История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том I

Потери князей, бояр, дружинников в ходе монгольского нашествия поистине катастрофичны. Так, в Рязани из двенадцати князей погибли девять, в Ростове – двое из трёх, в Суздале – пятеро из девяти. Гибель бояр и дружинников, вероятно, пропорционально соответствует этим числам. В результате, происходит замена вассально-дружинных, договорных отношений на отношения подданничества. Князь – покорный агент и «холоп» хана, начинает воспринимать всё население Руси, как собственных «холопов». С тех пор только русское слово, обозначавшее человека благородного происхождения («дворянин») имеет признак подчинённости и униженности (происходя от слова «дворовый человек», слуга), тогда как в Европе для этого существовали определения «синьор», «пан», «барон»: «благородный», «господин», «воинственный человек». Немного позднее дворяне будут, в свою очередь, обращаться к князю со словами: «яз холоп твой». Подчинение, служба, зависимость, раболепие – вот черты этой новой служилой аристократии.

Американский историк Ричард Пайпс подчёркивает, что ордынское иго «усугубляло изоляцию князей от населения… и побуждало их ещё более рьяно употреблять силу для умножения своих личных богатств. Оно также приучало их к мысли, что власть по своей природе беззаконна… Русская жизнь неимоверно ожесточилась, о чем свидетельствует монгольское или тюркско-татарское происхождение столь великого числа русских слов, относящихся к подавлению, таких, как «кандалы», «нагайка» или «кабала». Смертная казнь, которой не знали законоуложения Киевской Руси, пришла вместе с монголами. В те годы основная, масса населения впервые усвоила, что такое государство: оно забирает всё, до чего только может дотянуться, и ничего не даёт взамен, и что ему надобно подчиняться, потому что за ним сила. Всё это подготовило почву для политической власти весьма своеобразного сорта, соединяющей в себе туземные и монгольские элементы и появившейся в Москве, когда Золотая Орда начала отпускать узду, в которой она держала Россию.»

С монгольским игом на Руси восторжествовала система безудержного деспотизма, насилия, мздоимства, беззакония и произвола. Ханы откровенно торговали княжескими ярлыками, давая их тому князю, который проявит большую покорность и даст больше дани. «Издержками» ига для князей были риск для их власти и жизни, необходимость униженно заискивать перед ханом и платить ему дань.

Но зато появлялись и огромные преимущества: укрепление безграничной власти князя и изменение её характера: она становилась всеобъемлющей, безусловной, авторитарной, не подконтрольной ни вечу, ни боярам, ни дружине. Уже князь Александр Невский, осознав все эти преимущества, последовательно и целенаправленно встраивал Русь в Монгольскую Империю, – усердно и жестоко подавляя народные восстания против татар, обеспечивая лояльность и выплату дани и приводя татарские армии на Русь в борьбе за верховную власть. Эту линию опоры на Орду в борьбе с собственным населением и конкурентами, линию на стремление овладеть богатым Новгородом, вслед за Александром продолжили его сыновья. Торжествовала своеобразная «селекция», уничтожавшая свободолюбивых и непокорных и возносившая беспринципных. Так, князь Михаил Черниговский был казнён в Орде за отказ пройти через «очистительные» огни в ставке Бату и поклониться идолам – убит не за веру, а за непокорство. Другие князья были сговорчивее и покладистее и ради власти легко поступались и верой и гордостью.

По ордынским образцам на Руси создавалась и перестраивалась военная организация, фискальная (налоговая) и посольская система, отношения землевладения. Как отмечает В.Я. Хуторской: «Главное последствие монгольского завоевания… – Русь восприняла монгольскую модель политического устройства. Она стала превращаться в деспотическое государство восточного типа. Вече исчезло повсюду, кроме Новгорода и Пскова, да и там позднее оно было ликвидировано Москвой. Сохраняя демократические институты, князья едва ли смогли бы удержать народ в повиновении захватчикам», а тем самым – едва ли смогли бы сохранить и многократно усилить собственную власть над населением.

С.Г. Пушкарёв так оценивает последствия монгольского ига для Руси: «власть русских князей над населением земель не только сохранилась, но и усилилась, ибо теперь она опиралась на внешнюю огромную силу татарского «царя»». Хан отныне давал «ярлыки» на великое княжение Владимирское т ом у, кому хотел, иногда считаясь, иногда не считаясь со старшинством очередного претендента на власть. Так, в начале XIV века, по рассказу летописи, «татарские князья» откровенно говорили московскому князю Юрию Даниловичу: «если ты дашь выход (дань – П.Р.) больше князя Михаила Тверского, мы тебе княжение великое дадим». И князья старались вовсю, видя в татарской милости и военной мощи основу собственной безграничной власти над населением, и копируя в своих землях ордынскую модель власти!

По словам С.Г. Пушкарёва: «Влияние татарского ига на внутренние политические отношения в русских княжествах сказалось в усилении княжеской власти над населением и в дальнейшем ослаблении вечевого или демократического элемента в Северо-Восточной Руси. Русские князья перестали быть суверенными государями, ибо они должны были признать себя подданными татарского «царя», но зато, получив от него признание своих владельческих прав, они могли, в случае столкновения с подвластным русским населением, опираться на татарскую силу». А историк и юрист XIX века В.И. Сергеевич подчёркивал: «Нашествие татар впервые познакомило русские княжества с властью, с которой нельзя входить в соглашение, которой надо подчиняться безусловно».

Теперь основным орудием борьбы за власть между князьями становится татарская военная помощь. Источником власти становится не традиция, не воля населения, но исключительно воля хана! Князья задаривают ханов и ордынских чиновников, интригуют, пишут доносы друг на друга, приводят татарские рати на Русь. Это вполне устраивало ханов Золотой Орды, укреплявших свою роль высших арбитров в русских спорах и дававших ярлыки более покладистым и верным князьям, способным обеспечить их большей данью. Князья учились пресмыкаться перед ордынцами, усваивали их политические обычаи (включая взятки, интриги и безоговорочное повиновение), учили татарский язык, пировали в ханских шатрах, женились (если повезёт) на татарских царевнах, совершали обязательное поклонение языческим идолам. За ярлыками и, сопровождая «выход», они ездили в Орду. В Орде заложниками оставались их сыновья. Взятки требовали в Орде постоянно и повсеместно: чтобы добиться выгодного размера «выхода», получить ярлык, избежать недовольства хана. Взятки давались ханшам, царевичам, придворным чиновникам. В ханском шатре князья соблюдали весь церемониал, присущий ордынцам: падали ниц и целовали ковёр перед троном хана, на пирах, скрывая отвращение, пили кумыс из кобыльего молока (издавна считавшийся на Руси негодным в пищу). Большинство князей безропотно выполняли всё это, утешаясь полученной ханской «милостью». А вернувшись домой, они спешили в храм: благодарить Бога за сохранение жизни и каяться в исполнении языческих церемоний.

Эта вековая школа отрицательного отбора: унижения, интриганства, доносительства, подлости, хищничества, взяточничества, раболепия, подкупов, беспринципности и предательства не прошла бесследно для русских князей. Из некогда бесстрашных и горделивых рыцарей-викингов они сами превращались в восточных сатрапов и деспотов. По словам современного историка А.Л. Юрганова: «Создавалась генерация покорных князей, для которых закон – это воля хана. Династические проблемы теперь легко решались при помощи ордынских карательных отрядов. Кто больше раболепствовал перед ханами и подкупал их дорогими «поминками» (подарками), тот и становился великим князем».

У монголов хан являлся собственником всей земли, а также считался собственником всего имущества своих подданных. Плано Карпини, посол папы, побывавший в Золотой Орде в середине XIII века, писал: «Всё настолько находится в руках императора (то есть хана – П.Р.), что никто не смеет сказать: «Это моё или его», но всё принадлежит императору, то есть всё имущество, вьючный скот и люди». Подобные же отношения власти и собственности перенимали русские князья, включённые в орбиту монгольского владычества.

Подобно тому, как на смену вассально-договорным отношениям между князем и боярами и дружинниками шли отношения подданства (полного подчинения князю безо всяких условий), на Руси постепенно устанавливался восточный вотчинный принцип права на землю. Теперь вся она принадлежала князю, а он жаловал ею за службу того, кого сочтёт нужным, и считал и землю, и всех, живущих на ней, собственностью, с которой он мог поступать по своему усмотрению. Безусловная власть сверху и безусловная покорность снизу – эта модель общества теперь восторжествовала в Восточной Руси, из части Европы превратившейся в часть Азии.

Так, разрушив старые социальные связи, институты, учреждения в Северо-Восточной Руси, монгольское иго воссоздало их на совершенно новых принципах – в духе азиатского деспотизма. Князь, бывший раньше военачальником и судьей, зависевшим от веча, дружины и бояр, отныне превратился в раба и агента ордынских ханов, их «служебника», полностью опирающегося на их поддержу и не зависящего от местного населения. Теперь он не зависел ни от бояр, ни от дружины, ни от веча, не вступал с ними в договорные отношения, а рассматривал их, в свою очередь, как «холопов» и слуг. Он отныне владел всей землей и, если и давал её своим слугам, боярам и дворянам, то не в собственность, а в качестве временного и условного держания за службу. Эта вотчинная (подданническая) модель власти и собственности, утвердившаяся в Восточной Руси во времена монгольского ига, сохранилась и укрепилась и после падения этого ига. Многообразие социальных отношений (вассалитет, независимое существование бояр-аристократов, городские веча) сменяется унифицирующим всё самодержавием с военно-бюрократическим и авторитарным типом развития. Московские князья, петербургские императоры и большевистские вожди были в этом отношении полноправными наследниками и продолжателями монгольского периода русской истории.

При монголах в княжествах Северо-Восточной Руси окончательно укрепляются постоянные династии местных правителей (из потомков Ярослава – сына Всеволода Большое Гнездо). Отныне вотчины-уделы становятся владениями, передаваемыми князьями по наследству. Старый родовой порядок «лествичного права» всё чаще нарушается и ограничивается, отчасти сохраняя силу лишь в отношении великого княжения Владимирского. По словам С.Ф. Платонова: «Татары застали на Руси распад родового наследования и зародыши семейно-вотчинного владения; при них продолжался распад, и развивались и крепли зародыши семейно-вотчинного владения». Единство рода слабеет, уделы всё чаще передаются от отца к сыну, князья постепенно оседают на своих территориях. Владимир, как «приложение» к великокняжескому ярлыку, манит князей; но они, добившись великого Владимирского княжения, не идут в него княжить, а управляют им из своих уделов (как было некогда с Киевом). На то, кто именно будет в данный момент великим князем Владимирским, влияли несколько факторов: родовая традиция старшинства, воля ордынского хана, соотношение сил на этот момент. В целом же, по наблюдению русского мыслителя XIX века Александра Ивановича Герцена: «Монгольское иго… нанесло стране ужасный удар… После того как великие князья оставили Киев, характер их власти переменился. Во Владимире они стали более самовластными. На свои уделы князья стали смотреть как на свою собственность, на свои права – как на нечто неотъемлемое и потомственное».

Чрезвычайно важные социально-политические изменения произошли и с городами Северо-Восточной Руси под влиянием монгольского ига. «Страна городов» – «Гардарика», которой была домонгольская Русь, на семь столетий (вплоть до середины XX века) превращается в «страну деревень». После того, как крупные города Северо-Восточной Руси по два-три-четыре раза были до основания разрушены ордынцами, а их население сократилось во много раз, роль князя и консолидация, отождествление себя с ним со стороны горожан резко возросли. Князь теперь становился единственной защитой горожан, которые стремительно теряют свои права и вольности. В монгольскую эпоху слово «вече» становится ругательным, получая значение «мятежного сборища». Многозначительный симптом!

Если домонгольские города были республиками, коммунами полисного типа со своими правами и вольностями и вступили в период великой общеевропейской коммунальной революции XI–XII веков (наиболее заметной в Новгороде), то постоянное разрушение и разграбление городов ордынцами, их упадок и снижение их социальной роли, привело к исчезновению вечевых институтов и к «зацикливанию» горожан на князе, как сильном защитнике и вожде. Изменилась сама социальная природа городов, которые из «полисов», «городов-коммун» – самостоятельных центров ремесла и торговли, сложных социальных организмов со своими правами, традициями и самоуправлением (как в Европе), превратились в города азиатского типа: города-крепости и резиденции правителей, административные центры, ставки ханов. Теперь города в Залесской Руси управлялись или непосредственно князем, или назначаемыми им наместниками, не выступали в роли социальных субъектов (как и боярство, и дружина) и находились в безраздельном подчинении князя. Современный британский историк Гельмут Кенигсбергер, говоря о Монгольской Руси, особо подчёркивал: «За исключением Новгорода, ни один русский город не смог создать автономную городскую общину, объединённую самосознанием и местным патриотизмом, что было характерно для остальной Европы. Весьма показательно, что дома в России выходили окнами не на улицу, как в западных городах, а во двор и отделялись от остальных забором или оградой. При отсутствии регионального самосознания, закреплённого во многих поколениях, и традиций автономных городских корпораций, у русских не было возможностей создать представительные собрания, способные, как на Западе, защищать местные и сословные привилегии против усиливающейся княжеской власти».

А каким было культурное и религиозное воздействие монгольского ига на подвластную Орде часть Руси? Конечно же, вековой гнёт, повсеместное рабство и деспотизм, способствовали формированию психологии той «страны рабов, страны господ», о которой позднее писал с отчаянием М.Ю. Лермонтов. Этому способствовало и распространение телесных наказаний и смертной казни, ранее невиданных на Руси. По словам С.Г. Пушкарёва: «самый факт иноземного покорения, необходимость кланяться чужой власти или гнуться и хитрить перед ней не могли не оказывать вредного влияния на моральный характер русского человека. Опасность, угрожавшая женщинам со стороны властных пришельцев, заставила высшие классы русского общества спрятать своих женщин в терем, а уход женщины с арены общественной жизни способствовал дальнейшему огрубению нравов».

Сравнивая завоевание мусульманами-маврами Испании с монгольским завоеванием Руси, А.С. Пушкин саркастично отметил: «Татары не походили на мавров. Они, завоевав Россию, не подарили ей ни алгебры, ни Аристотеля». Тем не менее, культурные заимствования русскими у монголов имели место.

Помимо военной организации, фискальной системы, почты, правовых норм, политической культуры, посольского обычая (сами слова: «деньги», «алтын», «ям», «ямщик», «тамга», «таможня», «казна» имеют татарское происхождение, так же как и боевой клич «ура»), русские переняли много тюркских вещей, слов и обычаев. Слова: «колчан», «кукла», «богатырь», «сундук» и другие появились на Руси из Орды. Вся топонимика Москвы напоминает об этом: Китай-город (от тюркского «китай» – укрепление), Ордынка (дорога в Орду), Арбат (от арбы), Татарские улицы и многое другое.

В «новую русскую аристократию», пришедшую на смену уничтоженному норманно-славянскому боярству, влились монголы, составив не менее одной трети всего правящего класса. Нередко «служилые царевичи» (крещёные или мусульмане) приезжали из Орды к русским князьям в качестве их вассалов и несли пограничную службу, получая щедрые пожалования (особенно этот процесс усилился в начале XIV века, после официального перехода Орды в ислам, когда многочисленные крещёные татары, гонимые и убиваемые в Сарае, хлынули на Русь). Известно более трехсот русских фамилий тюркского происхождения, и среди них такие знаменитые в русской истории, как: Аксаковы, Апраксины, Ахматовы, Бекетовы, Бибиковы, Годуновы, Державины, Карамзины, Курбатовы, Салтыковы, Сабуровы, Шереметьевы, Черкасские, Юсуповы… Ещё в середине XVIII века 20 процентов русской знати составляли потомки выходцев из Орды. Так что влияние монголов на этногенез великоросского народа (особенно его знати) довольно существенно. Впрочем, культурное влияние ига на Русь не было так велико, как его геополитические, социальные и политические последствия. Это связано с тем, что татары жили, в основном, в стороне от русских земель, а русские сохранили свою веру и язык. Конечно, татарские послы и воины часто попадали на Русь, а русские рабы, воины и князья – в Орду, что приводило к этническому взаимопроникновению, языковому и культурному обмену.

К русской церкви монгольские ханы отнеслись лояльно, милостиво и покровительственно, как в силу присущей им в качестве язычников веротерпимости, так и в силу нехитрого политического расчёта. Как подчеркивал Н.М. Карамзин: «Одним из достопамятных следствий татарского господства над Россиею было ещё возвышение нашего духовенства, размножение монахов и духовных имений. Политика ханов, утесняя народ и князей, покровительствовала церкви и её служителям; изъявляла особенное к ним благоволение; ласкала митрополитов и епископов». Активное сотрудничество руководства православной церкви и ордынских ханов было обоюдовыгодным: церковь молилась за ханов и учила население покорности им, невозможности и ненужности сопротивления, способствуя установления на Руси системы монгольского гнёта, а ханы, взамен, освобождали церковь от уплаты дани и способствовали усилению её политической роли. Представители духовенства поддерживали на Руси представление о том, что нашествие и иго монголов – «наказание за грехи» (то есть за остатки языческих традиций, несоблюдение церковных требовании, межкняжеские распри). А, поскольку «всякая власть от Бога», выход – в смирении и покорности. Таким образом, церковь всячески поддерживала монгольскую власть, и монголы, в свою очередь, рассматривали церковь, наряду с князьями, как надёжного союзника в деле управления Русью.

Длительное сотрудничество (коллаборационизм, говоря современным языком) иерархов православной церкви с захватчиками – ордынскими ханами привело к стремительному усилению политической, экономической и духовной мощи церкви на Руси в эпоху монгольского ига – эпоху, оказавшуюся «звёздным часом» для русского православия. В условиях раздробленности страны церковь оставалась единой; в условиях иноземного гнёта церковь воплощала дух самобытности; в условиях всеобщего экономического порабощения, церковь была свободна от выплаты дани; в условиях дробления княжеских и боярских богатств, церковь лишь аккумулировала и концентрировала в своих руках новые и новые земли и сокровища. Глава русской церкви – митрополит – в это время переезжает из Киева во Владимир, что формально закрепляет смещение центра Руси с юго-запада на северо-восток.

Русские митрополиты неуклонно получали от ханов особые «ярлыки», которыми обеспечивались льготы, права и привилегии духовенства и неприкосновенность церковных имуществ. Так, в ярлыке 1267 года (хана Менгу-Тимура) подтверждался церковный иммунитет: «да правым сердцем молят за нас Бога и за наше племя, без печали и благословляют нас, и не надобе им дань и тамга и поплужное, ни ям, ни подводы, ни воина, ни корм». Подобная политика, наряду с политическим и религиозным противостоянием западному христианству (в условиях разгрома крестоносцами Константинополя и их наступления в Прибалтике), привела к тому, что «латиняне» (католики) стали рассматриваться в Северо-Восточной Руси как главные враги, более ужасные, чем «басурмане» (мусульмане). Политический «железный занавес», отделивший в монгольскую эпоху Восточную Русь от Европы, дополнился религиозным. Показательно, что в это время появляется устойчивое сочетание: «русская вера христианская», а словом «крестьяне» (христиане) в монгольский период стали называть русское сельское православное население в противовес католикам – «латинянам» и татарам – сперва «поганым» (язычникам), а лотом «басурманам» (мусульманам). Последствия монгольского периода русской истории невозможно переоценить. Истоки всего последующего исторического пути России коренятся именно в этой эпохе. Русь была отброшена в социальном, экономическом и культурном отношениях на века назад, отделена от Европы, разделена надвое и начала трансформироваться в направлении азиатского деспотизма. В завязавшейся борьбе за гегемонию в Залесской Руси в ходе «естественного отбора» на победу была обречена сила, наиболее способная «прогнуться» перед Ордой, полнее и адекватнее выражать и навязывать на Руси её интересы, более последовательно принимать и вобрать в себя её принципы и обычаи, более авторитарно и деспотично относиться к собственному населению, и более других беспринципно и беспощадно относиться к другим русским землям, черпая из них ресурсы для собственного грядущего могущества. Такой силой оказалась Москва – сперва верная проводница ордынского влияния на Руси, а затем преемница Золотой Орды.

Споры в исторической науке о влиянии монгольского ига на историю Руси

Мнения историков по вопросу о последствиях монгольского ига на историю Руси расходятся, порой, диаметральным образом. (В зависимости от системы ценностей и политических взглядов того или иного человека.) Можно выделить три основных подхода к этой проблеме.

