Помоги проекту - поделись книгой:
– Я… Я с покорной благодарностью… Но, Иван Степаныч, ты же ведаешь…
– Помолвка? Дело поправимое. Я беру всё на себя, улажу. Было б твоё согласие!
– Мне тяжко… Мне тяжко отказывать, нет сил. Батюшка дал обет Константину. Батюшка мой не богат… – она повернулась, закрыла лицо ладонями, собралась уходить.
Иван снова взял её за руку.
– Что батюшка, ты сама-то как?
Она умоляюще смотрела ему в глаза, по щекам катились слезинки.
Он нежно привлек её к себе, обнял; кровь хлынула в голову, сердце вот-вот выскочит, он уже не владел собой, жадно целовал её щеки, губы, глаза…
Она обмякла.
Послышались шаги, скрипнула калитка.
– Батюшка! – прошептала она со страхом и отстранилась от Ивана.
– А-а, вот вы где, – Никодим, будто не заметил раскрасневшегося лица и страха в глазах дочери. – Степаныч, у меня к тебе слово есть. Не изволишь ли войти в дом?
Иван растерялся: видно, Никодим заметил в его объятиях дочь. Он покорно кивнул и направился вслед за Никодимом.
– С куплей-продажей участка мы вмале оплошали, – начал Никодим, переступая порог избы.
«Что ещё? – насторожился Иван. – Ужель на попятную? Али цену набивает? Кто-нибудь успел нашептать, что продешевил? Ведь дал уже согласие. И цена приличная. И купчая уже у меня. И Бута добро молвил. И площадный дьяк руку приложил. Чего ещё надо?»
– У Буты Лукича ныне разговор был с владыкой. Недоволен епископ, обошли его, не посоветовались.
– Только этого нам не хватало, – недовольно буркнул Иван. – При чём тут владыка? Он что, на этом месте храм собирается ставить? Место для храма зело не подходяще.
– Ты не гневайся, Степаныч. Одичал ты совсем в своём медвежьем углу и не ведаешь ряда. Без владычного благословения нынче в Ростовской волости никакие дела не делаются. Такова воля князя Всеволода и митрополита Иоанна, або стол княжий праздным остаётся до сего времени. Говорят, Всеволод велел Мстиславу взять опеку над Ростовом, но как он будет мотаться из Новгорода в Ростов и обратно, Бог знает. – Увидев недоумённый взгляд Ивана, Никодим поспешил успокоить его: – Нет, ты не подумай, что владыка всеми мирскими делами управляет. Тысяцкий, сам ведаешь, творит суд чади, полетное собирает, но на всё испрашивает благословение владыки. А епископ Исайя и сам, видно, не рад такому раскладу, ибо нет ему покоя ни денно, ни нощно. Своих духовных потщаний свыше головы, а тут ещё и мирские дела на него свалились. Но это временно, в помощь Буте.
– Что ж, приму благословение епископа, – снисходительно ответил Иван. – Ради такого дела и епископу поклониться не сочту зазорным. Владыка Исайя, вельми чтимый архиерей всей, – уже веселее сказал он, ожидая, однако, что сейчас Никодим заведёт разговор об их отношениях с Варварой.
– Вот и добро, сходите с Бутой к владыке, и всё будет ладно, – закончил разговор Никодим.
Иван, конечно, знал, что без епископа в Ростове не вершились большие дела, тем более, межевые, но как-то не придавал этому значения, а теперь вот сам почувствовал на себе недрёманное око владыки.
Благословляя в своё время Исайю на владычество в Ростовскую епархию, митрополит Иоанн, человек широкого ума, философ, книжник, советовал епископу опираться на местных бояр. В Ростовской земле ещё свежа была память о кровавых событиях, случившихся четырнадцать лет назад. Теперь же у владыки была надёжная опора. А Бута Лукич понимал, без владычной поддержки ему пришлось бы туго. Союз тысяцкого и владыки стал внушительной силой. Среди мери и чуди было ещё много язычников, но они затаились, опасаясь открыто выступать против христиан.
В отличие от своих предшественников, Исайя не стремится к насилию над неверными, призывая христиан и язычников терпимо относиться друг к другу – довольно уже крови! И он преуспел в этом. Если нехристи не хулят веру Христову, не идут с дрекольем на христиан, то пусть ходят на свои капища. Епископ даже не стал свергать в Ростове языческое идолище. Теперь то место так и называют – Чудской конец. Дикость нравов не усмирить силой. Не противостоянием её надо искоренять, а делать всё, чтобы христианская община была привлекательна для заблудших душ.
