Сон Демиурга

«Интернет, – внезапно подумал он. – Ежедневное многочасовое блуждание по Интернету. То тут что-то прочитает, то там. Что-то заинтересовало, что-то нет, – но все равно отложилось. Отсюда и идеи разные. И Рильке. И Новалис. Во всяком случае, вполне вероятно».

– Новая реальность и без человека может обходиться, – вновь вернулся к теме Ковалев. – Подумал о чем-то, или там книгу написал, или рассказал кому-то, – а оно уже и материализуется в какой-нибудь другой Вселенной. Или даже в нашей. Придумал кто-то в голове созвездие, Большую Медведицу, к примеру, – вот она и появилась. Или про терминатора кто-то сочинил – и вот тебе терминатор, ходит и палит во все стороны. В какой-то другой Вселенной. Или в той же Большой Медведице. Или вот подумал как-то Господь Бог о нашей Вселенной – и сотворилась она. И от желания любого творца это никак не зависит. Просто сотворяется и всё, хочет он того или не хочет… Понимаете, Виктор Палыч?

– Возможно, именно так и обстоит дело, – ответил Самопалов, глядя мимо собеседника, в забранное изящной, но прочной металлической решеткой распахнутое окно. – Возможно, действительно существует множество вселенных, заполненных воплотившимися плодами нашего воображения. И возможно, когда-нибудь мы получим неопровержимые доказательства этого. Или не получим.

– Или не получим, – слабым эхом отозвался Ковалев.

Лицо его вновь стало привычно бледным, а взгляд рассеянным. Плечи человека, именующего себя Демиургом, вяло обвисли, спина сгорбилась, и вся его фигура теперь вызывала у Самопалова невольные ассоциации с висящей на веревке непросохшей тряпкой. Доктор почувствовал некоторую неловкость – даже за много лет общения с пациентами он не утратил подобного ощущения. Это была неловкость психически здорового человека, осознающего некоторую ущербность собеседника. Ее, эту неловкость, скорее, можно было бы определить как чувство невольной вины – не за болезнь другого, а за свое собственное здоровье.

– Как вам здесь? – спросил у он поникшего Ковалева. – Есть ли какие-нибудь претензии к персоналу? В чем-то нуждаетесь?

Демиург-Ковалев, чуть приподняв голову, рассеянно взглянул на доктора и отрешенно сказал:

– С туалетной бумагой проблемы. Пропал из тумбочки рулон. Может, и к лучшему. Знаете, Виктор Палыч, чем чревато использование туалетной бумаги? – Ковалев опять слегка оживился, распрямил спину.

Доктор начал собираться с мыслями, прикидывая, как отреагировать на этот несколько неожиданный вопрос, но Ковалев ответил на него сам.

– Это один из самых удобных способов уничтожения населения, – почти шепотом сообщил он. – Бумагу пропитывают отравляющим раствором, она поступает в продажу и… – Ковалев сделал неопределенное движение рукой. – Когда еще там разберутся… Гораздо эффективнее, чем рассылка заразы вместе с письмами и всякими там… Понимаете, Виктор Палыч?

– А зачем кому-то уничтожать население? – полюбопытствовал Самопалов. – Да еще столь изощренным методом.

– А зачем нужно было самолетами таранить небоскребы? – тут же задал встречный вопрос Ковалев. – Зачем нужно было взрывать Эйфелеву башню? Дело не в том, кому это нужно, а в том, что это возможно.

– Ну, вообще, много чего возможно, – заметил доктор. – И без бумаги туалетной. Кстати, в одной довольно давно написанной книге – фантастическом романе, автора сейчас не помню уже – отраву подмешивали в клеящий состав на почтовых марках. Лизнет человек марку языком, как это у нас принято, и… – Самопалов помахал рукой, копируя недавнее движение Ковалева. – Не читали этот роман? По-моему, какой-то скандинав написал.

– Не читал, Виктор Палыч, – с тихим вздохом ответил Ковалев. – И Новалиса тоже не читал. А вообще, сам принцип надо менять, понимаете? – неожиданно заявил он. – Думаете, помогают все эти ваши аминазины-трифтазины? Это же каменный век, никакого прогресса. Таблетками по мозгам, все равно что дубиной. А какой тут иной подход может быть? Да очень простой: рассматривать человека как текстовый файл, который нужно отредактировать. Исправить ошибки, ликвидировать пробелы, что-то удалить, что-то дописать. По-моему, вполне очевидно. Но так всегда и бывает: то, что под носом находится, совсем рядом – не замечают. А?

Доктор Самопалов, прищурившись, смотрел на уже сплошь затянутое тучами небо за окном. В полемику он по-прежнему вступать не собирался. Да Ковалеву и не нужна была полемика – он следовал своей причудливой дорогой, делающей неожиданные повороты в дремучем лесу болезни.

– Конечно… – после непродолжительного молчания сказал Ковалев, отрешенно глядя куда-то в сторону. – Конечно… К чему все эти… Бесполезно… – Он повернул голову к доктору, и взгляд его продолжал оставаться каким-то бесцветным. – Стоит ли стараться, если… Я об этом раньше как-то не думал, но вот… Что мы имеем, Виктор Палыч? Что у нас в наличии? А замкнутый круг мы имеем, замкнутый круг у нас в наличии, змея, кусающая собственный хвост. Уроборос этакий, да? Вот послушайте, всё очень просто. Господь Бог сотворил Вселенную. – Ковалев загнул один палец. – Затем он создал человека или Вселенная создала человека – это уже частности. – Он загнул второй палец. – У каждого человека есть свой внутренний мир, так? Свое сознание, представления, воображение. И в своем сознании человек сотворяет Господа Бога, который сотворил Вселенную, которая сотворила человека, который сотворил Господа. Дом, который построил Джек… Получается круг! Так кто же кого сотворил, а, Виктор Палыч? Да никто никого не сотворил! Ни Господа Бога нет, ни Вселенной, ни человека с его внутренним миром. А есть одна пустота. Все наше существование, вся прошлая жизнь и жизнь теперешняя – иллюзия, Виктор Палыч! Всего лишь один из ликов пустоты. Только и всего. Мы придумываем миры, и они вроде бы и воплощаются – что-то такое я уже говорил, кажется, – но и это только иллюзия. Пустота, Виктор Палыч, пустота! Пус-то-та… – Ковалев замолчал, расслабленно откинул голову на спинку кресла, и его руки безвольными плетями опустились на подлокотники. Вид у него был такой, словно он совершенно выбился из сил.

– Думаю, вам сейчас нужно пойти в палату и полежать, – сказал доктор Самопалов, внимательно глядя на пациента. – Не возражаете?

Ковалев медленно закрыл глаза, и его острый кадык несколько раз судорожно дернулся. Доктор начал было подниматься из кресла, намереваясь звонком вызвать санитара для сопровождения пациента в палату. Но в этот момент Ковалев разомкнул веки и сказал, обводя кабинет расплывчатым тусклым взглядом:

– Всё непрерывно меняется… Это пустота играет сама с собой… О космическом аппарате «Арго» вы, конечно, знаете, Виктор Палыч?

Это был очередной выверт, очередной поворот дороги, петляющей в глубине дремучего леса – так подумал доктор Самопалов.

– Да, слышал, – ответил он, не сводя глаз с пациента. – Сообщали в новостях, давно уже. Автоматическая межпланетная станция, американская, летит к Марсу. Кажется, так. Я, собственно, за этим не слежу.

– Я тоже не слежу, Виктор Палыч. Только она не автоматическая, там есть люди. Понимаете, Виктор Палыч? Там люди летят на Марс, только это держится в секрете. А там – люди! И они туда уже прилетели. Понимаете?

– Понимаю, – сказал доктор Самопалов. Откровения Демиурга-Ковалева вполне укладывались в рамки диагноза.

– Они уже там, на Марсе, – убежденно повторил Ковалев. – Там.

Он показал пальцем на потолок, и доктору подумалось, что Демиургу правильнее было бы показать на собственную голову…

5. Стрела

– Ну и что скажете, парни? – сидящий на корточках Гусев поднял голову и обвел взглядом Лукина и Веремеева. – Мы в порядке или глюки ловим помаленьку?

– Мы-то, может, и в порядке, а вот вокруг что-то не в порядке, – ответил Саня Веремеев, а стоящий рядом Сергей Лукин промолчал.

Они продолжали рассматривать маленький, диаметром не более полуметра, пятачок выжженной земли, этакую неожиданную проплешину среди высокой травы. Словно кто-то нес тут большой котел с чем-то страшно горячим и плеснул ненароком себе под ноги. Уже умолкло эхо короткой автоматной очереди Гусева, и вокруг вновь стояла тишина. Но теперь бойцы знали, что в этой тихой чужой чащобе скрывается что-то непонятное… или кто-то непонятный.

Саня еще раз осторожно потыкал носком ботинка в ссохшуюся землю, держа пятачок под прицелом своего автомата, и пожал плечами:

– Не понимаю… Он же здоровенный был, кентавр этот, как же он здесь поместился?

– Какой кентавр? – вытаращился на него с корточек Гусев. – Ты че, Веремей? Кентавр же – это лошадь с человеческой башкой, а этот сундук ни на лошадь, ни тем более на человека совсем не похож! Скорей уж, жабища бронированная с зубастой пастью. Хренотень какая-то доисторическая, и прыгает резво, сволочь! Думаю, враз бы нас всех перекусила и не подавилась, отвечаю. Но сбежала, тварюга, не понравилось!

– Погодите, парни, – вмешался ничего не понимающий Сергей. – Какие кентавры, какие жабы? Тут какая-то несуразица выходит. Это же явное чучело, оно же от пуль на куски разлетаться стало. Женщина, только пустая внутри… вернее, половина, передняя часть, а сзади пусто.

– Опа! – возбужденно притопнул Саня Веремеев после всеобщего недоуменного молчания. – Прикидываете, что получается? Идут по лесу трое трезвых – совершенно трезвых! – мужиков, перед ними вдруг появляется какое-то чудо-юдо – и каждый из мужиков это чудо-юдо воспринимает по-разному. А после выстрелов чудо-юдо исчезает, и остается на том месте только вот эта плешь. – Саня повозил подошвой берца по бурой земле. – Соображаете теперь, что к чему?

– Не-а, – подумав, сказал Гусев. – А ты?

– И я не соображаю, – вздохнул Саня.

Гусев повернулся к Сергею:

– А ты, Серый? Разгадаешь кроссвордик?

– Подумать надо. По-моему, Санек все правильно сформулировал, теперь нужно концы найти.

Эта псевдоженщина, которую Сергей увидел на поляне, до сих пор стояла у него перед глазами. Высокая, метра, пожалуй, под два с половиной, женская фигура плыла над травой, приближаясь к ним. У женщины было застывшее лицо и в буквальном смысле слова пустые глаза – просто две дыры, сквозь которые виднелись деревья. Она двигала руками, так, словно кто-то дергал за невидимые ниточки, ее длинное синее переливчатое платье чуть колыхалось, она поворачивалась то одним, то другим боком, и тогда становилось видно, что это просто вырезанная из какого-то материала передняя часть. Нечто подобное выпуклой картонной страшилке, а сзади-то и нет ничего. Лицо женщины Сергей разглядеть как следует не успел, потому что Гусев открыл стрельбу, и от платья полетели синие клочья. Но вроде не было ничего страшного или необычного в этом лице – просто маска да и все. Гусев открыл стрельбу – и картонная страшилка остановилась и, на глазах уменьшаясь, начала обратное движение. Продолжая оставаться лицом к Сергею. В конце концов, она превратилась в синий шарик, не больше теннисного мяча, и скрылась в траве, там, где теперь находился пятачок выжженной земли. Или этот пятачок был тут и раньше?

Картонная, нестрашная, хотя и неожиданная, женская фигура. Кентавр. Бронированная зубастая жаба из допотопных. Каждый видел что-то свое… А на самом деле? Что это было на самом деле? Или – кто?… Или – кто создал это чудо-юдо и зачем? Для того чтобы постращать?

– Надо понимать, никаких озарений, – полуутвердительно прокомментировал Гусев молчание Сергея и плюнул на загадочную проплешину.

– С озарениями проблема, – согласился Сергей. – То есть почему каждый из нас видел что-то свое и как это все технически устроено – я не знаю. Но, по-моему, в данном случае это не так уж важно. Главное – наша реакция. Если исходить из предположения о тестировании.

– Йес! – Гусев удовлетворенно взметнул над головой кулак. – Варежки мы не разевали и действовали решительно.

– Действовал ты, – уточнил Саня Веремеев. – А я на кентавра пялился.

– Мы действовали. – Гусев сделал ударение на «мы». – Я просто взял инициативу на себя. Вот так. – Он поскреб подбородок, ухмыльнулся и легко вскочил на ноги, словно вспорхнул. – Ну, парни, надо держать ухо востро и не расслабляться. Чует моя задница, спецэффектов всяких нам подкинут под самую завязку, это только цветочки. А мы все равно прорвемся! Дай-ка, Веремеич, жвачки для бодрости и свежести. И погнали дальше!

– Насчет полигона мы можем и ошибаться, – заметил Сергей.

– Ха! – Гусев взял протянутую Саней упаковку «Орбита» и лихо забросил в рот две белых продолговатых подушечки. – Что же еще? Мутанты твои, что ли? Или духи лесные?

– Может, и духи. – Сергей тоже угостился жевательной резинкой. – Оборотни местные, каждому по-разному показываются.

– Однако пули боятся, и это главное, – заявил Гусев и осмотрелся. – А боеприпасов у нас на них хватит. Двигаем, парни, не снижаем темпа. Баллы, баллы надо зарабатывать. И ни в коем случае не зевать! Давай, за мной!

– Насчет духов лесных… тоже учитывать надо, – с запинкой сказал Саня, пряча в карман полупустую упаковку. – Я недавно один прикол сам читал, своими глазами. Мужик один пишет…

– Ну? – обернулся к нему рванувший было с места Гусев. – Что он там пишет?

– Ехал он откуда-то, вечером. По-моему, из Долгопрудного. А потом от автобуса до деревни ему еще километров пять было топать. Или шесть, не помню.

– Не тяни, Веремей! – прервал его Гусев. – Не время рассусоливать. Коротко, самую суть.

– Ну вот, идет вечером, тоже трезвый, и слышит – писклявые голоса. Потом сбоку какое-то свечение, а на границе света и темноты – маленькие человечки, сантиметров пятьдесят – шестьдесят ростом. Мужик остановился – человечки сразу в темноту шмыгнули и оттуда смеются и лепечут пискляво. Пошел – и они за ним. Прыгают, визжат, смеются. Так и провожали его где-то с километр. А потом волна света угасла, и они исчезли. – Саня замолчал.

– Ну? – Вид у Гусева был недоуменный. – И что дальше?

– Ничего. Пришел мужик к себе домой и в газету написал. Вот и все.

– Так на фига ты нам эту байку рассказал? – возмутился Гусев. – Я тебе таких историй целый вагон могу толкануть. Человечки! При чем здесь твои человечки?

– Мало ли… Лесные духи, человечки… Надо иметь в виду.

– Хорошо, – нетерпеливо отмахнулся Гусев. – Будем иметь в виду. Давай, орлы, потопали!

Они пересекли поляну, и Гусев, шумно выдохнув, первым вломился в осточертевшую лесную зелень, которая вовсе не собиралась становиться реже.

– Я к чему все это, – вполголоса сказал за спиной Сергея Саня Веремеев. – Полигон, может, и полигон, а про всякие заколдованные места тоже забывать не следует. Это ведь не бабушкины сказки – научно обосновано, я читал… Слышь, Серега?

– Очень даже может быть, – не оборачиваясь, отозвался Сергей, настраиваясь на очередной нелегкий переход.

Жажда стала слабее – возможно, потому, что он жевал «Орбит». Он подумал и добавил:

– Мы тени, окруженные призраками.

Ему вновь вспомнилась песня о небесной чаше.

– Смотри по сторонам, призрак, – посоветовал Гусев, пробираясь вперед по хрустящему валежнику.

– А как же там «Спартак» сыграл? – вдруг спохватился Веремеев. – Если так и осталось – все, сливай воду!

…Предположение Гусева насчет «спецэффектов под самую завязку» не спешило подтверждаться. Уже более получаса длилось их очередное противоборство с чащобой, а вокруг все было тихо и спокойно. Ни зверей, ни людей, ни бронированных зубастых жаб, пасующих перед пулей. Правда, разок-другой Сергею показалось, что мелькает за деревьями синий клочок – обрывок платья, но он списывал это видение на игру воображения.

И все-таки версия относительно полигона, на котором проверяются их физические и волевые параметры, не представлялась ему очень уж убедительной. Впрочем, других версий у него, пожалуй, и не было – вернее, было одно бредовое допущение, но именно – бредовое…

Время шло, невидимое за высокими деревьями солнце все больше прогревало воздух, и, наверное, наступила пора вновь лезть наверх и производить очередную коррекцию маршрута. Сергей уже собрался было поделиться этой мыслью со взмыленным Гусевым, таранящим подлесок с упорством, целеустремленностью и неумолимостью ледокола, когда услышал какие-то звуки, едва различимые в шуршании ветвей. Он замер, вслушиваясь, и Гусев тоже остановился, незамедлительно схватившись за автомат. А Саня завертел головой, стараясь выяснить причину внезапной остановки.

«Сни-ить… сни-ить… сни-ить…» – разноголосо доносилось издалека.

Можно было, конечно, сказать себе, что это вопят бронированные злые жабы юрского периода, заманивая в ловушку, но, скорее всего, это кричали птицы. Не исключено, что кричали они, резвясь у воды.

При мысли о воде пить Сергею захотелось просто нестерпимо. А еще захотелось прямо в бронежилете плюхнуться в этот невидимый пока водоем, окунуться с головой, смыть пот, а потом часочка два-три полежать в теньке на берегу…

– Птицы? – произнес насторожившийся Гусев.