Ряд историков: Н.М. Карамзин, С.Г. Пушкарёв, А.Я. Юрганов и другие, убеждены в том, что монгольское иго оказало колоссальное и поистине роковое влияние на всю русскую историю, повернув её в сторону деспотизма, рабства, девальвации ценности человеческой жизни, гибели существовавших общественных связей и насаждению тотального военно-бюрократического государства, повёрнутого спиной к Западу и лицом к Востоку. По их мнению, азиатский деспотизм, самодержавие и крепостное право выросли на Руси из эпохи владычества монголов, преемницей которых стало Московское государство.

Другие историки, и среди них такие значительные, как С.М. Соловьёв, В.О. Ключевский и С.Ф. Платонов, напротив, полагали, что монгольское иго не оказало существенного и принципиального влияния на русскую историю, ибо монголы не остались на русских землях и серьёзным образом не повлияли на социально-политические процессы, протекавшие там. Так, В.О. Ключевский писал, что «власть хана… давала хоть призрак единства мельчавшим и взаимно отчуждавшимся вотчинным углам русских князей», будучи, однако, явлением поверхностным. Еще категоричнее был С.Ф. Платонов, полагавший, что «мы можем далее рассматривать внутреннюю жизнь русского общества в XIII в., не обращая внимания на факт татарского ига».

Существует и третья позиция, диаметрально противоположная первой. Её отстаивали и отстаивают представители так называемого «евразийского» направления в русской исторической науке и общественной мысли: Н.С. Трубецкой, Г.В. Вернадский (в 1920-е – 1930-е годы в русской эмиграции на Западе) и Л.Н. Гумилёв (в 1970-е – 1980-е годы в СССР). По их мнению, монгольского «ига» попросту не существовало, и Русь – исконно азиатская страна, заключив равноправный союз с Золотой Ордой, извлекла из него огромные выгоды в борьбе с агрессией Запада. Орда – заботливый защитник и верный партнёр Руси – помогла ей в становлении великого самодержавного государства.

Вопреки историческим фактам, евразийцы отрицают само наличие батыева нашествия, сводя его к отдельным «пограничным недоразумениям», и отвергают сам факт монгольского гнёта над Русью, говоря о равноправных, гармоничных и дружеских отношениях между ордынскими ханами и русскими землями. Так, Н.С. Трубецкой полагал, что «Московское государство возникло благодаря татарскому игу», что «в таких важных функциях государства, как организация финансов и почтовых сообщений, татарское влияние было решающим», и что «персонально значительный процент бояр и других служилых людей московского царя составляли представители татарской знати». Евразиец П.Н. Савицкий писал о монголах: «Действием ли примера, привитием ли крови правящим, они дали России свойство организовываться воедино, создавать государственно-принудительный центр, достигать устойчивости; они дали ей качество – становиться могущественной «Ордой»».

Наиболее подробную и современную версию «евразийства» развил в своих многочисленных, увлекательно написанных, но не выдерживающих серьёзной критики, трудах Л.Н. Гумилёв. Он, в частности, писал: «Ни о каком монгольском завоевании Руси не было и речи. Гарнизонов монголы не оставили, своей постоянной власти и не думали устанавливать.» По убеждению Л.Н. Гумилёва, имел место обычный набег, за которым последовал равноправный и обоюдовыгодный союз Руси и Золотой Орды, союз, начало которому положили два политических гения: хан Бату и князь Александр Невский. По словам Л.Н. Гумилёва: «Там, где вступают в дело татарские войска, крестоносный натиск быстро останавливается. Таким образом, за налог, который Александр Невский обязался выплачивать в Сарай… Русь получила надёжную и крепкую армию… Так союз с Ордой во второй половине XIII в, принёс Северо-Восточной Руси вожделенный покой и твёрдый порядок». Втянутая в сферу влияния Великой Монгольской Империи и ставшая частью «монгольского суперэтноса», Московская Русь, по Гумилёву, оказалась на пересечении караванных торговых путей и межкультурных контактов. Л.Н. Гумилёв категорично утверждал: «Русь была не провинцией Монгольского улуса, а страной, союзной великому хану, выплачивающей некоторый налог на содержание войска, которое ей самой было нужно». Так сын двух великих поэтов – Анны Ахматовой и Николая Гумилёва – далеко превзошёл своих родителей в полёте смелой фантазии и необузданного воображения.

Золотая Орда и её наследники

«Золотая Орда» – отнюдь не самоназвание значительной части Монгольской Империи. Так её называли на Руси. Сами же ордынцы именовали своё государство «Белая Орда» (Ак-Орда). Представление о Белой Орде, как о верховной власти, сформировавшись в конце XIII века, осталось и позднее. Много столетий спустя мусульмане юга и востока России называли московских царей и петербургских императоров «Белыми царями» (Ак Падишах), считая их непосредственными преемниками власти Белой Орды.

Улус Джучи (по имени старшего сына Чингисхана) или Золотая Орда или Белая Орда возникла в 1240-е годы, как западная часть великой и необозримой империи Чингисидов, подчинённая великому кагану в Каракоруме. Столицей Золотой Орды был город Сарай в Южном Поволжье, основанный ханом Бату (Батыем русских летописей), сыном Джучи и внуком Чингисхана. От Иртыша до Дуная, и от Руси до Закавказья – таковы были пределы Золотой Орды, включавшей в себя Приуралье, Западную Сибирь, Причерноморье, Кавказ и Крым. Она была населена покорёнными половцами (кипчаками), жителями разорённых Хорезма и Волжской Булгарии, а также многими другими народами, которые впоследствии стали именоваться татарами, по имени одного из уничтоженных монголами тюркских племен.

Уже при хане Берке, в 60-е годы XIII века Золотая Орда фактически стала автономной от Каракорума, сохраняя лишь номинальное подчинение ему и ввязавшись в полувековую борьбу с другими улусами (государствами) Чингисидов, правивших в Персии и на Ближнем Востоке.

Основой социально-экономической жизни Золотой Орды был контроль над торговыми путями, работорговля и нещадное ограбление покорённых территорий. В Орде находилось множество русских рабов и рабынь, ремесленников, заложников, ратников. Кто-то из них приехал в Орду по своей воле (как купцы или наемники), а большинство томились в неволе. Монголы долго сохраняли кочевой образ жизни и свою воинственную языческую религию. Тем не менее, оказавшись на перепутье между христианской Русью и мусульманской Средней Азией, ордынцы, по мере развития государства, нуждающегося в единобожии (цементирующем державу к освящающем власть верховного хана), должны были, подобно князю Владимиру I, сделать новый религиозный выбор. Хотя в Сарае с 1260 года существовала православная епископия, а многие из татар (в том числе, и из числа знати) приняли крещение (часто – в несторианской версии христианства), выбор веры был предопределен тем, что к началу XIV века в Золотой Орде доминировали чиновники-мусульмане и мусульманские купцы из Средней Азии. В 1314 году хан Узбек принял ислам и сделал его обязательной религией Золотой Орды, истребив и изгнав всех несогласных с этим выбором. Так Улус Джучи стал мусульманским султанатом.

Пережив политический и военный взлёт в середине XIII – начале XIV веков при великих ханах Бату, Берке, Ногае, Тохте и Узбеке, Золотая Орда вступила затем в затяжную полосу внутреннего кризиса («великой замятней» метко называли этот период 1360-х – 1370-х годов русские летописцы). Началась ожесточённая борьба различных военачальников и кланов за власть, причем темники (командующие туменами – десятитысячными отрядами) часто назначали и смещали (убивали) «своих» ручных ханов – марионеток из рода Чингисидов. (Ибо по традиции лишь члены этого рода могли претендовать на верховную власть.)

За двадцать лет в Сарае сменились двадцать пять ханов! Кровопролитная борьба между группировкам ордынцев и различными частями державы, сопровождающаяся массовой резнёй, а также неудачные войны с соседними государствами, ослабили империю Бату. Последний – и поистине смертельный – удар нанёс ей в 1389 и 1395 годах великий среднеазиатский правитель Тамерлан (Тимур), совершивший опустошительный поход в Поволжье и стёрший с лица земли золотоордынские города (им уж не суждено было вновь возродиться).

Золотая Орда как единое государство перестала существовать. Она раскололась на шесть частей, в большинстве своём вернувшихся к кочевому состоянию: Сибирское ханство (за Уралом), Казанское и Астраханское ханства (в Поволжье; при этом Казанское ханство было продолжателем Волжской Булгарии), Большую Орду (пытавшуюся в XV веке продолжать традицию Золотой Орды, – в Северном Причерноморье, Придонье и на Кавказе), Ногайскую Орду (в степях Прикаспия) и Крымское ханство (в Крыму и на Кубани). Первые пять ханств были постепенно, в течение XVI века завоёваны Московским царством, выступившим собирателем ордынских земель, преемником и наследником Золотой Орды в Восточной Европе. А Крымское ханство, став в конце XV века вассалом новой исламской сверхдержавы – Османской (турецкой) Империи, просуществовало до конца XVIII века, когда также было захвачено Российской Империей.

Альтернативы XIII века: главный враг – на Западе или на Востоке?

Подвергнувшись монгольскому завоеванию с Востока и одновременному натиску немецких рыцарей-крестоносцев с Запада, русские земли оказались в середине XIII века перед непростым выбором: где искать союзников и кого считать главным противником? Этот выбор должен был на многие века определить судьбу Руси. По словам С.Т. Жуковского и И.Г. Жуковской: «Из этой тяжёлой и унизительной ситуации существовало два выхода: либо искать союзников для отпора, либо окончательно забыть о былой самостоятельности и встроиться в монгольскую империю. Оказавшиеся на этом перекрёстке истории русские князья Даниил Галицкий и Александр Невский избрали разные дороги и тем самым во многом предопределили разные судьбы Северо-Востока и Юго-Запада Руси». В то время как Даниил Галицкий искал помощи против монголов на Западе – у папы римского и соседних западных государств (хотя и безуспешно), «Александр Невский активно и последовательно встраивая подвластные ему земли в государственную систему Монгольской империи. На этом пути ему приходилось круто ломать вольнолюбивые привычки своих подданных. Через десять лет после Ледового, побоища победитель рыцарей и защитник Новгорода вновь пришел в город – на этот раз его дружина охраняла татарских чиновников, проводивших перепись населения для сбора дани».

Политика Александра Невского строилась на безоговорочном принятии власти Орды, свирепом подавлении народных восстаний против неё, опоре на татарские войска в борьбе против вольных городов и политических соперников на Руси, и в столь же категорическом неприятии Запада. Князь Александр отверг все предложения папы и других христианских государей о союзе против монголов.

В 1257 году в Новгороде, до того независимом от ига Орды, произошло восстание против установления монгольской власти (проводником которой выступал князь Александр Ярославич) и против переписи населения, проводимой для установления размеров выплаты дани в Орду (эта перепись не только ограничивала вольности новгородцев и ложилась на их спины экономическим бременем, но и напомнила им один из признаков Конца Света, описанный в Апокалипсисе). Александр Невский сурово подавил это восстание, приведя в Новгород татарский отряд и свою дружину, а зачинщиков восстания приказал жестоко пытать. После этого им, по его повелению, выкололи глаза и отрезали носы (этот чудовищный обычай был позаимствован князьями из Орды, как и многие другие). Своего же сына, князя Василия, поддержавшего восставших, Александр изгнал из Новгорода.

А в 1252 году, когда брат Александра, великий князь Владимирский Андрей Ярославич, заключив союз с Даниилом Романовичем Галицким, попытался восстать против Золотой Орды и сбросить постылое иго, князь Александр Невский поспешил с доносом на брата в Орду. Он сообщил о нелояльности своего брата Сараю и сокрытии им части «выхода» (дани) в Орду, а также о подготовке им восстания, и привёл на Русь татарское войско («Неврюеву Рать»), в союзе с которым, вместе со своей дружиной, разбил своего брата в жестокой битве под Переяславлем. Во главе татарской армии Александр сжёг ряд главных русских городов и, в награду за беззаветную преданность новым хозяевам Руси, сам получил от захватчиков ярлык на великое княжение Владимирское. (В это же время князь Даниил Галицкий сумел разгромить аналогичную монгольскую карательную армию и несколько лет успешно отстаивал независимость своих русских земель).

Подобную политику сотрудничества с ханами, подавления народных восстаний, доносов и привлечения татарских войск на Русь, продолжили и сыновья Александра Невского князья Дмитрий и Андрей. При этом уже в XIII–XIV веках складываются (при активном участии православной церкви и князей-коллаборационистов) мифы о легитимности и непобедимости монгольской державы, о невозможности и незаконности сопротивления ей и нереальности попыток свергнуть монгольское иго, о необходимости покорно принимать его и о «мудрой политике» князей, ведущих себя подобным образом и будто бы рабской преданностью Орде оберегающих Русь от набегов и «чрезмерного» разорения. Князь Александр Ярославич (через пару веков получивший прозвище «Невский») стал образцом для подражания и центральным персонажем героической и политической мифологии Залесской Руси, а в 1547 году был официально канонизирован как святой. Если Орда поддерживала рост могущества православной церкви на Руси, то разгром Константинополя крестоносцами и наступление немецких рыцарей-крестоносцев в Прибалтике (где они сталкивались с встречной русской экспансией в борьбе за колонизацию и подчинение местного населения: эстов, финнов, ливов, пруссов и др.) сделали католический Рим и Запад вообще главным врагом в глазах русской православной церкви.

В целом, по словам современного историка В.Я. Хуторского, «отразив натиск с Запада, Русь была вынуждена подчиниться Востоку». Если ещё многие византийцы, решая подобную же проблему, говорили, что «чалма лучше тиары» и предпочли двумя веками спустя сдать Константинополь туркам, чем принять помощь и союз от католических стран, то и русские князья и духовенство в Северо-Восточной Руси предпочли покориться «басурманам», чем идти на союз с «латинянами». Напротив, Юго-Западная Русь избрала в этой ситуации противоположный путь: сближение с Западом, объединение вокруг Литовского княжества, спасение от ордынцев, усиление федералистско-договорных тенденций социальной жизни и ослабление тенденций авторитарных.

Оценки этого стратегического исторического выбора в современной науке существенно разнятся. Представители «евразийского» направления восторженно оценивают выбор Александра Невского. Так, историк-евразиец Г.В. Вернадский писал: «Александр Невский, дабы сохранить религиозную свободу, пожертвовал свободой политической, а два подвига Александра Невского – его борьба с Западом и его смирение перед Востоком – имели единственную цель – сбережение православия как источника нравственной и политической силы русского народа.»

По мнению крупнейшего евразийца Л.Н. Гумилёва, натиск Запада грозил Руси потерей не только политической независимости, но и культурно-религиозной самобытности (с обращением в католическую веру). «Союз Руси и Орды», созданный титаническими усилиями Александра Невского, был, по словам Л.Н. Гумилёва, «благом для Руси» как в борьбе с католической экспансией, так и «с точки зрения установления порядка внутри страны».

Иначе оценивает этот выбор американский историк Джон Феннел. По его мнению, проордынский курс Александра Невского способствовал укреплению монгольского владычества, в то время как деятельность князей Даниила Романовича Галицкого и Андрея Ярославича позволяла Руси освободиться от гнёта со стороны Орды уже в середине XIII века. Ведь, если Даниил Галицкий мог успешно противостоять Орде, опираясь лишь на скромные силы своих земель, то присоединение к его союзу с Владимирским князем Андреем Александра (вместо предательского доноса) могло бы переломить ситуацию и освободить все русские земли от монголов. Джон Феннел полагает: «Так называемое татарское иго началось не столько во время нашествия Батыя на Русь, сколько с того момента, как Александр предал своих братьев… Александр не сделал ничего, чтобы поддержать этот дух сопротивления Золотой Орде. Требуется беспредельная щедрость сердца, чтобы назвать его политику самоотверженной».

Борьба новгородцев со шведами и немцами за колонизацию Прибалтики

В XII–XIII веках немецкие крестоносцы начинают «Натиск на Восток» с целью покорения и крещения в католичество языческого населения Прибалтики (племён эстов, пруссов, карел, ливов и литовцев). Орудием этой политики явился рыцарский Орден Меченосцев, созданный в 1202 году. В то же время подобное проникновение в Восточную Прибалтику предприняли в XII–XIII веках шведы (они, прежде всего, подчиняли и крестили угро-финские племена).

Одновременную интенсивную колонизацию и христианизацию (но уже в православие) балтийских племён (ижоры, води, чуди, карелы, суми (саамов)) вёл Великий Новгород, стремившийся напрямую вести торговлю с ганзейскими городами и собирать дань мехами с захваченных территорий. Естественно, всё это привело к острому конфликту и затяжной конфронтации между новгородцами, немцами и шведами за доминирование на прибалтийских землях. В 1187 году новгородцы вместе с карелами захватили, разграбили и разрушили столицу Швеции Ситгуну (нынешний Стокгольм), увезя в Новгород в числе прочей добычи в качестве трофея церковные ворота, а затем неоднократно нападали на шведские владения в Финляндии, В 1227 году новгородцы принудительно и жестоко провели всеобщее крещение карел по православному обряду – «мало не все люди» (по словам летописи). Что же касается отношений Новгорода с немцами, то здесь интенсивные торговые контакты порой сменялись взаимными вторжениями и набегами.

После того, как Орден меченосцев (разгромленный литовцами в великой битве при Шяуляе в 1236 году) прекратил свое существование, уступив место тевтонскому Ордену, этот Орден начал завоевание земель славян пруссов. Тевтонскому Ордену удалось даже ненадолго подчинить себе Псков в 1241 году (при активной поддержке части горожан, тяготившихся новгородским гнётом), однако город вскоре был отбит войском. новгородцев во главе о князем Александром Ярославичем, 5 апреля 1242 года Александр Невский, возвращавшийся с войском после грабежа земель эстов, был на льду Чудского озера настигнут отрядом крестоносцев и в жестокой битве разбил тевтонских рыцарей.

А в 1268 году в битве под замком Раковором новгородское войско во главе с сыном Александра переяславским князем Дмитрием Александровичем и в союзе с «низовскими» полками нанесло тевтонским рыцарям сокрушительное стратегическое поражение.

Подводя итоги военным столкновениям XIII века за колонизацию Прибалтики, выдающийся современный историк И.Н. Данилевский отмечает: «Речь, очевидно, может идти только о борьбе Новгорода, Пскова и Ордена за раздел «сфер влияния» в восточной Прибалтике. Причём Псков сплошь и рядом оказывался не союзником, а соперником Новгорода и иногда выступал вместе с Ригой (крепостью крестоносцев – П.Р.)». Основным же объектом нападений являлось местное население: чудь, ливы, эсты и другие языческие племена Прибалтики, принуждаемые к насильственному крещению в католичество или православие и подвергавшиеся грабежу с обеих сторон.

4.2. Русь Литовская (XIII–XVI века)

Словосочетание «Русь Литовская» кажется сегодня довольно странным и непривычным. А между тем Великое Княжество Литовское и Русское (далее везде сокращённо – ВКЛ, П.Р.), возникшее в начале XIV века и раскинувшееся вскоре от Чёрного до Балтийского моря было крупнейшим государством Восточной Европы, подлинным и прямым наследником Киевской Руси, спасителем большей части русских земель от монгольской власти и, наконец, государством, в котором, хотя правящая династия и была литовской, однако русский язык был основным, а русские православные люди составляли более трёх четвертей всего населения.

Появление и рост этого образования приходится на XIII век – эпоху, когда с востока на Русь обрушилось страшное монгольское нашествие, а с запада – экспансия немецких рыцарских орденов, огнём и мечом насаждающих католичество. В это время, когда Северо-Восточная Русь была обескровлена ордынцами, а её князья вступали с ханами во взаимовыгодный симбиоз по совместному порабощению населения (надолго утратив претензии на объединение всей Руси), когда Даниил Галицкий потерпел поражение в борьбе с Ордой и был вынужден признать её власть, а новгородцы предпочитали откупаться от Орды данью (через посредничество её агентов – великих князей Владимирских), по словам современного историка С.В. Думина: «Лишь княжества Запада Руси сохраняли свободу, надежно прикрытые от ордынских туменов владениями соседей, лесами и болотами. (Кстати, одно из объяснений происхождения названия «Белой Руси» – от свободных земель, земель не плативших дани хану).»

Защитниками и объединителями Западной Руси выступили литовские великие князья, сыгравшие на этом этапе роль, отчасти сходную с ролью норманнских конунгов в Киевской Руси. Как указывает С.В. Думин, возникновение Великого Княжества Литовского и Русского «явилось результатом компромисса, соглашения между литовской знатью и местным восточнославянским боярством. Следует добавить, что подобный компромисс был бы невозможен без поддержки горожан, во многих западнорусских княжествах сохранявших в политических делах решающий голос.» Так возникло балто-славянское объединение – Великое Княжество Литовское и Русское, в котором славяне составили подавляющее большинство населения, а балты (литовцы) дали княжескую династию и часть правящей элиты (впрочем, стремительно русифицирующейся и принимающей православие), подобно тому, как Киевская Русь была норманно-славянским образованием.

Литовцы – небольшой воинственный народ земледельцев, охотников и скотоводов, дольше всех в Европе (до конца XIV века) сохранявший верность язычеству, – под ударами крестоносцев объединился вокруг одного князя и был заинтересован в поддержке со стороны восточных соседей – славян. А те, в свою очередь, нуждались в литовской защите от ордынской угрозы. На почве этой общности интересов и произошло стремительное и добровольное соединение огромных территорий в Восточной Европе в единое (и очень рыхлое) государственное образование, само двойственное название которого говорило о взаимовыгодности этого союза: Великое Княжество Литовское и Русское.

Поскольку литовские князья, защищая русские княжества от врагов (крестоносцев с запада и монголов с востока), при этом не навязывали никому свою веру и не покушались на вольности городов и привилегии бояр, вхождение русских княжеств в Литовское княжество происходило добровольно и стремительно. Литовские князья приглашались на княжение в русские города и заключали с ними договоры (уставные грамоты), обещая «новин не вводить и старины не рухать». Таким образом, ВКЛ складывалось изначально как федерация различных земель и территорий, основанная на договорных принципах и со слабой центральной властью. Местные княжества и города лишь должны были выплачивать Великому князю небольшую дань и выставлять в общее ополчение отряды своих воинов.

Первым Великим князем Литовским и Русским был Миндовг, провозгласивший себя князем в 1237 году (в том самом жутком году, когда орды Батыя обрушились на Залесскую Русь). Миндовг объединил коренную, языческую Литву и православные княжества, называемые «Чёрной Русью» (со столицей в Новогрудке, куда он был приглашен на княжение). Под властью Миндовга объединились Слоним, Гродно и ряд других русских и литовских городов. Сын и наследник Миндовга, князь Войшелк не только принял православие, но в религиозном порыве даже постригся в монахи. Сам же Миндовг то принимал католичество из рук папы (вместе с короной короля), то затем вышел из него и вернулся в язычество (и то и другое – по политическим мотивам). Это колебание литовских князей между православием, язычеством и католицизмом на два столетия будут характерны для властителей Великого княжества и во многом определят его историю.

В 1263 году, когда Миндовг был убит заговорщиками, его сын Войшелк расстригся из монахов, жестоко отомстил убийцам отца, объединил в своих руках юное государство, но сам вскоре был убит. Литовские князья, приглашаемые на княжение в русские земли, вместе с их дружинами, привносили в жизнь этих земель динамичный и воинственно-героический элемент (подобно викингам-варягам в Древней Руси) и воспринимались не как завоеватели или хозяева, но как союзники и защитники. По справедливому замечанию С.В. Думина: «Стремление литовских князей расширять свои владения объективно отвечало реальному стремлению восточнославянских земель к объединению» – объединению добровольному, федеративному и способному противостоять крестоносцам и монголам.

Окончательно объединил ВКЛ и заложил начало правящей династии великий князь Гедимин (1316–1341). Гедимин превратил Великое княжество в центр сопротивления татарскому игу и центр объединения Руси (на тот момент – единственный центр, ибо княжества Северо-Востока Руси в то время погрязли во взаимной борьбе и не помышляли об освобождении из-под власти Орды). Так, при поддержке Гедимина избавился из-под татарского ига Смоленск. В 1339 году город отказался платить дань ханам, был осажден московско-татарским войском (в нём находился и Иван Калита – московский князь и преданный слуга хана), но при помощи литовцев окончательно отстоял свою независимость.

Система союзов и династических браков позволила Гедимину присоединить к княжеству (с новой столицей в Вильно) Витебск, Волынь, Полоцк, Туров, Пинск, Минск, Брест, Чернигов, Киев – около восьмидесяти древнерусских городов. Опираясь на поддержку ВКЛ, западнорусские земли обретали свободу от ненавистного ига. Подобно Миндовгу, Гедимин умело балансировал между западным и восточным христианством, покровительствуя православной церкви и одновременно обещая папе принять католичество, в случае прекращения нападений со стороны крестоносцев. По замечанию С.В. Думина, при Гедимине «в целом расширение Великого княжества проходило сравнительно мирно, поскольку условия присоединения земель к этому государству способны были удовлетворить наиболее влиятельные круги местного населения: боярства, горожан и (с оговорками) церковь». В то время, как Волынь присоединилась к ВКЛ, галицкие земли в это время были захвачены Польским королевством, а Закарпатская Русь – венграми.

В середине XIV века Русско-Литовское государство простиралось от Карпат до Оки, от Западной Двины и Балтийского побережья до Подолии. Русские земли составили 9/10 территории державы Гедимина и его потомков, а русское население – более трёх четвертей его жителей. Как пишет С.В. Думин, «к XIV – началу XV вв. именно под властью литовской династии оказалась большая часть Киевской Руси». Причём славянское население воспринимало это присоединение не как завоевание и иго (подобное татарскому), а как добровольный союз и восстановление Киевской Руси (что отражено и в названии – «Великое княжество Литовское и Русское»). Важно подчеркнуть, что ВКЛ не только включило в себя основную часть земель Киевской Руси, но и по своему устройству напоминало государство киевских Рюриковичей, сохраняя институты местного самоуправления, традиции, церковь, вече, нормы «Русской Правды», федеративные принципы устройства и, одновременно, давая надежную защиту от Орды. Гедимин и его сыновья женились на русских княжнах, многие литовские князья и аристократы переходили в православие. По словам С.В. Думина: «Держава Гедимина по своей административной структуре напоминала свою историческую предшественницу – Киевскую Русь времён первых Рюриковичей. Её правитель не ставил своей целью жёсткую централизацию… Фактически сменились лишь правители: место большинства здешних Рюриковичей… заняли, как правило, родственники Гедимина».

Острым и открытым вопросом на протяжении всего XIV века оставался вопрос об окончательном выборе веры для княжеской династии – от него зависела дальнейшая судьба Литовской Руси (да и остальной части Руси также). Характерной чертой нового образования с самого начала стала небывалая веротерпимость и плодотворное совместное сосуществование различных этнических и конфессиональных общностей. Так в столице – Вильно соседствовали «русский квартал», населённый православными ремесленниками и торговцами, и два католических монастыря. Помимо славян и литовцев в княжестве жили бок о бок поляки, евреи, армяне, немцы и татары, находя между собой общий язык.

Стремление русских земель к единству было столь велико, что даже традиционное разделение ВКЛ между сыновьями Гедимина после его смерти не привело к распаду государства (как случилось, например, с Киевской Русью после смерти Ярослава Мудрого). Напротив, именно в середине – второй половине XIV века ВКЛ достигает высочайшего расцвета и стремительно продолжает процесс объединения древнерусских земель и их освобождения из под гнета Орды.

Власть в ВКЛ быстро захватил замечательный дуумвират, состоявший из двух великих сыновей Гедимина – братьев-князей Ольгерда и Кейстута. Это был редкий в истории пример братской солидарности и дружбы, столь редкой среди политиков-государей, на протяжении трёх с половиной десятилетий (1341–1377) управлявших государством. Кейстут, признавший Ольгерда Великим князем, управлял западной частью княжества, коренной Литвой (со столицей в Троках) и успешно отбивался от крестоносцев, в то время как Ольгерд вёл героическую борьбу против Золотой Орды и завершал процесс объединения русских земель. Отважный рыцарь, строитель замков, последний язычник и великий воин, Кейстут, и талантливый дипломат и превосходный полководец и политик Ольгерд, хорошо дополняли друг друга. По справедливому замечанию С. В. Думина, при детях Ивана Калиты и Гедимина конфликт между Москвой и Литвой «приобретает характер открытой борьбы за обладание «всею Русью», причём единственным политиком, способным в тот момент реально выдвигать такую задачу, будет сын Гедимина Ольгерд… Этот человек, за два десятилетия до Дмитрия Донского одержавший ряд блестящих побед над ордынцами, освободивший из-под ханской власти множество русских земель, объединивший под своим скипетром большую часть исторической территории Киевской Руси и вполне реально претендовавший на то, чтобы завершить этот процесс и на Северо-Востоке (при активной поддержке Твери), в трудах большинства российских историков оказывается коварным завоевателем, «находником»». (Что связано, конечно, с неприкрытой оголтело промосковской тенденциозностью отечественной исторической науки, во многом сохраняющейся даже до сих пор и полностью искажающей истинную историческую ретроспективу видения событий). Ольгерд был женат на тверской княжне Ульяне, перед смертью принял православие.

Однако церковные иерархи Северо-Восточной Руси (во главе с митрополитом Алексием) с подозрением и ненавистью относились к Ольгерду и категорически выступили против его объединительной и освободительной политики, оказав поддержку своекорыстной и сепаратистской линии Москвы на раскол Руси и на отрыв Залесской Руси от основной части русских земель. Именно из-за ожесточённого сопротивления этих церковных иерархов не удались планы завершения объединения всей Руси в рамках ВКЛ. По словам С.В. Думина: «Именно православная церковь видела в литовских князьях (сперва язычниках, затем католиках) своих идейных противников. Преодолеть её нередко скрытое, но мощное сопротивление могло бы только официальное крещение Литвы в православие. При Ольгерде такой шанс еще сохранялся», однако не был реализован. Ольгерд был исключительным, поистине выдающимся правителем, отмечает С.В. Думин: «Талантливый человек, порой вспыльчивый, но великодушный и щедрый, отважный воин, блестящий дипломат, действительно великий князь, государь Литвы и Руси.

Но история поставила предел его планам, и грандиозная задача возрождения древнерусского государства в прежних и даже более широких пределах не была решена, натолкнувшись на сопротивление северо-восточных княжеств, сплотившихся вокруг регионального центра – Москвы».

Тем не менее, Ольгерду и Кейстуту удалось сделать очень многое: окончательно присоединить к ВКЛ Чернигов, Киев и Подолию, разбить в 1362 году в грандиозной битве у Синих Вод огромное татарское войско, освободив Южную Русь от ордынского ига и расширив границы Великого княжества до Чёрного моря. Хотя именно в это время галицкие земли были окончательно захвачены Польшей, влияние ВКЛ в Пскове и Новгороде несколько ослабло, а в 1348 году литовско-русские войска были разгромлены крестоносцам, братьям-князьям удалось оправиться от всех тяжелых ударов, привлечь в союзники Тверское княжество. Как отмечает С.В. Думин: «Ольгерд и Кейстут выдвинули в 1358 году программу объединения под властью Великого княжества Литовского и Русского всех балтских и восточнославянских земель, программу, направленную прежде всего против Ордена и Золотой Орды… Вильно оказался единственным центром, способным отстаивать общерусскую программу, в тот период имевшую чётко выраженную антиордынскую, освободительную направленность». И эта программа неуклонно и последовательно воплощалась в жизнь.

При Ольгерде и Кейстуте ВКЛ стало самым крупным и мощным государством Восточной Европы, раскинувшимся от Балтийского до Чёрного моря, строящимся на федеративных, договорных принципах, дающим жителям защиту от внешнего врага и не вносящим серьёзных изменений в местную религиозную или социальную жизнь (в отличие от московской централизации, деспотизма и перекройки всех социальных отношений и связей). Вильно, Троки (Тракай), Полесье, Чернигово-Северские земли, княжества Верхней Оки, Полоцк, Витебск, Минск, Киев, Волынь, Туров, Пинск, Подляшье и Подолия, Брянск – таковы основные центры и территории, вошедшие в состав ВКЛ в это время. Победа в сражении у Синих Вод (за 20 лет до Куликовской битвы), сокрушив власть Орды, подняла престиж великого князя на огромную высоту, показав его признанную роль как защитника Русской земли от монголов.

В 1368, 1371 и 1372 годах Ольгерд в союзе с Тверью трижды ходил на Москву, разбивал армии московитов и осаждал кремлёвскую крепость, пытаясь присоединить и Залесскую Русь к Великому княжеству Литовскому и Русскому – но, увы, безуспешно! Камнем преткновения, не позволившим завершить начатое Ольгердом освобождение Руси от ига татар и объединение, явился вопрос о вере. Антилитовская узкосепаратистская политика возглавляемой митрополитом Алексием церковной иерархии Северо-Восточной Руси (предпочитавшей власть покровительствующей церкви Орды освобождению страны и объединению Руси вокруг ВКЛ) не позволила Ольгерду добиться своего. Впрочем, он боролся за учреждение в Константинополе патриархом митрополии в Киеве, желая возвращения древней столице статуса и церковного центра Руси (ибо московские митрополиты безответственно покинули большую часть своей православной паствы, живущей в ВКЛ).

Подытоживая смысл политики Ольгерда и Кейстута, С.В. Думин пишет: «Для победы над объединённым рыцарством, за плечами которого в тот момент стояла вся католическая Европа, требовалась поддержка боярства русских земель. Лишь общерусская программа гарантировала сохранение Великого княжества Литовского и Русского как единого государственного организма… Сам характер Великого княжества – мощного, динамичного балто-славянского государства – диктовал его лидерам активную объединительную политику, в конечном итоге вполне отвечавшую стратегическим интересам и Литвы, и Руси». В лице Москвы объединительные и антиордынские усилия Литвы и Твери натолкнулись на противодействие. Московские церковники и князья предпочли остаться слугами хана, чем получить освобождение из рук Ольгерда. При этом большая часть даже земель Северо-Восточной Руси ориентировалась в это время на Вильно: могучая и гордая Тверь была стратегическим и долгосрочным союзником ВКЛ, в Новгороде и Пскове существовали мощные пролитовские группировки, Смоленск и Верховские княжества (на Оке) колебались между Литвой и Москвой.

Однако после смерти Ольгерда (в 1377 г.) шанс завершить объединение Руси был на некоторое время (но пока не окончательно) упущен. Между сыном Ольгерда – Ягайло и братом и племянником Ольгерда – Кейстутом и Витовтом начинается ожесточённая борьба за власть, в ходе которой Ягайло предательски убил своего дядю Кейстута и завладел престолом ВКЛ. Сначала, в 1381 году, Ягайло попытался заключить стратегический союз с Московией, породнившись с князем Дмитрием (вот и ещё один шанс завершить объединение Руси Литвой!), но в 1382 году Москва была разгромлена и дотла сожжена ханом Тохтамышем и надолго утратила ценность в глазах литовского правителя.

Именно при Ягайло происходит исторический судьбоносный поворот Руси Литовской на Запад – в сторону Польши. Союз Польши и Литвы был основан на общности интересов двух народов и наличии общего противника – Тевтонского Ордена. Начало польско-литовского союза относится ещё к 1325 году, когда князь Гедимин отдал свою дочь Альдону замуж за польского короля Казимира. Другим общим врагом Польши и Литвы были ордынцы и их подручные – русские князья Северо-Восточной Руси. Стремясь к союзу с Польшей, Ягайло одновременно хотел обезопасить себя и от Ордена, и от Орды, и от Москвы, и от своих противников в Литве. Польские же магнаты, со своей стороны, надеялись присоединить огромное Великое княжество Литовское и Русское к польской короне. 15 августа 1385 года в Крево была подписана уния, по которой сын Ольгерда Ягайло становился польским королем, получал руку юной польской королевны Ядвиги, переходил в католицизм (под именем Владислава) и обещал обратить в католичество языческую Литву (чем, кстати, устранялся формальный повод к нападениям на неё со стороны Ордена) и присоединить Литовско-Русские земли к Польше. Эта уния определила на многие столетия историческое развитие всей Восточной Европы. Союз между польским, литовским и русским народами отвечал их интересам, укреплял торговые связи на восточноевропейском пространстве, вёл к объединению военных усилий этих стран и повлёк за собой дальнейшее ослабление центральной власти и усиление аристократии внутри них, Принятие католицизма на смену древнему язычеству позволяло литовской правящей элите сохранить свое этническое своеобразие, не растворившись в массе православного русского населения, ознаменовало поворот Литовской Руси на Запад, лицом к Европе и – спиной к монголам и Монгольской Руси.

Однако многие литовские бояре и князья (язычники и православные) не приняли вхождения Литвы в состав Польши. Во главе этого мощного движения встал энергичный сын Кейстута и кузен Ягайло Витовт (Витовт Великий, 1392–1430). Ему удалось отстоять независимость ВКЛ от Польши и добиться от Ягайло признания его Великим князем Литовским и Русским. Уния сохранялась, также как сохранялся и союз двух стран против Ордена, но Литовско-Русское государство не поглощалось Польшей. По словам С.В. Думина: «Союз Литвы и Польши был фактическим союзом двух равноправных монархов, и Великое княжество в неприкосновенности сохраняло собственную государственность, суверенитет, лишь постепенно усваивая некоторые польские государственные институты и юридические нормы, приемлемые для местного населения (прежде всего, боярства).» Этот союз дал впечатляющие плоды: в 1410 году объединённое польско-русско-литовское войско наголову разбило войско Тевтонского Ордена в великой битве у Грюнвальда, после чего начинается упадок государства крестоносцев.

При Витовте ВКЛ в последний раз достигает наивысшего могущества и, вероятно, в последний раз предпринимает имевшую все шансы на успех попытку завершить, наконец, объединение русских земель. В 1395 году к ВКЛ присоединяется Смоленское княжество. Витовт присоединяет также Вязьму и ряд княжеств на Оке (Верховские земли). В 1427 году Тверь и Псков, а в 1429 году и Рязань признают себя вассалами Витовта, на Литву отныне ориентируются и новгородские бояре. Вассалом Витовта признал себя и Крымский хан. В это время и Москва выступает как «младший брат» и вассал Литовской Руси: московский князь Василий I был зятем Витовта и, умирая, назначил его опекуном собственного малолетнего сына Василия II, передав ему тем самым власть над Московией.

Но победоносное и триумфальное наступление Литовской Руси вновь останавливает неожиданная и страшная, поистине трагическая, случайность! В 1395 году Витовт попытался посадить на ордынский трон в Сарае изгнанного оттуда своего ставленника хана Тохтамыша, бежавшего под его опеку и пообещавшего отдать ему навеки всю Русь во владение. Однако произошла роковая и громадная непоправимая катастрофа: в 1399 году на реке Ворскле огромное стотысячное русско-литовско-татарское войско Витовта и Тохтамыша было наголову разбито и полностью уничтожено монгольской армией Едигея и Тимир-Кутлука (противников Тохтамыша), что надолго ослабило ВКЛ (ибо в этой битве пал весь цвет литовского и русского воинства и аристократии) и помешало завершению объединения Руси вокруг Вильно. Если Ольгерду в его борьбе за объединение Руси помешала проордынская и сепаратистская корыстная политика московских князей и сопротивление связанных с ними церковных иерархов, то Витовта постигла неудача из-за страшного и невиданного разгрома 1399 года.

В 1430 году Витовт, впрочем, вновь был близок к своей цели – он получил королевскую корону от императора Священной Римской Империи и готовился окончательно присоединить к Руси Литовской Москву (в которой в это время бушевала междоусобная война) – но умер в полушаге от желаемого. А после его смерти ВКЛ на десять лет погрузилось в пучину раздоров и конфликтов между православным и католическим населением. Витовт проводил политику централизации, укрепления своей власти в таком рыхлом образовании, как ВКЛ, смещая местных князей с их престолов и заменяя их собственными наместниками. С.В. Думин отмечает «стремление Витовта продолжить дело своих предшественников, добиться создания в Восточной Европе мощного государства, ядром которого, как и прежде, являлись бы восточнославянские земли. И эту программу, как это ни парадоксадьно, унаследовал правнук Витовта, великий князь Московский Иван III.» Подобно Ольгерду, Витовт оборонялся на Западе от крестоносцев (в союзе с Польшей) и продвигался на восток, объединяя и освобождая русские земли. Будучи католиком, он поддерживал православную церковь как орудие своей политики.

В 1413 году новая уния (Городельская), подписанная между Литовской Русью и Польшей (кузенами Витовтом и Ягайло) признавала независимое существование ВКЛ в союзе с Польской короной. Литовская католическая аристократия отныне получала привилегии (равенство с польскими панами и доступ к высшим должностям), в то время как православное население, не подвергаясь гонениям, в то же время автоматически оказывалось «людьми второго сорта». При этом уния с Польшей сделала личную власть Литовского Великого князя более ограниченной, избираемой (а не наследственной), ослабив центральную власть и усилив литовскую католическую аристократию. Верховной властью в ВКЛ становились отныне сеймы (съезды) литовских панов. Постепенно происходит полонизация (ополячивание) и окатоличивание правящей элиты ВКЛ.

Здесь следует ненадолго остановиться на внутренних порядках, социальной структуре и политических особенностях Литовской Руси XIII–XV веков (от Гедимина до Витовта). В отличие от Монгольской Руси, в Руси Литовской сохранились и укрепились древнерусские институты общинной демократии, федеративно-договорные принципы социальной жизни. Между великим князем и местными князьями заключались договоры (ряды), как между вассалами и сюзеренами, власть великого князя была предельно ограничена Радой (советом из высших чинов государства) и сеймом (съездом шляхты), города могли изгонять княжеских наместников и приглашать себе новых («на их воле»). На разных землях существовали различные традиции, особенности и обычаи, слабо нарушаемые княжеской властью. Князья были вынуждены выдавать «привилеи» – грамоты о правах и вольностях различным землям, городам и сословиям. По словам С.Г. Пушкарёва: «Литовско-русское государство носило характер федерации областей и земель, сохранявших свое особое областное устройство и объединенных лишь верховной властью господаря великого князя и его пановрады». Решающую роль в ВКЛ играли бояре: в отличие от Монгольской Руси так здесь называли не высших чинов великокняжеского двора, а всех служащих государю лиц благородного происхождения (с XVI века под влиянием Польши их будут именовать «шляхтой»). Мощной и влиятельной группой населения были также горожане («мещане»). У них были свои органы местного самоуправления, выборные лица («войты»), широкие права и привилегии. Города совместно владели коллективной собственностью – землёй вокруг города, с выпасами, лесами и рыбными ловлями (всё это вместе называлось «волостью» и напоминало античные полисы). По словам современного историка А.Ю. Дворниченко: ««Волость Полоцкая», «волость Смоленская» и т. д. – обычные выражения документов. Как и в древнерусский период, термин «полочане», «смольняне», «торопчане» и пр. обозначал не только жителей этих городов, но население всей земли… при котором города-государства по-прежнему имели свои рубежи.» При этом город выступал как политический, экономический, военный, культурный и религиозный центр волости. Как отмечал А.Ю. Дворниченко, «в борьбе с князем община выступала не как разрозненная масса, а организованно, в форме веча». Князь был вынужден подписывать договор с «волостью» о том, что он обязуется защищать эту землю и не будет посягать ни на общий суд, ни на коллективную земельную собственность. Назначаемые князем воеводы и чиновники должны были судить суды при участии представителей местного населения и на основании местного права. Характерными чертами общества в Литовской Руси XIV–XV веков было наличие городского ополчения (как основной военной силы), общинного суда, веча, городского коллективного землевладения, повсеместные федеративные и договорные принципы устройства, слабая сословная дифференциация и очень слабая княжеская власть, а также отсутствие громоздкого государственного аппарата управления.

Лично свободные крестьяне – «люди», живущие большими семьями, коллективно владели землёй. Они были организованы в общины во главе с выборными «старцами», составляли основную массу земледельческого населения и платили небольшую дань великому князю. Существовали также и рабы, и зависимые от знати крестьяне. Но вообще сословия в ВКЛ были слабо дифференцированы.

Многоукладность, терпимость, федеративно-договорные принципы, сосуществование различных земель, конфессий, этносов, постоянное ослабление центральной власти – характерные черты жизни ВКЛ (во всём противоположные Монгольской Руси). В то время как в Монгольской (Северо-Восточной) Руси происходила трансформация в сторону азиатского деспотизма, в Литовской Руси (Западной и Южной) происходило развитие и укрепление киевских вечевых традиций. Городское вече, сохранившееся до середины XVI века, призывало и изгоняло князей и наместников, решало хозяйственные вопросы (подати, торговля, коллективное землевладение), осуществляло высший суд и решало вопросы внешней политики, формировало ополчение, избирало должностных лиц, заключало договоры. По словам А.Ю. Дворниченко, в ВКЛ «государство практически не принимало участия в осуществлении карательных функций». Литовско-Русское государство отчасти жило по традициям обычного права, отчасти по нормам «Русской Правды». И государственная власть, и крупная земельная собственность долго не получали серьёзного развития в ВКЛ. Суд вершился общиной и, в сущности, являлся земским (общественным), а не государственным органом. Корпорации шляхты, религиозные братства, казацкие республики, городские веча, сельские общины, цеха, объединявшие ремесленников одной профессии, – таково разнообразие социальных форм самоорганизации населения в Литовской Руси.

Однако ситуация начинает меняться в XVI веке, по мере усиления ополяченной католической аристократии (встающей над обществом и концентрирующей в своих руках власть и земельную собственность), роста крупного землевладения, формирования сословий, развития социальной дифференциации внутри городского населения, ведущей к гибели общины. Одновременно с этим начинается упадок местного самоуправления и общинных связей среди населения. В это время, по замечанию А.Ю. Дворниченко, «идёт процесс перехода от древнерусских городов-государств, с их ярко выраженными демократическими традициями, к сословно-аристократической монархии, с её социальными антагонизмами». Постепенно государственное право и суд приходят на смену обычному праву, города-государства подвергаются социальному расслоению и ослаблению, вся политическая власть в стране переходит к земельной аристократии (католической), шляхта резко обособляется от крестьян и слуг, великокняжеская власть ещё более ослабевает, а крестьянство лишается личной свободы. Город замыкается в своих рамках, а сельская округа переходит в руки крупных магнатов-землевладельцев. Реальной властью в стране становятся сеймики – местные съезды шляхты и великий вальный (общий) сейм всей Литвы (он избирает князя, решает вопросы войны и мира, издаёт законы и назначает подати).

Теперь права и привилегии городов не «выбивались» ими «снизу» в борьбе с князем, а «спускались сверху» по западным образцам («магдебургское право»: его получили Вильно, Троки, Ковно, Луцк, Полоцк, Киев, Минск и др.). Города, получившие от князя «магдебургское право», освобождались от княжеского суда, управления княжеской администрации и от исполнения рабочих повинностей, внося в казну князя небольшую ежегодную плату и выставляя отряд ополченцев. В распоряжение города навечно поступали угодья, мельницы, бани, торговые налоги и сборы. Половина избираемых в городские органы власти «советников» должны были быть католиками, а половина – православными. Они решали все судебные, финансовые и административные дела города. Своих представителей в органы городского самоуправления избирала также еврейская община.

Несмотря на постепенную полонизацию и окатоличивание части литовской шляхты, основная масса населения оставалась православной, а великие князья покровительствовали и православной церкви. По словам С.В. Думина: «Поклоняясь в Литве священным дубравам и принося жертвы Перуну, на русских землях литовские князья окружали заботой православную церковь… Если ордынцы несли в завоёванные страны свою систему управления и эксплуатации, безжалостно уродуя местные общественные структуры, чтобы приспособить их для нужд своей империи, то литовские князья вели себя в русских княжествах так же, как в свое время варяги: принимали местные обычаи, управляли «по старине», сохраняли сложившуюся ранее систему собственности. Литовские феодалы усваивали язык и письменность восточных славян; постепенная славянизация коренных литовских земель, продолжавшаяся в течение нескольких столетий, всё больше ограничивала ареал распространения литовского языка… Именно язык восточнославянского населения этого государства стал официальным (фактически государственным) языком, сохранив этот статус до конца XVII в. Всё это закономерно предопределило… отношение к Великому княжеству его восточнославянского населения: оно с тем же правом, что и литовцы, считало это государство своим.» Между прочим, древнерусский язык сохранился в Литовской Руси лучше и чище, чем в Монгольской Руси. Своя вера, обычаи, социальные традиции, нормы, язык и культура сохранялись и развивались здесь намного полнее и успешнее, чем на подвластной Орде части Руси, изуродованной татарским гнётом и изолированной от Европы.

Православная церковь в Литовской Руси, не будучи господствующей и гонимой, развивалась в сторону демократизации своей структуры. Церковный епископ здесь, как и в Новгороде, был представителем всей общины: в Киеве, Львове, Полоцке и других городах он избирался вечем. Как отмечал А.Ю. Дворниченко, в ВКЛ: «Община контролировала церковную организацию во всех её звеньях. Церковные земли были общей волостной собственностью, а волостные священники – выборной общинной властью». В соборе города хранились важные документы, печати, уставные грамоты. В Киеве в 1458 году по просьбе Литовского князя патриархом константинопольским была учреждена наконец самостоятельная православная митрополия, управляющая епископствами Полоцким, Смоленским, Брянским, Туровским, Луцким, Владимирским, Холмским, Перемышльским, Галицким. Если в Монгольской Руси церковь, усиливавшаяся при поддержке ханов Золотой Орды, стала единолично господствующей политической и идейной силой, непримиримо относящейся к любому инакомыслию, то в Литовской Руси она сосуществовала и вела диалог с уходящим язычеством и распространяющимся католицизмом. По мнению С.В. Думина, «это, кажется, способствовало демократизации местной церковной жизни, в том числе возникновению православных братств, объединений горожан, ограничивавших власть духовенства в церкви, облегчало проникновение идей Возрождения».

В то же время окатоличивание правящей династии и элиты мешало завершить процесс объединения всей Руси вокруг Вильно и порождало порой острые внутренние конфликты в ВКЛ. Как подчёркивает С.В. Думин: «Последствия выбора, сделанного Ягайло в 1385 г., в полной мере ощутили его преемники в XV в., когда конфликт между Литвой и Московским государством постепенно стал приобретать не только политический, но отчасти и религиозный оттенок». Если до этого (в XIV веке) Вильно выступала в роли объединителя всей Руси и избавителя от ига монголов, а Москва – в роли сепаратистского центра и прислужницы и агента Орды, то в XV веке Москва смогла облечься в одеяние защитницы православной веры от польского «латинства». Однако, по справедливым словам С.В. Думина: «В Великом княжестве Литовском и Русском политика веротерпимости была единственно разумной и возможной, и католическое крещение язычников, лишив православие надежды на роль господствующей религии, не ущемило прав православного населения». После долгой борьбы, в 1563 году православное население ВКЛ было окончательно юридически уравнено в правах с католическим и протестантским.

После смерти Витовта ВКЛ уже никогда более не достигало вершин политического могущества и не претендовало на роль объединителя всей Руси, постепенно всё более сближаясь с Польшей и следуя в фарватере её политических, религиозных и социально-экономических особенностей. Постепенно литовская знать смешивается с польской, принимает католичество, перенимает польские обычаи, резко расширяет свои права. Стремительно растёт крупное землевладение. На смену общинным и городским земельным угодьям приходят латифундии земельных магнатов, на которых трудится на барщине крестьянство. Шляхта и боярство отрывается от городской общины и сельского населения, оформляется в правящее сословие, подобно тому как в XVI веке городские жители, окончательно отделившись и от шляхты, и от земледельческого населения своих волостей, обретают почетный статус мещан – свободных горожан, несущих определённую службу государству. Единая до того городская община раскалывается на враждующие части, и происходит упадок городского ополчения как главной военной силы. На смену ему приходит шляхетское войско.

В 1566 году Великий князь Литовский лишается права без участия сейма шляхты издавать государственные законы: Великое княжество превращается (как и Польша) в шляхетскую республику. Местные сеймики выбирали делегатов («послов») на великий вальный сейм, причём им давались точные наказы (инструкции) с определёнными полномочиями: а потом «послы» отчитывались о деятельности сейма и своём поведении перед избравшими их на сеймиках. На местах (в «поветах») вводится шляхетский суд, идущий на смену общинному.

В ВКЛ (как и в Польше) к XVI веку складывается политический строй, нередко именуемый «шляхетской анархией», при котором шляхта (около десяти-пятнадцати процентов всего населения) через свои самоуправляющиеся организации правила и вершила судьбу всего Великого княжества. Права шляхты вырастали как за счёт ограничения до минимума центральной (великокняжеской) власти, так и за счёт закрепощения основной массы крестьянского населения, превращаемой в крепостных «холопов». Это было связано с тем, что к XVI веку Литва и Польша стали главной «житницей» Европы, важнейшей частью общеевропейского рынка, в избытке поставлявшей на стремительно вступающий в буржуазную эпоху Запад дешёвое зерно. «Издержки» этого процесса всей своей неимоверной тяжестью обрушились на крестьянство, переводимое на барщину и лишённое права свободного перехода на новые земли, а также лишённое отныне права (в 1588 году) иметь собственность на землю. Так достигалась дешевизна продаваемого хлеба (путём нещадной эксплуатации земледельцев).

Несмотря на усиление социальной и религиозной розни, неравенства, торжества аристократических институтов, несмотря на формирование сословной структуры общества и ослабление общинных начал в Литве, в ней и в XVI–XVII веках сохранялись многочисленные «низовые» и корпоративные организации, учреждения и образования, основанные на принципах самоуправления и отстаивающие интересы различных групп населения. В их числе были и развивающиеся институты шляхетской демократии (суды, сеймы и сеймики), и городские православные братства, и сельская община, и возникшая, как реакция на закрепощение и религиозную дискриминацию, казачья вольница – Запорожская Сечь, – своеобразная республика, привлекавшая всех недовольных крестьян, горожан и шляхтичей, и устроенная на вечевых, общинных принципах.

А православное крестьянство, церковь, казачество, горожане и шляхта постоянно боролись против своего «второсортного» положения в ВКЛ, добиваясь уравнения в правах с католиками. Так после смерти Витовта православные поддержали сына Ольгерда – Свидригайло против сына Кейстута – Сигизмунда, и, хотя последний победил в долгой и ожесточённой борьбе, он был вынужден распространить все права и привилегии на православное население. Уже при Сигизмунде (в середине XV века) знать всех вероисповеданий получила важнейшую привилегию – гарантию личной неприкосновенности (недопущение арестов без законных оснований). На протяжении последующих полутора столетий эта тенденция продолжала усиливаться и достигла своего апогея в 1569 году – подписанием Люблинской унии, по которой Литва и Польша наконец-то соединялись в единое государство – Речь Посполитую (то есть: «Республику»), с общим, совместно избираемым королем, с общим сеймом и общей внешней политикой.

Но и теперь ВКЛ сохраняло свою самобытность: свой великий вальный (общий) сейм, своё войско, свои законы.

Однако в рамках нового объединения выиграла лишь католическая литовская шляхта: русско-литовское крестьянство закрепощалось, города пришли в упадок, православие было оттеснено на задний план, к Польше переходили Киев, Подолия и Волынь (что привело в конце XVI века к экспансии польских панов на новые земли, и, как следствие, – к массовому бегству крестьян и православной шляхты в Запорожскую Сечь и многочисленным казацким восстаниям против усиления социального и религиозного гнёта). В XVI–XVII веках на земли Южной Руси приходят иезуиты, крепостное право и латиница, постепенно вытесняющая кириллицу. По словам С.Г. Пушкарёва: «Часть русской аристократии, стремясь приобщиться к власти и привилегиям господствующего слоя, принимает католицизм и поддаётся полонизации, тогда как другая часть остаётся верна своей вере и народности, и таким образом возникла в Литовско-Русском государстве… национально-религиозная борьба и вражда».

По словам крупнейшего украинского историка начала XX века М.С. Грушевского: «Если литвины, опираясь на католическую Польшу, теснили православных, то православным естественно было мечтать опереться на православную Молдавию и в особенности на Москву, издавна конкурировавшую с Литвой в собирании земель старого Киевского государства… И пока князья литовские покровительствовали старорусской культуре, местной белорусской и украинской жизни и приноравливались к ней, – до тех пор белорусские и украинские земли сами тяготели к ним, и им действительно можно было думать о том, чтобы собрать в своих руках «всю Русь», как выражался великий князь Ольгерд: великие князья литовские чувствовали себя сильнее Москвы. Но когда Литва начала теснить украинско-белорусские элементы и они стали тяготеть к Москве, это сейчас же подняло дух московского правительства, и литовские правители почувствовали его перевес, хотя и не хотели менять из-за этого своей политики – в своих интересах».

Отныне православные князья и магнаты из ВКЛ, недовольные католической экспансией, активно отъезжали в Москву или даже переходили к Москве со своими землями, а навстречу – из Москвы в Литву, напротив, потоком бежали князья и бояре, недовольные ростом самодержавного деспотизма московского князя. За Литву «цепляются» Псков и Новгород, пытаясь отстоять свою свободу перед лицом московской агрессии (но, увы, тщетно!). По мере подчинения Литвы Польше происходит постепенное усиление Москвы, сумевшей в конце XV века поднять выпавшее из рук литовских князей «знамя» объединения Руси.

По словам С.В. Думина: «После смерти Витовта его преемники отказываются от общерусской программы, сосредоточив свои усилия на сохранении целостности этого государства. Переход Гедиминовичей от наступления к обороне совпадает с успехами объединительной политики Москвы». В конце XV – начале XVI века к Москве отходят Верхнеокские княжества (Новосильское, Одоевское, Белевское, Вяземское, Воротынское, Новгород-Северское). С юга Русь Литовскую теснит стратегический союзник Московии – Крымское ханство. А в 1514 году, после долгой и ожесточённой борьбы Москве удалось на время отбить у Литовской Руси Смоленск, а также Брянск, Чернигов и Путивль.

Так неудавшееся и недозавершённое в XIV–XV веках объединение Руси вокруг Вильно привело к тому, что судьбы двух частей древнерусской общности навсегда далеко и безвозвратно разошлись, породив, с одной стороны, великоросский народ и Московское княжество (православное, централизованное, военно-бюрократическое, крепостническое, продолжающее и умножающее монгольские азиатские традиции), а с другой – белорусский и украинский народы (более европейские, частично православные, частично принявшие религиозную унию с католицизмом, живущие в условиях шляхетской демократии, децентрализации, многоэтничности и широких общественных вольностей при слабом федеративном государстве, но тоже не избежавшие развития крепостничества). Тем не менее, попытки завершить объединение этих двух, разошедшихся столь далеко и в столь противоположных направлениях, но смутно помнивших о былом единстве, частей Киевской Руси, происходили в XVI–XVII веках, например, когда в 1560-е – 1580-е годы Московские цари (Иван Грозный и его сын Фёдор Иванович) претендовали на опустевший польский трон, или в 1611 году, когда юный польский королевич Владислав едва не стал московским государем и едва не объединил обе Руси.

Однако всё чаще на смену союзу и объединению приходит растянувшаяся на три столетия борьба за земли и наследие древней Киевской Руси. При этом, как нередко бывает и с поссорившимися родными братьями и сёстрами, оказавшимися по воле судьбы по разные стороны баррикад, родные народы, вышедшие из одного корня, одной культурной традиции и одного языка, но реализующие противоположные сценарии развития после монгольского нашествия, воспринимают друг друга с удвоенной враждебностью. Причём, если в XIV–XVI веках в этой борьбе по «перетягиванию исторического каната» явно лидировала и доминировала Литовская Русь, то в XVII–XVIII веках перевес всё более оказывается на стороне Монгольской (Московской, а потом и Петербургской) Руси. В середине XVII века восстание украинского казачества приведёт к переходу части земель (по левому берегу Днепра) к Московскому царству, а попытка казаков создать собственное независимое государство будет беспощадно подавлена Московией. В конце XVIII века усилившаяся Петербургская Империя и вовсе уничтожит Речь Посполитую, на сто лет оккупировав и захватив польские, литовские и русские земли, входившие в эту федерацию. По словам С.В. Думина: «Лишь в конце XVIII в. «железом и кровью» присоединены будут белорусские и литовские земли к Российской империи». Этот, поистине тектонический, разлом между двумя частями Руси, зафиксировав возможные альтернативы исторического развития, надолго станет во многом определяющим в судьбе всех наследников Киевской державы Рюриковичей.