Стихотворения (1884 г.)

Гоше (остановясь в дверях)

Но… я спешу.

Незнакомец

Не торопитесь!Два слова выслушайте!

Гоше (возвращаясь)

ЯВас слушаю.

Незнакомец

Душа мояПолна невольным к вам участьем.Не думайте, что вас за счастьемЗовут в Рюэль! На ужин тамЛюдскою кровью хлебы месят.Туда опасно ехать вам.

Гоше

Что ж мне там будет?

Незнакомец

Вас – повесят.

Гоше

О, это слишком уж… За что?

Незнакомец

Да так. Быть может, и за то,Что вы Монморанси жалелиКазненного.

Гоше

О, слова нет!Жалел. Ведь мой отец и дедПри кухне герцогов имелиМеста и должность, и всегдаПревозносили их. О, да!Как не жалеть! Притом казненныйТакой был добрый, благосклонныйК нам – беднякам.

Незнакомец

Быть может, вслухВы сожалели, хоть невольно!

Гоше

Да, помнится, но лишь при двухИль трех приятелях.

Незнакомец

Довольно,И даже слишком.

Гоше

НеужельИз этого весь случай вышел?Я говорил тайком.

Незнакомец

Он слышал.

Гоше

Издалека…

Незнакомец

Дошло в Рюэль.

Гоше

Помилуйте! Ведь каждый дышит,

Вздыхает…

Незнакомец

Кардинал всё слышит.

Гоше

Да разве страшен я ему?Что мой ему ничтожный говор?Я говорил лишь потому,Что мой отец – любимый поварБыл герцога. Поплакал я,Ручей из глаз невольно вытек.А то мне что? Я не политикИ дел их хитрых не судья.Что мне политика? Да рухниОна совсем!

Незнакомец

А иногдаУ кардинала не чуждаОна ни поваров, ни кухни.Он зорко смотрит и туда,И там всё чует, слышит, видит.Вы плакали, – он ненавидитИ смех, и слезы. Ни того,Ни этого, и ничего –Не нужно.

Гоше

Знаете его,Как видно, вы весьма подробно.

Незнакомец

Да. Мне рассматривать удобноЕго с изрядной высотыПри зрелищах его любимых.Его трудов неутомимых.Я вникнул в красные черты.

Гоше

Но кто ж вы? Мне понять вас трудно.Всё это странно мне и чудно,Я столько вижу тут задачМудреных. Боже мой! Откройтесь!Скажите: кто вы?

Незнакомец

Я – палач.

Гоше в ужасе отступает.

Нет, это ничего, не бойтесь.За откровенность вашу яВам заплачу теперь своею.Действительно, судьба меняСближает с вами. Я имею,Как вы, призвание в Рюэль.В одну и ту же метя цель,2 От общей бури мы укрылисьВ одной гостинице, – и вотМы здесь сошлись, разговорились,И сердце сердцу весть дает.Скажу, откинув лицемерье, –Мне кажется, я вам доверьеК себе внушил, и вы мне тож.При первом взгляде узнаешьИного и готов до гробаЕму служить. Семейны обаМы с вами, счастливы в семьяхИ в небольших живем кругах –В простонародье, но со знатьюПодчас знакомят нашу братью.Вот вы на ужин собралисьБлестящий, где меж господамиСидеть предполагали сами;Но – вы мечтою увлеклисьИ были б жертвой вероломства;Мои ж со знатными знакомстваИзвестны всем. Кровавый путьНазначен мне судьбой моею:Пред ними все сгибают шею –Я ж должен сам им шеи гнутьМоими рабскими руками.Мы оба с челядью в смеси:Отец и дед ваш поварамиУ герцогов МонморансиСлужили; сам я был в работеПри герцоге, на эшафотеЕму служа в последний раз.Теперь в Рюэль – вы всё сравните –Вы быть повешенным спешите.Туда ж я призван вешать вас.Но – нет! Я лучше сам в удавкуПойду! Уж я давно хотелПроситься в чистую отставкуОт множества нечистых дел.Злодеев истинных немало, –Пусть их бы. Обществу служитьВедь надо ж чем-нибудь – и житьС семейством; но у кардиналаТакие прихоти порой,Что я не в силах… Он игройСчитает это!.. ПоезжайтеСкорей в Париж – в обратный путь,А там и дальше как-нибудь,И никому не открывайте,Что здесь вы виделись со мной,Ни даже искреннему другу, –Иль я погибну за услугу,Кадош-палач.

Гоше (с чувством пожимая ему руку)

Спаситель мой!

(Поспешно удаляется.)

Между 1842 и 1850

Два клада

Старый Ян имел два клада,Не доступных никому,И одна была отрадаВ них на старости ему.Первый клад, что рыцарь в латах,Был – окованный сундук,Где чистейшее в дукатахБереглось от хищных рук.Клад второй была младаяСветлоликая жена,Чистотою – ангел рая,Обольщеньем – сатана.Два голкондские алмаза –Глазки, глазки – у! – беда!Грудь – фарфоровая ваза,Зубы – перлы в два ряда.И ценя такие блага,И не ведая утрат,Посвятил им старый скрягаХилых дней своих закат.Заберется ль в кладовую –Он целует все места,Пыль глотает золотую.Золотит свои уста.Всё сочтет, – сундук заветныйЗакрепит тройным замком,Подрожит – и, неприметный,Ускользает вон тайком.После старческие ласкиОн жене своей дарит,Подойдет, ей взглянет в глазкиИ лукаво погрозит.То, как ценный самородок,Кудри взвесит на руке,То возьмет за подбородокИль погладит по щеке.Клад и этот цел – он видит,И старик безмерно рад,Подрожит и, скорчась, выйдет,Но замкнет и этот клад.Между тем проходят годы,Он дряхлеет каждый миг,И могильный зов природыСлышит трепетный старик.Жалко старому два кладаБросить в мире – приуныл.Первый клад он в угол садаНочью снес и там зарыл.Не ходи в людскую руку!Спи тут! Дело решено…Но – куда другую штукуСкроешь? – Вот что мудрено.Как бы женку-то припрятать?Как бы эту запереть,И замкнуть, и запечатать,А потом уж умереть?Вот давай ее он кликать:«Душка! Эй, поди сюда!Жаль мне – будешь горе мыкать:Я умру – тебе беда!Попадешь в чужие люди, –Ведь тебя не сберегут,Пух твоей лебяжьей грудиИзомнут и изорвут.Ты слыхала ль от соседок?Ведь другие-то мужьяЖен своих и так и эдак…Уж совсем не то, что я!Ты была мне что невестаОт венца до этих пор,Я тебе и честь, и место,Да и двери на запор.А умру – подобной честиНе дождешься никогда.Знаешь что? – Умрем-ка вместе!Смерть ведь, право, не беда.Согласись, мой розан алый!Средство мной уж найдено», –Та в ответ ему: «Пожалуй!Хоть умрем – мне всё равно»,«Ну, так – завтра. Ты покайсяПрежде мне, открой себя, –Ведь сосед-то наш, признайся,Подговаривал тебя?»«Что. таить, коль дело к смерти?Я не отопрусь никак».– «Ишь соседи! Эки черти!Я уж знал, что это так.Он хотел тебя, как видно,Увезти, скажи, мой свет!»– «Да; но мне казалось стыдно…У него ж деньжонок нет;Сам раздумает, бывало,Да и скажет: «Подождем!Ведь у скряги-то немалоКой-чего – мы всё возьмем»».«Ах, бездельник голоперый!Ишь, так вот он до чего!Человек-то стал я хворый,А не то – уж я б его!»«Успокойся же, папаша! –Яну молвила жена. –Вспомни: завтра участь нашаБудет смертью решена.Ты и сам, быть может, грешен.Как меня ты запиралИ замок тут был привешен –Ты куда ходил?» – «В подвал».«Может, душенька какаяТам была… признайся, хрыч!Тяжкий грех такой скрывая,Адской муки не накличь!Ведь из аду уж не выдешь!Что ж там было?» – «Ну… дитя…»– «Незаконное! – вот видишь!Говори-ка не шутя!Грешник! Бог тебя накажет».– «Что ты, дурочка? Мой сынМной не прижит был, а нажит –Не от эдаких причин».Призадумалась в кручинеЖенка Яна, а супругПродолжал ей речь о сыне,Разумея свой сундук:«Мой сынок в пыли валялся,Был в оковах, мерз зимой,Часом звонко отзывался,Желтоглазый был такой;Не гульбу имел в предмете,На подъем нелегок был, –И уж нет его на свете:Я его похоронил».Тут порыв невольный взглядаПри улыбке старикаОбратился в угол садаНа могилу сундука.«Что туда ты смотришь зорко? –Подхватила вдруг жена. –Там – в углу как будто горка, –Не могилка ль там видна?Не сынок ли твой положенТам, куда ты так взглянул?»Ян замялся – и, встревожен,Помолчав, рукой махнул:«Всё земля возьмет. И самиМы с нее в нее пойдем.После все пойдут за нами:Те все порознь, мы – вдвоем.Завтра кончим!» Но насталоБожье утро, Ян глядит:Женки словно не бывало,Угол сада весь разрыт.Что-то хуже смерти хладаОн почуял и дрожит.Вдруг пропали оба клада.На столе письмо лежит.Ужас кровь ему морозит…То рука жены его:«Твой сосед меня увозитС прахом сына твоего».Между 1842 и 1850

Звездочет

На острове Гюэне, близ Копенгагена, находилась обсерватория Тихобраге, устроенная для него королем Фридрихом II. Здесь знаменитый астроном занимался наблюдениями в течение двадцати лет. По смерти Фридриха Тихобраге должен был искать другого пристанища. Через 50 лет и следов огромного здания обсерватории уже не было, но остался еще один старец, который показывал любопытным место, где-то здание находилось, и рассказывал об астрономе, которого помнил.

Супротив столицы датскойЕсть неважный островок.Жил там в хижине рыбацкойСедовласый старичок –Стар-престар. Приезжих двое,Путешественники, что ль,Кличут старого: «ПозвольСлово молвить!» – «Что такое?»– «Ты ведь здешний старожил,Объясни ж нам: здесь каменья –След какого-то строенья.Что тут было? Кто тут жил?»– «Рассказать вам? Гм! Пожалуй!Человек я здесь бывалый.Был тут, видите, дворец!» –Старец молвил наконец.«Как? Дворец?» – «Ну да, чертогиС башней. Было тут тревоги,Было всякого трудаПри постройке. Сам тогдаЗдесь король быть удостоил;Фридрих наш Второй и строилВсё своей казною». – «Вот!Кто же жил тут?» – «Звездочет.Весь дворец с огромной башнейБыл ему что кров домашний,Я прислуживал ему;Вырос я в простонародстве,А уж тут и в звездочетствеПриучился кой к чему.Служба всё была средь ночи.Часом спать хочу – нет мочи,А нельзя, – звезда идет!Иногда, бывало, грезишь,А за ним туда же лезешь:Уж на то и звездочет!Только он ее завидит –Дело кончено! ТогдаПросто наша та звездаУж, сердечная, не выдетИз-под глазу – нет! Куда?Хоть с другими вровень светит,А уж он ее заметитИ включит в свой список – да!Нам, бывало, с ним в привычкуОт поры и до порыПоименно перекличкуЗвездам делать и смотры.Был я словно как придверникНеба божьего, а самЧто хозяин был он там –Уж не то что как Коперник!Тот, вишь, выложил на план,Что Земля вкруг Солнца ходит.Нет, шалит он, колобродит –Как не так! Держи карман!Вот! Ведь можно уперетьсяВ Землю, – как же ей вертеться,Если человек не пьян?Ну, вы сами посудите!Приступал я и к нему –Звездочету своему:«Вот, мол, батюшка, скажите!Не попасться бы впросак!Говорят и так и так;Мой и темный разум сметил,Что молва-то нас мутит.Ведь – стоит?» И он ответилУтвердительно: «Стоит».У него ведь как в карманеБыло небо, лишь спросить;Он и сам весь мир на планеРасписал, чему как быть.Я своими сам глазамиВидел план тот. Эх, дружки!Всё круги, круги с кружками,А в кружках опять кружки!Я кой-что, признаться стыдно,Хоть и понял, да не вплоть;Ну, да где ж нам?.. Так уж, видно,Умудрил его господь!Нам спроста-то не в примету,В небе, чай, кругов не счесть,Смотришь так – кажись, и нету,А ведь стало быть, что есть.Да чего! Он знал на милиСмерить весь до Солнца путьИ до Месяца; смекнутьВсё умел. Мы вот как жили!Да к тому же по звездамРассчитать судьбу всю намМог он просто, как по пальцам,Наверняк. Не для того льЗдесь его и постояльцемВо дворец пустил король?Умер Фридрих – и прогналиЗвездочета, приказалиИзломать его дворец.Я прощался с ним, – мудрец0 Был спокоен. «Жаль, ей-богу, –Снарядив его в дорогу,Я сказал. – Вам до концаЖить бы здесь! Теперь такогоНе добыть уж вам другогоВидозвездного дворца!Просто – храм был!» Он рукоюТут махнул мне и сказал:«Этот храм всегда со мною!» –И на небо указал.1 Грустно было мне. ОсталсяЯ как будто сиротой.После ночью просыпался,Смотришь – нет уж башни той,Где и сон клонил, бывало;Тут – не спится, дашь глазамЧуть лишь волю, – те – к звездам!Все знакомки ведь! НемалоЯ их знал по именам,Да забыл теперь; и входитДума в голову: наводит,Чай, теперь свой зоркий глазТам он, звездочки, на вас!На которую – не знаю…Вот смотрю и выбираю, –А узнать дай силу бог, –Так бы вот и впился глазом,Чтоб смотреть с ним вместе – разом;Может, я б ему подмогИ отсюда!.. Глупой мыслиНе посмейтесь, господа!» –И рассказчик смолк тогда,Две слезы с ресниц навислиИ слились исподтишкаПо морщинам старика.Между 1842 и 1850

Стихотворения 1860-1870-х годов

И. А. Гончарову

(Перед кругосветным его путешествием)

И оснащен, и замыслами полный,Уже готов фрегат твой растолкнутьСедых морей дымящиеся волныИ шар земной теченьем обогнуть,Под бурями возмужествуй упрямо!Пусть вал визжит у мощного руля!Вот Азия – мир праотца Адама!Вот юная Колумбова земля!И ты свершишь плавучие заездыВ те древние и новые места,Где в небесах другие блещут звезды,Где свет лиет созвездие Креста.Поклон ему! Взгляни как триумфаторНа сей трофей в хоругвях облаков,Пересеки и тропик и экватор –И отпируй сей праздник моряков!И если бы тебе под небесамиНеведомых антиподов пришлосьПереверстаться с здешними друзьямиНогами в ноги, головами врозь, –То не роняй отрады помышленья,Что и вдали сердечный слышен глас,Что не одни лишь узы тяготеньяВсемирного соединяют нас.Лети! – И, что внушит тебе природаТех чудных стран, – на пользу и доброПусть передаст, в честь русского народа,Нам твой рассказ и славное перо!Прости! – Вернись и живо и здоровоВ суровые приневские края,И радостно обнимут ГончароваИ Майковы, и все его друзья.Сентябрь – начало октября 1852

Человек

Много жизненных вопросовТем решив, что всё пустяк,Жил когда-то грек-философ –Удивительный чудак.Он ходил как жалкий нищий,Полунаг и босиком,И питался грубой пищей,Сыт был брошенным куском;В бочке жил; лучами солнцаОсвещаем и согрет,Он героя-македонца,Покорившего весь свет,И царя, и полубога,Гордой просьбой удивил:«Отодвинься, брат, немного, –Ты мне солнце заслонил».О, давно минувши лета!Незапамятная старь!Днем, при полной силе света,Диоген зажег фонарь,И в толпе народа шумнойОн идет, кругом глядит.«Ищешь ты кого, безумный?»– «Человека», – говорит.Строгий циник видел грекаИ в хитоне, и в плаще,Но не видел человекаИ искал его вотще.Если б шел он в век из векаВплоть до нынешних времен –И доныне человекаВсё искал бы Диоген!Ход веков мы видим ясно,Нам истории скрижальОткрывает беспристрастноДней давно протекших даль.Что ж там? – Несколько сокровищ,Много хламу жизни сей,Много там людей-чудовищ,Лжелюдей, полулюдей;Всюду брани, козни, ковы,Видны – римлянин суровый,Грубый скиф и хитрый грек;Много смертных полудиких,Много малых, горсть великих…Где же просто человек?Был один. Он шел без грома,Полон истины огнем.Можно было «Ессе homo!»Смело вымолвить о нем.Он на всех смотрел с любовью,Всех к бессмертью, как на пир,Призывал, и чистой кровьюОн своей опрыснул мир.Этот мир был им испуган;Он был схвачен, был поруган,Был оплеван, был казненОт ватаги фарисейскойСмертью крестного, злодейской,И в венке терновом онОцет пил средь смертной жажды…«Человек, однако, могНам явиться хоть однажды?»– Нет, о люди, то был – бог!Не позднее 25 апреля 1853

Звездочка

День докучен, днем мне горько.Вот он гаснет… вот угас….На закате меркнет зорька…Вот и звездочка зажглась.Здравствуй, ясная! Откуда?И куда? – А я всё тут.На земле всё так же худо,Те же терния растут.Над землей подъемлясь крутоК беспредельной вышине,Что мелькаешь ты, как будтоВсё подмигиваешь мне?Не с блаженством ли граничишьТы, приветная звезда?И меня ты, мнится, кличешь,Говоришь: «Поди сюда!Круг разумных здесь созданийПолон мира и любви,Не заводит лютых браней,Не купается в крови.Здесь не будешь горе мыкать,Здесь не то, что там у вас.Полно хмуриться да хныкать!Выезжай-ка в добрый час!Тут нетряская дорога,Легкий путь – ни грязь, ни пыль!Воли много, места много».– А далёко ль? Сколько миль?Ох, далёко. Нам знакомыВерсты к Солнцу от Земли,А с тобой и астрономыРассчитаться не могли.Соблазнительным мерцаньемНе мигай же с вышины, –Благородным расстояньемМы с тобой разделены.Сочетаньем кончить сделкуТрудно, – мы должны вестиВечно взглядов перестрелкуМежду «здравствуй» и «прости».Знаю звездочку другую, –Я хоть ту достать хочу –Не небесную – земную, –Мне и та не по плечу!Так же, может быть, граничитС райским счастьем та звезда,Только та меня не кличет,Не мигнет, – поди сюда!Блещет мягче, ходит ниже –Вровень, кажется, со мной,Но существенно не ближеЯ и к звездочке земной.И хоть так же б кончить сделку,Как с тобой, – с ней век вестиХоть бы взоров перестрелкуМежду «здравствуй» и «прости»!Не позднее 25 апреля 1853

Три власти Рима

Город вечный! Город славный!Представитель всех властей!Вождь когда-то своенравный,Мощный царь самоуправныйВсех подлунных областей!Рим – отчизна Сципионов,Рим – метатель легионов,Рим – величья образец,В дивной кузнице законовС страшным молотом кузнец!Полон силы исполинской,Ты рубил весь мир сплечаИ являл в руке воинскойВсемогущество меча.Что же? С властию толикойКак судьба тебя вела?Не твоим ли, Рим великой.Лошадь консулом была?Не средь этого ль Сената –В сем чертоге высших дел –Круг распутниц, жриц развратаМеж сенаторов сидел?И не твой ли венценосныйЦарь – певун звонкоголосныйЩеки красил и белил,И, рядясь женообразно,Средь всеобщего соблазнаГордо замуж выходил,Хохотал, и пел, и пил,И при песнях, и при смехеЖег тебя, и для потехи,В Тибре твой смиряя пыл,Недожженного топил,И, стреляя в ускользнувших,Добивал недотонувших,Недостреленных травил?Страшен был ты, Рим великой,Но не спасся, сын времен,Ты от силы полудикойГрозных севера племен.Из лесов в твои границыГость косматый забежал –И воскормленник волчицыПод мечом медвежьим пал.Город вечный! Город славный!Крепкий меч твой, меч державныйНе успел гиганта спасть, –Меч рассыпался на части, –Но взамен стальной сей властиТы явил другую власть.Невещественная сила –Сила Римского двораКлюч от рая захватилаУ апостола Петра.Новый Рим стал с небом рядом,Стал он пастырем земли,Целый мир ему был стадом,И паслись с поникшим взглядомВ этой пастве королиИ, клонясь челом к подножьюВластелина своего,С праха туфли у негоПринимали милость божьюИль тряслись морозной дрожьюПод анафемой его.Гроб господен указуя,И гремя, и торжествуя,Он сказал Европе: «Встань!Крест на плечи! меч во длань!»И Европа шла на браньВ Азию, подобно стаду,Гибнуть с верою немойПод мечом и под чумой.Мнится, папа, взяв громадуВсей Европы вперегиб,Эту ношу к небу вскинул,И на Азию низринул,И об гроб Христов расшиб;Но расшибенное тело,Исцеляясь, закипелоНовой жизнию, – а онСам собой был изнурен –Этот Рим. – С грозой знакомый,Мир узрел свой тщетный страх:Неуместны божьи громыВ человеческих руках.Пред очами света, явно,Римских пап в тройном венце –Пировал разврат державныйВ грязном Борджиа лице.Долго в пасть любостяжанийРим хватал земные даниИ тучнел от дольних благ,За даянья отпираяДля дающих двери рая.Всё молчало, – встал монах,Слабый ратник августинской,Против силы исполинской,И сильней была, чем меч,0 Ополчившегося речь, –И, ревнуя к божьей славе,Рек он: «Божью благодатьПастырь душ людских не вправеГрешным людям продавать».Полный гнева, полный страха,Рим заслышал речь монаха,И проклятьем громовымГрозно грянул он над ним;Но неправды обличитель1 Вновь восстал, чтобы сказать:«Нам божественный учительНе дал права проклинать».Город вечный! – Чем же ныне,Новой властию какой –Ты мечом иль всесвятынейПокоряешь мир людской?Нет! пленять наш ум и чувстваПризван к мирной ты судьбе,Воссияла мощь искусства,Власть изящного в тебе.В Капитолий свой всечтимыйНа руках ты Тасса мчалИ бессмертья диадимойПолумертвого венчал.Твой гигант Микель-АнжелоКупол неба вдвинул смелоВ купол храма – в твой венец.Брал он творческий резец –И, приемля все изгибыИ величия печать, –Беломраморные глыбыНачинали вдруг дышать;Кисть хватал – и в дивном блескеГлас: «Да будет!» – эта кистьПревращала через фрескиВ изумительное: «Бысть».Здесь твой вечный труд хранится,Перуджино ученик,Что писал не кистью, мнится,Но молитвой божий лик;Мнится, ангел, вея лаской,С растворенной, небом краскойС высоты к нему спорхнул –И художник зачерпнулСмесь из радуг и туманаИ на стены Ватикана,Посвященный в чудеса,Взял и бросил небеса.Рим! ты много крови пролилИ проклятий расточил,Но творец тебе дозволил,Чтоб, бессмертный, ты почилНа изящном, на прекрасном,В сфере творческих чудес.Отдыхай под этим ясным,Чудным куполом небес!И показывай вселенной,Как непрочны все мечи,Как опасен дух надменный, –И учи ее, учи!Покажи ей с умиленьемSanto padre своего,Как святым благословеньемПоднята рука его!Прах развалин КолизеяЧужеземцу укажи:«Вот он – прах теперь! – скажи. –Слава богу!» – Мирно тлея,Бойня дикая молчит.Как прекрасен этот вид,Потому, что он печаленИ безжизнен, – потому,Что безмолвный вид развалинТак приличен здесь всему,В чем, не в честь былого века,Видно зверство человека.Пылью древности своей,Рим, о прошлом проповедуй,И о смерти тех людейНаставительной беседойЖить нас в мире научи,Покажи свои три власти,И, смирив нам злые страсти,Наше сердце умягчи!Чтоб открыть нам благость божью,Дать нам видеть божество, –Покажи над бурной ложьюКротких истин торжество!1852 или 1853

Его не стало (написано на смерть В. А. Каратыгина)

Его не стало… Нет светила русской сцены –Первослужителя скорбящей Мельпомены.Плачь, муза сирая, – его уж в мире нет.Фингал, Донской, Ермак, Людовик, Лир, Гамлет,Цари, что из гробов им к жизни вызывались,Вторичной смертию все ныне в нем скончались. –Здесь ревностный денщик великого Петра,Там бешеный игрок, ревнивый мавр вчера,Сегодня он – король, вождь ратный иль посланник,А завтра – нищий, раб, безумец иль изгнанник,Там в пышной мантии, а тут в лохмотьях весь,Но истинный артист везде – и там, и здесь,С челом, отмеченным печатаю таланта;Везде в нем видел мир глашатая-гиганта,В игре, исполненной и чувства и ума,Везде он был наш Кин, наш Гаррик, наш Тальма,Мне видится театр. Все полны ожиданья.Вдруг – поднят занавес – и взрыв рукоплесканьяРаздался, – это ты, ты вышел, исполин!Обдуман каждый шаг, ряды живых картин –Его движения и каждый взмах десницы;В бровях – густая мгла, гроза – из-под ресницы.Он страшен. На лице великость адских мук.В его гортани мрет глухих рыданий звук,Волнуемая грудь всем слышимо клокочет,И в хохоте его отчаянье хохочет.Он бледен, он дрожит – и пена на устах,И, судорожно сжав в трепещущих перстахСосуд с отравою, он пьет… в оцепененьеСледите вы его предсмертное томленье –Изнемогает… пал… Так ломит кедр гроза.Он пал, с его чела вам смотрит смерть в глаза,Спускают занавес. Как бурные порывы:«Его! Его! Пусть нам он явится! Сюда!»Нет, люди, занавес опущен навсегда,Кулисы вечности задвинулись. Не выйдет!На этой сцене мир его уж не увидит.Нет! – Смерть, которую так верно он не разВо всем могуществе изображал для вас,Соделала его в единый миг случайныйАдептом выспренним своей последней тайны.Прости, собрат-артист! Прости, со-человек!С благословением наш просвещенный векНа твой взирает прах несуеверным окомИ мыслит: ты служил на поприще высоком,Трудился, изучал язык живых страстей,Чтоб нам изображать природу и людейИ возбуждать в сердцах возвышенные чувства;Ты жег свой фимиам на алтаре искусстваИ путь свой проходил, при кликах торжества,Земли родимой в честь и в славу божества.Середина марта 1853

Ф. Н. Глинке

Здравствуй, деятель и зрительМногих чудных жизни сцен,Музы доблестной служитель,Наш поэт и представительСлавных дедовских времен!Знал ты время, ведал лета,Как людьми еще был данВ мире угол для поэтаИ певец пред оком светаЧтил в себе свой честный сан.В лоне мира – песнью мирнойОн страдальцев утешал,На пиры – нес клик свой пирный,В бранях – благовестью лирнойДоблесть храбрых возвышал.Нес в величье он спокойномТяжесть дольнего креста, –Пел ли радость гимном стройным –Он глумленьем непристойнымНе кривил свои уста;И не мнил он обеспечитьБеззаконный произвол –В русском слове чужеречить,Рвать язык родной, увечитьБогом данный нам глагол.И над этой речью кровной,Внятной призванным душам,Не был вверен суд верховныйДерзкой стае суесловной –Дел словесных торгашам.Грустных новостей в пучинеМы, поэт, погружены,Но от прежних лет донынеЧестно верен ты святынеБлагородной старины.И за то своим покровомСохранил в тебе господьЭту силу – звучным словом,Вечно юным, вечно новым,Оживлять нам дух и плоть.Помню: я еще мальчишкойРылся в книжках, и меж нихЗа подкраденною книжкойПоэтическою вспышкойЗажигал меня твой стих;Слух и сердце он лелеял, –И от слова твоего,От семен тех, что ты сеял,Аромат библейский веял –Отзыв неба самого.Ты Карелии природуВ метких ямбах очертил,Ты Двенадцатому годуВ радость русскому народуНезабвенным эхом был.И теперь, на нас лишь канулБранный дождь, твоя пораНе ушла: ты вмиг воспрянулИ по-русски первый грянулПравославное «ура».Средь болезненного векаЖив и здрав ты, – честь! хвала!Песнь живого человекаИ до серба, и до грекаХристианская дошла.Крест – нам сила, крест – наш разум.К нам, друзья! – Из-за крестаМы весь мир окинем глазомИ «на трех ударим разомСо Христом и за Христа!»12 мая 1854

Выпущенная птичка

Еще зеленеющей веткиНе видно, – а птичка летит.«Откуда ты, птичка?» – «Из клетки», –Порхая, она говорит.«Пустили, как видно, на волю.Ты рада? – с вопросом я к ней. –Чай, скучную, грустную долюТерпела ты в клетке своей!»«Нимало, – щебечет мне птичка, –Там было отрадно, тепло;Меня спеленала привычка,И весело время текло.Летучих подруг было многоВ той клетке, мы вместе росли.Хоть нас и держали там строго,Да строго зато берегли.Учились мы петь там согласноИ крылышком ловко махать,И можем теперь безопасноПо целому свету порхать».«Ох, птичка, боюсь – с непогодойТебе нелегко совладать,Иль снова простишься с свободой, –Ловец тебя может поймать».«От бурь под приветною кровлейСпасусь я, – летунья в ответ, –А буду застигнута ловлей,Так в этом беды еще нет.Ловец меня, верно, не сгубит,Поймав меня в сети свои, –Ведь ловит, так, стало, он любит,А я создана для любви».Август 1854

Любовь музыканта

Посвящено А. Г. Рубинштейну

Царь я, – все звуки – мне слуги покорные,Войско державы моей.Будь мне царицей! Глаза твои черныеЦарских алмазов светлей.Полный мечтами и думами гордыми,В бурном порыве любвиЯ всколыхну громовыми аккордамиЖаркие перси твои.Весь я проникнут восторгом и муками, –Созданный весь из огня,Я упою тебя чудными звуками, –В них ты прочувствуй меня!В страстном огне, перерывы дыханияВыразит струн моих звон,Шепот «люблю», и печатью лобзанияЗнойно подавленный стон.Я облекусь в торжество триумфальное, –И, как волну к берегам,Разом всё царство мое музыкальноеБрошу к твоим я ногам.Между 1848 и 1854

Рашель

(Написано после появлений ее в ролях Федры и Гермионы)

От берегов тревожных Сены,Предвозвещенная молвой,Верховной жрицей МельпоменыОна явилась над Невой.Старик Расин взрывает недраСвоей могилы и глядит, –Его истерзанная ФедраВ венце бессмертия стоит,Гнетома грузом украшений,Преступной страстью сожжена,И средь неистовых движенийАнтичной прелести полна.То, мнится, мрамор в изваяньеПигмалионовски живойТомится в страстном истязаньеПред изумленною толпой.Из жарких уст волной певучейТечет речей волшебный склад,То, металлически гремучий,Он, раздробленный в прах летучий,Кипит и бьет, как водопад,То, просекаясь знойным криком,Клокочет он в избытке сил,То замирает в гуле дикомИ веет таинством могил.Вот дивный образ Гермионы!Как отголоски бурь в глуши,Широкозвучны эти стоныПронзенной ревностью души,Один лишь раз, и то ошибкой,Надежда вспыхнула на миг,И гордой греческой улыбкойПрекрасный озарился лик, –И вновь ударом тяжкой вестиЕлены дщерь поражена –Вся пламенеет жаждой мести, –Троянка ей предпочтена.Как вид подрытого утеса.Что в бездну моря смотрит косо,Чело громадное склоня,Спокойно страшен звук вопроса:«Орест! Ты любишь ли меня?»Под скорбным сердцем сжаты слезы:«Отмсти! Восстань за свой кумир!Лети! Рази! Разрушь весь мир!»Взор блещет молнией угрозы –Дрожи, дрожи, несчастный Пирр!В глухих раскатах голос гневаМрет, адской гибелью гудя;Ужасна царственная дева,Как Эвменида… Уходя,Она, в последнем вихре муки,Исполнясь мощи роковой,Змеисто взброшенные рукиВзвила над гневной головой –И мчится – с полотна текущейКартиной – статуей бегущей –Богиней кары громовой.И при захваченных дыханьяхТеатра, полного огнем,При громовых рукоплесканьяхВсего, что жизнью дышит в нем,Зашевелился мир могильный,Отверзлась гробовая сень…Рашель! Твоей игрой всесильнойМне зрится вызванная тень:Наш трагик, раннею кончинойОт нас оторванный, воссталИ, устремив свой взор орлиныйНа твой триумф, вострепетал.Он близ тебя заметил место,Где б ты могла узреть егоВ лице Тезея, иль Ореста,Иль Ипполита твоего.1853 или 1854

Благодарю вас за цветы

Посвящено М. Ф. Штакеншнейдер

Устранив высокопарностьПоэтической мечты,Проще самой простотыПриношу вам благодарностьЗа роскошные цветы,В виде ноши ароматной,Усладительной вполне,С вашей дачи благодатнойПрилетевшие ко мне.Здесь, средь красок дивной смеси,Ярко блещет горицвет,Под названьем «барской спеси»Нам известный с давних лет.Вот вербена – цвет волшебный, –Он у древних славен был,Чудодейственно целебный,На пирах он их живил,Кипятил их дух весельем,Дряхлых старцев молодил,И подчас любовным зельемВ кровь он римскую входил.Чудный цвет! В нем дышит древность,Жгуч как пламя, ал как кровь,Пламенеет он, как ревность,И сверкает, как любовь.Полны прелести и ласкиНе анютины ли глазкиЗдесь я вижу? – Хороши.Сколько неги и души!Вот голубенькая крошка –Незабудка! Как я рад!Незабвенье – сердца клад.Вот душистого горошкаВеет райский аромат!Между флоксов, роз и лилийЗдесь и ты, полей цветок, –Здравствуй, добрый мой Василий,Милый Вася – василек!Сколько венчиков махровых!Сколько звездочек цветных!И созвездие меж нихГеоргин пышноголовых,Переброшенных давноВ европейское окноМежду множеством гигантскихВзятых за морем чудес,Из-под светлых мексиканскихНегой дышащих небес.Я любуюсь, упиваюсьИ признательным стихомЗа цветы вам поклоняюсь –И хотел бы, чтоб цветкомХоть единым распустилсяЭтот стих и вам явилсяХоть радушным васильком;Но – перерван робким вздохом –Он боится, чуть живой,Вам предстать чертополохомИль негодною травой.23 июня 1854

Мелочи жизни

Есть муки непрерывные: не видно,Не слышно их, о них не говорят.Скрывать их трудно, открывать их стыдно,Их люди терпят, жмутся и молчат.Зарыты в мрак душевного ненастья,Они не входят в песнь твою, певец.Их благородным именем несчастьяНазвать нельзя, – несчастие – венец,Венец святой, надетый под грозою,По приговору божьего суда.Несчастье – терн, обрызнутый слезоюИль кровию, но грязью – никогда.Оно идет как буря – в тучах грозных,С величьем, – тут его и тени нет.Тут – пошлость зол и бед мелкозанозных,Вседневных зол и ежечасных бед.Житейский сор! – Едва лишь пережиты, –Одни ушли, те сыплют пылью вновь, –А на душе осадок ядовитыйОт них растет и проникает в кровь;Они язвят, подобно насекомым,И с ними тщетна всякая борьба, –Лишь вихрем бурным, молнией и громомРазносит их могучая судьба.1855

Малое слово о великом

На Руси, немножко дикой,И не то чтоб очень встарь,Был на царстве Царь Великой:Ух, какой громадный царь!Так же духом он являлся,Как и телом, – исполин,Чудо – царь! – Петром он звался,Алексеев был он сын.Мнится, бог изрек, державуДав гиганту: «Петр еси –И на камени сем славуЯ созижду на Руси».Много дел, зело успешных,Тем царем совершено.Им заложено в «потешных»Войска дивного зерно.Взял топор – и первый ботикОн устроил, сколотил,И родил тот ботик – флотик,Этот флотик – флот родил.Он за истину прямуюДерзость дерзкому прощал,А за ложь, неправду злуюЖивота весьма лишал, –А иному напоминкиКой о чем, начистоту,Делал с помощью дубинкиДома, в дружеском быту.Пред законом исполинаВсе стояли на ряду;Сын преступен – он и сынаПредал смертному суду.А под совести порукойПравдой тычь не в бровь, а в глаз,И, как Яков Долгорукой,Смело рви царев указ!Царь вспылит, но вмиг почуетСилу истины живой, –И тебя он расцелуетЗа порыв правдивый твой.И близ жаркой царской грудиБыли люди хороши,Люди правды, чести люди,Люди сердца и души:Друг – Лефорт, чей гроб заветныйСпрыснут царской был слезой,Шереметев – муж советный,Князь Голицын – боевой, –Князь Голицын – друг победам,Личный недруг Репнину,Пред царем за дело с шведомТяжко впавшему в вину.Левенгаупта без пощадыБьет Голицын, весь – война.«Князь! Проси себе награды!»– «Царь, помилуй Репнина!»Царь с Данилычем вел дружбу,А по службе – всё в строку,Спуску нет, – сам начал службуБарабанщиком в полку.Под протекциею женскойНе проскочишь в верхний сан!Царь и сам ПреображенскойСтал недаром капитан.Нет! – Он бился под Азовом,Рыскал в поле с казакомИ с тяжелым и суровымБытом воина знаком.Поли воинственной стихии,Он велел о той пореТолько думать о РоссииИ не думать о Петре.И лишь только отвоюет –Свежим лавром осенен,Чинно князю рапортуетРомодановскому он.И, вступая постепенноВ чин за чином, говорил:«Князь-де милостив отменно,Право, я не заслужил».В это время Русь родная,Средь неведения тьмы,Чернокнижье проклиная,Книг боялась, как чумы,Не давалась просвещенью,Проживала как пришлосьИ с славянской доброй леньюВсё спускала на авось, –И смотрела из пеленок,Отметаема людьми,Как подкинутый ребенокУ Европы за дверьми.«Как бы к ней толкнуться в двериИ сказать ей не шутя,Что и мы, дескать, не звери, –Русь – законное дитя!Как бы в мудрость иноземнееНам проникнуть? – думал он. –Дай поучимся у немцев!Только первый шаг мудрен».Сердце бойко застучало –Встал он, время не губя:«На Руси всему начало –Царь, – начну же я с себя!»И с ремесленной наукиНачал он, и, в деле скор,Крепко в царственные рукиВзял он плотничий топор.С бодрым духом в бодром телаСлавно плотничает царь;Там успел в столярном деле,Там – глядишь – уж и токарь.К мужику придет: «Бог помочь!»Тот трудится, лоб в поту.«Что ты делаешь, Пахомыч?»– «Лапти, батюшка, плету,Только дело плоховато, –Ковыряю как могу,Через пятое в десято».– «Дай-ка, я те помогу!»Сел. Продернет, стянет дырку, –Знает, где и как продеть,И плетет в частоковырку,Так, что любо поглядеть.В поле к праздному владельцуВыйдет он, найдет досуг,И исправит земледельцу.Борону его и плуг.А на труд свой с недоверьемСам всё смотрит. «Нет, пораПерестать быть подмастерьем!Время выйти в мастера».И, покинув царедворскийШтат, и чин, и скипетр свой,Он поехал в край заморский.«Человек-де я простой –Петр Михайлов, плотник, слесарь,Подмастерье», – говорит.А на царстве там князь-кесарьРомодановский сидит,Федор Юрьич. – Он ведь спроситОт Петра и то и се, –И рапортом он доноситКнязю-кесарю про всё.«Вот, – он пишет, – дело нашеПодвигается, тружусь,И о здравье Вашем, ВашеЯ Величество, молюсь».И припишет вдруг: «ОднакоВсё я знаю, не дури!Не грызи людей, собака!Худо будет, князь, смотри!»Навострившись у голландцев,Заглянув и в Альбион,У цесарцев, итальянцевПоучился также он.Стал он мастер корабельный,И на всё горазд притом:Он и врач довольно дельный,И хирург, и анатом,Физик, химик понемногу,И механик неплохой, –И в обратную дорогуСнарядился он домой.Для уроков же изустных,Что он Руси дать желал,Он учителей искусныхЕй из-за моря прислал.Полно втуне волочиться!Дворянин! Сади сынкаБукве, цифири учиться,Землемерию слегка!Только все успехи плохиИ ученье ни к чему.Русский смотрит: скоморохиВ немцах видятся ему, –И учителям не хочетВерить, что ни говори,Немец, думает, морочит:Все фигляры! штукари!Всё в них странно, не по-русски.Некрещеный всё народ!Нос табачный, платья узки,Да и ходят без бород.Как им верить? Кто порука?И – не к ночи говоря –Козни беса – их наука!Изурочили царя.И державный наш работникПосмотрел, похмурил взор,Снова вспомнил, что он плотник,Да и взялся за топор.Надо меру взять иную!Русь пригнул он… быть беде!И хватил ее, родную,Топором по бороде:Отскочила! – Брякнул, звякнулТот удар… легко ль снести?Русский крякнул, русский всплакнул:Эх, бородушка, прости!Кое-где и закричали:«Как? Да видано ль вовек?»Тсс… молчать! – И замолчали –Что тут делать? – Царь отсек.И давай рубить он с корня:Роскошь прочь! Кафтан с плеча!Прочь хоромы, пышность, дворня!Прочь и бархат и парча!Раззолоченные тряпки,Блестки – прочь! Всё в печь вались!Скидывай собольи шапки!Просто – немцем нарядись!Царь велел. Слова коротки.Простоты ж пример в глазах;Сам, подкинув он подметки,Ходит в старых сапогах.Из заветных, тайных горниц,Из неведомых светлицВывесть велено затворниц –И девиц, и молодиц.В ассамблею! – ДушегрейкиС плеч долой! Таков приказ.Страх подумать: белы шейки,Белы плечи напоказ!Да чего? – Полгруди видно,Так и в танец выходи!Идут, жмурятся… так стыдно!Ручки к глазкам – не гляди!А приказу всё послушно.Женки слезы трут платком,Царь же потчует радушноМуженьков их табаком.Табакерки! Трубки! – В глоткуХоть не лезет, а тяни!Порошку возьми щепотку –В нос пихни, нюхни, чихни!Тянут, нюхают. Ну, зелье!Просто одурь от него.Эко знатное веселье! –А привыкнешь – ничего –Сам попросишь. – В пляс голландский,Хоть не хочется, иди!Эй ты там, сынок дворянский!Выходи-ка, выходи!«Lieber Augustin» – по звукуНа немецкий лад кружи!Откружил – ступай в науку!А научишься – служи!Мало дома школьных храмин –За границу поезжай!А воротишься – экзаменЦарь задаст, не оплошай!Сам допросит, выложь знанья –Цифирь, линии, круги!А не сдержишь испытанья –И жениться не моги!Не позволит! – Оглянулся:Он уж там – и снова весьМысль и дело, – покачнулся,Задремал ты – он уж здесь.Там нашел он ключ целебный,Там – серебряный рудник,Там устроил дом учебный,Там богатств открыл родник,Там взрывает камней груду,Там дворян зовет на смотр, –А меж тем наука всюду,И в науке всюду Петр –Рыщет взглядом, сводит брови…Там – под Нарвой храбрый шведУчит нас ценою кровиТрудной алгебре побед.Научились. Под ПолтавойВот он грозен и могуч!Голос – гром, глаза – кровавыйВыблеск молнии из туч.Враг разбит. Победа наша!И сподвижник близ него –Князь Данилыч Алексаша,Славный Меншиков его.От добра пришлось и к худу:Смелый царь вступил на Прут,И – беда случись: отвсюдуЗлые турки так и прут.Окружили. Дело круто.Торжествует сопостат, –И Великий пишет с ПрутаВ свой встревоженный Сенат:«Не робеть! – Дела плохие.Жизнь Петру недорога.Что тут Петр? Важна Россия.Петр ей так, как вы, слуга.Только б чести не нарушить!Против чести что коль самСкажет Петр – Петра не слушать!То не царь уж скажет вам.Плен грозит. За выкуп многоКоль потребуют враги –Не давать! Держаться строго!Деньгу крепко береги!»Но спасает властелинаИ супруга своегоЧерна бровь – Екатерина,Катя чудная его.Хитрый путь она находит,Клонит к миру визиряИ из злой беды выводитИзумленного царя.Гнев ли царский на раската,Царь Данилычем взбешен, –Казнь ему! Данилыч к Кате,Та к царю – и князь прощен.Раз, заметив захолустье,Лес, болотный уголок,Глушь кругом, – при невском устьеЗаложил он городок.Шаток грунт, да сбоку море,Расхлестнем к Европе путь!Эта дверь не на затворе.Дело сладим как-нибудь.Нынче сказана граница,Завтра – срублены леса,Чрез десяток лет – столица,Через сотню – чудеса!Смерть смежила царски очи,Но бессмертные дела,Но следы гигантской мочиРусь в наследье приняла.И в тот век лишь взор попятишь –Всё оттоль глядит добром,И доселе что ни схватишь –Откликается Петром, –И петровскую стихиюНосим в русской мы кровиТак, что матушку РоссиюХоть «Петровией» зови!А по имени любовноДа по батюшке назвать,Так и выйдет: «Русь Петровна», –Так извольте величать!Всюду дум его рассадник, –И прекрасен над рекойЭтот славный «Медный всадник»С указующей рукой.Так державно, так престольноОн глядит на бег Невы,Что подходишь – и невольноРвется шапка с головы.Под стопами исполинаЗолотые письменаЗри: «Петру – Екатерина» –И пойми: Ему – Она!И, на лик его взирая,С сладким трепетом в груди,Кончи: «Первому – Вторая» –И без шапки проходи!1855

Христианские мысли перед битвами (в дни св. Пасхи 1855 г.)

Готовясь в бой с врагом и ополчась на битву,Произнесем, друзья, смиренную молитвуК отцу и богу сил! Не станем возглашать,Что мы идем дела святые совершать!Не будем называть святыней пир кровавый,И славу божию с земною нашей славойБезумно смешивать! – Под сению крестаВо имя кроткое спасителя-ХристаНе могут резаться и грызться люди-братья,Не обновляя язв честнейшего распятья, –И, может быть, тому, кто со креста поникГлавою мирною, наш предпобедный клик –Клик с именем его, воинственно-разгульный,Под небом слышится насмешкой богохульной.Зачем же оскорблять учителя любви,Взывая к кроткому: Се нож! Благослови,Да в честь твою его поднимем на убийство!Уймем таких молитв кощунственных витийство!И, на врагов восстав, к владыке воззовем:Прости, о господи, мы много их побьем!О, просвети своим небесным правосудьем,Всевышний, их и нас! Мы служим лишь орудьемА явлению твоих таинственных судеб.Ты правду зришь один, а бедный смертный слеп.Дай мир нам! Изжени дух злобы и коварства,Волнующий враждой земные наши царства!В них братство водвори! Да с именем ХристаНе меч подъемлется на злые состязанья,Но умиренные смыкаются устаБожественным ключом пасхального лобзанья!Конец апреля – начало мая 1855

К России

Не унывай! Все жребии земныеИзменчивы, о дивная в землях!Твоих врагов успехи временныеПройдут, как дым, – исчезнут, яко прах.Всё выноси, как древле выносила,И сознавай, что в божьей правде сила,А не в слепом движении страстей,Не в золоте, не в праздничных гремушках,Не в штуцерах, не в дальнометных пушкахИ не в стенах могучих крепостей.Да, тяжело… Но тяжелей бывало,А вышла ты, как божий день, из тьмы;Терпела ты и в старину немалоРазличных бурь и всякой кутерьмы.От юных дней знакомая с бедами,И встарь ты шла колючими путями,Грядущего зародыши тая,И долгого терпения урокиВнесла в свои таинственные строкиСуровая История твоя.Ты зачат был от удали норманнской(Коль к твоему началу обращусь),И мощною утробою славянскойТы был носим, младенец чудный – Рус,И, вызванный на свет к существованью,Европе чужд, под Рюриковой дланьюСперва лежал ты пасынком земли,Приемышем страны гиперборейской,Безвестен, дик, за дверью европейской,Где дни твои невидимо текли.И рано стал знаком ты с духом брани,И прыток был ребяческий разбег;Под Игорем с древлян сбирал ты дани,Под Цареград сводил тебя Олег,И, как ведром водицу из колодца,Зачерпывал ты шапкой новгородцаДнепровский вал, – и, ловок в чудесах,Преград не зря ни в камнях, ни в утесах,Свои ладьи ты ставил на колесахИ посуху летел на парусах.Ты подрастал. Уж сброшена пеленка,Оставлена дитятей колыбель;Ты на ногах, пора крестить ребенка!И вот – Днепра заветная купельНа греческих крестинах расступилась,И Русь в нее с молитвой погрузилась.Кумиры – в прах! Отрекся и от женКреститель наш – Владимир, солнце наше,Хоть и вздохнул: «Зело бо жен любяще», –И браком стал с единой сопряжен.И ввергнут был в горнило испытанийТы – отрок – Рус. В начале бытияНа двести лет в огонь домашних бранейТебя ввели удельные князья:Олегович, Всеславич, Ярославич,Мстиславич, Ростиславич, Изяславич, –Мозг ныл в костях, трещала голова, –А там налег двухвековой твой барин.Тебе на грудь – неистовый татарин,А там, как змей, впилась в тебя Литва.Там Рим хитрил, но, верный православью,Ты не менял восточного креста.От смут склонил тебя к однодержавьюТвой Иоанн, рекомый «Калита».Отбился ты и от змеи литовской,И крепнуть стал Великий князь Московской,И, осенен всевышнего рукой,Полки князей в едину рать устроив,От злых татар герой твой – вождь героев –Святую Русь отстаивал Донской.И, первыми успехами венчанна,Русь, освежась, протерла лишь глаза,Как ей дались два мощных Иоанна:Тот – разум весь, сей – разум и гроза, –И, под грозой выдерживая опыт,Крепясь, молясь и не вдаваясь в ропот,На плаху Рус чело свое клонил,А страшный царь, кроваво-богомольный,Терзая люд и смирный и крамольный,Тиранствовал, молился и казнил.Лишь только дух переводил – и сноваПытаем был ты, детствующий Рус, –Под умною опекой ГодуноваЛишь выправил ты бороду и усИ сел было с указкою за книжку,Как должен был за Дмитрия взять Гришку,А вслед за тем с ватагою своейВор Тушинский казацкою тропинкойНа царство шел с бесстыдною Маринкой –Сей польскою пристяжкой лжецарей.И то прошло. И, наконец, указанРоссии путь божественным перстом:Се Михаил! На царство в нем помазанРомановых благословенный дом.И се – восстал гигант-образовательРодной земли, ее полусоздательВеликий Петр. Он внутрь и вне взглянулИ обнял Русь: «Здорово, мол, родная!» –И всю ее от края и до краяВстряхнул, качнул и всю перевернул, –Обрил ее, переодел и в школуЕе послал, всему поиаучил;«Да будет!» – рек, – и по его глаголуТворилось всё, и русский получилЖизнь новую. Хоть Руси было тяжко,Поморщилась, покорчилась, бедняжка,Зато потом как новая земляЯвилась вдруг, оделась юной славой,Со шведами схватилась под ПолтавойИ бойкого зашибла короля.И побойчей был кое-кто, и, глядяНа божий мир, весь мир он с бою брал, –То был большой, всезнаменитый дядя,Великий вождь, хоть маленький капрал;Но, с малых лет в гимнастике страданийОкрепший, росс не убоялся браниС бичом всех царств, властителем властей,С гигантом тем померялся он в силах,Зажег Москву и в снеговых могилахУгомонил непризванных гостей.И между тем как на скалах ЕленыУтихло то, что грозно было встарь,Торжественно в стенах всесборной ВеныЕвропе суд чинил наш белый царь,И где ему внимали так послушно –Наш судия судил великодушно.Забыто всё. Где благодарность нам?«Вы – варвары!» – кричат сынам РоссииСо всех сторон свирепые витии,И враг летит по всем морским волнам.Везде ты шла особою дорогой,Святая Русь, – давно ль средь кутерьмыНа Западе, охваченном тревогой,Качалось всё? – Спокойны были мы,И наш монарх, чьей воли непреклонностьДивила мир, чтоб поддержать законность,По-рыцарски извлек свой честный меч.За то ль, что с ним мы были бескорыстны,Для Запада мы стали ненавистны?За то ль хотят на гибель нас обречь?В пылу войны готовность наша к мируВсем видима, – и видимо, как есть,Что схватим мы последнюю секиру,Чтоб отстоять земли родимой честь.Не хочет ли союзничество злоеНас покарать за рыцарство былое,Нам доказать, что нет священных прав,Что правота – игрушка в деле наций,Что честь знамен – добавок декорацийВ комедиях, в трагедиях держав?Или хотят нас просветить уроком,Нам показать, что правый, честный путьВ политике является порокомИ что людей и совесть обмануть –Верх мудрости? – Нет! Мы им не поверим.Придет конец невзгодам и потерям, –Мы выдержим – и правда верх возьмет.Меж дел людских зла сколько б ни кипело –Отец всех благ свое проводит дело,И он один уроки нам дает.Пусть нас зовут врагами просвещенья!Со всех трибун пускай кричат, что мы –Противники всемирного движенья,Поклонники невежественной тьмы!Неправда! Ложь! – К врагам готовы рукуМы протянуть, – давайте нам науку!Уймите свой несправедливый шум!Учите нас, – мы вам «спасибо» скажем;Отстали мы? Догоним – и докажем,Что хоть ленив, но сметлив русский ум.Вы хитростью заморскою богаты,А мы спроста в открытую идем,Вы на словах возвышенны и святы,А мы себя в святых не сознаем.Порой у нас (где ж люди к злу не падки?)Случаются и английские взятки,И ловкости французской образцыВ грабительстве учтивом или краже;А разглядишь – так вы и в этом дажеВеликие пред нами мудрецы.Вы навезли широкожерлых пушек,Громадных бомб и выставили рать,Чтоб силою убийственных хлопушекВеличие России расстрелять;Но – вы дадите промах. ПровиденьеЧрез вас свое дает нам наставленье,А через нас самих вас поразит;Чрез вас себя во многом мы исправим,Пойдем вперед и против вас поставимВеличия усиленного щит.И выстрелы с той и другой стихииИз ваших жерл, коли на то пошло,Сразят не мощь державную России,А ваше же к ней привитое зло;И, крепкие в любви благоговейной,Мы пред царем сомкнёмся в круг семейной,И всяк сознай, и всяк из нас почуйСвой честный долг! – Царя сыны и слуги –»Ему свои откроем мы недугиИ скажем: «Вот! Родимый наш! Врачуй!»И кто из нас или нечестный воин,Иль гражданин, но не закона страж,Мы скажем: «Царь! Он Руси не достоин,Изринь его из круга, – он не наш».Твоя казна да будет нам святыня!Се наша грудь – Отечества твердыня,Затем что в ней живут и бог и царь,Любовь к добру и пламенная вера!И долг, и честь да будут – наша сфера!Монарх – отец, Отечество – алтарь!Не звезд одних сияньем лучезарен,Но рвением к добру страны родной,Сановник наш будь истинный боярин,Как он стоит в стихах Ростопчиной!Руководись и правдой и наукой,И будь второй князь Яков Долгорукой!Защитник будь вдовства и сиротства!Гнушайся всем, что криво, низко, грязно!Будь в деле чужд Аспазий, Фрин соблазна,Друзей, связей, родства и кумовства!И закипят гигантские работы,И вырастет богатство из земли,И явятся невиданные флоты,Неслыханных размеров корабли,И миллионы всяческих орудий,И явятся – на диво миру – люди, –И скажет царь: «Откройся свет во мглеИ мысли будь широкая дорога,Затем что мысль есть проявленье богаИ лучшая часть неба на земле!»Мы на тебя глядим, о царь, – и тягостьС унылых душ снимает этот взгляд.Над Русью ты – увенчанная благость,И за тебя погибнуть каждый рад.Не унывай, земля моя родная,И, прошлое с любовью вспоминая,Смотри вперед на предлежащий век!И верь, – твой враг вражду свою оплачетИ замолчит, уразумев, что значитИ русский бог, и русский человек.Октябрь 1855

В альбом Е. Карлгоф

Веселый нрав – Ваш дар природный,В Вас жизнь кипит – хвала творцу!И пуще шляпки самой моднойЖивая радость Вам к лицу;Так дай же бог шутя, с улыбкойВесь так пройти Вам жизни путь,Чтоб не случилось и ошибкойВам ни заплакать, ни вздохнуть!Между 1847 и 1856

Извинение

Винюсь пред ангелом ребенком:Случайно назвал я, шутя,Очаровательным бесенкомИгриво-бойкое дитя.Она (здесь милая природаГрамматике сказала: вон! –И потому «она» – не «он»,Ребенок женского был рода) –Она, ушко свое склоня,Когда молва до ней домчаласьПро эту дерзость, зачуралась,Воскликнув трижды: «Чур меня!» –И тем же ангелом осталась.О, если б прежние годаИ прежний пыл!.. Избави боже!Случись, что был бы я моложеИ с нею встретился б, тогдаОт этих прелестей – беда! –Страдать бы крепко мне досталосьИ сердце, полное огня,Стократ кричало б: «Чур меня!» –И всё бы адски бесновалось;А ныне я, спокойно-горд,Дерзнул, любуясь тем ребенком,Назвать и ангела бесенкомЗатем, что сам я старый черт.Между 1850 и 1856

Распутие

Мне памятно: как был ребенком я –Любил я сказки; вечерком поранеИ прыг в постель, совсем не для спанья,А рассказать чтобы успела няняМне сказку. Та, бывало, и начнетМне про Иван-царевича. «Ну вот, –Старушка говорит, – путем-дорогойИ едет наш Иван-царевич; коньЗолотогривый и сереброногой –Дым из ушей, а из ноздрей огонь –Стремглав летит. Да вдруг и раздвоиласьДорожка-то: одна тропа пустиласьНаправо, вдаль, через гористый край;Другая же тропинка своротиласьНалево – в лес дремучий, – выбирай!А тут и столб поставлен, и написанНа нем наказ проезжему: пустись онНалево – лошадь сгинет, жив ездокОстанется; направо – уцелеетЛихой золотогрив, сереброног,А ездоку смерть лютая приспеет.Иван-царевич крепко приуныл:Смерть жаль ему коня-то; уж такогоВедь не добыть, он думает, другого,А всё ж себя жаль пуще, своротилНалево», – и так далее; тут бредуКонец не близко, много тут вранья,Но иногда мне кажется, что яВдоль жизни, как Иван-царевич, еду –И, вдумавшись, в той сказке нахожуИзрядный толк. Вот я вам расскажу,Друзья мои, не сказку и не повесть,А с притчей быль. Извольте: я – ездок,А конь золотогрив, сереброног –То правда божья, истина да совесть.И там и здесь пути раздвоены –Налево и направо. Вот и станешь, –Которой же держаться стороны?На ту посмотришь да на эту взглянешь.Путь честный – вправо: вправо и свернешь,Коль правоту нелицемерно любишь,Да тут-беда! Тут сам себя погубишьИ лишь коня бесценного спасешь.Так мне гласит и надпись у распутья.Живи ж, мой конь! Готов уж повернуть яНаправо – в гору, в гору – до небес…Да думаешь: что ж за дурак я? Эво!Себя губить! – Нет! – Повернул налево,Да и давай валять в дремучий лес!Между 1850 и 1856

Прежде и теперь

Я не люблю воспоминаний – нет!О, если б всё, всё сердце позабыло!Пересмотрев ряды минувших лет,Я думаю: зачем всё это было?Прошедшее за мною, как змея,Шипя, ползет. Его я проклинаю.Всё, что узнал, ношу как бремя яИ говорю: «Зачем я это знаю?»Под разума критической лозойВся жизнь моя мне кажется ошибкой.На что смотрел я прежде со слезой,Теперь смотрю с насмешливой улыбкой.Пред чем горел я пламенем грудным,Пред тем стою с бесчувственностью трупа;О том, что мне казалось неземным,Готов сказать: «Как это было глупо!»А для чего желал бы я забытьМинувшее? – Чтоб сердцем стать моложеИ в будущем возобновить всё то же,Все глупости былые повторить, –Растратить вновь святые упованья,И, опытов хватая барыши,За них продать и девственность незнанья,И светлое ребячество души.Как весело, пока живешь и любишь,И губишь всё, что думал век любить!..Нехорошо всё это погубить,А хорошо, пока всё это губишь.Между 1850 и 1856