Помоги проекту - поделись книгой:
Вена, 17 ноября 1944 г
…Последний раз я писал, что думаю по поводу V-2 [баллистическая ракета Фау-2]: огромное преимущество во всем, по сравнению с V-1 [самолет-снаряд Фау-1]… Думаю, возможно, что мы сможем разработать процесс деления атома до того уровня, когда его можно будет использовать в военных целях…
Прюллеру удалось увидеться с женой, прежде чем он был отправлен в госпиталь для выздоравливающих под Дрезденом, куда он прибыл 11 января 1945 г.
Близ Дрездена, 16 января 1945 г
…Мою кандидатуру предложили на прохождение учебы в национал-социалистической школе офицеров-руководителей. Имеются в виду офицеры дивизионного и полкового звена, которые будут заниматься идеологической подготовкой и обучением войск на своем уровне. Разумеется, нацистский офицер-руководитель не идет ни в какое сравнение с русским комиссаром. Офицер-воспитатель здесь считает, что я просто создан для такой работы. Я был бы рад, если это соответствует действительности.
Пожалуйста, вышли мне заказной почтой все мои политические документы: карточку члена СС, карточку беженца [подтверждающую, что Прюллер покинул территорию Австрии до аншлюса и проживал в Германии], мою карточку члена партии. Я не помню ни даты, ни номера, а они мне понадобятся для школы… Что касается моего мундира СС, я полностью согласен с тем, чтобы ты отдала его на общие нужды, потому что знаю, что значит для солдата мерзнуть. Я не хочу только отдавать его в пункт сбора. Отдай его в мой штурм СС для тех членов СС, кто запишется в фольксштурм, или для тех руководителей СС, кого назначили командовать фольксштурмом. Я уверен, что ты думаешь так же, как я.
Близ Дрездена, 19 января 1945 г
…Вчера с нами говорил Ганс Фриче (главный комментатор новостей на немецком радио). Это было интересно в основном потому, что мы видели его лично: обаятельный, аккуратный, с ироничными уголками рта, примерно 45 лет. Но он не мог нам сказать ничего нового. Он говорил, что для нас важно сохранить силы, когда плутократы и большевики вцепятся друг в друга. Очень призрачная надежда, и я не думаю, что это сработает во время этой войны. На Востоке снова наступают, успели уже завоевать большие территории… Они [советские войска] уже находятся в 120 км от Махриш-Острау [Моравска-Острава]. Хенни, мы не должны оставлять надежды; я все еще надеюсь, что весной или летом ход войны изменится. Тем не менее они (старая юнкерская гвардия) там все еще никак не решат, стоит ли отменить обращение «герр» или нет! Как будто у нас нет других проблем. Или о том, не увеличить ли срок службы от звания лейтенант до обер-лейтенант с трех до трех с половиной лет!
Вена, 26 января 1945 г
…Сложившееся положение угнетает, и похоже, что все наши прошлые жертвы были напрасны, и будто напрасны 25 лет борьбы, а значит, все это было большой ложью. Но и это еще не все. Вскоре они, наши проклятые враги, испытают свой триумф, а наша чаша весов уже переполнена. Хеннерль, если тебе доводилось видеть, через какие бедствия пришлось пройти всем этим беднягам из Верхней Силезии или Бреслау,[122] ты заплачешь от жалости.
Бреслау пришлось эвакуировать в течение одного часа; последние поезда из Глейвица[123] отходили под огнем артиллерии противника, которая уже вошла в город; сотни человек погибли в пути – замерзли насмерть. Большинство не имело возможности взять с собой больше одного чемодана, на руках несли детей; и при этом впереди ни цели, ни надежды, ни даже теплого помещения… То, что случилось в Дрездене, в Праге, на пути к Вене – это величайшая трагедия Германии… И когда ты позднее доберешься до Вены, тебе останется только стыдиться того, как много хваленых «золотых венских сердец» погрязли в самом отвратительном эгоизме и себялюбии. То, как население обращается с этими несчастнейшими из несчастных (беженцами), просто ужасно. Женщину из Судетской области выбросили из трамвая со словами: «Сначала венцы, потом уже богемцы!» (на венском диалекте они выражались еще более грубо)… Завтра я уезжаю в Дрезден…
Дрезден, 1 февраля 1945 г
Дорога была ужасной – поезда больше не ходят по расписанию. Поток беженцев постоянно растет (вместо того чтобы уменьшаться), а я все время думал о тебе с детьми и молился, чтобы с тобой такого не случилось… Положение стало значительно хуже. Вскоре что-то должно произойти, то или иное.
…Несмотря на мой оптимизм, я уже оценил то, что может произойти: есть только две возможности – либо русская оккупация, либо автономия Австрии. Это немыслимо, так как и то и другое было бы ужасно…
Близ Бамберга, 9 февраля 1945 г
…Здесь ничего не происходит – длинные ряды казарм, там и тут встречаешь людей из организации. На то, чтобы все организовать, понадобится какое-то время.
11 февраля 1945 г
…Помещения для фаненюнкеров (кандидатов на должности офицеров, в данном случае – офицеров идеологического надзора) школы NSF– все еще не готовы, все еще нет тепла (не работает отопление). Нет постельного белья, нет письменных принадлежностей, нет личного состава – словом, все, черт возьми, организовано абсолютно таким образом, как это не должно быть. И ко всему прочему, фаненюнкеры со вчерашнего дня слоняются без дела. Можешь себе представить, что несколько раз они близки к тому, чтобы начать жевать ковровые дорожки.
Когда видишь что-то подобное, то можно лишь процитировать слова одного из моих друзей, который заявил год назад: «Немцы – умная нация, все организовано сверх меры».
Большинство преподавателей – «старые свиньи» из военных школ, поэтому для меня будет трудно держать свой нос по ветру. Первый вопрос: учился ли я в специальной школе? Нет, но пять лет проходил учебу на фронте. Очень хорошо, заявляет мне он, но здесь это не считается, у нас другие основополагающие принципы… Бамберг – довольно маленький город, в нем много старинных зданий. Прекрасный забытый уголок, который я помню с 1939 г., когда побывал здесь. И вот я снова здесь, как в те первые дни… Положение за последние несколько дней снова ухудшилось: русские опять значительно продвинулись в направлении на Дрезден. Но, как я уже говорил, мы еще не разыграли свою последнюю карту; через несколько недель все должно измениться в ту или иную сторону – это ясно и здешним господам.
Близ Бамберга, 15 февраля 1945 г
У меня такое впечатление, что началось генеральное наступление в воздухе, в конце которого они [союзники] попытаются принудить нас капитулировать. То, что происходит здесь и во всем рейхе, – это просто безумие. И на Западе тоже начались бессистемные бомбежки с целью сровнять с землей любую мало-мальски заметную деревушку. Они стремятся покончить со всем любой ценой. Но мы вовсе не так близки к финишу, как они полагают…
Близ Бамберга, 19 февраля 1945 г
…Ты знаешь, я не слишком думаю о лекциях на тему политики, потому что от них нет никакого толку. Но сегодня унтер-офицер из отделения личного состава, который является штурмфюрером СА из Восточной Пруссии, говорил с нами на тему: «Кто победит? Хорст Вессель или Иуда?» Прекрасный урок по содержанию, структуре и исполнению. Позднее к нам должны будут приехать и другие значительные лица, но кто знает…
Близ Бамберга, 22 февраля 1945 г
…Сегодня у нас четыре раза объявляли воздушную тревогу. После полуночи, утром, днем и вечером. Вот и сейчас снова звучит сигнал, уже пятый раз за сегодняшний день. Утром был налет на Бамберг, и ущерб был совсем не шуточным. Пострадала даже старая часть города, район у собора…
Близ Бамберга, 11 марта 1945 г
Твои страхи относительно сложившегося угрожающего положения очень даже легко понять, особенно с учетом того, что на Западе все очень плохо, и почти всю территорию по другую сторону от Рейна можно считать потерянной. Но это не причина для того, чтобы низко повесить голову и впасть в такое отчаяние, что впору и прекратить всякое сопротивление. Все изменится, и это будет очень скоро. Я уверен, что они сдуются, как провисшая палатка, когда мы снова пойдем в наступление. Им никогда не удавалось держать удар в подобных случаях… Несмотря ни на что, или даже из-за того, что мы столкнулись с трудностями, нам следует продолжать верить в общую победу Германии, потому что нам не остается ничего другого, кроме как победить или погибнуть. То, что произошло на землях, оккупированных Советами, дает нам прекрасное представление о том, что произойдет со всем нашим населением, если мы (например) сдадим Балканский полуостров.[124]
В любом случае нам пока еще сопутствует удача. Посмотри, милая Хенни, на всех тех людей, кто не знает о судьбе своих родных; на женщин, не знающих, сражаются ли до сих пор их мужья, или они уже погибли; на солдат, чьим женам, детям и родителям, может быть, удалось бежать куда-нибудь от русских, а может быть, им суждено было стать трофеем этих грязных животных. Они ничего не знают о судьбе друг друга и все же не утратили веры в рейх, его народ, в победу. Здесь, в школе, много таких, как среди преподавателей, так и среди юнкеров. И им приходится прикусить свои языки, держаться и продолжать выполнять свой долг. Так и надо, Хенни, и мы не хотим трепаться обо всех трудностях (которых множество); мы должны всегда говорить: у других все обстоит гораздо хуже. Только так мы сможем преодолеть этот период…
Близ Бамберга, 20 марта 1945 г
Ты права, когда предполагаешь, что земля горит под моими ногами, потому что мне приходится быть лишь наблюдателем. Я ничего не могу поделать. Для меня все эти фразы об Отечестве, верность делу, которым я занимаюсь, фюреру, моя готовность ринуться в драку – не просто слова. Я готов в любой момент обратить веру в дело. Правда, что я не могу вести в бой своих солдат, и неизвестно, смогу ли я сделать это просто физически, но есть много и других вещей, которые должны быть сделаны.
Постепенно я привык к тому факту, что по крайней мере на еще длительное время мне придется распрощаться с фронтом. Но любая новость оттуда, в письме или устно, заставляет меня желать начать все сначала. И будто молнией среди ясного неба стало для меня письмо от Хагмюллера. Он сгоряча сообщил мне, будто бы руководство NSF– (сокращенно политический офицер, национал-социалист, отвечающий за идеологическую работу) желало бы видеть меня в рядах дивизии, и я срочно должен поставить его в известность, как я смогу выехать туда кратчайшим путем, если я физически способен принять это предложение. Место дивизионного офицера NSFO, конечно, не имеет ничего общего с полем боя; это штабная должность, но все же здесь не занимаются, скажем, делами страховой компании. Но где в наше время можно найти безопасное место? Прекрасная миссия: политически ориентировать 20 тысяч солдат,[125] быть их политическим вождем, то есть поднимать их духовные силы, моральный дух, поднимать их на высший уровень и тем самым влиять на боевой дух целой дивизии!
Ты уже успела узнать меня за эти годы и сразу же догадаешься о том, как я отреагировал. Я принял предложение с величайшей готовностью.
…Сегодня я написал, а также отослал свой ответ телеграфом, что физически в состоянии выполнять эту работу, и попросил предоставить мне место в главном штабе танковых войск. К сожалению, наш телеграф в Бамберге разрушен, как и в Нюрнберге, но, возможно, мой ответ попадет в нужные руки в течение нескольких дней… Перед этим нам должны дать двухнедельный отпуск, в такую чудесную погоду, разве это не прекрасно?… Не печалься по поводу того, что я сделал; лучше гордись, что я не принадлежу к тем, что всеми силами стараются оказаться подальше от передовой… Подумай о словах фюрера, с которыми он однажды обратился к гаулейтерам: «Если бы хоть 10 процентов населения Германии были настоящими идеалистами, эта война давно была бы выиграна». Я хотел бы принадлежать к этому счастливому меньшинству. И ты тоже должна принадлежать к нему…
Близ Бамберга, 26 марта 1945 г
Лишь быстрое замечание, чтобы сообщить тебе о тех великих событиях, что произошли. Возможно, ты уже слышала об этом по радио. Англо-американские войска прорвались у Оппенхайма [на Рейне южнее Майнца] и продвинулись до Ашаффенбурга, в 130 км отсюда. Более того, они выбросили воздушный десант у Фульды, в 100 км отсюда… В большой спешке (немцами) создается новая армия в Бамберге, и в связи с этим школу, вероятно, распустят… Положение вновь очень серьезное, но мы должны продолжать держать головы выше в этот решающий момент. Нам придется остановить их… Так дальше продолжаться не может; нужны перемены. И эти перемены придут, я уверен в этом.
Четырнадцатая тетрадь моего военного дневника утеряна вместе с моим багажом. Я не могу восстановить во всех подробностях то, что там было написано, и в силах лишь реконструировать события, но я считаю, что не упустил ничего важного.
Апрель 1945 г
Печально видеть, что лишь немногие из немцев говорят о решительном повороте в нашей борьбе не на жизнь, а на смерть; лишь немногие все еще употребляют слово «победа». А ведь осенью 1942 г. все население нашей страны и, конечно, мы, солдаты, были более чем уверены в великой победе Германии. В то время 150 миллионов человек в рейхе[126] до хрипоты надрывали глотки в воплях о наших несравненных победах; а сегодня лишь идеалисты-наци довоенного времени, которые, сжав губы, держатся за свои убеждения, которые неотделимы от их верности фюреру, пусть даже земля готова в любой момент разверзнуться над нашими головами.
Это правда, что поражения были сокрушительными, и одного взгляда на карту Европы и великого Германского рейха достаточно даже любителю, чтобы понять, что нет выхода из этого печального тупика. Но это было бы стыдно для большей части немецкого народа: нами, оказывается, так легко манипулировать, заставить нас испытывать энтузиазм, заразить идеей, если дела идут хорошо. Но мы склонны сдаться, когда все обстоит не так замечательно. Мы от рождения предназначены для действий в наступлении, но плохо обороняемся, и в таких случаях мы склонны особенно задумываться о собственной судьбе, о своих мелких личных пожитках. Какая-то женщина в деревне Кеммерн, в 10 км к северу от Бамберга, решила воткнуть в меня навозные вилы за то, что я с несколькими солдатами несколько часов держался против наступающих американцев – за это время в ее дом попал снаряд вражеского танка. Или жители Брайтенгюсбаха [8 км севернее Бамберга], которые подняли белые флаги за спинами моих солдат, немногочисленных и плохо вооруженных, но половину дня (!) удерживавших позиции перед превосходящим противником. Или фольксштурм, который на многих участках буквально открывал перед противником противотанковые заграждения – все это является убедительными примерами поведения немецкого народа в эти моменты глубокого отчаяния! С обливающимся кровью сердцем я должен спросить всех вас: как вы могли так перемениться? Наши солдаты, окровавленные, выбившиеся из сил настолько, что готовы вот-вот испустить последний вздох, пытаются чуть ли не голыми руками отбросить превосходящего их количественно и технически врага; рассказы о том, что случалось в древней истории, ничто в сравнении с тысячами подвигов, которые наши солдаты совершают ежедневно. А ты, немецкий народ, бездумно отдаешь себя в руки безжалостного врага, чтобы (лишь на какое-то время) спасти свои дома; ты готов поступиться не только образом жизни, но и своей честью. Всего немного времени назад вы все были полны ликования от национал-социализма, вы без устали кричали «хайль Гитлер!». И если бы не те, кто поступает по-другому и которых, увы, так немного, оставалось бы лишь спросить: разве заслужила ты что-либо, кроме твоих развалин, о Германия?
Просто посмотрите на большую часть своих солдат, во главе которых стоит наш дорогой, любимый фюрер. Как они все еще пытаются остановить потоп; как в развалинах столицы рейха, окруженной врагами со всех сторон, они ведут ни с чем не сравнимую последнюю битву! Старики становятся героями, дети становятся титанами, женщины и дети берут на себя роль мужчин в этой беспощадной войне. Почему ты, немецкий народ, не можешь внять примеру таких поступков в этой героической битве? Разве во время обороны Бреслау[127] в поведении гражданского населения, гитлерюгенда, членов партии, фольксштурма, СС, вермахта тебе не было продемонстрировано, что даже в безнадежных ситуациях можно оставаться стойкими?
Несомненно, я знаю, что ты могла чувствовать, когда в такой момент свой пост оставляет Геринг; но я знаю и то, что ты наверняка слушаешь передачи вражеского радио, потому что количество наших собственных радиостанций осталось мизерным. Я знаю, что на Западном и итальянском фронтах произошла катастрофа, что мы потеряли более половины нашей территории, что в Мюнхене нашлись преступники, которые решили поиграть в героев, что один из генералов заявил, что освобождает солдат и офицеров от присяги на верность фюреру. Но разве из-за всего этого нам следует сложить оружие и недолго думая предать свое Отечество, будущее, профессию, семьи, наконец, собственные жизни? Да, результатом таких действий станет твой собственный крах, а не только конец прекрасного рейха. Германию раздирают на части два ее врага, и они станут врагами и друг для друга – этого невозможно избежать, – и полем битвы станет наша земля. Пропитавшиеся кровью остатки наших городов и сел, уничтоженная 2000-летняя культура[128] – такой урожай мы соберем, посеяв нынешние семена бесчестья.
Подумай о миллионах погибших на обширных фронтах войны – они лежат с остекленевшими глазами и бескровными губами, будто бы пытающимися, собрав оставшиеся силы, прошептать последнее слово, исполненное внутреннего мира и глубокого идеализма, – имя фюрера или нашей вечной Отчизны. Подумай об их близких, что совершали величайшие жертвы во имя этого человека и этой страны. Вспомни о наших лежащих в руинах городах, о бесчисленных потерях, обо всем том, что мы совершали без сожаления в течение почти шести лет. Подумай обо всем этом, и ты не сможешь поступить иначе, кроме как отвратить свой слух от льстивых речей наших врагов.
Посмотри: новые дивизии уже наступают, чтобы прийти на помощь столице. На юге Восточный фронт снова стабилизировался, а вскоре откроются новые фронты и ход войны изменится. А до тех пор ты должна оставаться стойкой, даже если дела кажутся безнадежными. Все не может быть, не должно быть напрасным; это не должно закончиться так, как продиктует воля наших недругов.
Будущее в твоих руках, о Народ.
Послесловие
Немецкий солдат Вильгельм Прюллер был нацистом, но он не был одним из жаждущих крови, потерявших человеческий облик нацистских монстров. Потому хроники его деяний представляют собой, пожалуй, еще большую пищу для сенсаций. Они являются более чем трагическим материалом для чтения, повествующим о том, как рядовой солдат родом из Вены в сентябре 1939 г. пересек границу между Германией и Польшей и превратился в маленький винтик огромной машины вермахта.
Прюллер был любящим мужем, хорошим семьянином. Он верно, беззаветно и храбро служил своему Отечеству. Он был всецело уверен в том, что моральная правда на его стороне; он считал окончательную победу Германии заслуженной и безоговорочной и избежал смерти, хотя и не боялся ее. Он обладал истинно солдатским мировоззрением, обладал всеми качествами, сделавшими его полезной и эффективной деталью немецкой военной машины.
Одним словом, Вильгельм Прюллер страдал тем воспалением мозга, которое должно быть присуще каждому солдату, если он не трус и не дезертир. Тот факт, что он стал одним из австрийцев, сражавшихся под знаком свастики, является второстепенным. Если бы он родился в Бирмингеме, Бруклине или Новосибирске, он все равно стал бы хорошим солдатом, с тем лишь исключением, что тогда бы он надел на себя британский, американский или русский военный мундир. Если бы ему было суждено родиться в Англии, он, может быть, не стал бы вести дневник. То, что «писатель и мыслитель» Прюллер вел записи, в любом случае имело бы другие мотивы, отличные от мотивов, например, Билла Приллера, сержанта королевских бронетанковых войск. И тогда бы его насмешки и шокирующие ссылки касались чудовищ из вермахта или СС; он ни в коем случае не блистал бы политическими тирадами против бандита-капиталиста Черчилля, не живописал бы зловонных русских деревень.[129]
В каком-то смысле «дневник германского солдата» является противоположностью того мира, что описан в «Дневнике Анны Франк». И как Анна Франк была никому не известным (хотя и типичным) представителем преследуемой еврейской общины в Амстердаме, так и Вильгельм Прюллер был неизвестным (но типичным) представителем той машины, что вынуждала Анну Франк скрываться, а позже привела в газовую камеру.[130] Пожалуй, было бы неверно с исторической точки зрения судить о Второй мировой войне только с высокого уровня. Разумеется, никто не принижает роли мемуаров Монтгомери, Черчилля, Манштейна, Дёница и т. д. Но очевидно и то, что исторические перспективы лучше видятся через обратную сторону телескопа – чутким взглядом еврейской девочки-подростка или не настолько чуткими, но бдительными глазами рядового вермахта.
В октябре 1959 г., когда Вильгельм Прюллер, бывший обер-лейтенант немецкой армии, передал для публикации полную рукопись своих военных дневников, он уже не был больше солдатом. Речь не шла уже о вражеских территориях, которые следовало захватить или удержать. У него уже не было великой цели, за которую, если не повезет, ему предстояло погибнуть, или даже успокаивающего оправдания, что он сражался за правое дело и за конечную неминуемую победу. В 1959 г. Прюллер содержал небольшой магазин в унылом пригороде Вены, торгуя поделками из полотна и резины, сувенирами и католическими «святынями». Это был худой почти до истощения человек; его некогда привлекательное, четко очерченное тевтонское лицо теперь было одутловатым явно от зло употребления алкоголем, глаза набрякли и налились кровью. Но в нем, как это невероятно, продолжала жить душа солдата, пусть и в слегка гротескной манере. Он был так же прямодушен в своих убеждениях. На безымянном пальце правой руки он носил тяжелое кольцо с большим плоским камнем черного цвета, на котором золотом был ровно выгравирован рунический знак СС. И когда он пригубил свой коньяк, было ясно видно, что он до сих пор верил во все это, безнадежно, но преданно; верил, что все, что он делал, было почетным и «правильным». Личная трагедия Прюллера, как ответный счет против Аушвица (Освенцима), Берген-Бельзена, Дахау, Бухенвальда и других, вряд ли могла вызвать чьи-то симпатии. Но если судить о нем не как об отдельной личности, а как о типичном (даже для Австрии) представителе нацистской машины, где он действовал с такой безукоризненной четкостью, то дневник Прюллера более полно (потому что более просто) раскрывает всю страшную эффективность немецкой пропагандистской машины, действовавшей на свой собственный народ, и, кроме того, то, как умело она действовала в немецкой армии, чтобы внушить, казалось бы, умному человеку тот фанатизм, что сделал из него отличного солдата, каким он, несомненно, являлся. Помимо всего прочего, дневник Прюллера служит зловещим уроком того, как воспитать первоклассного бойца.
Образование Прюллера и обстановка, в которой он вырос, – Австрия в 20-х и 30-х годах – прекрасно подходили для того, чтобы сделать из него немца-фанатика.
Он родился в Вене 14 января 1916 г. Это был самый разгар Первой мировой войны, время, когда начала сказываться блокада Антанты, когда в Австрии и Германии повсюду царили голод и нищета, даже в тех населенных пунктах, что лежали далеко от линии фронта. Прюллеру не исполнилось и трех лет, когда союз центральных держав постигла катастрофа и рухнула старинная монархия Габсбургов. Империя, над которой когда-то никогда не заходило солнце,[131] в 1918 г. погрузилась в хаос. Огромная австро-венгерская монархия, раскинувшаяся на обширной территории с 50 миллионами подданных, в одночасье превратилась в небольшую страну с населением 7 миллионов человек. Новые границы разрушили складывавшиеся веками внутренние экономические связи, а гордая столица Вена с ее 2 миллионами жителей, откуда распространялась культура по всей Центральной Европе, вдруг превратилась в арбузную голову государства, не желавшего, а может быть, и не способного существовать. Император[132] был вынужден покинуть страну, хотя аристократии и разрешили остаться, и их земли не были конфискованы.
Рождение новой маленькой Австрийской республики было несчастливым и зловещим. В венском парламенте были представлены три основные политические партии: христианские социалисты, социал-демократы и партия Великой Германии. Первые две, несмотря на имеющие глубокие корни противоречия, были согласны с третьей лишь в одном: Австрия не сможет существовать в одиночку и должна быть присоединена к Германии, что являлось основной платформой партии Великой Германии, лозунг которой «аншлюс» и дал ей название.
Одним из немногих шагов, с которым сразу же согласились представители всех трех партий, было решение назвать новое государство Deutsch Osterreich, любопытный термин, который все еще можно найти на старых печатях того периода. Победоносные союзники, разумеется, позволить тому «аншлюсу» стать свершившимся фактом: он был запрещен Сен-Жерменским договором. Но в самой послевоенной Австрии вряд ли хоть кто-то полагал, что новая республика способна выжить без рейха.
В такой сложной политической обстановке вырос Вильгельм Прюллер. Его отец был наборщиком в типографии, то есть принадлежал к угнетаемому мятежному рабочему классу. Однако отец Прюллера не состоял в числе мятежников, являясь добрым, законопослушным, консервативным католиком. Из-за отравления свинцом ему пришлось оставить свою профессию и стать рабочим-поденщиком на одной из многочисленных фирм, где была для него работа: сначала он работал маляром на стекольной фабрике, затем бригадиром рабочих в строительной фирме и, наконец, рабочим сцены в городском театре.
Дома возникли сложности с деньгами и продуктами. Сын ходил в школу (Volkschule) в рабочем квартале Хернальс. Как и прочие дети, в свободное время он играл в футбол и гандбол. Он был воспитан в духе римской католической религии и стал членом католической спортивной организации Christlich-Deutschen Turner; кроме того, он мечтал стать членом организации бойскаутов Pfadfinder, которая в Австрии отличалась более суровым уставом, чем даже Turnverein, с той лишь разницей, что здесь акцент меньше ставился на понятии «немецкая» и больше на «международная».
Переходы по зеленым австрийским лесам по полузаросшим тропам через одинокие, поросшие лесами горы Тироля; жизнь в палатках в лагерях под открытым небом; форма члена организации – широкополая шляпа и яркий нашейный платок; ношение палки с утолщением на конце и с железным наконечником (почти то же самое, что настоящее ружье!) – вот самый безвредный и с точки зрения современной психологии самый «безопасный» способ культивировать в себе, никому и ничему не причиняя вреда, первые черты «солдатской болезни», которая, как свинка или корь, обычно присуща мальчикам подросткового возраста. А стать настоящим следопытом было заветным желанием маленького Прюллера.
Но на это не было денег: форма, рубашка, шляпа, альпеншток с железным наконечником и шейный галстук – все это стоило больше, чем мог наскрести для сына бывший типографский наборщик. Поэтому Прюллер так и не стал бойскаутом.
Однако была и другая молодежная организация (Jugendorganisation), члены которой также использовали особую форму, которая, правда, состояла из одной лишь коричневой рубашки, черного галстука и белых гольфов. Эти рубашки, галстуки и гольфы не стоили ничего: преуспевающие «патроны» были рады оплатить все это. И точно так же, как и бойскауты, молодежь этой организации, собравшись в группы, маршировала, совершала длительные проходы по горам и долинам, ставила палатки и пела бодрые песни, собравшись вокруг вечернего костра в лагере (в густых тенистых лесах, таких зеленых, таких по-настоящему немецких). И все было чуть более организованным, более грамотным, более военизированным. Эта организация называлась гитлерюгенд.
Уже тогда гитлерюгенд являлся милитаризованной организацией, целью которой являлась подготовка ее членов-арийцев (возможно, в Австрии не столь белокурых, как в Германии) для собственной армии НСДАП, так называемых СА (Sturm-Abteilung – штурмовых батальонов). В то время СА были не единственной «партийной армией», существовавшей в Австрии; более того, ее отряды не были даже самыми мощными и многочисленными. Был еще и зловещий Хеймвер (ополчения), ультраконсервативный, яро католический полуфашистский Бюргергарде, патронируемый чернорубашечниками Муссолини, поддерживаемый и вдохновляемый католической церковью и христианской социалистической партией. И наконец, был Шуцбунд (Союз обороны), крайне милитаризированное воинство боевиков в форме под эгидой социал-демократов. Австрия жила на пороховой бочке, и для того, чтобы развязать там гражданскую войну, было достаточно одной-единственной искры. В 1927 г., за год до вступления Прюллера в гитлерюгенд, суд Австрии отказался осудить группу правых радикальных террористов, которые после жестокого нападения убили нескольких социал-демократов. Яростная истеричная толпа тогда штурмовала Дворец юстиции в Вене, подожгла его и растерзала полицейских, охранявших здание. На горизонте ясно замаячил призрак гражданской войны. Аристократия, возможно наиболее выродившаяся во всей Европе, с готовностью поддержала христианских социалистов, а католическая церковь была связана с этой партией тесными узами. Против них выступили рабочие – социал-демократы и коммунисты. Политический хаос 1918 г. десять лет спустя превратился в классовую войну, пусть и необъявленную, но ожидаемую (а на самом деле подготовленную) рабочими, политиканами и церковниками одновременно. В той безнадежной ситуации выгоду извлекли нацисты, которые сумели создать постоянное брожение и беспорядки среди населения. Антисемитизм, за долгие годы въевшийся в менталитет австрийцев, получил новый толчок за счет потоков нищих бородатых евреев из Польши и Силезии, где царила еще большая нищета, чем в Австрии.
Прюллер вступил в гитлерюгенд незадолго до краха на Уолл-стрит. Экономическая ситуация в Австрии продолжала ухудшаться: вскоре количество безработных достигло полумиллиона (примерно десятая часть взрослого населения страны). Люди голодали на улицах, тысячи проституток и нищих бродили по некогда гордой имперской столице. Многие выживали в холодные зимы лишь за счет того, что воровали уголь в железнодорожном депо. Квалифицированные рабочие становились уличными музыкантами, лишь бы прокормить свои семьи.
В 1933 г. в Германии к власти пришел Гитлер, и в тот же год Прюллер, которому было уже 17 лет, вышел из гитлерюгенда и вступил в СС (Schutz-Staffel – охранные отряды) партии НСДАП. Так называемые «черные СС» (из-за черного цвета мундиров, которые они носили) были, в отличие от СА или многочисленных групп нацистских штурмовых отрядов, изначально предназначены для воспитания личных телохранителей нацистских лидеров. СС делились на «штандарты» численностью примерно около полка каждый. Одним из двух венских «внутренних штандартов» был «штандарт СС № 89», в который вступил Прюллер.
Вскоре после этого нацистская партия была запрещена в Австрии, как и СА и СС. Но Прюллер все равно оставался членом НСДАП и аккуратно выплачивал членские взносы в теперь уже нелегальную организацию. Он работал продавцом, сначала в еврейском текстильном магазине, позже ставшем магазином первого класса.
К тому моменту политическая ситуация в Австрии достигла точки невозврата. Венское городское правительство – социалисты, первыми освоившие строительство больших блочных зданий с квартирами для рабочих, строило эти здания с таким расчетом, чтобы использовать эти тяжелые неуклюжие массы бетона в качестве вооруженных крепостей в случае, если христианская партия решится напасть на него. В 1934 г. произошел один из самых позорных эпизодов в истории послевоенной Европы, в котором гордая Вена стала ареной абсолютно нечестной борьбы между рабочими и правительством. Сейчас, через 25 лет (а на самом деле даже еще в 30-х годах), то, что произошло тогда в Австрии, заслонили события в Германии, Эфиопии, Испании, Рейнской области и, разумеется, в самой Австрии 4 года спустя. И нынешняя историческая неясность ни в коей мере не может смягчить тяжести совершенного тогда первого преступления.
5 марта 1933 г. правительство христианских социалистов при канцлере Энгельберте Дольфусе воспользовалось парламентским кризисом, чтобы полностью подмять под себя всю полноту власти и, введя в заблуждение Nationalrat (парламент), уничтожить последние остатки молодой и хрупкой демократии в Австрии. Кризис вращался вокруг пункта, имеющего второстепенное значение (как это часто бывает, когда демократия вот-вот должна быть низвергнута), и в пылу мелких дрязг три президента парламента – представители христиан-социалистов, социал-демократов и великогерманцев – одновременно подали в отставку. Дольфус действовал стремительно: он объявил, что парламент не способен нормально работать и, следовательно, не может принимать решения; а его умные эксперты в области юриспруденции откопали давно забытый закон, принятый имперским правительством во время Первой мировой войны, гласящий, что в военное время законы могут приниматься и без одобрения парламентом. Этот закон о «чрезвычайных полномочиях» должен был быть отозван после ухода кайзера и его правительства, но в обстановке послевоенной неразберихи его просмотрели; тем самым он с технической точки зрения оставался все еще действующим.
В январе 1934 г. правительство Дольфуса подверглось давлению со стороны Италии и Югославии, которые желали ликвидации австрийской социалистической партии. По такому случаю правительство приступило к конфискации документов этой партии, стало разгонять митинги социалистов и обыскивать дома рабочих в поисках оружия. Именно во время такого «домашнего обыска» в Линце и произошло возгорание той самой бочки с порохом: это случилось в феврале 1934 г., когда произошла перестрелка между полицией и рабочими Линца.
Социал-демократы в ответ призвали рабочих к восстанию. Члены собственной армии социал-демократической партии Шуцбунд заняли огромные многоквартирные здания, где жили рабочие, выкопали из тайников в подвалах винтовки и пулеметы, которые часто были зацементированы в стены как раз для подобных случаев, и приготовились к осаде. Одновременно они попытались захватывать полицейские участки, железнодорожные депо и другие объекты. Армия стояла твердо на стороне правительства, и Хеймвер (военизированная организация христианских социалистов) перешел в контрнаступление; его представители подтянули легкую артиллерию и расстреляли рабочих, как крыс. Целые этажи бетонных зданий, где жили рабочие, были превращены в груды обломков, и социалисты поняли, что положение безнадежно. Они капитулировали после нескольких дней безжалостного артиллерийского обстрела. Многие лидеры социалистов бежали за границу (в основном в Швейцарию или в Чехословакию), а те, кто остался, были арестованы. Под барабанную дробь военные трибуналы осудили многих на немедленную смерть; в Воллерсдорфе правительство возвело первый на австрийской земле концентрационный лагерь. Разница была лишь в названии – он назывался Anhaltelager. Зверств масштаба созданных позднее немецких конц лагерей здесь, конечно, не допускалось; но факт остается фактом: почти все члены социал-демократической партии оказались за колючей проволокой.
Таким стал конец демократии в Австрии. Дольфус создал диктатуру наподобие государства итальянских фашистов, и в его новом государстве сразу же были запрещены оппозиционные газеты и установлена жесткая цензура печати под эгидой клерикальных кругов. Политические свободы для большей части населения перестали существовать, сохранившись лишь для аристократии, католической церкви и граждан, известных своими проправительственными воззрениями.
Находившиеся в подполье нацисты и вместе с ними член СС Вильгельм Прюллер были скорее зрителями, чем участниками той трагедии страны. В момент окончания боевых действий между социалистами и правительством, однако, зашевелились и нацисты, и страну захлестнула волна террора. В еврейские магазины и конторы швыряли бомбы; по ночам на стенах и церквях рисовали свастики; на далеких горных вершинах Штирии, Тироля и земли Зальцбург засверкали, как в древности, ритуальные огни. Нацистское правительство Германии оказывало все большее давление на слабую австрийскую клерикальную диктатуру. С помощью политики так называемой Tausend-Mark-Sperre (каждый немец, пожелавший посетить Австрию, должен был заплатить немецкому правительству «налог» на сумму 1000 марок), для немцев стало невозможно проводить отпуск в Австрии, что разрушило австрийскую туристическую отрасль, служившую и даже сегодня являющуюся солидным источником ежегодной прибыли страны. Экономическое положение Австрии с каждым днем становилось все более безнадежным.
Затем в июле 1934 г. развернутый в Вене штандарт СС № 89 нанес свой удар. Переодетые в форму австрийской армии боевики (так случилось, что Прюллера среди них не было) заняли резиденцию канцлера в Балльхаузплятце и здание Австрийского государственного радио RAVAG. Дольфус был застрелен; он истек кровью, прежде чем ему была оказана медицинская помощь. Только угроза Муссолини двинуть в страну свои войска, расквартированные на перевале Бреннер, не дали тогда Гитлеру отдать приказ вермахту на оккупацию Австрии.
И снова австрийское правительство сумело подавить мятеж. Должность Дольфуса занял Курт фон Шушниг. Убийцы были повешены, но к тому времени было уже слишком поздно, и события стало невозможно остановить. Бывший в то время единственным защитником Австрии от немецкого империализма Муссолини напал на Эфиопию и потерял традиционное расположение к нему западных держав. Ему нужна была дружба Гитлера, а ценой Гитлера стала Австрия, и Муссолини согласился.
Влачивший в течение нескольких лет нищенское существование (работал продавцом, секретарем шефа группы клакеров в «Народной опере» и т. д.), в 1937 г. Прюллер решил эмигрировать в Германию. В возрасте 21 года он прибыл в Мюнхен, где явился в Австрийский легион. Как член СС, он был направлен в особый сборный пункт СС (Sammellager) в Тюрингии, где и стал дожидаться аншлюса Австрии.
Ему не пришлось долго ждать. События марта 1938 г. слишком хорошо известны, чтобы повторять их здесь. Достаточно сказать, что Прюллер в своем гордом черном мундире СС вернулся в Вену с частями вермахта, где стал свидетелем того, как завороженная толпа в истерике приветствовала аншлюс, немцев и Адольфа Гитлера.
Нацисты не забыли вознаградить своих подпольных членов партии в Австрии. Прюллер стал директором представительства в одном из районов Вены общества Kraft durch Freude («Сила через радость», нацистская организация, обеспечивающая немецким рабочим возможность недорого провести отпуск). Он ежемесячно зарабатывал приличную сумму, 350 рейхсмарок, в его распоряжении был автомобиль с водителем. Теперь он мог наконец жениться на Хенни, прелестной девушке-продавщице, блондинке с пепельными волосами из универсального магазина Wahringer-gurtel, с которой он познакомился полтора года назад на балу жителей Хернстальса.
Но Прюллер с молодой женой недолго наслаждались миром и процветанием: 1 декабря 1938 г. Прюллер был призван в немецкий вермахт. Он стал рядовым 6-й роты 10-го пехотного полка (Schutzenregiment 10), в моторизованном батальоне 4-й легкой дивизии, которая, в свою очередь, выросла из старого австрийского 2-го полевого полка (австр. Feldjagerbataillon 2).[133] После интенсивного обучения дивизия стала боеготовой и в последние золотые дни августа 1939 г. прошла через Австрию в Словакию и заняла позиции на границе с Польшей.
Поделиться книгой: