Помоги проекту - поделись книгой:
Вы можете подумать, что если вообще не будете исповедовать никакой религии, вас никто не тронет. В конце концов, враждуют-то католики и протестанты – можно же остаться в стороне от конфликта? Вы совершенно неправы. Атеист – это враг для всех, потому что он безбожник и, следовательно, находится вне елизаветинской морали. Фрэнсис Бэкон писал в своем эссе «Об атеизме»: «Те, кто отрицают Бога, убивают благородство человека; ибо телесно человекродственен зверю, и если он духом своим не родственен Богу, то он низкое и жалкое существо».
Не верить в Бога – все равно, что не верить в деревья. Многие люди просто не в состоянии представить себе линию, разделяющую метафизический мир и физический. Для них эти два мира неразрывно связаны: Творение не может существовать без Творца. Впрочем, примерно с середины столетия некоторые люди начинают получать ярлык «атеистов» от своих врагов. Некоторые даже признаются, что стали nulla fidian, или «не верующими ни во что». Затем, в 1583 году, Филип Стаббс пишет свой памфлет «Анатомия оскорблений», где дает определение атеистов как людей, «отрицающих существование любого бога». Именно тогда зарождается атеизм, известный нам сегодня.
Две группы людей возглавляют движение по отделению физики от метафизики. Первая – политические философы, вдохновленные Никколо Макиавелли, чья книга «Государь» не говорит ни о морали, ни о божественном вмешательстве, а просто описывает процесс управления государством, словно Бога не существует. Вторая – врачи и хирурги, которые разделяют физику и метафизику, когда рассматривают определенные болезни и недуги. Вильям Буллейн, одновременно священнослужитель и врач, в 1564 году пишет о выдуманном медике:
Сам Буллейн – не атеист. Начнем хотя бы с того, что если Бога не существует, то способность врачей лечить полностью зависит от их познаний в человеческом теле, явно ограниченных. Врачу будет гораздо легче, если он скажет, что является лишь инструментом в руках Божьих и что Всемогущий исцеляет людей через него. Из одного сочувствия к людям многие врачи искренне хотят совершать медицинские чудеса. Кроме всего прочего, с развитием медицинской философии к концу века появляются утверждения, что в природе можно найти лекарство от любого человеческого недуга – и это не может не быть замыслом благосклонного Творца. Наконец, есть еще один прозаический факт: если есть выбор, то большинство серьезно больных пациентов позовут к постели священника, а не врача; они больше верят в искупительную силу Всемогущего, чем в целительные способности врачей. Философская позиция nulla fidian просто неадекватна, если приходится иметь дело с больными и умирающими: и врачам, и пациентам нужно верить во вмешательство Бога.
Слово «атеист» также означает «против Бога», и в этом смысле под конец XVI века его используют, чтобы запятнать чью-либо репутацию. Если удается доказать, что человек действует «против Бога», то его, по сути, отлучают от церкви, называя врагом всех богобоязненных людей. Католики заявляют, что протестанты действуют «против Бога», и называют их атеистами – несмотря на то что протестанты как раз стремятся к более простому и прямому общению с Богом. В 1565–1566 годах врача Джона Каюса обвинили в атеизме члены его колледжа в Кембриджском университете. В 1592 году сэра Уолтера Рэли обвинили в том, что он возглавляет школу атеизма, где «и Моисей, и наш Спаситель, и Старый и Новый Заветы подвергаются осмеянию, а ученикам, помимо прочего, показывают, как писать “Бог” задом наперед». В октябре 1596 года священник Церкви Шотландии Дэвид Блэк заявляет, что сама королева Елизавета – атеистка, а религия, которую исповедуют в Англии, – просто показуха. Все подобные обвинения – чистая пропаганда. Доктор Каюс – гуманист, но отнюдь не неверующий; его обвинителям всего лишь не нравится его автократическая манера управления колледжем. Рэли действительно делает неоднозначные философскиевывывыводы, но по его произведениям видно, что он англиканский конформист. Что же касается самой Елизаветы, то, хотя она и называет богословие «веревками, свитыми из песка», реформаторское рвение свидетельствует о том, что ее вера сильна. Она оставила за собой отцовский титул «Заступника веры» и настаивает, что правит Божьей милостью.
Есть один человек, открыто называющий себя атеистом, но его трудно назвать «типичным». Это харизматичный и неортодоксальный Кристофер Марло, драматург и поэт. Впервые об атеизме Марло стало известно в 1587 году, когда еще один студент Кембриджа, мистер Фино, заявил, что Марло посвятил его в атеизм. Впрочем, Фино добавляет, что иногда уходит в полночь в лес и молится там о приходе дьявола. Это явно не атеизм, каким знали его мы, а выступление «против Бога» – дьяволопоклонство. С течением времени Марло лишь поощряет людей, называющих его атеистом. В своей пьесе «Мальтийский еврей» он вкладывает в уста призрака Макиавелли такие слова: «Религию считаю я игрушкой / И утверждаю: нет греха, есть глупость». В 1592 году Роберт Грин обвиняет Марло в том, что тот прямо заявил «Бога нет», и в склонности к «макиавеллиевской политике» и «дьявольскому атеизму». Некто Ричард Чолмлей признался, что Марло обратил его в атеизм, «продемонстрировав больше доказательств в пользу атеизма, чем любой богослов в Англии сможет продемонстрировать в пользу Бога». Другой информатор добавляет, что Марло любит «поднимать на смех божественные писания, издеваться над молитвами и вступать в споры с целью опровергнуть то, что было сказано и написано пророками и другими святыми людьми»; еще он приписывает Марло шутку, что Иоанн Креститель – гомосексуальный любовник Христа. Учитывая, что мужчин за гомосексуальные акты в елизаветинской Англии вешают (в соответствии с Актом о грехе содомии 1563 года), а еретиков сжигают заживо, человек, даже в шутку называющий Христа содомитом, всерьез рискует жизнью. Помимо всего прочего, Марло еще и утверждает, что «все, кто не любит табак и мальчиков, глупцы». Правительство приказывает арестовать его за недостойное поведение, но на допрос привести Марло не успели – его зарезали в дептфордской таверне в 1593 году во время спора из-за счета за ужин.
Елизаветинское соглашение 1559 года
Одно из популярных (и ошибочных) мнений о елизаветинской Англии заключается в том, что прямо после смерти Марии I, 17 ноября 1558 года, Англия одномоментно перестала быть католическим королевством – словно кто-то задул свечу. Как вы увидите, все было совсем не так. В отличие от реформ Генриха VIII, которые были внезапно навязаны людям королевской волей и поддержаны насилием, церковь Елизаветы – это результат целой серии долгих дебатов и компромиссов в парламенте, оказавшийся приемлемым для большинства благодаря тому, что вышел очень «английским». Более того, скорее всего, именно эти дискуссии – главная причина того, что церковь Англии оказалась такой стойкой. Англия осталась протестантской страной не благодаря Генриху VIII и его брачным трудностям, а благодаря настойчивости Елизаветы и ее правительства, которые создали новую независимую церковь Англии, приемлемую и для большинства англичан, и для самой королевы.
В начале ее правления все полны любопытства, ожиданий и опасений, связанных с религией Елизаветы. Через восемнадцать дней после вступления на трон, 5 декабря 1558 года, она объявляет о созыве парламента, первое заседание которого назначается на 23 января. Дни проходят медленно. Венецианский посол, Иль Скифанойя, внимательно прислушивается к любым слухам, связанным с религией. 17 декабря он отправляет домой встревоженное письмо: «При дворе в присутствии королевы службы проводит священник, который произносит некоторые молитвы с литаниями на английском языке, по примеру короля Эдуарда. Я молю Бога, чтобы не случилось худшего». После того как Елизавета назначила первым проповедником на Полс-Кросс протестанта, католики забеспокоились еще больше. Как и после назначения семерых новых тайных советников – всех поголовно протестантов. В середине декабря она разрешает похоронить умершую сестру по католическому обычаю в Вестминстерском аббатстве, что дает католикам определенную надежду, но затем, 31 декабря, Иль Скифанойя узнает ужасные новости. Он пишет:
До сего момента я считал, что религиозные дела будут идти обычным порядком – Ее величество сама неоднократно объявляла об этом; но сейчас я уже не верю ей и вижу, что мало-помалу они возвращаются к дурным обычаям. В день Рождества епископ Карлайла провел высокую мессу, и Ее величество отправила к нему посыльного с приказом не поднимать Тело Христово; на что добрый епископ ответил, что он знает мессу только такой и просит прощения, потому что иначе не может. После того как завершилось евангельское чтение, Ее величество встала и ушла.
После того как королева ушла с мессы, уже никто не сомневался, что королевство снова покинет Римскую церковь. 12 января 1559 года Елизавета плывет на баркасе в Тауэр, а 14 числа, по королевскому обычаю, устраивает процессию по улицам Лондона к Вестминстерскому аббатству, где на следующий день ее коронуют. В день коронации шествия проходят по Корнхиллу, Грейсчерч-стрит, Сопер-лейн и Флит-стрит. В следующие два дня в Уайтхолле проходят праздничные рыцарские турниры. Но если посмотреть сквозь всю эту показуху, то мы увидим, что страна сидит как на иголках.
Можно с уверенностью сказать, что многие люди просто хотят, чтобы все оставалось как раньше. Когда новости о вступлении на трон Елизаветы 25 ноября, в день святой Екатерины, доходят до Мач-Венлока в Шропшире, шериф сообщает об этом викарию, который громким голосом призывает всех молиться за «королеву Елизавету, Божьей милостью королеву Англии, Франции и Ирландии, заступника веры». Затем, пропев подходящий по случаю гимн, он идет к алтарю и служит католическую мессу. Пастве совсем не хочется, чтобы давние, освященные временем традиции снова менялись. Кроме того, многие, особенно в сельской местности, «больше любят кружку эля, чем проповеди». Но более грамотные горожане изголодались по переменам. После того как в 1526 году Библию впервые напечатали на английском языке, и мужчины, и женщины подробнейшим образом изучают ее. Они наставляют себя в учениях Христа и толкуют уроки Ветхого Завета без вмешательства священников. С годами эти самостоятельные толкования входят во все большее противоречие с традиционными толкованиями церкви, и людей начинает раздражать негибкость церковных взглядов. Люди смотрят на внешние атрибуты официальной религии и задают резонный вопрос: какие вообще религиозные традиции обоснованы библейским текстом? «Почти никакие», – отвечают они сами себе. Реформация церкви при Генрихе VIII лишь усилила свободолюбивые настроения: если Генрих смог распустить монастыри, почему бы нам не избавиться вообще от всех атрибутов католического ритуала? Эти вещи – просто символы, говорят они, пустые безделушки, которые лишь отвлекают от единственной по-настоящему серьезной вещи: молитвы. Несколько пылких и смелых мыслителей заходят еще дальше. Почему у монарха есть право вмешиваться в религиозные дела? Почему церковь нельзя отделить от государства? Почему существует иерархия из епископов и архиепископов? Почему бы не оставить только обычных священников, которые будут проводить скромные службы для своих прихожан, как делали апостолы в Новом Завете?
Само существование Елизаветы – прямое последствие отпадения Генриха VIII от Рима. Именно ради ее матери, Анны Болейн, отец развелся с первой женой, затем разорвал связи с Римом и объявил себя верховным главой церкви в 1534 году. Елизавета – порождение этого религиозного разрыва. Таким образом, она не может не сочувствовать в первую очередь реформаторам, а не традиционалистам. Кроме того, стоит подумать и о политическом элементе. В более поздней речи, обращенной к парламенту, она говорит: «Один вопрос затрагивает меня так сильно, что я не могу его пропустить: религия, почва, из которой должны произрастать все другие вопросы…»[38] Для большинства людей религия – основа понимания того, как устроен мир, от Сотворения до здоровья каждого отдельного человека, и поскольку церковь вмешивается почти во все грани жизни, очень важно объединить ее авторитет с авторитетом короны. У самой Елизаветы есть и личные предпочтения: например, она считает, что священники должны по-прежнему приносить обет безбрачия, а дорогие церковные одежды и музыку нужно оставить; она не желает слушать кальвинистских реформаторов, требующих избавиться от церковной иерархии. Но это все мелочи по сравнению с ее главной целью: будучи королевой Англии, она должна стать и верховным главой церкви, как отец. Именно сочетание духовной и светской власти делает власть абсолютной, давая политическому правлению монарха божественное благословение.
Парламент собирается 25 января 1559 года. Дебаты сразу становятся жаркими. 4 февраля королева отзывает посла при папском дворе. Через пять дней парламенту предлагают на рассмотрение билль, в котором королева признается верховным главой церкви. Споры вспыхивают с новой силой. Первый Акт о супрематии не принимают. Как и второй. После этого предлагают третий. В это время духовенство, которое вообще не пригласили на заседание парламента, обсуждает религиозную реформу отдельно, на конвокации. Они подтверждают свою веру в пресуществление, верховенство власти папы и ключевые основы римского католицизма. 31 марта сэр Николас Бэкон обвиняет сторонников католицизма в презрении к короне и сажает двоих из них в Тауэр. Именно в этой разгоряченной атмосфере «выковывается» форма церкви Англии. Акт о супрематии наконец-то принимают 29 апреля с перевесом всего в три голоса; компромисс все же удается найти – королеву называют не верховным главой церкви (потому что она женщина), а верховной правительницей. Все религиозные законы, принятые предыдущим правительством, отменяются. Акт о единообразии, принятый в тот же день, восстанавливает Книгу общих молитв Эдуарда VI. Все должностные лица – духовенство, судьи, мировые судьи, мэры, чиновники и выпускники университетов – обязаны принести клятву о признании Елизаветы верховной правительницей церкви. Отказ от клятвы карается лишением должности. Любой, кто пишет, говорит или проповедует о том, что Елизавета должна подчиняться власти из-за рубежа (в том числе папской), будет лишен всего движимого и недвижимого имущества. Неоднократные нарушения этого закона считаются государственной изменой и караются смертью. С настоящего момента обязательным является посещение служб церкви Англии по воскресеньям и в праздничные дни; те, кто этого не делает, – так называемые рекузанты, – обязаны платить по шиллингу штрафа за каждое пропущенное воскресенье.
В целом королеве удается провести почти все свои запланированные реформы. Ей приходится разрешить священникам заключать браки, «дабы избежать прелюбодеяния», но это разрешение компенсируется тем, что священникам можно жениться только на скромных, честных и благоразумных женщинах, чьи кандидатуры одобрены епископом. Ей удается сохранить и одежды, и церковную музыку, и большую часть символов. А еще она отказывает кальвинистам, которые хотели избавиться от епископов. И, что главное, – она сохраняет абсолютную власть над церковью, заявляя, что несмотря на то, что ее титул Верховной правительницы отличается от того, что носил отец, она собирается пользоваться всеми правами, которыми обладал он. Никто не получает всего, что хотел, от соглашения 1559 года – всем приходится идти на компромиссы, – но Елизавете на компромиссы приходится идти меньше всех.
Рождение протестантской Англии, 1559-1569
Если вы посетите Англию в 60-е годы XVI века, то вас, скорее всего, поразит то, с какой легкостью люди приняли Религиозное соглашение 1559 года. Все епископы, кроме одного, отказались приносить клятву супрематии и лишились своих должностей. Но коллективная замена всего высшего уровня оппозиции – это нежданная удача для Елизаветы, которая теперь может спокойно назначить на освободившиеся должности своих сторонников. Кроме того, пока их позиции вакантны, она получает доходы вместо них, а потом – еще и «первые плоды» новых назначенцев, так что выигрывает вдвойне. Более того, она выигрывает даже втройне, потому что заставляет многих новых епископов «обменять» значительную долю владений на новую должность; они отписывают короне множество поместий, которые королева потом отдает в дар своим придворным. Новый епископ Херефорда покупает себе епархию, согласившись отдать королеве 17 епископских поместий. Уничтожив таким образом власть высшего духовенства, Елизавета обнаруживает, что очень немногие священники более низкого ранга готовы сопротивляться. Они признают ее главенство, приносят клятвы и призывают своих прихожан приветствовать возвращение церкви Англии. Летом 1559 года в церквях снимают кресты с хоров и сжигают их. Еще сжигают все изображения Девы Марии и Иоанна Крестителя. В Лондоне, по рассказу Генри Мейкина, в августе 1559 года устраивают огромные костры из «крестов, Марий, Иоаннов и множества другой церковной утвари: риз, распятий, кадил, алтарной ткани, книг, опор для флагов и облицовочных панелей». Разрушительная ярость настолько овладела Лондоном, что люди начали даже разрушать кладбищенские памятники, после чего вынуждены были вмешаться власти. В то же время реформаторы закрашивают старые картины в церквях. Некоторым священникам и приходам удается сохранить некоторые элементы «старой религии» (так теперь называют католицизм), но полное подчинение новым стандартам – лишь вопрос времени. Определить, протестанты или традиционалисты составляют большинство в приходе, очень просто по скорости, с которой в церкви избавляются от средневековой росписи.
Лишь в январе 1564 года Джон Шекспир платит два шиллинга маляру, чтобы тот закрасил изображения Судного дня в церкви Стратфорда – ухмыляющихся дьяволов, адские огни, страдающих грешников и коленопреклоненных святых.
По всей Англии снова запрещают культы святых, посвященные им алтари и религиозные шествия. Публикуются тексты, защищающие и прославляющие новую религию. Мэтью Паркер, архиепископ Кентерберийский, в 1562 году выпускает «Книгу проповедей», описывая нравственные нормы для протестантской Англии и подчеркивая одновременно мерзость восстаний против власти и аморальность непомерно пышных одеяний. В том же году недавно назначенный епископ Солсбери, Джон Джуэл, издает оправдательную книгу о церкви Англии на латинском языке под названием «Apologia ecclesiae Anglicanae». Переведенная (как мы уже знаем) на английский язык Анной Бэкон в 1564 году, книга находит основу англиканства в учении Христа, апостолов и древних отцов христианской церкви. Третья важная книга выходит в 1563 году – «Мартиролог Фокса»[39]. В этой огромной книге о христианских мучениках особое внимание уделяется преследованиям и страданиям английских протестантов, а также говорится, что англичане – богоизбранный народ, которому суждено сбросить власть Антихриста (папы). Эта книга стала прекрасным подспорьем для Елизаветы в пропагандистской войне против католицизма. А так как пропаганда – это ключ к победе, Елизавета старается сделать так, чтобы во всех исторических книгах хвалили ее и протестантизм, а правление Марии выставляли в дурном свете.
Парламент 1563 года подтверждает реформы 1559 года и расширяет их. Именно тогда принимается решение выпустить Библию на валлийском языке (на перевод потребовался двадцать один год). Список тех, кто обязан приносить клятву супрематии, расширен: теперь он включает в себя школьных учителей, депутатов парламента, юристов и шерифов; штрафы для тех, кто отстаивает верховенство папы, резко увеличиваются. Но есть и люди, которые хотят дальнейших реформ: они предлагают билль, запрещающий пышные одежды духовенства и многие другие символы, в частности обручальные кольца, крестное знамение во время крещения и церковные органы. Они едва не добиваются успеха – билль отклонен с перевесом всего в один голос.
В 1563 году конвокация приняла 39 статей вероисповедания. Это изложение доктрины церкви Англии, обозначающее ее позицию по отношению к католицизму и другим протестантским доктринам. Например, в статье 22 говорится:
Римская доктрина о Чистилище, индульгенциях, почитании образов и реликвий, а также о призывании святых есть напрасный вымысел, не основанный на свидетельстве Писания и даже противоречащий слову Божию.
Статья 24 запрещает использовать латинский язык на церковных службах: «Обычай совершать общественную молитву или таинства в церкви на языке, непонятном народу, ясно противоречит слову Божию и обычаю ранней церкви». Статья 32 разрешает священникам жениться.
Хотя к середине 60-х годов церковь Англии уже твердо стоит на ногах, далеко не все люди – добровольные, последовательные протестанты. Даже через год после парламента 1563 года половина мировых судей страны так и не принесла клятву супрематии. Католическим рекузантам жить не слишком трудно – если, конечно, у них есть 12 пенсов на выплату штрафа каждое воскресенье, – а английское правительство в целом довольно терпимо относится к религиозным отклонениям. Да, проводятся обыски с целью найти подстрекательские или еретические документы – даже дом писателя Джона Стоу перевернули вверх дном в поисках «папистских» текстов, а от ареста его спасло лишь вмешательство влиятельных покровителей в правительстве. Некоторых людей сажают под домашний арест за укрывательство католических агитаторов. Подозреваемым в католичестве не разрешают участвовать в политической жизни и лишают их должностей, но просто быть католиком – это еще не предательство.
Намного серьезнее все становится после событий 1569–1570 годов. В ноябре 1569 года начинается Северное восстание. Графы Вестморленд и Нортумберленд собирают армию и вступают в Дарем, где открыто служат католическую мессу. В том же месяце они пишут письмо папе, прося его оправдать их восстание и отлучить от церкви Елизавету. 5 февраля 1570 года папа Пий V совершает важный шаг: начинает процесс против английской королевы-еретички. 13 февраля ее объявляют виновной в ереси, а 25 числа издается папская булла об отлучении Елизаветы от церкви и низложении с престола.
Конфронтация с католицизмом, 1570-1603
Вы можете подумать, что с вами это никак не связано – в конце концов, это просто чужая религия. Но вам обязательно нужны знания о религиозном конфликте: незнание не освободит от ответственности, если вас посчитают слишком доброжелательным по отношению к католикам. Какова бы ни была ваша вера, вы просто не можете пропустить мимо ушей папскую буллу 1570 года, призывающую всех добрых католиков в Англии обратиться против монарха – что, соответственно, ставит их перед выбором: верность либо Елизавете, либо римской церкви. Нельзя вам не знать и об открытии первого английского семинарского колледжа во французском Дуэ в 1568 году. Этот колледж, а также другие, основанные в Риме (1579 год), Вальядолиде (1589) и Севилье (1592), обучает богословию молодежь из респектабельных английских католических семей по образцу, установленному иезуитами, чтобы те потом смогли вернуться в Англию, отправлять католические обряды и обращать в веру новых людей. Правительство и верхушку духовенства Англии это сильно встревожило. Епископ Джон Джуэл мечет на проповедях громы и молнии в адрес папы и католической церкви. Тайный совет приказывает внимательно следить за портами и не пускать в страну папских посланников; ввозимые книги тщательно просматривают, не пропуская подстрекательские трактаты. После всего этого 2 апреля 1571 года собирается парламент и выносит несколько ключевых решений. Принимается новый акт, по которому государственной изменой считается утверждение, что королева – «еретичка, раскольница, тиран, безбожница или узурпатор». Кроме того, незаконно теперь еще и называть кого-либо наследником престола. Второй акт запрещает ввоз римских булл, а также распятий и четок. В третьем акте объявляется о конфискации имущества любого гражданина, покинувшего страну без разрешения королевы и проведшего за границей более шести месяцев, – это лишает многие эмигрировавшие католические семьи их состояния. Двенадцатый акт этого парламента обязывает всех священников подчиняться доктринам, изложенным в 39 статьях. Еще в одном приказе всем соборам и членам высшего духовенства предписывается приобрести «Мартиролог Фокса» и выставить его для публичного чтения. Началась война с католицизмом.
В апреле 1571 года, пока в парламенте шли дебаты, в Дувре обнаружили тайные шифрованные письма, адресованные итальянскому заговорщику по имени Роберто ди Ридольфи. Другие шифрованные письма и 600 фунтов золотом в том же году перехвачены по пути в Шотландию; они адресованы кузине-католичке Елизаветы, шотландской королеве Марии. К сентябрю заговор Ридольфи был раскрыт: герцог Норфолк собирался жениться на Марии, возглавить испанские войска в вооруженном восстании против Елизаветы, свергнуть ее с трона и восстановить в стране католицизм. Герцога отдают под суд за государственную измену в январе 1572 года, признают виновным и в июне обезглавливают. Это произошло так скоро после Северного восстания, в результате которого граф Вестморленд сбежал за границу, а графа Нортумберленда казнили, что всем стало ясно, что упрямая приверженность старой религии и подстрекательство – два сапога пара. С этих пор к католикам относятся исключительно как к предателям короны. В местных судах людей обвиняют в подстрекательстве; некоторых из них вешают или сжигают за государственную измену. Епископы, посещая приходы, спрашивают, все ли рекузанты заплатили свои штрафы. Люди доносят друг на друга. Портных Джорджа и Вильяма Бинксов привели к мировым судьям Эссекса в 1577 году просто за то, что они сказали, что после освящения облатка превращается в «само тело, плоть и кровь Христову». Джона Говарда в том же году вызывают в суд за фразу «Англия перестала быть прекрасной с тех самых пор, как Писания стали проповедовать и обсуждать так, как сейчас». Джона Вильямса, викария Грейс-Туррока, сажают в тюрьму Колчестерского замка в 1578 году за то, что он сказал: «Если бы Елизавету, ее советников и других судей повесили за выступление против Бога-Сына, то не увидели бы мы столько грехов, сколько сейчас».
Если вы католик, то ваша жизнь с каждым десятилетием становится все сложнее. Соглашение 1559 года уже не слишком приятно, в 1570 году все становится только хуже, а к 1580-м – просто невыносимо. В этом году католики из колледжа в Дуэ устанавливают нелегальный печатный пресс в Стонор-Парке, графство Оксфордшир, чтобы обойти цензоров в портах. В том же 1580 году в Англию прибывают иезуиты, чтобы «сохранить и укрепить веру английских католиков». Более сотни этих дисциплинированных, воинственных католических священников проникают в королевство к концу года, живя в тайне и готовя заговоры. После этого созывается парламент, и в 1581 году принимается Акт о сохранении должного послушания среди подданных ее величества королевы. Любой, кто призывает людей обратиться в католическую веру, считается государственным изменником и приговаривается к смертной казни. Штраф для тех, кто не является на церковные службы, вырастает до 20 фунтов в месяц. Те, кто не появляется в церкви целый год, обязаны также представить долговую расписку на 200 фунтов, чтобы гарантировать хорошее поведение. Служение мессы карается штрафом 200 марок (133 фунта 6 шиллингов 8 пенсов) и годичным тюремным заключением; даже слушание мессы карается штрафом 100 марок (66 фунтов 13 шиллингов 4 пенса) и годом тюрьмы. Любой, кто нанимает учителя, не ходящего в церковь, должен платить штраф 10 фунтов в месяц. В другом акте запрещаются любые непочтительные слова в адрес королевы. Многие люди из-за этого попадают под суд.
Озлобленность все нарастает. Елавный иезуит, Эдмунд Кэмпион, заявляет, что католики не должны ходить на англиканские службы (хотя многие люди, сочувствующие католикам, ходят в англиканские церкви). В 1581 году Кэмпиона арестовывают, пытают на дыбе и проводят по улицам Лондона с табличкой «Это Кэмпион, совратитель народа», после чего публично казнят. Другого католика, Энтони Тиррелла, арестовывают за заговор с целью убийства королевы в 1581 году; его тоже пытают на дыбе и казнят. Джона Пейна, выпускника колледжа Дуэ, арестовывают по такому же обвинению, пытают на дыбе, а в следующем году вешают. Отвращение, питаемое к происходящему Римом, выражается в книге Роберта Парсонса «De Persecutione Anglicana» («О преследованиях, проводимых англиканами»), вышедшей в 1582 году, – там в красках описываются страдания католиков, и ненависть к английским протестантам увеличивается по всей Европе. Но с каждым годом религиозный кризис становится все хуже. Ежегодно католики хоть раз, да пытаются убить королеву.
