Помоги проекту - поделись книгой:
Направляясь в Иран, я, конечно, хорошо представлял, что при изучении внутреннего положения необходимо будет внимательно учитывать влияние ислама, тем более что здесь господствующим течением является самая активная воинствующая его ветвь – шиизм. С исламом мне приходилось сталкиваться ранее, во время работы в Египте. Однако там ислам уже давно в политическую жизнь не пробивался. Президент Садат публично клялся, что он истый мусульманин, любил при любом удобном случае сфотографироваться в позе наиусерднейшего моления в мечети. Однако, как известно, в личной жизни он вел себя далеко не по-мусульмански.
В шахском Иране бросилось в глаза отношение властей к исламской религии. С одной стороны, подчеркивание принадлежности Ирана к мусульманским странам, с другой – лишение духовенства политической роли в жизни страны. Конечно, нельзя было не считаться с объективным фактом доминирования религии среди подавляющей части населения. Шах неоднократно подчеркивал, что он ярый приверженец ислама, даже говорил, что его иногда посещали религиозные пророческие видения, которые предопределяли его судьбу, направляли его действия. Конечно, шах в свое время совершил и паломничество в Мекку, смешался с тысячами простых мусульман, одетый, как и они, в белый хитон, с голым плечом, в простых сандалиях на босу ногу. Помещались и снимки шаха, участвующего в молитве по какому-либо случаю.
Считалось, что из 36 миллионов иранцев 33 миллиона принадлежат к шиитской ветви ислама. Шиизм стал государственной религией в Иране в XVI веке с приходом династии Сефевидов. С целью защиты иранской независимости Сефевиды содействовали распространению шиизма в Иране в противовес суннизму, главенствующей ветви в исламе, приверженцами которого были турки.
Как известно, основополагающим принципом шиизма является утверждение, что законным наследником пророка Мохаммеда был его двоюродный брат и зять Али Ибн Аби-Талеб – первый из двенадцати «имамов», занимавших далее этот пост по наследству по мужской линии. Последний – двенадцатый имам, получивший название «махди», – исчез в раннем возрасте и вернется к людям только в такой определенный момент, когда его пришествие будет означать установление справедливости и искупления. В его отсутствие мусульманскую общину возглавляют его временные наместники-аятоллы.
Иранское общество, в отличие от других мусульманских стран, весьма сильно начинено религиозными деятелями различных степеней. Большую группу, примерно в 600 тыс. человек, составляют «сеиды» – люди, претендующие на то, что они являются прямыми потомками семьи пророка. Кроме того, имеется около одного миллиона «мирза» – «полусеидов» – это те, чьи матери являются «сеидами».
Наиболее эффективной и активной группой являются муллы (священники) различных категорий и чинов. Муллы группируются вокруг известных теологических центров, мечетей. В Иране насчитывается около 80 000 мечетей, священных храмов и других мест религиозного значения. Каждое такое место, разумеется, имеет своих служителей и, как правило, ни одного.
Наиболее важные святые храмы – это гробница имама Резы в Мешхеде, Хазрат Массуме в Куме, Шах-э-Черак в Ширазе и Шах-Абдол-Азим в Рее, неподалеку от Тегерана. В каждом таком центре, конечно, сотни религиозных служащих.
Почти в каждом городе имеются «священные места» – «маммзаде», места погребения многочисленных отпрысков святой семьи имама Али. В одном Ширазе насчитывается около 240 таких мест, при них, разумеется, также имеются свои «хранители».
Имеются тысячи так называемых «роузе-хано’ов», священнослужителей низкого ранга, которые ведут свою родословную от имама Хусейна, третьего имама шиитов, мученически убитого XIII веков назад в Месопотамии. Эти священники наиболее активны во времена церемоний в траурные месяцы Мохаррам и Сафар (по лунному календарю).
Различаются священнослужители и по степени своих способностей и учености. Более образованные могут быть «ваэз’ами», им может быть поручено чтение лекций по различным сторонам религии. «Ваэз» может стать и «пиш-намаз’ом», т. е. лицом, возглавляющим и руководящим молитвой в мечети. Наиболее выдающихся мулл из этой категории зовут «ммам-э-джоме» (вождем общины), он обычно лично проводит массовый молебен в своем городе по пятницам в наиболее важной мечети.
По степени учености муллы могут получить титул «ходжат-оль-эслам-ва-аль-Мослемин» (наместник ислама и мусульман). Это лишь те священнослужители, кто окончил высшие курсы в известных теологических школах и может почитаться авторитетом в вопросах религиозного права.
Имеется около 300 теологических центров, а в них примерно 60 тысяч студентов. Наиболее важные в Неджефе (в Ираке), в «священных» иранских городах Мешхед и Кум, а также в Тегеране. В каждом крупном центре имеется выдающийся – «учитель». Он имеет титул «аятолла», т. е. «отражение Аллаха». Этот титул вошел в моду особенно с начала нынешнего века, до этого наиболее уважаемых деятелей называли только «хад-жат-оль-эслам’ами». По имевшимся в печати данным, во всех странах среди шиитов было более 1200 аятолл.
В шахские времена общее число шиитов в мире оценивалось в 86,3 млн. человек, в том числе:
Иран – 33 млн.
Индия – 17 млн.
Пакистан – 15 млн.
Афганистан – 7,2 млн.
Ирак – 4,8 млн.
СССР – 3,2 млн.
Ливан – 1,1 млн.
В других мусульманских странах – 3 млн.
В других немусульманских странах – 2 млн.
Аятоллы являются не только видными теологическими учителями и организаторами крупных религиозных мероприятий, но также и получателями религиозных обязательных налогов и различных подношений. По оценкам газет, они колебались от 20 до 40 млн. долларов ежегодно.
С двадцатых годов нашего века появился новый титул «аятолла аль-узма» – «великий аятолла». Среди этих «великих» появились так называемые «марджа таклийд» («источник для подражания»), т. е. общепризнанный авторитет по каким-либо вопросам, предписывающий свое толкование общине.
Наиболее знаменитым среди «великих аятолл» был Боруджер-ди-Табатабаи, умерший в 1956 году, за ним Хаким Табатабаи, который скончался в 1970 году. При смерти Хакима по крайней мере 10 «великих» могли претендовать на его мантию. С тех пор четверо умерли, осталось шесть: Хои, Гольпаегани, Мараши-Наджафи, Хомейни, Хонсари и Шариат-Мадари.
Самый пожилой из них в 1978 году был Хои – 85 лет, самым «молодым» был Шариат-Мадари – 76 лет. Хомейни тогда находился в Париже, развертывал оппозиционную шаху деятельность, ему было 80 лет.
В отличие от суннизма одной из важнейших черт шиизма является доктрина о том, что мудрость выше традиций. Это представляет громадные возможности шиитам реагировать на любое явление явным политическим образом. Поэтому аятоллы играют огромную роль в жизни общества. Они могут использовать свой авторитет как для поддержки, так и для бойкота какого-либо решения властей или действий народа.
Конституционная революция 1906 года привела к расколу шиитского духовенства на тех, кто поддерживал конституционную монархию («машруте»), и тех, кто выступал за теократическую систему правления («машруэ»).
Первые смирились с неслыханным отступлением от исламских канонов в виде учреждения парламента, светских судов, светского обучения и, следовательно, с усилением роли государства; взамен конституция предусматривала учреждение совета из религиозных деятелей, без согласия которых не может быть принят ни один закон.
Вторые яростно выступали за «исламское правление», новшества в политической жизни Ирана им казались кощунственными, идеи отделения церкви от государства – капитуляцией перед Западом.
Как известно, шах поправкой к конституции упразднил совет религиозников как контроль за парламентом.
Таким образом, к 1978 году многие религиозные деятели, хотя и в различной степени, находились в оппозиции к шахскому режиму. Они пока не выступали против монархии как таковой. Одни требовали восстановления религиозного совета, т. е. возврата к конституции 1906–1907 гг., другие выступали со старых позиций исламского правления при сохранении шаха. Первых было явное большинство.
Значительная часть иранского духовенства была недовольна шахом, поскольку он пресекал их попытки влиять на государственные дела, т. е. заниматься политикой. Кумский центр духовенства, откуда вышел Хомейни, был особенно неугоден и неудобен шаху. Шах задумал создать новый теологический центр в Мешхеде, где духовенство, как он считал, было более покладистым. Намеревался действовать, как всегда, с большим размахом – построить там гигантский мусульманский университет, который со временем затмил бы авторитет нынешнего главного учебного центра мусульманского мира – университет Аль-Азхар в Каире, создать в Мешхеде центральную мусульманскую библиотеку мирового значения.
Однако шах понимал, что господство духовенства в жизни страны не идет в ногу со временем. Однажды в беседе я спросил его, как он представляет роль духовенства в будущем. Он откровенно ответил, что, уверен, это обскурантистская сила, которая может лишь задерживать развитие Ирана, с ростом образованности населения сила его влияния должна ослабевать.
Верхушечные слои иранского общества в большинстве своем особой религиозности не проявляли. Для них, ведущих вполне современный «западный» образ жизни, мусульманство было данью древней традиции и привычек. Они не могли себе представить, почему женщины в наш просвещенный век должны вновь надеть чадру, почему нельзя пить вино.
Один из высокопоставленных чиновников МИДа, весьма образованный человек, говорил мне совершенно серьезно, что он – верующий мусульманин и ислам – мудрая религия, только нужно ее правильно понимать: запрет употреблять вино, например, относится только к слоям населения с низким культурным уровнем, так как необразованные люди не знают меры, «образованным» же людям можно пить вино, так как они знают, сколько можно пить.
Такие видные деятели, как председатель сената Шариф-Имами и председатель меджлиса Риази, отмечали в разговорах, что волнения, нараставшие в стране, являются делом рук «ахундов» – священников различных степеней, которые, пользуясь своим влиянием на темные массы, лишь мутят воду, используют массы в своих корыстных целях.
Правящая верхушка долгое время считала, что она сможет справиться с оппозиционной режиму деятельностью части иранского духовенства, рассчитывая, в частности, на возможность договориться с другой, более покладистой, умеренной частью, которая действительно шла на сотрудничество с режимом, хотя в душе и желала для себя еще больших прав и возможностей. Мечети, конечно, посещались многими иранцами, соблюдались многие каноны ислама в повседневной жизни, но с развитием страны, приобщением ее к связям с другими, более развитыми странами, с ростом числа образованных людей, особенно среди молодежи, роль и значение духовенства, несомненно, уменьшалась. Однако нужно отметить одно важное обстоятельство: наиболее активная ее часть,
К усилению роли религиозных институтов во внутренней жизни страны подталкивали обстоятельства, порожденные самим шахским режимом. Это запрет политических партий, отсутствие реальной роли парламента, контроль за печатью, недоразвитость профсоюзного движения, короче говоря – лишение довольно развитого общества естественных средств для выражения политической активности. Мечети вновь становились институтами, пригодными не только для отправления религиозных обрядов.
В промышленных районах
Основа тяжелой промышленности Ирана начала создаваться со строительства металлургического комбината в Исфахане. Неподалеку, в районе Кермана, были открыты залежи коксующегося каменного угля, а в Бафке – отличного качества железной руды, лежавшей практически на поверхности. Комбинат в Исфахане, угольные шахты в Кермане и железно-рудное предприятие в Бафке были построены с помощью Советского Союза – американские и другие западные «друзья» шаха уверяли его в необходимости развивать лишь сельское хозяйство и иметь сборочные предприятия, производящие несложное оборудование из импортируемых для них частей. Призывы шаха к своим «друзьям» успеха не имели, тогда он и обратился к Советскому Союзу.
После дымного, серого, суетливого и невзрачного Тегерана Исфахан поражает зеленью на улицах, каким-то внешним спокойствием и даже величием. Этому в немалой степени способствует хорошо сохранившиеся памятники старины – дворцы шахов, гигантские, с лаконичной, четкой архитектурой мечети, их параболические купола, голубые, светло-зеленые, бежевые с красивым орнаментом; радостно блестят на солнце, тонкими свечками устремляются в небо изящные минареты. Да и характер исфаханцев, говорят, другой – они слывут неунывающими, рассудительными людьми, умеющими переносить невзгоды и радоваться.
Остановились мы в исфаханской гостинице «Шах Аббас». Это также своего рода достопримечательность Исфахана. Ранее здесь был большой караван-сарай с обширным двором, где располагались верблюды, ослики, лошади, повозки, поклажа, а постояльцы занимали маленькие клетушки, выходившие во двор сводчатыми лоджиями, присущими исламской архитектуре. Теперь внешний облик сохранен, только внутри – удобные с современным сервисом номера, прекрасно, в персидском стиле отделанные залы и рестораны, а во дворе – изящный садик с деревьями и множеством цветов, искусственных ручейков и подсвечиваемых по вечерам фонтанов. В глубине – открытая чайхана, где можно посидеть в прохладе на коврах и тюфяках и насладиться стаканчиком чая или холодным шербетом.
Сам металлургический комбинат производит внушительное впечатление, он уже давал 900 тыс. тонн стали в год, а главное – стал большой школой профессиональной подготовки иранских инженеров и рабочих.
В Кермане спускались в угольные шахты. Условия добычи угля довольно трудные, неширокие пласты, к тому же круто расположенные. Производительность невысокая, рабочих в забое мало – результат неправильной системы оплаты труда – рабочие на поверхности, вплоть до разносчиков чая, получают наравне, повременно, с рабочими внизу, в шахте. Наши рекомендации не помогают, говорят: таковы старые иранские традиции.
Бафк расположен вдалеке от магистральных дорог. Маленький городок с такими же бедными лачугами, как во всех поселениях. Зато рудник оставил хорошее впечатление. Собственно говоря, это не рудник, просто срывают экскаваторами гору, состоящую из железной руды. Отношения между иранскими специалистами и рабочими и их советскими коллегами отличные.
По пути через Исфахан в Тегеран – старинный город Йезд, центр провинции. Здесь повсюду в отличие от севера страны дома с высокими башнями – багирзаде. У башен наверху отверстия – холодный воздух спускается вниз, расходится по помещениям – естественный, придуманный еще древними иранцами способ облегчить нестерпимую жару, которая стоит здесь летом. Красивейшая соборная мечеть с высоченными минаретами, все облицовано изящными изразцовыми плитками, вырезанными в форме легких, логичных для глаза и чувств сочетаниях растительного орнамента. На время осмотра моей жене и жене нашего генконсула приходится надевать чадру, которую услужливо тут же дают напрокат.
Йезд – один из центров зороастризма, одной из самых древних религий на земле. Один из ритуалов зороастрийцев – почитание огня, который должен вечно поддерживаться в храме. Посетили храм – просто одноэтажное, ничем особым не примечательное здание. Первая большая комната предназначена для любопытствующих, на стенах – подробные описания на английском языке основных принципов зороастризма и происхождения этой религии.
В одной из стен большое застекленное окно, через которое видна святая святых зороастрийцев – высокая на постаменте бронзовая, в виде большой чаши, жаровня – в ней горят небольшим огнем древесные полешки, светится уголь. Манипуляции с поддержанием огня производит жрец в белом, как у врача, одеянии – белый халат, на голове шапочка, и сходство с врачом усиливается – матерчатая повязка, закрывающая рот и нос, дабы не осквернять священный огонь дыханием.
Пояснения нам охотно дает настоятель храма в обычной, ничем не примечательной одежде. Земля, как и огонь, – священна для зороастрийцев, поэтому они традиционно своих умерших единоверцев помещают в «башни молчания», где-нибудь подальше от населенных пунктов, там они чаще всего становятся добычей хищных животных и птиц.
Зороастризм довольно устойчивая религия, хотя сейчас в Иране зороастрийцев после вытеснения ее мощным напором ислама насчитывается несколько десятков тысяч. Один из моих знакомых – ректор Ширазского университета, образованнейший профессор Мехр – всегда гордился тем, что он по своему глубокому убеждению исповедует зороастризм, считая его наивысшей религией, наиболее отвечающей и современному миру. Он, между прочим, рассказал, что нельзя иноверцу принять зороастризм или перейти в него из другой религии – зороастрийцем можно стать, лишь родившись от почитателей этой веры.
Зороастрийцы, как правило, вступают в браки только с единоверцами и поэтому, в известной степени, сохраняют антропологически древний тип людей, живших в давние времена.
Главный город северной провинции Решт – пожалуй, самый неблагоустроенный из столиц провинций. Дома старые, ветхие. Генерал-губернатор провинции и губернатор города открыто мне признавались, что казна отпускает им очень мало средств, непропорционально мало по сравнению с другими городами. У шахов, оказывается, всегда существовала неприязнь к этому городу, связывавшему страну со своим северным соседом. Да, ведь было и такое, в далекие времена Решт входил в состав России. Здесь у местных жителей и шутка такая есть: «Если увидишь светлоглазого иранца, знай – здесь прошли русские».
Культура
Истоки искусства, как известно, – в народе. Иранцы по своему складу характера – люди общительные, живые, несомненно способные, развитые физически. Глядя на них, у вас возникает мысль о национальной устойчивости, что ли, иранцев. Все дело в условиях существования народа.
Тяга народа к прекрасному, самовыражение его души нашли воплощение в искусной росписи дворцов и отделке мечетей, где господствуют геометрическая четкость и логичность линий, растительный орнамент. Прекрасная настенная живопись, например, в старинном шахском парадном дворце в Исфахане Чехельсутун – то массовые жанровые картины, то небольшие, лирические, лаконичные по способу изображения росписи – поражает и сейчас, но это исключение. Традиции иранской литературы богаты, они составляют гордость всего человечества. Имена Авиценны, Саади, Хафеза, Фирдоуси, Рудаки, Омар Хайяма и многих других – ценнейшее историческое наследие. Их имена высоко чтились и в дореволюционном Тегеране. Заботливо ухоженные гробницы Хафеза и Саади в Ширазе были и остаются местом паломничества иранцев.
Шираз – это город поэтов, цветов, парков – жемчужина Ирана. Громадный парк окружает старый шахский дворец, в нем тысячи диковинных южных деревьев, весной воздух пропитан ароматом цветущих апельсиновых, лимонных деревьев. Чудо Шираза – громадного размера розарий, где высажены десятки тысяч роз самых немыслимых оттенков и названий. Очень приятно было наблюдать, что эти места – излюбленное место отдыха простых иранцев, приходящих, независимо от достатка, целыми семьями.
Так же много людей и у гробниц поэтов Хафеза и Саади. Видимо, недаром говорят в шутку, что каждый второй иранец – поэт. К поэтическому творчеству, видимо, побуждает и красивый, со многими синонимами, богатый и легко рифмующийся персидский язык.
У гробницы Хафеза сидит под зонтиком старый мужчина, в руках у него томик «Дивана» Хафеза. Спрашиваем, что он делает. Нам отвечают: он может погадать любому на книге Хафеза, поскольку книга полна пророчеств. Нам предлагают попытать счастья. Ну что ж, попробуем.
Беру книгу, разворачиваю ее на первой попавшейся странице и наугад показываю пальцем строку. Меня просят подумать про себя, на какой вопрос я хотел бы получить ответ. Мысленно прикидываю: а если политический вопрос? Как сложатся советско-иранские отношения? Говорю – готово, задумал. Мужчина читает с указанной мною строки: «И попадешь ты в водоворот, и будет тебе трудно выплыть: кажется тебе, что идешь на дно, но силой воли и желанием ты пробьешься к спасительному берегу». Нельзя не расхохотаться. Меня спрашивают: «Ну как, подходит?» Отвечаю, что, конечно, подходит, даже желательно, чтобы именно так и получилось. Уловка, конечно, простая – любому приятно слышать оптимистическое предсказание на любое желание, а таких строк у Хафеза немало.
Шах с его концепцией величия и восстановления древней могущественной монархии стремился поддерживать в хорошем состоянии памятники старины. Неподалеку от Шираза мы посетили гробницу легендарного царя Кира – по-персидски Куроша, изображение которого мелькало на миллионах плакатов и открыток с времен празднования в Иране 2500-летия монархии. Гробница-мавзолей с высокими каменными блоками, поднимающимися уступами, конечно, пуста, стоит одиноко в поле, но это как-то создает еще большее впечатление. Неподалеку находится древняя резиденция Александра Македонского – известный на весь мир Персеполис, там остатки великолепного дворца. Возвышаются одинокие колонны на фоне гор, восстановлена парадная лестница с изумительными барельефами, показывающими послов древних государств в своих характерных одеждах с различными дарами. Гигантские, в человеческий рост капители колонн лежат на земле, они в виде голов двух мощных напружинившихся быков, смотрящих в противоположные стороны. Неподалеку в горах, на высоте высечены гробницы древних царей. Вечером здесь даются представления «Звук и свет». Ведется неторопливый рассказ с пафосом о былых временах, стереофонический звук доносит шумы толпы, ржание лошадей, звяканье их сбруи, звон мечей. Искусно, по разработанному сценарию высвечиваются и подсвечиваются отдельные детали, части сооружений… Это, конечно, главным образом для иностранных туристов.
А неподалеку от Персеполиса, стоящего на высокой каменной платформе, шумит сосновая рощица. Она была высажена сравнительно недавно, к церемонии празднования 2500-летия монархии. В рощице – целый город из круглых шатров, которые отводились для глав государств или их представителей, прибывших на празднества. В каждом из них – несколько богато обставленных комнат, все удобства – от горячей и холодной воды, кондиционирования воздуха до телефона, по которому можно было связаться с любой столицей мира. Громаднейший шатер в центре содержит в себе зал, где был торжественный обед. Длинный стол искусно изогнут таким образом, что позволял рассадить именитых гостей без ущерба их престижу – ведь все они считали равными друг друга по положению, поскольку каждый представлял суверенное государство. На потолках – хрустальные люстры, на полах – гигантские ковры, в стены искусно вмонтирована мощная установка кондиционирования воздуха. Гигантская была проделана работа, и на все это ушли многие миллионы долларов.
«Райский остров» Киш
Киш – это небольшой плоский, песчаный остров в Персидском заливе вблизи побережья Ирана. После бурного прошлого, когда он был то убежищем пиратов, грабивших суда, проходившие известным Ормузским проливом, соединяющим Персидский залив с Аравийским морем, то переходил из рук в руки различных правителей, остров долго был практически необитаем. Его отличало выгодное положение близости к материку и климат – зимой здесь, в отличие от континента, всегда тепло, летом не так жарко, а вокруг чистая, лазоревого цвета вода.
Сначала на острове шах построил себе зимнюю резиденцию для отдыха, выросли поэтому здесь и резиденции для министра двора и премьер-министра. Затем возникла идея превращения острова в центр развлечений для богатых людей Ирана и прибрежных арабских государств. Была создана корпорация развития острова Киш. При обильном государственном финансировании были построены фешенебельные гостиницы, которые могут поспорить своей роскошью с самыми дорогими, рассчитанными на миллионеров, гостиницами Старого и Нового Света, находящимися в самых злачных местах. Появились ультрасовременные виллы, которые имелось в виду сдавать богатым людям в аренду, с самым совершенным оборудованием. Отдельно выстроены здания казино с игорными залами (где находятся рулетки и столы с зеленым сукном для других азартных игр), ресторанчики с обстановкой под стиль кабин пиратских кораблей, устроен ипподром для игры на скачках, поля для гольфа. Появился специальный аэропорт со взлетно-посадочными полосами, которые могут принимать самые современные самолеты вплоть до сверхзвукового «Конкорда».
На Кише однажды меня принимал по деловому вопросу шах, прислав для этого в Тегеран свой маленький реактивный самолет.
На этот раз мы с женой подучили персональное приглашение от двора присутствовать, так сказать, при открытии этого развлекательного комплекса. Оказалось, что из иностранных послов был приглашен также только посол Франции с женой.
Прибыв в Тегеранский аэропорт, откуда должен был отправиться специальный самолет «Боинг-727», мы обнаружили большую группу приглашенных иранцев с той же целью. Здесь были наиболее влиятельные сановники двора, министры, самые крупные деятели иранского делового мира. Через полтора часа лету мы уже были на Кише. За день до нас туда же совершил специальный рейс из Парижа «Конкорд» с высокопоставленными гостями из Франции, а также с кучей манекенщиц из самых известных французских салонов мод. (Вот почему, видимо, пригласили французского посла, но мы недоумевали: по какой причине пригласили нас?!)
Вечером, когда, побродив по острову, налюбовавшись действительно прекрасными картинами заката на море, мы вернулись в гостиницу и уселись в укромном уголке за столик в ресторане, чтобы вдвоем поужинать, нас разыскали протокольные чины и попросили срочно перейти в другую, особую комнату, у дверей которой толпилась, наступая в буквальном смысле на пятки друг другу, разодетая знать, но туда впускали только немногих. Здесь расположились те, кого пригласила шахиня, в числе их оказались и мы.
Нас провели к небольшому столу, за которым сидела шахиня; мое место оказалось рядом с ней. В ходе ужина познакомились с другими сотрапезниками. Некоторых мы знали – мать шахини Диба, брат шаха Голям-реза с женой, жена премьер-министра Амузгара, французский посол с женой. С другой стороны шахини, как выяснилось, сидел герцог Орлеанский, а его жена, герцогиня Орлеанская, была моей соседкой. Напротив меня сидел пожилой мужчина в нарочито небрежной одежде, которую в таких случаях позволяют себе только очень богатые люди, – в темном вельветовом пиджаке и мятой голубой рубашке. Завязался разговор, из которого я узнал, что это барон Ротшильд, один из представительной, старинной банковской семьи. Барон в разговоре вставлял некоторые русские слова, и я поинтересовался, откуда он их знает. У него были интересные моменты в биографии. Во время немецкой оккупации в годы Второй мировой войны барон был интернирован, сидел в одной камере с сыном известного французского социалиста Леона Блюма. Однажды к ним в камеру привели третьего узника – это был сын Сталина, Яков, взятый немцами в плен. Ротшильд говорил о нем с симпатией. За время непродолжительного пребывания в камере с Яковом Сталиным барон и выучился нескольким русским словам. Невольно подумалось: какое различное прошлое было у этих людей и какая различная судьба их постигла! Яков принял смерть, а представитель банковской семьи Ротшильдов сейчас гостит в великосветском иранском обществе.
Спросил у Ротшильда, имеет ли его банковский дом какие-либо дела в Иране и в других странах Ближнего и Среднего Востока. Он замялся – ведь это банк известной еврейской семьи, однако сказал, что дела идут, и неплохо, ведь можно работать и под другой вывеской, в том числе и в арабских странах.
В этой поездке на остров Киш случилось встретиться с еще одной неожиданностью – праправнучкой декабриста Давыдова, живущей в Париже, но имеющей мужа-англичанина, врача, к услугам которого прибегала шахская семья. Она оказалась женщиной, высоко чтившей память своего давнего предка, усердно изучающей о нем материалы, находящиеся в советских архивах и музеях. Повстречался и давний знакомый – бывший генеральный секретарь французского министерства иностранных дел Альфан, с которым у меня ранее были деловые встречи в Париже и Москве.
Для гостей были устроены на открытом воздухе представление иранских национальных танцев, а затем показ новейших моделей парижских мод – их демонстрировали в четком механическом темпе дрожащие от холода, какие-то неестественно худые, угловатые французские манекенщицы. Пока одни заученными движениями с застывшими улыбками разгуливали развинченными шагами на площадке, показывая немыслимые тайны одежды, очередная группа лихорадочно переодевалась неподалеку, за матерчатым занавесом, нисколько не смущаясь тем, что занавеска эта иногда совсем ничего не закрывала.
Перегруженные столь необычной дозой светских развлечений, мы отправились спать – было уже поздно. Большинство же гостей повалило в казино, где игра продолжалась до утра и, как оказалось, не было ни одного проигравшего! Когда надо, рулетки в казино могут крутиться вполне определенным образом.
На следующий день мы осматривали остров в микроавтобусах. Особых достопримечательностей, даже растительности, мало. Где-то в глубине песков, возможно, и таилось историческое прошлое, но на поверхности лишь равнина, рассеченная хорошими автомобильными дорогами.
Bee новые строения в одном необычно ультрасовременном архитектурном стиле – различные сочетания треугольников, расколотых пополам. Идея в том, объяснял нам губернатор иранских островов Персидского залива Минсофф (он же архитектор сооружений, он же руководитель строительства и управляющий корпорации развития острова), что не сходящиеся линии углом символизируют недостижимость дерзаний человека. Все сооружения из трех элементов, составленных из линий: треугольник, квадрат, прямоугольник. Все это довольно навязчиво, режет глаз, но Минсофф доволен: когда еще архитектору может привалить такое счастье – проектируй что хочешь и сам строй, не задумываясь о средствах. В отделку пущены самые дорогие материалы: мрамор, шелк, золото, бархат. В здании международного аэропорта в центре зала – замысловатая комбинация из тысяч золотых (!) проволочек. Надо, чтобы нефтяные шейхи Персидского залива, которые прибудут сюда развлечься, чувствовали себя в привычной обстановке.
Пресной воды на острове нет, поэтому ее производит опресняющая установка, построенная израильтянами. На острове был создан, конечно, и магазин, торгующий самыми разнообразными импортными товарами без таможенных пошлин и налогов. Поэтому вся иранская элита гурьбой повалила в этот магазин. Возвращались они с ящиками французского коньяка, шотландского виски и… подушками, чемоданами и разной другой утварью, которой полно в тегеранских магазинах. Но здесь выгоднее, хотя не намного, но выгоднее.
Год «коня»
31 декабря 1977 года шах встречал новый год – «год коня» – в своем кругу. У него в гостях был президент Картер с женой и дочерью. И король Иордании Хусейн прибыл. Впрочем, Картер торопился, ему надо было посетить еще ряд стран, и в Тегеране он задержался так, пролетом. Конечно, это не была та встреча, о которой мечтал шах, – как равного с равным, с обстоятельной, проникновенной беседой, анализом различных ситуаций, выработкой совместных решений. Для американцев шах не дорос до такого статуса. Чтобы компенсировать отсутствие существенной деловой части, Картер не скупился на красивые слова на новогоднем банкете: назвал Иран одним из столпов «демократии» на Среднем Востоке, в районе Персидского залива. Забыл на эти часы о всех своих показных тревогах относительно нарушения «прав человека». Изящные дамы в красивых платьях, не менее изящные мужчины во фраках, хрусталь, тонкое вино, красивые манеры, изысканно наигранная, веселая беззаботность сильных мира сего, встречающих с оптимистическими надеждами очередной год своего царствования. И создавалась видимость, что разница лишь только в том, что одни царствуют в Америке, другие – почти в центре Азии. И все это – на крупных фотографиях в сотнях тысяч экземплярах по стране, в миллионах по всему миру. Смотрите: здесь, на Аравийском полуострове, в Персидском заливе, – передовая линия обороны американских интересов (так говорил Картер), а вот здесь Иран – верный бастион защиты интересов Запада и Азии (так говорил шах).
Один не смущался тем, что относил границы своих интересов за несколько тысяч километров от своей земли, не спрашивая народы тех стран, где он предначертал эту линию, другой не замечал своей смешной роли «защитника» чуждых иранскому народу интересов. Впрочем, иранский народ никто не спрашивал.
Началась публикация в печати сериями последнего опуса шаха – его книги «К великой цивилизации».
9 января 1978 года полиция обстреляла толпу в Куме – религиозном центре в 100 км от Ирана. Говорят, как всегда в таких случаях, были «беспорядки», толпа не подчинилась требованиям полиции, пришлось открыть огонь и т. д. Были, конечно, убитые. Сколько? Власти говорят, человек шесть. Другие сообщения – около сотни.
«Ну и что? – говорили нам. – Такое явление нередкое, скоро забудется, волноваться не надо. Лучше бы выявить смутьянов, наверняка действовали какие-нибудь иностранные агенты».
Прочитав об этом в газетах, мы пытались выяснить, в чем дело. Это и не тема в печати, и не тема в разговорах дипломатов.
Однако кое-что проясняют требования религиозных кругов о возврате к конституции 1906 года. Это конституция монархии, но с наличием парламента, а главное – там предусмотрено создание Совета религиозных деятелей, который должен следить за соответствием принимаемых законов исламскому праву – шариату. Без их согласия ни один закон не вступит в силу. Шах в сороковых годах внес поправки в конституцию: монархия как основа государственного строя осталась, меджлис – тоже, но Совет духовенства для наблюдения за принятием законов был упразднен, что вызвало ярость высших кругов духовенства.
Шах как ни в чем не бывало готовился к визитам в ряд иностранных государств, обсуждаются и другие дела – все вроде бы идет нормально, как всегда.
А между тем этот день оказался отправным моментом длинной цепи событий, приведших к свержению шаха и установлению в Иране так называемой исламской республики и вообще ко всему тому, что последовало в этой стране непонятного, странного, невоспринимаемого… Если бы знать заранее о каждом дне, войдет ли он в историю! А историю-то творит каждый день.
События 9 января в Куме исторически должны были произойти, как и сотни аналогичных событий в других городах Ирана. Для проявления недовольства было много оснований. А жестокий метод властей всегда насаждался в Иране – он был частью системы правления. Но, видимо, внутренние условия для взрыва в Иране, никому пока незаметные, назрели настолько, что стали благоприятной почвой для дальнейшего, не поддающегося контролю властей мощного распространения оппозиционного движения по всей стране – и внутрь, и вглубь.
26 января по всей стране отмечалось пятнадцатилетие «революции шаха и народа» – начала проведения шахом ряда реформ, толкнувших развитие Ирана еще сильнее по капиталистическому пути.
На площади Шахъяд в Тегеране, где громадный портрет шаха, идет демонстрация с лозунгами, плакатами. Впереди шествуют в одном ряду премьер-министр Амузгар, председатель сената Шариф-Имами, председатель меджлиса Риази, министр двора Ховейда, министры, руководящие лица партии «Растахиз».
Выступая, Амузгар говорит о «чуде», совершившемся в Иране, которое стало возможным только под руководством августейшего главы государства. «Революция шаха и народа» в интересах всего народа, в отличие от других явлений в социальной области в других странах, где один класс получал выгоды за счет другого класса, подчеркивает Амузгар.
Ховейда также говорит о громадных достижениях Ирана за прошедшие 15 лет, не забывая упомянуть, что 13 из этих 15 лет премьер-министром был он.
Оба крыла партии выступили с заявлениями. «Конструктивное» нажимало на необходимость большей свободы дискуссий, «прогрессивное» угрожало тем, кто выступает с «фальшивой» поддержкой конституции, имея, однако, в виду разрушить результаты «революции» (это – в огород духовенства). Официальные источники сообщали, что в Тегеране было более 300 тысяч демонстрантов, в том числе значительное число женщин, что отражало их решимость, как говорилось в сообщениях, разбить любые попытки вернуть женщин к «дореволюционному», неравноправному социальному положению.
Мы смотрели на эту демонстрацию, видели действительно много девиц, маршировавших в изящной форме (вспомогательный корпус армии, полиции и т. д.), но 300 тысяч, конечно, не было. Этак раз в десять меньше.
Новый толчок
18 февраля исполнилось 40 дней после кумских событий. 40 дней – срок для поминовения усопших. На этот раз события произошли в Табризе – центре иранского Азербайджана. Здесь, как говорили, опять «произошли беспорядки» – толпы громили магазины, банки, кинотеатр, где демонстрировались западные фильмы, устраивали поджоги. Полиции «пришлось» открыть огонь. Опять кровавая расправа. На этот раз она привлекла большее внимание. О ней заговорили не только во всех уголках Ирана, но и за рубежом.
Иранская печать и растахизские агитаторы дружно повторяли пущенную властями в оборот версию: беспорядки в Табризе – дело рук «иностранных агентов» и «исламских марксистов». Начали делать намеки на косвенную причастность Советского Союза. Все это нас сразу убедило в серьезности причин волнений, коль скоро шах и его аппарат скрывают подлинные корни волнений. Зачем это нужно шаху? Ведь он должен хорошо знать, что Советский Союз и «иностранные агенты» не имеют никакого отношения к этим событиям. Или ему кто-то подбрасывает дезинформацию?
В ответ на расстрелы в Табризе забастовал тегеранский базар, не вышли на учебу студенты тегеранских университетов. Это уже новое явление. Это явление солидарности, т. е. действия сознательные в ответ на события в другом месте, с другими людьми. Значит, в тех событиях было что-то такое, что затрагивало интересы людей в других городах.
Поделиться книгой: