Хорёк

Найти ведь кореша: не самое простое дело. Ты знакомишься с человеком, проверяешь его, пытаешься делать какие-то совместные дела, а потом – бац! – и узнаёшь, что он не тот, за кого выдавал себя, что ваши отношения – надутые и искусственные, а он всё это время продавал тебя, и совершенно точно не собирался помогать. Так что тут всё сложно: предательство Артёма стало ещё одной каплей, так же как и разоблачение – фактическое, когда обитатели нашей квартиры и другие соседи узнали и поняли, что никакой я не менеджер, а так – мелкий гопник, зарабатывающий тёмными делами. Петрусь-старшая, я помню, опять начала хамить и слегка шантажировать, ожидая, что вот-вот меня опять возьмут за шкирняк и отправят туда, где уже один раз я обретался, но менты всё-таки спустили дело на тормозах, и возник уже традиционный для меня вопрос: как зарабатывать деньги?

Зарабатывать честно – как все: ходить на работу, смотреть в рот начальнику или хозяину, прислушиваться к каждому совету и выполнять чужие указания: данный этап я уже прошёл. Не для меня это было, я же говорил тут, какие деньги зашибал, когда занимался всякими афёрами. Сравнили тоже! Когда средняя зарплата тысячи долларов достигала, я мог пять тысяч заработать! И я далеко не обо всех делишках тут рассказывал: только о самых распространённых и примелькавшихся, которые в основе лежали и больше всего денег приносили. Самое простое – оно ведь обычно и самое эффективное! Вообще же: я мог бы и пособие для начинающих аферистов написать: с различными особенностями и подводными камнями, с пониманием того, на кого ориентироваться и кого опасаться. Разумеется, там всё больше чужие будут идеи, позаимствованные у жуликов не только современности, но и прошлых эпох, но парочка моих идей там тоже окажется. Каких именно? Всё вам скажи и покажи… А может, они мне ещё и сгодятся, может, я придумал нечто гениальное, что не один миллион долларов стоит, а вы тут идею-то умыкнёте и в тираж пустите?! Нет, мои заготовки пускай пока побудут при мне, во всяком случае пока есть шанс выбраться ещё отсюда в обозримые времена в приличном состоянии, а о чём рассказать-то… Ну, когда я остался тогда один – без корешей и поддержки, оплёванный и можно сказать униженный – то придумал такой номер. Надеваю я хороший костюм – самый лучший! – навешиваю на спину и грудь аппаратуру и беру в руки микрофон, и появляюсь в таком виде где-нибудь в приличном месте города, где гуляют состоятельные поцы, и предлагаю одному из них – поупитаннее и подобрее – принять участие в передаче. То есть в передаче для известной радиостанции, в викторине, где предлагается ответить на пару десятков вопросов – не самых сложных, так себе – сумевший же справиться с большинством вопросов награждается призом – вот он тут, в коробке – причём не каким-нибудь простым примитивным изделием, ну что вы, а элитным комбайном от нашего спонсора, уважаемой известной фирмы. Имеется только загвоздка, совсем пустяк, налог на комбайн уж придётся уплатить, а выступление участника – уважаемого поца – ожидается на радиостанции через несколько дней, вот ведь обрадуются родные и знакомые!

Если вы думаете, что номер не удался – то зря. Если бы вы знали, сколько настырных доверчивых лопухов хотело принять участие в процессе! Каждый раз я брал по две коробки, набитых газетами со вложенным в середине увесистым кирпичом. Надо ведь было сделать ноги, пока глупый терпила не обнаруживал горькую для себя правду, красный надёжный кирпич, обходившийся ему в три-четыре тысячи рублей. Но старались они в реальности не из-за приза, главное было – интервью, которое должно было показать их родственникам и знакомым, какие они умные и образованные, как они лихо – вроде семечек – щёлкают заданные вопросы, взятые в реальности из каких-то тестов для детей, не слишком сложных и местами просто примитивных. Да-да, я просто издевался над их жадностью и глупостью, тщеславием и некомпетентностью, добывая из них деньги себе на пропитание – зачем этим дуракам нужны были деньги, они бы всё равно потеряли их тем или иным образом, так что попавшихся болванов я просто немного учил уму-разуму. Скажете, неправильно учил? Ну не знаю, не знаю… Но однажды – месяца через три – один из выученных чуть было меня не спалил. Я ж не глупый, я понимал, что надолго такого сценария не хватит, они ведь будут метаться, бежать в органы, и однажды у ментов информация наконец совпадёт и пересечётся, и они поймут, что мутит здесь один и тот же мелкий карапет, на которого они попробуют устроить охоту. Так что когда однажды – примериваясь в поисках добычи к потенциальным клиентам – я увидел спешащего в мою сторону мужика, я понял, что пора сворачиваться. От мужика я тогда ушёл, а костюм – хорошо так успевший засветиться и явно проходивший уже в уголовных сводках – выкинул в помойку. Ну и занялся поисками…

Однако новые идеи как-то не посещали меня, точнее: они проваливались, когда я пытался только опробовать их. Две-три ценные новации, связанные с большими супермаркетами, пришлось похерить из-за охраны – там ведь несли дежурство такие аккуратные и злые церберы! – и куда мне было надеяться, что я уйду от них на своих маленьких детских ножках! Ручки же отказывались служить как раньше: правая рука сильно болела – да она и сейчас болит! – так что особого выбора не оставалось. И пошёл я работать в одно публичное заведение, можно сказать, сутенёром.

Ну то есть каким сутенёром, что вы, кто же меня возьмёт и допустит: так, помощником сутенёра, мелким служакой на подхвате. Я ж вам, кажется, рассказывал, как девок снимал? Когда хорошо так зарабатывал и денег у меня полно было? Я тогда не только в дорогие места обращался, бывало: и на улице договаривался, причём чаще всего в одном месте. Происходило же дело не так далеко от дома, в двух остановках, где были зелёный такой парк и пара кафешек.

Так вот там всё намного проще было. Подходил я к знакомой плешке – небольшому тихому пустырю, за которым находилась стройка с высоким забором, еле двигавшаяся и почти всегда пустая. Так вот там всегда они и тусовались: штук пять девиц, разномастных и разнокалиберных, самых разнообразных по возрасту, цвету кожи и происхождению, так – третий сорт. Но для завалященького клиента в самый раз: работяг каких-нибудь или простых голодранцев, живущих от зарплаты до зарплаты. А происходило всё на закрытой территории: я сам давно знал две дырки в серьёзном фундаментальном по идее заборе, одолев которые ты оказывался с той стороны, на стройке. Ну, охрана там торчала у ворот, в другом совсем месте, и чаще всего сидела в будке и не высовывалась. Но если что, с ними и договориться можно было: что там с этого здания, убудет что ли, если где-нибудь на подоконнике – не на полу же! – мы тут с девушкой немного чики-поки поделаем?

Так что я знал обстановку, знал девиц – постоянно менявшихся, не резон им было наверно надолго задерживаться в таком убогом дешёвом месте! – ну и знал хозяина. То есть хозяйку: старую наглую шалаву, пергидрольную блондинку лет пятидесяти, совсем немного превосходившую меня по росту и не смотревшую, как другие, сильно свысока. У неё имелся помощник – крепкий детина, такого же возраста и с самым разнообразным опытом, то есть где-то когда-то служивший, потом сидевший – уж не знаю за что – и в конце концов прибившийся к ней, Марине Львовне, в одиночку пытавшейся тащить нелёгкое хозяйство. Его звали Виктор, Витя, Витюша: крепкий красномордый мужик реагировал в-общем на все эти имена, обеспечивая, можно сказать, крышу вольного частного заведения на паях. Заведение было мелкое и явно нуждалось в усилении, и когда я предложил свои услуги: они меня взяли!

Работка у меня оказалась не самая сложная, но ответственная: девки были приходящие, ненадёжные, не то, что в каком-нибудь приличном месте, где чуть ли не квитанции с чеками выдавали – нет! – за ними был нужен глаз да глаз, постоянный так сказать присмотр, и от опасных клиентов, и от их собственной жадности и глупости, они ведь тоже работали за процент и норовили, разумеется, часть выручки зажулить.

В-общем, вдвоём Мария Львовна и Витя не справлялись, и я стал для них надёжным и верным помощником. Нет, правда-правда, кто лучше ещё мог прощупать завершившую смену девицу и извлечь у неё из тайного кармашка заныканные купюры! Они сразу меня возненавидели: если б вы знали, в каких местах они умудрялись прицепить тоненькую зелёненькую пачку, да-да, в том месте, отдыхавшем после трудовой смены, тоже! – так что моя помощь позволила резко увеличить сборы. Подваливая на плешку, я доставал маленький блокнотик и карандашик, и, сидя со всеми удобствами на одной из скамеек, отмечал: сколько клиентов сегодня заарканила Светочка, как долго отсутствовала с очередным «масиком» Мариночка или сколько времени била баклуши Тамарочка, рыжая такая стервоза-малолетка. К каждой требовался ещё и свой подход, у каждой имелись персональные особенности, с которыми приходилось считаться: та же Тамара, к примеру, никогда не церемонилась с клиентами и могла, после всего, послать их далеко-далеко, что прощалось лишь её юным возрастом и шикарной рыжей метёлкой на голове. Больше там таких не всплывало! Она была вне конкуренции, особенно на фоне некоторых других, не державшихся за такую работу и не задерживавшихся на плешке надолго. Однажды подвалив к Марии Львовне и рассказав ей свою грустную историю, они по несколько месяцев – в мороз и холод зимой, и соответственно жару и зной летом – несли нелёгкую службу, чтобы потом однажды – проворовавшись и устроив скандал – сбежать в неизвестном направлении. Ну и скатертью дорога! У Марии Львовны всегда на примете имелась парочка подходящих кандидатур, парочка претендентов на освободившееся вакантное место, так что за редкими исключениями она спокойно расставалась с девицей. «И обратно можешь не приходить!» Нет, я хорошо понимал Марию Львовну и полностью был на её стороне, чтоб тут всякие шмакодявки выставляли нам сомнительные условия?! Получаешь свои пятьдесят процентов – живи и радуйся, что не сорок, что не тридцать, как в каком-нибудь элитном заведении, где с тебя целыми сутками слезать не будут! Мы ведь предоставляли им в некотором смысле свободу выбора и не самый напряжённый график. А медицина: ничуть не хуже, чем в тех самых заведениях, обстояли у нас дела с медицинским обслуживанием, лечением уже случившихся неприятностей и предотвращением будущих, которые, не желая считаться со строгими предупреждениями, пытались занести распалившиеся наглые жеребцы. В таких случаях я уж помочь никак не мог, на такой случай я вызывал Виктора, который и ставил на место не желающего считаться с реальностью чела.

Но и Виктор не всегда успевал помочь, так что работка у обслуживавшего наших девиц доктора всегда имелась. Нет, у нас получился слаженный хороший коллектив – Мария Львовна, Виктор, Николай Прокофьевич – врач, – и я – Хорёк: вот только денег мне перепадало очень мало, и это и становилось главной моей печалью. Процентов пять, примерно столько отстёгивала мне после вложенных трудов сердобольная Мария Львовна: я уж, конечно, никак не мог проверить точность её бухгалтерии, которую она вела лично, не доверяя больше никому. Да и кому другому можно было доверить тайны нашего маленького дворового публичного дома на паях, включавшего обычно, помимо нас четверых, ещё пять или шесть сотрудниц основного производства? Больше просто не могло поместиться в занимаемой нами нише, конкурентов – и занимавшихся делом в удобных и даже элитных квартирах, и таких же голодранок, как наши – было вокруг хоть отбавляй, и нам же требовалось обеспечить девицам достойную зарплату. Они бы сразу разбежались, уйдя в свободное плаванье или прибившись к другим фирмам, где дела строились на правильной коммерческой основе, на той же хорошо организованной рекламе и разумных правильных скидках для постоянных клиентов.

Это я уж хорошо понимал и даже принимал посильное участие в процессе. Ну то есть обеспечения сбыта продукции. Я же – помните? – рассказывал вам, как снимал всякий компромат, работая у Владимира Семёновича. Так вот сам процесс съёмок мне тогда очень понравился, и я давно уже имел свой фотик, который как раз в новом месте оказался очень кстати. Так что дополнительно я устраивал фотосессии нашим девицам, отдавая потом лучшие снимки Марии Львовне. Да-да, я почти стал фотохудожником: заперевшись с очередной девицей в квартире Марии Львовны – ведь требовалось представлять товар в лучшем виде, в самой шикарной и дорогой упаковке! – я снимал цыпу в разных ракурсах и позах. Шаловливые мордашки, раскрепощённые позиции, разнообразные наряды и приспособления для украшения на фоне приятной и ласковой такой обстановки должны были навеять любому клиенту, что он попал куда надо, что о нём тут позаботятся и ему не придётся жалеть тех денег, что он отдаёт за визит. Наша артель имела и название – кажется, «Клио», да-да, Марии Львовне, я помню, очень нравилось это слово, имя какой-то, кажется, богини. Адрес в рекламе, разумеется, не стоял: не могли же мы выложить карту района с обозначенной в подробностях плешкой? – но имелся телефон, нет, два телефона, разумеется, мобильных, находившиеся в распоряжении нашей основательницы и хозяйки. В этом заключалась её главная работа: договариваться с клиентами, обсуждать значимые детали и подробности предстоящей встречи. Ну и завлекать, завлекать. Не всем ведь нравилось, что у нас нет своей хаты – хотя бы одной – и клиенту придётся либо вести девицу к себе, либо соглашаться на походные и можно сказать антисанитарные условия.

Много ли клиентов подваливало? Да хватало: сляпанная мною реклама неплохо так поднимала боевой дух, ну а актёрские данные Марии Львовны довершали дело. Она в театре могла играть: каких-нибудь баб или старух, вкрадчивых, но наглых и нахрапистых. В-общем, убедить могла любого, ну а девочки уж старались как могли. Так что дела у заведения шли неплохо – я вам точно говорю! А раз в месяц мне – и ещё Виктору – полагался маленький бонус, приятное такое дополнение к основному заработку. Ну, вы понимаете? Отработка это была, отработка, когда одна из девиц уже со мной – на безвозмездной так сказать основе – своё мастерство отрабатывала. Да-да, наглым стервочкам приходилось и меня обслуживать, и это после всего, после шмонов, после обысков, после того, как я своим указательным пальцем – а как ещё? – выколупливал у них левые заначки – им ещё приходилось и спать со мной!

Чего они явно не жаждали и предварительно бросали жребий: кому я сегодня достанусь! Так что понемногу я их всех перепробовал: и рыжей стерве Тамарочке однажды тоже пришлось миссию выполнять. Она-то и оказалась лучшей: что я видел ясно и до того, не просто так ведь мужики к ней липли, как жирные вонючие мухи на сладкое. Ну и из-за неё я в итоге и погорел.

Как погорел? Ну, дело было долгое, невнятное, в-общем: я сам оказался виноват. Я же рассказывал: платили мне мало, на жизнь только и хватало, но я ведь так не привык. Так что решил я слегка подхалтурить. В-общем, работала там одна девица, относившаяся ко мне совсем не так, как остальные, так что против отработок со мною она совершенно не возражала. Я бы сказал даже – радовалась, насколько это было возможно для продажной девки и тех отношений, что нас связывали. И решил я – с её помощью – слегка пополнить свой бюджет, поправить своё хилое финансовое положение, не забыв, разумеется, и её интересы. То есть мы договорились с нею, что некоторую сумму от заработка оставляем у себя, а потом делим: она берёт себе две трети, а я – уж так и быть – одну треть: за молчание.

У нас неплохо получилось: я помню, как в первый же месяц отложил три сотенные зелёные бумажки в загашник, давно уже не пополнявшийся и сильно истощавший. Там оставалось совсем немного! А чтобы потуже его набить, я решил подключить и других девиц, на таких же примерно условиях, и почти это сделал, не вызвав особых подозрений у Марии Львовны. Я много раз говорил ей тогда: что не сезон, и клиентов мало появляется.

Со мной тогда сотрудничали уже четыре девицы из шести, находившихся в штате: мы зажуливали процентов двадцать или тридцать от заработков, что влияло безусловно на бюджет фирмы. Ну и насрать! Старая жидовка слишком много себе под задницу хапала, так что некоторое перераспределение стало просто восстановлением справедливости. Я что: за здорово живёшь должен был вкалывать что ли?! Ну и в конце уже – когда мы так хорошо сработались, и до идиллии не хватало совсем чуть-чуть: я решил вовлечь в свои дела и Тамарочку. Осторожно так переговорив, я получил согласие: она абсолютно не возражала, так что всё становилось просто тип-топ!

Но именно она – коза наглая – и сдала меня, сдала просто, со всеми потрохами, без всяких видимых причин выдав меня хозяйке и выторговав себе прощение. И хорошо: что она не знала о других, меня бы тогда Виктор просто убил и в землю закопал, по указанию Марии Львовны!

Наверно, дура рыжеволосая просто по пьянке проболталась: она ведь была ещё и дурой с девятью классами образования из какой-то несусветной дыры на краю света и начинающей алкоголичкой, так что вряд ли дальше её ждала хорошая перспектива, но всего этого я уже никак не мог узнать. После беседы в узком кругу – Мария Львовна, Виктор и я – меня, можно сказать, уволили по статье: да-да, пергидрольная жидовка ещё смела издеваться и приписывать мне несуществующие грехи, мою якобы халтуру и плохое выполнение обязанностей! Знал бы я, что она такая гнида, я бы уж давно свой маленький бизнес наладил, хотя и то, что успел отложить за несколько месяцев, помогло немного перекантоваться. У меня ведь по-прежнему не работали руки, точнее кисти рук, и прежнее мастерство не желало возвращаться, так что без постоянной работы было никак нельзя.

Паршивый характер? Что вы сказали: у меня – паршивый характер?! Ну не знаю, не знаю… Посмотрел бы я на вас, если бы вас так переехала судьба. А у некоторых местных сидельцев характер такой, что я на их фоне почти как ангел буду выглядеть… А вообще я заслуживал больше, чем в итоге получил – правда, правда! – только кого это теперь интересует? И подработка в публичном доме – это ведь тоже было не для меня, там любой мелкий гопник справился бы не хуже. Но как-то особого выбора мне никто не предлагал, одно только утешало: тому, кто невысоко взлетел – сильно падать-то потом не приходится!

А вы думаете: что намного лучше меня? Не знаю, не знаю… Сейчас ведь принципы-то примерно одинаковы – почти для всех – просто условия разные. Ваши папа с мамой кем трудятся? Да ладно, да чего уж там, я ведь не требую точные должности с конкретным местом работы. Мать – учительница, ах, даже директор школы, а отец – прокурор? Ну вот и ясно всё с вами! А если бы гопниками были: вы бы тоже сейчас диссертацию на такую интересную тему писали – что-то там насчёт перевоспитания уголовников, кажется? Не смешите меня только: мне бы вашу уверенность, я бы тогда неизвестно чего достиг ещё. Хотя и терпеть не могу нынешние принципы, без которых шансов-то почти никаких.

Что за принципы? Мне как-то один умный мужик за бутылкой пива объяснил, он тоже был не из тех, кто сильно преуспел, но башка у него была светлая. Он мне даже всё точно сформулировал: вкалывай, размножайся, подчиняйся. Чего он явно делать не спешил, и потому часто в том заведении ошивался. То есть так он обозначил принципы общие, так сказать – для широких масс, чтобы не выпасть из струи и хоть чего-то достичь. Хотя чего при таком подходе-то достигнешь! Ну то есть вкалывай – это понятно: работать требуется много, без труда и рыбку ведь не вытянешь… То есть тут можно согласиться.

Насчёт размножения: не знаю, не знаю. Я ведь рассказывал о своих отношениях с девицами, так что для меня данный пункт как-то был не актуален. Ну а третье: только для лохов, для послушных баранов, не умеющих думать и жить своей головой. Я ведь до такого точно никогда не опускался, так что для меня подобный подходец был абсолютно неприемлем, неприменим в практической так сказать жизни. Стал бы я разным дуракам и бездарям подчиняться – ещё чего!

Но когда я с Марией Львовной и остальной компанией простился: то стало мне как-то тоскливо. Правда-правда: кореши от меня ушли, по тем или иным причинам, ловкость рук – главное моё профессиональное достоинство – так и не восстановилась. А в одиночку разные афёры устраивать: тяжело было, я ведь уже рассказывал, как меня чуть за жопу не взяли, когда я кирпичи в красивой упаковке болванам втюхивал. Мои описания – вместе с многочисленными подвигами – должны были хорошо так накопиться у ментов, так что я просто боялся. Кому ж из бывших сидельцев захочется снова в зону! А деньги-то постоянно текли: у меня и раньше было их не слишком много, несмотря на умения и способности, а уж теперь-то… Я у Марии Львовны то семьсот долларов получал, то восемьсот – не пошикуешь! Так что когда я понял, что с афёрами и прежней жизнью облом намечается, то решил вспомнить то дело – одно из немногих! – которое более-менее знал и на которое был ещё способен.

То есть нет: я пытался, я старался найти то, что было у меня когда-то и помогало неплохо зарабатывать! Я подавил в себе обиду и сходил в тот хозяйственный магазин, где ошивался когда-то, но не было там больше никакого Николая Наумовича, как и самого магазина: бывшее помещение, заодно с соседними площадями, занимал новый элитный универсам, такой элитный, что я даже и не подумал чем-нибудь там поживиться. Внимательные продавцы – вместе с несколькими замеченными мною камерами – отвратили всякое желание попробовать один из старых фокусов: не хватало мне ещё тут вляпаться по полной программе!

В фирму Владимира Семёновича я не пошёл: там всё было явно безнадёжно и бессмысленно, они ж сразу честно предупредили. Хотя я б с большим удовольствием вернулся к старому делу! Но даже если бы они и согласились, то как мог вернуть я ловкость рук, так неожиданно утраченную? И в какой-то момент я совсем заскучал и опустился.

Нет, я не пьянствовал – упаси боже! – но ведь я не мог оставить мать одну заниматься обеспечением: и поскольку большие деньги не шли ко мне, то я опустился до того, что стал сшибать копейки – по мелочам. Одев подвернувшуюся рвань, я уходил из дома куда-нибудь неподалёку – в соседний район, где меня не слишком-то знали – и приставал на улице к прохожим. «Дядь, дай пять рублей, мне на хлеб не хватает!» Примерно в таком духе клянчил я на улице деньги у прилично одетых мужчин, и с соответствующим обращением – у женщин. У меня неплохо получалось: часа за три я мог набрать столько, сколько выдавал раньше матери на текущие расходы, и по крайней мере поддержать её. Хотя о чём-то другом думать уже не приходилось, здесь я был в полном ауте.

Так что постепенно я пришёл к мысли, что без работы не обойтись: тем более что все и так уже понимали, что я болтаюсь без дела, и долго продолжаться так не могло.

И именно поэтому я и решил вспомнить, чему меня там учили на курсах – уж сколько лет назад! – и возобновить свою официантскую карьеру. А чем бы я ещё мог зарабатывать, зарабатывать прилично, не роняя своего авторитета и достоинства – что было для меня не менее важно! – и в полной мере поддерживая авторитет моего любимого зверька, имя которому – хорёк!

X

Здрасьте-здрасьте. Неудачно вы как-то сегодня пожаловали. Нет, я ничего не хочу сказать, просто у нас тут прогулки на воздухе – большая редкость, а сегодня мне её сильно сократили, когда узнали про ваш визит. У нас ведь подобные вещи происходят раз в неделю, по два часа, когда всех сидельцев – ни в чём не замазанных – сопровождают в маленький внутренний дворик, разделённый на клетки – почти как в зоопарке! – и каждая зверюга может пару часов полюбоваться на небо. А также на тучи, на облака, на разгуливающих сверху вертухаев, следящих за каждым нашим движением и словом, ну и на решётки сверху. Про небо в решёточку слышали? Вот это оно самое и есть, в дополнение к тому виду, который каждый может здесь наблюдать в своей личной камере. Но выбора особого не возникает, и каждый – если не болен и адекватен – ни за что не станет пропускать такую прогулку: запланированный заранее почти что выход на свободу.

Но я вам ещё и очень благодарен: кто же захочет послушать здесь признания почти невинного – на фоне большинства местных сидельцев – зека, не гнобя его и частично обнадёживая? Я даже матери уже третье письмо отправил с описанием наших встреч, и она тоже хочет сказать вам спасибо. Она надеется дождаться меня! А чтобы не разочаровать её, я стал в последнее время приводить себя в форму. То есть я стал заниматься физкультурой, делать гимнастику, отжиматься, ну и делать всё, что возможно в таких условиях. Меня никто этому особо не учил, но я сам, можно сказать, придумал некоторые упражнения, и тренирую теперь не только мозги, но ещё и тело.

Было бы неплохо скостить со срока целую пятёрку: я тогда выйду отсюда в пятьдесят четыре года, матери будет под девяносто, так что ничего ещё не потеряно! А вы, кстати, ещё долго меня собираетесь навещать? В-общем-то, я уже рассказал большую часть моей жизни, и осталось совсем немного. Ещё один раз?! Хорошо-хорошо, я как раз уложусь. Но – если что – я с удовольствием с вами ещё пообщаюсь, если вы не против. Ладно, будущее покажет…

А то, что вы сказали в прошлый раз, что у меня паршивый характер: тут я не согласен. Но я же Хорёк! Я не собираюсь спускать никому хамство и небрежность в мою сторону, наглые паразиты – все без исключения! – должны понимать, с кем имеют дело, и почему нельзя безнаказанно трогать меня, я ведь ничуть их не хуже! И если что: я и тяпнуть могу!

Помню, однажды случился со мною такой эпизод. Переходя улицу – абсолютно правильно, по предназначенному для этого переходу на зелёный свет – я успел заметить машину, летевшую напролом и собиравшуюся таранить идущих. Я остановился: машина промчалась мимо, никого не задев. Когда же я перешёл улицу и двигался куда-то дальше, то увидел тот же драндулет: высунувшееся из окна малолетнее обдолбанное чмо жалобно искало кого-то глазами, пока не наткнулось на меня. Дикая ярость заполнила меня: наглый ублюдок, только что чуть не устроивший аварию, уже подъехал сбоку, и, приняв за мальчика, спрашивал название какой-то улицы. Что я мог сделать? Мне хотелось подскочить к нему, ударить ему тяжёлой палкой по башке, вцепиться в глотку и разорвать её! Но я сделал по-другому: сцепив волю в кулак, я сквозь зубы показал ему направление, прямо противоположное тому, где на самом деле находилась улица, чтобы хоть так наказать недоступного моей власти подонка и негодяя.

Я действовал именно так! А что ещё оставалось, при моих мелких габаритах и дохлом небогатырском скажем прямо здоровье? Будь я здоровым лбом: я бы впечатал свой крепкий кулак в наглую пропитую и обкуренную харю, ничуть не задумываясь, и был бы вправе так сделать. Я бы собой тогда гордился!

Но – понимая свою слабость – уже тогда я задумался о том, как можно защититься от негодяев. Складной нож, простенькое такое изделие с пластиковой ручкой и восьмисантиметровым лезвием, ещё в школе постоянно болтался в моей сумке, но разве мог помочь он в случае реальной опасности, разве защитил бы меня – с маленькими хилыми ножками и физической неспособностью дать отпор нормальному взрослому человеку – от настоящего покушения? Нет, один раз нож меня выручил, и то не столько нож, сколько накопленная ярость, выплеснувшаяся на цыган, устроивших нападение. Но и то: мне повезло тогда, и они могли поймать и искалечить, а может даже и убить, так что уже тогда я серьёзно задумался о настоящем оружии, тем более – как я рассказывал вначале – меня ведь всегда привлекали пистолеты!

Но в тот момент – когда я уже совсем опустился – в первую очередь я думал всё-таки о работе. Я снова попёрся на биржу труда – которую не посещал несколько лет и надеялся никогда больше не видеть. Помню, какую рожу скорчили там, когда я предъявил свои документы: последнее место работы – пять лет назад, когда несколько месяцев я трудился в той кафешке, откуда в конце концов со скандалом сделал ноги! Не мог же я им громогласно объявить, что я – некоронованный король преступного мира, что последние пять лет вертел я их всех на одном месте, и вертел бы и дальше, если бы не посланный судьбой несчастный случай, который чуть не привёл к инвалидности и мог отправить на тот свет, из-за чего мне и пришлось – смирившись – прийти к ним почти что на поклон?

Но работку они нашли довольно быстро: уже через неделю я осваивался в новом качестве, борясь с накопившимися привычками и застарелыми недостатками. Я ж все последние годы, можно сказать, как сыр в масле катался, не утруждался большими нагрузками и ощущал себя при этом большим человеком. Да я и был им! Так что смена декораций оказалась малоприятной: то кафе, где меня взяли в качестве официанта на полную ставку, находилось в пяти остановках метро от моего дома, в оживлённом бойком райончике, и предполагало напряжённый насыщенный рабочий график, с которым ещё надо было суметь справиться.

Нет, правда-правда: я никогда ещё не пахал так много, а после первой недели – отлёживаясь в нашей комнате на диване и отсыпаясь от долгого кошмара – я уже собирался линять оттуда. Да там никто долго и не выдерживал: кольцевая линия метро и расположенный неподалёку вокзал – один из нескольких в столице – приводили к постоянному нашествию самых разных клиентов. Москвичи-то ещё были ничего, чего никак не скажешь о выходцах из разных кишлаков и аулов – правда-правда! – с тупым ослиным упрямством пытавшихся делать то, чего делать было нельзя. Скромное небольшое кафе постоянно выдерживало набеги гостей с востока: они ж не знали элементарных правил и не соблюдали всем известных приличий, они могли припереться со своими напитками – каким-нибудь домашним самогоном – или даже своей едой, и помимо обычной официантской мутотени там приходилось быть ещё и надзирателем. Просто обхохочешься!

А чаевые: это был вообще позор… Многие норовили их не заплатить, нагло отвертеться, делая вид, что не понимают, что мне ещё от них надо. Или оставляли часть еды, пытаясь жалкими объедками рассчитаться со мною. Спасибо! Несчастные объедки и так уже становились нашей законной добычей – моей и ещё троих парней, трудившихся в тот момент со мной официантами. Бабы там вообще не выдерживали! И физически, и от наглых ухмылок и приставаний, так что исключительно только хорошая зарплата держала людей там и не давала разбежаться. Там был ад!

Но черти, носившиеся по этому аду с подносами, были ничего: только из-за них я не плюнул на кафешку уже через неделю и продержался там несколько месяцев. Да не, почти целый год я трудился в местном филиале ада, обеспечивая его посетителей пищей и напитками, чаще всего простыми кружками с кипятком, в котором уже сами посетители заваривали выбранные разновидности чая, или размешивали кофе с дополнительными ингредиентами – сахаром и сливками. Много ли можно было слупить дополнительно с таких жмотов и скупердяев, заказывавших какой-нибудь коньяк рюмками, а вино – бокалами, полностью осушаемыми под конец трапезы? Если кто-то и брал бутылку, то норовил уволочь её с собой, заткнув горлышко пробкой, которую я лично выковыривал у них на глазах в начале. Это с моими-то руками! Я хочу сказать, что прежняя ловкость так и не восстановилась, и мне приходилось совсем несладко, когда я таскал наваленные с верхом подносы сначала с кухни в зал, а потом наоборот.

Жратва там была в-основном самая простая: никаких жульенов или заливных, нет! – простые супы – типа щей или ухи, несколько главных гарниров – картошка, рис, гречка; десяток мясных и рыбных блюд, ну и десяток салатов. Там было совсем не романтично! Скажу честно: я не очень понимал, зачем в таком нищем кабаке требуются официанты, они бы все могли сами заниматься самообслуживанием, но хозяин заведения, видимо, считал, что так будет правильно, ну и приличные клиенты иногда тоже всё-таки подваливали.

Приличные клиенты – это те, кто брал столик и заказывал хотя бы долларов на пятьсот, нет – лучше на тысячу. Сотня от таких обычно перепадала, от какой-нибудь парочки или приличного делового мужика, решившего по недоразумению забрести в насыщенное гиблое место. Нет, оформлено заведение было неплохо: отдельное здание, ажурная пластиковая конструкция, деревянные крытые лаком столы с такими же деревянными креслами, пластиковые плафоны на потолке, заливающие всё ровным белым светом, ну и мы: четвёрка смелых, держащих пространство под своим строгим контролем.

На каждого приходилось по десять столиков, маленьких коричневых квадратиков, с лежавшими на гладкой поверхности менюшками. Но меню выглядели позорно: весь список продуктов и напитков просто аккуратно размещался с двух сторон обыкновенного бумажного листа. Ну, плюс шапка сверху, с названием кафе – «Европа» – адресом и телефоном. Я сам видел, как жалкие отстойные промокашки печатались в подсобке на принтере – да-да, они даже не считали нужным завлекать и привлекать гостей хоть какой-то приличной рекламой. Да и зачем: место там было оживлённое, и желающих всегда хватало, ну а отдуваться приходилось поварам и нам: попавшим в самое месиво официантам.

Соратников по несчастью, как я сказал уже, имелось трое: два молодых ещё парня – Артём и Игорь – и мужик моего возраста, даже немного старше: Николай. Мне уже перевалило немного за тридцать, у меня уже подошёл, как это называют, «возраст Христа»: но в том месте на подобные мелочи плевали. Всё было просто: тянешь работу – значит молодец, а нет – пшёл на хрен! С большими усилиями я тянул, так же как и трое других, они ведь были обычного роста и сложения, хотя и совсем не богатыри, так что угнаться за ними я вполне мог. Артём и Игорь были обычными оболтусами, лет на восемь моложе, ничего кроме школы не кончавшими и никуда вообще не стремившимися. Так что куда им ещё было идти, как не в официанты, не на завод же, в конце концов? Я ничего против работяг не имею, но какой же современный молодой парень пойдёт – сам, по своей воле! – куда-нибудь гайки крутить? И эти двое были вполне себе современными молодыми оболтусами: мечтали о машине – разумеется, иномарке – красивой тёлке и своей квартире, и работали из-под палки, пили пиво по вечерам, копили понемногу деньги и дрочили на всех красавиц, попавших в поле зрения. Да, и ещё они были фанатами: оба уж не знаю сколько времени болели за «Спартак» и непременно посещали все футбольные матчи, проходившие в столице, так что с накоплением денег, я боюсь, получалось у них не слишком хорошо. У меня с болением достаточно просто: я всю жизнь болею за сборную, а внутренние там разборки, кто круче и сильнее – ЦСКА, Динамо или Спартак – всегда как-то проходили стороной, и только там я впервые столкнулся с фанатами. Причём с ребятами заводными и горячими, входившими даже в какую-то банду, воевавшую с конкурентами. Но когда они меня на эту тему спросили, я просто им всё так и объяснил, так что недоразумений в данной сфере никаких не возникло. А однажды они меня с собой на матч затащили – впервые в жизни в фанатский сектор! – так что слегка я нюхнул и этого пороха, решив больше никогда с подобным не связываться.

Матч был чемпионата страны, причём рубился Спартак с кем-то из главных конкурентов, рубился серьёзно и я бы сказал отчаянно, перенося эмоции на трибуны, отвечавшие ему таким же безобразием. Не, раньше-то я пару раз на подобные мероприятия тоже заглядывал, совсем, с другой, правда, целью и задачей, но попав в плотное окружение оравших во всю глотку фанатов, я даже как-то расстроился. Они визжали и ревели, матерились целый матч, не давая мне спокойно посмотреть – что же там такое происходит, всё время вскакивая с мест и закрывая обзор. Шмонать мелочь по карманам я не мог, игра совсем не вдохновляла: жилистые бугаи на поле за полтора часа родили два мяча – по одному в каждые ворота – так что больше с парнями на футбол я не ходил.

Да и вообще куда-то ходить после подобной работы совершенно не хотелось: не забывайте про мои физические данные, про мелкий рост и хилое здоровье, которое вряд ли могло сильно улучшиться после серьёзной беготни. Хозяина ведь не интересовало – как я себя чувствую, хорошо ли накануне спал, всё ли меня устраивает на работе и вокруг неё. Тут я смело могу сказать: что почти ничего мне на самом деле не нравилось, толпы наглых бомжеватых приезжих с дальних окраин бывшей империи могли кого угодно отвратить от такого заведения, что в конце концов и случилось. Трое моих товарищей по несчастью ещё как-то держались, кто бы их взял в какой-нибудь дорогой ресторан или место, где они получали бы хорошие деньги, не надрываясь при этом как каторжники на галерах? Да-да, я дал хорошее сравнение: каторжники на галерах. Нет, я бы не стал возражать, если бы оказался на галере в совершенно другой роли – надсмотрщика, или, к примеру, помощника капитана, прокладывающего маршрут по неверным сомнительным водам, но грести вёслами – огромными деревянными палками – было совсем не по мне. Я, если можно так выразиться, еле удерживал своё весло, барахтая им в окружавшем меня вязком сомнительном бульоне, из которого с трудом уже выуживал средства для поддержания штанов. Да, именно так: и в прямом, и в переносном смысле! Я даже отощал тогда, хотя никогда раньше и так не был толстым или хотя бы упитанным, но подобные ежедневные скачки просто доконали меня. Я стал почти как муха: не хватало только крыльев, чтобы взлететь и подняться над гадским проклятым миром, и потом нагадить ему на башку. Нет, желание нагадить другим – особенно большим, жирным и наглым – всегда сопровождало меня, я никогда не переставал мечтать о том, как сделаю паразитов, как докажу им, что я – лучше, что я – сильнее, и что не я, а они должны уступать мне дорогу и давать доступ ко всему, что я только захочу! И не относиться как к какому-то мальчонке, которого всегда можно пнуть и отодвинуть в сторону, отобрать принадлежащее мне и остаться при этом в целости и сохранности.

А так свои амбиции я удовлетворял по мелочам, когда большие и наглые не видели и не могли вмешаться. Помню я такой случай: однажды забрёл я, гуляя по центру, в какую-то галерею, причём в тот момент там шла выставка современных художников – шутов гороховых, любящих из разного говна слепить подходящую конфетку. Походил я по залам, полюбовался на творения – кривые непонятные художества, куски дерева, выпиленные жутким неестественным образом – не бывает так! – и прочую мутотень, и решил внести свой вклад. Там ещё художник один ошивался: здоровая орясина в вязаной кофте, с кем-то упорно беседовавший, кому-то что-то доказывавший, и – я помню! – с тихим презрением посмотревший в мою сторону. Именно это презрение дорого обошлось ему: ну или повлияло на то, что я сделал, не знаю уж, как была воспринята моя выходка. Что я сделал? В-общем, ничего особого: когда в зальце с деревянными хреновинами стало пусто, я достал приготовленный заранее кусок мела и написал на трёх или четырёх конструкциях – особо выдававшихся в высоту – одно словечко из трёх букв, так чтоб ни у кого не возникало сомнений, что они тут видят. Как про такое ещё говорят: фаллические символы! Художник, вполне возможно, именно их и имел в виду, именно такие подспудные мысли двигали им, когда из больших жирных брёвен выстругивал он эти ни на что не похожие хреновины, так что я просто придал им окончательный смысл, чтобы никто в нём больше не сомневался.

Или ещё: любил я иногда слегка обгадить расставленные повсюду мерседесы-пэнсы, многочисленные забивавшие улицы и дворы порше-меганы и рено-кайены, ну и прочую металлическую рухлядь, расплодившуюся в последние годы. У вас тут, в провинции, наверно, нет ещё того изврата, у вас тут нет того явного переизбытка заграничного мусора, что забил улицы столицы, а мне каждый день приходилось иметь с ним дело. И чем дороже драндулет – тем больше амбиций и наглости, тем хуже они относятся к тебе, а особенно к таким как я. Что в конце концов не могло не привести к печальным для них последствиям.

Да я просто время от времени слегка портил им технику. Там ножичком царапну, здесь гвоздиком пройдусь, ну а нассать на переднее или заднее колесо, когда никто не видит: это уже верх совершенства, последний писк, главное только, чтобы не застукали тебя за интересным увлекательным занятием, и не взвыла резким воплем установленная надёжная сирена, и не выскочил из подъезда разъярённый злобный хозяин, собираясь наказать и проучить.

Один раз я почти что пострадал после подобного инцидента: а воплей-то было, воплей, как будто я украл или изуродовал тот несчастный мелкий драндулет заграничного производства, по которому всего лишь слегка прошёлся ржавым гвоздём! Однако хозяин оказался неподалёку: жалкая дребезжащая сирена взвыла, и хозяин – жирный злобный жлобина – сразу ломанул в мою сторону, и спасло меня только то, что неподалёку находилась станция метро, и я удачно затерялся среди обычных людей, не позволив догнать себя.

Да, были у меня и такие случаи! Но жизнь в-общем стала неинтересной и вымученной, при таких диких нагрузках разве мог я чему-то особо веселиться и радоваться. И когда я окончательно понял это, то сменил работу. Я привык уже к не самому богатому существованию, и без всякой боязни ушёл в другое место, где платили не так много.

У меня уже имелся некоторый опыт, так что в тот маленький новый ресторанчик меня взяли спокойно. Тем более что ресторанчик был с азиатским уклоном, и там специально подбирали мелких по росту официантов. Это, наверно, чтобы вызывать гордость у клиентов – всяких азиатов, из дальних и ближних стран, где совсем не богатыри составляли большинство. Там же все такие мелкие и пузатые, что при сравнении со средним москвичом они ощущали себя неуютно, ну и чтобы неловкость убрать, владелец ресторана и подбирал низкорослый персонал. А также брал людей разных национальностей, так что коллектив – в котором я отработал больше года – отличался большой пестротой и многообразием.

Официантов – вместе со мною – оказалось шесть человек: татарочка из области, две узбечки из Ташкента, весёлый вечно улыбавшийся якут, я и вершина нашей экзотики: негритянка, чёрная как уголь и живая как вода.

Негритянка, как я понял, добралась сюда из Нигерии: где-то она в Москве училась, пока её не выперли, и для поддержания существования ей пришлось устроиться на работу. Несмотря на пестроту мы неплохо ладили: каторга-то была общая на всех, и на всех был один хозяин, временами добрый, временами не очень, ну и чего нам, в конце концов, было делить?

Хозяин был тоже азиатом, то ли узбеком, то ли таджиком, я так и не понял этого, давно уже обосновавшимся в Москве и выбившимся наконец в люди. Ну то есть вылезшим из грязи в князи: я до сих пор помню его цепкий придирчивый взгляд, хитрую лукавую улыбку, когда он брал на работу и когда потом уделял внимание по разным поводам. Особых поводов в-общем не возникало, мы старались не допускать никого до наших маленьких тайн, скромных секретов, некоторые из которых могли не слишком ему понравиться и привести к печальным для нас последствиям.

Плюнуть в суп, попробовать все блюда, которые хочется, высморкаться в какое-нибудь желе непонятного происхождения, цвета и консистенции, наконец: обжулить клиента, недодав лишнюю сотню: это использовали все мои товарищи по несчастью, оказавшиеся в данном негостеприимном месте. Кое-кто позволял себе и больше, особенно после того, как посмотрел один фильм и рассказал его содержание. Может, вы тоже видели: «Бойцовский клуб» называется, там не только про драки, но и про официантов. В фильме главный герой работает официантом и позволяет себе такое, что даже самые отвязные не сразу решились попробовать. То есть он как-то нассал в суп клиента – что-то такое дорогое и изысканное, показавшееся клиенту ещё изысканнее, чем обычно. Ну и позволял себе другие вольности, которые мы тоже время от времени опробовали на оказавшихся в нашей власти болванах.

Нет, это становилось весело: смотреть на недоумевающего поца, слопавшего только что кусок курятины под видом кролика: если приготовить хорошо, как умели наши повара, то отличить их было затруднительно, ну а сэкономленная дорогая крольчатина потом оказывалась у нас в сумке, готовясь после в домашних условиях. Помните: чтобы сделать рагу из зайца, надо иметь хотя бы кошку? Почти так оно всё и происходило, в разумных конечно рамках и пределах, так что харчами мы все себя хорошо обеспечивали. Но обычно обходилось без экзотики: просто некоторое количество продуктов – попадавшее якобы на стол – перекочёвывало на самом деле в наши личные закрома, не говоря уж о том, что питались мы полностью за казённый счёт, что выглядело абсолютно естественно и оправданно.

Ну а коллектив – несмотря на разношёрстность – оказался удивительно дружным и слаженным. Даже Зита – нигерийка – ничем особым не выделялась из нашего маленького сообщества, а с татарочкой у меня случился даже маленький роман, в самом уже конце. Да, именно из-за этого романа – в том числе – мне и пришлось тогда уйти, почти не попрощавшись, обрубив, как говорится, все концы и спрятав их в воду. Потому что она уже начала догадываться: кто я такой, и что моё пребывание в общепите – в таком позорном в-общем для меня качестве – исключительно дело времени, и меня должна ждать совсем другая судьба, в принципе ей недоступная.

Постепенно, полегоньку-потихоньку моё главное достояние – руки – становились всё увереннее, иногда я давал им возможность вспомнить то, что они так ловко вытворяли прежде. Пару раз я тискал тогда кошелёк из карманов подвыпивших клиентов, уже закончивших расчёты и собиравшихся сваливать. Нет, голова у меня всегда была готова к этому, просто она ещё хорошо понимала, какие дерьмовые последствия ждут меня в случае провала, так что действовать следовало только наверняка. Именно пару таких верных моментов подстерёг я тогда, с заботой о надёжном алиби и отсутствии свидетелей. Никто в ресторане не знал о моём бурном прошлом, о полуторалетней отсидке и тех многочисленных делах и увлечениях, через которые я прошёл. Для них я был просто мелким рассудительным парнем, не самого юного уже возраста, много чего знавшим и умевшим, на которого они могли и положиться – в случае необходимости – но чью сущность они не видели. Разумеется! Разве стал бы я посвящать случайных малообразованых людей в метания своей души, разве стал бы открывать им свои немаленькие тайны, они всё равно ничего бы не поняли и не оценили, так что мои порывы гадкого утёнка, превратившегося в полноценного взрослого лебедя, так и остались им неизвестны.

Тем более что платить стали хуже: хитрожопый азиат – наш хозяин – то ли пронюхал, то ли почувствовал, что мы живём совсем не так плохо, как хотел бы он. Это касалось и нас, официантов, и поваров, искусников своего дела, совершавших, как я уже рассказывал, время от времени свои маленькие чудеса вроде превращения курицы в утку и прочих фокусов. Крупных скандалов нам никто не закатывал, но и я, и другие заметили интерес в этом направлении, вылившийся наконец в пару незатейливых разговоров. Хозяин – жук хитрожопый – давно держал нас всех на подозрении, и хотел просто поставить себе на службу процесс экономии сырья, приносивший его подопечным немалую помощь, ну то есть он хотел, чтобы повара так же жульнически подсовывали дешёвое под видом дорогого, теряя при этом ещё и в весе, но всё сэкономленное шло бы исключительно в его карман, не давая нам ничего.

Так что когда его планы стали очевидны, я сделал ручкой: не ценил он мою уверенную надёжную работу, и вряд ли стал сильно расстраиваться, когда в тёплый осенний день я взял у него расчёт, и особо больше ни с кем не прощаясь (а с татарочкой специально даже поругавшись, чтобы не искала она меня больше!) оставил это заведение, чтобы испытывать дальше на прочность свою горькую незавидную судьбу.

XI

Добрый день, добрый день. А вот и вы: вторая большая удача за два дня, что даже как-то уже пугает и настораживает. Я о-очень рад вас видеть, особенно после вчерашнего визита матери, которая наконец добралась ко мне. Она и раньше здесь бывала – визиты разрешены два раза в год – но переться в такую даль из столицы очень уж тяжело, так что последний раз она навещала меня уже давно… Но ваши поддержка и обещания, и всё то, что я благодаря вам получил и чего добился здесь: они очень помогают, и до матери тоже долетели свежие яркие порывы.

Она просила передать вам личную благодарность: кто ещё стал бы сочувствовать и помогать человеку в моём положении, ведь когда меня взяли и обвинили, то никто из родственников пальцем не пошевелил, чтоб сделать что-то полезное. Мамин брат и его семейка даже издевались надо мной: говорили нечто типа того, что Хорьком ты родился и Хорьком помрёшь. Ну-ну: жадные подлые крысы даже не дали денег на адвоката, хотя и могли это сделать, и получил бы я тогда не двадцать пять – по пятёрке за рыло – а лет пятнадцать. Хотя ладно, я тогда по порядку всё расскажу, не перепрыгивая с пятого на десятое, а то совсем я вас запутаю.

Я ведь, кажется, говорил в прошлый раз о том, что слинял из того ресторана, которым заправлял узбек этот: его, я помню, Насимом звали, но за глаза его «говнюком» обычно именовали. Если бы я знал, куда попаду после Насима и чем всё закончится! То есть я ведь не был рабом, и совершенно необязательно было так держаться за то место, и ситуация, вылившаяся в пять трупов: чистое стечение обстоятельств. Абсолютно точно!

Но ладно, дело было так. После прощания с Насимом и его заведением я немного отдохнул. Ну мог же я позволить себе такой расслабон, тем более что я не бездельничал. Ничего подобного! Именно тогда я слегка приобщился к искусству. Правда-правда, я имею в виду не живопись какую-нибудь и не литературу, а главное, или одно из главных: кино.

Получилось это случайно: когда я шлялся как-то по улице, то меня окликнул мужик, оказавшийся сотрудником киностудии. Им требовался срочно мой типаж: маленький человечек с большим самомнением, мелкая роль без слов и почти без действия, так что мужик даже не стал интересоваться моим образованием, социальным положением и работой. Я сразу согласился: зачем же отказываться от того, что предлагают раз в жизни и не предложат больше никогда, и о чём многие только мечтают, даже не надеясь на самом деле получить?!

Оказался, разумеется, это не блокбастер какой-нибудь – кто бы меня туда взял! – а обыкновенный отечественный сериал. Ролька была действительно мелкая: на каком-то рынке в эпизоде я изображал барыгу с криминальными замашками и таким же криминальным прошлым, и те несколько секунд, что я провёл в кадре, стали лишь лёгким фоном для главных героев, то ли сыщиков, то ли ментов, охотившихся на добычу покрупнее. По ходу действия меня тогда взяли за шкирняк и положили мордой в землю, так что ничего нового и необычного по ходу действия я не увидел и не испытал, заработав за мелкие старания пару сотен долларов.

Мне сразу понравилось: получить за день работы без всякого риска и особого напряга такие деньги –было совсем неплохо, так что я предложил и дальше свои услуги. Я ведь любил смотреть сериалы – правда-правда! – и совсем неважно даже было, менты там трудились или какие-нибудь работники больницы, спасая людишек от угроз и опасностей. Просто нравилось смотреть, как они все напрягаются и усердствуют, работают для достижения какой-то своей цели, получая в итоге во многих случаях лишь кукиш с маслом или фингал под глаз. В то время как весь навар забирают себе другие: или те, кто сверху, или те, кто со всеми удобствами обосновался сбоку, используя жалких работяг в своих личных целях. Оно ведь так всегда бывает: когда я был в порядке и сам собою распоряжался – я ведь как сыр в масле катался, маленький такой плавленый сырок, но стоило подчиниться другим: и где я оказывался? Так что главное: быть себе хозяином и не давать никому собой распоряжаться и помыкать. Что мне в итоге и обошлось так дорого.

А что же касается кино, то два раза я тогда ещё попадал в кадр: такие же крошечные эпизоды, ничего не значащие персонажи, и только однажды я слегка отошёл от намеченного плана и вписал в искусство своё слово. Точнее не слово, а рожу, кривую похабную рожу с высунутым языком, которую я добавил под занавес, участвуя в эпизоде в сериале, который вы наверняка должны были смотреть. Его почти все смотрели, у кого есть телевизор и желание иногда хотя бы взглянуть на что-то современно-криминальное, но не откровенно примитивное, и именно там, в самом конце, в компании алкашей и дебилов, оказалась запечатлена моя радостная довольная физиономия, подводящая всему итог.

Я потом показывал матери заключительные кадры: она осталась довольна, не выражением лица, конечно, а самим фактом появления меня в таком новом качестве. Она даже хвасталась родственникам и знакомым, говоря им, что у меня начался, судя по всему, новый этап карьеры, и скоро я стану совсем новым человеком. Зря хвасталась! Скорченная рожа киношникам совершенно не понравилась, и больше меня никто не приглашал, так что пришлось снова спуститься с небес на землю. Ну, или вернуться к традиционным баранам. Воровать – несмотря на некоторое улучшение – я по-прежнему был не в состоянии, и снова пришлось устраиваться официантом. Поскольку в других качествах меня не воспринимали и брать явно не хотели.

Нет, из меня мог получиться приличный повар – правда-правда! – это ещё мать моя говорила, когда я вместе с нею на кухне готовил разные блюда. Сварить суп из курицы с овощами – раз плюнуть, пожарить картошку с рыбой – как два пальца об асфальт, не говоря уж про всякие там салаты или компоты. Я спокойно подменял мать, не считая готовку ниже своего достоинства, когда по какой-то причине она была занята, и вполне смог бы применить свои способности в кафе или ресторане, но кто бы мне это позволил!? Там ведь, кажется, тоже нужны официальное образование и дипломы, хоть какая-то корочка о специальном образовании пусть на уровне завалящего ПТУ, у меня же в пинципе не было ничего такого, так что пришлось смириться и пойти в подавальщики.

Вы знаете, когда я только начинал этим заниматься – лет в двадцать восемь – то не видел ничего постыдного. В молодости нет обидного в том, чтобы поработать в сфере так сказать услуг: кому же как не им – молодым оболтусам – таскать подносы с тяжёлыми тарелками и кружками, с наваленными блюдами и закусками, которые после требуется притаранить назад. А когда уже не за горами сороковник: тут уже совсем другая история, особенно когда обслуживаешь малолетних раздолбаев, не стоящих и твоего мизинца. Вы ведь должны были понять: я многого стою, и если бы не стечения обстоятельств – то одних, то других – парился бы сейчас не на местных неудобных нарах, а где-нибудь совершенно в другом месте. Числился бы я директором маленькой фирмы, занимавшейся маленькими делами – делишками! И приносившей хорошую прибыль, которую я тратил бы на любимые увлечения: пожирание сладостей и катание на аттракционах, и развлечения с девицами, заменяемых как перчатки. Если бы не одна гнида, откровенная сволочь, сломавшая мне судьбу и вынудившая взяться за волыну.

Звали его Блыдником, хорошая такая говорящая о многом фамилия, доставшаяся ему от предков – кулаков и упырей, мерзких вурдалаков, так же гнобивших всех попавших в их власть, как происходило это регулярно и с Артемием Ивановичем. Имечко тоже хорошее ещё будет: его звали именно что Артемием, а не Артёмом, как было у тех знакомых, которых одарили родители этим не самым современным и распространённым имечком. А может: они ещё и староверами какими-нибудь считались или раскольниками, считая свою жестокость вполне нормальным и обыденным делом. Наверняка они все были беспредельщиками!

Хотя начиналось дело не так грустно: когда – по объявлению в газете – я впервые посетил заведение, то остался вполне доволен: тихий погребок в глухом месте, далеко от вокзалов и станций метро, и только недалёкая железная дорога как-то не слишком мне понравилась. Но железнодорожная станция находилась километрах в двух, так что огромного наплыва клиентов ждать не стоило, и вполне можно было рассчитывать на тихую гавань.

Тем более что хозяином гавани оказалась жирная такая жаба: встретившись впервые с Артемием Ивановичем, я подумал: ну надо же, сколько бородавок, как у жабы какой-нибудь! Даже на носу – самой выдающейся части лица – у него поместилось целых три штуки, не говоря о всякой мелочи, хотя носяра у него был сам по себе запоминающийся, огромный как гранитная глыба, накренившаяся и готовая свалиться. Да у него вообще вся морда сияла как большая печёная картошка, только красного цвета, с неровностями и буграми, а из-под косматых суровых бровей на мир смотрели мелкие хитрые глазки, всё время изучая его и не позволяя миру выйти из-под контроля.

Вначале-то я даже подумал: что он добряк, он так всё время щурился и улыбался, как будто чему-то радовался. Я оформился и тут же приступил, и только после – совсем не сразу, ещё через пару недель – до меня начало доходить, куда же я попал.

У каждого заведения есть ведь свои особенности, мелкие приятные или наоборот неприятные отклонения от нормы. Если они тебе подходят – то всё хорошо, ты с ними живёшь и мирно соседствуешь, позволяя отвлекать от обычной жизни. Ну, в предпоследнем месте оказалась дикая смесь всех национальностей, с преобладанием азиатчины и мелкопопости, что никак – в общем и целом – не влияло на меня. Я нормально переносил подобное скопление и не имел ничего против, так же как и против дамских посиделок в самом первом кафе, где постигал азы профессии. Хозяйка заведения – скупердяйка и сволочь – не жалела там денег на своих подруг и регулярно устраивала им банкеты. Я помню, как собирались вечерами пять или шесть тупых одиноких клуш, изливая друг другу жалобы и капризы, и поскольку из официантов я был там единственный мужик, то слегка перепадало и мне. Ну то есть они могли сказать какую-нибудь гадость про мужиков, и мне приходилось терпеливо их выслушивать, без малейшей возможности вступиться и дать отпор.

Но когда я впервые столкнулся с главным загибом Блыдника: то просто офонарел. Нет, правда-правда, я раньше даже и не слышал о таком: костюмированные балы и представления – они встречались все далеко, где-то за границей, завлекая глупых доверчивых туристов и вытряхивая из них деньжата. Ну в крайнем случае – у любителей дурацких забав, наряжающихся в одежду разных эпох и что-то там разыгрывающих: в меру своих знаний и извращённых фантазий.

Так вот: Блыдник стал организатором как раз подобных представлений, составлявших особое блюдо в его ассортименте, причём в данном деле он использовал всех, кто на него работал, независимо от степени извращённости и жестокости спектаклей и не считаясь ни с чьими желаниями и пристрастиями. И принимая меня на работу, он уже знал, в каком качестве я буду участвовать в этих его дешёвых спектаклях.

Шут гороховый, паяц, карлик, на чью долю приходятся все помои и колотушки, которые он обязан сносить, а потом говорить «спасибо» и радоваться вместе с остальными участниками происходящему идиотизму: примерно так выглядела моя роль в его представлении. Он совершенно не думал о том, что есть люди, предлагать которым такое – значит смертельно оскорблять их, испытывать на прочность их терпение, и без того уже расшатанное и истрёпанное судьбой, так что последствия могут оказаться совершенно неожиданными и для кого-то даже печальными. Как оно в итоге и получилось. Но давайте я расскажу всё по порядку.

Работал я по обычному стандартному для подобных заведений графику – двенадцатичасовой день, два дня отдыха в неделю, то, что свыше – по договорённости. Соратников имелось трое – две девицы плюс парень, что как раз соответствовало размеру заведения: сорок столиков, как раз по десять на нос. И публика – в отличие от предыдущих мест – была совсем не такая голожопистая, желавшая не просто выпить и закусить, но и с удобствами отдохнуть, так что с чаевыми – в отличие опять-таки от тех же самых мест – выглядело всё пристойно. Временами даже хорошо!

Напарником был молодой лопоухий парень, звали его Сергеем, и ничего кроме девок, пива и футбола его не интересовало. Ну да, ещё и компьютеры, кровавые игрища, в которые он лез когда только было можно, оставляя внешнюю жизнь другим людям. Девицы были под стать: две разномастные старлетки такого же возраста, сисястая высокая блондинка Света и мелкая мышь Марина, ничего кроме школы не заканчивавшие и ни к чему не стремившиеся, припарковав временно свои прелести в данном месте. А через какое-то время я узнал ещё кое-какие интересные подробности их жизни, сразу меня насторожившие.

Собираясь однажды домой, я зашёл по делам в подсобку – далёкое помещение в глубине, и когда уже собирался сваливать, услышал сопение и стоны. Ясно было: кто-то с кем-то трахается, и хоть не моё это было дело, я попробовал узнать – кто и где. Женские стоны я узнал сразу: такие звуки издавать могла только Света, моя напарница, та ещё потаскушка, я это уже понял. Но кто же был мужик? И тут до меня допёрло: за стенкой находился ведь кабинет Блыдника, его личные апартаменты, куда мало кто вообще допускался, да и то по важным делам, так что кто ещё осмелился бы трахать нашу главную потаскуху в личном кабинете хозяина?

Насчёт неё мне всё стало ясно уже в первую неделю: она так ярко и вызывающе двигалась всегда по залу, таская полные и пустые подносы, что мало у кого не возникало желания вдуть ей. Торчащие гордо вперёд сисиндроиды становились главным раздражителем в переполненном или даже полупустом зале, вызывая общую реакцию и даже провоцируя ссоры. Бабы на неё всегда сильно реагировали и советовали своим собутыльникам обратить внимание и на глупый коровий взгляд, на яркое поведение вечно готовой к случке тёлки, разбрасывающей во всех направлениях свои тайные признания и позывы, но кого из мужиков могло не привлечь такое?

У Светки имелся и парень, прикатывавший к ней на шикарном широкозадом мотоцикле – под стать и ему и ей, двум здоровым животным, так что поползновения клиентов бара, как и сотрудников, ставились под жёсткий контроль. Раза три или четыре – за время моей работы там – Светкин парень бил им морды, ну то есть ставил на место, когда замечал наглые приставания. Высокий и сильный, он мог справиться почти с каждым по крайней мере один на один, но что он мог поделать с этими её замашками, ей ведь явно нравилось, когда кто-то щипал её за попку или приглашал посидеть рядом за столиком, так что её парню оставалось только посочувствовать.

Не только приходящие клиенты, но и повара, и даже мы с Сергеем вставали на неё по стойке «смирно»: да-да, она даже не задумывалась, что своим поведением может расстроить работу целого заведения, когда, одев белый передничек спереди и оставив наполовину голым пространство сзади, гордо шествует по залу. Я ведь рассказывал вам про свои поползновения в данной области? Так что она была как раз такой глупой и несбыточной мечтой, которую хотелось хотя бы потрогать и пощупать, чего она, разумеется, делать не позволяла.

Так что, когда я услышал стоны и местами даже вопли, а потом сообразил – кто же её там обрабатывает – мне это сразу не понравилось. Если так можно со Светочкой, то как можно с остальными, не имеющими сильных друзей и заступников, и находящихся, можно сказать, во власти мерзкого сатрапа?

То, что он сволочь, и сволочь откровенная, я понял ещё через несколько дней: как раз во время моего дебюта в его спектаклях. Как я понял уже после, он ещё и не хотел меня пугать, и максимально мягко обставил моё первое участие в не самом крупном и значительном представлении, оставив самое жёсткое на потом.

А изображать мне требовалось на первый раз слугу, мелкого игривого паяца в доме средневекового итальянского вельможи: что-то из эпохи Возрождения соседствовало там с рыцарскими прибамбасами, и тугой плотный костюм, нацепленный по приказу Блыдника поверх обычной одежды, был очень жарким и неудобным, так что таскание в нём самых обычных кафешных подносов стало не самым приятным делом.

Но на первый раз именно такой привычной работой дело и ограничилось: мне не приказывали делать того, до чего докатилось всё после, когда передо мной перестали стесняться. Обошлось на первый раз и без рукоприкладства: только «вельможа» со своими приглашёнными гостями, среди которых затесался и Блыдник, дико нагадили в комнате, бросаясь свинячьими и рыбьими костями во все стороны и попав несколько раз в меня, что вызывало у них довольное урчание и смех. Я потом ещё видел эту гниду несколько раз: изображая уже римского патриция, он как-то раз нализался до свинячьего визга и пытался даже пуститься во все тяжкие. Служанку-Светочку завалить он тогда не смог: она отбилась и убежала, и тогда урод полез на меня.

Ну, вы знаете, все прошедшие зону остерегаются этих моментов, они всегда хорошо знают и понимают – на что они имеют право и что могут позволить другим. Я этому педику тогда дал по яйцам и тоже смотался, ублюдок был только один и не мог никого на меня натравить, так что эпизод спустился на тормозах. Но кроме него случились и другие…

Нет, вы знаете, когда такой педрила приводит с собой дружка и они начинают ублажать друг друга: то и хрен бы с ними. Но приставания к другим, не имеющим с ними ничего общего?! Но наглые наезды на посторонних, вынужденных по работе просто присутствовать, и совершенно не желающих связываться ни с ними, ни с кем бы то ни было?! Так что когда произошёл ещё один случай, я сильно напрягся: там разыгрывалось опять что-то средневековое, но уже не европейское, а арабское, и богатый шейх – всё тот же педрила – долго жрал тогда всяческие специально приготовленные для него блюда, запивая самыми дорогими и элитными из имевшихся напитками, но был он уже не один – нет! – с ним на дорогих коврах возлежала ещё парочка таких же ублюдков, а Блыдник суетился неподалёку, изображая радушного хозяина, на всё готового ради гостей. Так вот: когда они уже дошли до кондиции, но всё ещё были в состоянии что-то делать, именно тогда Блыдник и проявил себя впервые по-настоящему. Подозвав меня к себе, он приказал переодеться: вынутые откуда-то разноцветные шаровары, яркая рубаха и колпак – явная одежда шутов и скоморохов средневековья – должны были заменить обычную официантскую форму, а добавленное в довесок опахало – из каких-то искусственных тканей и перьев – требовалось для обдувания ветром разгорячённых вспотевших туш, и согласно замыслу хозяина я должен был заниматься этим, пока гостям не надоест.

Нет, вы можете себе представить такое: чтобы я – и работал вентилятором у наглых типов, возлежащих в истоме?! Я, собственно, и физически был на такое дело неспособен, не говоря уж о моральной стороне: я ведь вам рассказывал уже о своей хилости, помноженной на последствия травмы, так что когда мне вручили опахало и приказали обдувать жирные туши, я отказался. Правда-правда: просто взял и сказал – нет! Не буду я выполнять ваши дебильные фантазии, тем более просто так, за здорово живёшь, и в самом конце тяжёлого рабочего дня, когда я и так еле стою на ногах, а скоро и рабочий день уже заканчивается!

И тут началось: вы знаете, раньше меня – на работе – никто ни разу пальцем не ударил, не задел по-настоящему грубо и по-хамски, и всё это я впервые получил именно там и именно тогда.

Для начала Блыдник обложил меня: я уже не помню, какие трёх– и четырёхъярусные матерные конструкции он вываливал по моему адресу и адресу моих близких, я такого никогда даже и не слышал, но там звучало нечто. А потом он меня ударил: с размаху, в лицо, так что я чуть не упал, и под гогот и веселье начинавшей расходиться компании я даже заплакал. От неожиданности и по-настоящему чуть ли не впервые в жизни.

Потом я убежал домой: ждать чего-то дополнительного от ублюдков я, естественно, не собирался, но меня никто и не задерживал. У них продолжались всё те же мерзости: тупое обжиралово и извращённые игрища, какие-то девицы, специально приглашённые по такому случаю, уже добирались к ним. Увольняться я тогда не стал: где бы я – с моими недостатками – нашёл ещё такую работу, с солидными чаевыми и не самым утомительным графиком. И только о личной безопасности стоило позаботиться отдельно.

Так что именно тогда я прикупил себе волыну: не какую-нибудь простую пукалку типа «макарова» – нет! – я сразу решил найти что-то приличное, чтобы не подвело оно в решающий момент и меня самого бы не замочили.

Где и как я нашёл себе «ТТ»: я уж скромно умолчу. Не стоит выбалтывать все подробности, тем более что в моих показаниях уже есть официальная версия. Захотите ознакомиться – почитаете потом. Инструмент и две запасные обоймы к нему стоили немало – на них я ухлопал двухмесячную зарплату, но дело стоило того. Я, собственно, всегда хотел купить что-то подобное, я уже, кажется, рассказывал о своём интересе к оружию и был очень доволен. Хотя по-настоящему мочить никого и не собирался: я ведь думал, что достаточно одного только вида, нескольких слов, и вопрос будет снят. И то, что дело вышло по-другому: не моя вина.