Водоразделом стал 1585 год. Начинается война с Испанией. В Рае, графство Суссекс, арестовывают католического агента по имени Гильберт Гиффорд, и он признается, что участвует в заговоре против Елизаветы. Сэр Фрэнсис Уолсингем предлагает Гиффорду стать двойным агентом в обмен на сохранение жизни; Гиффорд соглашается и выдает Уолсингему информацию, которая приводит к раскрытию заговора Энтони Бабингтона с целью убить Елизавету и отдать трон Марии, королеве Шотландии, чтобы восстановить католичество. Всех участников заговора сажают в тюрьму, пытают и казнят; в 1587 году судят и обезглавливают и саму Марию. К этому времени испанцы уже собираются отправить к берегам Англии Непобедимую армаду и завоевать страну. После разгрома Армады в 1588 году положение католиков становится еще хуже. В 1591 году во всех графствах организуют комиссии, проверяющие вероисповедание людей и регулярность посещения церкви. Наконец, в 1593 году принимается самый экстремальный антикатолический акт. Тех, кто не приходит в церковь в течение месяца, сажают в тюрьму. Католикам запрещается отъезжать более чем на пять миль от своих домов под угрозой конфискации всего движимого и недвижимого имущества. Они обязаны зарегистрироваться у местных властей и получить особое разрешение, если желают куда-либо уехать.
Мы прошли долгий путь с 1564 года, когда половина мировых судей еще сомневалась, приносить ли клятву супрематии. Всего за 35 лет католицизм превратился из респектабельной нормы в религию преследуемого меньшинства. С 1571 года и до конца правления Елизаветы по обвинению в предательстве казнено не менее 180 католиков – возможно, даже больше 250. Если вы даже в последние годы елизаветинского правления остались католиком, то мессу будете служить тайно, поздно ночью или очень рано утром, в дворянском доме. Несомненно, вы хоть раз переживете ужасный момент, когда кто-то начнет настойчиво стучать в дверь, и вы увидите перепуганные лица окружающих – неужели вас все же обнаружили? Возможно, вам даже придется прятаться в «священнической нише», маленькой тайной комнатке, выдолбленной в стене или выкопанной под полом, пока власти обыскивают дом. Отец Вильям Вестон, иезуитский священник, отучившийся в Дуэ, описывает именно такой случай, произошедший в 1585 году:
В дом, где я одно время тайно обитал, однажды пришли католики, которые удовлетворительным образом представились и мне, и главе семьи и сказали, что хотели бы отслужить мессу. После окончания мессы, когда все ушли, я, как обычно, остался, поднялся на второй этаж, в комнату, где держал книги, и продолжил свои труды. Чуть менее чем через два часа дом оказался окружен большой толпой. Я не знаю, пришли ли они по доносу или случайно. Но служанка поспешно прибежала в мою комнату – я по-прежнему сидел там – и предупредила меня об опасности. Она сказала, чтобы я немедленно спустился вниз, и показала мне тайное убежище под землей; в домах католиков есть несколько подобных мест, иначе всем бы угрожала большая опасность. Я спустился туда, держа в руках требник – единственное, что успел взять при побеге, ибо промедление было бы слишком опасно. В это время еретики уже вошли в дом и обыскивали отдаленные комнаты. Из своего тайника, похожего на пещеру, я следил за их передвижениями по поднимаемому ими шуму и гулу. Шаг за шагом они подбирались все ближе; когда они вошли в мою комнату и у видели книги, поиски продолжились с еще большим рвением. В той же комнате был секретный проход, ключ от которого они тут же потребовали и, открыв дверь, оказались практически прямо у меня над головой. Я слышал практически все произносимые ими слова. «Вот, смотри! – кричали они. – Потир! И служебник!» Эти вещи действительно там были. Времени спрятать их уже не оставалось, да и, по-хорошему, это было невозможно. Затем они потребовали молоток и другие инструменты, чтобы пробить стену и обшивку. Они были уверены, что я где-то поблизости.
Я в это время горячо молился Богу, чтобы Он отвел от меня опасность. В то же время я размышлял, не стоит ли сдаться врагам самому, не дожидаясь унизительного обнаружения. Я верил, что некий иуда совершил донос и предал меня, но, чтобы скрыть предателя, они хотели обнаружить меня как бы случайно, а не в результате донесения.
Пока я размышлял, один из них, либо по ошибке, либо из умысла, либо по указанию доброго ангела, закричал: «Зачем тратить время, ожидая топоров и молотков? Здесь нет места, чтобы спрятаться. Посмотрите на углы: здесь отлично видно, что и куда ведет. Тайникл здесь никак не устроить…»
Весь тот день я прятался, равно как и весь следующий, почти до заката. Подвал был темным, сырым и холодным и таким узким, что все это время мне пришлось стоять. А еще я не мог издать ни звука, даже кашлянуть. Я думал, что если они не смогут меня найти, то окружат дом и отрежут мне все пути к отступлению. За все это время ни один слуга не пришел, чтобы открыть дверь, что лишь подтвердило мои опасения, что дом до сих пор в руках врага… Служанку, которая заперла меня в убежище, посадили в тюрьму; остальные слуги об этом ничего не знали и даже не представляли, что произошло со мной.
Отца Вестона в конце концов поймали в августе 1586 года и посадили вместе со многими другими католиками в тюрьму замка Уизбич. В 1599 году его перевели в Тауэр, а выпустили только после смерти Елизаветы, после чего отправили в изгнание.
Тауэр – тюрьма, которой больше всего боятся католики. Там используются семь видов пыток, чтобы добиться признания от иезуитов и семинаристов вроде Вестона. Еще один задержанный английский католик, Эдвард Риштон, описывает их так.
1. Первая пытка — Яма: подземная пещера глубиною 20 футов, совершенно не освещенная.
2. Вторая – камера или подземелье настолько малых размеров, что заключенный не может встать в полный рост. Ее прозвали «Нет покоя» за воздействие, оказываемое на жертв.
3. Третья – дыба, на которой с помощью деревянных роликов и других механизмов конечности страдальца растягивают в разных направлениях.
4. Четвертая, насколько я понял из слов изобретателя, называется «Дочь мусорщика». Это железное кольцо, которое притягивает друг к другу голову, руки и ступни, пока они не образуют круг.
5. Пятая – железная перчатка, которая закрывает руку и причиняет ей невыносимую боль.
6. Шестая – цепи или кандалы, прикрепленные к рукам.
7. Седьмая – путы, которыми скрепляют ноги.
Ввиду всего этого беспечные слова Вильяма Гаррисона в
К использованию пыток, в том числе во время допросов, мы питаем огромное отвращение, поскольку всегда оказывается, что мы презираем смерть, но ненавидим пытки и предпочитаем добровольно все рассказать, а не подвергать тела тем издевательствам, что практикуют в других странах.
Очевидно, самоуспокоенность протестантского писателя в 1577 году явно не распространяется на католических священников в 80-х и 90-х годах.
Немногие католики оставили свидетельства о пытках от первого лица. Один увлекательный рассказ принадлежит отцу Джону Джерарду, которого посадили в Тауэр в 1597 году.
В камеру пыток мы направлялись своеобразной торжественной процессией; слуги шли впереди с зажженными свечами. Камера находилась под землей, там было темно, особенно у входа. Зал был большой, в нем стояли едва ли не все известные орудия пыток. Мне показали на некоторые из них и сообщили, что перепробуют на мне все по очереди. Потом снова спросили, признаюсь ли я.
«Я не могу», – ответил я.
Я встал на колени и быстро произнес молитву. Затем меня подвели к большой деревянной вертикальной колонне, поддерживавшей потолок этой огромной подземной камеры. В верхнюю ее часть были забиты железные скобы, способные выдержать большой вес. На руки мне надели железные рукавицы, затем приказали подняться на две или три ступеньки плетеной лестницы. Мои руки подняли; железный прут продели через кольца в одной рукавице, скобу, затем – через кольца в другой рукавице. Сделав это, они закрепили прут штырем, чтобы он не упал, а затем, по одной убрав плетеные ступеньки у меня из-под ног, они оставили меня висеть на руках, закрепленных над головой. Кончики моих ступней, правда, все равно касались пола, так что им пришлось выкопать небольшую ямку…
Вися, я начал молиться. Джентльмен, стоявший рядом со мной, спросил, не желаю ли я признаться сейчас.
«Я не могу и не буду», – ответил я.
Но я едва нашел в себе силы, чтобы произнести эти слова, – такой сильнейшей болью я был охвачен. Хуже всего болели грудь и живот, плечи и руки. Казалось, вся кровь в теле прилила к рукам, мне даже показалось, что кровь сочится из кончиков пальцев и пор кожи. Но это было лишь ощущение, вызванное тем, что плоть распухла над железными застежками, держащими ее. Боль была такой сильной, что я был уверен, что не смогу ее выдержать; к боли прибавлялось еще и внутреннее искушение. Но я не чувствовал никакого желания выдавать информацию, которую они требовали. Господь увидел мою слабость глазами Своего милосердия и не позволил искушению побороть мои силы. Вместе с искушением Он послал мне облегчение. Увидев мои мучения и борьбу, идущую в моем разуме, Он даровал мне милосерднейшую мысль: худшее, что могут с тобой сделать, – убить тебя, а ты часто хотел отдать жизнь за своего Господа Бога. Господь Бог видит все, что тебе приходится пережить, – Он может все. Ты – на попечении Бога. Этими мыслями Бог в Своем бесконечном великодушии и милосердии даровал мне смирение, и с желанием умереть и надеждой (признаюсь), что умру, я отдался на Его милость – пусть Он делает со мной все, что пожелает. С этого момента конфликт в моей душе прекратился, и даже физическая боль показалась слабее, чем раньше, несмотря на то что на самом деле, скорее всего, она даже усилилась из-за усталости моего тела…
Примерно после часа дня я потерял сознание. Сколько я пробыл в забытьи, я не знаю, но, скорее всего, долго, потому что люди поддерживали мое тело или подставляли плетеные ступеньки мне под ноги, пока я не пришел в себя. Затем они услышали, как я молюсь, и тут же снова меня отпустили. Они делали так каждый раз, когда я терял сознание – восемь или девять раз, – пока не пробило пять…
Конфронтация с пуританством, 1570-1603
Вам нужно еще и помнить, что религиозный раскол в Англии – это не просто битва между англиканами и католиками. В сущности, англиканство – это «средний путь», серия компромиссов между двумя крайностями – римским католицизмом и более радикальными протестантскими учениями вроде пуританства и кальвинизма. С пуританами конфликт не менее горячий, чем с католиками, но есть одна важная разница. Папа и католические враги Англии представляют собой политическую угрозу; конфликт с пуританами остается практически полностью религиозным.
Минимальное поражение на голосовании 1563 года за билль по отмене религиозных одеяний и символов отнюдь не означает, что все, кто стремится к более «чистому» выражению веры, просто молча подчинятся ортодоксальному направлению Вестминстера. Недовольство растет все 60-е годы. Шотландский триумф Джона Нокса и его пресвитерианства, основанного на идеях Жана Кальвина, заставляет некоторых людей считать, что подобные радикальные идеи нужно применять и в Англии. Они даже находят себе лидера в лице доктора Томаса Картрайта, профессора богословия в Кембридже, который, пользуясь своим положением, говорит студентам, что нынешняя система управления церковью не имеет оснований в Священном писании. Он призывает отказаться от архиепископов, архидьяконов и большинства высшего духовенства, а епископам вернуть прежние функции – проповедников и учителей; дьяконы же должны помогать беднякам. Подобные радикальные взгляды навлекают на него гнев Джона Уитгифта, ставшего в 1570 году заместителем ректора. Картрайта лишают должности, а в 1574 году, узнав, что выдан ордер на его арест, он бежит из страны.
После такого громкого дела пуританство находит новую точку сосредоточения и становится лишь сильнее. У него немало влиятельных сторонников, например фаворит королевы Роберт Дадли, граф Лестер – он сторонник проповедничества (в отличие от королевы) и даже согласен с некоторыми кальвинистскими идеями. На более низком уровне общественной иерархии, среди джентри, пуритане заявляют, что Елизавета осталась слишком близка к католикам. В 1574 году джентльмен из Эссекса Томас Беделль заявляет: «Не паписты говорят, что сама королева – папистка, но многие другие, называющие себя пуританами». Беделля за эти слова оштрафовали на 100 фунтов, несмотря на то что он взял слова обратно и покаялся (тем самым избежав нескольких часов у позорного столба и потери обоих ушей). Большинство пуритан согласились бы с Беделлем; проблема лишь в том, что сказать так – значит перейти все границы приличия.
В этом-то и проблема пуритан. Они – религиозные мыслители, оспаривающие нынешние догматы церкви; но королева считает подобные сомнения государственной изменой. Она уже приняла твердое решение относительно религии и собирается поддерживать соглашение 1559 года как можно дольше. Когда пуританские проповедники продолжают сеять сомнения в умах прихожан, королева переходит к активным действиям: объявляет, что на одну епархию вполне достаточно одного-двух проповедников, и выбирать их будет лично она. Архиепископ Кентерберийский Эдмунд Гриндаль укоряет ее в письме, датированном декабрем 1576 года:
Увы, мадам! Неужели в Писании неясно сказано, что благая весть Христа должна проповедоваться в изобилии и что много делателей нужно выслать на жатву Господа, коей много, и нуждается она не в горстке, а в большом числе работников?
За это укоризненное письмо Гриндаля на время отстраняют от должности. Сильное желание королевы не дать развернуться пуританам влияет и на выбор следующего архиепископа в 1583 году: она назначает Джона Уитгифта. В год своего назначения Уитгифт публикует три статьи, в которых говорится, что королева обладает верховной властью над всеми, кто родился в ее королевстве; что Книга общих молитв и церковная иерархия не противоречат Писанию; и что 39 статей 1563 года угодны Богу. Последний аргумент ударил прямо в сердце противоречий между англиканами и пуританами; более двухсот священников отказываются признать его, после чего сразу же снимаются с должностей. Вильям Сесил сравнивает деятельность Уитгифта с католической инквизицией, но его статьи полностью устраивают королеву. Через четыре года депутат Энтони Коуп храбро предлагает билль об отмене всех предыдущих церковных законов и введении нового молитвенника, более соответствующего желаниям пуритан. Королева немедленно отправляет его в Тауэр.
Для пуритан, как и для католиков, наиболее тяжелыми выдались последние годы правления Елизаветы. Роберт Дадли, граф Лестер, умирает в 1588 году, и хотя королева и оплакивает его, после его смерти она принимает суровые меры против его друзей. Пуритане в том же году реагируют серией памфлетов, подписанных «Мартин Марпрелат» и насмехающихся над церковной иерархией. Печатник Джон Пенри вынужден сбежать в Шотландию, но его ловят во время визита в Лондон и вешают. В 1593 году богослов Ричард Хукер издает книгу «О законах церковного устройства», которая обеспечивает англиканской церкви более надежный богословский фундамент, чем работа Джона Джуэла тридцатилетней давности, и жестко критикует пуританство. Королева остается очень довольна. Смирившись с отсутствием реформ в церкви, пуритане выжидают до конца правления Елизаветы, а затем, в XVII веке, появляются снова уже в качестве заметной силы.
Как выжить в религиозном мире
Как вы видите, религия в Англии – это вопрос жизни и смерти. Если вы хотите избежать непрошеного внимания, соблюдайте рутинные обряды ортодоксальной религии. Вставайте на колени и молитесь, проснувшись поутру, перед обедом, вечером и перед сном (помните: слуги вполне могут вас слышать). Не забывайте произносить молитву перед едой. Регулярно ходите в церковь – каждое воскресенье и во все праздничные дни, – а если живете в Лондоне, то хотя бы иногда ходите на проповеди, читаемые на Полс-Кроссе. Внимательно читайте Библию и другие религиозные труды: сэр Вильям Сесил рекомендует сыну раз в месяц полностью прочитывать псалтирь. Старайтесь не спорить с соседями, иначе они донесут на вас, обвинив в подстрекательстве или, хуже того, в ереси. Не предсказывайте будущее и не делайте «фантастических пророчеств», которые могут привести к конфликту с властями. Короче говоря, если вы не готовы перенести пытки и умереть за свою веру, не высовывайтесь. Берите пример с португальских евреев в Лондоне. Несмотря на то что всех евреев изгнали из Англии в Средние века, небольшая диаспора португальских евреев из 80–90 человек тихо живет в Лондоне, и власти их практически не трогают.
Что бы вы ни делали, ни в коем случае не присоединяйтесь ни к каким протестантским сектам из континентальной Европы. В частности, к радикальным реформаторам, называющим себя анабаптистами – они отказываются признавать светскую власть и крестить младенцев, за что их преследуют. Католиков в Англии не сжигают как еретиков, а вот анабаптистов сжигают. В 1575 году близ Олдгейта в Лондоне находят небольшую общину голландских анабаптистов. Их отдают под суд. Пятеро отрекаются от своей веры, 15 высылают обратно в Нидерланды, пятерых приговаривают к смерти. Ради двоих из них власти даже снова разводят религиозные костры: их сжигают заживо «в великом ужасе, с воплями и криками».
Ради любви Божией.
IV Характер
Оскар Уайльд однажды пошутил, что «старики во все верят, взрослые во всем сомневаются, а молодые всё знают». Примените эту фразу к елизаветинской Англии, и поймете, почему у англичан такой самоуверенный и несносный характер. Именно юношеская самонадеянность придает елизаветинскому обществу высокомерия и целеустремленности. Сделайте человека, которому не исполнилось и 30, командиром корабля и дайте ему шанс разбогатеть, и, несмотря на все трудности навигации и смертельные опасности, подстерегающие его в тысяче миль от ближайшей земли, он совершит кругосветное плавание. Дайте похожему человеку задание сохранить общественный порядок и констеблей в подчинение, и увидите, как безжалостно он расправится с подрывными элементами в обществе. Чтобы контролировать таких самодовольных молодых мужчин, зрелым людям приходится демонстрировать не меньшую самоуверенность – и силу воли, не меньшую, чем у самой королевы.
Это, конечно, сильное упрощение. Елизаветинский народ целеустремлен, но при этом не стесняется задавать вопросы. Именно вопросы, которые англичане времен Елизаветы задают о своем месте в мире, отличают их от средневековых пращуров. Все, с самой верхушки общества и вплоть до полуграмотных крестьян, пересматривают свои идеи о Боге, мире и самих себе. В средневековом мировоззрении самое важное в жизни любого человека – не он сам, а Бог; большинство средневековых автобиографий – размышления о воле Божьей и грешной жизни автора, а не хвастливое перечисление личных достижений. В елизаветинской Англии люди все же начинают больше внимания уделять себе, равно как и приписывать именно себе заслуги за все, чего удалось достичь. Бог же становится скорее посредником, а не архитектором успехов и неудач человека.
Одно из самых ярких проявлений того, как растущий индивидуализм пропитывает жизни обычных людей, – это личные записки. В 1500 году личных дневников практически не существует; люди составляют хроники, где пишут о крупных событиях, представляя их выражениями воли Божьей. Но к 1558 году старая традиция хроник и летописей уступает место новому литературному жанру. Хороший пример – «хроника» Генри Мейкина. Генри переехал в Лондон из Лестершира в начале XVI века со своим братом Кристофером, надеясь заработать состояние так, как было принято раньше. Поработав подмастерьями, они становятся членами Компании портных. Дела у них идут неплохо. Генри учится читать и становится клерком прихода Литтл-Тринити. Именно тогда он и начинает писать «хронику». Он считает, что всего лишь продолжает древнюю традицию летописей, в которых лондонцы описывают значительные события в жизни города; но поскольку он и сам глубоко вовлечен в жизнь города, на самом деле он записывает все, что происходит вокруг него день за днем. Он рассказывает о процессиях, которые видит, о казнях людей, которых провозят мимо него к Тайберну, о смертях своих друзей и клиентов. Генри, сам того не осознавая, начинает вести дневник. Несмотря на то что он практически не упоминает по имени ни себя, ни свою семью, его «хроника» – именно о его жизни. По совпадению, в те же годы, когда Генри пишет один из первых в истории дневников, тем же занимается и Эдуард VI. Он всего лишь мальчик, но тем не менее пишет хронику событий, происходящих вокруг; а поскольку он король, личный интерес вызывает буквально все. К концу правления Елизаветы многие люди пишут дневники и автобиографии, став родоначальниками жанра, который жив и по сей день.
Еще одна черта характера, которая вас поразит, – безграничная храбрость. Посмотрев на океанское судно, стоящее на якоре в Лондоне, Плимуте или Бристоле – длиной всего 100 футов от носа до кормы, – трудно поверить, что кто-то вообще решается отправиться на них в плавание. Но люди именно так и поступают – отлично зная, что волны высотой в 9-12 м могут запросто перевернуть корабль и разнести его на куски. Десятки тысяч мальчиков и юношей отправляются в морские походы с Фробишером, Дрейком и Рэли. Да и сами капитаны-первопроходцы не менее храбры. Посмотрите, например, на сэра Ричарда Гренвилла, капитана «Ревенджа». В 1591 году, после того как его корабль весь день сражался с целым испанским флотом, на палубе лежало 40 погибших, пороха не осталось, в борту зияли дыры, а вода в трюме поднялась на шесть футов. Вы, наверное, подумали, что он сдался после этого? Нет, сэр Ричард поклялся сражаться до смерти.
Насилие и жестокость
Насилие широко распространено по всему королевству. «Все англичане предвзято относятся к переменам, враждебны к иностранцам и не слишком дружат между собой, – пишет венецианец Мишель Сориано в 1559 году, после чего добавляет: – Они пытаются осуществить все, что придет в голову, словно все, что они вообразили, может быть легко исполнено; соответственно, в этой стране происходит больше восстаний, чем во всем остальном мире, вместе взятом». Голландский купец и дипломат Эмануэль ван Метерен соглашается с ним, говоря, что англичане «смелы, храбры, воюют с пылкостью и жестокостью, страстно идут в атаки и практически не боятся смерти». Действительно ли Англия более враждебна к иностранцам, чем другие страны, – вопрос дискуссионный, но жестокость вас просто поразит. Лишь к XVIII веку английское общество станет более-менее законопослушным.
В верхах общества лорды реже, чем в прошлом, берутся за оружие и сражаются. Несмотря на то что они командуют армиями, они стали благороднее и «благовоспитаннее». Они даже на дуэлях редко дерутся. В низах общества, впрочем, убийства, изнасилования и ограбления распространены не меньше, чем двести лет назад. В пивных часто случаются драки, в пылу которых кто-то обязательно выхватывает нож и закалывает обидчика. Убийство в порядке самозащиты разрешено по закону 1532 года, но участники драки намного чаще просто убегают, чтобы не иметь никакого дела с правосудием. Снова и снова вы будете видеть, как вспыльчивость приводит к убийствам: жестокие драки кажутся более частыми, чем логичные споры. Встретятся вам и убийства по расчету. Чтобы избежать позора, когда служанка назовет его отцом незаконнорожденного ребенка, мужчина готов даже на убийство беременной девушки. Портной из Мальдона, например, убил девушку, которую до этого обрюхатил, нанеся ей множество ударов в живот в попытках вызвать выкидыш; его за это повесили. Услышите вы и редкие, но правдивые рассказы о том, как голодающие бродяги врывались в дома и проламывали черепа хозяевам топорами, после чего начинали искать еду. Встречаются даже ничем не спровоцированные, хладнокровные убийства. Лондонский маляр пожелал заполучить 8 фунтов и 12 шиллингов у некоей вдовы из Баркинга и убедил одну из служанок украсть эти деньги; когда она принесла ему деньги, он сломал девушке шею.
Некоторые проявления невероятной жестокости, которые мы обычно ассоциируем со Средневековьем, на самом деле намного чаще встречались именно при Елизавете. Средневековые английские короли гордились тем, что не применяли пыток, кроме как в исключительных обстоятельствах. Как мы убедились в предыдущей главе, при Елизавете все изменилось: пытки не только считаются неизбежным злом, но и официально поставлены на службу государству. Пытают не только мужчин, но и женщин. Когда Маргарет Уорд помогает католическому священнику сбежать из тюрьмы в 1588 году, ее восемь дней держат в кандалах, затем долго пытают подвешиванием на руках, после чего отвозят в Тайберн и казнят. В отличие от своих средневековых предков, люди времен Елизаветы калечат и вешают бродяг и сжигают еретиков (как мы видели на примере анабаптистов). Можно спорить, более или менее варварский это вид наказания, чем повешение, потрошение и четвертование, но и то и другое говорит о том, что елизаветинские англичане не отличаются мягкостью нравов.
Иногда встречаются и официальные помилования, но очень редко. Некоторых женщин, приговоренных к смерти за колдовство, отпускают на свободу шерифы, не желая убивать их за такие сомнительные преступления. Чаще встречается такое явление: когда детей до 14 лет уличают в воровстве, их приговаривают к повешению, но затем милуют и заменяют приговор поркой. Стоит, наверное, еще заметить, что отменили самый жестокий метод казни – сварение в кипятке, которым наказывали за отравление. Тем не менее не стоит забывать, что этот вид казни был введен совсем недавно Генрихом VIII. В его правление так казнили по крайней мере двоих; последней жертвой стала молодая женщина по имени Маргарет Деви, которую сварили заживо в 1542 году за отравление своего нанимателя.
Насилие и жестокость пронизывают всю жизнь в елизаветинской Англии. Дома в обязанность отцу вменяется пороть сыновей, чтобы внушить им уважение к старшим. В школе учитель считает важной частью своей работы сечь учеников розгой и бить их по рукам деревянной линейкой. После школы мальчишки дерутся на улице, готовясь к перебранкам, которые ждут их во взрослом возрасте – в таверне или на борту корабля. Юноши проходят военную подготовку в ополчении, чтобы быть способными защитить берега родной страны в случае вторжения врага, и эта подготовка лишь усиливает их готовность к кровопролитию. Таким образом, характер елизаветинского англичанина – это смесь безрассудства, самоуверенности, решительности и жестокости, настоянная на разрушительной нетерпимости. А это поведение, в свою очередь, влияет на жесткую риторику и безжалостные настроения в обществе. Враги государства, например Мария Стюарт, регулярно называются «врагами Бога и друзьями Антихриста». Когда 9 февраля 1587 года Лондона достигли вести, что Марию обезглавили, зазвонили церковные колокола, люди разожгли костры, пировали и плясали целую неделю. Убийства и казни выпускают на свободу дикарские черты англичан, которые гостю из нынешнего времени могут показаться пригодными скорее для племенных войн, чем для цивилизованного общества.
Взяточничество и коррупция
Как вы уже наверняка поняли, никакого равенства возможностей в елизаветинской Англии нет. Все спокойно относятся к существующей иерархии. Вспомните самое начало книги, историю Вильяма Гекета, человека, объявленного возрожденным Христом. Двоих его сподвижников ждут очень разные судьбы: один умирает в тюрьме, а другого освобождают, потому что у него друзья в тайном совете. То, что должностное лицо может воспользоваться своими полномочиями, чтобы помочь личному другу, – тоже нормально. Вы можете назвать это коррупцией, но все елизаветинское общество – это сеть людей, помогающих друг другу сводить концы с концами, и в эту помощь входит и освобождение друзей из тюрьмы. Так что не будет сильным преувеличением сказать, что ваша жизнь зависит от того, с кем вы знакомы.
Высокопоставленные друзья обычно помогают не только по доброте душевной. Любая высокая должность в обществе обычно находится в чьей-то власти, и эта власть используется на выгоду и покровителю, и кандидату. Как мы узнали во второй главе, если вы хотите стать депутатом парламента, вам понадобится поддержка лорда, который обеспечит ваше «избрание». Однако после избрания вам придется подчиняться указаниям покровителя, иначе потеряете место на следующих так называемых выборах. Похожая система превалирует практически везде. Священников назначают в приходы люди, пользующиеся правом покровительства. Не стоит и говорить, что джентльмены получают доходные должности в правительстве благодаря связям; образование и способности играют очень малую роль.
Если вы не знаете нужных людей, у вас есть только один способ добиться своего: взятка. Практика давать людям деньги за то, чтобы они нарушили служебные обязанности, практически так же распространена, как выплата жалования за то, чтобы они этих обязанностей придерживались. Шерифы и мировые судьи берут взятки едва ли не открыто – а если им не дают взяток, то они регулярно вымогают деньги из арестованных. Даже выборы в университетские советы не свободны от взяточничества, где оно процветает до такой степени, что в 1589 году парламент даже принимает специальный акт, требующий от членов университетских советов обладать ученой степенью, а не только тугим кошельком. Взятки распространены даже в самом высшем обществе. Сэр Вильям Сесил, первый секретарь королевы, поклялся, что не будет принимать взяток или подарков при исполнении служебных обязанностей. Другие члены тайного совета не столь щепетильны. Когда члены Компании виноторговцев решили заблокировать закон, который ограничит их деятельность, они стали дарить подарки и закатывать пышные обеды для своих друзей в парламенте. Сэр Вильям Сесил, конечно, подобных подарков не принимает, ибо слишком осмотрителен. Сами виноторговцы даже не пытаются подкупить его. Вместо этого они дарят его жене высококачественные скатерти ценой в 40 фунтов.
Система покровительства и взяточничества наверняка оставит у вас впечатление, что коррумпированы все поголовно. Но вам придется к этому привыкнуть: само государство пользуется похожими методами. Лучший пример – это выплаты «мертвым душам» в армии. Когда собирается армия, например в Лейте в 1560 году, не все солдаты, получающие жалование, на самом деле существуют: многие из них мертвы, но их номинальное присутствие позволяет капитанам брать с правительства больше денег. В Лейте правительство платит жалование 8 тысячам солдат, хотя на самом деле в армии всего 5 тысяч человек. Оставшиеся деньги, «мертвое жалование», идет в карманы капитанам. Вы можете посчитать, что это даже хуже, чем взяточничество и кумовство. Тем не менее в 1562 году это становится официальной практикой правительства: за каждых 95 солдат предлагают перечислять жалование как за целую сотню. Тайный совет соглашается с этим коррупционным предложением – на условии, что на «мертвое жалование» будет уходить не более 8 процентов всех выделенных средств.
Гордость
И насилие, и взяточничество – всего лишь средства для достижения цели; даже жестокость чисто ради жестокости – очень редкое явление. Если вы хотите узнать истинные мотивы поступков англичан времен Елизаветы, вам нужно заглянуть еще глубже. Сделав это, вы обнаружите у некоторых людей невероятное чувство гордости. Во многих случаях трудно определить, что ведет людей: религия, храбрость или же гордость собой; например, желание умереть мученической смертью или же героически сражаться до конца. Вот, например, Филип Говард, граф Арундел, симпатизировавший католикам. В апреле 1585 года его арестовали за попытку покинуть страну без разрешения королевы. Проведя десять лет в Тауэре, отказавшись от всего имущества и титулов и страдая от дизентерии, он пишет королеве письмо с просьбой о последнем свидании с женой и сыном перед смертью. Чем ответила Елизавета? Если граф посетит протестантское богослужение, то ему не только позволят увидеться с семьей, но и вернут титул и имущество. Вам наверняка интересно было бы узнать, что – религиозные взгляды или гордость – заставило Филипа ответить: «Если всему виной моя вера, то мне очень жаль, что я теряю всего лишь одну жизнь».
Еордость, если рассматривать ее в разных контекстах и формах, – важный ключ к пониманию характера англичан, как коллективного, так и индивидуального. Она побуждает людей подражать вышестоящим слоям общества, жить не по средствам, казаться щедрыми. В 1592 году секретарь герцога Вюртембергского говорит, что лондонцы «великолепно одеты и невероятно горды и властолюбивы… Очень многие носят на улице бархатную одежду, дома не имея даже куска засохшего хлеба». Пуританские писатели в Англии считают гордость главным недостатком соотечественников. Филип Стаббс в знаменитом памфлете «Анатомия оскорблений» заявляет, что гордость – «корень всех грехов» и «главное, чем злоупотребляют в Англии». Ему отвратительны выдающиеся люди, которые говорят «Я джентльмен, я достойный, я почтенный, я благородный, мой отец был таким, был сяким…» или экстравагантно одеваются.
Свидетельства гордости вы найдете в любом городе и графстве. Томас Вильсон говорит, что сыновья йоменов больше не хотят зваться йоменами и предпочитают, чтобы их называли джентльменами. Вопрос не только в богатстве: понимая, что в обществе считается символом благополучия и статуса, многие «середняки» покупают оконные стекла и строят печные трубы, как мы видели в первой главе. Даже в смерти свою роль играет гордость. Церковные памятники становятся все более сложными и пышными. И мужчины, и женщины, и дети должны умереть «хорошей смертью». Это значит, что вы должны смириться с волей Бога на смертном одре – проявить стоическую непоколебимость и покорность судьбе. Несомненно, именно гордость позволяет многим людям сохранить контроль над собой во времена такого сильного давления.
Остроумие
Если вам трудно справиться с гордостью и жестокостью без здоровой доли легкомыслия, то вы найдете его в быстрых, умных речах лондонских драматургов. Вы услышите его в непристойных балладах, которые поют или читают в пивных и тавернах, насмехаясь над власть предержащими. Простой сарказм средневекового юмора пошел на спад, уступив место мрачноватому, интеллектуальному и ироничному остроумию. Огромную популярность приобретают каламбуры, а также остроты, сатира и игра слов. И розыгрыши: когда Гамалиэлю Ратсею, разбойнику, приговоренному к повешению в Бедфорде, уже затянули на шее веревку, он знаком показал, что хочет сказать нечто важное шерифу. На глазах толпы его сняли с виселицы и разрешили поговорить с представителем власти; тот терпеливо ждет окончания длинной речи Гамалиэля. Начинается дождь. Вернее, даже ливень. Через несколько минут Гамалиэль признается, что ему нечего сказать в свое оправдание: он всего лишь заметил приближение грозовой тучи и захотел увидеть, как шериф и вся толпа хорошенько промокнут. Это не единственный случай юмора на виселице. Джордж Брук, которому надоело слушать спор палача и шерифа о том, кому достанется его камчатный халат, спрашивает их, когда же ему класть голову на плаху – у него нет опыта в таких делах, потому что ему еще никогда не приходилось быть обезглавленным.
Пожалуй, единственное требование к юмору в стране – чтобы он нравился ее гражданам. Если это так, то англичане, несомненно, могут считаться остроумной страной, потому что свой юмор они обожают. «Ни одна страна так не весела, как наша» – пишет Бен Джонсон. Даже сама королева известна своим чувством юмора. Однажды граф Оксфорд, кланяясь перед ней, испустил ветры. В ужасе он немедленно покинул королевский двор и не появлялся там семь лет. Когда он все же прибыл туда снова, королева встретила его остротой: «Милорд, я давно забыла о том, как вы пукнули». Примеров можно привести еще много – и никто, наверное, не совладает с искушением перечислить хотя бы некоторые из них. «Добродетель подобна красивому камню – лучше всего она выглядит в простой оправе», – усмехается Фрэнсис Бэкон. Еще он говорит, что «законы подобны паутине: мелкие мошки попадаются, а крупные разрывают ее». Сэр Джон Харрингтон, придворный Елизаветы и изобретатель унитаза, шутит: «Предательство никогда не процветает; почему же? Потому что, если оно процветает, никто не смеет звать его предательством». Все знают знаменитое стихотворение Кристофера Марло «Страстный пастух – своей возлюбленной», которое начинается строками «Приди, любимая моя! С тобой вкушу блаженство я». В возражении под названием «Ответ нимфы страстному пастуху» сэр Уолтер Рэли пишет:
И так далее. Давайте ограничимся еще одним примером, когда остроумный ответ родился прямо на месте. Джон Маннингем из Миддл-Темпла пишет в своем дневнике от 13 март 1602 года о постановке пьесы Шекспира «Ричард III», где главную роль играл Ричард Бэбидж. Одна зрительница настолько влюбилась в Бэбиджа, что попросила его прийти к ней в ту же ночь. Она сказала, чтобы он постучал в дверь и представился Ричардом III. Шекспир подслушал их разговор и пришел к ее дому первым. В назначенный час в дверь постучал Бэбидж и объявил о приходе Ричарда III – и услышал изнутри ответ Шекспира: «Вильгельм Завоеватель пришел раньше Ричарда III».
Грамотность и книгопечатание
В XVI веке менялось многое, но особенно большие перемены произошли в образовании. Монархи династии Тюдоров нуждались в немалом числе грамотных людей на бюрократических должностях – они занимались всем, от переписки с иностранными агентами до составления списков крещений, браков и похорон в каждом приходе страны. Умение читать стало очень ценным, так что люди поняли, что в образование детей стоит вкладывать деньги. Но, что еще важнее, благодаря широкой доступности книг на английском языке граждане страны, в том числе женщины, сами стали учиться читать. Рецепты блюд, лекарств и чистящих средств можно найти в таких книгах, как «Сокровищница хорошей домохозяйки» (1588) или, например, «Жемчужина хорошей хозяйки» Томаса Доусона (1596). Если вы хотите знать, какие травы собирать, чтобы вылечить определенную болезнь, то найдете ответ в книге; в книге же вы можете узнать историю Лондона или, например, как стрелять из пушки. Отличный пример такой книги – «Пятьсот советов для хорошего земледелия» Томаса Тассера: этот справочник необходим каждому, кто хочет заработать сельским хозяйством. Впервые он вышел в 1573 году и к 1600-му выдержал уже 13 переизданий. Так что научиться читать в елизаветинской Англии стоит хотя бы ради чисто практических целей.
Книгопечатание часто называют одним из величайших изобретений в истории человечества. Это действительно серьезное отличие елизаветинской Англии от средневековой. Но к появлению культуры чтения приводит не изобретение книгопечатания как таковое, а массовый выпуск книг на английском языке. Печатные книги XV века считались таким же статусным и желанным предметом, как и иллюминированные рукописи; их выпускали сравнительно мелкими тиражами, так что они были очень дороги. Кроме того, их писали обычно на научные темы и на латинском языке. Они ни за что бы не произвели революцию в чтении. Революцию произвели доступные книги по самопомощи, которые стали выходить с 40-х годов XVI века, а также спорные религиозные тексты и новые литературные произведения.
Впрочем, прежде всего процесс чтения преобразила одна книга: английская Библия. Библия на родном языке – это самая лучшая книга для самопомощи: она позволяет читателю самостоятельно узнать слово Божие и придать ему собственный смысл; это самая желанная книга XVI столетия. Большинство экземпляров первого перевода Библии, выполненного Вильямом Тиндейлом в 1526 году, были уничтожены властями вскоре после печати, но первый официальный перевод, «Великая Библия» (1539), быстро стал для многих самым дорогим владением. То же можно сказать о «Женевской Библии» (1560) и «Епископской Библии» (1568). Если вы проедете по Англии в 1600 году, то почти у всех уважающих себя йоменов-домовладельцев найдете Библию, зачастую вместе с псалтырем, молитвенником и альманахом. Таким образом, желание читать уже не зависит даже от образования: люди начинают учиться сами. В результате количество грамотных мужчин за сто лет (с 1500 по 1600 год) увеличивается с 10 до 25 процентов. Растет и количество грамотных женщин: за тот же период оно выросло с 1 до 10 процентов. К концу правления Елизаветы читать умеют более 400 тысяч англичан.
Какие книги, кроме Библии, можно найти на английском языке? Возьмем для примера 1594 год. В этом году вышло 269 книг, 228 из них – на английском. Лотки книготорговцев во дворе Собора Святого Павла ломятся от новых книг – от практической арифметики до религии, в том числе Библии. Но еще вы найдете, например, книгу Роберта Ерина «Анатомия фортуны, внутри коей вы найдете краткое и приятное рассуждение о том, что величайшее процветание зачастую является первым шагом к несчастию, и что вечно надеяться на удачу – все равно что ходить по хрупкому стеклу». У садовников есть выбор между книгой Томаса Хилла «Садовые лабиринты… с руководством по выбору семян, подходящего времени засевания, расположения и полива» и анонимным руководством «Сады и огороды, где содержатся необходимые, тайные и общеизвестные знания по прививке и садоводству» В 1594 году также вышло два труда по ветеринарии: новое издание книги сэра Николаса Мальби «Простой и легкий способ исцелить коня, который охромел» и анонимное издание «Лекарства от болезней лошадей». Есть на лотках книги и по медицине для людей: «Жемчужина практики врачей и хирургов», переведенная Джоном Еестером, и не менее полезные «Хорошие советы против чумы… показывающие различные способы предохранения от нее с помощью целебных паров, напитков, рвотных средств и других внутренних лекарств». Эти книги внимательно читают мужчины и женщины, следящие за здоровьем домочадцев; медицинские книги для профессиональных врачей по-прежнему в основном пишут на латыни. Читательницам наверняка придется по нраву анонимный труд «Помощница домохозяйке на кухне, со многими советами по готовке и заправке мяса, с разнообразными рецептами и соусами, применяемыми в Англии и других странах», а также произведение с куда более простым названием «Кулинарная книга», подписанное W А. Но больше всего вас наверняка привлечет возможность приобрести первые издания книг, ныне считающихся классическими. Можете выбрать «Матильду» Майкла Дрейтона, сонеты Еенри Констебля или «Делию» Сэмюэла Дэниэла. Или, может быть, вас больше интересует «Пирс Еевестон, граф Корнуолл» того же Дрейтона? Хотя, как я подозреваю, вы предпочтете эпической поэме Дрейтона об эпохе Эдуарда II другое произведение на ту же тему: первое издание шедевра Кристофера Марло «Беспокойное правление и прискорбная смерть Эдуарда II, короля Англии, и трагическое падение гордого Мортимера». Но, возможно, вы увидите сокровище, ради которого бросите даже Марло. К северу от Собора Святого Павла стоит книжный магазин под названием «Пушка», которым владеют Эдвард Уайт и Томас Миллингтон: у них, возможно, осталось несколько экземпляров шекспировского «Тита Андроника» в формате четверти листа. Приглядитесь еще внимательнее, и, вероятно, найдете даже первые издания еще нескольких поэм Шекспира: «Первая часть противостояния между славными домами Йорков и Ланкастеров» (известная нам как вторая часть «Генриха VI»), а также «Венера и Адонис» (1593) и «Обесчещенная Лукреция» (1594).
В Англии нет свободы печати. Генрих VIII ввел цензуру в 30-х годах. В 1557 году королева Мария приняла систему, в соответствии с которой любая публикация в стране должна быть зарегистрирована в Канцелярской компании в Лондоне. Елизавета подтвердила ее постановление в 1559 году. В то же время принимается закон, что все новые книги должны быть проверены шестью членами тайного совета. Мы уже видели, какими суровыми бывают наказания: Джону Стаббсу и его издателю отрубили правые руки за книгу, порочащую достоинство королевы. Цензура еще и замедляет процесс издания. Филип Стаббс говорит, что иногда авторам приходится ждать месяцами, а то и годами, пока их рукопись не зарегистрируют и не подпишут в печать. Пьесы перед исполнением тоже проверяют – этим занимается королевский мастер празднеств.
В 1586 году декретом Звездной палаты было запрещено устанавливать печатные станки где-либо еще, кроме Лондона – по одному разрешили иметь лишь университетам Кембриджа и Оксфорда. Несмотря на все препятствия, количество изданных книг постоянно растет. Число ежегодно издаваемых при Елизавете книг выросло со 113 в 1558 году (из которых 94 – на английском языке) до 456 в 1603-м (из которых на английском языке 406)[40].
Образование
Так как же дать детям хорошее образование в елизаветинской Англии? Первый способ – нанять личного наставника, который будет учить их на дому Именно так знаменитые дочери сэра Энтони Кука научились многим языкам. То же самое можно было сказать и о несчастной леди Джейн Грей, которая до своей скоропостижной смерти успела выучить древнегреческий, латинский, древнееврейский, французский и итальянский языки. Впрочем, даже богатство и социальные привилегии не превращают детей из благородных семей в ученых автоматически. Мария, королева Шотландии, понимает латынь, но не может на ней говорить; не знает она и английского, за исключением нескольких слов, выученных уже вневоле, после 1567 года (она разговаривала на французском языке). Что же касается юношей – достижения многих из них оказываются намного скромнее, чем ожидают отцы. Отчасти это происходит из-за того, что статус наставников настолько низок по сравнению с благородными учениками, что очень немногие из них решаются ученикам возражать. В большом доме, например, сыновья сидят за большим столом на помосте, а учитель – со слугами. Если благородному юноше не хочется сидеть и учиться, наставнику придется очень трудно.
Работа с наставником – лишь часть полного образования ребенка. Девушек учат танцам, шитью и игре на музыкальном инструменте (обычно – на лютне или верджинеле), а также латыни, французскому или итальянскому языкам. Таким вещам учат их другие леди и музыканты-специалисты. Юношей обучают широкому набору навыков. Лорд Герберт из Чербери говорит, что джентльмен должен уметь танцевать, фехтовать, ездить верхом и плавать. Однако не все солидарны в этом вопросе: некоторые считают, что больше людей утонуло, пытаясь научиться плавать, чем спаслось благодаря этому умению. А пуритане, как вы, наверное, догадались, резко выступают против танцев. Филип Стаббс высказывается очень недвусмысленно:
Если вы хотите, чтобы ваш сын вырос мягким, женственным, нечистым, с елейным голосом, привычным к сквернословию, непристойностям, грязным стишкам и неподобающим разговорам; если вы хотите, чтобы он превратился в женщину или даже во что-то еще хуже и стал склонным ко всяким видам блудодеяния и мерзостей, отправьте его в танцевальную школу и на обучение музыке.
С этим, впрочем, согласны не все учителя. Роджер Ашем, старый наставник королевы Елизаветы, приветствует обучение молодых людей и плаванию, и танцам.
Красиво скакать на коне, уметь держать копье, обращаться с любым оружием, уверенно стрелять из лука или ружья, высоко прыгать, бегать, бороться, плавать, красиво танцевать, петь и ловко играть на музыкальных инструментах, охотиться с соколами и собаками, играть в теннис; любые занятия, которые либо упражняют тело для войны, либо приятны в мирное время, не только хороши и порядочны, но и необходимы для утонченного джентльмена.
Поделиться книгой: