– Надо выяснить у врача. Я сейчас выезжаю на Торжковский рынок, – сообщил Синицын.
– Мы тоже, – торопливо сказал Горбовский. – Пусть пока ничего не трогают.
– В тарный склад вход со двора, Захар Сысоевич, – предупредил Синицын.
– Спасибо, а то потеряли бы время. Да и гроза сильная сейчас. Мы подъедем со стороны Сердобольской улицы, – уточнил Горбовский. – Встречай минут через сорок…
– Едем, молодцы! – Тон Горбовского не допускал возражений, да «молодцы» и не собирались отказываться.
Захар кинулся к вешалке, стал натягивать плащ. Всеволод застёгивал довольно-таки легкомысленную, курортную куртку – белую с большим цветным кругом на спине. Саша, хоть и торопился, но, как всегда, тщательно подпоясал свой макинтош и причесал волосы.
– Саня, ты оказался прав, – теперь Захар едва не рыдал. – План рухнул, и всё псу под хвост. Они теперь так затараканятся, что век их не найдёшь.
– Кто его, интересно? – Минц в последний момент схватил зонтик.
Его взгляд случайно упал на стол, за которым все трое только что мирно пили кофе. Ещё зеленел недоеденный крыжовник, остро благоухал сочинский лимон. Стояли в беспорядке кофейные чашки, и цвели розовые махровые гладиолусы. Будто бы ничего не случилось, и не погиб только что человек…
– Саня, ну ты понимаешь, – Горбовский почти бежал по коридору. – Этого сейчас никто даже предположить не может. Надо осмотреть тело, расспросить людей, причём подробно. Но факт, что они будут искренни – все повязаны круговой порукой или просто запуганы. Но мы и сами кой-чего можем – надо только место увидеть.
Горбовский что-то сказал дежурному, а потом вместе с Минцем и Грачёвым выбежал под дождь. Пока Грачёв трясущимися от волнения руками открывал дверцу служебной «Волги», все трое промокли до костей, но не заметили этого. Дождь лил такой, будто трое находились под Ниагарским водопадом.
Всеволод сквозь стену воды вывел «Волгу» на Литейный. Не обращая внимания на буйство непогоды, он рванул на мост. Там тоже ничего не было видно – лишь белели пятна фонарей, да истошно звонил остановившийся трамвай.
Горбовский и Минц сидели молча – в их сознании ещё не до конца отложилась трагическая весть. Всеволод же вспомнил, как семь месяцев назад его «Ладу» гнал в том же направлении ныне покойный брат. Тогда Михаил доживал свой век на земле, и точно так же действовали на нервы прыгающие цифры на табло электронных часов. Сознание бессилия перед врагом, ощущение своей глупости и беспомощности душило Грачёва точно так же, как тогда. Он скрежетал зубами и едва сдерживал стон. Бандиты нанесли удар первыми – как и в конце января…
Мимо Военно-Медицинской академии «Волга» вывернула на проспект Карла Маркса. Наконец добрались до Гренадерского моста, откуда сплошным потоком, с зажжёнными фарами, шли машины. Грачёв яростно крутанул руль вправо, и их «Волга», подняв фонтан брызг и окатив стоящих на краю тротуара людей, полетела по проспекту. Северо-западный ветер швырял струи воды на зеркало, мешая заднему обзору. «Дворники» не справлялись с потоками, которые вспыхивали то красным, то жёлтым светом.
– Как это могло случиться? Где у нас «течёт»? – мучился Горбовский. – Не мог Алим наследить, я ручаюсь за это! Ведь ни разу в жизни…
– Все мы грешны и все мы смертны, – отозвался Минц. – Как видите, Абоянцевой на Литейном больше нет, а дело её живёт.
Они уже ехали по Сердобольской, и фонари светились лиловым. Дождь немного стих, и теперь барабанил по крыше «Волги». Когда завернули на парковку у рынка, где громоздились фургоны и прицепы, стояли легковухи и мотоциклы, Грачёв заглушил мотор и откинулся на спинку сидения.
К ним подбежал тот самый капитан Синицын – широкоплечий, коротко стриженый крепыш в форме. С ним были и другие сотрудники районного ОВД, которые лихо откозыряли прибывшим. Горбовский был личностью знаменитой, часто выступал по телевизору, давал интервью в газеты, и потому считался среди коллег звездой.
– Идёмте, хлопцы! – угрюмо сказал Захар всем сразу, не разделяя свиту на своих и чужих.
Мимо тонких, потрепанных грозой рябин они прошли под арку и очутились во внутреннем дворе рынка. Мокрый чёрный асфальт бликовал маслянистыми отсветами, а за ноги цеплялись длинные, закрученные стружки. Носками ботинок идущие отшвыривали доски с торчащими из них ржавыми гвоздями, гнилые овощи и фрукты. Под конец Минц сослепу едва не растянулся, поскользнувшись на дынной корке, но Грачёв вовремя схватил его за рукав.
Во дворе и на складе было много сотрудников милиции, суетились люди в белых халатах и кожаных куртках. Судмедэксперт встретил группу с Литейного в дверях, где курил в ожидании их прибытия.
– Приветствую вас! – Он, обменявшись рукопожатиями со всей троицей, указал вглубь склада. Там, накрытое простынёй, лежало тело. – Три удара ножом. Судя по всему, при последнем лезвие пробило аорту. Смерть наступила примерно минут через сорок после этого, и раненый потерял очень много крови. Я. конечно, могу ошибаться, а потому нужны дополнительные исследования. Сначала убийца взял чуть выше сердца, во второй раз – левее. У меня создаётся впечатление, что они некоторое время боролись. Видите – следы крови даже в дальнем углу? У потерпевшего ещё оставались силы. Даже до сих пор кровь не засохла…
Следователь Борисов, в кожаном пальто и кепке, поздоровался со вновь прибывшими и подтвердил:
– Да, он умер не сразу. Отчётливо видны следы борьбы. У потерпевшего, – следователь оглянулся на тело Гюлиханова, – разорван ворот рубашки, и на куртке отлетели две верхние кнопки. Кроме того, рассыпались сложенные у стены ящики. Видите, они залиты кровью? Скорее всего, роковой удар был нанесён здесь. Кроме того, в руке погибшего оказалась зажата запонка. Вот она. – Борисов развернулся маленький пакетик с биркой. – На нём самом не было рубашки с запонками. Да и вообще, на рынке в таком виде не торгуют. Значит, убийца приехал сюда только того, чтобы встретиться со своей жертвой. Ещё могу сказать, что пальцы потерпевшего в крови. Следовательно, они липкие, и потому к ним пристали волоски…
Следователь старался не встречаться взглядом с Горбовским, который вдруг часто заморгал ресницами. Майор склонился над телом Алима и почувствовал, что не может дышать. Ему казалось, что парень смотрит на него своими широкими зрачками и будто упрекает в чём-то. А ведь ещё позавчера, вернее, уже вчера они разговаривали в квартире на Ржевке, и Алим предчувствовал свою гибель.
Но что мог сделать Захар, если задание ещё не было выполнено до конца? Да и предположения Гюлиханова вполне могли не подтвердиться. Вывести его из игры означало получить выволочку от генерала. Конечно, теперь Захар был согласен на это, но тогда ещё не созрел. Впрочем, выволочка всё равно будет – теперь уже из-за гибели агента. Действительно, рубашка и куртка Гюлиханова были залиты густой липкой кровью, а лицо исказилось в отчаянной, мучительной гримасе.
– Скорее всего, волоски вырваны из запястья убийцы, в тот момент, когда была утеряна запонка, – продолжал Борисов. – Если тут происходила борьба, а это не вызывает сомнений, тем более странно, что никто ничего не слышал. – Следователь перешагнул через труп, потому что иначе было не пройти – кругом валялись ящики и поддоны. – Запонка золотая, с крупным аквамарином. Из этого можно заключить, что убийца – человек весьма состоятельный. Странно, что он никого не послал на дело, а взялся сам. При этом человек отлично знал этот рынок, ориентировался в подсобных помещениях. Он здесь свой – несомненно. А. значит, его тут многие знают, и сегодня видели. Но, разумеется, они молчат. Человек с такими запонками имеет большие возможности, и потому лучше придержать язык. Следует отметить также его великолепную физическую подготовку. Дилетант не справился бы с Гюлихановым…
– Это точно, – согласился Захар.
Он присел рядом с телом на ящик и долго смотрел на перекошенное мёртвое лицо своего агента. Оно было ужасно, но Горбовский не отводил взгляда, словно издеваясь над собой, наказывая себя. Майор понимал, что не только боль и ярость исказили черты Алима, не только страх перед насильственным концом заставил его оскалить зубы и прикусить кончик языка. Гюлиханов в последние минуты жизни понял, что проиграл. Да что там – они все проиграли.
Алим знал, что был единственным милицейским агентом, успешно внедрённым к «базарным», что других таких здесь нет, и в ближайшее время не будет. А ведь через день, максимум, через два назначат дату переброски оружия. Если она окажется успешной, а это после гибели Гюлиханова не вызывало сомнений, Бог знает что наделает это оружие в руках бандитов. И сколько жертв появится из-за провала миссии Алима, сейчас даже трудно себе представить…
Горбовский не хотел сейчас поднимать голову, потому что по его щекам катились слёзы. Он смотрел на белый, сшитый из импортной мягкой кожи ботинок Гюлиханова, к подошве которого прилипли опилки и арбузные семечки. Пытался представить, какое же звено в цепи оказалось слабым. Кто сумел на кончике пера вычислить агента, да ещё так точно установил его личность?
Впрочем, Алима могли и выдать. Кто? Какой-нибудь незначительный тип из слабо осведомлённых или догадывающихся. Например, тот же Жунда… Кстати, неплохо было бы узнать, где он сейчас. Но это уже из области фантастики – такие рисковые ребята концы прятать умеют. Захар чувствовал себя так, будто на него обрушился потолок тарного склада. Полноценных напарников у Гюлиханова не было, и теперь дальнейшие действия Стеличека, Тер-Микаэльянца и их компаньонов были покрыты мраком.
– Что же мы теперь делать будем? – вполголоса сказал Захар, но Всеволод всё равно его услышал.
Он встал перед трупом на колени, наклонился к нему совсем низко и едва удержался, чтобы не коснуться губами лба убитого.
– Захар Сысоевич! – Он поднял голову, сверкнув мокрыми глазами. – Разрешите сопровождать тело во Владикавказ. Я знаю его мать и сестёр, поэтому мне будет легче с ними разговаривать. Мне очень хочется похоронить его, по всем правилам. Можно?
– Вези! – Захару стало немного легче, потому что обычно охотников объясняться с родными убитого не находилось. Видимо. Всеволод ещё не отошёл после похорон брата, и был настроен на соответствующую волну. – От всех нас проводи его в последний путь, а потом возвращайся – будем работать. Мы пока подумаем, что дальше делать – времени совсем не остаётся…
ГЛАВА 2
Машина Минца была в ремонте, а Горбовский недавно продал свою «семёрку». Он давно уже мечтал о чём-то более солидном – сначала о «Волге», а теперь – об иномарке, но только с левым рулём. Сейчас Захар или пользовался служебным транспортом, или ездил на общественном – если не находилось свободных машин ни в Главке, ни в депутатском гараже. Бывало, он подсаживался и к своим сотрудникам, если им было по пути.
Но сейчас, вернувшись в казённой «Волге» на Литейный, они с Сашей отправились пешком по набережной Кутузова, мимо Летнего сада к Васильевскому острову. Дождя, на счастье, не было, и в разрывах туч прыгала белая луна: мерцали в вышине звёзды, и неподвижно горели огоньки планет. В горбатой мокрой мостовой отражались фонари, а гранитные плиты были скользкими, как лёд. Когда переходили Лебяжью канавку, Захар споткнулся и едва не упал.
О своей безопасности Горбовский и Минц сейчас не думали. Они предполагали, что как раз сейчас им ничто не угрожает. Стеличек и его клиенты прекрасно понимали, что без Гюлиханова менты слепы, как котята. Раз Алим не успел передать им те сведения, ради которых, собственно, и был внедрён в банду, партия выиграна. Инопланетянин великодушно предоставил легавым возможность погоревать на романтически-красивом месте.
Всеволод остался на Торжковском рынке, всецело отдавшись хлопотам, связанным с расследованием убийства, а затем – с транспортировкой тела во Владикавказ. За то, что «груз-200» будет доставлен в лучшем виде, и похороны пройдут со всеми почестями, Захар не сомневался. Не в первый раз увозили в «цинке» ребят из Ленинграда на родину, но именно сейчас особенно хотелось броситься в чёрные воды Невы и камнем пойти ко дну…
Бредущим вдоль парапета казалось, что одежда их промокла насквозь. И если на чёрном плаще Горбовского пятна были не так заметны, кремовая материя минцевского макинтоша стала тёмной и тяжёлой. Оба молчали, и ни один не решался нарушить тишину ночного города. Так они миновали поворот на Кировский мост, и под ногами заблестели плиты уже Дворцовой набережной. Слева выстроились подстриженные липы, справа плескалась Нева. А впереди была ещё длинная дорога – особенно для Захара, которого на Морской набережной ждала пустая, скучная квартира.
Внезапно Саша остановился. Они как раз проходили мимо Эрмитажа, который тоже выглядел непрезентабельно. Его погасшие окна и обшарпанные стены сделали тоску совершенно невыносимой. Горбовский даже не сразу заметил, что спутник отстал, и некоторое время двигался, как во сне.
Потом нехотя повернулся:
– Сань, ты что?
– Захар Сысоевич, пока мы шли, я всё думал… Надо же что-то делать. Выход есть, и мы должны найти его. Сначала я был в отчаянии, но потом нащупал довольно-таки перспективную идею…
Кроме них, на ветреной Дворцовой набережной не было никого. Захар и Александр стояли в клубах уже осеннего тумана, словно в страшном сне или на другой планете. Знакомый силуэт Петропавловки тоже таил в себе неясную угрозу.
– Что за идея, Саня? – устало, без всякого энтузиазма спросил майор. Сам он не мог найти в этих дебрях даже узенькой тропинки, которая выводила бы на свет.
– Раз нет штатного агента, нужно воспользоваться агентурой Озирского…
– Не понял. – Горбовский страдальчески наморщил лоб. – Вряд ли у Андрея есть там люди. К тому же, он в отпуске, как ты знаешь. Я даже не представляю, где сейчас Андрей находится и что делает. Он ведь недавно ранен был, и как-то неудобно тревожить его на отдыхе.
Лицо Саши было мокрым и взволнованным. Всегда тщательно приглаженные волосы закурчавились и стали похожи на каракуль. А глаза сияли, как звёзды, и, заражённый его оптимизмом, Горбовский постепенно ожил.
– Он говорил, что во всех группировках своих людей имеет, в том числе и у «базарных». Да, там очень суровые законы, всем заправляют родственные кланы. Настоящая мафия – в самом классическом сицилийском стиле. Что же касается местонахождения Андрея, то я в курсе. Он снимается в трюковых сценах, в Новгородской области…
– Да он что, сказился, что ли? – оторопел Захар. – Только из санатория выпустили, он сразу – на съёмки. Мало мне боевых потерь, так ещё этот шею свернёт без пользы для общества!
– Он говорит, что так лучше восстанавливать форму, – кротко объяснил Минц. – Не думаю, что это будут очень опасные трюки, но актёрам и они не под силу. Андрея я беру на себя, Захар Сысоевич. Предполагаю, что сильно нашего общего друга не огорчу. У него, вероятно, уже застоялась кровь. Он ещё в госпитале мне жаловался, что подыхает со скуки. Кстати, Андрей, когда уезжал, предлагал обращаться, если возникнет нужда. Короче, он в претензиях не будет.
– И ты точно знаешь, где они остановились? – недоверчиво спросил Горбовский.
– Да, он в той деревне уже один раз жил, а потому описал дорогу достаточно подробно. Одним словом, захочу – найду.
– И когда ты сможешь выехать? – Захар уже заинтересовался новой идеей.
– Завтра утром, с вашего позволения. А что делать? Пропускать такую партию оружия, чтобы оно по городу расползлось? А отсюда – по всей стране? Или как? Мы же потом и будем во всём виноваты – не только перед начальством, но и перед собой. Хаджиева ликвидировали, теперь Ншан начнёт с другими группировками сводить счёты. Сколько щепок полетит, никто не знает. Алим говорил, что им должны пригнать «Хонды» последней модели. Да Тер-Микаэльянц после такого вливания вообще непобедимым и неуловимым станет. Люди уже и так боятся на улицу выходить, а если позволить бандитам продать оружие один раз, потом другой, так оно рекой сюда потечёт. Рыба ищет, где глубже, как говорится.
– Ты чувствуешь в себе достаточно сил, чтобы добраться до той деревни? – Захар уже что-то мысленно прикидывал. – Смотри, Саня, не переоцени себя. Слишком дело важное – сорвать нельзя.
– Да мне не минуты покоя не будет, пока я не использую все возможности. Вот если ничего не получится, тогда что ж…
– Значит, утром едешь? И к вечеру положение прояснится? – с надеждой спросил Захар.
– Пойдёмте скорее, пока мосты не развели! – поторопил Саша. – И я должен собраться. Не знаю, удастся ли поспать сегодня. Да мне, честно говоря, не очень и хочется.
Дождь снова посыпался, будто сквозь сито; но на сей раз он был мелкий, почти незаметный. Но сырости от него получилось столько же, сколько и от яростного ливня.
– Как думаешь добираться? – Горбовский шёл теперь быстро, пружинисто.
– На электричке, потом – на попутке. Где-нибудь, наверное, и пешком придётся идти. Ничего страшного – мне полезно поразмяться. Андрей говорил, что от станции это не очень далеко. Он там у какого-то священника живёт, насколько я понял.
– Ох, Саня! – только и смог вымолвить Горбовский.
Они свернули на Университетскую набережную, пошли в ногу, передёргивая плечами от холода и сырости. И без того еле горящие фонари совсем сдали. Шелестящая дождём ночь сомкнулась вокруг одиноких прохожих. Проскочивший на Пушкинскую площадь «Москвич» не нарушил этой ватной, густой тишины. Захар всё еще думал, но не нашёл никакого другого выхода.
Он повернулся к Минцу и снова начал рассуждать:
– Во-первых, у Андрея законный отпуск, и мне просто стыдно. Человек одиннадцать месяцев в году ежедневно рискует жизнью, больничных не берёт, если только ранение не тяжёлое, а я не дам ему спокойно догулять оставшуюся неделю! Да ещё жену он потерял, дети сейчас с матерью на даче. Трудно мужику вот так, с мелкотой. Кроме того, мы сорвём его со съёмок, а там тоже своё начальство. Поймут, что он ненадёжный кадр, да и не пригласят в следующий раз. А Андрей без этого не может – я знаю. Он же из-за нас сейчас всю группу подведёт, об этом ты подумал?
– Захар Сысоевич, таким людям, как Андрей, не нужны гарантированные отпуска для закатки овощей. Я просто вообразить себе не могу, чтобы он сейчас поднял скандал! Я расскажу ему про Алима, про всё, что тут случилось. Режиссёры будут его брать. Я гарантирую. На такие трюки не каждый согласится, да и вряд ли кто-то лучше их выполнит. Андрей горит на работе – что на той, что на этой. Для него рисковать – всё равно, что дышать. Такие люди редки, и наше счастье, что мы с ним встретились. Вот увидите, Захар Сысоевич, что я прав.
– Саня, я знаю, что ты у нас философ. – Горбовский поморщился, прикрыл лицо рукой от летевших навстречу капель.
Чёрная Нева бурлила за парапетом, и противоположный берег совсем скрылся в тумане.
– В конце концов, поступай, как хочешь! – подвёл итог майор. – Я тебя отговаривать не стану.
– Меня отговаривать бесполезно, – улыбнулся в темноту Минц, уже размышляя о том, как одеться в дорогу и что взять с собой.
Местонахождение Андрея Озирского было для него не так ясно, как пришлось изобразить перед Захаром. Но Саша вполне оправданно надеялся на то, что язык доведёт не только до Киева. Да и во время вынужденного безделья в электричке можно будет напрячь память, извлечь оттуда дополнительные детали, которые могут пригодиться для поиска.
– Упрямый ты, Санька, как осёл! – Захар, тем менее, улыбался. – Смотри, такси… Остановим?
– Наверное, – пожал плечами Минц. – Я бы дошёл, но вам далековато будет. Если попадётся шляповоз, нам повезёт, Захар Сысоевич.
Он поднял руку, и машина затормозила. Тощий, чахоточного вида шофёр в дешёвой кожаной куртке, хоть и сквозь зубы, но согласился ехать на Морскую набережную. По пути закинули на 16-ую линию и самого Минца, который только тут понял, что устал.
Когда Саша открыл дверь и вошёл в прихожую, он заметил пробивающиеся из комнаты Льва Бернардовича полоски света. Вся остальная квартира, по-прежнему сырая и стылая, была погружена в темноту. Стараясь не шуметь и не привлекать внимание старика, Минц нашарил в стенном шкафу «плечики» и стал развешивать на них свой мокрый макинтош – скорее потому, что так положено, а не в надежде быстро его высушить. В ботинки набралась вода, носки вымокли, и Саша снял их вместе с обувью. Потом он сунул ноги в восхитительно сухие домашние туфли и блаженно улыбнулся.
Для сна оставалось мало времени, а ведь нужно было ещё собрать рюкзак, а после объясниться с отцом. Нежданная командировка пришлась как раз субботу, когда они собирались поехать в Токсово. К сожалению, под старость Лев Бернардович стал ещё более впечатлительным, чем был раньше, и потому рассказывать ему о происшедшем сегодня Саша не хотел.
– Алик, сыночка, ты пришёл? – раздался голос из-за двери.
– Да, пап, явился! Ты всё не спишь?
Старик открыл дверь и вышел в коридор – с седой гривой, такими же пышными усами, в простёганном синем халате. Он стоял в луче тусклого света – в комнате горел только торшер. В руках Лев Бернардович держал какую-то книгу.
– Промок? – заботливо спросил он немного погодя.
– Само собой. Весь день ливень за ливнем, да ещё грозы такие страшные. Под конец пришлось на происшествие выехать, так все промокли, пока до машины бежали. К сожалению, это не от нас зависело. А ты как тут, пап?
– Да ничего, только зябко очень. Надо мной-то не капало, но я и за тебя переживал, и за Сонин участок. Ты отнёс ягоды на службу? Покушали твои мальчики?
– Мальчики покушали, передают тебе большое спасибо и пламенный привет. Им очень понравился крыжовник. Надо будет потом смородины захватить. – Саша прикидывал, как бы половчее начать основной разговор – о завтрашней поездке. – Ты чего не спишь, пап? Второй час ночи! Я тебя оставлю в Токсово до осени, если будешь нарушать режим. Пусть там Соня за тобой следит. Что-нибудь интересное нашёл? – Саша кивнул на книгу. – Кажется, всё тобою уже перечитано…
– Решил освежить в памяти Достоевского, сыночка, – с мягкой улыбкой ответил Лев Бернардович.
– Да? – удивился Саша. – И какое произведение?
– «Идиот». У вас опять неприятности, Алик? Ты обещал быть в восемь, задержался до часу – и не предупредил. Теперь говоришь о каком-то происшествии. Мне уже и Соня звонила, и Юрик собирался заскочить. А я и не знаю, ночуешь ты сегодня или нет. Мы же обещали завтра в Токсово поехать, – осторожно напомнил старик.
– Да, пап, всё помню! – Саша был рад, что отец заговорил об этом первый. – Я ночую, но, к сожалению, рано утром мне нужно срочно уехать. Позвони Юрке и скажи, чтобы он тебя отвёз на дачу. Мне совершенно некогда, можешь поверить.
– Куда тебя опять посылают? – Лев Бернардович поспешно протёр очки и насадил их на нос дрожащей рукой. – Мы после отпуска кофе со мной ни разу не выпили. Даже по воскресеньям тебя не бывает дома. Я так ждал этих выходных, молился про себя, чтобы ничего не помешало. Не услышал Господь… – Лев Бернардович заметил, что Саша расстроен и сконфужен. – Но я не хочу надоедать тебе и тянуть душу. Понимаю – такая работа, и ты – взрослый человек. Но всё-таки надо и свою, личную жизнь иметь. Не в узком мещанском смысле, разумеется. Там уж ты без меня определишься.
– Пап, я ж говорю – с удовольствием поехал бы к Соне и отдохнул от всей этой мерзости и крови. – Саша вдруг решил, что нужно сказать правду, чтобы отец не обижался. – Понимаешь, сегодня погиб наш товарищ. Он работал в банде и был раскрыт. Из-за этого тщательно спланированная операция оказалась под угрозой срыва. Речь идёт о переброске в город большой партии оружия. И потому никакая личная жизнь уже не имеет значения. Ты сам меня так воспитал, папа.
– Боже мой! – Лев Бернардович молитвенно сложил руки и закашлялся. – Сыночка, кто же это погиб? Я его знаю?
– Нет, не знаешь. Он был к нам командирован. – Саша снял пиджак и рубашку, попытался их отжать.
– Значит, ты приехал от трупа, сыночка? Прости, что я наговорил тут! – Лев Бернардович положил сухую тёплую руку на плечо сына. – А человек этот… Он молодой был?
– Шестидесятого года, как и я, только сентябрьский.
– И вдова осталась?
– Да, с тремя маленькими сыновьями. А ещё – мать и три сестры. Алим Гюлиханов его звали. Из Владикавказа приехал по особому распоряжению. Невероятно много сделал, но под конец ему не повезло.
Лев Бернардович, как показалось Саше, скорбно пробормотал какую-то молитву, а потом замолк. Он не знал, что здесь ещё можно сказать, но уже прекрасно понимал сына.