Помоги проекту - поделись книгой:
— Я не могу, Энни, — это было все, что смог выдавить из себя Люгер. — Прости… Прости, но я не могу.
— Не можешь? Или не хочешь?
Он не ответил и за остальной вечер ни проронил ни слова. Потом он молча провел ее до квартиры. Она поцеловала его в щеку и пожала руку на прощание.
— Спасибо, что пришли, товарищ Казаков, — сказал Петр Фурсенко, протягивая руку. — Добро пожаловать на наш объект.
Павел Казаков прибыл на объект «Метеор Аэрокосмос» поздним вечером, когда сотрудники уже разошлись по домам, а обслуживающий персонал завода и административного центра тоже закончил свою работу. Его сопровождали двое помощников и трое охранников, все в пальто из нерпы. Когда они прошли металлодетекторы, установленные в дверях заднего входа в административное здание, Фурсенко понял, что все они были вооружены. Сам Казаков был одет небрежно, словно вышел на прогулку вокруг дома — его можно было принять за одного из инженеров завода или менеджера среднего звена, допоздна задержавшегося в офисе.
— Итак, что здесь настолько важного, что вы просили меня прийти в такое время, eenzhenyer? — Спросил Казаков. Его голос был ровным, но на самом деле он маялся от нетерпения.
— Я очень много и долго думал о том, о чем мы говорили тогда, при встрече, товарищ, — сказал Фурсенко. — Кто-то должен наказать уродов, убивших вашего отца и моего сына в Призрене.
Казаков осмотрел ангар, в который они вошли. Огромное помещение площадью 3 700 квадратных метров со сводом, высотой пятнадцать метров, находилось в безупречном состоянии, было чистым, хорошо освещенным, свежеокрашенным и совершенно пустым. Молодой финансист был явно разочарован, в нем явно начал нарастать гнев. — Этим, доктор? — Спросил Казаков? — И как же? Намерены пригласить их всех сюда на волейбол?
— Раздавить их, — сказал Фурсенко. — Уничтожить, так же, как они убили членов наших семей — быстро, тихо, в одну ночь.
— Но чем, доктор? Я вижу только ведро и швабру в углу, и лампу на столе охранника. Или по вашему приказу они превращаются в оружие?
— Вот этим, товарищ, — с гордостью сказал Фурсенко. Он подошел к задней стене ангара. Она, фактически, представляла собой еще одни ворота, разделявшие ангар на полузащищенную и полностью защищенную части. Он провел по считывателю картой доступа, ввел код и нажал кнопку, открывая внутренние ворота.
То, что находилось внутри, заставило Павла Казакова задержать дыхание от удивления.
По правде говоря, увидеть его было не так просто, настолько этот самолет был тонок. Размах крыльев достигал сорока трех метров, но фюзеляж и крылья были настолько тонкими, что, казалось, колыхались в воздухе. Крылья имели обратный угол стреловидности — то есть их законцовки были направлены к носу самолета. От них же начинался изящный тонкий хвост. Сопла четырех турбореактивных двигателей с форсажными камерами были такими же тонкими и плоскими, как весь самолет. Не было никаких вертикальных плоскостей — на хвосте просто не было никаких видимых рулей направления.
— Что… это… за штука? — выдохнул Казаков.
— Мы называем его Tyenee[32], - с гордостью сказал Фурсенко. — Официально это был малозаметный бомбардировщик «Физикус Фи-179», который мы построили здесь, в «Метеоре», по чертежам и заготовкам, которые смогли добыть прежде, чем «Физикус» был закрыт. На протяжении многих лет мы добавляли множество различных улучшений, чтобы модернизировать его.
— Модернизировать? — Не веря своим ушам спросил Казаков. — По вашему, это нечто несовременное?
— Этому самолету почти двадцать лет, товарищ, — сказал Фурсенко. — Это был один из моих первых проектов. Но тогда, я просто не имел достаточных технических знаний о соотношении технологии «Стелс» с аэродинамикой. Я не мог сделать его и невидимым, и летающим. Я работал над ним в течение почти десяти лет. Затем пришел Иван Озеров и заставил его летать в течение шести месяцев.
Казаков подошел поближе и внимательно осмотрел самолет.
— А где плоскости управления? — Спросил он. — Разве самолету не нужны эти штуки, чтобы поворачивать?
— Не этому самолету, — пояснил Фурсенко. — Здесь использованы маленькие плоскости с гидравлическими микроприводами по всей поверхности, которые создают небольшие изменения в обтекании корпуса воздушным потоком, таким образом, смещая его у нужную сторону. Мы обнаружили, что не нужно делать элевоны, закрылки и рули направления, чтобы повернуть или поднять самолет. Все, что нужно сделать — это немного изменить форму фюзеляжа. В результате, нет необходимости в привычных плоскостях управления. Это снижает заметность стократно.
Павел продолжил осмотр невероятного самолета, наконец, добравшись до отсека вооружений. Это были два очень маленьких бомбоотсека — они выглядели не достаточно крупными для крупногабаритного вооружения.
— Они, похоже, очень маленькие.
— Tyenee был лишь демонстратором технологий, и отсеки вооружения никогда реально не предназначались вообще — эти полости использовались для установки приборов, камер и телеметрической аппаратуры, — сказал Фурсенко. — Но в итоге мы превратили их обратно в отсеки для вооружения. Они достаточны для размещения четырех бомб или ракет массой до 900 килограммов каждый, то есть всего 7 250 килограммов. Также имеются внешние узлы подвести под крыльями для оружия, которое будет использовано прежде, чем самолет войдет в зону действия радаров противника. Tyenee также имеет оборонительное вооружение в пусковых установках, встроенных в кромки крыльев для сокращения ЭРП, а именно, четыре ракеты «воздух-воздух» Р-60МК с тепловым наведением, разработанными специально для этого самолета. — Казаков поднял глаза, но не смог заметить пусковые установки — они были хорошо скрыты.
Они поднялись к кабине по лестнице, приставленной к борту самолета. Несмотря на его размер, внутри было только два места для членов экипажа, и в кабине было очень тесно. Питание было включено, и фонарь откатился назад в положение «открыт». Основные приборы управления полетом, навигации, авионика и прочее были собраны на трех больших ЖКИ-мониторах на передней панели, а также несколько обрамляющих их линий выглядящих аналоговыми приборов. Казаков сразу занял место пилота впереди.
Фурсенко присел рядом, опираясь на стенку кабины и начал пояснять назначение дисплеев и систем управления.
— Самолет имеет цифровое управление при помощи боковой ручки управления справа, а также ручки управления двигателями слева от приборной панели, — сказал он. — Эти четыре переключателя ниже выступают в качестве аварийных вспомогательных РУД.
— Я не пойму, как управлять этим самолетом, — сказал Казаков. — Ни переключателей, ни кнопок?
— Почти все команды отдаются либо голосом, либо сканерами движений глаз, установленными в шлемах, работающими, когда вы выбираете параметр на мониторах, либо касаетесь его, — пояснил Фурсенко. — Большинство обычных состояний полета запрограммировано — план полета, цели, параметры вооружения. Пилоту нужно лишь следовать указаниям компьютера либо вообще дать автопилоту выполнять весь план полета.
— Управление оборонительным либо ударным вооружением также, в основном, автоматизировано, — продолжил он. — Самолет сам летит к цели, открывает бомболюки и выпускает нужные боеприпас. Оператор вооружения использует спутниковую навигацию, а также резервный инерциальный навигатор, все под контролем компьютеров. В районе цели он может использовать лазерные целеуказатели или инфракрасные системы для обнаружения целей и наведения на них вооружения. Оборонительное вооружение может управляться вручную или автоматически. Оператор вооружения также имеет резервный канал управления полетом, хотя самолет и не требует двоих пилотов, чтобы успешно работать.
— Этот самолет просто поразителен! — Воскликнул Казаков. — Просто поразительно! Никогда не видели ничего подобного!
— Технологии, которые мы использовали, как минимум на десять лет отстают от западных, — сказал Фурсенко. — Но это хорошо проверенное и надежное оборудование, простое в обслуживании и очень надежное. Мы разработали системы поражения целей без входа в их зону поражения и ракеты, которые когда-нибудь сделали бы Tyenee самой смертоносной системой вооружения.
— Когда он сможет полететь? — Спросил Казаков. — Завтра! Завтра это будет впервые. Пришлите ваших лучших летчиков-испытателей и летные костюмы. Я хочу, чтобы он полетел как можно скорее. Когда это будет возможно?
— Никогда, — тяжелым голосом сказал Фурсенко.
— Никогда? Какого черта вы имеете в виду?
— Этот самолет никогда не летал и никогда не полетит, — траурно сказал Фурсенко. — Во-первых, это запрещено международным договором. Договор о Сокращении стратегических наступательных вооружения ограничивает средства доставки ядерного оружия и их количество, и Tyenee в этом списке нет. Во-вторых, он никогда не был предназначен для полетов — это был только образец для исследования электромагнитных параметров, нагрузочных и усталостных тестов, продувки в аэродинамической трубе и отработки программного обеспечения.
— Но он может летать? Вы поднимали его в воздух?
— Мы провели несколько летных испытаний… — сказал Фурсенко.
— Значит, сделайте его пригодным для полета, — сказал Казаков. — Делайте, что хотите, но заставьте его летать.
— У нас нет средств, чтобы…
— Теперь есть, — оборвал его Казаков. — Теперь у вас будет все, что нужно. И правительству не нужно будет знать, откуда вы взяли эти деньги.
Фурсенко улыбнулся — именно на это он и рассчитывал.
— Очень хорошо, сэр, — сказал он. — Благодаря вашему финансированию для моего персонала, мы сможет поднять Tyenee в воздух в течение шести месяцев. Мы сможем…
— Что насчет вооружения? — Спросил Казаков. — У вас есть оружие, чтобы его опробовать?
— Мы лишь проводили испытания с подвеской и баллистикой реального вооружения, но не…
— Я хочу, чтобы когда он полетит, на нем было настоящее вооружение, — приказал Казаков, радуясь, словно ребенок новой игрушке. — Как оборонительное, так и ударное, полностью работоспособное. Оно может быть российским или западным, меня не волнует. Вы получите финансирование. Мне нужен обученный экипаж, запасной экипаж, обслуживающий персонал, оперативный и разведывательный персонал, и этот самолет, полностью готовый. Чем скорее, тем лучше.
— Я молился за то, чтобы вы так решили, — с гордостью воскликнул Фурсенко. Он повернулся к мафиозо, сидевшему в левом кресле его творения и положил ему руку на плечо.
— Товарищ Казаков, я надеялся, что этот день настанет. Я видел этот самолет украденным, почти уничтоженным, почти отправленным на свалку, и совершенно забытым в разрухе при развале нашей страны. Я знал, что этот одно из самых совершенных оружий в мире. Но последние восемь лет он лишь покрывался пылью.
— Это ненадолго, — сказал Казаков. — У меня есть планы на этого монстра. У меня есть план. Заставить большую часть Восточной Европы снова склониться перед Российской Империей.
С собой во главе, подумал он. Ни с кем, кроме себя на вершине.
Казаков провел с Фурсенко еще несколько часов. За это время, он связался со своей штаб-квартирой, запросив информацию по ключевому персоналу, участвовавшему в проекте Tyenee. Если они проходили беглую проверку, включавшую проверку банковских счетов, адреса, семейного положения, занятости, наличия судимостей и партийной принадлежности, Казаков собеседовал их лично. Он был впечатлен уровнем энергии каждого из них. Для него имело смысл все: только человек, оставшийся работать в «Метеоре» годился для их предприятия, как Петр Фурсенко, так как другие фирмы в Европе предлагали лучшие условия, и будущее там представлялось более светлым, чем здесь.
Наиболее впечатляющим оказался старший летчик-испытатель — единственный в настоящее время штатный пилота в «Метеоре» — Ион Стойка. Родившийся и выросший в Бухаресте в Румынии, Стойка прошел обучение на пилота в советской военно-морской академии в Санкт-Петербурге[33] и служил пилотом бомбардировщика морской авиации. Он летал на Ту-16 «Бэджер» и Ту-95 «Медведь», отрабатывая минные постановки, разведывательные и ударные задачи. Некоторое время он прослужил в румынских ВВС в качестве командира авиакрыла ПВО и летчиком-инструктором на истребителях МиГ-21, после чего вернулся в Советский Союз, где стал лётчиком-испытателем в институте «Физикус» Петра Фурсенко. После закрытия «Физикуса» и распада Советского Союза, Стойка вернулся в Румынию, где служил летчиком и инструктором на истребителях ПВО МиГ-21 и МиГ-29, прежде, чем вернуться к своему старому другу Петру Фурсенко в «Метеор Аэрокосмос» в 1993 году.
Стойка считал себя русским и был благодарен России за обучение, образование, взгляды на мир и отношение к национальным вопросам. Он приветствовал роль КГБ в ликвидации диктатора Николае Чаушеску и восстановление более традиционного, просоветского коммунистического режима, вместо власти жесткого сталиниста, правившего страной большую часть его жизни.
Павел Казаков нашел Стойку трудолюбивым, почти единомышленником, почти фанатичным русским патриотом, который полагал, что его деятельность в разработке систем высокотехнологичных аэрокосмических вооружений была честью, а не просто работой. Когда Румыния вошла в программу «Партнерство ради мира», группу бывших стран Варшавского договора, считавшихся кандидатами на вступление в НАТО, Ион Стойка иммигрировал в Россию и получил гражданство год спустя. Как и большинство персонала «Метеора», Стойка был рад питаться в основном, в кафетерии и спать на работе между нерегулярными и низкими зарплатами.
К тому времени, как Павел Казаков закончил с проверками, собеседованиями и составлением планов, дневная смена вышла на работу. Рабочий день был в самом разгаре — хотя в «Метеор Аэрокосмос» работа была не слишком напряженной. Фурсенко провел Казакова обратно к его «седану».
— Доктор, я очень впечатлен вашим самолетом и вашими людьми, — сказал он, пожимая руку конструктору. — Я хочу, чтобы вы приложили все усилия, чтобы Tyenee был готов к полету как можно скорее — но вы должны поддерживать полную секретность, даже в отношении руководства страны. Если какие-либо органы объявятся здесь и начнут задавать подозрительные вопросы, немедленно направляйте и в мою штаб-квартиру. Tyenee должен оставаться в тайне ото всех, с кем я говорил, и кого допустил лично. Вы меня поняли?
— Прекрасно понимаю, товарищ, — ответил Фурсенко. — Для меня огромная честь работать с вами.
— Скажете об этом позже, после того, как мы начнем нашу работу, — зловеще сказал Казаков. — Вы можете и пожалеть о том дне, когда заговорили со мной на этой взлетной полосе.
Помощник уже заливал крепкий кофе и раскладывал по блюду тосты с игрой, когда в кабинет вошел министр.
— Доброе утро, сэр, — сказал помощник. — Как ваши дела?
— Ничего, ничего, — сказал Мако Солис, министр труда и экономической кооперации Республики Албания. Стоял редкий солнечный и теплый весенний день[34], и казалось, что вся столица прерывает в отличном настроении. — Что у нас сегодня? Я рассчитывал на массаж и баню перед обедом.
— Это вполне возможно, — бодро ответил помощник Солиса. — На восемь часов запланировано совещание, которое продлиться, как ожидается, около часа, затем совещание по турецкому проекту портового строительства, как ожидается, не более, чем на час. Обычные вопросы — второстепенные вопросы от торговых делегаций, телефонные разговоры с Народной Ассамблеей законодателей, и, конечно, документы, рассортированные по значимости. Я могу запланировать ваш массаж на одиннадцать.
— Следите за своевременными перерывами, Тхимио, и у вас тоже останется свободное время до конца работы, — сказал Солис. Он начал пролистывать письма, на которые предстояло дать ответ до начала совещания в восемь. — Здесь все, что мне нужно просмотреть прямо сейчас?
— Да, сэр — был звонок по Павла Казакова, из «Метеор IIG», — Министр Солис закатил глаза и обреченно фыркнул. Настроение начало ухудшаться. — Он хочет запланировать встречу с Управлением по развитию нефтяных ресурсов, и хочет, чтобы вы ему в этом посодействовали. Он говорит, что они не будут сотрудничать без вашего указания.
— Они не будут сотрудничать, потому что Павел Казаков лживый, ненасытный вор, убийца и сутенер, — возразил Солис. — Он полагает, что сможет прокупить себе путь через правительство, чтобы получить разрешение на строительство нефтепровода в Влор? Я вышвырнул его из своего кабинета и сделаю это снова, если будет нужно!
— Он сказал, что ожидает начала строительство участка от Бургаса до Самокова в Болгарии в течение трех месяцев и разрешение на продление участка от Самокова до Дебара в Македонии в течение двух, — сказал помощник, читая длинное сообщение, полученное из центра связи. — Он говорит, что отсутствие сотрудничества с вашей стороны является несправедливым и предвзятым, что негативно влияет на инвесторов проекта.
— Тхимио, прекратите озвучивать его разглагольствования — мне это не интересно, — сказал Солис. — Кто, господи, когда-нибудь слышал о таком, чтобы наркоторговец строил нефтепровод? Это, должно быть, какая-то афера. Свяжитесь с болгарскими и македонскими органами и проверьте, правда ли то, о чем говорит Казаков.
— Да, сэр, — помощник протянул ему богато украшенный кожей футляр. — С сообщением пришло также вот это.
— Охрана проверила это?
— Да, сэр, и я лично. — Солис открыл ее. Внутри находились украшенные золотом, жемчугом и платиной часы «Ролекс» с рубиновыми цифрами. Поддельные, но очень дорогие.
— Господи, да он никак не остановиться?! Уберите это, — с отвращением сказал Солис. — Я это не приму. Передайте их управлению по контролю за иностранными подарками, или оставьте их себе.
— Да, сэр, — с энтузиазмом ответил помощник. Он знал, что у министра могли случиться неприятности из-за принятия подарков — которые редко, но были — но не у него.
— Сэр, это еще не все.
— Ну, давай дальше, Тхимио.
— Я думаю, вам нужно это слышать, — сказал Помощник. — Г-н Казаков заявляет, что самым жестким образом отреагирует на любой отказ от переговоров с правительством по завершению трубопровода. Он подчеркивает «самым жестким образом». Кроме того, он заявляет…
— Он что, долбанулся мне угрожать? — Солис вскочил с места и выхватил сообщение из рук помощника. — Этот безродный ублюдок… Он! Он угрожает мне возмездием, если я не ускорю процесс утверждения проекта его трубопровода! Он на самом деле заявляет, что «вы будете жить и сожалеть о своем решении, но ваше правительство — нет»?! Как он смеет?! Как он смеет угрожать министру албанского правительства? Я хочу, чтобы Национальное разведывательное управление немедленно оторвало свои задницы! Я хочу, чтобы МИД и госбезопасность немедленно связались с российским руководством и добились ареста и экстрадиции Казакова за угрозы иностранному министру и иностранному правительству в попытке заставить нас сотрудничать с ним!
— Сэр, он может быть преступником, но он, как известно всем, могущественный русский и международный мафиозный главарь, — предупредил помощник. Все действия, которые вы упоминали, являются законными и правовыми. Казаков не будет следовать никаким юридическим процедурам[35]. Если мы так сделаем, он может просто выполнить свои угрозы. Кто-то пострадает, а Казаков останется на свободе, так как его защитят чиновники, которых он подкупил для собственной защиты. Не пытайтесь бороться с этим хорьком. Примите его, сделайте вид, что будете сотрудничать, и пускай все попадет в маховик бюрократии. Как только он поймет, что Албания не сотрудничает с ним, он может перенаправить трубопровод в Салоники, как угрожал сделать ранее, или через Косово и Черногорию в Дубровник или Бар.
— Русский нефтепровод через Грецию? Это будет номер, — сказал Солис, поморщившись. — Странные дела. Кроме того, кто решился бы построить трубопровод через Косово или даже Черногорию? Пришлось бы потратить миллиарды, чтобы защитить его и тратить миллиарды на его восстановление каждый год. Эти провинции не будут достаточно стабильны, пока Сербы будут все решать. Даже Павел Казаков не сможет подкупить все враждующие группировки.
— Нет, он хочет, чтобы нефтепровод прошел через Албанию. Влёра является логичным местом его завершения — защищенная гавань, легкий выход на Адриатику и далее в Италию, хорошая инфраструктура, доки, хранилища, готовый НПЗ. — Солис продолжил. — Но последнее, что нам нужно, это чтобы такое чудовище как Казаков закрепилось в Албании. Если мы вставим ему палку в колеса, выразим свой гнев, создадим достаточные барьеры, он, возможно, возьмет свой деньги от продажи наркотиков и продаст свой трубопровод американским или британским нефтяным конгломератам. Это было бы идеально.
— Так какой ответ мне подготовить…
— Вежливо подтвердите прием сообщения, но ждите, пока он не пришлет как минимум три жалобы, прежде, чем ответить, — с улыбкой сказал Солис. — То есть перед тем, как послать его по азимуту. В свое время.
— Очень хорошо, сэр, — сказал помощник. — Мне следует известить о внешних угрозах НРУ и министра государственной безопасности Сирадову?
— Не стоит, — небрежно ответил Солис, начиная пролистывать утренние сообщения. — Казаков — бешеная собака, но опасен он только в России. Если он осмелиться сделать хотя бы шаг на нашу территорию, мы прибьем его гнилую шкуру к стене. — Он посмотрел на своего помощника и подмигнул. — Поздравляю с новыми часами, Тхимио.
Павел Казаков действительно никогда не знал своего отца. Грегор проводил гораздо больше времени на службе и со своими солдатами, сначала в Красной Армии, потом в Российской. Он был не более чем далеким воспоминанием, настолько же чуждым своей семье, насколько он был героем для России.
Сначала Павел знал его только по письмам к матери. Они сидели за обеденным столом, словно загипнотизированные рассказами отца о каких-то военных событиях, зарубежных приключения или иных подробностях. Он уже начинал отдавать своим детям команды, сидя где-то в далеком полевом штабе, выполняя тяжелую работу, на которую вызвался добровольцем. Его приказания никогда не имели тех последствий невыполнения, которые могли бы возникнуть, будь он рядом, но они все равно ощущали его присутствие. Позже Павел узнал своего отца по разговорам взрослых, письмам и газетным статьям, о его приключениях в Европе и юго-западной Азии. Он был больше, чем человеком, и люди на любой должности в любом городе испытывали к нему огромное уважение.
Но по мере того, как росла его легендарность, уважение Павла наоборот падало. Его никогда не было рядом. Павел начал считать, что отца не интересует семья в той же степени, что военная служба. Для Павла стало гораздо интереснее увидеть, как далеко он сможет зайти, как манипулировать стариком вместо попыток завоевать уважение человека, которого никогда не было рядом, чтобы его выразить. Павел слишком быстро узнал, как это выгодно — иметь возможность получить любовь и уважение от других. Зачем было следовать за живой легендой, которой никогда не было рядом, если было так легко пользоваться ею повсюду?
Но после смерти отца, Павел понял несколько вещей. Во-первых, их руководство забыло о нем. Это было невыносимо. Но, самое главное, Павел сам забыл отца. Грегор Казаков обрел всенародное уважение, которое заслужил — и даже уважение сына?
Nah, все это херня, успокаивал себя Павел Казаков. Правительство любило полковника Казакова потому, что он был чертовым бездумным военным автоматом, который принялся за идиотскую работу и все бессмысленные и, в основном, самоубийственные задачи без единой жалобы. Зачем? Просто потому, что не знал ничего иного. Он был бездумной военной обезьяной, имевшей за всю свою службу ровно одну заслугу — захват аэропорта в Приштине в 1999 году. Русский народ любил его за то, что было чертовски мало героев в эти дни, а он был под рукой. Он не был замечен ни в каких реальных добродетелях — Грегор Казаков был шутом в военной форме, погибшим в ходе неблагодарной, бесполезной и бессмысленной миротворческой операции в дрянной части мира, куда его отправило безмозглое, обанкротившееся и неумелое правительство. Он заслужил того, чтобы умереть страшной смертью.
Тем не менее, Павел Казаков счел полезным упомянуть имя старика, обращаясь к небольшой группе техников и вспомогательных рабочих, собравшихся в закрытом ангаре перед удивительным малозаметным самолетом «Метеор-179».
— Друзья мои, за последние несколько недель вы все проделали экстраординарную работу. Я знаю, что мой отец, полковник Грегор Казаков гордился бы каждым из вас. Вы настоящие русские патриоты, истинные герои своего отечества.
— Эту операцию мы тщательно спланировали, собрали лучшие разведданные, изготовили и испытали лучшее оборудование, и провели долгие часы за тренировками. Результат вашего упорного труда прямо здесь, перед вами. Вы лучшие. Для меня было привилегией работать с вами, чтобы сделать эту операцию реальной. Мне осталось сказать только одно: спасибо всем вам, и дорой охоты! За Грегора Казакова и Россию, в бой! — Группа из примерно ста инженеров, техников и управляющего персонала взорвалась яростными аплодисментами и криками.
Быть может, старый пердун дал кому-то цель в жизни, подумал Павел.
Ион Стойка, старший летчик-испытатель «Метеор Аэрокосмос» и его оператор вооружения, бывший российский летчик-истребитель Геннадий Егоров заняли свои места в «Метеоре-179», запустив питание и проведя проверку. В ангаре погас свет, ворота раскрылись, самолет отбуксировали наружу, и они запустили двигатели. Вся предполетная проверка заняла всего несколько минут, так как процедура была полностью компьютеризирована — члены экипажа имели только краткие списки задач для проверки, которые требовалось только запустить.
Они начали ожидать команды на взлет.
Авиабаза в Жуковском, к востоку от Москвы, была действующим российским военным аэродромом, на котором размещались несколько эскадрилий бомбардировщиков Ту-95 «Медведь» и Ту-22М «Бэкфайер»[36], а также несколько учебных, транспортных и других вспомогательных самолетов. Поддержание секретности на такой базе было делом несложным, хотя это был далеко не самый секретный объект. При взлете в ночное время все аэродромные огни отключались с целью сокрытия количества и типа взлетающих самолетов — стандартная процедура советской эпохи, даже в мирное время. Хотя с северной стороны взлетно-посадочной полосы находились основные сооружения базы, а в нескольких километрах к юго-востоку располагался небольшой жилой массив, сама полоса была относительно изолирована. Ночью никто не мог просматривать ее, кроме диспетчеров и охраны, оцеплявшей полосу при каждом взлете, дабы держать подальше возможных любопытных.
Примерно за три часа до захода солнца два бомбардировщика Ту-22М «Бэкфайер» начали выруливать с закрытой стоянки к востоку от комплекса зданий «Метеора» на взлетно-посадочную полосу для планового учебного полета. «Бэкфайеры» всегда летали парами, и оба бомбардировщика одновременно вырулили на взлетную полосу, остановившись в шахматном порядке. Законцовки из крыльев находились менее чем в пятнадцати метрах друг от друга. Позади от них на полосу начал выруливать двухмоторный винтовой транспортный самолет Ил-14, прозванный Veedyorka. Хотя этим самолетам было уже почти пятьдесят лет, они были довольно обычным явлением на российских аэродромах. Они курсировали между частями и производили перевозки на с базы на базу во всем Содружестве. Могло показаться довольно забавным увидеть Ту-22М «Бэкфайер», один из самых технологичных российских самолетов на одной полосе с одним из самых примитивных.
Придав крыльям изменяемой геометрии взлетно-посадочное положение, «Бэкфайеры» начали разбег. Ведущий включил форсаж и убрал тормоза, взлетев в небо на двух столбах огня, оставляя за собой облако густого черного дыма. Ровно через шесть секунд ведомый также включил форсаж и убрал тормоза, взлетев через десять секунд после ведущего. Облако густого черного дыма сделало ночь еще темнее, несмотря на яркие струи форсажного пламени. Когда они уже достигли противоположного края полосы, но еще не взлетели, на полосу начал выруливать Ил-14. Он должен был ждать еще две минуты, так как вихревые потоки, поднятые двумя сверхзвуковыми «Бэкфайерами», могли легко перевернуть старый транспортник.
Он так и не вышел на стартовую позицию. Что-то случилось. Из диспетчерской вышки заметили яркую вспышку в правом двигателе, затем что-то вспыхнуло на земле, а через несколько секунд правый двигатель взорвался. Правый крыльевой бак лопнул, на землю хлынули сотни литров авиационного керосина. Самолет сгорел менее, чем за двадцать секунд. Диспетчеры сразу объявили тревогу, включив свет в месте происшествия, и вызвали пожарную команду. Охрана и спасательные бригады немедленно вступили в дело.
Поделиться книгой: