Времени. Время, как мы его знаем или воспринимаем, просто способ последовательного осознания событий, оно является условием и задает условия, бывает разным на разных планах существования, бывает разным даже для существ одного и того же плана: иными словами, оно не абсолютно и не может объяснить первичные отношения и связи, возникающие в Абсолюте. Они окончательно реализуются Временем и, как кажется нашему ментальному и витальному существу, обусловливаются им; но это впечатление только удаляет нас от истоков и принципов этих отношений. Проводя различия между обусловленным и необусловленным, мы воображаем, что необусловленное становится обусловленным, Бесконечное становится конечным в определенный момент Времени и может перестать быть конечным в какой-то другой момент Времени, потому что именно так, как нам кажется, всё и происходит в обычных процессах, событиях или в рамках той или иной природной системы. Но если мы посмотрим на существование как на нечто целое, то увидим, что бесконечное и конечное сосуществуют и существуют друг в друге и благодаря друг другу. Даже если бы наша вселенная периодически исчезала и возникала во Времени, как полагали древние, то это было бы лишь масштабным процессом и не говорило бы о том, что в определенный момент времени всё обусловленное исчезает в глубинах бесконечного существования и всё Бытие становится необусловленным, а в другой момент – оно снова становится или начинает казаться обусловленным. Первоисточник и первичные отношения пребывают над нашими ментальными делениями Времени, в божественном безвременье или же в неделимом или вечном Времени, которое дробится умом на последовательные и сменяющие друг друга отрезки.
Мы видим, что там всё встречается, и все принципы, все незыблемые реалии существования (ибо конечное, как принцип бытия, так же вечно, как и бесконечное) находятся в первичных отношениях друг с другом в ничем не обусловленном и всеохватывающем, а не всеисключающем единстве Абсолюта, и понимаем, что в материальном или ментальном мире они предстают пред нами лишь в виде относительных категорий второго, третьего или даже еще более низкого порядка. Абсолют не становится собственной противоположностью и не превращается в определенный момент времени в массу нереальных или реальных относительных феноменов, будучи поначалу на это неспособен, и Целое тоже не становится по мановению волшебной палочки Множеством, необусловленное не переходит в обусловленное, а бескачественное не перерастает в качества. Эти противоположности – лишь условные понятия нашего ментального сознания, фрагменты, на которые мы делим неделимое. Те вещи, которые они символизируют, не иллюзорны, а реальны, но их невозможно познать должным образом, если их непримиримо противопоставлять друг другу или проводить между ними жесткое деление; ибо во всеохватывающем видении Абсолюта не существует подобного противопоставления или разделения. А в этом слабость не только наших научных классификаций и метафизических разграничений, но и наших односторонних духовных реализаций, которые только потому становятся односторонними, что для достижения их нам приходится отталкиваться от своего ограничивающего и разделяющего ментального сознания. Чтобы приблизить свой ум к превосходящей его истине, мы вынуждены проводить метафизические разграничения, ибо только так он может избежать путаницы, порожденной нашим первоначальным поверхностным ментальным взглядом на мир; но если мы навсегда ограничим себя ими, мы превратим в цепи то, что призвано служить нам помощью в начале пути. Мы также должны учиться извлекать пользу из разных духовных реализаций, которые поначалу могут казаться противоречащими друг другу, поскольку нам, как ментальным существам, трудно или невозможно сразу и в полной мере постичь то, что превосходит наш ум; но мы допустим ошибку, если посчитаем какую-то одну из них единственно истинной – скажем, например, что реализация Безличного является высочайшей и окончательной, а всё остальное – творением Майи, или же примем за единственную реальность Сагуну, Божественное, облеченное в свои качества, и исключим безличность из своего духовного опыта. Мы должны понимать, что, сами по себе, обе эти реализации, достигнутые великими духовными искателями, в равной степени значимы и не должны противопоставляться друг другу; в них познаются две стороны одной и той же Реальности, каждую из которых необходимо постичь для того, чтобы иметь полное и ясное представление об обеих и о том, чем они обе являются. И точно так же дело обстоит с Целым и Множеством, конечным и бесконечным, трансцендентным и космическим, индивидуальным и универсальным; каждая категория является как самой собой, так и своей противоположностью и не может быть полностью познана без познания этой противоположности и без преодоления их кажущейся несовместимости.
Таким образом, мы видим, что существует три категории единого существования – трансцендентное, универсальное и индивидуальное и что каждая из них явно или скрыто всегда содержит в себе две другие. Трансцендентное всегда властвует не только над собой, но и над универсальным и индивидуальным, используя их в качестве основы своих собственных временных возможностей; это Божественное, вечное всеобъемлющее Бого-сознание, всемогущее, всеведущее, вездесущее, наполняющее, охватывающее и направляющее все миры и всех существ. Человек на земле является высшим проявлением третьей категории, индивидуального, ибо только он, достигая поворотной точки развития, может довести до конца тот процесс самопроявления, который представляется нам инволюцией и эволюцией божественного сознания между тьмой Неведения и светом Знания. Именно способность индивидуума достичь в своем сознании, благодаря познанию себя, единства с Трансцендентным и универсальным, с Единосущим и всеми существами, и жить в этом знании и с помощью него преобразовывать свою жизнь, позволяет Божественному проявить себя через индивида; поэтому достижение индивидом – и не одним, а всеми – божественной жизни становится единственным логичным и закономерным результатом этого процесса. Существование индивида – это не ошибка некоего Абсолютного «я», которую это «я» впоследствии обнаруживает; ибо невозможно, чтобы осознающее себя абсолютное сознание или что-либо единое с ним не ведало бы о собственной истине и собственных возможностях и из-за этого неведения допустило бы ложное представление о себе, требующее последующего исправления, или же отважилось на такую опасную и неосуществимую затею, от которой впоследствии пришлось бы отказаться. Не является индивидуальное существование и второстепенной деталью в божественной игре, или Лиле, игре, в которой созданиям приходится безостановочно двигаться по нескончаемым кругам наслаждения и страдания, без всякой надежды на какое-либо позитивное изменение внутри самой Лилы или выход из нее, и только время от времени немногим счастливцам удается вырваться из плена неведения. Эта жестокая и скорбная картина Божественных трудов была бы вполне правомерной, если бы человек не был способен превзойти себя или не мог бы, благодаря самопознанию, изменять условия игры, приближая их к истине божественного Восторга. Такого рода способность оправдывает индивидуальное существование; индивидуальное и универсальное должны раскрыть в себе божественный свет, силу, радость трансцендентной Сатчитананды, всегда проявленной над ними, всегда скрыто пребывающей за их внешними формами существования, – таково тайное намерение, высший смысл, окончательная цель божественной игры, Лилы. Но всё это должно быть раскрыто именно в них самих, в процессе их трансформации, ведущей не к самоуничтожению, а к сохранению и совершенному взаимодействию. Иначе им незачем было бы и существовать; возможность раскрытия Божественного в индивидууме является ключом к этой тайне; его присутствие в нем и это намерение раскрыть себя позволяют разгадать загадку мира Знания-Неведения.
Глава IV
Божественное и Небожественное
Провидец, Мыслитель, Самосущий, чье становление повсюду, расположил все вещи безупречно с времен предвечных.
Многие, очистившиеся знанием, бытием своим уподобились Мне… Закон их бытия таким же стал, как Мой.
Знай, это – Брахман, а не то, чему здесь люди поклоняются с усердьем.
Одно властвующее внутреннее «Я» всех существ… Как Солнце, око, озирающее мир, изъяны зримые нисколько не пятнают, так и то внутреннее «Я», что в живых существах пребывает, печали мира омрачить не могут.
Господь пребывает в сердце всех существ.
Вселенная является проявлением вечного и бесконечного Всеобщего Существования: Божественное Существо пребывает во всём сущем; мы сами являемся
Божественная жизнь отличается от небожественной фактически так же, как отличается жизнь в Знании, проживаемая с осознанием собственного «я» и в сиянии Света, от жизни в Неведении, – во всяком случае, именно такой предстает жизнь в мире, который медленно и с трудом развивается из изначальной тьмы Бессознательного. Любая жизнь, которая всё ещё основывается на Бессознательном, несет на себе печать явного несовершенства; ибо даже если она удовлетворена своим собственным образом бытия, это удовлетворенность чем-то негармоничным и незавершенным, это всегда мозаика диссонансов; с другой стороны, даже чисто ментальная или витальная жизнь могла бы быть совершенной в своих собственных границах, если бы она опиралась на ограниченные, но гармоничные силу и знание, присущие ее сокровенному «я». Именно это бремя вечного несовершенства и дисгармонии отличает небожественное; божественная жизнь, напротив, даже переходя от менее развитых к более развитым формам, на каждом этапе своего становления и внутренне, и внешне остается гармоничной: у нее есть надежная основа, на которой свобода и совершенство могут естественно расцветать и достигать своего высочайшего состояния, делаться изысканней, утонченнее и демонстрировать всё своё многообразие. Все несовершенства, все совершенства должны рассматриваться с точки зрения различия, существующего между небожественным и божественным существованием, но обычно, когда мы обнаруживаем эти различия, мы делаем это как человеческие существа, страдающие под ударами жизни и не знающие, как поступать, сталкиваясь с обилием ее сиюминутных проблем и сложностей; прежде всего мы думаем о необходимости проведения разграничения между добром и злом или о решении тесно связанной с этим разграничением проблемы двойственности, о проблеме постоянно присутствующей в нас смеси счастья и страдания. Когда мы интеллектуально ищем божественное присутствие в вещах, божественный источник мира, божественное руководство его процессами, присутствие зла, необходимость страдания, важная и даже огромная роль, отводимая боли, горю и скорби в работе Природы, становятся жестокими фактами реальности, приводящими в замешательство наш рассудок и расшатывающими инстинктивную человеческую веру в такого рода источник и руководство или во всё видящее, всё определяющее и вездесущее Божественное Присутствие. Прочие проблемы мы могли бы решить с более легким сердцем, пойти на определенные допущения, чтобы увидеть в своих решениях большую удовлетворенность и убедительность. Однако, рассуждая так, мы стоим на слишком человеческих позициях и очень многое упускаем из виду; если взглянуть более широко, зло и страдание представляются лишь бросающимся в глаза аспектом, но никак не фундаментальным изъяном и даже не корнем проблемы. Сумма мировых несовершенств слагается не только из зла и страдания; дело не просто в отпадении, если оно, конечно, было, нашего духовного или материального существа от добра и счастья или в вечной неспособности нашей природы преодолеть зло и страдание. Мир не только не удовлетворяет наших этических и гедонистических запросов, в нем ощущается нехватка не только Добра и Блаженства, но и других божественных качеств, – ибо Знание, Истина, Красота, Сила, Единство тоже являются элементами и основой божественной жизни, но мы воспринимаем их или обладаем ими в такой скудной мере, хотя все они, в своей абсолютной чистоте и изначальности, являются аспектами Божественной Природы.
Таким образом, характеризуя свое собственное и мировое несовершенство, обусловленное небожественностью, мы не можем ограничиваться только нравственным злом или душевным и телесным страданием; загадка мира сложнее и не сводится только к проблеме зла и страдания, которые просто являются самыми заметными следствиями общего принципа. И именно фундаментальный принцип несовершенства мы должны принять во внимание и всесторонне рассмотреть. Если мы более пристально посмотрим на сам феномен несовершенства, то увидим, что он заключается, во-первых, в ограниченности в нас божественных элементов, которые, в силу этой ограниченности, лишаются своей божественности, а во-вторых – в искаженности, принимающей разнообразные формы и пронизывающей всё наше существо, в извращенности, в противоречивости, в фальсифицирующем отходе от некой идеальной Истины существования. Нашим умам, которые не владеют этой Истиной, но могут ее познать, она кажется состоянием, от которого мы духовно отпали, или несбыточным обещанием или возможностью, которую мы не в силах реализовать из-за того, что она существует только как идеал. И получается, что либо внутренний дух отпал от более высокого сознания и знания, восторга, любви и красоты, силы и способности, гармонии и добра, либо наша борющаяся природа слаба и не в состоянии достичь того, что инстинктивно представляется нам божественным и правильным. Если мы дойдем до причины этого падения или этой неспособности, то обнаружим, что в основе всего лежит тот факт, что наше бытие, сознание, сила, восприятие вещей являются – не в своей сокровенной сути, а на уровне своей внешней прагматической природы – воплощением принципа или фактического феномена разделения или дробления единства Божественного Существования. На практике это разделение неизбежно становится ограничением божественного сознания и знания, божественного восторга и красоты, божественной силы и способности, божественной гармонии и благодати: нарушается их полнота и цельность, мы перестаем замечать их, с трудом откликаемся на них, несовершенно интерпретируем их, воспринимаем фрагментарно, в ослабленном и уменьшенном виде – что свойственно существам, павшим с духовных высот, или сознанию, возникшему из бесчувственной нейтральной монотонности Бессознательного; интенсивность, которая естественна и нормальна на более высоких уровнях, в нас утрачена или приглушена так, чтобы соответствовать черно-серым тонам нашего материального существования. Более того, в результате последующего вторичного преломления эти высочайшие энергии подвергаются искажению; бессознательность и ложное сознание вмешиваются в наш ограниченный ум, неведение окутывает всю нашу природу, и в результате неверного использования или неверной направленности несовершенной воли и знания, из-за автоматических реакций ослабленной силы нашего сознания и чрезвычайной скудости нашего внутреннего содержания формируются противоположности божественных элементов: неспособность, инерция, ложь, заблуждение, боль и печаль, порочность, дисгармония, зло. Также где-то внутри нас всегда скрывается влечение к опыту разделения, вскормленное в наших тайных глубинах, тяга к отдельному бытию (даже когда это отчетливо не ощущается на уровне сознательной природы, даже когда отвергается частями, которые от этого страдают), не позволяющая избавиться от этих несчастий или отвергнуть и устранять их. Ибо, поскольку принцип Сознания-Силы и Ананды лежит в основе всего проявления, ничто не может сохраняться и продолжаться, если не находит отклика в нашей природе, не одобряется Пурушей, не поддерживается удовольствием (пусть даже тайным или извращенным), возникающим в какой-то части нашего существа.
Когда мы говорим, что всё является божественным проявлением, даже то, что мы называем «небожественным», мы имеем в виду, что в своей глубинной сути все вещи божественны, даже если их внешний облик смущает или отталкивает нас. Или, облекая это в формулу, с которой легче согласиться нашему уму, двойственно воспринимающему мир, можно сказать, что во всём есть присутствие, изначальная Реальность – «Я», Божественное, Брахман, – которая извечно чиста, совершенна, блаженна, бесконечна: на ее бесконечность никак не влияют ограничения относительных вещей; ее чистота не пятнается нашей греховностью и злобой; ее блаженство не затрагивается нашей болью и страданием; ее совершенство не уменьшается из-за ущербности нашего сознания, знания, воли, единства. В Упанишадах божественный Пуруша представляется в разных образах, в том числе и в образе единого Огня, который вошел во все формы и принял облик каждой из них, он уподобляется Солнцу, бесстрастно озаряющему всё и не затрагивающемуся теми несовершенствами, на которые падают его лучи. Но такого рода утверждения недостаточно; оно, в конечном итоге, оставляет проблему нерешенной. Возникает вопрос: почему то, что само по себе вечно чисто, совершенно, блаженно и бесконечно, должно не только мириться, но и как будто бы даже поддерживать и поощрять проявление ограниченности и несовершенства, нечистоты и страдания, лжи и зла, – это утверждение указывает на двойственный характер существования, но никак не решает саму проблему. Если мы просто оставим эти два диссонирующих аспекта существования в присутствии друг друга, то, скорее всего, придем к выводу, что их невозможно примирить; нам останется тогда только прилагать максимум усилий для сохранения углубляющегося чувства радости, даруемого чистым и сокровенным Присутствием, и насколько возможно гармонично взаимодействовать с диссонирующей действительностью, пока не сможем установить в ее владениях закон ее божественной противоположности. Или же нам придется искать, скорее, освобождения или бегства от жизни, чем решения проблемы. Ибо мы можем сказать, что только внутреннее Присутствие является Истиной, а диссонирующая действительность есть ложь или иллюзия, порожденная загадочным принципом Неведения; тогда наша задача будет заключаться в том, чтобы найти способ перехода от лжи проявленного мира к истине скрытой Реальности.
Или же мы вместе с буддистами можем заявить, что никакого объяснения вообще не требуется, поскольку кроме практического факта несовершенства и непостоянства вещей, не существует никакого «Я», Божественного или Брахмана, ибо это тоже иллюзия нашего сознания: для освобождения необходимо только одно – избавиться от непрекращающейся вереницы идей и незатухающей энергии деятельности, поддерживающих видимое постоянство нашей личности в потоке изменчивости. Следуя к освобождению по этому пути, мы достигаем растворения нашей личности в Нирване; проблема существования исчезает вместе с исчезновением нас самих. Это некий выход, но, как и предыдущие решения, которые нас тоже не вполне удовлетворяют, он не кажется истинным и единственным. Мы действительно можем, отделяя диссонирующее проявление (как нечто внешнее и поверхностное) от нашего внутреннего сознания и сосредоточивая внимание исключительно на чистом и совершенном Присутствии, индивидуально достичь глубокого и блаженного чувства этой безмолвной Божественности, войти в святилище, пребывать в свете и восторге. Мы можем с помощью всепоглощающего внутреннего сосредоточения исключительно на Реальном, Вечном, даже полностью погрузиться в них и, тем самым, отстраниться или избавиться от диссонансов вселенной. Но где-то глубоко в нас живет потребность в тотальном сознании, всё в Природе тайно ищет целостное Божественное, всё стремится к некоей всеобъемлющей осознанности, силе и восторгу существования; и из-за этой потребности в целостном бытии и всеобъемлющем знании, из-за этого внутреннего интегрального стремления мы не можем в полной мере удовлетвориться подобными решениями. Пока мир нам божественно не объяснен, познание Божественного остается незавершенным; ибо мир также является
Можно и по-другому решить эту проблему; ибо, постоянно осознавая сокровенное Присутствие, мы можем попытаться доказать, что проявление тоже божественно и что для этого нужно лишь изменить человеческие понятия о совершенстве или вообще отказаться от них, как от слишком ограниченных и ментальных. Мы можем сказать, что не только Дух в вещах абсолютно совершенен и божественен, но и каждая вещь, сама по себе, тоже относительно совершенна и божественна в своем выражении того, что она должна выражать в рамках возможностей существования, занимая отведенное ей место во всеобщем проявлении. Каждая вещь божественна сама по себе, потому что каждая является фактом и идеей божественного бытия, знания и воли, безупречно реализующейся в соответствии с законом данного проявления. Каждое существо обладает знанием, силой, степенью и видом блаженства бытия в точном соответствии со своей собственной природой; каждое действует в тех границах опыта, которые определены тайной внутренней волей, природным законом, силой, присущей сущностному «я», оккультным замыслом. Таким образом, с внешней точки зрения любое существо совершенно выражает закон своего бытия, ибо каждое находится в гармонии с ним, берет свое начало в нем и приспосабливается к его целям, подчиняясь непогрешимости божественной Воли и Знания, действующих во всём сущем. Также оно совершенно и божественно по отношению к целому, как элемент, занимающий в целом свое особое место; оно необходимо этой тотальности и, находясь на своем месте, способствует и придает полноту текущему и грядущему совершенству вселенской гармонии, а также соответствию всех ее элементов ее общему замыслу и общей цели. Если вещи представляются нам небожественными, если мы торопимся объявить тот или иной феномен несовместимым с природой божественного бытия, то это просто потому, что не понимаем в полной мере, каковы цели и задачи Божественного в мире. Воспринимая только части и фрагменты, мы судим о каждом как о некоем целом, а также оцениваем внешние феномены, не зная их тайного смысла; но, поступая таким образом, мы искажаем свои оценки, делаем их фундаментально и изначально неверными. Вещь, взятая отдельно, не может быть совершенной, ибо нет ничего отдельного; о совершенстве можно говорить только применительно ко всеобщей божественной гармонии.
До известной степени и с определенной точки зрения это может быть верным; но, само по себе, это объяснение также частично и не вполне удовлетворительно. Его сторонники в недостаточной мере учитывают человеческое сознание и человеческий взгляд на вещи, из которых нам приходится исходить; они не могут показать нам провозглашаемую ими гармонию, а значит, не могут убедить нас или ответить на все наши вопросы. Они просто пытаются противопоставить нашему острому ощущению реальности зла и несовершенства, которое преследует человека, бесстрастную интеллектуальную концепцию; более того, они не придают никакого значения психическому элементу в природе, стремлению души к свету и истине, к духовному завоеванию, к победе над злом и несовершенством. Сам по себе, этот взгляд на мир немногим лучше общеизвестной доктрины, гласящей, что всё сущее совершенно, так как всё безупречно предопределено божественной Мудростью. Мы начинаем, возможно, с большим оптимизмом и легкостью смотреть на вещи, однако шокирующие факты боли, страдания и борьбы, постоянно тревожащие наше сознание, никак не объясняются; в лучшем случае делается оговорка, что в божественном первоисточнике есть разгадка необходимости всего этого зла и страданий, но человеку она недоступна. Подобное объяснение не может нас в полной мере удовлетворить, поскольку, как бы невежественно ни проявлялись наше недовольство и наше стремление, как бы ни были сумбурны их ментальные мотивы, они должны соответствовать какой-то божественной реальности, таящейся в глубинах нашего существа. Божественное Целое, которое совершенно за счет несовершенства своих частей, само рискует оказаться лишь относительно совершенным, поскольку представляет собой только стадию некоего процесса, который еще не достиг своего завершения; это нынешняя, а не финальная Целостность. Здесь применимо греческое изречение:
Если бы человеческое сознание было обречено вечно чувствовать несовершенство и принимать его как закон своей жизни и фундаментальный характер своего существования – речь идет об осознанном принятии, которое на уровне нашей человеческой природы сравнимо с бессознательным принятием животного, продиктованным его природой, – тогда мы могли бы сказать, что достигли пределов божественного самовыражения в нас; мы также могли бы поверить в то, что наши несовершенства и страдания служат общей гармонии и совершенству вещей, утешая себя этим философскими рассуждениями, способными несколько заглушить нашу боль и тоску, и соглашаясь шествовать по изобилующей ловушками жизненной стезе настолько рассудительно и осмотрительно или настолько философски дальновидно и смиренно, насколько это могут позволить наша ущербная ментальная мудрость и наши нетерпеливые витальные части. Или же, находя прибежище в более утешительных обещаниях религии, мы могли бы со смирением принимать всё как волю Бога, веря или надеясь на воздаяние в Раю, где мы будем жить более счастливой жизнью и обладать более чистой и совершенной природой. Но в нашем человеческом сознании и его процессах существует некий глубинный фактор, который, не менее чем рассудочность, делает человека принципиально отличным от животного; у нас есть не только ментальная часть, осознающая несовершенство, но также и психическая часть, отвергающая его. Законом нашего бытия является не только несовершенство, против которого восстает наша душа, но и ее нежелание мириться с ним, как с законом жизни на земле, ее стремление к устранению всех недостатков нашей природы, и не только на далеких небесах, где невозможно не быть совершенным, но и здесь и сейчас, в земной жизни, где совершенства нужно добиваться, развиваясь и борясь; эта неудовлетворенность и это стремление также божественны. Они наполнены светом внутренней энергии, поддерживающим их в нас для того, чтобы Божественное не только присутствовало в наших духовных тайниках как скрытая Реальность, но и могло обнаруживать себя в процессе эволюции Природы. В свете этих рассуждений мы можем допустить, что всё безупречно движется к божественной цели, будучи направляемо божественной мудростью, следовательно, каждая вещь идеальна с точки зрения выполнения своей функции; но мы считаем, что этим божественный замысел не ограничивается. Ибо только то, что может быть и еще будет, оправдывает, придает подлинный смысл и обоснованность тому, что есть. Мы, конечно же, можем поверить, что с точки зрения божественного провидения, вещи, помимо своего внешнего облика и внешнего значения, которые только и может уловить наш нынешний ум, обладают иной, более тонкой и глубокой реальностью, составляющей их истинное содержание и подлинную тайну и оправдывающей их нынешнее состояние: но мы не можем удовлетворяться этой верой, так как поиск и обнаружение духовной разгадки вещей является законом нашего бытия. Признаком обнаружения этой разгадки становится не философско-интеллектуальное одобрение нынешнего положения вещей и не смиренное или мудрое принятие их несовершенства на основании того, что в них скрыты недоступные нам божественный смысл и божественное намерение, а восхождение к духовному знанию и силе, которые способны трансформировать закон, феномены и внешние формы нашей жизни, делая их всё более и более соответствующими этому смыслу и намерению. Вполне разумно и правильно уметь невозмутимо переносить страдания и гнет несовершенств, видя в этом непосредственное проявление Божественной воли или закон, которому сейчас подчинена наша природа, но при условии, что мы также Божественной волей в себе считаем намерение превзойти зло и страдание, превратить несовершенство в совершенство и подняться на уровень более высокого закона Божественной Природы. В нашем человеческом сознании есть образ идеальной истины бытия, божественной природы, зарождающейся божественности; по отношению к этой более высокой истине наше нынешнее несовершенное существование может быть названо небожественной жизнью, а установленные в мире условия, с которых мы начинаем, – небожественными условиями; несовершенства мы должны воспринимать как первоначальные искаженные образы божественного бытия и божественной природы, которые, в конце концов, должны обрести свое подлинное выражение. Именно скрытая Божественность, Сила внутри нас зажигает пламя стремления, рисует образ идеала, не позволяет нам смиряться с действительностью и заставляет срывать искажающие покровы и обнаруживать или, по словам ведических риши, придавать форму и делать зримым Бога в проявленном духе, уме, жизни и теле этого земного создания. Наша нынешняя природа может быть только временным явлением, наше несовершенное состояние – отправной точкой и исходной позицией для достижения более высокого, широкого и величественного состояния, которое будет божественным и совершенным не только благодаря пребыванию тайного духа внутри, но также и его проявлению в самых внешних формах существования.
Однако эти соображения не более чем предварительные выводы или первые интуитивные проблески, основанные на наших внутренних ощущениях и внешних фактах вселенского существования. В полной мере достоверными они станут только тогда, когда мы познаем подлинную причину неведенья, несовершенства и страдания и какое место они занимают в космическом замысле и космическом порядке. Есть три точки зрения на Бога и мир – если мы допускаем Существование Всевышнего, – очевидные для рассудка и сознания большинства людей; но одна, становящаяся неизбежной в силу характера нашего мира, не согласуется с двумя другими, и из-за этой дисгармонии человеческий ум сталкивается с непримиримыми противоречиями и склоняется к сомнению и отрицанию. Во-первых, мы обнаруживаем, что первоисточники говорят о вездесущей Божественности и Реальности, чистой, совершенной и блаженной, без которой и вне которой ничто не может существовать, ибо всё существует только благодаря ей и в ней. Все размышления на эту тему, за исключением атеистических, материалистических или же примитивных и антропоморфных, должны начинаться с этого допущения или сводиться к этой фундаментальной концепции. Некоторые религии действительно говорят о некоем внекосмическом Божестве, как будто бы создавшем мир вне и отдельно от своего собственного бытия; но когда их адепты начинают заниматься созданием теологии или духовной философии, они тоже допускают вездесущность и имманентность этого Божества – ибо эта вездесущность становится необходимым элементом духовных размышлений. Если такая Божественность, «Я» или Реальность существует, она должна быть повсюду, целостной и неделимой, и едва ли что-то может существовать вне ее бытия; всё рождается только из
Второе утверждение, которое наш ум, естественно, принимает как следствие первого, сводится к тому, что верховное сознание и верховная сила этого вездесущего Божества, обладающего универсальным знанием и божественной мудростью, упорядочивает все вещи и управляет ими как на уровне их фундаментальных отношений, так и на уровне их становления. Но, с другой стороны, нынешний процесс существования или ход развития вещей и их нынешние отношения представляются нашему человеческому сознанию ограниченными и несовершенными; мы видим дисгармонию, даже извращение, нечто противоречащее нашему представлению о Божественном Существовании, явное отрицание или, по крайней мере, вуалирование или искажение Божественного Присутствия. Тогда мы приходим к третьему утверждению, согласно которому Божественная Реальность и мир отличны друг от друга по сути или порядку, отличны настолько, что, чтобы достичь одного, мы должны отказаться от другого; если мы намерены обнаружить Божественного Обитателя, мы должны отвергнуть мир, служащий ему обителью, созданный, управляемый или проявленный им в своем собственном существовании. Первое из этих трех утверждений неизбежно; второе тоже вполне логично, если вездесущее Божественное имеет что-либо общее с миром, в котором оно обитает, а также с его проявлением, творением, управлением и поддержкой; третье же, тоже кажущееся самоочевидным, всё же противоречит двум предыдущим, и эта несогласованность ставит перед нами на первый взгляд неразрешимую проблему.
Впрочем, совсем не трудно, немного философски или теологически порассуждав, избавиться от этой проблемы. Можно представить себе праздное Божество, подобное одному из богов Эпикура, блаженное само по себе, но равнодушно наблюдающее за миром, которым гармонично или сумбурно управляет с помощью своих механических законов Природа. Это наталкивает нас на мысль о «Я», Свидетеле, безмолвной Душе вещей, Пуруше, который позволяет Природе делать всё, что ей заблагорассудится, и соглашается отражать весь ее порядок и весь ее беспорядок в своем недвижном и чистом сознании, – или о высшем «Я», абсолютном, неактивном, свободном от всех отношений, безразличном к происходящему в космической Иллюзии или Творении, которое таинственно и парадоксально возникло из Него или вопреки Ему, чтобы искушать и огорчать мириады смертных созданий. Но все эти объяснения лишь отражают явное противоречие между восприятием мира и восприятием Божественной Реальности; они не стремятся примирить его, не объясняют и не решают проблемы, а лишь усугубляют ее, допуская явный или скрытый дуализм или изначальную разделенность Неделимого. Фактически утверждается, что с одной стороны есть Бог, «Я» или Душа, а с другой – Природа: но Природа, Сила в вещах, не может быть не чем иным, как силой «Я», Души, сокровенной Сути вещей; ее действия не могут быть полностью независимы от Души или «Я», не могут быть результатом ее собственных намерений и ее своевольными деяниями, на которые Душа никак не влияет, или же своего рода насильственной деятельностью механической Силы, пытающейся привести в действие инерцию механической Пассивности. Можно снова вернуться к концепции наблюдающего неактивного «Я» и активно созидающего Божества; но такая попытка не может нам помочь, ибо и «Я» и Божество, в конечном итоге, должны быть двумя аспектами одного целого: Божество должно быть активным аспектом наблюдающего «Я», а «Я» – пассивным и наблюдающим аспектом действующего Божества. Несоответствие, разрыв между «Я» в состоянии знания и тем же самым «Я», осуществляющим свои действия, требует объяснения, но остается необъясненным и кажется необъяснимым. Или же мы можем говорить о двух типах сознания Реальности Брахмана – статическом и динамическом. На уровне первого сознания, сущностного и духовного, Брахман является совершенным и абсолютным «Я», на уровне второго, созидательного и прагматического, он становится не-«я», и к этому сознанию его абсолютность и совершенство не имеют никакого отношения; ибо это лишь временная формация, возникшая во вневременной Реальности. Но нам, даже если мы обладаем полуреальным, полусознательным существованием, живем в полуреальном мире, который пригрезился Абсолюту, и вынуждены, находясь во власти Природы, испытывать в нем постоянные тревоги и страхи и относиться к нему как к реальному, то это кажется явной мистификацией; ибо это временное сознание и его формации тоже, в конечном итоге, порождены Силой единого «Я», зависят от него, не могут без него существовать; то, что существует благодаря силе Реальности, не может не иметь отношения к Ней, как и Она – не иметь отношения к миру, созданному ее собственной Силой. Если мир существует благодаря верховному Духу, то и его структура и внутренние отношения должны существовать благодаря силе этого Духа; его закон должен соответствовать закону духовного сознания и существования. «Я» – Реальность – должно обладать знанием как о состоянии мира, так и о происходящем в мире, который существует в его бытии; «Я» – Реальность – должно постоянно определять или, по крайней мере, санкционировать феномены и действия своей силы: ибо не может быть ни независимой силы, ни Природы, которая не была бы порождена изначальным и бесконечным Самосущим «Я». Даже если его деятельность только этим и ограничивается, оно, тем не менее, должно порождать или определять законы и условия существования вселенной, в силу самого факта своей сознательной вездесущности. Вне всякого сомнения, духовный опыт, свидетельствующий о том, что в Бесконечном позади космической активности существует покой и безмолвие и Сознание, являющееся неподвижным Свидетелем творения, верен; но это еще не весь духовный опыт, и нам не стоит ожидать, что, познав только одну сторону Реальности, мы сможем объяснить все процессы, происходящие во Вселенной.
Раз мы соглашаемся с тем, что Божественное управляет вселенной, мы неизбежно должны прийти к выводу, что его власть, осуществляющая это правление, безгранична и абсолютна; ибо, в противном случае, мы вынуждены предположить, что некое бесконечное и абсолютное бытие и сознание обладают знанием и волей, которые лишь частично контролируют вселенские процессы или чем-то ограничены в своих реальных возможностях. Вполне можно допустить, что верховное и имманентное Божество предоставляет определенную свободу действий тому, что возникло внутри его совершенства, но само несовершенно и является причиной несовершенства, – невежественной или несознательной Природе, человеческому уму и воле, даже сознательной Силе или Могуществам тьмы и зла, которые опираются на власть фундаментального Бессознательного. Но всё это должно зависеть от Его бытия, сознания и природы, всё может действовать только в Его присутствии и с Его санкции или разрешения. Свобода человека относительна, и нельзя только на него возлагать всю ответственность за несовершенство его природы. Неведение и бессознательность Природы возникли не сами по себе, а внутри Единосущего; несовершенство ее деятельности не может никак не зависеть от некой воли Имманентного. Можно допустить, что приведенным в движение силам позволено действовать и взаимодействовать согласно закону их движения; но то, чему божественное Всеведение и Всемогущество позволило возникнуть и действовать в Его вездесущности, в Его универсальном существовании, мы должны рассматривать как порожденное и утвержденное Им, так как без этой санкции Единосущего ничто не могло бы существовать и сохраняться в существовании. Если Божественное проявляет себя в мире, то нет никакого другого Владыки кроме Него, и, в конце концов, нам придется признать, что Он и порождает, и наполняет мир. Именно основываясь на этом самоочевидном выводе, вытекающем из нашей первоначальной предпосылки, и не закрывая глаза на все сопутствующие сложности, мы должны рассматривать проблему несовершенства, зла и страдания.
И, прежде всего, мы должны понять, что существование неведения, заблуждения, ограниченности, страдания, разделения и противостояния в мире совсем необязательно является, как мы вначале думали, отрицанием или доказательством отсутствия в нем божественного бытия, сознания, силы, знания, воли и восторга. Эти явления могут выглядеть отталкивающе и пугающе, если мы рассматриваем их изолированно, в отрыве от всего остального, но они начинают выглядеть совсем по-другому, если мы ясно понимаем их место и роль в общей структуре вселенских процессов. Часть, отделенная от целого, может быть несовершенной, уродливой, необъяснимой; но когда мы смотрим на нее в контексте целого, мы видим, что без нее нарушилась бы общая гармония, что она по-своему нужна и полезна. Божественная Реальность бесконечна в своем бытии; в этом бесконечном бытии мы повсюду обнаруживаем ограниченные формы бытия – это неоспоримый факт, с которого, по-видимому, начинается наше земное существование и с которым наше узкое эго, осуществляющее свою эгоцентрическую деятельность, постоянно сталкивается. Но когда мы интегрально познаём себя, мы обнаруживаем, что мы, на самом деле, не ограничены, а также бесконечны. Наше эго – не более чем маска вселенского бытия и оно ни от чего не отделено; наша на первый взгляд изолированная индивидуальность является лишь внешней формацией, за которой наша подлинная индивидуальность простирается вширь, охватывая собой всё сущее, а также вверх, обретая единство с трансцендентной Божественной Бесконечностью. Таким образом, наше эго, кажущееся ограничением существования, на самом деле является феноменом бесконечного; безграничное разнообразие существ в мире является результатом и красноречивым свидетельством не ограниченности и конечности, а наоборот, этой неограниченной Бесконечности. Кажущееся разделение никогда не может перейти в реальную изолированность; существует превосходящее и поддерживающее его единство, которое это разделение не в силах разделить. Эго, внешне разделенные существа и их изолированная деятельность в мире, будучи на первый взгляд фундаментальным фактом мирового существования, ни в коей мере не отрицают Божественную Природу единства и неделимость бытия; они являются внешним следствием бесконечного многообразия, представляющего собой феномен бесконечного Единства.
Таким образом, нет никакого реального разделения или ограничения бытия, ничего фундаментально противоречащего вездесущей Реальности; но, по-видимому, действительно существует реальная ограниченность сознания: мы не осознаём своего «я», не чувствуем внутренней Божественности и, как следствие, становимся несовершенны. Ибо мы ментально, витально, физически отождествляемся с поверхностным эго-сознанием, которое в основном и ощущаем; это неизбежно делает нас не на фундаментальном и истинно реальном, а на практическом уровне изолированными существами и сопровождается всеми нежелательными последствиями отделения от Реальности. Но здесь мы снова должны понять, что, с точки зрения Божественных трудов (какими бы ни были наши поверхностные восприятия и реакции), факт неведения сам по себе является проявлением деятельности знания, а не подлинным неведением. Неведение – не более чем поверхностный феномен, ибо позади всегда находится неделимое всеведущее сознание; неведение является внешней силой этого всеведущего сознания, которое ограничивает само себя в пределах определенной сферы сознательной деятельности или определенного процесса познания и, как некую силу позади, скрыто и в готовности хранит всё остальное свое знание. Всё, что таким образом остается скрытым, становится тайной сокровищницей света и силы, из которой Всеобщее Сознание черпает знание, обеспечивая, тем самым, эволюцию нашего существа в Природе; существует некая тайная деятельность, которая исправляет все ошибки нашего фронтального Неведения, использует в своих целях его внешние блуждания, не допускает, чтобы они привели к результату, который не соответствовал бы намеченному Всеведущим, помогает душе в Неведении извлекать из пережитого, даже из страданий и ошибок природной личности, то, что необходимо для ее развития, и оставлять позади то, что уже стало бесполезным. Феномен фронтального Неведения возникает, благодаря способности сознания концентрироваться на локальном процессе. Эта способность очень напоминает способность нашего ума благодаря которой мы сосредоточиваемся на определенном объекте и определенной работе и, на первый взгляд, используем только необходимые для этого знания и идеи – все остальные, которые чужды или мешают ей, на время отодвигаются на задний план: и всё же, на самом деле, мы всё время являемся неделимым сознанием, делающим то, что необходимо сделать, и познающим то, что необходимо познать, – именно оно, а не какой-то фрагмент сознания или какое-то непреодолимое неведение, является в нас безмолвным познающим и деятелем: и точно так же всё обстоит с умением Всеведущего Сознания сосредоточиваться и ограничивать себя внутри нас.
Оценивая возможности своего сознания, мы совершенно правильно считаем эту способность к сосредоточению одной из величайших способностей человеческого ума. Но точно так же способность инициировать и выдвигать вперед то, что кажется узко-специфическим познавательным процессом и представляется нам неведением, следует считать одной и величайших способностей божественного Сознания. Только верховное и абсолютно самодостаточное Знание обладает силой и способностью ограничивать себя в процессе работы, но при этом безупречно осуществлять через это кажущееся неведение все свои намерения. Мы видим, что во вселенной это верховное и самодостаточное Знание действует через мириады невежественных сознаний, каждое из которых в своих поступках руководствуется своими смутными представлениями, но, тем не менее, используя их все, ему в целом удается создавать и реализовывать свои вселенские гармонии. Но поразительней всего его чудесное всеведение проявляется в том, что кажется нам работой Бессознательного. В процессе этой работы, несмотря на полное или частичное неведение – более глубокое, чем наша ментальная темнота – электрона, атома, клетки, растения, насекомого, низших форм животной жизни, оно совершенным образом упорядочивает вещи и направляет инстинктивные побуждения или бессознательные импульсы к цели, уже известной Всеведению, но скрываемой за покровом неведения и остающейся неизвестной для природной (
На следствия Неведения необходимо смотреть так же, как и на сам феномен Неведения. Всё, что кажется нам неспособностью, слабостью, бессилием, ограничением энергии, неуверенностью и безволием, с точки зрения Божественного самопроявления становится аспектом обоснованного, добровольного и сознательного самоограничения всеведущей Силы, осуществляемого для того, чтобы внешняя энергия точно соответствовала предписанной ей работе, своим начинаниям, предначертанному успеху или предопределенной (поскольку это необходимо) неудаче, чтобы она не нарушала баланса множества сил, одной из которых она является, и способствовала достижению более масштабного результата, обязательным элементом которого являются результаты ее собственной работы. Позади этого ограничения силы пребывает Абсолютная Сила, а внутри него эта Сила трудится; действуя через мириады ограниченных процессов, это целостное Всемогущество, в конечном итоге, безупречно и властно осуществляет свои замыслы. Таким образом, эта способность ограничивать свою силу и действовать через это самоограничение посредством того, что представляется нам напряженным усилием, борьбой, преодолением препятствий, чередой неудач или относительных успехов, и за счет этого достигать своих тайных намерений, является признаком, доказательством или свидетельством не слабости, а абсолютного – и величайшего из всех возможных – всемогущества.
А что касается страдания, которое становится величайшим камнем преткновения в нашем понимании происходящего во вселенной, то оно, очевидно, является следствием узости сознания, ограниченности силы, не позволяющей нам выдерживать или ассимилировать касание того, что представляется нам внешней силой: в результате этой неспособности и несоответствия нам не удается насладиться этим касанием, и мы чувствуем дискомфорт или боль, неудовлетворенность или пресыщение, дисбаланс, вызванный разницей между нашей и воздействующей на нас силой и ведущий к внутреннему или внешнему нарушению. Позади нашего существа, на уровне нашего истинного «я» и духа, Всеблаженство универсального бытия извлекает из этого взаимодействия свою долю впечатлений и сначала проявляется как восторг терпения и выдержки, затем как восторг преодоления страдания и, наконец, как восторг его неизбежного преображения; ибо боль и страдание, являясь искаженными и негативными формами восторга существования, могут превратиться в свою противоположность и даже в изначальное Всеблаженство, Ананду. Это Всеблаженство свойственно не только универсальному бытию, но и тайно пребывает в нас самих, в чем мы убеждаемся, отступая от внешнего сознания и погружаясь во внутреннее «Я»; психическое существо в нас использует не только позитивные и благоприятные, но даже самые извращенные и неприемлемые для себя переживания и растет, принимая или отвергая их; оно извлекает божественную пользу и смысл из самых чудовищных страданий, трудностей и неудач. Ничто, кроме этого Всеблаженства, не отважилось бы и не смогло бы обречь себя или нас на такой опыт и выдержать его; ничто иное не могло бы использовать его с пользой для себя и духовным благом для нас. И, аналогичным образом, только неотъемлемая гармония бытия, присущая неотъемлемому единству бытия, могла бы породить столько жесточайших внешних противоречий и при этом заставить их служить ее цели, сделать в конце концов способными к взаимному служению и поддержке и даже их самих превратить в элементы растущего вселенского ритма и окончательной гармонии. Именно эту божественную Реальность мы на каждом шагу можем обнаружить за тем, что нам, в силу ограниченности внешнего сознания, на уровне которого мы живем, свойственно называть небожественным. И всё же, используя этот эпитет, мы в каком-то смысле оказываемся правы; ибо эта внешняя действительность является покровом, наброшенным на Божественное Совершенство, покровом, который пока что необходим, но который не настолько тонок, чтобы по-настоящему и во всей полноте передать то, что скрывается за ним.
Но даже если мы воспринимаем вселенную с чисто человеческих позиций, мы не можем и не должны считать абсолютно ложными, надуманными и иллюзорными те оценки, которые дает ей наше ограниченное сознание. Ибо печаль, боль, страдание, ошибки, заблуждения, невежество, слабость, злонамеренность, неспособность, неисполнение должного, проступки, шаткость воли, нездоровые побуждения, эгоизм, ограниченность, отделенность от других существ, с которыми мы должны быть едины, совсем не кажутся и не грезятся нам, а являются фактами земного сознания, хотя мы, в силу своего невежества, не можем до конца постичь их подлинный смысл или истинное предназначение. Наше восприятие все-таки является частью их подлинного восприятия, а наши оценки необходимы для их всеобъемлющей оценки. Одна сторона истины этих феноменов открывается нам, когда мы оказываемся в более глубоком и широком сознании; ибо тогда мы обнаруживаем, что существует универсальная и индивидуальная польза в том, что представляется нам враждебным и злым. Ибо, не испытывая боли, мы бы не смогли оценить всё бесконечное многообразие божественного восторга, рождающегося в боли и страдании, не поняли бы, что за сумраком неведения скрывается солнце знания, что каждая ошибка важна как возможность и попытка обнаружения истины; что за каждой слабостью и неудачей скрываются первые признаки безграничной силы и энергии; всё разделение возникло для того, чтобы обогатить радость окончательного единства упоительным переживанием различных вариантов единения. Все эти несовершенства представляются нам злом, но всё зло в муках рождает вечное добро; ибо, в соответствии с законом жизни, развивающейся из Бессознательного, всё несовершенство мира является условием, которое – в процессе проявления скрытой божественности – предваряет приход более великого совершенства. Но, с другой стороны, наше нынешнее негативное отношение к этому злу и несовершенству и нежелание мириться с ними тоже законно и правомерно; ибо, даже если вначале мы должны научиться смело встречать их лицом к лицу и невозмутимо переносить их, в конечном итоге от нас требуется преодолеть и отвергнуть их, трансформировать жизнь и природу. Именно поэтому им позволяется не ослаблять свою настойчивость; душа должна понять, что значит жить в Неведении, должна начать чувствовать, что его последствия вынуждают ее побеждать природу и подчинять ее себе и, в конечном итоге, отваживаться на более великую попытку – преобразить и превзойти ее. Живя глубоко внутри, мы можем войти в состояние безграничной внутренней уравновешенности и умиротворенности, не затрагиваемое реакциями внешней природы. Благодаря этому мы достигаем великого, но неполного освобождения – так как внешняя природа, которая тоже имеет право на свободу, не получает ее. Но даже если наше индивидуальное освобождение полностью завершено, остаются еще страдания других, муки мира, на которые великая душа не может взирать равнодушно. Существует единство со всеми существами, которое нечто внутри нас ощущает и разделяет. И мы должны чувствовать, что наше освобождение неразрывно связано с освобождением других.
В этом случае мир несовершенен только потому, что он подчинен закону проявления. Да, действительно, всё дело лишь в законе проявления и даже в законе того становления, в потоке которого мы живем. И мы могли бы сказать, что его бы не понадобилось, не будь этого проявления или этого становления; но они есть, и этот закон необходим. Недостаточно просто сказать, что и сам закон, и все обусловленные им процессы являются иллюзией, созданной ментальным сознанием, что их не существует в Боге, и что единственным мудрым решением является игнорирование этих двойственностей или уход из проявления в чистое бытие Бога. Да, они действительно созданы ментальным Сознанием, но главная ответственность лежит все-таки не на Уме; мы уже знаем, что в своей более глубокой реальности они являются творениями Божественного Сознания, которое выдвигает ум вперед и удаляет его от своего всеведения, чтобы реализовать нечто, противоположное и противоречащее его всемогуществу, всезнанию, бесконечному блаженству, бытию и единству. Конечно же, эти действия Божественного Сознания и их результаты могут быть названы нами иллюзорными в том смысле, что за ними не стоит вечной и фундаментальной истины бытия, или же объявлены ложными в силу того, что они противоречат как начальной, так и конечной истине бытия; но тем не менее они вполне реальны и имеют значение на нынешнем этапе проявления, они также не могут быть просто ошибкой Божественного Сознания и не служить так или иначе божественной мудрости, не способствовать проявлению божественной радости, силы и знания, оправдывая этим свое существование. У них должно быть какое-то объяснение, даже если в его основе лежит тайна, которая, пока мы живем в поверхностном сознании, может оставаться для нас непостижимой.
Но, если, согласившись с этим аспектом Природы, мы скажем, что закон бытия вещей постоянен и неизменен и что человек тоже обречен вечно пребывать в своем несовершенстве, неведении, греховности, слабости, убогости и страдании, то наша жизнь утратит свой подлинный смысл. Тогда непрекращающиеся попытки человека превзойти тьму и ограниченность собственной природы не смогут увенчаться успехом в самом мире, в самой жизни; если какой-то выход и возможен, то он должен заключаться в бегстве из жизни, из мира, из человеческого существования, то есть из сферы, где вечно правит закон несовершенного бытия, в рай богов или Бога, или в чистую и невыразимую неизменность Абсолюта. В этом случае человек никогда не сможет по-настоящему освободить от оков неведенья и лжи, зла и уродства, печали и страдания, слабости и убогости истину и знание, добро и красоту, радость и восторг, силу и славу, которые пребывают за ними в Духе и для которых эти оковы становятся тяжелыми начальными условиями проявления. Человек может только отбросить от себя свои несовершенства и одновременно превзойти уравновешивающие их достоинства, которые также несовершенны, – вместе с неведением оставить позади человеческое знание, вместе со злом – человеческое добро, вместе со слабостью – человеческую мощь и силу, вместе с борьбой и страданием – человеческую любовь и радость; ибо эти противоположности неразрывно связаны в нашей нынешней природе, напоминая две стороны одной медали, позитивный и негативный полюсы одной иллюзии. А поскольку их невозможно возвысить и трансформировать, они должны быть отвергнуты: человеческая природа не способна стать божественной и должна прекратить всяческую активность, быть превзойдена и отброшена. На вопрос, чего мы достигнем в результате – индивидуального наслаждения абсолютной божественной природой или Божественным Присутствием или же Нирваны в бескачественном Абсолюте – религии и философии не дают однозначного ответа, но они дружно сходятся в одном: человеческое существование на земле, в силу самого закона его бытия, следует считать обреченным на вечное несовершенство; оно, даже возникая в Божественном Существовании, является вечным и неизменно небожественным проявлением. Душа, воплощаясь в человеке, вероятно, в силу самого факта рождения, отпадает от Божественного, совершает первородный грех или ошибку, полное искупление и радикальное исправление которых человек, как только он становится достаточно разумным, должен сделать своей духовной целью.
В этом случае нам остается смотреть на такое парадоксальное проявление или творение как на игру, Лилу, забаву Божественного Существа – так как никакого иного разумного объяснения у нас не остается. Возможно, что Оно просто притворяется небожественным, скрывает свой истинный облик, как актер, надевающий маску или наносящий на лицо грим, и делает это исключительно ради радости лицедейства или сценических переживаний. Или же Оно создало всё небожественное, создало неведение, грех и страдание просто для того, чтобы насладиться многообразием творения. Или, может быть, Оно создало всё это, как очень наивно полагают некоторые религии, для того, чтобы возникли ограниченные создания, которые бы прославляли и возвеличивали Божественное за его вечную праведность, мудрость, блаженство и всемогущество и в немощи своей пытались бы стать немного праведней и лучше, дабы сподобиться блаженства, и одновременно находились бы под угрозой наказания – вечного, по мнению некоторых, – если их попытки не увенчаются успехом (а таких, должно быть, подавляющее большинство, в силу присущего человеку несовершенства). Но на столь нелепую и жестокую доктрину Лилы всегда можно возразить, что во всеблаженном Боге, наслаждающемся страданием живых существ или вынуждающем их страдать из-за изъянов собственного творения, не было бы ничего Божественного, и нравственное начало и ум человека должны были бы восстать против такого Бога или усомниться в Его существовании. Но если человеческая душа является частицей Божественного, если именно божественный Дух в человеке облачается в это несовершенство и в человеческой форме соглашается терпеть это страдание или если душе в человеке предназначено стремиться к Божественному Духу и быть Его товарищем в игре и в перипетиях земного несовершенства и в блаженстве совершенного бытия за его пределами, то Лила может по-прежнему оставаться парадоксом, но уже не столь жестоким и отталкивающим парадоксом; по крайней мере, она может рассматриваться, как загадочная тайна, непостижимая для ума. Чтобы объяснить ее, понадобится два пропущенных элемента: сознательное согласие души на это проявление и исходный замысел Всеведущей Воли, придающий всей игре логику и смысл.
Игра становится менее загадочной, а ее парадоксальность теряет остроту, когда мы обнаруживаем, что устойчивые иерархические уровни, каждому из которых свойственен определенный природный порядок, являются лишь прочными ступенями прогрессивного восхождения душ, воплощенных в материальные формы, представляют собой этапы постепенного божественного проявления, начинающегося в глубинах бессознательного, проходящего через фазу человеческого сознания, являющуюся решающей стадией перехода, и достигающего состояния сверхсознательности или всеведения. В этом случает несовершенство становится необходимым элементом проявления: ибо, поскольку вся божественная природа скрыто присутствует в Бессознательном, она должна постепенно высвобождаться из него; эта постепенность неизбежно влечет за собой частичное развертывание, а следствием этой частичности или незавершенности неизбежно становится несовершенство. Эволюционирующее проявление обязательно должно проходить через промежуточную стадию, имеющую ниже- и вышележащие уровни. Именно на такой стадии и возникает ментальное человеческое сознание, формируется частичное знание и частичное неведение, действует срединная сила бытия, всё еще опирающаяся на Бессознательное, но медленно поднимающаяся к всесознательной Божественной Природе. Частичное развертывание, предполагающее несовершенство и неведение, может сопровождаться, как своим неизбежным спутником, явным искажением изначальной истины бытия и даже опираться на него в определенных своих проявлениях. Ибо для сохранения неведения или несовершенства их должно поддерживать то, что внешне противоречит единству, всеведению, всемогуществу, абсолютной гармонии, абсолютному благу, абсолютному блаженству и всем остальным качествам божественной природы; должно возникнуть ограничение, диссонанс, бессознательность, дисгармония, неспособность, бесчувственность и страдание, зло. Ибо без этого искажения несовершенство не имело бы устойчивой опоры, не могло бы в присутствии скрыто присутствующей Божественности столь свободно проявлять и поддерживать свою природу. Частичное знание является несовершенным знанием, а несовершенное знание по большому счету – неведением, противоположностью божественной природы; но с точки зрения возможностей, таящихся позади этого знания, такая противоположность из просто отрицающей становится активно противодействующей, порождая заблуждение, ложное знание, неправильное взаимодействие с объектами, с жизнью и деятельностью; ложное знание становится ложным намерением в природе, которое вначале может быть неверным по ошибке, но впоследствии становится ложным в силу сознательного выбора, привязанности, наслаждения ложью, – так простая противоположность превращается в сложное искажение. Если допускаются бессознательность и неведение, то и всё остальное также должно допускаться, так как является их неизбежным и логичным следствием. Остается непонятной только причина, по которой стал неизбежен именно такой тип прогрессивного проявления; это единственный вопрос, на который ум всё ещё не может получить ясный ответ.
Проявление такого рода – самосозидание или Лила – стало бы совершенно необъяснимым, если было бы навязано живому созданию против его воли; но необходимо ясно понимать, что согласие воплощенного духа должно изначально присутствовать, ибо Пракрити не может действовать без согласия Пуруши. Не только Божественный Пуруша должен захотеть, чтобы космическое творение стало возможным, но должно существовать также и согласие индивидуального Пуруши на возможность индивидуального проявления. Однако можно сказать, что всё ещё остается непонятной тайной, почему необходимо, чтобы прогрессивное проявление Божественной Воли и восторга проходило так трудно и мучительно и почему душа дает на это согласие. Но это перестанет быть тайной, если мы посмотрим на свою собственную природу и сможем представить, что ее появлению в космосе предшествовали аналогичные процессы. Тогда, наоборот, проявление станет игрой самосокрытия и самообнаружения, доставляющей интенсивную радость сознательному существу, игрой, обладающей чрезвычайной привлекательностью. Даже человеку ничто не может доставить большего удовольствия, чем преодоление трудностей и победа над ними, обретение большего знания, большей силы, создание прежде невозможного и невообразимого, радостное осознание того, что завершено неимоверно трудное дело и стойко перенесены тяжелейшие испытания. Устраняя разделение, мы испытываем интенсивную радость единения, радость встречи с «я», от которого были отделены. Само неведение влечет нас, так как обещает радость открытия, восхищение новым и неожиданным творением, великое приключение души; оно предполагает радость странствия, поиска и обнаружения, радость сражения и победы, труда и награды за него. Если в основе творения лежит восторг существования, то эта радость является одной из его разновидностей; она может рассматриваться как причина или, по крайней мере, как одна из причин этой на первый взгляд парадоксальной и противоречивой Лилы. Но помимо этого выбора индивидуального Пуруши, изначальному Существованию присуща и более глубокая истина, практическим выражением которой становится его погружение в Бессознательное; результатом этого является новое утверждение Сатчитананды в том, что кажется ее видимой противоположностью. Если мы признаём за Бесконечным право по-разному проявлять себя, такая возможность его проявления становится вполне понятной и исполненной глубокого смысла.
Глава V
Космическая иллюзия; ум, сны и галлюцинации
О ты, пришедший в этот преходящий и горестный мир, обратись ко Мне.
Это «Я» является «я» Знания, внутренним светом в сердце; будучи сознательным существом, неизменным во всех состояниях бытия, оно движется в обоих мирах. Во сне оно становится сновидящим «я» и выходит за пределы этого мира и его смертных форм… Этот и иной миры являются двумя планами этого сознательного существа; третье состояние – место их соединения, состояние сна, и когда это «я» оказывается в месте их соединения, оно видит оба плана своего существования – этот мир и иной мир. Когда оно спит, оно пользуется впечатлениями этого мира, в котором всё пребывает, и само разрушает и само созидает, руководствуясь своим собственным разумением, своим собственным светом; когда это сознательное существо спит, его озаряет его внутренний свет… Там нет ни дорог, ни повозок, ни радостей, ни наслаждений, ни водоемов, ни прудов, ни рек, ни озер, но оно создает их своим собственным светом, ибо оно является творцом. Благодаря сну оно освобождается от своей телесной оболочки и, бодрствуя, видит тех, что спят; оно сохраняет своим жизненным дыханием эту низшую обитель, и отправляется бессмертное вперед, оставляя свое пристанище позади; бессмертное, оно отправляется куда хочет, золотой Пуруша, одинокий Лебедь. Люди говорят: «Его мир – только мир яви, ибо во сне оно видит то же, что и наяву»; но там, в мире сна, оно становится своим собственным светом.
То, что зримо, и то, что незримо, что пережито и что не пережито, что есть и чего нет, – всё видит ум, становясь всем и прозревая.
Любая мысль, любое ментальное восприятие человека вечно движется от утверждения к отрицанию и обратно; нет такой ментальной истины, такого впечатления или умозаключения, которое его ум не мог бы признать истинным, и нет такого, которое он не мог бы отрицать. Он отрицал существование индивидуального «я», отрицал существование космоса, отрицал существование какой бы то ни было имманентной или изначальной Реальности, отрицал любую Реальность, помимо индивидуального «я» и космоса; но он также постоянно утверждает обратное, иногда настаивая на существовании какого-то одного начала, иногда – двух, иногда – сразу всех начал. Наш мыслящий ум вынужден так поступать, потому что, по самой своей природе, он является невежественным инструментом, имеющим дело только с возможностями. Не зная стоящих за ними истин, он проверяет и исследует их по одиночке или многие сразу, надеясь, если повезет, что-то узнать о них, прийти к каким-то выводам, добиться некоторой определенности; но, поскольку он живет в мире относительного и возможного, он не может быть ни в чем полностью уверен, не может прийти к твердым и абсолютным убеждениям. Даже то, что реально существует или достоверно известно, может представляться уму, как «может быть, да, а, может быть, нет»,
На начальных этапах своего развития человек живет в своем физическом уме, воспринимающем видимое, физическое, объективное и считающем это фактом, истинность которого самоочевидна и неоспорима; на всё невидимое, нефизическое, субъективное он смотрит как на несуществующее или умозрительное и только тогда начинает считать это по-настоящему реальным, когда этому удается стать видимым, конкретным и объективным: свое собственное бытие он тоже считает объективным фактом, реальность которого подтверждается его пребыванием в видимом и конкретном теле; имея дело со всеми остальными одушевленными и неодушевленными объектами, он исходит из тех же самых критериев истинности и начинает считать их реальными только после того, как они становятся объектом внешнего сознания или принимаются той частью рассудка, которая руководствуется данными, предоставляемыми этим сознанием, и только в них видит единственный надежный источник знания. Физическая наука является внушительным продолжением этой ментальности: она исправляет ошибки органов чувств и преодолевает начальные ограничения чувственного ума, находя средства объективизации фактов и явлений, которые недоступны физическим чувствам; но и для нее тоже реально только то, что объективно и физически конкретно; чтобы назвать что-то реальным, ей нужно рационально объяснить это и подтвердить объективными доказательствами.
Но у человека также есть витальный ум – витальная ментальность, – являющийся инструментом желания: он не удовлетворен существующим, его увлекают новые возможности; он жаждет новизны и, чтобы удовлетворить желание, насладиться, более широко утвердить себя, увеличить зону своего влияния, получить большую отдачу, он постоянно стремится расширить границы опыта. Он желает, наслаждается и владеет тем, что происходит в реальной жизни, но также стремится к нереализованным возможностям, пытается реализовать их и тоже владеть и наслаждаться полученным. Он не удовлетворяется только физическим и объективным, ему также нужно субъективное, внутреннее, чисто эмоциональное удовлетворение и наслаждение. Не будь этого фактора, человек руководствовался бы только физическим умом и жил бы подобно животному, считая, что все его возможности ограничиваются первичными потребностями и пределами физической жизни, двигаясь в установленной материальной Природой системе измерений и не требуя ничего большего. Но этот витальный ум, эта беспокойная жизненная воля со своими требованиями вступают в игру и не позволяют человеку погрязать или дремать в рутине физической реальности и удовлетворяться настоящим; витальный ум всегда желает и жаждет большего, порождает неудовлетворенность, неуспокоенность, требует от жизни того, что та, кажется, неспособна ему дать: реализуя нереализованные возможности, он значительно расширяет знания о физическом мире и поле внешней деятельности, но одновременно рождает постоянное стремление к еще и еще большему, поиск новых сфер завоевания, не ослабевающую тенденцию к превосхождению себя и внешних ограничений. Помимо этого источника тревог и сомнений, появляется мыслящий ум, который всё хочет узнать, во всё вникнуть, во всём разобраться, он всё исследует, воздвигает концептуальные построения и разрушает их, утверждает истины, а затем опровергает, создает стройные системы доказательств, но, в конечном итоге, ни одну из них не считает надежной, он утверждает, что данные органов чувств достоверны, и сомневается в этом, логически обосновывает выводы, чтобы потом пересмотреть их и прийти к новым или противоположным выводам, продолжая эти операции если не бесконечно, то неопределенно долго. Такова история человеческой мысли и человеческих дерзаний – постоянных усилий к выходу за пределы собственных границ, но только для того, чтобы снова двигаться по тем же самым виткам спирали, возможно, более широким, но ведущим в том же или похожем направлении. Человеческий ум, вечно находясь в поиске, вечно трудясь, никогда не приходит к отчетливому пониманию целей и задач жизни, никогда не бывает до конца уверен в правильности своих взглядов и убеждений или своего представления о мире.
На определенном этапе этого постоянного и беспокойного поиска даже физический ум начинает сомневаться в достоверности объективной реальности, впадает в агностицизм и подвергает сомнению все свои жизненные принципы и критерии знания, спрашивает себя, реально ли всё, что его окружает, и даже если реально, то не бессмысленно ли; витальный ум, обескураженный жизнью, разочарованный или же не удовлетворенный всем полученным от нее, охваченный глубоким отвращением и разочарованием, приходит к выводу, что всё суета сует и томление духа, и готов отвергнуть жизнь и существование как нечто нереальное, а всё, чего он так стремился достичь, – как иллюзию или Майю; мыслящий ум, опровергая все свои утверждения, обнаруживает, что созданная им картина мира – не более чем ментальная конструкция, что за ней не стоит никакой реальности или же что единственной реальностью является нечто запредельное этому существованию, нечто несотворенное и не сконструированное, нечто Вечное и Абсолютное, – всё относительное, всё принадлежащее времени есть сон, порождение ума или великая галлюцинация, грандиозная космическая Иллюзия, мнимый образ кажущегося существования. Принцип отрицания начинает преобладать над принципом утверждения и, становясь универсальным и абсолютным, порождает великие религии и философии, отрицающие мир как иллюзию. Этим же объясняется отказ от обычных жизненных целей, витальных мотиваций и поиск совершенной и вечной жизни в иных мирах, намерение добиться освобождения от самой жизни в неподвижной Реальности или в изначальном Небытии. В Индии положения философской доктрины, отрицающей мир как иллюзию, были наиболее выразительно и обоснованно сформулированы двумя величайшими из ее приверженцев – Буддой и Шанкарой. В те или более поздние времена возникали другие не менее значимые философские доктрины – некоторые получали широкое распространение и очень убедительно излагались гениями и духовными провидцами, – более или менее успешно оспаривающие или опровергающие доводы этих двух великих метафизических систем. Но ни одна из этих более поздних доктрин не излагалась с такой убедительностью, не проповедовалась столь же пылко и не оказывала такого выраженного эффекта. Дух этих двух выдающихся духовных философий – ибо Шанкара в развитии философского ума Индии продолжает, завершает и замещает Будду – оказал огромное влияние на мысль, религию и умы простых индийцев: над всем нависает его массивная тень, повсюду можно услышать о трех великих постулатах: цепи Кармы, выходе из череды рождений и смертей и Майе. Поэтому необходимо снова взглянуть на Истину или Идею, стоящую за доктриной отрицания космического существования и, пусть кратко, но рассмотреть, насколько достоверны ее главные положения или постулаты, на чем в действительности они основываются и так ли бесспорны с практической и теоретической точек зрения. Пока что можно ограничиться рассмотрением фундаментальных принципов, сгруппированных вокруг концепции грандиозной космической Иллюзии, Майи, и сравнить их с теми, которыми в своих рассуждениях руководствуемся мы; ибо мы, как и эти древние философы, исходим из концепции Единой Реальности, но их логика ведет к универсальному Иллюзионизму, а наша – к универсальному Реализму. Согласно им, нереальная или реально-нереальная вселенная покоится на трансцендентной Реальности, согласно нам – реальная вселенная основывается на трансцендентной Реальности или на Реальности, которая одновременно и универсальна, и трансцендентна или абсолютна.
Само по себе, отвращение витального существа, неприятие витальным умом жизни не может считаться обоснованным или убедительным доводом. Витальное существо ведет себя таким образом прежде всего потому, что чувствует разочарование и признаёт, что жизнь не удалась. Но подобные мотивы не более весомы, чем мотивы идеалиста, окрыленного надеждами и твердо верящего в реализацию своих замыслов. И все-таки есть определенная правда в ментальной обоснованности этого чувства разочарованности, в ощущении (к которому, в конце концов, приходит мыслящий ум) тщетности всех усилий человека и общества, тщетности всех его политических и социальных доктрин, тщетности его усилий достичь этического совершенства, тщетности филантропии и служения, тщетности трудов, тщетности славы, власти, успеха, тщетности всех достижений. Человеческие, социальные и политические начинания вечно описывают один и тот же круг и никуда не ведут; человеческая жизнь и природа всегда остаются прежними, всегда несовершенными, и ни с помощью законов, ни с помощью политических институтов, ни с помощью образования, ни с помощью философии, морали или религии пока что не удалось создать совершенного человека, а тем более совершенного общества, – ибо сказано, как ни выпрямляй собачий хвост, он всегда возвращается к своей естественной кривизне. Альтруизм, филантропия и служение, христианская любовь и буддийское сострадание ни на йоту не сделали мир счастливее. Они дают лишь небольшое, локальное и кратковременное облегчение и не в состоянии погасить пожар мирового страдания. Все цели, в конечном итоге, иллюзорны и недостижимы, все достижения сомнительны или преходящи; все труды сопряжены с такими тяготами и таким количеством взлетов и падений, что ничего окончательного достичь не удается: человеческая жизнь меняется только внешне и, в конечном итоге, возвращается к своему исходному состоянию; ибо основы жизни, ее фундаментальный характер всегда остаются теми же самыми. Подобный взгляд на мир может быть и преувеличением, но, вне всякого сомнения, он имеет под собой определенную основу; он опирается на многовековой человеческий опыт и содержит в себе истину, которая временами становится настолько очевидной для человеческого ума, что у того не находится никаких контраргументов. Более того, если верно то, что фундаментальные законы и принципы земного существования неизменны или что оно всегда следует одним и тем же повторяющимся циклам – а именно эта точка зрения долгое время была наиболее распространенной, – то такой взгляд на мир, в конце концов, становится неизбежным. Ибо мы видим, что несовершенство, неведение, неудовлетворенность и страдание доминируют в существующем миропорядке, а противоположные им элементы – знание, счастье, успех, совершенство – всегда оказываются обманчивыми или относительными: эти противоположности настолько тесно переплетены и неразрывно связаны, что, если текущее положение вещей – не этап на пути к более великим достижениям, если такого рода миропорядок неизменен, то тогда придется прийти к выводу, что всё сущее является либо творением бессознательной Энергии, несущей ответственность за неспособность внешнего сознания чего-либо достичь, либо неким намеренно созданным миром испытаний, проб и ошибок, где мы готовимся к вступлению в другой, совершенный и подлинный мир, или же просто грандиозной и бессмысленной космической Иллюзией.
Второй из этих альтернативных выводов в той форме, в какой он обычно постулируется, не может считаться философски обоснованным, поскольку не предоставляется никаких достоверных доказательств связи этого мира с другим, никак не объясняется неизбежность взаимодействия этих двух противопоставляемых друг другу миров, а также ничего внятного не говорится о необходимости и смысле этого испытания и этих проб и ошибок. Если за всем этим не стоит непостижимая воля своенравного Творца, то такого рода концепцию можно обосновать, только предположив, что бессмертные духи сами согласились на приключение в Неведении и должны постичь природу мира Неведения, чтобы потом отвергнуть его. Однако такое намерение (неизбежно второстепенное и, в силу этой второстепенности, временное) создать подобный мир с землей в качестве места получения случайного и бессистемного опыта едва ли само по себе может объяснить возникновение такого обширного, устойчивого и сложного феномена, как вселенная. Эта схема может стать функциональной частью другой, более приемлемой концепции, если предположить, что мир является местом осуществления более великих творческих замыслов, если он представляет собой проявление божественной Истины или божественной Возможности, в ходе которого, в определенных условиях, поначалу неизбежно возникает Неведение, если устройство этой вселенной таково, что оно вынуждает Неведение двигаться к Знанию, несовершенное проявление – превращаться в совершенное, неудачу – приближать окончательную победу, а страдание – готовить приход божественного Восторга Бытия. В этом случае едва ли было бы уместным чувство разочарования и безнадежности, ощущение иллюзорности и тщетности всего происходящего; ибо тогда феномены, на первый взгляд, оправдывающие это чувство, станут лишь естественными обстоятельствами сложного эволюционного развития: все трудности борьбы и усилий, успехи и неудачи, смешение знания и неведения будут опытом, необходимым для роста души, ума, витальной и физической частей, для их роста и восхождения в ослепительный свет совершенного духовного бытия. Вселенная тогда явит себя как процесс эволюционного проявления, и мы уже сможем обойтись без воли некоего всемогущего Творца или взгляда на мир как на космическую Иллюзию или бессмысленную фантазию Майи.
Но у философии мироотрицания есть и более возвышенные ментальные и духовные доводы, и здесь мы имеем более прочную опору под ногами: ибо ее постулаты могут утверждать, что мир по самой своей природе является иллюзией и что невозможно, отталкиваясь от качеств или свойств Иллюзии, опровергнуть ее или превратить в Реальность – существует только одна Реальность – трансцендентное, супракосмическое, – и никакая божественная реализация, даже если бы мы смогли уподобить нашу жизнь жизни богов, не может аннулировать или положить конец ее изначальной и фундаментальной иллюзорности; ибо такого рода реализация станет лишь оптимистическим вариантом Иллюзии. Или даже если мир не полная иллюзия, то он всё равно является реальностью низшего порядка и должен стать чем-то призрачным, когда душа поймет, что истинен только Брахман, что не существует ничего, кроме трансцендентного и неизменного Абсолюта. Если Истина такова, то наши позиции оказываются очень шаткими; божественное Проявление, победа души в царстве Материи, ее господство над существованием, божественная жизнь в Природе становятся иллюзией или, по крайней мере, чем-то не совсем реальным и временно наложенным на единственную и подлинную Реальность. Но здесь всё зависит от ментальной концепции Реальности или от того, как Реальность переживается ментальным существом, насколько данная концепция обоснованна и насколько бесспорно данное переживание, и, даже если это переживание духовно, – насколько абсолютна его завершенность, радикальна его императивность.
Под космической Иллюзией иногда понимают – хотя это не общепринятая точка зрения – нечто, напоминающее по своему характеру некое воображаемое субъективное переживание; в этом случае она становится или может быть сочетанием образов и движений, возникающих в некоем всеобщем вечном сне или в дремлющем сознании и временно накладывающихся на чистое, лишенное черт и полностью осознающее себя Существование; это сновидение, возникающее в Бесконечном. В философских доктринах последователей Майявады – существует несколько систем, сходных в своей основе, но отличающихся в деталях – аналогом мировой иллюзии становится сновидение, но только аналогом, а не синонимом. Ясно мыслящему физическому уму трудно согласиться с мыслью о том, что мы, мир и жизнь (единственные вещи, которые воспринимаются реальными нашим сознанием) на самом деле не существуют, что это просто обман чувств, порожденный этим сознанием: проводятся определенные аналогии, особенно любят сравнивать мир со сном и галлюцинацией, показывая, что воспринимаемое сознанием может только казаться реальным, а на самом деле быть совершенно эфемерным или имеющим к реальности очень отдаленное отношение; как сон реален для спящего, пока он спит, и перестает быть таковым после его пробуждения, так и мир, кажущийся нам реальным и несомненным, перестает быть таковым после того, как мы развеиваем чары иллюзии и обнаруживаем свою ошибку. Но можно не только провести аналогию, но и попытаться полностью уподобить бодрствующее состояние сну и посмотреть, действительно ли наше мировосприятие в основе своей является неким сновидением. Ибо представление о видимом мире, как о сновидении, будь то сновидение субъективного ума, спящей души или сновидение, возникшее в Бесконечном, часто находит горячий отклик в умах и сердцах людей и многократно усиливает иллюзионистские тенденции, существующие в мире. Если данная аналогия надуманна, мы должны ясно это увидеть и понять почему, а затем окончательно отбросить ее и более к ней не возвращаться; если же она под собой что-то имеет, мы должны увидеть, что именно и насколько велика ее ценность. Если же мир является иллюзией, но все-таки не сном, то мы должны понять, что это за иллюзия и чем она отличается от сна.
Сон кажется нереальным, во-первых, потому, что он прекращается и не находит никакого реального подтверждения после того, как мы переходим от одного состояния сознания к другому, являющемуся нашим обычным бодрствующим состоянием. Но сам по себе этот довод недостаточно убедителен, так как вполне могут существовать различные состояния сознания со своей собственной реальностью; если одно состояние сознания и то, что мы осознавали в нем, остается в прошлом, исчезает, забывается или, даже сохраняясь в памяти, начинает казаться нереальным в другом состоянии сознания, то это вполне нормально, но совсем не говорит о реальности нашего нынешнего состояния и иллюзорности того состояния, в котором мы были прежде. Если земная действительность начинает казаться нереальной душе, уходящей в другой мир или на другой план сознания, то это не является доказательством ее нереальности; и точно так же иллюзорность мира, которую мы переживаем, погружаясь в духовное безмолвие или некую Нирвану, совсем не доказывает, что космос изначально был иллюзией. Мир реален для обитающего в нем сознания, необусловленное существование реально для сознания погруженного в Нирвану – вот и всё, что в данном случае констатируется. Но есть и второе доказательство нереальности сна – его эфемерность и отсутствие связи как с предшествующими, так и с последующими снами; более того, сон, как правило, кажется нашему пробужденному сознанию не совсем связным и во многом бессмысленным. Если бы наши сны были такими же связными и последовательными, как часы бодрствования, если бы, засыпая, мы видели продолжение предыдущего сна и если бы жизнь во сне была бы столь же непрерывной, как жизнь наяву, то сновидения стали бы восприниматься совершенно по-другому. А если нет связности и последовательности, то невозможна и никакая аналогия между сном и бодрствованием; это два совершенно разных и принципиально отличных друг от друга состояния. Человеческой жизни приписывается эфемерность, а также, как целому, ей часто приписывается отсутствие внутренней связности и смысла; но то, что мы не можем понять ее глубинного смысла, возможно, обусловлено недостатком или ограниченностью нашего понимания: на самом деле, когда мы уходим вовнутрь и начинаем видеть жизнь изнутри, каждый поступок представляется нам логичным и исполненным смысла; одновременно исчезает ощущавшийся прежде недостаток внутренней связности и последовательности, и мы видим, что причиной тому была фрагментарность нашего внутреннего видения и знания и что жизни, как таковой, ничто подобное не присуще. Если же говорить о внешнем аспекте жизни, то здесь уж точно не наблюдается никакой бессвязности и непоследовательности, она, наоборот, представляется нашим умам жесткой причинно-следственной цепью, и даже если это ментальная иллюзия, как иногда утверждается, если эта последовательность существует только в наших умах, а не в реальной жизни, различия между сном и явью всё равно сохраняются. Ибо во сне связность, которую придает событиям наблюдающее внутреннее сознание, отсутствует, и какая бы последовательность ни просматривалась, она кажется подсознательным подражанием, ложной или грубой имитацией того, что происходит в реальной жизни. И даже эта кажущаяся последовательность, как правило, бывает неотчетливой и несовершенной, постоянно нарушается и прерывается, а очень часто вообще отсутствует. Мы также видим, что сознание, которым мы обладаем во сне, на первый взгляд, полностью лишено возможности контролировать события, в отличие от бодрствующего сознания, способного в какой-то мере контролировать события реальной жизни; сознанию во сне присущ подсознательный природный автоматизм, но у него полностью отсутствует сознательная воля и организующая сила, имеющиеся у развитого человеческого ума. Более того, сновидение по самой своей природе мимолетно, и один сон никак не связан с другим; в бодрствующей же жизни мимолетны только отдельные моменты – в целом в нашем восприятии мира всё взаимосвязанно, устойчиво и последовательно. Наши тела умирают, но души перерождаются снова и снова на протяжении эпох и тысячелетий: звезды и планеты могут исчезнуть через десятки миллионов лет или множество световых циклов, но универсум, космос, как целое, продолжит свое существование, ибо он, конечно же, является системой с незатухающей активностью; ничто не свидетельствует о том, что работа Бесконечной Энергии, создавшей его, или сама эта Энергия имеют начало и конец. Пока что, как мы видим, невозможно в полной мере уподобить явь сну, так как жизнь во сне слишком сильно отличается от жизни наяву.
Но можно задаться вопросом, действительно ли наши сны полностью нереальны и бессмысленны, и не являются ли они образом, метафорическим отображением или символической транскрипцией или интерпретацией реальных событий. Чтобы получить ответ, мы должны хотя бы в общих чертах рассмотреть природу сна и феномен сновидений, понять, чем и как они порождаются. Во время сна наше сознание перестает воспринимать объективную реальность; полагают, что оно отдыхает, приостанавливая или прекращая свою деятельность, но так только кажется на первый взгляд. Прекращается бодрствующая активность, отдыхает поверхностный ум, приостанавливается сознательная деятельность нашего телесного существа, но внутреннее сознание не останавливает свою работу – оно погружается в новую внутреннюю активность, и из того, что оно делает во время сна, мы помним только произошедшее или записанное в той части нас, которая ближе к поверхности. Этой частью является сумрачный подсознательный слой, сохраняющийся у границы сна и бодрствования, воспринимающий или пропускающий через себя переживаемое нами во сне, а также сам являющийся творцом сновидений; но за ним открываются глубины и обширные пространства сублиминального, пребывает необъятность нашего скрытого бытия и сознания – реальность совершенно иного порядка. Обычно именно подсознательная часть в нас, являющаяся промежуточным звеном и посредником между сознанием и чистым бессознательным, посылает через этот поверхностный слой свои формации, принимающие формы снов и характеризующиеся бессвязностью и непоследовательностью. Многие из них являются неустойчивыми структурами, основанными на событиях нашей нынешней жизни, выбранных как будто бы наугад и наполненных разнообразным и причудливым содержанием; другие воскрешают прошлое или, скорее, определенные обстоятельства и персонажей прошлого, делая их основой аналогичных неустойчивых структур. Есть и другие подсознательные сны, которые кажутся чистой фантазией и на первый взгляд никак не связаны ни с прошлым, ни с настоящим; однако сейчас психоаналитики, впервые попытавшиеся более или менее научно взглянуть на наши сны, определенным образом интерпретировали символику сновидений, нашли ключи к тем переживаниям в нас, которые бодрствующее сознание должно знать и контролировать; это само по себе меняет всю природу и смысл того, что мы переживаем во сне. Возникает впечатление, что за всем этим скрывается нечто реальное и что это нечто имеет определенную практическую ценность. Но не одно только подсознательное творит сны. Подсознательное в нас является самым глубоким уровнем нашего тайного внутреннего бытия, граничащим с Бессознательным. На этом уровне нашего существа Бессознательное с трудом пробуждается и становится полусознательным; внешнее физическое сознание, когда оно отступает за покров бодрствования и начинает движение в сторону Бессознательного, тоже возвращается на этот промежуточный подсознательный уровень. Или если посмотреть с другой стороны, то эта сумрачная часть нас может быть охарактеризована как преддверие Бессознательного, через которое его формации поднимаются в наше бодрствующее или в наше сублиминальное существо.
Когда мы спим и наша поверхностная физическая часть, берущая свое начало в Бессознательном и являющаяся его творением, начинает опускаться к своим сумрачным корням, она входит в этот подсознательный слой, субстрат или преддверие, и обнаруживает здесь отголоски своего прошлого или следы устойчивых привычек ума и многократно повторявшихся ощущений, – ибо всё оставляет след в нашей подсознательной части и может вернуться в наше бодрствующее сознание через нее. Для нашего бодрствующего «я» это возвращение часто выглядит как возврат старых привычек, отвергнутых элементов природы, пробуждение уснувших или подавленных импульсов, или же оно проявляется не в столь явной, а в более тонкой, неуловимой и особым образом завуалированной форме, но в своей основе имеет те же самые подавленные или отвергнутые, но не удаленные окончательно импульсы и элементы. Во время сна этот феномен выражается в виде внешне причудливого конструирования, сочетания образов и действий, опирающихся на забытые впечатления или группирующихся вокруг них. Но смысл увиденного ускользает от бодрствующего сознания, так как оно не обладает ключом к подсознательной символике. Через какое-то время эта подсознательная активность, кажется, погружается в полную бессознательность, которую мы называем глубоким сном без сновидений; из этих глубин мы можем снова подниматься и видеть какие-то сны или же снова подняться на поверхность и пробудиться.
Но на самом деле в том, что называется нами глубоким сном без сновидений, мы погружаемся на более глубокий и плотный уровень подсознательного, входим в состояние, которое слишком всепоглощающе, затягивающе или слишком сумрачно, тяжело и инертно, чтобы посылать свои формации на поверхность, и мы, находясь в нем, видим, но не можем запомнить или удержать во внешнем, фиксирующем слое подсознательного эти еще более непонятные сны. Или же бывает, что часть нашего ума, которая остается активной во время сна тела, проникает во внутренние сферы нашего существа: сублиминальную ментальную, сублиминальную витальную, тонкую физическую, – и, уходя в них, утрачивает всякую сознательную связь с нашими поверхностными частями. Если мы неглубоко погружаемся в эти сферы, поверхностное подсознательное, являющееся нашим активным сознанием во сне, записывает нечто из того, что мы переживаем там; но оно записывает это в виде своих собственных образов на своем собственном языке, и часто эта запись запутывается свойственной подсознательному бессвязностью или, даже оставаясь максимально последовательной, искажается или облачается в образы, взятые из нашей повседневной жизни. Но если мы погружаемся еще глубже внутрь себя, увиденное не записывается и не может быть воспроизведено и нам кажется, что мы не видели никаких снов; и хотя в этом случае поверхность подсознания остается пассивной и молчащей, позади этого покрова продолжается активность внутреннего сознания. Эта непрекращающаяся активность делается для нас очевидной, когда мы становимся внутренне более сознательны и благодаря этому входим в контакт с более глубокими и плотными уровнями бессознательного и можем осознавать прямо во время сна или вспоминать, или восстанавливать после пробуждения то, что произошло, когда мы погрузились в эти инертные глубины. Можно достичь и еще большего – стать сознательным в более глубоких слоях своего сублиминального «я» и начать осознавать переживаемое на других планах нашего существа или даже в супрафизических мирах, куда сон позволяет нам тайно проникнуть. До нас доходит символическая запись этих переживаний; но осуществляет ее не подсознательное, а сублиминальное сознание, являющееся еще более великим творцом снов.
Когда сублиминальное подобным образом выходит на передний план и начинает действовать во время сна, может активизироваться наш сублиминальный ум, – сон тогда становится последовательностью мыслеобразов, часто выглядящих причудливо или очень красочно, решаются проблемы, которые наше бодрствующее сознание не могло решить, возникают предупреждения, предостережения, предсказания, видения, напоминающие реальные события, которые замещают обычные бессвязные сны подсознательного. Мы также можем видеть сочетания символических образов либо ментального, либо витального характера: ментальные образы отличаются четкостью, простотой и понятностью; витальные – зачастую сложны и представляются нашему бодрствующему сознанию чем-то необычным и неясным, но если нам удается отыскать ключ, сразу обнаруживается их смысл и своеобразная внутренняя логичность и последовательность образов. И, наконец, до нас могут дойти образы событий, наблюдаемых или переживаемых нами на других планах нашего собственного существа или вселенского существования: эти сны, как и символические, часто имеют непосредственное отношение к нашей собственной внутренней и внешней жизни или жизни других людей и позволяют увидеть части нашего или их ментального существа и витального существа, а также воздействующие на них силы, о которых нашему бодрствующему «я» ничего не известно; однако бывает, что такие сны не имеют никакого отношения ни к нашей жизни, ни к жизни других людей, а просто отражают деятельность других упорядоченных систем сознания, никак не связанных с нашим физическим существованием. Подсознательные сны составляют основную часть того, что мы обычно видим по ночам, и, как правило, именно их мы и помним; но иногда сублиминальному удается оставить в нашем спящем сознании достаточно глубокий след, что позволяет нам вспомнить сотворенные им сны после пробуждения. Если мы разовьем свое внутреннее существо и будем жить в более глубоком сознании по сравнению с большинством нормальных людей, доля подсознательных снов уменьшится и диапазон видимого нами во сне значительно увеличится; из подсознательных наши сны превратятся в сублиминальные и приобретут реалистичность и содержательность.
Можно даже стать полностью сознательным во сне и научиться прослеживать от начала и до конца или на протяжении больших временных промежутков его фазы; и тогда обнаруживается, что, засыпая, мы последовательно переходим от одного состояния сознания к другому и в итоге ненадолго погружаемся в светлый, незыблемый и лишенный снов покой (и именно благодаря этому восстанавливаем израсходованные энергии бодрствующей природы), а затем тем же путем возвращаемся в пробужденное состояние. Совершенно естественным является то, что, переходя от одного состояния к другому, мы забываем увиденное в предыдущем; после пробуждения в памяти остаются только наиболее яркие переживания или те, что мы испытывали непосредственно перед пробуждением; но это поправимо – можно научиться удерживать в памяти более длинные временн
Наше сублиминальное «я», в отличие от нашего поверхностного физического существа, не является творением энергии Бессознательного; это место встречи сознания, формирующегося в процессе эволюции из бессознательного, и сознания, низошедшего свыше для инволюции. Оно состоит из внутреннего ума, внутреннего витального существа, внутреннего или тонкого физического существа, превосходящего по своим размерам наше внешнее существо и природу. В нашем поверхностном «я» почти всё, что не является формациями первичной бессознательной Мировой Энергии или естественно развитыми функциями нашего поверхностного сознания, или реакциями на внешние воздействия универсальной Природы, скрыто порождается этими внутренними частями, – но даже в создании этих формаций, развитии этих функций и этих реакций сублиминальное принимает участие и оказывает на них значительное воздействие. Сознание сублиминального способно непосредственно взаимодействовать с универсальным, в отличие от нашего поверхностного существа, которое в основном опосредованно взаимодействует со вселенной, а именно – через чувственный ум и органы чувств. Сублиминальному присущи внутренние чувства: внутренние зрение, слух, осязание; но эти тонкие чувства, скорее, являются каналами, через которые внутреннее существо непосредственно познаёт объект, чем источниками информации: познавая, сублиминальное существо не зависит от своих чувств, которые только придают форму тому, что им непосредственно познаётся; они не заняты, как чувства бодрствующего ума, только передачей внешней информации об объектах, которая либо просто фиксируется умом, либо служит исходной точкой или основой для создания им их ментальных образов и опосредованного постижения. Сублиминальное имеет доступ на ментальные, витальные и тонкие физические планы универсального сознания, оно не ограничено материальным планом и физическим миром; оно владеет средствами связи с мирами, возникшими в процессе инволюционного нисхождения, и со всеми соответствующими им планами или мирами, которые могли возникнуть или были сотворены, чтобы служить ступенями для обратного восхождения от Бессознательного к Сверхсознательному. Именно в обширные царства этого внутреннего существования возвращаются наши ум и витальное существо, когда они отступают назад и прекращают свою внешнюю активность благодаря сну или внутреннему сосредоточению или погружению в глубокий транс.
В бодрствующем состоянии мы не осознаём свою связь с сублиминальным существом, хотя и получаем от него – абсолютно не зная источника – вдохновения, озарения, идеи, волевые и чувственные внушения, побуждения к действию, которые приходят с планов, лежащих ниже или позади ограниченной сферы нашего поверхностного существования. Сон, подобно трансу, распахивает перед нами двери сублиминального сознания; ибо во сне, как и в трансе, мы проникаем за покров ограниченной бодрствующей личности, а за этим покровом как раз и находятся просторы сублиминального существования. Но мы воспринимаем переживаемые события через сон и на языке сновидений, а не напрямую, как это бывает в состоянии, которое может быть названо внутренней пробужденностью и которое является наиболее доступной формой транса. Мы не пользуемся внутренним видением, обладающим предельной отчетливостью, или другими более четкими и конкретными способами восприятия, которые развиваются сублиминальным сознанием, когда оно, внутренне постигая, регулярно или спорадически входит в сознательный контакт с нашим бодрствующим «я». Сублиминальное с подсознательным как своим продолжением – ибо подсознательное тоже является частью этого скрытого существа – воспринимает внутренние феномены и супрафизические впечатления; поверхностное же подсознательное только записывает их. В Упанишадах о сублиминальном существе говорится как о Сновидном «Я», потому что обычно мы приобщаемся к его переживаниям и участвуем в них, видя сны и видения, глубоко погружаясь в себя и странствуя во внутренних мирах. И, аналогичным образом, о сверхсознательном в них говорится как о Спящем «Я», так как обычно и ум и чувства перестают что-либо воспринимать, когда мы проникаем в это сверхсознание. Ибо в более глубоком трансе, в который наш ум погружается, соприкасаясь со сверхсознательным, мы обычно не воспринимаем ни его посланий, ни образов того, что содержится в нем; и только благодаря целенаправленному развитию или особой практике мы, входя в сверхъестественное состояние или разрушая или расшатывая стены своего обычного «я», можем, бодрствуя, сознательно взаимодействовать со Сверхсознанием или получать его послания. Но, несмотря на эти метафоры – «сон со сновидениями» и «сон без сновидений», – авторы Упанишад ясно давали понять, что в этих состояниях сознания мы попадаем в сферы, которые столь же реальны, как и сферы бодрствования, где наше воспринимающее сознание действует как фиксатор или интерпретатор образов физических вещей или нашего взаимодействия с физической вселенной. Однако все три эти состояния: бодрствование, сон со сновидениями и сон без сновидений – вне всякого сомнения, могут быть расценены как разные варианты одной иллюзии, а все переживания, которые мы в них испытываем, отнесены к разряду конструкций иллюзорного сознания. В этом смысле наше бодрствующее состояние не менее иллюзорно, чем сон со сновидениями и сон без сновидений, так как единственной настоящей истиной или подлинной реальностью является неопределимое «Я» или Единосущее (Атман Адвайты), четвертое из описанных Ведантой состояний «Я». Но их в равной степени можно рассматривать и как три различных аспекта или измерения одной Реальности или три состояния сознания, в которых находит свое воплощение наше взаимодействие с тремя различными уровнями самовосприятия и мировосприятия.
Если это правильная оценка того, что мы переживаем во сне, то на сны уже нельзя смотреть просто как на нереальные образы нереальных вещей, временно навязанные как нечто реальное нашему дремлющему сознанию; сон уже даже как пример не годится для иллюстрации теории космической Иллюзии. Впрочем, можно сказать, что наши сны являются только отражением некой реальности, системой символических образов, а сами по себе нереальны, и что наше обычное восприятие вселенной тоже, по сути, только интерпретация реальности, упорядоченная совокупность символических образов. Да, действительно, поначалу мы воспринимаем физическую вселенную только в виде символов, которые внушаются или навязываются нашим органам чувств, и пока это так, воспринимаемое нами не совсем соответствует действительности; также можно допустить, что в определенном смысле и с определенной точки зрения воспринимаемое и осуществляемое нами может рассматриваться как символические образы некой истины, которую наши жизни пытаются выразить, но пока это удается лишь с частичным успехом и несовершенным сочетанием отдельных фрагментов. Если бы этим всё и ограничивалось, жизнь можно было бы охарактеризовать как сон в сознании Бесконечного, в котором мы видим себя и вещи. Но хотя поначалу мы воспринимаем объекты вселенной через призму органов чувств, получаемые образы дополняются, подтверждаются, упорядочиваются спонтанной интуицией, возникающей в сознании, сразу же соотносящей образ объекта с самим объектом и позволяющей получить реальное представление о нем. Таким образом, мы не только воспринимаем или читаем перевод или чувственную интерпретацию реальности, но и видим через чувственные образы саму реальность. Эта адекватность усиливается еще и за счет деятельности рассудка, который постигает и понимает закон вещей, воспринимаемых органами чувств, может всесторонне изучить чувственную интерпретацию и исправить имеющиеся в ней ошибки. Таким образом, мы воспринимаем реальную вселенную через призму образной чувственной интерпретации, опираясь на интуицию и рассудок – интуицию, позволяющую нам прикоснуться к вещам, и рассудок, выясняющий, благодаря своему концептуальному знанию, насколько соответствует истине их образ. Но также необходимо заметить, что, хотя наш образ вселенной, ее чувственная интерпретация представляет собой систему символических форм, а не точную копию или транскрипцию, не дословный перевод, воспринимаемое нами все-таки является символом, выражением того, что действительно существует, отражением неких реалий. Даже если наши образы неверны, они тем не менее отражают реальность, а не иллюзии; когда мы видим дерево, камень или животное, мы видим не мираж и не галлюцинацию; мы можем сомневаться в том, что образ верен, мы можем признать, что органы чувств другого человека или существа восприняли бы этот объект иначе, но всё равно есть нечто, придающее образу реальность, нечто, чему он в той или иной мере соответствует. Согласно же теории Иллюзии, единственной реальностью является неопределимое, лишенное качеств чистое Существование, Брахман, и его бытие просто невозможно ни правильно, ни искаженно перевести на язык символических образов, ибо для этого нужно, чтобы в этом Существовании имелись бы некие определимые составляющие или некие непроявленные истины его бытия, которые могли бы быть выражены в виде форм и имен, доступных нашему сознанию: чистое Неопределимое не может быть как-то интерпретировано, выражено через множество различных форм, мириады символов или образов, ибо в нем за исключением чистой Тождественности нет ничего, что можно было бы интерпретировать, символизировать или представлять. Поэтому аналогия со сном совершенно не подходит и лучше от нее отказаться; наш ум всегда может образно говорить о воспринимаемом и переживаемом им, как о сне, но если мы хотим выяснить, реально ли видимое нами и каковы фундаментальные смыслы или истоки существования, подобная метафора вряд ли нам поможет.
Если мы откажемся от аналогии со сном и уподобим видимый мир галлюцинации, то это не намного приблизит нас к подлинному пониманию теории космической Иллюзии. Галлюцинации бывают двух видов – ментальные, или идеативные, и зрительные или, более обобщенно, сенсорные. Когда мы видим образ объекта в отсутствии самого объекта, это иллюзорная конструкция, созданная органами чувств, зрительная галлюцинация; когда мы считаем объективным фактом субъективное творение ума, ошибочную ментальную конструкцию, объективизированную фантазию или не соответствующий действительности ментальный образ, мы имеем дело с ментальной галлюцинацией. Пример зрительной галлюцинации – мираж; классический пример ментальной – принятие веревки за змею. Попутно заметим, что есть множество феноменов, называемых галлюцинациями, которые на самом деле ими не являются, а представляют собой символические образы, приходящие из сублиминального сознания или переживаний, в которых сублиминальное сознание или чувство поднимаются на поверхность и позволяют нам войти в контакт с супрафизической реальностью; так, например, космическое сознание, благодаря которому мы, преодолевая свои ментальные ограничения, входим в контакт с некой безграничной реальностью, было расценено как галлюцинация. Рассматривая же обычные, ментальные или зрительные галлюцинации, мы обнаруживаем, что на первый взгляд они служат идеальным примером того, что в теоретической философии называют наложением; нереальный образ той или иной вещи накладывается на реальность – мираж на прозрачный воздух пустыни, образ змеи, которой нет, на веревку, которая есть. Мы можем прийти к выводу, что мир является такой галлюцинацией, наложением несуществующего образа вещей на чистую, вечную и единственную реальность Брахмана. Но тогда мы должны вспомнить о том, что, с каким бы типом галлюцинации мы ни сталкивались, ложный образ все-таки является образом некой реальной вещи, пусть и не присутствующей в том месте, на которое из-за ошибки ума или ошибки чувств он налагается. Мираж – это образ города, оазиса, бегущей воды или других отсутствующих объектов, и если бы эти объекты вообще не существовали, их иллюзорный образ, созданный ли умом, отраженный ли в воздухе пустыни, не мог бы возникнуть и показаться уму чем-то реальным. Змея существует, и галлюцинирующий человек знает об ее существовании и о том, как она выглядит: не будь на свете змей, веревка не смогла бы напомнить эту рептилию; ибо в данном случае источником ошибки становится внешнее сходство одной реально существующей вещи с другой. Следовательно, аналогия с галлюцинацией ничего нам не объясняет; она бы годилась только в том случае, если бы наш образ вселенной был бы искаженным отражением некой истинной вселенной, находящейся где-то еще, или же неким воображаемым проявлением Реальности, принимаемым умом за подлинное или, в силу определенного сходства, скрывающим подлинное. Но, согласно теории Иллюзии, мир является конгломератом призрачных форм, иллюзорной конструкцией, наложенной на чистую Реальность, на Единосущего, который вечно пуст и бесформен: в данном случае аналогия с галлюцинацией была бы уместна, если бы наш ум мог создавать в пустом воздухе пустыни образы вещей, которых вообще не существует, или если бы образы и змеи, и веревки и других не существующих в природе объектов просто представлялись бы нам на пустом месте.
Ясно, что это попытка уподобить два совершенно разных типа иллюзии, которые не объясняют друг друга и по сути своей не равноценны. Все ментальные или чувственные галлюцинации на самом деле являются искаженными или перенесенными в непривычную обстановку или невероятным образом скомбинированными или ложно воспринятыми образами вещей, которые, сами по себе, существуют или возможны или имеют какое-то отношение к реальности или как-то связаны с ней. Все ментальные ошибки и иллюзии возникают из-за того, что невежественный ум неверно обобщает данные или на основании уже имеющегося, текущего или доступного знания делает ложные выводы. Космическая же Иллюзия, будучи первичной и изначальной, не опирается на какую-либо реальность; она накладывает имена, формы, события, являющиеся чистым вымыслом, на Реальность, в которой никогда не было и никогда не будет никаких событий, имен или форм. Аналогия с ментальной галлюцинацией станет уместной только в том случае, если мы допустим, что некий безымянный, бесформенный и безотносительный Брахман и мир форм, имен и отношений равно реальны и могут накладываться друг на друга – образ веревки на образ змеи или образ змеи на образ веревки, – соотносясь примерно так, как активность Сагуны соотносится с покоем Ниргуны. Но если и то и другое реально, то оба должны быть либо разными аспектами Реальности, либо взаимозависимыми аспектами, позитивным и негативным полюсами, единого Существования. Как бы Ум ни заблуждался и ни путал одно с другим, это не могло создать космической Иллюзии, а только лишь ложное восприятие фактов реальности, неверное отношение к ним, вызванное Неведением. Если мы критически рассмотрим другие примеры или аналогии, якобы помогающие лучше понять, как действует Майя, то обнаружим, что все они в той или иной степени некорректны, а значит, не могут что-либо объяснить или подтвердить. Известный пример принятия перламутра за серебро, как и веревки за змею, основывается на внешнем сходстве двух предметов, оба из которых в принципе реальны; это никак не может быть аналогом наложения множественной и изменчивой иллюзии на единственную и неизменную Реальность. В случае оптической иллюзии, когда мы видим две луны вместо одной, объект удваивается, утраивается, учетверяется и т. д., и помимо реального объекта возникает один или несколько мнимых: но этот пример также не иллюстрирует взаимоотношения мира и Брахмана, ибо Майя порождает намного более сложный феномен – возникает не только множество иллюзорных образов Тождественного, скрывающих его единственную и вечно неизменную Тождественность, Единый не только начинает казаться множеством, но на этот сотканный из образов покров еще накладывается безграничное и удивительно упорядоченное разнообразие форм и движений, которые не имеют ничего общего с изначальной Реальностью. Примером такого упорядоченного многообразия могут служить грезы, видения, фантазии поэта или художника, которых на самом деле не существует; но это кажущееся многообразие все-таки является имитацией, неким аналогом реального и уже существующего многообразия, или же оно начинается с такой имитации, и даже в случае бесконечно богатого воображения или неудержимой фантазии в нем можно проследить некий имитационный элемент. Майя действует по-другому, она не имитирует, а изначально и с чистого листа творит нереальные формы и процессы, которые не имеют прообразов и не могут ни имитировать, ни отражать, ни искажать, ни продолжать то, что может быть обнаружено в Реальности. Принцип формирования иллюзий Ума иной, и он никак не может объяснить эту тайну; как и любой грандиозной космической Иллюзии такого рода, ей надлежит быть уникальной и неповторимой. Глядя на вселенную, мы видим, что достижение разнообразия на основе тождественности является повсеместным и главным приемом космической Природы; но во вселенной это разнообразие предстаёт не иллюзией, а реальным творением различных форм из одной изначальной субстанции. Мы повсюду сталкиваемся с Реальностью Единства, проявляющейся в реальности бесчисленных форм и сил его бытия. Процесс этого проявления, вне всякого сомнения, загадочен и даже мистичен, но всё, скорее, свидетельствует о том, что в основе лежит не мистика нереального, а работа Сознания и Силы, присущих бытию всемогущей Яви, самосозидание, направляемое вечным самопознанием.
В связи с этим сразу же встает вопрос о природе Ума, прародителя этих иллюзий, и его отношениях с изначальным Существованием. Мы должны выяснить, является ли он детищем и инструментом изначальной Иллюзии или он сам является первичной Силой или Сознанием, способной творить и создавать ошибочные или мнимые образы? Или же есть некая изначальная Истина-Сознание, являющаяся подлинным творцом мироздания, а ментальное неведение – просто искажение и неадекватное восприятие истин Существования, отход от этой Истины-Сознания? Наш собственный ум, в любом случае, не является первичной и изначальной творческой энергией Сознания; он, как и любой ум такого типа, должен быть производным, неким инструментальным демиургом, промежуточным творцом. И тогда ошибками ума, которые являются результатом промежуточного Неведения, скорее всего, не удастся по-настоящему объяснить природу или процессы изначальной творческой Иллюзии, всё созидающей Майи. Наш ум находится между сверхсознанием и подсознанием и воспринимает послания и от того, и от другого: он пребывает между тайным сублиминальным существованием и видимым космосом; он получает вдохновения, интуитивные прозрения, фантазии, побуждения к познанию и действию, образы субъективных реалий или возможностей из неизвестного внутреннего источника; из видимого космоса он получает образы уже реализованных событий и на возможности их осуществления в будущем. Он воспринимает сущностные, возможные или текущие истины; он начинает с того, что уже реализовано и существует в физической вселенной, и в процессе своей субъективной деятельности выявляет нереализованные возможности, которыми обладают эти реалии, или на которые они указывают, или к которым он может прийти, оттолкнувшись от них: одни возможности он отбирает для своей субъективной деятельности и делает их воображаемые или внутренне сконструированные образы предметом для размышлений; другие он объективизирует и пытается реализовать. Но он получает вдохновения и побуждения к действию также свыше и изнутри, из невидимых источников, а не только в результате взаимодействия с видимыми космическими феноменами; он постигает совсем другие истины, не похожие на истины окружающей физической реальности, и тоже субъективно размышляет над исходными или сконструированными образами этих истин или избирает некоторые для объективизации и пытается реализовать.
Наш ум исследует и использует факты действительности, прозревает или воспринимает еще не известные или не реализованные истины, имеет дело с возможностями, связывающими истину и действительность. Но он не обладает всеведением бесконечного Сознания; он ограничен в знании и вынужден расширять его с помощью воображения и новых открытий. Он, в отличие от бесконечного Сознания, не проявляет известное, а вынужден исследовать неизвестное; возможности Бесконечного предстают перед ним не как результаты или варианты проявления скрытой Истины, а как фантазии, конструкции или творения его собственного безграничного воображения. Он не обладает всемогуществом бесконечной сознательной Энергии; он может осуществлять или реализовывать только то, что допускается этой космической Энергией, или то, что ему под силу внедрить или включить в общую сумму вещей, потому что использующая его сверхсознательная или сублиминальная тайная Божественность предусматривает проявление этого в Природе. Его Знание ограничено в силу своей неполноты, а также подверженности ошибке и Неведению. Имея дело с фактами реальной действительности, он может недосмотреть, злоупотребить, придать неверную форму; имея дело с возможностями, он может неправильно сочетать, неправильно комбинировать, неправильно применять, неправильно определять приоритеты; имея дело с открывшимися ему истинами, он может искажать, ложно толковать, нарушать гармонию. Он также способен создавать свои собственные конструкции, которые не согласуются с существующими обстоятельствами, не имеют никакой возможности для реализации, не опираются ни на какую истину; но, тем не менее, создавая эти конструкции, он опирается на факты реальной действительности, хотя и неверно истолкованные, ухватывается за недозволенные возможности или же руководствуется истинами в сферах, где они неприменимы. Ум творит, но не является первичным творцом. Этот демиург не только не всемогущ и не всеведущ, но даже и не всегда эффективен. Майе же, Силе Иллюзии, напротив, приписываются качества изначального творца, ибо она творит всё из ничего, если, конечно, мы не допускаем, что в качестве материала она использует субстанцию Реальности, но тогда творимые ею объекты должны быть в определенной степени реальны; она обладает совершенным знанием того, что хочет создать, и совершенной силой, способной творить то, что она пожелает. И хотя всеведуща и всемогуща она только в отношении собственных иллюзий, она с волшебной безошибочностью и властностью связывает и гармонизирует их, в высшей степени эффективно навязывает земному сознанию свои формации или плоды воображения, выдавая их за истины, возможности, реальную действительность.
Наш ум действует максимально эффективно и с твердой уверенностью, когда он снабжен неким материалом, с которым он может работать или на который он, по крайней мере, может опереться в своей деятельности, или когда он в состоянии управлять познанной им космической силой, – он уверен в своих шагах, когда ему приходится иметь дело с чем-то реальным и конкретным; этот принцип взаимодействия с объективизированными или обнаруженными фактами или феноменами действительности и создания на их основе новой реальности позволил физической Науке добиться невероятных успехов. Но в данном случае речь, конечно же, идет не о творении иллюзий, не о творении чего-то несуществующего в пустоте и превращении его в кажущуюся реальность, как это приписывается космической Иллюзии. Ибо Ум может создавать только то, что позволяет исходный материал, и он может управлять силой Природы только в рамках ее потенциальных возможностей; он может вообразить или открыть только то, что изначально и потенциально уже присутствует в Природе. С другой стороны, он получает вдохновляющие идеи или побуждения к творчеству из своих собственных глубин или свыше, но они могут принять должную форму только в том случае, если они истинны или потенциально осуществимы, а не по собственному усмотрению ума; ибо если ум вдохновляется чем-то неистинным и потенциально невозможным, его замысел не может быть осуществлен и стать реальным творением Природы. Майя же, наоборот, даже творя на основе Реальности, создает некую новую структуру, не имеющую с этой Реальностью ничего общего и не являющуюся в рамках этой Реальности чем-то практически достижимым или потенциально возможным; если же она творит из материала Реальности, она создает вещи, которые невозможны с точки зрения этой Реальности или никак не согласуются с ней, – ибо Майя порождает формы, а считается, что Реальность бесформенна, неспособна к формообразованию, Майя порождает некие определенные качества, а считается, что Реальность абсолютно неопределима.
Но человеческий ум обладает способностью фантазировать, он может создавать свои собственные ментальные формации и принимать их за что-то подлинное и реальное: в этом он, как может показаться, чем-то похож на Майю. Но наше ментальное воображение является инструментом Неведения; это средство или прием, к которым приходится прибегать уму в силу ограниченности собственного знания и практических возможностей. Ум компенсирует эти недостатки воображением: он использует его, чтобы, отталкиваясь от вещей явных и видимых, прийти к тому, что скрыто и невидимо; он предпринимает попытку творить свои собственные образы возможного и невозможного; он создает иллюзорную действительность или рисует образы предполагаемой или вымышленной истины вещей, которые опровергаются внешним опытом и не встречаются в обычной жизни. Так, по крайней мере, на первый взгляд, он работает; но на самом деле это прием или один из его приемов, позволяющий ему улавливать какие-то из бесконечных возможностей Бытия и даже обнаруживать или постигать неизвестные возможности Бесконечного. Но, поскольку он делает это, не опираясь на знания, он создает пробные конструкции истин, возможностей и еще не существующих реалий: будучи ограниченным в своем восприятии озарений, ниспосылаемых Истиной, он воображает, строит гипотезы, сомневается, истинно ли полученное им знание или нет; так как ему трудно уловить или выявить то, что потенциально осуществимо, он конструирует возможности, которые надеется реализовать или хочет видеть реализованными; так как его способность к реализации ограничена противоположностями материального мира, он представляет себе мысленные свершения, пытаясь удовлетворить свои творческие амбиции и насладиться игрой собственного воображения. Но необходимо заметить, что благодаря воображению он все-таки воспринимает образы истины, а также выявляет возможности, которые реализуются впоследствии, и, благодаря своему воображению, часто очень эффективно воздействует на мировую действительность. Мечты, которые снова и снова возникают в человеческом уме, вроде идеи воздухоплавания, часто в итоге реализуются; индивидуальные ментальные формации могут реализоваться, если они или создавший их ум обладают достаточной силой. Мечты могут создавать условия своей собственной реализации, особенно если они поддерживаются коллективным умом, и со временем могут склонить на свою сторону космическую Волю. На самом деле за всеми фантазиями и мечтами стоят скрытые возможности: некоторые способны однажды в какой-то форме реализоваться, возможно, породив совершенно новую форму реальности; большая часть обречена так и остаться нереализованной, ибо состоит из возможностей, которые не вписываются в образ или схему нынешнего творения, превосходят существующие пределы возможностей индивида, не согласуются с коллективным или видовым принципом или чужды природе или судьбе этого ограниченного мирового существования.
Таким образом, фантазии ума не совсем иллюзорны и надуманны: они основываются на его внешнем опыте или, по крайней мере, исходят из него, являясь вариациями на тему действительности, или же они символизируют гипотетические или теоретические возможности Бесконечного – то, что могло бы быть, если бы другие истины проявились, если бы существующие потенциальные возможности были иначе организованы или же если другие возможности, помимо известных, стали бы потенциальными. Более того, благодаря этой способности, формы и силы других, не физических, миров могут взаимодействовать с нашим ментальным существом. Даже когда фантазии причудливы или принимают форму галлюцинаций или иллюзий, они основываются на чем-то реальном или возможном. Ум создает образ русалки, но это фантастическое существо возникает за счет соединения двух реальностей, пусть и немыслимым и не укладывающимся в обычные земные нормы способом; ангелы, грифоны, химеры конструируются по тому же принципу: иногда воображение становится воспоминанием о былых фактах или феноменах действительности, как в случае с мистическим образом дракона, иногда оно является представлением образа или события, которое реально или может быть реальным на других планах или в других условиях существования. Даже бредовые идеи сумасшедшего основаны на причудливом сочетании фактов реальности, так, например, одержимый бредом величия объединяет свою собственную персону, королевский сан и Англию и представляет себя восседающим на троне Тюдоров и Плантагенетов. Далее, когда мы проникаем своим взглядом достаточно глубоко и достигаем истоков ментальных заблуждений, мы обычно обнаруживаем, что они представляют собой неправильное сочетание, использование, понимание или применение элементов опыта и знания. Само воображение, по сути, является заменителем более истинной способности – интуитивного предчувствия возможного и вероятного: по мере восхождения ума к Сознанию-Истине умение мечтать и фантазировать становится истинным воображением, которое придает ограниченной адекватности или неадекватности уже обретенного и сформулированного знания сияние и цвет более высокой истины, и в конце концов в трансформирующем высшем свете оно полностью замещается более высокими истинными способностями или превращается в интуицию и вдохновение; Ум в процессе этого подъема перестает быть творцом иллюзий и архитектором ошибок. Всё это свидетельствует о том, что ум не является самовластным творцом несуществующих или созданных в пустоте вещей: он олицетворяет собой неведение, пытающееся познать; сами его иллюзии основываются на чем-то реальном и являются следствием ограниченного знания или полуневедения. Будучи инструментом космического Неведения, Ум, по всей видимости, не является силой или инструментом космической Иллюзии и не действует подобно им. Это искатель и открыватель или настоящий или кажущийся творец истин, возможностей и реалий, и было бы рациональным предположить, что изначальные Сознание и Сила, производным которых должен быть ум, тоже творят истины, возможности и реальную действительность, но они не ограничены, в отличие от ума, в масштабах своей деятельности, не подвержены ошибке, так как свободны от любых форм неведения и представляют собой безупречные инструменты или изначальные силы верховного Всемогущества и Всеведения, вечного Знания и Мудрости.
Таким образом, у нас остается две возможности. Во-первых, мы можем предположить, что есть изначальные сознание и сила, творящие иллюзии и нечто нереальное и использующие ум в качестве своего инструмента или посредника на уровне человеческого или животного сознания. Тогда многообразная вселенная, которую мы видим, нереальна, является творением Майи, а реален только некий неопределимый и лишенный каких-либо различий Абсолют. Во-вторых, с той же долей вероятности мы можем предположить, что есть верховная или космическая Истина-Сознание, творящая подлинную вселенную, но использующая действующий в ней ум как несовершенное сознание, невежественное и обладающее только частичным знанием, – сознание, которое в силу своего невежества или недостаточного знания способно на ошибку, неверное представление, неправильное или субъективное толкование познанного, неуверенное приближение к неизвестному, на создание ущербных концепций и построений, на постоянное колебание между истиной и заблуждением, знанием и неведением. Но это невежественное сознание, на самом деле, пусть и неуверенно, но опирается на знание и движется по направлению к знанию; оно потенциально способно сбросить свои оковы, превзойти свои ограничения, избавиться от примеси неведения и в результате этого освобождения превратиться в Сознание-Истину, в могущество изначального Знания. Мы до сих пор рассуждали, исходя, скорее, из второго предположения; а оно указывает на то, что наше сознание по своему характеру не склонно решать стоящую перед ним проблему, с помощью теории Космической Иллюзии. Проблема существует, но она заключается в том, что, воспринимая себя и объекты, мы смешиваем Знание с Неведением, и именно причину этого смешения мы и должны отыскать. Вполне можно обойтись без изначальной силы Иллюзии, всегда таинственно присутствующей в вечной Реальности или вмешивающейся и налагающей мириады несуществующих форм на неизменно чистое, вечное и абсолютное Сознание или Сверхсознание.
Глава VI
Реальность и космическая иллюзия
Вечное – истинно; мир – ложен.
Владыка Майи творит этот мир своей Майей, и внутри него сокрыт другой; надлежит знать его Майю как Природу, а Владыку Майи как великого Господа всего.
Пуруша является всем, что существует, что было и что будет; он – владыка Бессмертия и он – всё, что взрастает посредством пищи.
Всё есть Божественное Бытие.
Пока что нам ясны лишь некоторые внешние аспекты проблемы, которая, в своих основах, по-прежнему остается нерассмотренной и нерешенной. Мы так и не знаем, какова природа изначального Сознания или Могущества, сотворившего в своем замысле или проявившего вселенную, и как наше мировосприятие соотносится с ним, – короче говоря, нам еще предстоит выяснить, является ли вселенная вымыслом, плодом воображения сознания, навязанным нашему уму верховной силой Иллюзии, или же подлинной формацией бытия, которую мы воспринимаем, обладая всё еще скудными, но всё же растущими знаниями. И дело не столько в Уме или в космическом сне или космической галлюцинации, порожденной Умом, сколько в природе Реальности, в достоверности происходящих в ней или наложенных на нее созидательных процессов, в присутствии или отсутствии реального содержания в нашем или ее сознании или нашем или ее восприятии вселенной. Иллюзионисты могли бы покритиковать наш реалистический взгляд на существование, сказав, что всё это может выглядеть реальным только в рамках космической Иллюзии; космос – это некая система, механизм, с помощью которого Майя осуществляет свою деятельность и поддерживает себя в Неведении: но истины, возможности, реалии этой космической системы подлинны и реальны только внутри Иллюзии, а за пределами ее магического круга теряют свое значение; они не являются устойчивыми и вечными реалиями; всё – и труды Знания в не меньшей степени, чем труды Неведения – временно и преходяще. Можно согласиться с тем, что знание является полезным инструментом Иллюзии Майи, с помощью которого удается вырваться из нее, освободить от ее чар Ум; духовное знание необходимо: но единственной подлинной истиной, единственной неизменной реальностью, пребывающей по ту сторону двойственности знания и неведения, является вечный и безотносительный Абсолют или «Я», вечное чистое Существование. Всё здесь зависит от того, как ум представляет, а ментальное существо воспринимает реальность; ибо уму свойственно интерпретировать сходные во всех остальных отношениях данные, феномены Вселенной, индивидуальный опыт, реализацию верховной Трансцендентности в соответствии со своим восприятием или представлением о реальности. Любое ментальное представление зависит от трех составляющих: воспринимающего, процесса восприятия и воспринимаемого, или объекта восприятия. Можно утверждать или отрицать реальность любого или даже всех трех этих элементов; тогда вопрос сводится к тому, какие из них (если таковые вообще есть) реальны и в какой степени или в каких пределах. Если же все три отвергаются как инструменты космической Иллюзии, то возникает естественный вопрос: есть ли что-либо реальное, помимо них, и, если есть, как связаны Реальность и Иллюзия?
Можно утверждать, что реален объект восприятия, то есть объективная вселенная, отрицая или недооценивая реальность воспринимающего индивида и его воспринимающего сознания. Согласно теории ортодоксального Материализма, сознание порождается работой материальной энергии в Материи, секрецией или активностью мозговых клеток, физическим восприятием образов и откликом мозга, рефлекторным ответом или реакцией Материи на воздействие Материи. Даже если сделать это утверждение менее категоричным и попытаться объяснить возникновение сознания иными причинами, оно всё равно останется лишь временным и вторичным феноменом, а не устойчивой Реальностью. Воспринимающий индивид представляет собой лишь тело и мозг, способный на автоматические реакции, которые мы обычно и называем сознанием: индивид обладает только относительной подлинностью и временной реальностью. Но если Материя сама оказывается чем-то нереальным или производным и лишь феноменом Энергии, что сейчас представляется весьма вероятным, то тогда единственной Реальностью остается Энергия; тогда воспринимающий, его восприятие и воспринимаемое становятся только феноменами Энергии. Но Энергия без Бытия или Существования, обладающего ею, или Сознания, поддерживающего её, Энергия, изначально действующая в пустоте – ибо материальная сфера, в которой мы видим проявление ее действия, сама является творением, – очень напоминает ментальную конструкцию, нечто нереальное; или же ее созидательная работа начинает казаться временной и необъяснимой вспышкой активности, которая в любой момент может прекратиться; и тогда только Пустота Бесконечного становится устойчивой и непреходящей реальностью. Буддистское представление о том, как Действие становится космическим фактом, о воспринимающем, восприятии и объекте восприятия, как об элементах кармической конструкции, наводило на такие мысли; ибо из него логически вытекало то, что реально только Небытие, Пустота или Ничто. Хотя вполне возможно, что во вселенной действует не Энергия, а Сознание; как Материя сводится к Энергии, которая сама по себе неощутима и обнаруживается только благодаря своей деятельности и ее результатам, так и Энергия может быть сведена к деятельности Сознания, тоже обнаруживаемого только благодаря результатам своей деятельности и производимым изменениям. Но, если предположить, что это Сознание тоже действует в Пустоте, мы будем вынуждены прийти к тому же самому заключению – что оно является творцом временных феноменальных иллюзий и само иллюзорно; только Пустота, бесконечный Ноль, изначальное Небытие является непреходящей Реальностью. Но подобные выводы не неизбежны; ибо за этим Сознанием, ощутимым только благодаря своей деятельности, может присутствовать невидимое изначальное Существование: тогда Сознательная Энергия этого Существования становится реальностью, как и ее творения, сделанные из тончайшей субстанции бытия, недоступной органам чувств (но на определенной стадии работы Энергии воспринимаемой ими как Материя), а также индивидуум, возникающий как сознательный представитель изначального Существования в мире Материи. Эта изначальная Реальность могла бы быть духовным космическим Существованием, неким Первобогом, или иметь какой-то иной статус; но, в любом случае, вселенная перестает быть иллюзией или просто феноменом и превращается в нечто реальное.
В классической теории Иллюзионизма единственной Реальностью считается высшее духовное Существование: оно, в силу своей изначальности и неповторимости, уподобляется высшему сокровенному «Я», но природные существа, являющиеся этим «Я» в своей глубинной сути, тем не менее, преходящи и призрачны; в своей абсолютности оно предстает как первооснова всех вещей, но вселенная, воздвигнутая на этой первооснове, либо не существует и только кажется, либо реальна только отчасти; мы видим космическую иллюзию. Ибо эта Реальность единственна и неповторима, вечно неизменна и не предполагает никакого иного Существования; больше ничего нет, у этого Бытия нет никакого подлинного становления: оно остается и вечно должно оставаться безымянным, бескачественным, бесформенным, безотносительным и статичным; если оно и обладает Сознанием, то таким, которое осознаёт только свое собственное абсолютное бытие. Но тогда как связаны Реальность и Иллюзия? Какое чудо или таинство породило Иллюзию или как ей удается вечно возникать или существовать во Времени?
Так как реален только Брахман, то подлинным творцом или создателем различных видов реальности может быть только сознание или сила Брахмана. Но поскольку, помимо чистого и абсолютного Брахмана не может быть никакой другой реальности, то не может быть и подлинной созидательной силы Брахмана. Если бы сознание Брахмана обладало знанием реальных существ, форм и событий, то это означало бы истинность Становления, духовную и материальную реальность вселенной, которую опровергает и отменяет опыт познания высшей Истины и с которой ее одинокое существование логически несовместимо. Творения Майи – существа, имена, формы, события, вещи – только видимость, их невозможно считать реальными, они противоречат неопределимой чистоте Единосущего. Следовательно, Майя не реальна и не существует: она сама является иллюзией и порождает мириады иллюзий. Но, тем не менее, эта иллюзия и ее действия так или иначе существуют и должны обладать какой-то реальностью: более того, вселенная существует не в Пустоте, а накладывается (и тем самым приобретает устойчивость) на Брахмана, она, в каком-то смысле, опирается на эту единственную Реальность; мы сами, пребывая в Иллюзии, наделяем Брахмана ее формами, именами, отношениями, событиями, осознаём все вещи как Брахмана, видим Реальность через призму этих иллюзий. Значит, Майе присуща какая-то реальность; она одновременно реальна и нереальна, существует и не существует; или можно сказать, что она ни реальна, ни нереальна, что она является парадоксом, непостижимой загадкой. Но что это за загадка и разрешима ли она? Какова природа этой призрачной реально-нереальной Майи?
На первый взгляд, вывод о том, что Брахман должен так или иначе воспринимать Майю, напрашивается сам собой – ибо Брахман является единственной Реальностью, и если не он, то тогда кто воспринимает Иллюзию? Никаких иных воспринимающих субъектов не существует; индивидуальное «я» в нас, вроде бы являющееся таким субъектом, само феноменально, нереально и сотворено Майей. Но если воспринимает Брахман, то как иллюзия может существовать хотя бы одно мгновенье, ибо истинное сознание Воспринимающего представляет собой осознание самого себя, своего собственного, единственного и чистого, самосущего бытия? Если Брахман воспринимает мир и вещи с помощью истинного сознания, тогда они должны быть самим этим Брахманом, а значит, реальными; но, поскольку они в лучшем случае являются формами чистого самосущего бытия, а не самим этим бытием, и воспринимаются через призму феноменального Неведения, их реальность допустить невозможно. И, тем не менее, мы должны хотя бы условно согласиться с реальностью вселенной, допустить невозможное, поскольку есть Майя, вершащая свои труды и вызывающая у духа ощущение, пусть и обманчивое, что они реальны. Именно из этой точки зрения мы должны исходить, рассматривая и решая данную дилемму.
Если Майя в какой-то степени реальна, то совершенно очевидно, что воспринимает ее не кто иной, как Брахман, Реальность. Майя может быть способностью Брахмана воспринимать и обнаруживать различия, ибо сознание Майи тем и отличается от истинного сознания духовного «Я», что оно способно к творческому восприятию различий. Или Майя, по меньшей мере, должна быть (если это создание различий рассматривается только как результат, а не как суть деятельности Майи) некоей способностью, присущей сознанию Брахмана, – ибо только сознание может видеть или творить иллюзию, а кроме сознания Брахмана, какого-то иного изначального или созидающего сознания нет и быть не может. Но поскольку Брахман также вечно осознаёт себя, должно существовать двойственное состояние Сознания-Брахмана: в одном Брахман осознаёт единственную Реальность, в другом – иллюзорные образы, которым оно, благодаря своему творческому восприятию их, придает некую кажущуюся реальность. Эти иллюзии не могут быть сделаны из субстанции Реальности, так как в этом случае они тоже должны быть реальны. Если эта точка зрения верна, то невозможно согласиться с утверждением Упанишад о том, что мир творится из высшего Существования и представляет собой продукт, становление или производное вечного Бытия. Брахман не является материальной причиной вселенной: наша природа – в отличие от нашего «я» – не сделана из его духовной субстанции; материалом ей служит нереальная реальность Майи. А наше духовное существо, наоборот, сотворено из этой субстанции и воистину является Брахманом; Брахман превосходит Майю, но также может воспринимать свои творения, пребывая как внутри Майи, так и над ней. Наличие этого двойственного осознания представляется единственным правдоподобным объяснением того, как могут сосуществовать реальный и вечный Субъект восприятия, иллюзорный Объект восприятия и само Восприятие, являющееся полуреальным творцом нереальных объектов.
Если этого двойственного осознания не существует, если Майя является единственной сознательной силой Брахмана, тогда одно из двух предположений должно быть верно: либо Майя представляет собой субъективную деятельность Брахманического сознания (а значит, реально существует как некая сила), выходящего из состояния тишины и сверхсознательной неподвижности и испытывающего переживания, которые реальны, потому что являются частью сознания Брахмана, и одновременно нереальны, потому что не являются частью его бытия, либо Майя представляет собой силу космического Воображения, присущую вечному бытию Брахмана и из ничего творящую имена, формы и события, которым не свойственна даже относительная реальность. В последнем случае сама Майя была бы реальным началом, а ее труды полностью иллюзорными, чистой воды фантазиями: но можем ли мы утверждать, что сила Воображения является единственной динамической или творческой силой Вечного? Воображение необходимо не целостному существу, обладающему невежественным сознанием; ибо такое существо вынуждено компенсировать свое невежество фантазиями и предположениями: подобного не может происходить в единственном сознании единственной Реальности, у которой, в силу ее неизменной чистоты и самодостаточности, нет никаких причин строить иллюзии. Непонятно, какие внутренние факторы могут побудить или заставить это Единственное Существование (совершенное в своей сокровенной сути, блаженное в своей вечности, не содержащее ничего, что могло бы быть проявлено, и неизменно безупречное) творить нереальное Время и Пространство и до бесконечности наполнять их призрачными образами и событиями, образующими непрерывное космическое представление. Такой вариант решения проблемы выглядит логически несостоятельным.
Первый вариант, предполагающий, что реальность нереальна в силу своей чистой субъективности, основывается на различиях, которые пребывающий в физической Природе ум проводит между своим субъективным и объективным опытом; ибо он только объективное считает полностью и по-настоящему реальным. Но подобное различие едва ли может существовать в Брахманическом сознании, так как там нет ни субъекта, ни объекта, либо сам Брахман является единственным возможным субъектом своего сознания и единственно возможным объектом; для Брахмана ничто не может быть внешним и объективным, поскольку не существует ничего, кроме Брахмана. Следовательно, эта идея о субъективной деятельности сознания, в процессе которой создаются мириады иллюзий, отличные от единственного подлинного объекта или искажающие его, выглядит попыткой нашего ума уподобить Брахмана себе; он приписывает чистой и совершенной Реальности свои собственные несовершенства, наделяет ее качествами, которые, на самом деле, не свойственны Верховному Бытию. С другой стороны, о различии между сознанием и бытием Брахмана можно говорить только в том случае, если Брахманическое бытие и Брахманическое сознание представляют собой две отдельные сущности, – сознание навязывает свои переживания чистому существованию бытия, не будучи способным затронуть, повлиять или проникнуть в него. Тогда Брахман – либо как единственный верховный Самосущий, либо как «Я» реально-нереального индивидуума, погруженного в Майю – должен осознавать, благодаря своему истинному сознанию, навязанные ему иллюзии и понимать, что это иллюзии; только некая энергия Майи-природы или нечто в ней могло бы быть введено в заблуждение своими собственными фантазиями, – или же, зная, что это фантазии, стало бы и дальше воспринимать и действовать, как бы не ведая об этом. Такую же двойственность переживает наше сознание в Неведении, когда оно отделяется от действий Природы и начинает воспринимать «Я» внутри как единственную реальность, а всё остальное как не-«я» и иллюзию, но внешне вынуждено действовать так, словно всё остальное тоже реально. Но этот вариант предполагает, что Брахману не свойственно единственное и неделимое чистое существование и чистое сознание; таким образом, внутри его невыразимой целостности возникает дуализм, который, по сути, равноценен дуализму Пуруши и Пракрити, Души и Природы – двойственному Принципу, приписываемому Санкхьей всему сущему. Если мы не изменим свое изначальное представление о Реальности и не признаем за ней способность входить в разные состояния сознания или разные состояния бытия, то и от этих вариантов придется отказаться, как от логически несостоятельных.
Но даже если мы допускаем наличие у Брахмана двойственного сознания, нельзя рассматривать его как двойственную силу Знания-Неведения, которая настолько же реальна для Верховного Существования, насколько она реальна для нас во вселенной. Мы не можем предположить, что Брахман как-то подчинен Майе, ибо это означало бы, что самоосознание Вечного омрачено принципом Неведения; мы, таким образом, наделили бы вечную Реальность ограничениями собственного сознания. Одно дело, Неведение, возникающее в процессе проявления или вмешивающееся в него, будучи следствием подчиненной деятельности Сознания и частью божественного космического плана и эволюционного замысла, – это понятно и объяснимо; а другое – совершенно бессмысленные неведение или иллюзия, вечно пребывающие в изначальном сознании Реальности и не понятно откуда берущиеся; это похоже на произвольную ментальную конструкцию, не имеющую никакой реальной основы в истине Абсолюта. Двойственное сознание Брахмана должно означать совсем не неведение, а умение осознавать собственную суть и добровольно творить мириады иллюзий, которые удерживаются во фронтальном сознании. Он должен одновременно обладать знанием как самого себя, так и иллюзорного мира и поэтому не может заблуждаться и считать его реальным. Заблуждение возникает только в самом иллюзорном мире, а «Я» или Брахман в мире либо наслаждается свободным участием в игре, либо наблюдает, оставаясь отделенным и незатронутым, эту игру, пленяющую только ум Природы, сотворенный для нее Майей. Но это, пожалуй, означало бы, что у Вечного, не удовлетворенного своим чистым абсолютным существованием, есть потребность творить и забавляться на протяжении Эпох драмой имен, форм и событий; он, будучи единственным, хочет видеть себя множественным, будучи умиротворенным, блаженным и всезнающим, хочет созерцать реалистичное или символическое смешение знания и неведения, восторга и страдания, нереальное существование и бегство из нереального существования. Ибо для индивидуального существа, созданного Майей, есть возможность освобождения; Вечному же не от чего освобождаться, и игра вечно продолжается, ничем не кончаясь. Или, если у него нет потребности, то есть намерение творить подобным образом или желание придать этой игре противоположностей динамику или автоматизм, – но если под Реальностью мы понимаем только это вечное и чистое, всегда неизменное существование, то у нее даже теоретически не может быть ничего подобного потребности, намерению, желанию или автоматизму. Это, конечно же, некое объяснение, но такое, которое по-прежнему оставляет мистерию вселенной непонятной и иррациональной; ибо это динамическое сознание Вечного прямо противоположно его статической и подлинной природе. Воля или Сила творить или проявлять, вне всякого сомнения, присутствуют: но если эта воля или сила принадлежит Брахману, то результатом должно стать творение реальных форм Реального или проявление вневременных процессов его бытия в вечном Времени; ибо кажется невероятным, чтобы Реальность с помощью своей единственной силы проявляла бы нечто противоположное себе или творила бы несуществующие объекты в иллюзорной вселенной.
Пока что, решая эту загадку, мы не находим удовлетворительного ответа, но, возможно, мы ошибаемся, приписывая Майе или ее деятельности пусть и относительную, но все-таки реальность – может быть подлинное решение заключается в смелом допущении того, что она и ее действия абсолютно нереальны. Эта абсолютная нереальность, кажется, подтверждается некоторыми утверждениями сторонников теории иллюзорности проявленного мира или некоторыми аргументами, которые они выдвигают в поддержку своей доктрины. Только рассмотрев эту сторону проблемы, мы сможем с уверенностью приступить к поиску решения, основывающегося на относительной или частичной реальности вселенной. Есть, конечно же, мыслители, которые просто отбрасывают эту проблему, объявляя ее надуманной и несуществующей; они утверждают, что сам вопрос о том, как возникла Иллюзия, как вселенная смогла оказаться в чистом существовании Брахмана, неправомерен: проблемы не существует, так как не существует и самой вселенной, – Майя нереальна, Брахман же, являясь единственной истиной, всегда существовал и всегда будет существовать. Брахман не затрагивается никаким иллюзорным сознанием, и никакая вселенная не возникает в его вневременной реальности. Но подобное объяснение – либо пустая софистика, игра формальной логики, в ходе которой логический рассудок прячет свою голову в зыбучем песке слов и идей, отказываясь видеть или решать реальную и сложную проблему, либо попытка по-новому взглянуть на проблему, так как, на деле, утверждается, что Майя, как и созданная ею вселенная, независима и абсолютно нереальна, а значит, отрицается какая-либо связь между Майей и Брахманом. Если реальной вселенной не существует, а существует космическая Иллюзия, нам нет нужды выяснять, как она возникла, как она умудряется существовать, как она связана или не связана с Реальностью и зачем мы сами существуем в Майе, зачем подчиняемся ее циклам и зачем освобождаемся от нее. Ибо в этом случае мы вынуждены предположить, что Брахман не воспринимает Майю или ее деятельность и сама Майя не является силой Брахманического сознания: Брахман сверхсознателен, погружен в свое собственное чистое бытие или осознаёт только свою собственную абсолютность; он не имеет к Майе никакого отношения. Но тогда либо Майя не может существовать даже как иллюзия, либо возникает некая двойственная Сущность или две сущности – реальный Вечный, сверхсознательный или осознающий только себя, и сила Иллюзии, которая творит и осознаёт призрачную вселенную. Мы снова возвращаемся к исходной дилемме без каких-либо перспектив ее разрешения, и нам остается только констатировать, что поскольку любая философия является частью Майи, а значит, чем-то иллюзорным, то, несмотря на обилие проблем, никакого окончательного решения быть не может. Ибо мы видим перед собой чистую статическую и неизменную Реальность и иллюзорный динамизм – два прямо противоположных начала, не опирающиеся на более великую Истину, которая могла бы содержать в себе их разгадку и окончательное примирение.
Если воспринимающим является не Брахман, то тогда индивидуальное существо; но это воспринимающее существо порождено Иллюзией и нереально; объект восприятия – мир – тоже является иллюзией, порожденной Иллюзией, и тоже нереален; и даже само воспринимающее сознание иллюзорно и нереально. Но это делает бессмысленным как наше духовное существование и освобождение от Майи, так и наше временное существование и нашу погруженность в Майю; всё становится в равной степени нереальным и неважным. Можно занять более гибкую позицию и сказать, что Брахман, как Брахман, не имеет ничего общего с Майей, вечно свободен от любой иллюзии и никак с нею не связан, а Брахман, как индивидуальный субъект восприятия или как «Я» всего проявленного существования, погружается в Майю и может в индивидууме освободиться от нее, и что это освобождение для индивидуума чрезвычайно важно. Но в данном случае Брахману приписывается двойственное бытие, и реальным делается то, что принадлежит космической Иллюзии, то есть индивидуальное бытие Брахмана в Майе. Ибо Брахман, как «Я» всего, не связан ничем даже феноменально и не нуждается в освобождении от уз Майи: более того, если узы иллюзорны, то освобождение утрачивает важность, а если реальны, то тогда Майя и ее мир тоже реальны. Майя перестает быть абсолютно нереальной и приобретает вполне логичную, хотя, вероятно, только временную и практическую реальность. Чтобы избежать подобного заключения, можно сказать, что наша индивидуальность нереальна, и что именно Брахман отступает от своего отражения в призрачном индивидуальном «я», и что в исчезновении этого «я» заключается наше освобождение и спасение. Но Брахман, будучи всегда свободным, не может страдать от связывающих его уз или наслаждаться освобождением, а отражение, призрачная личность, не может нуждаться в спасении. Отражение, вымысел, бесплотный образ в обманчивом зеркале Майи не может ни испытывать реальную зависимость, ни радоваться реальному освобождению. Если сказать, что этот вымысел или призрачный образ наделен сознанием и может действительно ощущать зависимость или наслаждаться освобождением, тогда возникает вопрос, чье именно сознание ощущает себя связанным в этом иллюзорном существовании, – ибо нет никакого иного сознания, кроме сознания Единосущего. Таким образом, опять констатируется, что Брахман обладает двумя типами сознания: сознанием или сверхсознанием, свободным от иллюзии, и сознанием, подчиненным иллюзии, – и мы снова подтверждаем, что наше существование и опыт на уровне Майи в определенной степени реальны. Ибо, если наше бытие является бытием Брахмана, а наше сознание, пусть призрачным и видоизмененным, но всё же подобием сознания Брахмана, то они в определенной степени реальны, – а если реально наше существование, то и существование вселенной, по логике вещей, тоже должно быть реально.
И, наконец, можно предположить, что воспринимающий индивидуум и воспринимаемая вселенная не реальны, но Майя, накладываясь на Брахмана, приобретает определенную реальность, и из-за этой реальности индивидууму, пока он подчинен Иллюзии, кажется, что он сам и его ощущения внутри нее тоже реальны. Действительно, кому эти ощущения кажутся настоящими, для кого они временно наделяются реальностью и для кого они перестают быть реальными благодаря освобождению, бегству из мира или растворению в Реальности Брахмана? Ибо иллюзорное и нереальное существо не может обрести реальность и страдать от реальных пут или освобождаться от них за счет реального самоугасания или бегства; всё это может только казаться некоему реальному «я» или существу, но в этом случае это реальное «я» должно каким-то образом или в какой-то степени быть подчинено Майе. Оно должно быть либо сознанием Брахмана, входящим в мир Майи и выходящим из Майи, либо некой реальностью, аспектом бытия Брахмана, который тот направляет в Майю, а потом снова вбирает в себя. Но что же представляет собой эта Майя, навязывающая условия своего бытия Брахману? И если она изначально не пребывает в Брахмане и не является энергией вечного Сознания или вечного Сверхсознания, то откуда она возникает? Циклы Иллюзии смогут обрести какую-то реальность и значимость и стать чем-то большим, нежели просто фантасмагорическим танцем марионеток, кукольным спектаклем во Времени, которым забавляется Вечный, только в том случае, если бытие или сознание Реальности имеют какое-то отношение к Иллюзии и ее последствиям. Мы опять возвращаемся к двойственному бытию Брахмана, двойственному сознанию Брахмана, один аспект которого вовлечен в Иллюзию, а другой – свободен от Иллюзии, и к определенной феноменальной истинности бытия Майи: мы не может объяснить наше существование во вселенной, если это существование и сама вселенная не обладают никакой – пусть даже частичной, ограниченной, и относительной – реальностью. Но что может быть реального в изначальной универсальной Иллюзии, не имеющей никакой фундаментальной основы? Единственный возможный ответ: мы имеем дело с супрарациональной мистерией, необъяснимой и невыразимой –
Впрочем, если мы откажемся от идеи абсолютной нереальности и допустим ограниченную или относительную реальность Майи, возникает два возможных решения. Если мы посмотрим на концепцию творения во сне со сновидениями и во сне без сновидений, о которой говорится в Упанишадах, как на метафорическое описание иллюзорно-субъективного восприятия мира, то тогда можно допустить, что у Бытия всё же есть часть, способная субъективно воспринимать иллюзии. Ибо там утверждается, что Брахман, как «Я», четырехчастен; «Я» – это Брахман, и всё сущее – тоже Брахман, но всё сущее является «Я», воспринимающим себя в четырех состояниях своего бытия. На уровне чистого самосущего бытия о Брахмане нельзя сказать ни того, что он сознателен, ни того, что он несознателен (в нашем человеческом понимании); это состояние сверхсознательности, в котором он погружен в свое изначальное бытие, изначальное безмолвие или изначальный восторг, или же на этом уровне он остается свободным Сверхсознанием, содержащим или зарождающим в себе всё сущее, но ни во что не вовлеченным. Но также есть просветленное состояние, в котором находится спящее «я», – уровень цельного монолитного сознания, которое является источником космического существования; это состояние глубокого сна, в котором тем не менее ощущается присутствие некоего всемогущего Интеллекта, является семенем или первичным ядром, каузальным состоянием сознания, дающим начало космосу; «я» в состоянии глубокого сна, так же как и «я» в состоянии сна со сновидениями, в сферах которого мы испытываем все тонкие субъективные или супрафизические переживания, и «я» в состоянии бодрствования, являющееся основой всего физического опыта, могут рассматриваться, как тройственная сфера Майи. Как человек, переходя от глубокого сна ко сну со сновидениями, начинает видеть неустойчивые и спонтанно формирующиеся конструкции, выраженные в образах, именах, отношениях, событиях, а просыпаясь – переходит к видению внешне более устойчивых, но все-таки преходящих конструкций физического сознания, так и «Я», переходя из состояния монолитного сознания в следующие два состояния, испытывает свои субъективные и объективные космические переживания. Но бодрствующее состояние не является подлинным пробуждением от этого изначального и каузального сна; это просто полный переход от тонкого субъективного осознания объектов во сне к грубому внешнему и объективному восприятию тех же самых объектов, которые только кажутся более реальными: истинным пробуждением становится подъем в сверхсознание, превосходящее любое сознание, и оставление позади уровней объективного и субъективного сознания, а также монолитного каузального Интеллекта; ибо любое сознание и любое несознание являются Майей. Теперь мы можем сказать, что Майя реальна, так как является субъективным опытом «Я», – нечто от «Я» проникает в Майю, «Я» затрагивается событиями, происходящими в Майе, поскольку соглашается с ними и верит в них, и они становятся для него реальными переживаниями, творениями, порождаемыми его сознательным бытием; но одновременно Майя и нереальна, так как всё это происходит в состоянии глубокого сна, сна со сновидениями и неизбежно преходящем состоянии бодрствования, а не в подлинном состоянии сверхсознательной Реальности. В данном случае единое Бытие просто находится в различных состояниях, не претерпевая какого-либо реального разделения; вместо изначальной двойственности сознания, предполагающей наличие у Несотворенного Воли, способной творить иллюзорные объекты из пустоты, мы имеем Одно Бытие в состояниях сверхсознания и сознания, в каждом из которых Оно по-разному ощущает и воспринимает себя. Но в более низких состояниях, хотя и обладающих некой реальностью, Оно всё же ограничивает себя творением и созерцанием спонтанных субъективных конструкций, которые не являются Реальностью. Одно «Я» воспринимает себя в виде множества, но это множественное существование субъективно; оно может находиться во многих состояниях сознания, но и эта множественность тоже субъективна; есть реальность субъективного опыта реального Бытия, но нет никакой объективной вселенной.
Поделиться книгой: