Степь отпоёт (сборник)

171. «На глухом полустанке…»

На глухом полустанкеС надписью «Хопры»,Где ветер оставил «Кипя»И бросил на землю «ток»,Ветер дикий трех лет,Ветер, ветер,Ухая, охая, ахая, всей братвойПоставили поваленный поезд,На пути – катись.И радостно говорим все сразу: «Есть!»Рок, улыбку даешь?14 декабря 1921

172. «Москва, ты кто?..»

Москва, ты кто?Чаруешь или зачарована?Куешь свободуИль закована?Чело какою думой морщится?Ты мировая заговорщица.Ты, может, светлое окошкоВ другие времена,А может, опытная кошка:Велят науки распинатьПод острыми бритвами умных ученых,Застывших над старою книгоюНа письменном столеСреди учеников?О, дочь других столетий,О, с порохом бочонок –<Твоих> разрыв оков.15 декабря 1921

173. «Трижды Вэ, трижды Эм!..»

Трижды Вэ, трижды Эм!Именем равный отцу!Ты железо молчания ешь,Ты возницей стоишьИ слова гонишь бич<о>мНародов взволнованный цуг!Начало 1922

174. «Если я обращу человечество в часы…»

Если я обращу человечество в часыИ покажу, как стрелка столетия движется,Неужели из нашей времен полосыНе вылетит война, как ненужная ижица?Там, где род людей себе нажил почечуй,Сидя тысячелетьями в креслах пружинной войны,Я вам расскажу, что я из будущего чую,Мои зачеловеческие сны.Я знаю, что вы – правоверные волки,Пятеркой ваших выстрелов пожимаю свои,Но неужели вы не слышите шорох судьбы иголки,Этой чудесной швеи?Я затоплю моей силой, мысли потопомПостройки существующих правительств,Сказочно выросший КитежОткрою глупости старой холопам.И, когда председателей земного шара шайкаБудет брошена страшному голоду зеленою коркой,Каждого правительства существующего гайкаБудет послушна нашей отвертке.И, когда девушка с бородойБросит обещанный камень,Вы скаж<е>те: «Это то,Что мы ждали веками».Часы человечества, тикая,Стрелкой моей мысли двигайте!Пусть эти вырастут самоубийством правительства икнигой – те.Будет земля бесповеликая!Будь ей песнь повеликою:Я расскажу, что вселенная – с копотью спичкаНа лице счета.И моя мысль – точно отмычкаДля двери, за ней застрелившийся кто-то…28 января 1922

175. Признание. Корявый слог

Нет, это не шутка!Не остроглазья цветы.Это рок. Это рок.Вэ-Вэ, Маяковский! – Я и ты,Нас как сказать по-советски,Вымолвить вместе в одном барахле?По Рософесорэ́,На скороговорок скорословаре?Скажи откровенно:Хам!Будем гордиться вдвоемСтрогою звука судьбой.Будем двое стоять у дерева молчания,Вымокнем в свисте.Турок сомненьяОтгоним СобескимЯном от Вены.Железные цари,Железные венцыХамаТяжко наденем на́ голову,И – шашки наголо!Из ножен прошедшего – блесните, блесните!Дни мира, усните,Цыц!Старые провопли, Мережковским усните,Рыдал он папашей нежности нашей.Звуки – зачинщики жизни.Мы гордо ответимПесней сумасшедшейВ лоб небесам.Да, но пришедшийИ не Хам, а Сам.Грубые бревна построимНад человеческим роем.Начало 1922

176. «На нем был котелок вселенной…»

На нем был котелок вселеннойИ лихо был положен,А звезды – это пыль!Не каждый день гуляла щетка,Расчесывая пыль, –Враг пыльного созвездия.И, верно, в ссоре с нею он.Салага, по-морскому, веселый мальчуган,В дверную ручку сунул«Таймс» с той звездыВеселой, которойЯрость ядерСломала полруки,Когда железо билось в старинные чертоги.Беловолосая богиня с отломанной рукой.А волны, точно рыба,В чугунном кипятке,Вдоль печи морской битвыСкакали без ума.Беру… Читаю известия с соседней звезды:«Новость! Зазор!На земном шаре, нашем добром и милом знакомом,Основано Правительство земного шара.Думают, что это очередной выход будетлян,Громадных паяцов солнечного мира.Их звонкие шутки и треск в пузыри, и вольные остротыТак часто доносятся к нам с Земли,Перелетев пустые области.На события с ЗемлиУченые устремили внимательные стекла».Я вскочил с места. Скомкал в досаде известия:– Какая выдумка! Какая ложь!Ничего подобного. Ложь!Начало 1922

177. Отказ

Мне гораздо приятнееСмотреть на звезды,Чем подписыватьСмертный приговор.Мне гораздо приятнееСлушать голоса цветов,Шепчущих: «Это он!»,Склоняя головку,Когда я прохожу по саду,Чем видеть темные ружьяСтражи, уличающейТех, кто хочетМеня убить.Вот почему я никогда,Нет, никогда не буду Правителем!Январь, апрель 1922

178. «Ну, тащися, Сивка…»

Ну, тащися, СивкаШара земного.Айда понемногу!Я запрег тебяСохой звездною,Я стегаю тебяПлеткой грёзною.Что пою о всём,Тем кормлю овсом,Я сорву кругом траву отчуюИ тебя кормлю, ею потчую.Не затем кормлю –Седину позорить:Дедину люблюИ хочу озорить!Полной чашей торбыНасыпаю овса,До всеобщей борьбыЗа полет в небеса.Я студеной водоюРасскажу, где иду я,Что великие числа –Пастухи моей мысли.Я затем накормил,Чтоб схватить паруса,Ведь овес тебе милИ приятна роса.Я затем сорвал сена доброго,Что прочла душа, по грядущему чтица, –Что созвездья вот подымается вал,А гроза налетает, как птица.Приятель белогривый, – знашь? –Чья грива тонет в снежных го́рах.На тучах надпись «Наш»,А это значит: готовлю порох.Ну, тащися, Сивка, но этому путиШара земного, – Сивка Кольцова, кляча Толстого.Кто меня кличет из Млечного Пути?[А? Вова!В звезды стучится!Друг! Дай пожму твое благородное копытце!]2 февраля 1922

179. Не шалить!

Эй, молодчики-купчики,Ветерок в голове!В пугачевском тулупчикеЯ иду по Москве!Не затем высокаВоля правды у нас,В соболях-рысакахЧтоб катались, глумясь.Не затем у врагаКровь лилась по дешевке,Чтоб несли жемчугаРуки каждой торговки.Не зубами скрипетьНочью долгою –Буду плыть, буду петьДоном-Волгою!Я пошлю впередВечеровые уструги.Кто со мною – в полет?А со мной – мои други!Февраль 1922

180. «Я призываю вас шашкой…»

Я призываю вас шашкойДотронуться до рубашки.Ее нет.Шашкой сказать: король гол.То, что мы сделали пухом дыхания,Я призываю вас сделать железом.15 февраля 1922

181. Кто?

ПареньС слоновьим затылкомИ нежными и добрыми громадными неловкими ушамиВыпятил вперед,Свесив губу, как слово «так!»,Свой железный подбородокВождя толп,Прет вперед и вперед, и вперед!С веселыми глазамиКрушения на небе летчик,Где мрачность миров осыпанаОсколками птицы железной,Веселой птицы осколками.И слабыми, добрыми губами.Богатырь с сажень в плечах –Кто он?Бывало, своим голосом играя, как улыбкой,Он зажигает спичку остротО голенище глупости.Начало 1922

182. «Оснегурить тебя…»

Оснегурить тебяПороши серебром.Дать большую метлу,Право гнать зимуТебе дать.Начало 1922

183. «Приятно видеть…»

Приятно видетьМаленькую пыхтящую русалку,Приползшую из леса,Прилежно стирающейТестом белого хлебаЗакон всемирного тяготения!Начало 1922

184. «Участок – великая вещь!..»

Участок великая вещь!Это – место свиданьяМеня и государства.Государство напоминает,Что оно все еще существует!Начало 1922

185. «Солнца лучи в черном глазу…»

Солнца лучи в черном глазуУ быкаИ на крыле синей мухи,Свадебной капли чертойМелькнувшей над ним.<Весна 1922>

186. «Народ отчаялся. Заплакала душа…»

Народ отчаялся. Заплакала душа.Он бросил сноп ржаной о землюИ на восток ушел с жаной,Напеву самолета внемля.В пожарах степь,Холмы святые.В глазах детейВстают Батыи.Колосьев нет… их бросил гневноБоже ниц,И на восток уходит беженец.<Март 1922?>

187. «Есть запах цветов медуницы…»

Есть запах цветов медуницыСреди незабудокВ том, что я,Мой отвлеченный строгий рассудок,Есть корень из Нет-единицы,Точку раздела таяК тому, что было,И тому, что будет.Кол.Начало 1922

188. Ночной бал

Девы подковою топалиО́ поле, о́ поле, о́ поле!Тяжкие билися тополи,Звездный насыпан курган.Ночь – это глаз у цыган!Колымага темноты,Звучно стукали коты!Ниже тучи опахалаБал у хаты колыхала,Тешась в тучах, тишина,И сохою не пахалаПоля молодца рука.Но над вышитой сорочкойСнова выросли окопы,Через мглу короткой ночкиГлаз надвинулись потопы.Это – бревна, не перина,Это – кудри, не овчина…Кто-то нежный и звериный.«Ты дичишься? Что причина?Аль не я рукой одноюУдержу на пашне тройку?Аль не я спалил весноюТак, со зла, свою постройку?Чтобы билось серебро,Покрывало милой плечи,Кто всадил нож под реброВо глухом лесу, далече?Кровью теплой замаралМои руки, деньги шаря.Он спросонок заоралС диким ужасом на харе.И теперь красоткой первойТы проходишь меж парней.Я один горюю стервойНа задворках, на гумне».Каркнет ворон на юру.Всё за то, пока в боруРоса пала над покойником,Ты стоял лесным разбойником.Всё задаром! Даром волос вьется скобкой,Даром в поле зеленя.«Точно спичка о коробку,Не зажжешься о меня».Смотришь тихо и лениво,Тихо смотришь на кистень.Где же искра? Знать, огнивоНедовольно на кремень.Начало 1922

189. «Трата и труд, и трение…»

Трата и труд, и трение,Теките из озера три!Дело и дар из озера два!Трава мешает ходить ногам,Отрава гасит душу, и стынет кровь.Тупому ножу трудно резать.Тупик – это путь с отрицательным множителем.Любо идти по дороге веселому,Трудно и тяжко тропою тащиться.Туша, лишенная духа,Труп неподвижный, лишенный движения,Труна́ – домовина для мертвых,Где нельзя шевельнуться, –Все вы течете из тройки,А дело, добро – из озера два.Дева и дух, крылами шумите оттуда же.Два – движет, трется – три.«Трави ужи», – кричат на Волге,Задерживая кошку.Начало 1922

190. Всем

Есть письма – месть.Мой плач готов,И вьюга веет хлопьями,И носятся бесшумно духи.Я продырявлен копьямиДуховной голодухи,Истыкан копьями голодных ртов.Ваш голод просит есть,И в котелке изящных чумВаш голод просит пищи – вот грудь надармака!И после упадаю, как КучумОт копий Ермака.То голод копий проколотьПриходит рукопись полоть.Ах, жемчуга с любимых мною лицУзнать на уличной торговке!Зачем я выронил эту связку страниц?Зачем я был чудак неловкий?Не озорство озябших пастухов –Пожара рукописей палач, –Везде зазубренный секачИ личики зарезанных стихов.Все, что трехлетняя година нам дала,Счет песен сотней округлить,И всем знакомый круг лиц,Везде, везде зарезанных царевичей тела,Везде, везде проклятый Углич!Апрель – май 1922

191. «Святче божий!..»

Святче божий!Старец, бородой сед!Ты скажи, кто ты?Человек ли еси,Ли бес?И что – имя тебе?И холмы отвечали:Человек ли еси,Ли бес?И что – имя тебе?Молчал.Только нес он белую книгуПеред собойИ отражался в синей воде.И стояла на ней глаголица старая,И ветер, волнуя бороду,Мешал идтиИ несть книгу.А стояло в ней:«Бойтесь трех ног у коня,Бойтесь трех ног у людей!»Старче божий!Зачем идешь?И холмы отвечали:Зачем идешь?И какого ты роду-племени,И откуда – ты?Я оттуда, где двое тянут соху,А третий сохою пашет.Только три мужика в черном полеДа тьма воронов!Вот пастух с бичом,В узлах чертикиОт дождя спрятались.Загонять коров помогать ему они будут.Май – июнь 1922

192. «Не чертиком масленичным…»

Не чертиком масленичнымЯ раздуваю себяДо писка смешиногоИ рожи плаксивой грудного ребенка.Нет, я из братского гробаИ похо<рон> – колокол Воли.Руку свою подымаюСказать про опасность.Далекий и бледный, но не <житейский>Мною указан вам путь,А не большими кострамиДля варки быкаНа палубе вашей,Вам знакомых и близких.Да, я срывался и падал,Тучи меня закрывалиИ закрывают сейчас.Но не вы ли падали позжеИ<гнали память крушений>,В камнях <невольно> лепилиТенью земною меня?За то что напомнил про звездыИ был сквозняком быта этих голяков,Не раз вы оставляли меняИ уносили мое платье,Когда я переплывал проливы песни,И хохотали, что я гол.Вы же себя раздевалиЧерез несколько лет,Не заметив во мнеСобытий вершины,Пера руки временЗа думой писателя.Я одиноким врачомВ доме сумасшедшихПел свои песни-лекар<ства>.Май – июнь 1922

193. «Я вышел юношей один…»

Я вышел юношей одинВ глухую ночь,Покрытый до землиТугими волосами.Кругом стояла ночь,И было одиноко,Хотелося друзей,Хотелося себя.Я волосы зажег,Бросался лоскутами, кольцамиИ зажигал кр<угом> себя <нрзб>,Зажег поля, деревья –И стало веселей.Горело Хлебникова поле,И огненное Я пылало в темноте.Теперь и ухожу,Зажегши волосами,И вместо ЯСтояло – Мы!Иди, варяг суровый Нансен,Неси закон и честь.Начало 1922?

194. «Еще раз, еще раз…»

Еще раз, еще раз,Я для васЗвезда.Горе моряку, взявшемуНеверный угол своей ладьиИ звезды:Он разобьется о камни,О подводные мели.Горе и вам, взявшимНеверный угол сердца ко мне:Вы разобьетесь о камни,И камни будут надсмехатьсяНад вами,Как вы надсмехалисьНадо мной.<Май 1922>

Поэмы

195. Зверинец

Посв<ящается> В. И.

О, Сад, Сад!

Где железо подобно отцу, напоминающему братьям, что они братья, и останавливающему кровопролитную схватку.

Где немцы ходят пить пиво.

А красотки продавать тело.

Где орлы сидят подобны вечности, означенной сегодняшним, еще лишенным вечера, днем.

Где верблюд, чей высокий горб лишен всадника, знает разгадку буддизма и затаил ужимку Китая.

Где олень лишь испуг, цветущий широким камнем.

Где наряды людей баскующие.

Где люди ходят насупившись и сумные.

А немцы цветут здоровьем.

Где черный взор лебедя, который весь подобен зиме, а черно-желтый клюв – осенней рощице, немного осторожен и недоверчив для него самого.

Где синий красивейшина роняет долу хвост, подобный видимой с Павдинского камня Сибири, когда по золоту пала и зелени леса брошена синяя сеть от облаков, и все это разнообразно оттенено от неровностей почвы.

Где у австралийских птиц хочется взять хвост и, ударяя по струнам, воспеть подвиги русских.

Где мы сжимаем руку, как если бы в ней был меч, и шепчем клятву: отстоять русскую породу ценой жизни, ценой смерти, ценой всего.

Где обезьяны разнообразно злятся и выказывают разнообразные концы туловища и, кроме печальных и кротких, вечно раздражены присутствием человека.

Где слоны, кривляясь, как кривляются во время землетрясения горы, просят у ребенка поесть, влагая древний смысл в правду: «Есть хоцца! Поесть бы!» – и приседают, точно просят милостыню.

Где медведи проворно влезают вверх и смотрят вниз, ожидая приказании сторожа.

Где нетопыри висят опрокинуто, подобно сердцу современного русского.

Где грудь сокола напоминает перистые тучи перед грозой.

Где низкая птица влачит за собой золотой закат со всеми углями его инжира.

Где в лице тигра, обрамленном белой бородой и с глазами пожилого мусульманина, мы чтим первого последователя пророка и читаем сущность ислама.

Где мы начинаем думать, что веры – затихающие струи волн, разбег которых – виды.

И что на свете потому так много зверей, что они умеют по-разному видеть бога.

Где звери, устав рыкать, встают и смотрят на небо.

Где живо напоминает мучения грешников тюлень, с воплем носящийся по клетке.

Где смешные рыбокрылы заботятся друг о друге с трогательностью старосветских помещиков Гоголя.

Сад, Сад, где взгляд зверя больше значит, чем груды прочтенных книг.

Сад.

Где орел жалуется на что-то, как усталый жаловаться ребенок.

Где лайка растрачивает сибирский пыл, исполняя старинный обряд родовой вражды при виде моющейся кошки.

Где козлы умоляют, продевая сквозь решетку раздвоенное копыто, и машут им, придавая глазам самодовольное или веселое выражение, получив требуемое.

Где завысокая жирафа стоит и смотрит.

Где полдневный пушечный выстрел заставляет орлов посмотреть на небо в ожидании грозы.

Где орлы падают с высоких насестов, как кумиры во время землетрясения с храмов и крыш зданий.

Где косматый, как девушка, орел смотрит на небо, потом на лапу.

Где видим дерево-зверя в лице неподвижно стоящего оленя.

Где орел сидит, повернувшись к людям шеей и смотря в стену, держа крылья странно распущенными. Не кажется ли ему, что он парит высоко над горами? Или он молится? Или ему жарко?

Где лось целует сквозь изгородь плоскорогого буйвола.

Где олени лижут холодное железо.

Где черный тюлень скачет по полу, опираясь на длинные ласты, с движениями человека, завязанного в мешок, и подобный чугунному памятнику, вдруг нашедшему в себе приступы неудержимого веселья.

Где косматовласый «Иванов» вскакивает и бьет лапой в железо, когда сторож называет его «товарищ».

Где львы дремлют, опустив лица на лапы.

Где олени неустанно стучат об решетку рогами и колотятся головой.

Где утки одной породы в сухой клетке подымают единодушный крик после короткого дождя, точно служа благодарственный – имеет ли оно ноги и клюв? – божеству молебен.

Где цесарки – иногда звонкие сударыни с оголенной и наглой шеей и пепельно-серебряным телом, обшитые заказами у той же портнихи, которая обслуживает звездные ночи.

Где в малайском медведе я отказываюсь узнать сосеверянина и вывожу на воду спрятавшегося монгола, и мне хочется отомстить ему за Порт-Артур.

Где волки выражают готовность и преданность скошенными внимательно глазами.

Где, войдя в душную обитель, в которой трудно быть долго, я осыпаем единодушным «дюрьрак!» и кожурой семян праздных попугаев, болтающих гладко.

Где толстый блестящий морж машет, как усталая красавица, скользкой черной веерообразной ногой и после падает в воду, а когда он вскатывается снова на помост, на его жирном могучем теле показывается усатая, щетинистая, с гладким лбом голова Ницше.