Ранее, когда о «черном списке» речи не было, экспертами была выдвинута идея о готовящемся китайском сценарии для рунета, однако прямых тому подтверждений не оказалось. С принятием вышеуказанного закона, простите за каламбур, все стало на свои места. В частности, главные опасения связывали с так называемой «Кибердружиной», формирующейся из вступивших в Лигу безопасного Интернета.
Хочется искренне верить, что «полиция мыслей» оруэлловской антиутопии «1984» никогда не сойдёт с книжных страниц.
Из последнего. Не могу не засвидетельствовать «второе пришествие» мессенджеров — тренд рынка онлайн-общения. Мобильные приложения WhatsApp, Viber, Telegram и пр. активно используются в корпоративных целях, упрощая коммуникацию между сотрудниками и позволяя оставаться на связи в любой части мира. В силах ли Вы представить, какие объемы неугодных общественности данных хранится в такого рода переписках? К сожалению, мне не удалось завершить главу этим вопросом из-за следующих новостей.
Роскомнадзор разработал законопроект, вносящий правки в действующее законодательство РФ и регулирующий работу мессенджеров на территории страны. Правки предусматривают работу таких приложений только при заключении соответствующего договора с операторами связи и при уведомлении о своей деятельности Роскомнадзора. В законе предусматривается, что все пользователи приложений должны быть идентифицированы, что позволит ограничить рассылку нежелательных сообщений, проще говоря, «спама». На этом авторы законопроекта ставят точку, хотя все мы понимаем, что девиз «борьба со спамом на уровне государства» звучит нелепо. А может, мир настолько изменился… Как сообщается, поручение о разработке поправок было получено от Администрации Президента (АП) РФ «в связи со сложной геополитической ситуацией». На момент написания этих строк вышеуказанные правки еще рассматриваются и корректируются соответствующей рабочей группой, и о дате вступления их в законную силу говорить пока рано.
Другая новость, вызвавшая широкий резонанс в Сети, касается одиозного «антитеррористического пакета», или «пакета Яровой-Озерова», затрагивающего десятки российских законов и, в конечном итоге, покушающегося на частную жизнь гражданина РФ. Для нас представляют интерес два пункта.
Первый. Поправка, обязывающая любой онлайн-сервис (мессенджер, социальную сеть, почтовый клиент и т. п.), поддерживающий шифрование данных, расшифровать любой текст личной переписки при соответствующем запросе от силовых структур. В противном случае «нарушитель» должен заплатить штраф в размере от 800 тыс. до 1 млн рублей (для юридических лиц).
Второй. Поправка, обязывающая операторов связи хранить записи всех телефонных звонков и сообщений клиентов в течение полугода. Помимо этого, операторы должны сохранять метаданные пользователей в течение трех лет.
24 июня 2016 года Госдума РФ в первом и втором чтениях одобрила законопроект «Яровой-Озерова», 29 июня он был одобрен Советом Федерации29 и 7 июля подписан президентом РФ30**.
Согласно последним исследованиям, мрачные, критически и скептически настроенные люди более внимательны к деталям, решительны и предусмотрительны36. Эти качества не раз сослужат нам добрую службу в выборе ресурсов, приложений, возможно, формулировок, позволяющих передать задуманное. Не стоит трактовать мои слова как призыв к отказу от социальных сетей, мессенджеров и прочих средств. Мне важно продемонстрировать новые методы сбора и организации информации о пользователях Сети. Мы ежедневно открываем «бумажник» и щедро оплачиваем вход в насыщенное событиями виртуальное пространство. Каждый из нас, не ведая того, был, есть и будет участником какого-либо социального, политического или бизнес-эксперимента. Это — более чем достойная плата за погружение в эру коммуникационных технологий.
Финиш?
Начало 2016 года ознаменовалось, без надуманной важности, потрясающим интервью новоиспеченного (официальное заявление и вступление в должность произошло 4 января 2016 года) советника президента РФ по проблемам Интернета и основателя «Института развития Интернета» Германа Клименко русской службе BBC. В нашем повествовании оно лаконично ответит на ряд «повисших в воздухе» вопросов о власти, бизнесе и пользователе. Позволю привести вопросы интервьюера Виктора Нехезина и ответы господина Клименко в полном объеме.
Самодостаточность текста побуждает к полному отказу от комментирования интервью. Скажу лишь пару слов о заключительной реплике. Диалог между всеми составляющими Интернета — лучшее предложение, достойное не только внимания, но и всех имеющихся ресурсов. Но сколько раз за последний месяц Вы слышали о строительстве таких площадок, систем, приложений?
Признаться, я с большим сомнением отношусь к образованию в ближайшей перспективе настоящего (вопреки популистским форумам и семинарам) диалога между сегментами Интернета. И все же попыток организации чего-то подобного не стоит прекращать. Любая возможность хороша созданием среды получения опыта. Сегодня все решают слова; кулачные бои — атавизм. Завершу повествование еще одним манифестом, ярко контрастирующим с представлениями о Сети из первой части книги.
Эксперимент с лакмусовой бумажкой, кислотой и щелочью — помните такой? Разные среды — иной окрас. Результаты простого опыта схожи с информационной инверсией, что можно записать в одно из самых загадочных и опасных явлений современного общества. В этой главе мы ставим себе целью разобраться в смыслах наиболее значимых для повествования понятий: кибертерроризм, киберпреступность, интернет-активизм и хактивизм.
Фастфуд
Обобщение и тяга к «концентрированной» информации были свойственны человечеству на протяжении всей его истории, но только в последние годы такой подход стал необходимостью существования. Это — ни хорошо и ни плохо; каждая эпоха устанавливает индивидуальные стандарты существования. Не секрет, что дневная норма потребляемой информации современником равна данным за несколько десятков лет буквально столетие назад. Технический прогресс предоставил нам внешнюю оперативную память — персональные компьютеры, планшеты, смартфоны и пр. Благодаря их функционалу задачи сортируются по степени важности, напоминания о встречах приходят заблаговременно, а уведомления о новостях держат нас в курсе последних событий. Предполагалось, что это в корне изменит жизнь каждого человека, позволив ему думать о чем-то глобальном и заниматься поиском проблем будущего. Однако фактически мы столкнулись с понятием клипового или — более позднее название — твиттеризированного мышления.
Появившись как понятие в середине 90-х годов прошлого столетия, клиповое мышление подразумевало восприятие человеком мира через непродолжительные яркие образы: видеоклипы, сводки теленовостей и т. п. Лишь спустя десятилетие мы увидели, как оно работает. Средняя продолжительность внимания современного человека, по последним данным, составляет 20–25 минут, и этот показатель продолжает сокращаться. Только вдумайтесь: в лучшем случае четверть часа отводится на выполнение задачи без желания отвлекаться на электронную почту, социальные сети или новостные ленты. Мы присутствуем на телефонной конференции, попутно отвечаем на вопросы коллеги и мельком набрасываем текст поздравительного SMS-сообщения для друга — скучные будни офисного работника. Многозадачность Юлия Цезаря уже не восхищает, окончательно потускнев на фоне банковского клерка. Быстрая смена деятельности, молниеносный поиск решений с минимальными данными и одновременное выполнение нескольких задач — бонусы, которыми награждает клиповое мышление. Не станет открытием и тот факт, что в подобном ритме суть сделанного ускользает, заключая работу в понятия «выполнено — не выполнено».
Развитию нового типа мышления вторят СМИ и индустрия развлечений. Они лихо подхватили эстафету (а вернее, и начали эту гонку), создавая короткие статьи, инфографику, стремительно изменяющиеся кадры в фильмах, сериалах, видеоклипах. Несмотря на многие преимущества, мы перестаем воспринимать мир как нечто единое. Последовательность практически не связанных между собой событий — не самая лучшая перспектива восприятия мира. Наш мозг реорганизуется, продолжая адаптироваться к новым условиям функционирования. Широкий охват за счет меньшей конкретики — информационный фастфуд, которым питается наш мозг сегодня.
Последствия
Отличительная черта многих высказываний о проблемах кибербезопасности заключается в адаптации материала для массового читателя. Последнему редко требуется частное, вектор движения — к общему. Следовательно, границы определений умалчиваются, позволяя как угодно трактовать сказанное. Предыдущая глава неспроста напомнила нам об особенностях современного мышления. Нам знакомо множество понятий, однако степень заблуждения в их определениях достигла верхней планки.
Кибервойна, киберпреступность, кибертерроризм — подобными «кибер-» ловко жонглируют СМИ, политики, IT-эксперты и пр., выдавая одно за другое, создавая тем самым пространство для манипуляций. Определенность в понятиях могла бы остановить множество войн прошлого и наверняка сегодняшнего, но кто откажет себе в выгоде всякого конфликта? Оставим вопрос риторическим и уделим внимание кибертерроризму — броскому термину из 80-х, полюбившемуся политикам и СМИ сравнительно недавно.
Институту технолитики представляется кибертерроризм так:
Авторство следующей версии принадлежит Национальной конференции законодательных собраний штатов:
Казалось бы, все понятия сходны по смыслу, однако истинности в них — с горошину. Так все же, что такое кибертерроризм?
Этим словам верится охотнее, нежели надуманным страшилкам. За все время существования кибертерроризма его истинных проявлений мы ни разу не видели. Под кибертерроризмом всегда подразумевается нечто иное, нежели он сам. Доступ к конфиденциальной информации, нарушение работоспособности сетевых ресурсов и их модулей — реальные киберугрозы сегодняшнего дня. Разумеется, все они приносят убытки и эмоциональные потрясения, однако «цифровое 11 сентября» в таком контексте — громкий, но лишенный смысла оборот.
Эксперт и главный технолог компании по сетевому мониторингу Counterpane Internet Security резко высказывается на предмет угрозы кибертерроризма, основываясь на простом аргументе:
Чтобы организовать настоящий кибертеррористический акт, требуются немалые знания в области информационных технологий, безопасности, инсайдерская информация об устройстве взламываемой системы и т. д. Проще говоря: прежние методы террористов менее затратны и, если можно так выразиться, имеют больше шансов достичь поставленной цели, нежели длительная кропотливая работа с ноутбуком и информаторами. Понятие «кибертерроризм» уместно причислить к еще одному инструменту спекуляции в качестве оправдания некоторых политических программ, актов или поправок в действующее законодательство. Мы поверили в очередных демонов — демонов виртуального пространства.
Проблема иного рода — киберпреступления. Их принято характеризовать как противоправное вмешательство в работу компьютеров, компьютерных программ, компьютерных сетей, несанкционированную модификацию компьютерных данных, а также иные противоправные общественно опасные действия, совершенные с помощью или посредством компьютеров, компьютерных сетей и программ.
Никаких интриг. В силу возросшей транснациональности ежедневными жертвами киберпреступников становятся сотни тысяч жителей планеты. Согласно исследованию IBM, только вирус Cryptowall принес своим создателям более 18 млн долл. США с 2014 по 2015 год50. И здесь мы не рассматриваем последний тренд киберпреступлений — вымогательские программы.
Киберпреступления являются неотъемлемой частью сегодняшней Сети и имеют значительно бо́льшую степень опасности, нежели предыдущее «распиаренное» понятие. В связи с этим, еще в далеком 2001 году Советом Европы была принята Конвенция по борьбе с киберпреступностью, ставшая первым международным соглашением по юридическим и процедурным составляющим расследования и преследования киберпреступлений. Благодаря этому документу мы получили более-менее внятное представление об этом виде злонамеренных действий. Конвенцией выделяется четыре (в «чистом виде») типа киберпреступлений:
1. Незаконный доступ — ст. 2 (противоправный умышленный доступ к компьютерной системе либо ее части);
2. Незаконный перехват — ст. 3 (противоправный умышленный перехват не предназначенных для общественности передач компьютерных данных на компьютерную систему, с нее либо в ее пределах);
3. Вмешательство в данные — ст. 4 (противоправное повреждение, удаление, нарушение, изменение либо пресечение компьютерных данных);
4. Вмешательство в систему — ст. 5 (серьезное противоправное препятствование функционированию компьютерной системы путем ввода, передачи, повреждения, удаления, нарушения, изменения либо пресечения компьютерных данных).
Немалую лепту в понимание этих процессов внесли на X Конгрессе ООН, предложив несколько категорий киберпреступлений. Например, подразумевается деление на насильственные (или потенциально опасные) и ненасильственные преступления. К первым относят угрозы физической расправы, детскую порнографию, киберпреследование и т. п. Второе включает киберворовство, кибермошенничество, рекламу незаконных услуг (продажа наркотиков, проституция), азартные игры и пр.
Вне всяких сомнений, наличие этих и им подобных решений, документов и конвенций позволяет нам расширить границы понимания особо спорных тем интернет-пространства. И тем не менее, работы в этом направлении предстоит еще очень много. Главное, чтобы существующие и будущие документы не стали «выражением обеспокоенности», «глубокой озабоченности» и «резкой критикой» в отношении противоправных действий онлайн. Уверен, Вы поняли, о чем я. Не хочется нагнетать, однако нынешние киберпреступления — детский лепет на фоне тревожной перспективы. Новоиспеченная индустрия по разработке вредоносного программного обеспечения еще не раз заявит о себе. В этом Вы можете быть уверены.
Борьба с киберпреступностью подразумевает международное сотрудничество, долгий поиск, постоянное обучение и совершенствование, а пространства для популистских маневров — откровенно мало. Многим легче наперебой голосить о кибертерроризме и выдумывать новые киберстрашилки. На их фоне списание денег со счета покажется малой потерей. Мы готовы к утомительной работе или приятному для слуха популизму?
Электронная активность, информационно-пропагандистская работа, электронная агитация — все эти понятия означают и дополняют понятие «киберактивизм». Недурно, правда? Полемизировать не будем, ведь все вышеприведенное имеет сходный смысл — предельно быструю передачу информации широкой аудитории, используя различные формы активности в Сети: посты в блогах, подкасты, видео и многое другое. Киберактивистские ресурсы используются для организации какой-либо онлайн-активности: сбора средств на благотворительность, пропагандистской работы коммерческого/некоммерческого сообщества или политической партии. Наивно полагать, что интернет-активность отметает политические интересы, существуя строго в интересах общества или природы, например. Скорее — наоборот, бо́льшая часть киберактивизма связана исключительна с политическими целями. Ими могут быть не только разоблачения или критика действующей государственной элиты, но и помощь последней в принятии значимых для жителей законов и поправок, включая общественную онлайн-работу по освещению самых значимых или одиозных государственных документов. Наиболее значимым киберактивистским сообществом рунета, занимающимся вопросами интернет-регуляции, является «Роскомсвобода». На мой вопрос о том, чем занимается организация и что о ней стоит знать, основатель и руководитель Артем Козлюк рассказал следующее:
В строго политической среде онлайн-активизм впервые использовали в предвыборной кампании Барака Обамы в 2008, а затем — в 2012 году. Официальный блог кандидата и интерактивный сайт предвыборной кампании являются сегодня неотъемлемой частью политического процесса, однако первенство в этом принадлежит предвыборному штабу Обамы. Важная особенность работы его команды заключалась в использовании электронной почты. В день старта предвыборной кампании 2012 года избирательный штаб Барака Обамы разослал электронные письма своим сторонникам, в которых объявил о начале борьбы за второй срок
Письма были получены 13 миллионами американцев. Практиковался также опрос по электронной почте: что беспокоит американцев и какие предложения для улучшения текущего положения дел существуют, по их мнению. Использование ресурсов социальных сетей — очередная особенность предвыборных кампаний 2008 и 2012 года. Обама официально подтвердил наличие профилей в 16 различных социальных сетях (Facebook, Twitter, MySpace, YouTube, Twitter, Flickr и пр.). Кстати, его микроблог в Twitter сегодня значится одним из самых популярных в мире. В 2010 году он насчитывал свыше 2,5 млн подписчиков, 1 декабря 2011 — более 4 млн, по состоянию на 2016 год количество последователей перевалило за 71 млн.
После победы на выборах 2008 года Обама заявил о публикации еженедельных видеообращений к нации через YouTube, ставший основным источником видеоконтента множества интернет-пользователей. Разумеется, такие методы продвижения кандидата ориентированы на высокоразвитое информационное общество и, конечно, на молодую аудиторию, не готовую узнавать о кандидатах через телевидение, радио или газеты. Все вышеизложенное вскрывает несколько категорий киберактивизма:
• осведомленность/пропаганда;
• организация/мобилизация;
• действие/реакция.
Зачастую при достижении нужного результата активность прекращается, дав старт новой кампании. Тысячи «операций» могут проходить параллельно, и не особо важно — противоречат они друг другу или выступают в содружестве. Сейчас на вооружении у онлайн-активистов немало ресурсов: сообщества и страницы пользователей в социальных сетях, использование хэштегов53, онлайн-петиции, запуск тематических сайтов и порталов, инфографика, видео и пр. Самым значимым всемирным актом киберактивизма от представителей сервисов и компаний стала реакция на законопроекты против пиратства SOPA и PIPA54**. Бойкот выразился в отключении ресурсов Wikipedia, Reddit, Greenpeace, Wordpress и др. на сутки.
На постсоветском пространстве наиболее эффективная киберактивистская кампания состоялась в 2012 году в Украине. Правящая партия — «Партия регионов» — отважилась на возвращение в уголовный кодекс статей о клевете и диффамации. Для большей части населения такая новость не представляет особого интереса, в отличие от работников СМИ, против которых могла работать эта часть законов. Множество журналистов и новостных агентств разместили баннеры в качестве протеста против законопроекта. Общественность не осталась в стороне — действия властей активно обсуждались в социальных сетях, побудив активистов к выходу на улицы к зданию парламента в день принятия законопроекта. Несмотря на положительные результаты в первом чтении, парламент высказался против вступления поправок в законную силу.
Разумеется, у киберактивизма есть свои психологические истоки. Это не только негодование из-за неосведомленности общества о проблемах и правонарушениях со стороны бизнеса и государства. Киберактивизм можно рассматривать как попытку установить обратную связь с правящей элитой. Разговоры вполголоса за столом в уютных кухоньках с приглушенным светом в прошлом тысячелетии обратились тысячами онлайн-сообществ и миллионами постов в социальных сетях. Определило ли это новый вектор развития общества? В некоторой степени — да, и вышеуказанные примеры об этом свидетельствуют. Однако говорить об определяющей силе интернет-активизма пока не приходится.
Эксперимент датского психолога Андерса Колдинг-Йоргенсена раскрыл некоторые особенности социальной активности в Сети. Он предполагал создание вымышленного интернет-протеста против сноса исторически значимого фонтана Сторк (Копенгаген, Дания). В первые сутки тематическая группа в социальной сети собрала 125 человек, далее — за короткое время — она насчитывала больше 27 000 онлайн-активистов. Главный итог эксперимента — легковерность аудитории. А легковерность в таком контексте означает легковесность. Армии подписчиков и сотни тысяч посетителей — еще не залог успеха какой-либо активности, ведь интернет-активизм разительно отличается от привычной общественной деятельности. Мобильность онлайн-групп велика в рамках Сети, однако их сила крайне мала для кардинальных изменений в различных сферах жизнедеятельности из-за отсутствия самодостаточности.
Киберактивизм наилучшим образом выступает в качестве ресурса, поддерживающего общественное движение или инициативу. Ему впору привлекать и удерживать уровень внимания к любой проблеме со стороны мировой общественности. Наглядным примером стал хэштег #OccupyWallStreet (#ЗахватиУолл-стрит), опередивший по популярности хэштеги, связанные с Олимпийскими играми 2011 года и выборами президента США, во время уличных протестов против преступлений финансовой элиты страны55*. Еще один пример относится к событиям 2013 года в Украине. Если верить данным опроса из статьи
Стоит отметить, что киберактивизм самодостаточен в условиях налаженной коммуникации между всеми представителями Всемирной паутины. Однако мир до сих пор не смог отказаться от «языка силы» в решении некоторых спорных вопросов. Поэтому следующий вид активности — хактивизм — стал закономерным явлением интернет-пространства.
Впервые о хактивизме заговорили в 1994 году. Авторство термина принадлежит участнику хакерской группы и независимого медиа «Культ мертвой коровы» под псевдонимом «Омега». Общепринятый, или «облегченный» термин можно считать статичным. С момента появления и до сегодняшнего дня под хактивизмом понимается сочетание социальной активности в Интернете и технологий хакеров, использующихся во благо социально-политических целей: от защиты прав человека, свободы слова и информации в Сети (а также за ее пределами) до кампаний против высших эшелонов власти. Несколько иначе обстоят дела с расширенным понятием, что совсем недавно — помимо социально ориентированного хакинга — стало включать компьютерный терроризм.
Принято выделять два основных направления деятельности хактивистов: донесение идеологии группы до наибольшего числа пользователей и получение секретных данных с последующим их размещением в открытом доступе. За два с лишним десятилетия хактивизм изрядно потрепал нервы и доставил немало финансовых затрат транснациональным компаниям, а также ведущим функционерам государств.
Для многих хактивизм носит сумасбродный характер: внешне их акции спонтанны, практически невозможно наверняка предположить, какие средства и в каком объеме будут ими использованы. Более того, хактивисты не принадлежат ни к одному государству мира56. Они, например, могут бороться против терроризма и одновременно обрушивать сайт министерства обороны из-за злоупотреблений им полномочиями. И все это не заключается в демонстрации собственной мощи ради удовлетворения эго. Хактивисты живут идеалами, являющимися основным движителем энергии, аккумулируемой в подобных сообществах. Искренняя вера и знание того, что мир изменяется в случае приложения достаточных усилий — угроза стабильности. В силу этого, независимо от направленности акций хактивистов, все они будут оставаться вне закона. А если так, ничего страшного, если в сознании интернет-пользователей произойдут некоторые сдвиги. Информационная утечка, например, — киберпреступление, даже если она обнажает бесчинства армии, властей и бизнеса. Онлайн-протест — кибертеррористический акт и угроза национальной безопасности со стороны недоброжелателей, посягающих на стабильность государственных институтов.
Согласно ежегодному анализу утечки данных телекоммуникационной компании Verizon, 58 % похищенных в 2011 году данных приходилось именно на политически мотивированных хакеров. И это закономерно. Государственные структуры и транснациональные корпорации стремительно превращаются в своеобразные «тайные общества», взращивающие потомство Андервудов58 — крепких брачных союзов беспринципных циников и «убийц» неугодных. Лишимся иллюзий, хактивизм — не облаченное в справедливость и благочестие понятие. Это — закономерное явление в механике информационного общества. И следующая история — достойная голливудского сценария и режиссуры — нам убедительно это докажет. Плотная синусоида: от безысходности до чувства безграничного могущества. Мало кто мог себе представить, что главному онлайн-событию первой половины 2012 года впору разыграться в Украине, а точнее — в уанете59**.
Начнем издалека, а вернее — с данных об уровне использования «пиратского» контента в Украине. На протяжении предшествующих четырех лет до 2012 года он устойчиво зафиксировался на уровне 86 %. Далее мало что изменилось. Ежегодный рейтинг стран по уровню использования пиратского контента, опубликованный в 2013 году Международным альянсом интеллектуальной собственности (IIPA), не только напомнил об этом факте (в отчете сообщалось о 80 % контрафактного контента), но и присвоил Украине «золото» в своем рейтинге.
Рейтинги — рейтингами, а ситуация начала обостряться. Ранее США исключили Украину из «Общей системы преференций», благодаря которой в США беспошлинно ввозились украинские товары более чем на 70 млн долларов. В какой-то момент мир заговорил о применении экономических санкций из-за пренебрежительного отношения к авторскому праву и защите интеллектуальной собственности. Еще в ноябре 2010 года американская ассоциация звукозаписи (RIAA) внесла файлообменник ЕХ.UA в список 25-ти крупнейших «пиратских» веб-ресурсов мира. По утверждениям ассоциации, на портале отсутствует контент, подтвержденный владельцами авторских прав. С этим определенно надо было что-то делать. Общие положения об информации, законодательство об авторском праве и интеллектуальной собственности в большей степени перестали отвечать реалиям. Да и опыта с подобными делами у тогдашних украинских властей практически не было, но что-то всегда происходит впервые.
31 января 2012 года пользователи самого популярного украинского файлообменника ЕХ.UA не смогли посмотреть новые фильмы, сериалы, поделиться любимой музыкой и т. п. В этот день правоохранительные органы Украины прекратили деятельность домена EX.UA и поспешили заявить об «успехах».