Ребята и зверята

О. Перовская

Ребята и зверята

Памяти дорогой моей мамы

эти воспоминания детства

посвящаю.

Ольга Перовская

Дианка и Томчик

В Средней Азии между семью большими реками есть плодородная, цветущая местность. По-казакски она называется Джеты-Су, а по-русски — Семь рек: Семиречье.

В Семиречье много гор, лесов, зеленых долин и фруктовых садов. Один город особенно славится своими большими яблоневыми садами. Зовут этот город Алма-Ата, что значит «Отец яблок».

Сейчас этот «Отец яблок» знаменит не только яблоками. Город этот сейчас перестраивается, растет. В нем появляются автобусы, телефон, большие дома. Он становится большим, многолюдным городом. К нему провели железную дорогу — Турксиб. В него даже переехало правительство Казанской республики, и он сделался столицей. Вот каким важным стал этот старый «Отец яблок».

А в то время, когда я была маленькой, Алма-Ата стоял за шестьсот верст от железной дороги. Народу в нем было мало, а если раз в год на улице появлялся автомобиль, то все бросали свои дела и бежали смотреть.

Домики тогда были маленькие. В густых садах они были как грибы — сразу-то и не разглядишь.

Мы жили в Алма-Ата. У нас был маленький дом и большой сад. В саду росли… ну, и яблоки, конечно. Но главное — там вместе с нами вырастали наши любимцы: звери и разные животные.

Отец постоянно привозил нам с охоты живых зверят. Мы сами кормили их, смотрели за ними и воспитывали. У каждого были свои питомцы: у одной — юркий лисенок, у другой — ослик, а у самой маленькой сестры — морская свинка.

— А тебе я привезу волчонка, — пообещал мне отец.

— Волчо-онка?.. Ну, это уж чересчур. Его не очень-то приручишь. Привези уж лучше кого-нибудь другого.

— В самом деле, не вздумай привезти волчонка, — всполошилась мать. — Искусает всех, исцарапает и убежит.

— Эх вы, трусихи! Волчонка маленького испугались. А жаль, как раз волки замечательно хорошо приручаются.

И он рассказал нам про одного ручного волка.

Этот волк, как самая преданная собака, любил своего хозяина, ходил за ним по пятам, защищал его от врагов, сторожил его лошадь в поездках. У него был только один недостаток: он любил выпивать. Как только почует запах вина, ищет, ищет по всему дому, пока не найдет бутылку. Тогда он начинал катать ее лапой, разбивал и выпивал все до капли.

— А когда напивался, — спросили мы, — он не буянил, как Тимка Фролов? Посуду не бил? Не дрался?

— Нет, он был получше Тимки. Таких вещей он никогда не делал. Он только заваливался куда-нибудь в уголок и спал.

— Ну, а потом что?

— Потом? Потом хозяину волка надо было уехать. Ехать нужно было очень далеко — сначала в кибитке, потом на поезде. Кроме того он не знал, как еще он устроится на новом месте и захотят ли там пустить его с волком. Поэтому он не решился взять его с собой. Он подарил его своим друзьям, но волк не захотел жить с новыми хозяевами. Тогда он отвел его в лес. Волк нашел дорогу и еще раньше хозяина вернулся домой. Наконец решили его отравить и насыпали ему в кашу яду. Волк съел, шатаясь, добрался до подстилки и вытянулся замертво. А хозяин, очень расстроенный, сел в почтовую кибитку и уехал… Через две почтовые станции смотрит — за кибиткой, высунув язык, поспешает бедняга-волк. Порция яда оказалась слишком маленькой: волк благополучно выспался и, как только пришел в себя, бросился за хозяином. Весь длинный путь, около тысячи верст до железной дороги, волк ехал в кибитке. Потом путешествовал на поезде, на пароходе, верхом. Хозяин всюду выдавал его за собаку, а волк держал себя так хорошо, что все так и считали его собакой. У этого хозяина волк прожил до самой старости, и никогда они больше не расставались.

— Вот это я понимаю! — сказали мы все в один голос. — Ну, расскажи еще какой-нибудь рассказ про волка.

— Да зачем же рассказ? Вот привезу волчонка, тогда не я вам, а вы мне будете рассказывать.

После этого не было дня, чтобы я не напоминала отцу:

— Ну, что же ты волчонка не привозишь? Обещал, так вези теперь.

Однажды утром около моей кровати кто-то громко сказал:

— Вставай, привезли.

Я сразу поняла, кого это привезли, вскочила, накинула платье и побежала во двор.

— Беги в кузницу! — крикнул мне вдогонку отец.

В конце двора была заброшенная кузница. Там сваливали всякий ненужный хлам: поломанные сани, заржавленное железо, разбитую посуду.

Дверь кузницы была плотно закрыта и привалена тяжелым камнем. Я потянула ее к себе. Дверь подалась немного, и я бочком протиснулась внутрь. Там было темно. После яркого света я ничего не могла рассмотреть.

Вдруг под печкой, где кузнецы раздувают огонь, послышался шорох. В темноте зажглись четыре зеленых огонька. Я вздрогнула и попятилась. Я нисколько не побоялась бы обыкновенного волчонка, но… с четырьмя глазами…

— Да он не один! Их двое.

Волчата заворчали и, судя по шороху, полезли еще дальше под печку.

Я знала, что лучший способ расположить к себе животное, — это покормить его сытнее. Я побежала в кухню, налила молока в миску, покрошила хлеба и вернулась в кузницу. Миску я поставила на пол, а сама спряталась в темноту.

Волчата долго боялись подойти к еде. Но она пахла так заманчиво, а они были голодны.

И вот из-под печки выглянула одна серенькая мордочка. За ней другая. Волчата выползли, осмотрелись и осторожно подобрались к миске.

Тут уж они забыли всякий страх. Широко расставив лапы, они хватали куски, дрожали, захлебывались, толкали друг дружку. Оттого, что им надо было сразу и проглатывать пищу и рычать, они давились, кашляли прямо в миску, так что молоко в ней вздувалось пузырями.

Они были так заняты едой, что не заметили, как я подошла поближе.

Они продолжали ссориться и, как самые обыкновенные голопузые щенки, оттирали друг друга плечами. Как и у щенков, у них были большие животы и лапы, только хвостики были потоньше и поголее, а уши торчали вверх.

Еда кончилась, но волчата не собирались расставаться с миской. Один забрался в нее с ногами и старательно вылизывал последние крошки. Другой поднял голову, вздрогнул и пристально уставился мне в лицо. Я видела, что волчонок растерялся. Улыбнулась и, чтобы он не боялся, хотела его погладить.

Щелк!

Я еле успела отдернуть руку. Волчонок отскочил в сторону.

Вот злючка несчастная! От горшка два вершка, а тоже еще, не дается погладить. Чуть палец не откусил. А за что, спрашивается: за молоко и за хлеб? Ладно же.

Я не стала больше набиваться им в дружбу. Но, по правде, мне было обидно. Во дворе меня окружили ребята:

— Ну, что волки, какие они?

— Отличные волки, — ответила я без запинки, — сразу же стали ко мне привыкать. Уже слушаются меня и любят. Вот только надо придумать им имена.

Мы уселись на бревнах и стали придумывать. Отец сказал, что волчата — самка и самец, и мы назвали их Дианка и Том.

В полдень я снова принесла им еду и позвала, зачмокав губами: «Путь, путь, путь, путь».

Волчата вылезли и принялись есть. Пока они ели, я широко раскрыла дверь. В кузницу заглянули собаки. Я испугалась, что они будут драться с волчатами, и хотела их прогнать. Но волчата сами бросились к ним навстречу, поджав хвостики и улыбаясь. Они старались лизнуть их в морды, опрокидывались на спину, дрыгали в воздухе ногами, — словом пресмыкались перед ними, как настоящие щенки. Наверно они принимали собак за волков и потому так сильно радовались.

Собаки строго на них огрызнулись. Миска с едой была им в сто раз интереснее этих двух маленьких подлиз. Они понюхали миску, доели то, что не успели уписать волчата, и пошли из кузницы во двор.

Волчата так ликовали, что, забыв страх и осторожность, тоже побежали за ними. Они отошли довольно далеко, как вдруг оглянулись по сторонам и ужаснулись. Ничего похожего им никогда не встречалось в лесу.

Увидели телегу — прилегли к земле и оскалились. Подождали немного — телега не шевелилась. Видно, не собиралась нападать. Они осмелели.

Вытягивая шейки и приседая от страха, они дошли до середины двора. Собаки давно убежали от них на крыльцо, и волчата остались одни. Они поскулили, но собаки не хотели итти к ним. Тогда они стали пробираться назад.

На беду, им пришлось проходить мимо амбара. Под амбаром жила собака Лютня с новорожденными щенками. Она вообразила, что волчата подкрадываются к ее детям. Вылетела, схватила за шиворот Томку и основательно встряхнула.

Мы бросились выручать волчонка.

Лютня выпустила его из зубов, и оба они — Дианка и Том — убежали в кузницу, забились под печку и затихли.

Вот бедняга Том! В первый раз вышел, и так ему досталось!

Мы в смущении топтались вокруг кузницы, заглядывали под печку, ласково заговаривали с волчатами, подсовывали им разные лакомства.

Они милостиво съедали угощенье, а в ответ на уговоры сердито бурчали.

Но, как ни велика была обида, они недолго усидели под печкой. Сначала высунулась Дианка. Вылезла, посидела немножко и опять юркнула обратно.

Потом вылез и Томчик. Ухо у него было все в крови, голова взлохмачена, под глазом оцарапано. Он встряхивал головой, наклоняя больное ухо к земле.

Рядышком, плечо к плечу, уселись они на пороге кузницы и смотрели на двор, обиженные и грустные.

Следующий день прошел так же, а на третье утро, когда я пришла их кормить, они уже стояли у дверей и ждали.

Дверь опять осталась открытой.

Дианка, ласкаясь к собаке, вышла во двор и, незаметно для себя, взобралась за ней на ступеньки террасы. А Томка остался внизу.

Мы заметили, что Дианка была гораздо бойчее брата. Она первая вылезала на зов и при виде чашки с едой умильно облизывалась.

На крыльце как раз пили чай. Дианку отлично встретили. Никто ее не пугал. Наоборот, все старались угостить ее чем-нибудь. Ей набросали всяких лакомых кусочков. Она наелась и, очень довольная, спустилась вниз к Томке.

Трусишка Томчик обнюхал ее мордочку и сразу же догадался, что Дианка очень вкусно поела. Он облизнулся и снова стал нюхать. А Дианка стояла веселая. Глаза у нее блестели, как бусинки, хвост топорщился от сытости и ни за что не хотел плотно прижиматься к телу.

На этот раз волчата уже не выглядели такими запуганными. Они спокойно осмотрели двор, обогнули дом и очутились в саду.

Я потихоньку пошла за ними. Сад напомнил им лес. Они как-то сразу выпрямились, осмелели, прыгнули в кусты. Потом выбежали на полянку, заиграли и опять скрылись в глубине сада. Они обнюхивали каждый куст, знакомились с каждым деревом. Наигравшись, завалились спать в зарослях вишняка. Там я их и оставила.

В эти заросли я принесла им обед. На том месте, где они заснули, никого не было. Я стала их звать. Долго звала и все всматривалась в гущину сада: не идут ли волчата?

Миску с едой я поставила на траву и присела около нее, помешивая палочкой.

Куда же они подевались?

Я начала беспокоиться. И вдруг вижу — в кустах, у самой моей руки, мордочки. Они давно уже подкрались и смотрели, что я делаю. Должно быть, они думали: «Вот глухая тетеря, под самым носом ничего не слышит».

А как их услышишь, когда они — такие толстые, неуклюжие, а ходят бесшумнее бабочек?

Пока волчата ели, я растянулась на траве и притворилась, будто сплю. Не знаю — то ли это сад и свобода так подействовали на волчат, или, может быть, правда, они уже привыкли ко мне — только обращались они со мной очень нахально: один подышал мне в лицо, другой дернул за платье, за косу. Дианка украла мою туфлю и утащила ее в заросли. Томчик пустился ее отнимать.

Весь день они провели в саду и в саду же остались на ночь.

Так прошло несколько дней. Волчата пользовались полной свободой. Я знала только одно — кормить их получше, чтобы им не пришло в голову отправиться на добычу.

Первый раз я кормила их на рассвете, часов в пять утра. Чтобы никого не будить, я с вечера приготовляла еду и прятала около своей кровати, а с восходом солнца вылезала через окно в сад, находила волчат и кормила. Когда они кончали есть, я забирала чашки, опять через окно влезала в комнату и снова заваливалась спать.

Волчата провожали меня до окошка и так запомнили его, что, когда я бывало засплюсь и опоздаю, они подходили к окну, становились на задние лапки, поднимали головы и выли.

Моя кровать стояла под окном. Я выглядывала, и волчата, видя, что я проснулась, прыгали от радости.

Они стали совсем ручные. Я тоже к ним очень привыкла, и если не видела их несколько часов, то уже скучала по ним.

Часто и подолгу я играла с волчатами. Мы барахтались в траве и бегали по саду. А если мне случалось притти в сад читать, они моментально отыскивали меня, садились напротив и, подождав немного, начинали меня тормошить.

Раз как-то Дианке наскучило, что я все читаю, и она, громко зевнув, уселась на книгу. Я толкнула ее, перевернула на спину и за задние лапки потянула по траве. А Том в это время схватил книгу и растрепал по листку.

У волчат была забавная привычка. После еды животы у них становились, как тугие барабаны. Они ложились на траву и ползали, разглаживая живот о землю.

Удивительно: ведь они не знали медицины, а понимали, что массаж — вещь полезная.

Как-то я бродила с ними по саду и вздумала полакомиться сливами. Снизу слив не достать — высоко. Я полезла на дерево! Трясу и слышу, как они сочно шлепаются наземь. Натрясла порядочно; Слезаю. Ищу, ищу под деревом и ни одной не нахожу. Что за притча? Полезла опять. Опять натрясла, а когда слезла на землю, увидела, что Дианка и Том взапуски подбирают и едят мои сливы.

Оказалось, что они очень любят фрукты, и я стала часто их угощать — трясла им сливы, урюк и яблоки.

Дианка и Том прекрасно изучили все закоулки сада, но редко подходили к дому. Они были малообщительны и людей не любили. Знали и любили они только меня. Меня они встречали, ласкались ко мне, прыгали передними лапами ко мне на грудь, лизали руки, лицо.