— Товарищи! — громко сказал Розенфельд. — Сейчас вы сразу же пойдете в солдатский клуб! Понимаете, приехал представитель Главного Политуправления Министерства Обороны! Меня вызвали в штаб, в Политотдел, и проинформировали, чтобы я обеспечил стопроцентную явку личного состава. А это значит, что если хоть кто из вас улизнет по дороге в клуб и не будет присутствовать на лекциях политработника, то пощады не ждите! Я сам займусь нарушителем!
Воины стояли, не шелохнувшись.
— Я особенно обращаюсь к «старикам», — продолжал Розенфельд. — Если кто-нибудь из вас, иоп вашу мать, попробует меня ослушаться, то пеняйте на себя! Я не только удалю виновников из роты, но и отдам их под трибунал! Понятно?
Ответом было гробовое молчание.
— Ну, Лазерный, ведите роту! — распорядился уже спокойным голосом удовлетворенный капитан.
— Шагом — марш! — крикнул замкомвзвода.
Когда воины хозподразделения пришли в клуб, они обнаружили, что зрительный зал был уже почти до отказа заполнен. Им едва хватило мест.
Зайцев уселся рядом с Балкайтисом и устремил свой взгляд на сцену. Посредине стоял длинный, покрытый красной материей, стол, за которым, как бы в президиуме, сидели военачальники. Слева, ближе к трибуне, располагался какой-то незнакомый полковник, а рядом с ним — командир дивизии, замполит части, начальник штаба дивизии и заведующий клубом. Первый ряд зрительного зала занимали все остальные заместители командира дивизии и другие высшие военачальники. Короче говоря, руководство со всей серьезностью отнеслось к предстоявшей лекции. Уже через пару минут после прибытия хозяйственников свободных мест в зале не осталось: он был битком набит военнослужащими. Даже в проходах скопилось множество солдат. Несмотря на многолюдность и даже скученность, в зале не было шумно. Присутствие высоких военачальников и торжественность момента завораживали солдат.
— Внимание! — раздался вдруг из микрофона голос замполита дивизии полковника Прохорова, сидевшего в самом центре президиума. — Сегодня у нас, товарищи, радостное событие! К нам в часть приехал видный советский военачальник, замечательный политический работник, крупнейший ученый-политолог, специалист по борьбе с империалистической идеологией, начальник пятьсот сорок шестого отдела Главного Политического Управления Советской Армии полковник Константинов Алексей Михайлович! Поприветствуем его!
Воины дружно захлопали.
— А теперь, товарищи, — продолжал Прохоров, — я предлагаю избрать почетный президиум в составе Политбюро ЦК КПСС во главе с величайшим за всю историю человечества мыслителем, верным продолжателем великого ленинского дела товарищем Леонидом Ильичем Брежневым!
Зал загрохотал бурными аплодисментами. Члены настоящего президиума встали. Вслед за ними подскочили и сидевшие в зале воины. Из репродукторов грянула музыка гимна СССР. Когда все стихло, Прохоров показал рукой, что нужно садиться. Воины сели.
— А теперь, товарищи, я вкратце расскажу вам о том, что привело к нам выдающегося военачальника, талантливого ученого и мыслителя…, - и Прохоров начал свою обычную, знакомую всем солдатам, кроме новобранцев из учебного батальона, речь об угрозе со стороны американского империализма, о неминуемой в ближайшем будущем войне «с врагами мира и дружбы между народами», о том, как «наша родная коммунистическая партия спасает народы всего мира от угрозы порабощения Земли страшными американским убийцами», о голоде в США, ФРГ, Англии и в других «развитых капиталистических государствах».
Зачитав астрономические цифры многомиллионных жертв голода в странах Запада за последний год, Прохоров заверил аудиторию, что «в нашей стране, благодаря усилиям КПСС и лично товарища Леонида Ильича Брежнева, подобная катастрофа невозможна».
Зайцев переглянулся с Балкайтисом. Обоим было смешно. — Подобная катастрофа невозможна, — буркнул Балкайтис. — Но, видимо, все-таки до какой-нибудь другой катастрофы они страну доведут…
Иван кивнул ему головой в знак согласия.
Остальные солдаты сидели не шелохнувшись. Постепенно старослужащие воины, убаюканные монотонной речью замполита, стали склонять головы и «клевать» носами.
— Эй, Зубов! — раздался вдруг приглушенный крик Розенфельда. — Ты что, совсем одурел? А ты, Крючков! Что, совсем ни фуя не соображаешь?
«Старики» встрепенулись. — Я покажу вам, иоп вашу мать! — прошипел Розенфельд.
Слава Богу, что Прохоров стал завершать свое выступление. Еще бы пять — десять минут такой речи, и воины основных подразделений, несмотря на противодействия командиров, наверняка погрузились бы в сон.
— Я заверяю вас, товарищи, — сказал, подводя итог своему докладу, замполит, — что мы, политические работники, не ударим лицом в грязь! Мы не допустим, чтобы империализм вверг наш народ в пучину бедствий! Вот о том, как идет тяжелая идеологическая борьба, вам и расскажет наш дорогой гость!
Прохоров говорил через микрофон, сидя за столом. А вот приезжий военачальник встал и подошел к ораторской трибуне. Гость оказался высоким, румяным, широкоплечим мужчиной с довольно приятным лицом.
— Товарищи! — начал он громким и веселым голосом. — Я приехал к вам, конечно, не потому, что ситуация в мире настолько ухудшилась и требуется специальная работа политорганов, а просто из желания пообщаться с вами, поговорить по душам, помочь вам разобраться в трудных вопросах современной жизни…
Воины оцепенели. Политический работник заговорил с ними нормальной человеческой речью! Без газетных штампов, без бесконечных ссылок на КПСС, «лично товарища Брежнева» и даже без угроз в адрес империализма!
Полковник рассказал, как он побывал в нескольких зарубежных странах — ФРГ, Франции, Италии — что он там увидел и сравнил жизнь граждан буржуазных стран с жизнью советских людей. Конечно, он убеждал воинов, что на Западе процветают, в основном, семьи капиталистов, что политическую жизнь там определяют группировки тех или иных финансовых и промышленных магнатов. Однако, он не отрицал положительных сторон жизни капиталистического мира, обращая внимание аудитории на технический прогресс.
— Вот, смотрите, даже в гостиницах, в которых я останавливался, имелась самая современная техника! — воскликнул лектор. — От телевизора с дистанционным управлением до самого совершенного унитаза с внутренним обогревом! А если бы вы заглянули в каталоги заказов от разных фирм! Чего там только нет! Вы можете заказать по телефону, не выходя из своего номера, все, что угодно, вплоть до «птичьего молока»! Даже женщин можно вызвать к себе в номер!
Откуда-то из середины зала донесся легкий шум, и воины зашевелились. Полковник это заметил. — Да, товарищи! — улыбнулся он. — Представьте себе, что по телефону в гостиницах буржуазных стран можно вызывать проституток! Там очень много такого рода женщин. А какие красавицы! — И лектор мечтательно развел руки в стороны. — Ко мне в номер приносили такие альбомы, что просто не было сил отказаться их посмотреть! Яркие цветные изображения голых женщин! Представьте себе, что они сфотографированы, ну, в чем мать родила! Мало того, их, так сказать, самые интимные, понимаете ли, места выставлены наружу!
— Не может быть?! — раздался вдруг чей-то взволнованный голос. Зайцев повернул голову направо: — А! Так это Таманский! — Василий приподнялся со стула и возбужденно махал рукой.
— Да, молодой человек! — заметил его полковник. — На обзор представлены полностью все женские органы! Конечно, это бесстыдство!
— Неужели прямо все видно?! — прокричал хриплым голосом Таманский.
В президиуме зашевелились. Полковник Прохоров сжал руку в кулак и показал его сидевшим в зале воинам.
— Прекрати, негодяй! — зашипел на Таманского Розенфельд.
— Не мешайте ему, товарищи, выражать свои эмоции! — громко сказал довольный произведенным эффектом лектор. — Воин, вероятно, так увлекся, что даже не заметил, где он находится!
Таманский посмотрел вокруг себя и, смутившись, сел.
Полковник между тем продолжал. Обнаружив уязвимое место солдат, он стал рассказывать со всеми подробностями о содержании интимной жизни граждан буржуазных стран, о царящем там разврате, о распутстве тамошних женщин и тому подобном. Когда же тема была исчерпана, и лектор сделал обобщающий вывод о том, что «нам не грозит подобное вырождение и безобразие потому, что коммунистическая партия стоит на страже нашей высокой нравственности», в зале целую минуту стояла невиданная для столь многолюдного общества тишина.
Затем раздались аплодисменты. Буря аплодисментов! Воины вскакивали со своих мест. Кто-то закричал: — Браво!
Крик подхватили. Полковник, который только что сошел с трибуны и сел за стол, вновь встал и поклонился зрителям.
— Еще! — кричали воины. — Еще немного расскажите!
Зайцев посмотрел на Таманского. Тот стоял, размахивая руками, и что-то кричал. Его громкий голос тонул в реве толпы.
— Еще…про баб! Еще хоть чуть-чуть! — разобрал Иван.
— Про баб! — заорали воины. — Про баб! Еще хоть немножко!
Командиры смотрели на происходившее как на стихийное бедствие. Розенфельд покраснел как рак и заметался, размахивая руками и призывая воинов к спокойствию.
— Внимание, товарищи! — произнес громким голосом Прохоров. — Успокойтесь! Мы попросим нашего дорогого гостя рассказать вам что-нибудь еще. Только перестаньте шуметь!
Однако это не произвело должного эффекта. Воины, правда, перестали кричать, но продолжали громко разговаривать, не обращая ни малейшего внимания ни на своих командиров, ни на слова замполита части.
Тогда лектор встал и вновь подошел к трибуне. — Товарищи! — сказал он спокойным голосом. Шум мгновенно утих. — Я готов рассказать вам одну историю, которая произошла со мной и моим товарищем во время поездки в Японию. Но это при условии, что вы будете спокойно слушать! Согласны?
— Согласны! — закричали солдаты.
— В таком случае я вам ее расскажу. Также предупреждаю, что это последняя история, потому что мне нужно срочно выезжать в другую часть, где ждут моего выступления. Я делаю для вас исключение, ибо вижу: вы умеете слушать и отличать настоящую лекцию от пустой и сухой говорильни!
Военачальники, сидевшие в президиуме, переглянулись.
Воины замерли, и в зале установилась мертвая тишина. Живым, доступным языком, включавшим пословицы, анекдоты и привычную для солдат простонародную речь, лектор рассказал о том, как он оказался в весьма щекотливом положении во время своей недавней командировки в Японию. Оказывается, личное обаяние и незаурядные мужские достоинства нашего полковника настолько покорили местных женщин, что за ним началась самая настоящая охота. Буквально в каждом гостиничном номере, где останавливался наш герой, его осаждали полуобнаженные красотки, сбрасывавшие с себя последнюю одежду и пытавшиеся его соблазнить. — Видели бы вы, что за красавицы там были! — сокрушался военачальник. — Японочки — такие милые женщины! Но я был вынужден беречь достоинство советского гражданина и без всякого сожаления выдворял незванных гостей!
Далее он рассказал, как один из советских туристов, его хороший знакомый, не выдержал испытания и поддался соблазну. И не с одной японкой, а с несколькими!
Зал снова возбужденно загудел. Таманский подскочил со своего стула, замахал руками и стал делать знаки, обращая на себя внимание лектора.
— Не волнуйтесь, молодой человек! — улыбнулся заметивший его полковник. — Я вижу, как вы эмоционально воспринимаете мое выступление. Благодарю вас! А? Вы что-то хотите сказать?
— А как он их поимел?! — закричал вдруг Таманский.
Лектор сдвинул брови. — Представьте себе, молодой человек, — сказал он с горечью. — Самым непристойным образом!
— А как?! — взвыл Таманский.
— Ну, если вы настаиваете, — заколебался лектор, — тогда я скажу…
— Настаиваем! Настаиваем! — закричали воины.
— Нехорошо говорить, товарищи, но наш турист поимел этих женщин не только в бисту…Простите, в переднее место…Но даже в зад, и, что еще прискорбней, в рот!
Вновь установилась тишина.
— И представьте себе, что с ним после этого было! — продолжал полковник. — Оказывается, эти женщины были агентами ЦРУ! Они засняли все половые акты на кинопленку, а потом стали шантажировать советского туриста! Короче говоря, он попал в тенета врагов нашей родины, и только вмешательство наших политических органов спасло парня от государственной измены!
Затем лектор рассказал публике, как работники КГБ своевременно выявили поползновения вражеской агентуры, разъяснили оступившемуся человеку пагубную суть женщин буржуазного мира, помогли ему вернуться на родину и искренне покаяться в содеянных преступлениях! — За это гуманное советское правосудие приговорило виновника всего к восьми годам тюремного заключения! — подытожил свой рассказ политработник. — Но главное заключалось в том, что заблуждавшийся человек полностью раскаялся и осознал свою ошибку!
Гром аплодисментов заглушил последние слова лектора. Он улыбнулся, помахал рукой и откланялся.
— Встать! Смирно! — крикнул в микрофон командир части. Все быстро подскочили со своих мест. Зазвучал гимн Советского Союза и как только затихли его последние звуки, командиры рот стали выкрикивать: — Первая рота — на выход! Кабельно-монтажная рота — на выход!
Воины подскакивали и выбегали на улицу.
Наконец, заорал и Розенфельд. Хозяйственники спокойно, с достоинством побрели к выходу.
Выйдя на улицу, они сгрудились около клуба и стали ждать командира роты. Однако тот что-то не появлялся.
— Подождите, я сейчас! — крикнул Лазерный и юркнул в клуб.
Через пять минут он вернулся и весело махнул рукой: — Расходитесь, иоп вашу мать, по своим рабочим местам! Командир роты занят!
Иван направился к себе в штаб. По дороге воины обменивались впечатлениями от прослушанной лекции.
— Вот это понимаю политработник! — восхищался Таманский. — Хоть раз удалось послушать настоящую правду! Теперь будет о чем поговорить с ребятами на стройке!
— Да, язычок у него подвешен! — согласился Шорник.
Иван промолчал. Несмотря на то, что он с интересом прослушал выступление приезжего политработника, в душе его остался какой-то неприятный осадок. — Зачем полковник все это рассказывал? — думал наш герой. — Что он хотел этим выразить?
Однако впереди предстояла текущая работа, и постепенно все мысли переключились на нее.
Потеряв два часа, Иван вынужден был работать «в поте лица», чтобы наверстать упущенное время. Как назло, в часть приехали и командированные, сопровождавшие военные грузы, солдаты, и представитель одной из гарнизонных частей, который периодически получал продовольствие на складе у Наперова.
Словом, Иван просидел в своем кабинете не только весь рабочий день, но и вечер, согнувшись над письменным столом.
Накануне поверки, он пришел в казарму и обнаружил, что воины продолжают живейшее обсуждение прошедшей лекции. Чувствуя сильную усталость, Зайцев зашел в спальное помещение и уселся на свой табурет. Наконец, дневальный заорал: — Рота! Стройся на поверку!
Перекличка проходила спокойно, пока опять дежурный не добрался до фамилии Козолупа. Снова «молодой» воин ответил «Я!» так, что старший сержант Лазерный с четверть часа успокаивал хохотавших солдат.
После поверки воины разошлись подготавливаться ко сну. Зайцев зашел в умывальник, умылся, вытер лицо. Затем, вернувшись в коридор, снял сапоги и одел кожаные тапочки, взяв их из общей кучи, которая возвышалась у входа в спальное помещение. Когда воины хотели освободить ноги от тяжести сапог, они надевали тапочки, а сапоги ставили возле своей кровати, впритык к табуретке. На перекладины табурета вешались потные портянки или носки, которые за ночь подсыхали. «Старики» иногда клали свои портянки на отопительные батареи. Но этим не злоупотребляли, потому что ночью в роту мог нагрянуть дежурный по части и, разбудив виновника, прочитать ему «мораль». А затем, если дежурный офицер запишет нарушение в специальную книгу проступков, которая имелась в каждой роте, возможен и серьезный нагоняй от товарища Розенфельда.
Зайцев избегал подобных нарушений, да и портянки он в последнее время не носил, ибо купил в военторговском магазине хорошие шерстяные носки, которые оказались удобней портянок. Он уже был достаточно солидным воином, чтобы позволить себе это!
Как только Иван завершил подготовку ко сну, в спальное помещение вошел дневальный. — Рота! Отбой! — крикнул он и выключил свет. «Молодые» солдаты немедленно улеглись и замерли. «Старики» же спать еще не собирались и сидели у телевизора. Многие из них не присутствовали на вечерней поверке и кричали, услышав свою фамилию, «Я!» — из спального помещения, потому как не желали пропускать начало какого-то кинофильма.
После команды дневального Зайцев сразу не лег в постель. Как «черпаку», ему не возбранялось некоторое время бодрствовать и даже подходить к телевизору. Правда, «старики» не совсем одобряли такие действия, но, учитывая устоявшиеся традиции, были вынуждены с этим мириться.
Вот и сейчас дневальный из «стариков» Копаев, увидев, что Зайцев прохаживается по коридору и не собирается ложиться спать, помахал ему рукой: — Иди, ложись, нечего слоняться!
— Что-то не спится, — ответил Иван. — Сегодня было много работы, и вот голова разболелась!
— Ну, это дело другое, — примирительно сказал «старик». — Конечно, тогда нужно размяться.
Зайцев подошел к телевизору. Вокруг него сидели с десяток старослужащих солдат. Впереди возвышались Зубов, Султанов и Крючков. Фильм подходил к концу и, судя по зевоте, которая постоянно искажала лица воинов, был довольно скучный.
— Что, Иван, не спится? — спросил его Крючков. — Или кино захотел посмотреть?
— Нет, — ответил Зайцев, — просто что-то болит голова. Наверное, устал от сегодняшней писанины…
— Может дать тебе таблетку? — спросил обернувшийся Султанов. — У меня есть там в тумбочке анальгин.
— Да ладно, не стоит, — ответил Иван. — Смотри кино. Я как-нибудь обойдусь!
— Да ну его, это кино, муть какая-то! Пойду-ка я лучше спать, — сказал Султанов, встал и, прихватив табурет, направился к своей постели.
— Кто это?! — вдруг вскрикнул он.
Иван подошел поближе. В кровати Султанова кто-то лежал.
— Кто здесь? — вновь спросил «старик» и резко толкнул рукой спавшего. Одеяло зашевелилось, и из-под него высунулась бритая голова. — Це ж я, Козолуп! — жалобно проблеял «молодой» воин.
Оглушительный смех, раздавшийся со всех сторон, потряс казарму. Прибежали дежурный и дневальные.
— Что случилось? — спрашивали те, кто не видел произошедшего.
— Да вот Козолуп лег не в ту постель! — проговорил, задыхаясь от смеха, Зубов.
Даже Султанов, постель которого все еще занимал незадачливый новичок, чуть не упал от смеха и держался обеими руками за живот.
Воины ликовали: наконец-то в роте появился не просто шут, а настоящий придурок!
Г Л А В А 3