Исайя прозорлив, не менее бояр тщится о благоденствии всей ростовской чади. Не только Божьим словом он крепит христианскую паству, но не жалеет и богатства своего – вера без дел мертва есть. Помогает епископ ростовскому чернецу Авраамию обустроить киновию. Отчаянно борется Авраамий с волхвами. Правда, и сам натерпелся лишений и страхов от неверных, пока основывал и расширял монастырёк на берегу озера Неро. За усердие в подвижничестве рукоположил епископ Авраамия в архимандриты.
Исайя часто задумывался над тем, как ещё крепки языческие устремления простой чади. И не только среди мери и чуди, но ещё много славян, даже крещёных, кои не могут забыть ни Перуна, ни Велеса, а уж о Русалиях и говорить нечего – для многих это нерушимо. Постигнут ли когда-нибудь язычники свет Христова учения? Нелегко приходится вразумлять неверных. Епископ им толкует о славе Печерских чернецов, простёршейся по всей Руси, а язычники разумеют это посвоему, дескать, что это за подвиг, ежели чернецы сами себя заживо погребают в пещерах. Христианский Бог сподвиг их на труд земной в поте лица своего, а они отказываются от труда, вопреки воле Божьей. Старикам, конечно, трудно забыть обычаи предков, и это надо понимать. Но сейчас не те времена, кои выпали на долю ростовских первосвятителей. Всего-то минуло сто лет, как епископы Феодор и Иоанн посеяли семена веры Христовой в земле Ростовской, и уже чуть ли не вся чадь ростовская крестилась. Чтобы не пожрал мрак неверия, и не истлела бы память о великих деяниях православных пастырей и передних мужей, Исайя продолжает пополнять летописец, начатый его предшественниками.
Он сидел в книжной келье, глубоко задумавшись. Время от времени тишина нарушалась шелестом пожелтевших страниц. Епископ обдумывал фразы очередной записи: она должна быть краткой, но ёмкой по смыслу.
В такие часы никому не позволено беспокоить епископа. Только в углу за аналоем смиренно посапывал дьяк, украдкой позёвывая, в ожидании очередной диктовки.
Скрипнула дверь. Епископ боковым зрением увидел, как боязливо, но настойчиво в щель заглядывает служка: значит, что-то изрядное.
– Говори, говори же, – бросил он через плечо.
– В передней Бута Лукич и Иван Степаныч просят дозволения предстать пред очами архипастырскими.
– Бута, говоришь? Кучка? Не вовремя они пожаловали, – покачивал аккуратно подстриженной бородой епископ. На лбу резко обозначились морщины недовольства.
Несмотря на преклонные годы, епископ-грек был подвижен и деятелен, на зависть молодым. Но время брало своё, он стал чаще ощущать недомогание, и потому стремился успеть больше оставить добрых дел после себя. Тем и славен был у ростовской чади.
– Мужи знатные, по пустякам не пришли бы. Не поворачивать же их вспять? Зови.
Иван впервые был в книжной келье владыки. Приоткрыв рот, оглядывал он всё вокруг. Его поразило множество толстых книг в кожаных переплетах и хартий, разложенных по какому-то неведомому порядку на полках снизу доверху. Какую же надо иметь голову, чтобы вникнуть в суть всего написанного?
Епископ краем глаза глянул на Ивана, незаметно улыбнулся.
– Сказывайте, с чем пожаловали, молодцы красные? – благословив каждого, епископ старался приветливо расположить бояр к непринужденной беседе, зная, что обстановка книжной кельи, словно храм, сковывает собеседника. – Уж коли вназвесть пришли, не обессудьте. Впрочем, ежели угодно, то прошу в гостевую избу. – Епископ кивнул дьяку, чтобы тот удалился.
Владыка, конечно, благословил куплю-продажу и устроение подворья Ивана.
– Ты, Иван, ужель не ведал, иже надо придти под благословение мое? Где твоя купчая, архипастырскую руку к ней приложу. Надо нам блюсти княжью волю, иначе случись межевая распря, князь спросит, а было ли благословение владычное? А такового и нет. И тебе, и мне неприятности лишние. Помнится, отец твой мечтал устроить в Ростове подворье, да видно, недосуг было, а у тебя вот хватило воли на сие дело. – Епископ проницательно посмотрел каждому в глаза. – Но, чаю, не только с купчей вы пришли. Выкладывайте, что на душе есть.
Иван без запинки, складно, неспешно поведал свои замыслы по обустройству гостинцев. Сказал обо всём, не тая ни доводов, ни сомнений.
Исайя слушал молча. Поначалу он с сомнением воспринял услышанное, но огонёк в прищуре старческих глаз разгорался всё ярче. Владыка подал голос только, когда Иван замолчал в ожидании ответного слова.
– Так дело не пойдет, – вставая со столца и улыбаясь, заявил епископ.
Бояре тоже встали в недоумении.
– Похвально, еже попещение имаете о чести Ростова. Одного не разумею: что вы хотите от пастыря духовного?
Бояре растерянно топтались. Куда девалась приветливость владыки? Ведь он никогда не отказывал в добром совете, а тут – от ворот поворот.
– Время к трапезе подоспело. Не желаете ли разделить со мною, – кивком головы пригласил последовать за ним. – А потом и разговор продолжим. Помыслы ваши изрядны, и осмысление требуется неспешное.
Владыка осенил крестным знамением стол, кивнул чтецу, чтоб начинал читать псалтырь и, помолясь, стал пережёвывать постную трапезу.
«Что подвигло сих молодцев на дела неслыханные, – рассуждал про себя владыка. – Сидели в своих имениях, рыгали от сытости, да животы чесали от скуки, и вдруг восхотелось им порадеть за Ростов Великий. В чем их корысть? Ведь столько гривен надо вложить, а окупится ли? Риск велик. Снискать славу захотелось? Завидно стало смотреть, как Новый Торг приносит Новгороду пользу изрядную? Но такие дела без княжьей воли не делаются. Дерзок их замысел, но благотворен».
Наконец, закончилась трапеза под чтение псалтыри. Владыка и бояре вернулись к занятной беседе.
– Что же, Иван, тебя подвигло на такое дерзновение?
– Невмочь, владыка, стоять, как телк
– Понятно, понятно. А ты, Бута, что же помалкиваешь? Иван горячо убеждает, а ты с ним согласен? – владыка искоса посмотрел на Буту. – Ты тысяцкий, за тобою вся чадь ростовская. Пойдут ли за вами?
– Помыслы Ивана заманчивы. Ростов не должен прозябать на обочине, в том нет сомненья. Но купцу не только обустроенные гостинцы нужны, его прибыль манит. Паки для обустройства погостных дворов, волоков, придётся землю межевать, а без княжьей воли здесь не обойтись. Кому кланяться, не ведаем. Всеволоду, видно, не до нас. Безвременье какое-то.
Все трое задумчиво помолчали.
Бута не хотел показывать свою неуверенность, но и скрыть её не мог. Он чувствовал себя виноватым перед Иваном, но поднять ростовскую чадь на великое дело ему было не по силам. Нужно, чтобы люди увидели свою корысть, как знамя в полку, а такого знамени и не было в руках тысяцкого. Иван настороженно поглядывал то на одного, то на другого. В его уверенность вкрадывалось сомнение: а всё ли он учёл?
Епископ сухо откашлялся – его давно мучила одышка – и, не переставая теребить пальцами вервицу, молвил:
– Резон есть, но дело изрядное. Без князя его не потянуть, одного моего благословения будет мало. Дело задумано настолько велико, иже в него должен поверить каждый, от князя до смерда. Ты представь, Иван, смерды худо-бедно, но живут неторопливо, спокойно несут свою потяжбу в поле, в лесу, на пастбище, и не вопреки, а в согласии с природой. По вечерам благодарят Бога за выдавшийся мирный день, и просят грядущий день даровать такой же. А ты хочешь вздыбить мирный быт православного труженика. Жизнь меняют по своей воле такие мужи, как вы, и это понятно: заутре вы хотите жить лепше, нежели намедни жили. Но черный люд не любит перемен, он живет стародавним обычаем. Как примирить ваши устремления с жизнью тысяч смердов? Вы не ведаете? И я не семи пядей во лбу. Ты уверен, иже не будет потрясения в земле Ростовской от твоих затей? – владыка искоса пытливо посмотрел на Ивана. – Видно, не настала пора для столь великих преобразований. Господь знамение даст, но когда сие случится, только Ему ведомо. Одного твоего геройства, Иван, мало. Герой должен обладать княжьей властью в этой земле. У тебя такая власть есть? Нет.
Иван заметно приуныл.
– Благословение я вам дам, но позднее. Надо крепко, зело крепко подумать. Мои помыслы с вами вкупе, ибо нет большей радости для архипастыря, когда безверные принимают крещение. А что может тому способствовать? Благость бытия каждого смерда, каждого людина, каждого боярина.
Владыка заметил, как просветлело лицо Ивана. Значит, это не просто блажь и корысть, от сердца идёт его потщание о благости земли Ростовской.
– Как духовный владыка, скажу слово князю. Но, кого бы ни прислал Всеволод Ярославич на ростовский стол, он наперво спросит межевые описания, сколько понадобится кун и работных людей, что в первую очередь надо делать, и сколько времени на это надо. Аз благословляю вас на подготовку ответов на сии вопросы, тогда и с князем разговор будет не пустой. Людей к сему делу готовьте исподволь, не ломайте их души через колено. Бог вам в помощь, – владыка осенил бояр крестом, думая: «Без князя вольготно им… Ладно, пусть тешат свои души, лишь бы чадь от их бесчинств не стонала».
Епископ-грек только с виду суров, но душа у него широкая, и мыслит он по-нашему, понимает русичей до самых глубин, знает, где пряником поманить, а где и плетью потрясти. А плеть, то бишь ростовская дружина, – это его замысел, осуществлённый потщанием ростовских мужей. Сумел Исайя доходчиво объяснить боярам, что княжья дружина в княжьей воле, а православную чадь ростовскую надо самим защищать, не дожидаясь княжьей помощи. Князь придёт с дружиной (а когда придёт, кто знает), и уйдёт с дружиной, и опять христианская паства беззащитна. Волхвы же, и языцкая меря с чудью, только того и ждут, чтобы снова людей манить к своим идолищам и возмущать против христианских проповедников. Их жертвами стали первосвятители земли Ростовской епископы Феодор, Иоанн, Леонтий. Не хватит ли этого? Не пора ли усмирить безверных силою, ежели язычники увещеваний не воспринимают? Дошли до ростовцев глаголы Исайи, и решили они отдавать часть своих прибылей на содержание собственной дружины. С тех пор о волхвах, возмущавших чёрный люд, вспоминают, как о давно минувших бедствиях. Крепит Исайя спокойно христианскую общину, не оглядываясь на происки волхвов, коих осталось ещё немало в тёмных приволжских и приокских лесах. А те, кои не приняли крещения, но покорились силе ростовских мужей и епископа, беспрепятственно творят требы возле своего идолища, мирно соседствуя с христианской общиной.
ГЛАВА 2. СЕРДЕЧНЫЕ МУКИ
Иван, то весь уходил в дела устройства подворья, то впадал в печаль. Ну почему, почему он такой неудачник?! Ничего у него не получается. Всё задуманное – разбивается о невидимые преграды, желанное – удаляется от него, увлекаемое куда-то неведомой силой. Неужели он и теперь упустит своё счастье? Ведь девица была уже в его объятиях. Наконец, решил возвращаться в село. Там, в своём имении, он поостынет, и забудет о влечении к Варваре. Но хватит ли у него сил расстаться с ней? Однако, когда приходилось волей-неволей встречаться, раскланивался, уста улыбались, а в глазах горечь, душа съёживалась в тоскливой боли. Заставлял себя сторониться лишних разговоров, ограничивался вежливыми поклонами, не давая повода досужим языкам очернить девицу перед выданьем.
А она этого не понимала, и её глаза день ото дня становились грустнее. Как узнать, что завтра сердце повелит, куда судьба поведёт?
Судьба же, известное дело, то смилостивится, то посмеётся над любящими сердцами.
Ради правды надо сказать, ростовцам лишь казалось, что киевский князь Всеволод будто и забыл об их существовании. События в Поднепровье развивались стремительно и поглощали все думы и силы князя, но и Ростов не выпадал из его поля зрения.
При Изяславе Ярославиче началось изгнание из Руси племянников – Святославичей. В эту усобицу Изяслав втянул и Всеволода. И теперь, уже после смерти Изяслава, Всеволод, сев на киевский стол, продолжил гонение на Святославичей. Он и в мыслях не мог допустить, что племянники осмелятся требовать себе лучшие земли. Однако теперь приходится уряжаться, враждовать, не только со Святославичами, но и с Изяславичами.
Роман Святославич, собрав в Тмуторокани наёмное войско из половцев и хазар, двинулся было на дядю Всеволода. Однако что-то не поделил с наёмниками, и во время ссоры был убит ханами.
Брата Романа, Олега, половцы выслали к грекам. А те решили обезопасить себя от ссоры с киевским князем, и сослали мятежного князя на остров Родос.
По сложившемуся ещё с дедовских времен порядку, киевский князь должен был послать на новгородский стол своего старшего сына. Но не мог он оторвать от себя Владимира. Не отдавать же племянникам Чернигов, Смоленск, Владимир-Волынский! Переяславль пока стережёт младший – Ростислав. Но ему всего лишь семнадцатый год идёт – для половцев он пока не грозен. Как быть с новгородцами? Конечно, киевский князь не упустит Новгород из-под своей воли, даже оставляя при себе Владимира и Ростислава. И Всеволод отправляет в Новгород десятилетнего внука Мстислава, с тревогой ожидая сообщений о недовольстве новгородцев.
Но вопреки ожиданиям Всеволода, новгородцы покорно приняли внука киевского князя, не сочли за бесчестие. А кое-кто из мужей увидел в том выгоду: Мстислав зело молод, а потому новгородцам надо потщиться и вскормить его в своих обычаях. К тому же, Мстислав отпрыск кровей византийских императоров, а отец его, конечно же, унаследует киевский стол.
А пока Владимир Мономах по воле отца устанавливает ряд то в Волынской земле, то в Смоленской. В Чернигове появляется редко и на краткое время. Вот и теперь он гонится за строптивым Всеславом, князем полоцким. Походя, пришлось спалить Минск, уничтожая всё живое в округе.
До ростовских ли чаяний сейчас князьям? Рязань, Муром, Ростов – места дикие, половцы туда не ходят. Живут там славяне в мире с кривичами, вятичами, с мерей, не горит же у них земля под ногами, подождут вмале, придёт и к ним княжья милость.
А на юге жертвам усобиц не видно конца. Православные тщетно ищут духовную опору. Казалось, наступили времена полной потери надежд на мир и спокойствие. Неуютно русичу на своей земле.
На изломе судеб у людей появляется страстное желание найти приют в Церкви. Человек чаще задумывается о сути бытия. Первая заступница – Пресвятая Богородица. Она, как мать, поймёт каждого неприкаянного. Христос – он высший Судия, он строг, он за всё спросит. Величие Церкви в такие времена вырастает, как на дрожжах.
Вот и в Ростовской земле владыка Исайя чуть ли не святой. К нему, как к верховному судье, идут все со своими болями и надеждами (а идти-то больше не к кому). Владыка Исайя понимает, какой островок зыбкого спокойствия находится в его духовной власти, и всеми силами окормляет паству. Он уж и сам не понимает, кто он: то ли архиерей, то ли князь в рясе. Но несёт свой крест, лишь бы Ростовская земля сохраняла покой. Потому князь Всеволод спокоен за ростовцев.
А вот в Южной Руси тревожнее. Ярославова Правда оказалась нужной лишь её создателю. Уже дети его начали писать свою Правду, расчленяя Русь на уделы. Труднее стало архиереям призывать князей Руси к братней любви.
Замысел Ивана упёрся в глухую стену тупого непонимания ростовских мужей. Такого всеобщего невегласия Кучка не ожидал. Первый разговор с вятшими мужами закончился полным провалом. Слава Богу, что не осмеяли. Давно не было так тяжко на душе. В ушах всё ещё звучал ехидный голосок боярина Мирона: «Пошто шитый золотом княжой клобук на себя примеряешь?» Вот как восприняли бояре его благие помыслы!
В свои тридцать пять лет Иван убедился (не без влияния блаженной памяти отца) в том, что успех в жизни приобретается не в сомнениях и поисках неуловимой истины, а решимостью. Однажды, всё осмыслив, явить волю и действовать, ломая все преграды. И никаких благоумий, мешающих деловым, напористым, преуспевающим мужам.
Бута уже не перечил упорству Ивана. С благословения владыки, созвал ещё раз лепших мужей на думу. На сей раз пригласили и наиболее богатых купцов. Самостоятельными купцы были лишь в своём деле: купипродай, но товар-то весь в кладовницах бояр. Некоторые купцы, что побойчее, посноровистее, скупали коекакие клочки земли, но то была мелочь. Разве на выти какого-нибудь смерда-отчинника разживёшься? То ли дело – боярские угодья! Там и жито, там и борти, там и звериный промысел, там и рыбные припасы, чего там только нет! Вот взять хотя бы Кучку…
Настороженно устремив взгляды на тысяцкого, приглашённые перешёптывались: «Что ещё надумали наши мужи передние? Ужель опять будут склонять на общее дело потщиться?»
– Мужи лепшие, люди житьи, – Бута окинул взглядом сидящих по лавкам бояр, купцов, – конца усобицам княжьим не видно. Мы с вами уже и забыли, когда Ростов величали Великим. Долго ли нечестие нам терпеть? Полетные подати наши идут не на устроенье земли нашей, а на кровавые княжьи распри. Князья о нас, грешных, вспоминают, лишь, когда подать собирать надо, а до чади ростовской им дела нет. Так что же, и далее будем жить в неведении и ждать милости княжьей, али сами о себе подумаем?
Бута вглядывался в мужей, ища поддержки, но видел лишь недоумение в их лицах. Только Кучка острым прищуром оглядывал кондовые бородатые лики.
– В чём потщание являть надобно? – робко донеслось из дальнего угла.
– Мы как-то говорили об этом. Иван Степаныч вновь поведает о своих помыслах.
Пока Иван собирался с мыслями, Бута остановил взгляд на старчески замутнённых глазах недовольно кряхтевшего и ёрзавшего по лавке боярина. Тысяцкий понял свою ошибку и решил поправиться.
– Ты, Матвей Кондратич, изволишь ли слово молвить?
– Имаю… Имаю слово, – размеренно проскрипел старейший из бояр. – Какая же может быть честь Ростову Великому, ежели молодь стариков не чтит. При батюшке твоём такого не бывало, чтоб думу скликать без совета с вятшими мужами. Ты бы ещё вече скликал, – съязвил старик. – Вам, молодым, это раз плюнуть. Не живётся вам безволненно, опять что-то надумали. Кровь горячая. Стар я с вами хороводы водить, однако надо послушать, что у вас на уме, а тогда уж и своё слово молвлю: быти пособником вашей буести, али в сторонке постоять.
Обескураженный своей оплошностью и упрёком старца, Бута потерял первоначальный запал, напрягся, чтоб сохранить душевное спокойствие.
– Упрёк твой, Матвей Кондратич, принимаю. Впредь будет мне уроком.
– Вот это по-нашему, – расплылся улыбкой во весь беззубый рот старик, довольный, что сумел «посадить» молодого тысяцкого на место.
Ивану, однако, не по душе пришёлся настрой думы, хотя считал упрёк старейшего боярина справедливым. «Как же Бута мог так оплошать? Ведь надо же было сначала посоветоваться со стариками, а потом и думу скликать! Э-эх, охреян ты, Бута. Теперь надо ждать не разумных глаголов, а недовольных ворчаний».
Бута тем временем решил для убедительности добавить ещё несколько слов.
– Всем ли ведомо, что Всеволод отдал Чернигов сыну Владимиру? Другого сына, Ростислава, посадил в Переяславле. Говорят, Смоленск тоже за Владимиром оставил. В Новгороде посадил внука Мстислава. И опять нет чести Ростову. Пришлёт нам киевский князь кого-нибудь из обиженных племянников, Ростиславичей, али Святославичей. Придут они со своей дружиной, со своими мужами, и забота у них только одна – подати драть нещадно, а о наших нуждах они и не подумают. Так нам ли быть у них подручниками?! Мы сидим из колена в колено на своей земле, здесь вся наша жизнь! Не нам принимать чужие обычаи. Рано или поздно, кто-то придёт на ростовский стол, и нам надо помыслить, мужи вятшие, как честь Ростова блюсти будем. Надо как-то выбираться из нашей дикости и быть достойными чести наших мудрых и рачительных предков.
– Ох, тысяцкий, придёт князь, свернёт тебе выю за твои крамольные глаголы! – вновь вставил слово Матвей Кондратич. – Не пойму я тебя, Бута, и что ты пещися не перестаёшь о моём племенстве? Будто мы девки гулящие, а князь придёт, и нашу честь порушит.
Гридница тряслась от густого мужского хохота.
«Не ко времени старик проснулся», – подумал Бута.
Иван встал, приложив руку к груди, почтительно склонил голову перед благородным собранием лепших мужей, надеясь, что и его выслушают с почтением, покосившись, однако, с опаской на Матвея Кондратича.
– Мужи вятшие, пока князья которуются там, на юге, нам надо множить богатство земли Ростовской.
– Это мы и сами ведаем, – опять встрял Матвей Кондратич. – Ишь, какой ловкий да скорый. Суть-то в чём?
«Опять ему суть подавай! Сколько можно встревать попусту!» – лопнуло у Буты терпение.
Поделиться книгой: