Сталин в преддверии войны

Переговоры все-таки состоялись. Сама обстановка заставила французский генеральный штаб почувствовать необходимость радикализации советско-французских отношений и сделать запрос в Генштаб РККА о формах и размерах помощи, которую Советский Союз мог бы оказать в случае нападения Германии на Францию и Чехословакию. 17 февраля 1937 года полпред СССР в Париже В. П. Потемкин и новый военный атташе Семенов вручили французским представителям ответ Генштаба РККА. В нем содержался план, предусматривавший оказание помощи Франции либо путем выдвижения советских сухопутных войск к границам Германии через Польшу и Румынию, естественно, при условии их согласия, либо путем оказания морской и воздушной поддержки французским войскам в случае развертывания военных действий. Однако переговоры после нескольких встреч их участников прервались, а в конце марта Семенов вообще был отозван в Москву. В позиции Блюма, проявлявшего интерес к военным переговорам с СССР, также произошла важная перемена. Блюм прекратил давление на Министерство обороны и Генеральный штаб, которое он оказывал, стремясь придать франко-советскому союзу характер военной солидарности93.

Оценивая состояние франко-советских отношений осенью 1936 года, советский полпред в Берлине Суриц писал Литвинову: «Франко-советский пакт дышит на ладан. Тем более что и в самой Франции все меньше и меньше его сторонников, даже и среди партий Народного фронта (в частности, и в радикал-социалистической, и даже социалистической). В таком положении остается задача не

укреплять и углублять его (об этом не может быть

*

и речи), но просто лишь бы сохранить его хотя бы на бумаге»94.

Охлаждению советско-французских военных контактов способствовал ряд обстоятельств. Начавшиеся в СССР массовые репрессии, которые коснулись значительной части военачальников высшего и среднего звена, породили недоверие к боевым возможностям Красной Армии, и без того невысоко оценивавшимся во французских военных кругах. Кроме того, начавшаяся война в Испании отдалила позиции СССР, который помогал республиканцам, и Франции, проводившей политику «невмешательства».

Но главными причинами, по которым французское правительство не пошло на военное соглашение с Советским Союзом, были опасения вызвать недовольство Англии и ухудшить отношения с Польшей и Румынией. Определенную роль сыграла и боязнь французских политиков спровоцировать Третий рейх на новые враждебные акции против Франции95.

Безрезультативность усилий СССР создать действенную систему коллективной безопасности с западными державами заставляла советское руководство продолжать поиск путей улучшения отношений с фашистской Германией. Хотя Гитлер и его окружение вели открытую антисоветскую политику, в стране имелись круги, которые стояли за продолжение «рапалльского» курса, расширение экономических связей с СССР. В 1935—1936 годах советская дипломатия пыталась через эти круги активизировать торгово-экономические отношения. Объективно и Германия, милитаризация которой способствовала нарастанию кризисных явлений в экономике, была заинтересована в этом.

Посол СССР в Берлине Суриц докладывал Литвинову 4 декабря 1935 года о своих беседах в Берлине с Нейратом, Геббельсом, Розенбергом, Шахтом, Бломбергом: «Все они говорили, что у Гитлера три «пунктика»: вражда к СССР, еврейский вопрос и аншлюс». Вражда к СССР, по их мнению, «вытекает не только из идеологической установки к коммунизму, но и составляет основу его (Гитлера. — Прим, авт.) тактической линии в области внешней политики». Смягчение антисоветского курса возможно только в установлении нормальных экономических отношений»96. Однако политика антисоветизма возобладала над экономическими соображениями. И хотя экономические соглашения заключались и в 1934-м, и в 1935-м, и в 1936 годах, они были несравнимы с объемами взаимной торговли между СССР и Германией в 20-х годах97.

Несмотря на различие идеологий, Советский Союз в отношениях с капиталистическими странами продолжал руководствоваться не идеологическими установками, а принципом мирного сосуществования с ними, независимо от их режима. Исключение не составляла и Германия. Молотов в одной из своих речей в январе 1936 года заявил: «Развитие торговых и экономических отношений с другими государствами, независимо от политических сил, временно правящих в этих странах, согласуется с политикой Советского правительства. Мы считаем, что это также соответствует интересам немецкого народа и это, конечно, прерогатива правительства Германии делать практические выводы из этого»98.

Исходя из этого, Советское правительство наращивало усилия для улучшения отношений с Германией, чтобы обезопасить свои западные рубежи. В марте того же года Молотов в разговоре с французским журналистом заметил, что правительство СССР считает возможным улучшение советско-германских отношений99.

Это нашло отражение и в попытках возобновить связи по военной линии. Так, в январе 1936 года Уборевич, следуя в Париж по приглашению французского генштаба, встретился в Варшаве с германским военным атташе в Польше майором Кинцелем. В беседе с ним он выразил желание встретиться с кем-нибудь из высшего генералитета, в частности, с военным министром и главнокомандующим вермахта В. Бломбергом100. Осенью того же года по приглашению главнокомандующего сухопутными войсками Германии генерала Фрича Уборевич присутствовал на маневрах. Од-

нако чуть наметившийся подъем сменился спадом. Показательно, что миссия Уборевича вызвала неудовольствие Гитлера. Попытки СССР нормализовать отношения с Германией продолжались до осени 1936 года.

Однако в этот период внешняя политика Германии все больше приобретала ярко выраженный антисоветский характер. 25 ноября 1936 года в Берлине были подписаны германо-японское Соглашение против Коммунистического интернационала и дополнительный протокол к нему. В документах содержались рассуждения о «подрывной деятельности» Коминтерна, угрожающей не только «спокойствию, общественному благосостоянию и социальному строю», но и «миру во всем мире». Договаривающиеся стороны обязались в течение ближайших пяти лет «поддерживать сотрудничество в деле обмена информацией о деятельности Коммунистического интернационала». В целях обеспечения такого рода сотрудничества в дополнительном протоколе объявлялось о намерении создать постоянную германо-японскую «анти-коминтерновскую комиссию»1.

Одновременно в Берлине было подписано германо-японское Дополнительное секретное военное соглашение. В нем договаривающиеся стороны обязались «не предпринимать каких-либо мер, которые могли бы способствовать облегчению положения Союза Советских Социалистических Республик» в случае его «неспровоцированного нападения» на Германию или Японию, а также «без взаимного согласия не заключать с Союзом Советских Социалистических Республик каких-либо договоров, которые противоречили бы духу настоящего соглашения»101. Подписание германо-японского Антикоминтерновского пакта положило начало сближению двух главных агрессоров, вынашивавших планы войны против СССР. Через год (6 ноября 1937 г.) к Антикоминтерновскому пакту присоединилась Италия. С объединением Германии, Италии и Японии в рамках Антикоминтерновского пакта завершился первый этап формирования фашистско-милитаристского блока. Возник так называемый мировой политический треугольник Берлин — Рим — Токио.

Антикоминтерновский пакт и война в Испании положили конец попыткам СССР нормализовать отношения с Германией.

В условиях уклонения Англии и Франции от сотрудничества в борьбе за коллективную безопасность, нараставшей враждебности по отношению к Советской стране со стороны гитлеровской Германии, перехода фашизма к прямым актам агрессии (Эфиопия, Рейнская зона, Испания) правительство СССР было вынуждено решительно встать на путь противодействия экспансионистским замыслам нацистского руководства. «Фашизм ныне перестает быть внутренним делом» тех стран, которые его придерживаются», — говорил Литвинов в ноябре 1936 года102.

Реальные изменения в германской политике, принявшей враждебный характер по отношению к СССР, угрозы Гитлера направить экспансию на восток побуждали Сталина и в целом советское руководство искать пути обуздания фашистских агрессоров, активизировать политику коллективной безопасности при поддержке организованного антивоенного движения широких масс. Однако международная обстановка в 1936 году была уже не та, что в 1934—1935 годах. Изменилось многое.

Когда Советский Союз после вмешательства фашистских государств в испанскую гражданскую войну начал оказывать помощь республиканцам, это было воспринято буржуазными правительствами Запада как стремление Советов установить там коммунистический режим. Помощь СССР международному коммунистическому и демократическому движению рассматривалась в европейских столицах как подрывная деятельность, направленная на ускорение мировой революции. Этому отчасти способствовали и действия представителей Коминтерна. Буквально обескураживали сведения о деятельности представителей СССР и Коминтерна в странах Западной Европы даже тех политиков и дипломатов, которые занимали резко антигерманские позиции и стояли за сотрудничество с Советским Союзом. Так, сотрудник советского полпредства в Лондоне С. Коган сообщил в мае 1936 года в Москву о беседе «совершенно надежного источника» с Р. Ванситтартом, заместителем министра иностранных дел Англии, известного своими антигерманскими взглядами. По докладу агента, Ванситтарт «очень заинтересован в связи с его антигерманской политикой в том, чтобы добиться более тесных отношений между Советским Союзом и Великобританией. Но политика Советского Союза, выражающаяся в посылке денег во Францию, Испанию и Англию, является главным препятствием, мешающим этому. Они имеют прямые доказательства от своих секретных агентов относительно размеров, которых достигает это субсидирование деятельности коммунистического и народного фронтов. Можно безусловно сказать, что деньги прямо льются во Францию, а в Испанию в особенности. Он вынужден был воздержаться от предоставления кабинету всех фактов, которые имеются в его распоряжении, иначе они заняли бы резкую линию против Советского Союза. Он это сделал из-за его заинтересованности в том, чтобы между обеими странами были установлены лучшие отношения»103

Наконец, массовые репрессии, укрепление культа личности Сталина и его влияние на все стороны жизни страны и внешнюю политику резко изменили отношение к СССР со стороны западных правительств. Об обстановке в Советском Союзе американский посол в Москве У. Буллит еще в начале 1935 года так докладывал госдепартаменту США: «Прежде джентльмены, с которыми я находился в контакте (я особенно в связи с этим упоминаю о гг. Молотове и Литвинове), претендовали на такую искренность, которая, возможно, существовала в первые годы советского режима, при первом комиссаре иностранных дел Чичерине, бывшем еще при царе атташе посольства в Лондоне. Но теперь все это изменилось. Реальность перестала существовать. Люди, руководящие Россией, находятся в незавидном положении. Им приходится скрывать от всего мира, и в частности от представителей других правительств, то обстоятельство, что они не имеют возможности принимать важное решение в области внешней политики без ведома и одобрения политбюро коммунистической партии»104.

Отрицательную реакцию на Западе вызывало также отсутствие определенности внутри советского руководства в отношении выбора политических ориентиров. В упоминавшемся выше донесении Когана указывалось, что правительственные круги Англии, располагая информацией относительно совещаний, которые имеют место в Политбюро ВКП(б), озабочены тем, что Литвинов, с одной стороны, «стоит за ясную ориентацию» на Англию, а Ворошилов — с другой, на Германию, надеясь «добиться лучших отношений» с ней. «Сталин еще не решил для себя, какую точку зрения принять»105.

Тревога сквозила и в докладах Сурица из Берлина. Так, в октябре 1936 года он писал Литвинову: «Общее международное положение в Европе очень мрачно, перспективы его развития должны расцениваться лишь наиболее пессимистично... СССР все ненавидят и все боятся. Международные отношения СССР с другими странами сейчас в Европе весьма плохи, и очень мало или почти нет никаких надежд на их улучшение. Дело идет к развязке, государства чувствуют, что нет иного выхода»106.

Таким образом, вступившие в действие новые факторы как международного, так и внутреннего характера в значительной мере осложнили к 1937 году положение СССР на международной арене. События 1937—1938 годов еще более усугубили общую обстановку. Угроза войны в Европе нарастала.

В этих условиях в Советском Союзе произошли значительные, даже можно сказать коренные, изменения в оценке внешнеполитического положения СССР и оценке задач по подготовке страны к войне, вероятность которой все более возрастала.

По мере того как завоевательная политика Гитлера приобретала все более четкие очертания, а его угрозы в адрес СССР повторялись все чаще, ориентация на «мировую революцию» в Кремле сменилась на политику великодержавности, политику национальных, а не интернациональных интересов, политику восстановления исторических традиций России, воспитания патриотизма, культа оборонного сознания народа. И конечно, сталинское политическое чутье и опыт работы с массами сыграли здесь решающую роль. Но это не было единовременным актом, процесс был длительным. Рецидивы психологии «мировой революции» давали о себе знать. Ведь у Сталина в речи на XVII парт-съезде есть и такой пассаж: «Народы СССР будут драться насмерть за завоевания революции. Она (будущая война. — А. О.) будет самой опасной для буржуазии еще и потому, что война будет происходить не только на фронтах, но и в тылу у противника. Буржуазия может не сомневаться, что многочисленные друзья рабочего класса СССР в Европе и Азии постараются ударить в тыл своим угнетателям, которые затеяли преступную войну против отечества рабочего класса всех стран»107. Но здесь речь идет не о мировой революции, а о защите Советского Союза.

I

Вот откуда пошел тезис «и на вражьей земле мы врага разобьем малой кровью, могучим ударом». Не потому, что «от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней», а потому, что Красная Армия нанесет удар по стране противника, в тылу которого неминуемо вспыхнет восстание вооруженных масс, и надо только решительным ударом прорвать фронт войск капиталистического противника и соединиться с восставшим народом. К. Е. Ворошилов в 1935 году считал возможным победить врага, если он осмелится на нас напасть, «малой кровью, затратой минимальных средств и возможно меньшего количества жизней наших славных бойцов»1.

Наша внешняя политика тех лет содержала два ключевых положения:

1. Советский Союз не собирается нападать на кого-либо, он стоит за мир и укрепление деловых связей со всеми странами.

2. Если же наша страна подвергнется нападению, то враг будет не только отброшен от наших границ, но и наголову разгромлен решительным наступлением Красной Армии. Это второе положение отражалось в военной доктрине. В полевом уставе 1939 года говорилось: «Если враг навяжет нам войну, Рабоче-Крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий. Войну мы будем вести наступательно, перенеся ее на территорию противника»108 109.

Вот эта-то наступательная риторика, которая многократно повторялась в речах, статьях, кинофильмах, песнях, — в сочетании с тезисами о «мировой революции» — и дает сегодня повод говорить о планах «наступательной войны», которой якобы придерживалось советское военно-политическое руководство со времен революции 1917 года до 1941 года.

Тезисы о «мировой революции» и сегодня вдохновляют публицистов, утверждающих, что СССР готовил во второй половине 30-х годов «наступательную войну» против империализма, чтобы на штыках Красной Армии принести «мировую революцию» в Европу. (См. фильм Евгения Киселева «Мировая революция для товарища Сталина», публикации М. Мельтюхова и др.) И не удалось это, по их мнению, лишь потому, что захлестнувшая страну волна репрессий ослабила РККА.

Безусловно, репрессии нанесли большой ущерб и РККА, и стране в целом. Подверглись репрессиям или были отстранены от ключевых партийных, экономических и военных постов многие компетентные и преданные отечеству люди. Снизился профессиональный уровень кадров, сковывалась инициатива и т. п. На этом основании на Западе делался вывод, что в СССР воцарилась в те годы атмосфера всеобщего страха.

Однако так ли это было в действительности? Правда ли, что в те годы вся страна жила одними ужасами репрессий, с которыми связаны 1937— 1938 годы? Да, для одних современников того времени это были только годы расстрелов, арестов, ссылок. Но не для всей страны, и даже не для большинства населения. В те годы полным ходом шла индустриализация СССР, культурная революция

ЮЗ

преображала интеллектуальный образ страны. Один из представителей студенческой молодежи того времени О. Ф. Сувениров, в последующем известный историк, писал о 30-х годах: «Не скажу за старые поколения, но что касается «ровесников Октября», то могу засвидетельствовать, что... многие из нас искренне считали, что мы живем лучше всех на свете, во всяком случае лучше зарубежных товарищей по классу, изнывающих под гнетом беспощадной капиталистической эксплуатации... Казалось, все у нас впереди. Бурлила юная алая кровь, искали выхода неисчерпаемые силы. «Мы все добудем, поймем и откроем», — лихо пели мы тогда».' Во многом это были и годы воссоздания российской государственности, славной военной истории России, возрождения культурных традиций. 100-летие со дня смерти А. С. Пушкина отмечалось как важнейшее событие в жизни каждого гражданина СССР. Именно после 1937 года Александр Сергеевич Пушкин стал по-настоящему народным поэтом в России. Его уже знали не только интеллигенты, любители поэзии, но все слои общества. Памятником 1937 года навсегда останется знаменитый академический шестнадцатитомник, полное собрание сочинений великого поэта. Большинству современников и запомнился этот год как Пушкинский.

За год до этого, в 1936 году, была принята Конституция СССР, вошедшая в историю как «ста-

'Сувениров О. Ф. Трагедия РККА. 1937—1938. М., 1998. С. 35.

линская Конституция». В ней все соответствовало демократическим нормам, но из провозглашенных принципов, как и в последующих Конституциях, выполнялись на деле далеко не все. Здесь уместно вспомнить М. Е. Салтыкова-Щедрина, сказавшего еще в XIX веке: «Суровость российских законов смягчается необязательностью их выполнения».

Впрочем, после принятия Конституции все граждане получили равные права. Для всех слоев населения открылись двери высших учебных заведений, в Красную Армию получили доступ не только рабочие и крестьяне (все же Рабоче-Крестьянская Армия — РККА), но и представители других классов. В газетах тех лет Днепрогэс, Турксиб, Магнитка, Кузбасс отражали массовый энтузиазм строителей нового общества. Энергия молодых определяла это время. Почитайте яркие, звонкие стихи Михаила Кульчицкого, Павла Когана. «Я патриот, я воздух русский, я землю русскую люблю...» или знаменитое «Есть в наших днях такая точность...». Неужто под пыткой пишут? Кстати, и «Ода Сталину» Мандельштама написана все в том же 1937 году... Значит, было еще одно восприятие 1937—1938 годов, как времени мощного пассионарного взрыва народной энергии, заполнившей все пространство советской державы. Все вузы были переполнены устремленными в будущее студентами, и именно в эти годы, как вспоминают старые ученые, после всех революционных переделов стали вновь набирать силу русские физики, химики, математики...

Феномен необычайной энергии народных масс того времени зафиксирован реальными деяниями. Папанинцы высадились на Северном полюсе. В Париже мир восхищался знаменитой скульптурой Веры Мухиной «Рабочий и колхозница». 1937-й стал первым годом единения советского народа. Как раз тогда начали выходить книги по русской истории, еще недавно запрещенные. Снимались фильмы о великих полководцах и великих открытиях.

Знаменательным явлением в повороте от «мировой революции» к национальному историческому наследию стал фильм С. Эйзенштейна «Александр Невский» (1938 г.). Его лейтмотив — извечная борьба русского народа с иноземцами, особенно с немецкими захватчиками. Слова Александра Невского «кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет» стали лозунгом предвоенных лет. Как раз к 1937 году Сталин понял неизбежность войны с Гитлером и, по сути дела, уничтожил классовый подход к событиям и людям, решив опереться не на касту революционеров, а на единое государство.

Ромен Роллан посетил нашу страну в середине 30-х годов. Его свидетельство: «Преобладающее впечатление от моего путешествия в Москву — это могучий поток молодой, бьющей через край жизненной силы, ликующей от сознания своей энергии, от гордости за свои успехи, от уверенности в своей правде, от веры в свою миссию и в вождей, которая пронизывает и воодушевляет огромные народные массы — миллионы мужчин и женщин Советского Союза».1 Именно 1937 год стал годом «грандиозного исторического поворота», как назвал его Вадим Кожинов. Может быть, именно тогда, во второй половине 30-х, родилась многонациональная общность, позднее получившая название «советский народ».

Никуда не уйти от того факта, что при всем размахе репрессий в те же годы отмечен рост населения страны.

Гениальный русский ученый Чижевский отмечает еще одну причину энергетического взрыва в эти самые трагические годы: небывалая солнечная активность. Тоже, вероятно, немаловажный фактор.

Так под давлением внешних обстоятельств (германский фашизм) и внутренних императивов (индустриализация) произошел исторический поворот в политике Советского государства, поворот от потерявших актуальность лозунгов «мировой революции» к решению национально-государственных задач: вхождение в индустриальное мировое сообщество, от которого СССР значительно отставал в силу исторически сложившихся причин. Но процесс индустриализации требовал времени, которое могло быть обеспечено только условиями мира, а не войны. Однако в реалиях 30-х годов этого можно было достичь, только обезопасив Советское государство от внешней агрессии. Поэто-

’Ромен Роллан. Собрание сочинений. Том 13., М., 1958. С, 117.

му обеспечение безопасности государства, всемерное укрепление обороноспособности страны усилением РККА, повышение оборонного сознания советского народа — только совокупность всех этих факторов давала шанс на успех великого замысла: догнать, а по возможности и перегнать передовые страны капитализма.

Однако произошедшие в конце 30-х годов события в мире, и прежде всего в Европе, не благоприятствовали масштабным преобразованиям жизни в Советском Союзе. На первый план выдвинулись интересы национальной безопасности. И причиной тому стала угроза объединения разнородных империалистических сил против Советского Союза. Мюнхенский сговор четырех ведущих европейских капиталистических держав — Англии, Франции, Германии, Италии — наглядно показал, что такая угроза вполне реальна и достаточно близка.

Мюнхен: скачок к войне

1936 год принес миру новые осложнения. Разразившаяся в Испании гражданская война, по отношению к которой СССР и западные державы заняли кардинально различные позиции, интервенция Германии и Италии в Испанию нанесли смертельный удар идее обуздания агрессоров с помощью системы коллективной безопасности демократических государств под эгидой Лиги Наций.

Когда 17 июля 1936 года в Испании вспыхнул фашистский мятеж и началась гражданская война, Гитлер и Муссолини без колебаний поддержали генерала Ф. Франко. Они рассчитывали, что победа фашизма в Испании в худшую сторону изменит положение Франции, которая с трех сторон окажется окруженной фашистскими государствами. Кроме того, такая ситуация в Европе создавала им выгодные стратегические позиции. И, наконец, война в Испании позволяла им использовать эту страну как полигон для испытаний новых военных теорий, войск и вооружения.

Испанский народ по призыву прогрессивных организаций поднялся на защиту республики. Отряды вооруженной милиции и войска, оставшиеся верными республиканскому правительству, сумели в короткий срок разгромить силы мятежников в Мадриде, Барселоне, Валенсии, Картахене, Бильбао и других крупных городах.

Когда стало ясно, что силы республики смогут справиться с мятежниками, им на помощь пришли германские и итальянские фашисты. Уже 25 июля Гитлер и его окружение приняли решение направить по просьбе генерала Франко группу самолетов «Юнкерс-52» для переброски войск мятежников из испанского Марокко в Испанию. К ним присоединились итальянские самолеты. В августе африканская армия была переброшена в Западную Андалузию.

Вмешательство в гражданскую войну Германии и Италии, а главное, возраставший поток военных поставок из этих государств изменили соотношение сил в пользу мятежников. 18 ноября Германия и Италия разорвали дипломатические отношения с республиканским правительством и признали главой государства генерала Франко. С их стороны мятежникам была оказана большая экономическая, финансовая и военная помощь: за первые два года войны поступило почти 2700 орудий, 1150 танков и бронетранспортеров, 1650 самолетов, много боеприпасов и других военных материалов. На стороне франкистов сражались около 50 тыс. немецких, 150 тыс. итальянских, 20

по

тыс. португальских и до 90 тыс. марокканских солдат и офицеров, в том числе немецкий легион «Кондор» и итальянский экспедиционный корпус110. В боях против республиканцев участвовали также венгерские и финские фашисты. Всего за время интервенции на стороне франкистских мятежников участвовало более 300 тыс. немецких, итальянских и других военнослужащих111.

Правящие круги Англии, Франции и США не могли не сознавать, что итало-германская интервенция в Испании чревата серьезными последствиями: с одной стороны, возможность «коммуни-зации» Европы, в особенности Франции, с другой — неизбежность усиления фашизма. Начальник разведывательного управления РККА комкор

С. Урицкий еще 31 июля 1936 года сообщал наркому обороны Ворошилову: «По сведениям, полученным из Лондона и требующим проверки, британское правительство крайне озабочено событиями в Испании. Англичане одинаково опасаются и успеха сил единого фронта (возможность создания советской Испании), и сил фашистов, связанных с Римом — Берлином»112.

Под давлением общественного мнения в середине августа 1936 года было заключено международное Соглашение о невмешательстве в испанские дела. Его подписали Англия и Франция, затем Германия и Италия, а всего 27 государств. Советский Союз присоединился к этому Соглашению 23 августа 1936 года113 и вступил в созданный в рамках Лиги Наций комитет по невмешательству в расчете, что этот орган обеспечит выполнение Соглашения всеми государствами, его подписавшими.

Соединенные Штаты Америки остались в стороне, ссылаясь на принятый еще в 1935 году закон о нейтралитете. Однако на деле, продолжая рассматривать Испанию как сферу приложения капитала монополий, они втайне, но регулярно оказывали помощь Франко. Что касается Германии и Италии, то, и подписав Соглашение о невмешательстве, они продолжали помогать мятежникам.

Оказавшись в кольце экономической и политической блокады, Испанская республика могла рассчитывать только на помощь левых сил международной общественности. Уже 7 октября правительство СССР заявило, что, «если не будут немедля прекращены нарушения Соглашения о невмешательстве, оно будет считать себя свободным от обязательств, вытекающих из Соглашения»1. Для Советского Союза, к которому правительство Испанской республики обратилось с просьбой о помощи, выбор сбалансированного политического курса, учитывавшего и интересы страны, и интересы европейской безопасности, был нелегкой задачей. Советское руководство понимало, что положительное решение вопросов осложнит отношения СССР с Англией, Францией, США и другими государствами, но отказать в помощи делу развития революции не могло.

По просьбе правительства Испанской республики Советский Союз дал согласие на поставку, в первую очередь, оружия и военной техники. В октябре на помощь республиканцам прибыли добровольцы из СССР: летчики, танкисты, моряки, военные специалисты, советники.

Всего в 1936—1939 годах в Испанию было отправлено 648 самолетов, 407 танков и бронеавтомобилей, 1186 орудий, 20 486 пулеметов, около 500 тыс. винтовок114. В боевых действиях и обучении личного состава республиканской армии участвовали около 3 тыс. советских добровольцев — военных специалистов и советников, в том числе 770 летчиков115. Большую помощь Испанской республике оказали добровольцы-антифашисты, прибывшие из 54 стран.

Однако активная военная помощь Франко со стороны Германии и Италии, политика невмешательства западных держав склонили чашу весов в пользу мятежников: республиканцы терпели одно поражение за другим.

Этому в немалой степени способствовало и изменение политики правительств западных демократий. 16 апреля 1938 года Англия заключила соглашение с Италией, официально одобрив ее вооруженную интервенцию против республиканской Испании. В мае того же года конгресс США отклонил предложение о снятии эмбарго на продажу оружия Испанской республике116. 13 июня Франция закрыла франко-испанскую границу и лишила республиканцев даже моральной поддержки. 27 февраля следующего года Англия и Франция открыто выступили на стороне франкистов, разорвав дипломатические отношения с республиканской Испанией и признав правительство Франко. Под их давлением Лига Наций устранилась от решения испанской проблемы, а Комитет по невмешательству полностью перестал функционировать, что вынудило СССР 1 марта 1939 года отозвать из него своего представителя117.

Поражение Испанской республики резко ухудшило всю международную обстановку, усилило позиции фашизма.

Утверждение фашизма в Испании наглядно показало правителям Германии и Италии, что их очередной вызов западноевропейским демократиям, по существу, остался без ответа. Вероятность создания действенной системы коллективной безопасности с участием СССР, Англии и Франции в 1937 году стала еще более проблематичной, чем в предыдущие годы.

С приходом Н. Чемберлена на пост премьер-министра Великобритании в 1937 году преобладающее влияние в политике получили круги, стоявшие за разрешение англо-французских противоречий с Германией и Италией путем умиротворения агрессоров, создания некоего подобия нового «пакта четырех». В советской помощи республиканцам они теперь видели только стремление СССР установить в Испании коммунистический режим. Кроме того, массовые репрессии в СССР, особенно против военных кадров, породили на Западе мнение, что сталинский режим явно в кризисе, а Вооруженные силы настолько ослаблены, что не способны к наступательным боевым действиям. Отсюда делался вывод о низкой «союзоспо-собности» СССР.

Боязнь «левой альтернативы» в лице растущего антивоенного и коммунистического движения, которое возглавлял и всячески поддерживал Советский Союз, отталкивала Запад от сотрудничества с СССР. В то же время Англия и Франция пытались разыграть советскую карту в игре с Гитлером. Опасаясь нападения Германии, правительства этих стран предпринимали усилия к тому, чтобы отвести от себя угрозу агрессии и направить ее на восток с дальним прицелом: столкнуть в смертельной схватке фашизм с большевизмом.

В клубке этих расчетов, противоречий, интриг с началом 1938 года напряженность международной обстановки в Европе еще более обострилась. В Третьем рейхе близилась к завершению беспрецедентная программа вооружения вермахта новейшей военной техникой. Германская военная машина поспешно приводилась в готовность к ведению агрессивных войн. От руководства армией были отстранены все те, кто проявлял нерешительность или несогласие с курсом Гитлера, ориентированным на войну.

Произошла реорганизация военного ведомства: взамен упраздненного военного министерства создавалось Верховное главнокомандование, которому подчинялись три вида вооруженных сил: армия, ВВС и ВМФ. Гитлер объявил себя Верховным главнокомандующим. Из государственного аппарата и дипломатического ведомства были удалены все умеренные элементы. Главой МИДа вместо Нейрата стал И. Риббентроп, бывший до этого послом в Англии. Чувствуя, что политика «невмешательства» позволяет безнаказанно совершать новые акты агрессии, а холодок, который все больше ощущался в отношении Запада к СССР, исключал возможность их совместных действий, руководство фашистской Германии решило приступить к осуществлению первого этапа своей завоевательной программы — объединению всех немцев под флагом «великогерманского рейха». 20 февраля 1938 года в рейхстаге Гитлер заявил, что «более 10 млн. немцев живут в двух государствах, расположенных у наших границ... В интересы германского рейха входит защита этих немцев там, где они не могут сами отстоять свою политическую и духовную свободу»118. Речь шла о захвате Австрии и Чехословакии.

В Советском Союзе понимали, что захват этих двух стран означает продвижение Германии на восток и, по сути, приближает вермахт к границам СССР. Можно ли было рассчитывать на коллективные действия с Западом для обуздания агрессора? К сожалению, недавний опыт свидетельствовал об обратном.

Это не замедлило сказаться и в австрийском вопросе, который, по существу, был уже предрешен Гитлером и представителями Запада. Еще 19 ноября 1937 года Э. Галифакс, в то время лорд-председатель королевского тайного совета Великобритании (заместитель премьер-министра), в беседе с фюрером дал понять, что в случае, если Германия возьмет на себя обязательство уважать целостность Британской империи, английское правительство готово дать ей свободу рук в Центральной и Восточной Европе, в частности, в отношении Австрии, Чехословакии и Данцига'. Накануне аннексии, то есть 3 марта 1938 года, английский посол в Берлине Н. Гендерсон заверил Гитлера, что его правительство желает установить «основу для истинной и сердечной дружбы с Германией» и считает перемены в Европе вполне возможными, в особенности «умиротворение в Чехословакии и Австрии». Положительно было воспринято и заявление Гитлера о его стремлении «улучшить судьбу немцев в Австрии», защитить их «от угнетения».

Точка зрения официальной Франции, которая переживала очередной правительственный кризис, совпадала с политикой Англии.

США поддерживали политику Англии и Франции и тем самым поощряли германскую агрессию.

Что касается СССР, то он не мог надеяться ни на политическое воздействие на Германию, ни на создание преграды для фашистской агрессии совместно с Англией и Францией. Гитлер в своей речи в рейхстаге заявил: «С одним-единственным 119 государством мы не искали отношений и не желаем также вступать с ним в более тесные отношения — с Советской Россией»119. Это подтверждало одно: прямое обращение к Германии в тот момент не имеет для СССР никакого смысла. Не было реальным и совместное выступление СССР и Запада. Находившийся 10 марта в Лондоне Риббентроп после бесед с руководителями английского правительства записал, что Чемберлен и Галифакс (министр иностранных дел Англии) «добиваются взаимопонимания четырех великих держав Европы, исключая Советский Союз»120 121. Ближайший советник Чемберлена Г. Вильсон подчеркнул в разговоре с Риббентропом: «Россия должна быть в настоящее время полностью оставлена в стороне»122.

В такой обстановке захват Австрии Третьим рейхом был предрешен.

На рассвете 12 марта 1938 года германские войска вторглись на территорию Австрии. Отдельные части перешли границу еще накануне вечером. Вторжение осуществлялось силами 8-й армии (командующий Ф. Бок) и 16-го армейского корпуса Гудериана, а также частей СС и полиции. Общая численность войск вторжения составляла 200 тыс. человек123.

Австрийское правительство не оказало никакого противодействия оккупантам. В Берлине было провозглашено включение Австрии в состав Третьего рейха.

В связи с захватом Австрии французское правительство обратилось к итальянскому с предложением о совместном протесте Англии, Франции и Италии против действий Гитлера. Вечером 12 марта Галифакс направил английскому послу в Берлине Гендерсону распоряжение выразить германскому правительству протест против вмешательства его во внутренние дела Австрии. Геринг, принявший посла, заверил его, что войска, вступившие в Австрию, покинут ее, как только будет наведен порядок, и что они пересекли границу по просьбе австрийского правительства124. Лондон принял такие объяснения как должное125. Тогда же, 12 марта, Галифакс телеграфировал в Париж, что его правительство не считает необходимым ставить перед Лигой Наций вопрос о германском вторжении в Австрию. Муссолини также заявил, что «Италия воздерживается от вмешательства во внутренние дела Австрии»126.

Советский Союз резко осудил акт агрессии Германии. Нарком иностранных дел Литвинов направил в ЦК ВКП(б) письмо, в котором так оценил последствия аншлюса: «Захват Австрии представляется величайшим событием после мировой войны, чреватым величайшими опасностями». 17 марта Правительство СССР направило главам Великобритании, Франции, Чехословакии и США ноты с осуждением акта агрессии, совершенного нацистской Германией в центре Европы и создавшего опасность для ряда европейских государств, граничащих с агрессором. «Нынешнее международное положение, — заявил Литвинов от имени Правительства СССР представителям печати, — ставит перед всеми миролюбивыми государствами, и в особенности великими державами, вопрос об их ответственности за дальнейшие судьбы народов Европы, и не только Европы»127. Литвинов предложил немедленно созвать конференцию для обсуждения «с другими державами в Лиге Наций или вне ее практических мер, диктуемых обстоятельствами. Завтра может быть уже поздно...». Исходя из этого, все государства, в особенности великие державы, должны были «занять твердую недвусмысленную позицию в отношении проблемы коллективного спасения мира»128.

В ноте от 24 марта английское правительство отвергло советские предложения, такую же позицию заняли правительства Франции и США. Советское руководство отдавало себе отчет в том, что аншлюс Австрии привел к существенному экономическому укреплению Германии. Вся государственная и частная собственность страны перешла в руки германской империи. Особенно важное значение для рейха имели золотые и валютные запасы Австрии: резервы ее национального банка и частных владений в момент аннексии составляли 2,7 млрд, шиллингов. За счет этого рейх увеличил свои запасы валюты в 18 раз. Германские монополии получили в свое распоряжение австрийскую металлургическую промышленность. Австрия в 1938 году добывала 1885 тыс. т железной руды, производила около 400 тыс. т чугуна, 650 тыс. т стали, добыча нефти достигла 33 тыс. т129.

Промышленность этой страны, включенная в общегерманское производство вооружения в соответствии с «четырехлетним планом», давала мощный толчок дальнейшему наращивайию производства вооружения Германии и ее милитаризации.

После присоединения Австрии население Германии увеличилось почти на 7 млн. человек и составило 75 млн. Это открывало возможность мобилизовать в вооруженные силы дополнительно 1,5 млн. человек, годных к военной службе130. Австрийская армия, насчитывавшая 50 тыс. человек, была преобразована в два армейских корпуса. Впоследствии в вермахт было включено шесть сформированных в Австрии дивизий131.

Захват Австрии значительно улучшил стратегическое положение Германии: открывался прямой выход к границам Италии, Югославии и, что было особенно важно для рейха в тот момент, Чехословакии. Угроза, нависшая над Чехословакией, стала реальностью сразу после того, как гитлеровцы окончательно убедились в безнаказанности своей агрессии.

Сталин прекрасно понимал, что следующий удар рейха по Чехословакии еще более приблизит вермахт к границам СССР, создаст непосредственную угрозу национальным интересам Советского Союза. Поэтому уже 16 марта Литвинов заявил американским журналистам, что в случае нападения на ЧСР СССР выполнит свои союзнические обязательства. На вопрос, как это будет осуществлено практически, советский нарком ответил: «... уж какой-нибудь коридор найдется»132.

Американский посол в СССР Дж. Дэвис писал в те мартовские дни: «Как и вся Европа, Россия остро и обеспокоенно живет предчувствием войны. Они боятся нападения как с востока, так и с запада... Они боятся, что у них нет друзей и что они должны полагаться только на себя»133. Действительно, отказ Лондона и Парижа сразу же после захвата Австрии поддержать советскую инициативу означал, что западные державы, несмотря на возраставшую напряженность международной обстановки, не хотят идти на совместные с СССР действия по обузданию агрессора, стремятся изолировать Страну Советов от участия в большой европейской политике. И это подтвердил разразившийся весной 1938 года чехословацкий кризис.

Чехословакия занимала немалое место в гитлеровских далеко идущих экспансионистских планах. Она имела хорошо развитую промышленность, интенсивное сельское хозяйство, мощный военно-экономический потенциал. Ее удельный вес в продаже оружия и военной техники на мировом рынке составлял 40%'. С захватом Чехословакии Германия резко повышала свой промышленный потенциал, приобретала выгодное стратегическое положение для нападения на Польшу и дальнейшей агрессии на восток. Все это разжигало аппетиты заправил Третьего рейха.

В директиве по плану «Грюн» — захвату Чехословакии, подписанной Гитлером 30 мая, указывалось, что главные силы сухопутных войск имеют задачу разбить армию Чехословакии и «быстро овладеть Богемией и Моравией»134 135. Уверенность Гитлера «в благоприятных и, возможно, неповторимых условиях для выступления» имела веские основания. Еще в конце ноября 1937 года на совещании по согласованию планов правительств Англии и Франции относительно переговоров с Германией премьер-министр Чемберлен заявил, что его держава «не должна быть втянута в войну из-за Чехо-

Словакии». Глава французского МИДа И. Дельбос отметил, что договор Франции с Чехословакией вступит в действие, если со стороны Германии будет иметь место вооруженное вмешательство, но если Германия осуществит аннексию Судетской области без прямого «акта агрессии», то договор «не вступит в силу»136. Не случайно Гитлер говорил, что Англия и Франция «уже молча отказались от Чехословакии», сам он «убежден в британском неучастии» и абсолютно «не верит в военные действия Франции против Германии»137.

Убежденный в том, что вмешательства западных держав не произойдет, Гитлер перед нападением на Чехословакию стремился изолировать ее политически и от непосредственных соседей. Уже в плане «Грюн» фигурируют Венгрия и Польша как возможные соучастники нападения на Чехословакию и дележа ее территории. Шло запугивание и стран Малой Антанты, куда, кроме Чехословакии, входили Югославия и Румыния. Так, склоняя венгров к совместному выступлению против Чехословакии, Риббентроп заверял их представителей, что Югославия останется нейтральной, так как зажата между державами оси, а Румыния в одиночку не выступит138.

Гитлер допускал, что «Россия попытается поддержать Чехословакию в военном отношении, и прежде всего с помощью воздушного флота»139. Поэтому он рекомендовал командованию вермахта действовать стремительно, но предупреждал, что «если в первые дни не будут достигнуты серьезные успехи... наступит европейский кризис»140.

Во всех аспектах оценив обстановку в Европе, гитлеровцы приступили к подготовке захвата новой жертвы. Началась тщательно продуманная, заблаговременно спланированная нацистским руководством политическая и идеологическая кампания. Использовался здесь и национальный вопрос, поскольку в приграничных районах Чехословакии, главным образом в Судетской области, проживало значительное количество немецкого населения. В качестве «пятой колонны» Берлин использовал действовавшую в Чехословакии фашистскую судето-немецкую партию, возглавляемую К. Ген-лейном. Последний получал прямые указания и денежные средства — ежемесячно 15 тыс. марок — из Берлина. Перед генлейновцами ставилась задача постоянно выдвигать все новые и новые требования к правительству Чехословакии, которые «нельзя было бы удовлетворить»141. Так, судето-немецкая партия в апреле 1938 года выдвинула требование предоставить Судетской области автономию. Это, по существу, означало, что Чехословакия должна была отказаться от суверенитета над

самой развитой частью территории своей страны. Параллельно немецкая печать обрушилась на правительство ЧСР, обвиняя его в потворстве Москве; рейх объявлялся «защитником» европейской цивилизации от «коммунистического варварства»142. Провокационные действия нацистов и главарей судето-немецкой партии привели к обострению положения в Судетской области.

Подготовка к захвату Чехословакии велась всеми средствами политического нажима: дипломатическими, пропагандистскими, военными. Гитлер надеялся заполучить Судетскую область без единого выстрела, «поскольку во всех отношениях вермахт не был готов к большой войне в 1938 году»143.

На основании данных разведки, в Берлине считали, что даже без поддержки извне чехословацкая армия может продержаться в течение трех месяцев144. Поэтому Гитлер делал упор на военнополитический шантаж. В мае нацисты стянули к границам ЧСР войска. Правительство Чехословакии, рассчитывая на поддержку Запада, объявило всеобщую мобилизацию, которая продемонстрировала решимость народа и армии оказать сопротивление агрессору. Как и предполагали в Берлине, позиция Великобритании сводилась к тому, чтобы «внушить чехам и французам, что лучший выход — это компромисс между Германией и Чехословакией»145. Министр иностранных дел Франции Ж. Бонне также считал, что чехословацкое правительство должно точно знать: «Франция не будет воевать из-за судетского вопроса»146. В свою очередь посол США в Берлине X. Вильсон, посетив Прагу, посоветовал Бенешу не рассчитывать на американскую помощь, а удовлетворить требования Германии и аннулировать союз с СССР147.

Позиция СССР вызывала беспокойство правящих кругов стран Запада. Действительно, вопросу о помощи Чехословакии руководство СССР придавало важное военно-политическое значение. ЦК ВКП(б) в апреле 1938 года принял специальное постановление по этому вопросу, и об этом было сообщено посланнику ЧСР в Москве 3. Фир-лингеру. 23 апреля он докладывал в Прагу: «В Кремле состоялось совещание, на котором присутствовали Сталин, Молотов, Ворошилов, Литвинов и Каганович. После доклада Александровского (советский полпред в Праге. — Прим, авт.) о политическом положении в Чехословакии было решено: СССР, если его об этом попросят, готов вместе с Францией и Чехословакией предпринять все меры по обеспечению безопасности Чехословакии. Для этого он располагает всеми необходимыми средствами. Состояние армии и авиации позволяет это сделать»148.